Дзынь-буддизм: основы и практика

Я стою перед дверью и жду своего часа. За ней, шагах в десяти, уже приближается ко мне мой убийца. Он не торопится, чтобы не привлекать лишнего внимания, но я чувствую, как ему хочется поскорее закончить дело. И я его не виню. Я ведь тоже давно уже созрел для этой встречи. Этот крестовый поход за Артефактами, бегство от лондонских полицейских и твердокаменная вера Паши не могли привести ни к чему другому.

Я уже слышу его шаги в коридоре. Делаю глубокий вдох и медленный шумный выдох. В голове чисто и ясно. Рука, в которой я держу рюкзак, больше не дрожит. В этом рюкзаке лежит старый потрепанный сундучок с колбами внутри - набор опиумного курильщика девятнадцатого века. В левой руке у меня зажат последний подарок Паши - небольшая желтая таблетка в форме пчелы.

Наверное, я первый раз в жизни уверен в правильности своего выбора.

Но чтобы объяснить вам, в какой ситуации я оказался, мне нужно вернуться на три месяца назад, в тот день, когда я познакомился с Пашей. Вспомнить самое начало и заново пройти весь свой недолгий путь дзынь-буддиста. Послушайте меня и не перебивайте - времени у меня не так много.

Три

В тот день я просыпаюсь поздно, и ощущение такое, будто бы вся моя жизнь прошла. Налицо все признаки густого воскресного похмелья: голова трещит по швам, нижнюю челюсть сводит, а в желудке бушует свирепое адское пламя - аж слезы на глаза наворачиваются.

- Так не пойдёт, - тихо говорю я сам себе. - Определенно, надо что-то с этим делать.

И к счастью, я знаю, что именно - ведь я не просто алкоголик, а алкоголик со стажем.

Следуя своему опыту, я вывел семь с половиной правильных способов борьбы с похмельем и минимум четыре - примирения с ним. В данном конкретном случае мне следовало доползти до кухни, налить себе пятьдесят грамм торфяного виски, побежать до уборной, чтобы дать волю рвотному рефлексу, потом ещё сто грамм виски для дезинфекции, прохладный душ и неспешная прогулка на свежем воздухе. Самое главное при всем при этом - не дать слабину и не начать себя жалеть.

Я удачно справляюсь с первым этапом воскрешения, добравшись до кухни и дрожащими руками нацедив себе виски. Собираясь с мыслями, чтобы опрокинуть стопку, я внезапно слышу, как звонит телефон.

Кажется, следующему этапу воскрешения придется подождать. Это Игорь, один из моих лучших друзей и давний поставщик травы. Мы дружим с ним еще со школы и часто оказываемся на одних и тех же тусах. В общем-то, мы и сошлись то как раз на почве общей любви к алкоголю.

Именно с Игорем мы пили вчера. Зависали с ним в клубе "Рокет", и если я правильно помню, отмечали его повышение.

- Как голова? - осведомляется Игорь веселым тоном. - Очень бо-бо?

- Голова как чемодан, - отвечаю я немного хрипло. - Но я уже усиленно работаю над этим. Ты не хочешь где-нибудь прогуляться?

С той стороны трубки слышен ехидный смешок. Игорь очень любит надо мной подтрунивать, и я всегда стараюсь от него не отставать.

- Как раз поэтому тебе и звоню, - говорит мне Игорь. - Давай встретимся на площади Ленина через часок, а чуть попозже подойдут Александр и Паша.

Наморщив лоб, я с усилием пытаюсь напрячь свою больную память. Выходит с трудом и довольно мучительно.

Александра я знаю. Это наш общий знакомый, хорошо изучивший ночную и гламурную часть города. Можно сказать, что он наш inside man: если нужна проходка на концерт или презентацию - это к нему. С Александром мы знакомы уже довольно давно, а вот кто такой Паша?

- Кто такой Паша? - прямо спрашиваю я Игоря.

- Да ты же вчера сам меня просил вас познакомить, алкаш ты несчастный! - возмущается тот. - Ты что, и про таблетки не помнишь?

Я снова предпринимаю попытку заглянуть в свои воспоминания - но там только боль, страдание и скрежет зубовный. В моей голове вчерашний вечер очень похож на настройку телеканалов: рябь... треск... кадры какого-то фильма... рябь... программа новостей... треск... кто-то забил гол... треск... рябь... треск... Так и не сумев настроить хотя бы один канал, я бросаю эту бесполезную затею.

- Помню, помню... - неуверенно вру я Игорю. - Таблетки и знакомство с Пашей... Именно так. Жду-не дождусь нашего с ним знакомства. Так значит, встречаемся на Ленина через час?

- Через час, - говорит мне Игорь и тут же поправляется. - Хотя давай лучше через час пятнадцать.

*

И точно, ровно через час пятнадцать свежий и бодрый Игорь подходит ко мне на площади Ленина.

У него аккуратно уложены волосы, он чисто выбрит и светится уверенным оптимизмом в глазах. Прямо-таки Джеймс Бонд в его молодые шонконнеривские годы.

Я всегда удивлялся этой способности Игоря искриться здоровьем наутро после пьянки. После общей школы мы с ним учились в одном университете и часто бывали на общих вечеринках. Так вот с утра Игорь часто смеялся над моими похмельными стенаниями и заботливо отпаивал меня чаем или пивом. А я смотрел на него и только диву давался тому, сколько человек может выпить без последствий. Счастливому Игорю никогда не нужны были мои семь с половиной правильных способов борьбы с похмельем и минимум четыре - примирения с ним.

Я смотрю на себя в отражении витрины, рядом с которой стою, и расстраиваюсь. Неконкурентноспособный. Особенно, рядом с Игорем.

Волосы смешно растрепаны, в лицо впивается неравномерная щетина, а грустные усталые глаза с тоской глядят на отражение из-под неизбежно нахмуренных бровей. Кажется, мое лицо сейчас очень хорошо подходит к висящему на мне старому и мятому кардигану.

- Куда пойдем? - спрашиваю я Игоря после дружеского рукопожатия. - Может быть, снова в "Рокет"?

- Никаких "Рокетов", - усмехнувшись, отвечает он. - Мы с тобой пойдем именно туда, куда ты сейчас смотрел.

В изумлении я снова поворачиваю голову к витрине. В глазах резко меняется фокус, и до меня доходит смысл сказанных Игорем слов.

Это совсем не витрина, а стеклянная стена ресторана, который построили здесь недавно. Чуть выше виднеется вывеска: "Беспечный едок", а по ту сторону стены - столик, за которым сидят две молодые и симпатичные девушки.

Я только сейчас осознаю, что все это время смотрел на одну из них - рыжую стройняшку в маленьком зеленом платье. Теперь девушка машет мне рукой и улыбается, а ее подруга прыскает от смеха, косясь на меня.

- Может быть, куда-нибудь в другое место пойдем? - умоляю я Игоря, смущенно потупив взор.

- Нет уж, сюдааа... - с издевкой настаивает тот и начинает ехидно смеяться. - Мы же сами здесь встречу ребятам назначили.

Я сгораю от стыда, но вынужден повиноваться. Широким шагом Игорь направляется к двери, ведущей в ресторан, а я хмуро и печально следую за ним.

Внутри я сразу подталкиваю друга к столику в глубине зала - подальше от хихикающих подружек и своего позора. Желая еще немного поиздеваться, Игорь приветственно машет подружкам рукой и специально замедляет шаг.

Ненавижу такие ситуации. А уж тем более во время похмелья, когда человек менее всего защищен от внешнего мира. Сколько раз в них попадал, а все еще не научился правильно реагировать. Задним умом я понимаю, что надо было не смущаться и отворачиваться, а посмеяться девушкам в ответ и помахать им рукой. И, может быть, даже познакомиться - почему бы нет? Ведь в любом случае, и мне, и им было бы приятнее. Но что уж теперь рассуждать...

Я осматриваю заведение и прихожу в еще большее уныние. Общая несуразность интерьера перекликается здесь с дебильной музыкой и странным неприятным запахом. Я недоуменно спрашиваю Игоря, почему мы решили встретиться именно здесь.

- Дурак ты, что ли? - удивленно смотрит на меня он. - Сам же хотел вчера посмотреть на этот новый ресторан. Вот и смотри теперь. И нюхай.

Я тяжело вздыхаю и гадаю, чего еще натворил вчера.

Мы едва успеваем поуютнее расположиться на скрипучих кожаных диванчиках, как к нам присоединяется Александр.

Как всегда, он одет с иголочки и по последним веяниям моды: то есть похож на помесь махрового хипстера и жеманного гея. Александр младше нас на пять-семь лет, но всегда стремится навязать нам свои псевдоинтеллектуальные идеи. Я-то уже с этим смирился, а вот Игоря такие разговоры раздражают до сих пор. Поэтому в его обращении к Александру вечно сквозит неприкрытый сарказм.

- Александр, что вы хотите этим сказать? - слышу я голос Игоря.

Еще не усевшись на стул, Александр начинает ругать местную кухню и администраторов заведения. Оказывается, он знаком с владельцем сети этих ресторанов и даже собирался сотрудничать с ним в качестве арт-директора. Но, как это обычно и бывает у Александра, невежественные и ограниченные младшие сотрудники разрушили весь концепт. Они отказывались надевать закатанные чуть выше щиколоток джинсовые комбинезоны, не хотели носить разноцветные береты, утыканные значками и обильно покрывали матом предложенные Александром изменения в меню.

- И вместо того, чтобы присмирить свой персонал и выиграть в будущем от яркого стиля, - завершает свой рассказ возмущенный Александр, - владелец принимает решение поменять арт-директора. Каково, а?

Он смотрит на нас с лицом оскорбленного офицера и ждет нашей реакции. Игорь хмуро смотрит на Александра и вместо ответа качает головой. А я замечаю спешащего к нам официанта и проглядываю меню в поисках адекватных закусок к сидру.

Когда официант приближается к нашему столику, Игорь заказывает двойной пряный ром и сырные палочки, мотивируя это тем, что такое блюдо испортить довольно тяжело. Так и не найдя ничего стоящего, я просто заказываю сидр. Все время, пока официант собирает заказы, Александр смотрит на него со смесью превосходства и личной неприязни.

- Ты кушать-то что-нибудь будешь? - говорю ему я. - Или хотя бы пить. Ведь алкоголь они тут еще не разбавляют?

- Это вполне возможно, - бурчит Александр и с кислой миной лезет в меню.

Официант слышит это и презрительно фыркает. Его белая рубашка в полосочку, отглаженные брюки и чистый зеленый фартук плохо сочетаются с его помятой бандитской рожей. На месте Александра я бы не стал сильно ему досаждать.

Наконец, заказ сделан, а разговор о минусах заведения продолжается. Александр в красках описывает предложенную им концепцию общего дизайна, а я мучаюсь от пересохшего горла. Прежде чем нам приносят напитки, на кухне успевают дважды что-то разбить. Может быть, рассказы Александра о некомпетентности персонала действительно близки к реальности.

Наконец, я с нетерпением делаю два чудеснейших глотка освежающего сидра и уже начинаю чувствовать себя человеком. Благодать разливается по всему моему телу, пробираясь от горла и желудка до пальцев рук и ног. Нежась от удовольствия, я расплываюсь в глупой и счастливой улыбке. Выходной и отступающее похмелье - что может быть лучше?

- Гляди-ка, твои подружки расходятся, - прерывает мою негу Игорь, всматриваясь в пространство за моей спиной. - Ух! Какие жаркие объятия. Смотри-смотри, рыжая брюнетку прямо за зад щупает! Сейчас явно будет французский поцелуй...

- Не надо, - прошу я его. - Не рассказывай мне это сейчас.

Нега в миг испарилась, и воспоминание об эпизоде с девушками снова окунуло меня в похмельное воскресенье. Ну зачем, спрашивается, так делать? Ведь Игорь специально посыпает солью эту мою рану. Запомнил, и теперь будет при каждом удобном случае мне напоминать.

Игорь хочет сказать о девушках что-то еще, но на мое счастье именно в этот момент к нам присоединяется Паша. Его появление знаменуется звоном еще одной разбитой тарелки. Проходящий мимо официант ворчит что-то, похожее на "руки ей, блядь, оторву".

Я смотрю на Пашу в первый раз, и его вид меня сразу удивляет. Он примерно моего возраста, у него игривый с прищуром взгляд и не особо ухоженная борода. Паша пришел в конверсах, бриджах, холщовой рубашке и побитой жизнью соломенной шляпе на голове. Именно эта шляпа и удивляет меня больше всего.

Он бодро здоровается со всеми нами, хитро улыбаясь себе в усы. Грузно повалившись на место рядом с Александром, Паша с интересом смотрит на жидкости в наших бокалах. Мне кажется, что он уже слегка пьян.

- Обычно в помещениях снимают головной убор, - с недовольной гримасой говорит подошедший официант и подает новому посетителю меню.

- У меня на затылке выбрита неприличная фраза, - отвечает тот, даже не повернувшись. - Там написано: "Ты хуй!" Это вас будет меньше смущать?

Мы смотрим на реакцию официанта: он обиженно ворчит и быстро уходит восвояси. Мы с Игорем весело переглядываемся, а Александр тем временем тихо и злорадно ликует. Паша быстро пробегается по барной карте, откладывает ее и с интересом осматривает интерьер заведения.

- Неожиданное место для встречи, - произносит он. - Не думал, что из общественной бани они устроят ресторан. А персонал, видно, все еще банный остался.

Александр удовлетворенно хмыкает и с уважением смотрит на Пашу. А тот закрывает глаза и с довольной ухмылкой чешет свою бороду. Слышен очередной звон, и мы слышим громкий крик бармена в сторону кухни: "Да оторви ты ей уже руки!" Переглянувшись, мы тихо хихикаем.

- Так что вы тут обсуждаете? - спрашивает нас Паша.

Он достает из кармана фляжку и делает скромный глоток.

- Ну, во-первых, - говорит за всех Игорь, - мы обсуждаем вон тех горячих подружек, которые трутся друг об друга языками. А во-вторых, вместе с Александром сетуем на то, что сотрудники данного заведения не могут понять его утонченного вкуса.

Разгоряченный, Александр хлопает ладонью по столу, чуть не разлив свой коктейль. С соседних столиков на него косятся люди.

- Да плевать мне на их вкусы! Плевать! - возмущается он. - Меня расстраивает лишь то, что они не хотят меняться вместе с окружающим миром и тешат себя пережитками прошлого. Любое публичное мероприятие в наши дни - это перформанс. А если люди приходят и видят вместо перформанса грусть и уныние, они больше никогда сюда не вернутся.

- Если только это не перформанс грусти и уныния, - замечает Игорь.

- Ну да, но это частный случай, и брать его за правило мы не будем - Александр размешивает свой коктейль трубочкой и смотрит на всплывающие пузырьки. - Мне и самому, может быть, не очень нравится направление, в котором движется сейчас интерес публики. Но я, как человек искусства, должен к нему прислушиваться. И следовать - если хочу добиться результатов.

Игорь скорчивает унылую гримасу и делает первый глоток рома. Видно, что все эти Александровы пиздострадания, приправленные юношеским максимализмом, ему давно уже неинтересны. И все же он не может пропускать мимо ушей слова Александра. Иногда мне кажется, Игорь специально приглашает его, чтобы с мазохистским удовольствием пораздражаться. А я давно уже понял, что иногда лучше пить, чем слушать разговоры вокруг.

- Слабо верится, Александр, что вам не нравится это направление, - качает головой Игорь. - Вам, может быть, вязаный шарф мешает это осознать?

- Вовсе нет! - грозит ему пальчиком Александр. - И шарф здесь не при чем. Если хотите знать, мой идеал цивилизации - в ее отсутствии. Да-да. Я слишком много сталкивался с новыми веяниями, и все они - пласты, которые закрывают нас от самих себя и нашей изначальной природы.

- Так что же ты предлагаешь? - спрашивает его Игорь. - Забить на цивилизацию, снять штаны и бегать друг за другом в шкурах, крича и улюлюкая?

- Именно! - воодушевляется Александр и снова чуть не роняет бокал. - Забыть о деньгах и этике, соскрести с себя слой стереотипов и стыда, забыть о религии и языке, вернуться в первобытное общество, вернуть человеку его истинный животный вид. Прямо как в "Бойцовском клубе", помните? Охота на зверей в пропитанных влагой лесах вокруг Рокфеллер центра.

Я замечаю, что Александр поднимет свой бокал, чуть оттопырив мизинец. Слабо верится, что эта рука может держать что-то тяжелое.

- Назад в животный мир, да? - устало вздыхает Игорь. - Мне кажется, ты уж очень его идеализируешь. Правда. Животный мир не похож на все эти ваши видеоигры на выживание и даже на передачи Беара Гриллза. На самом деле, ты просто не в состоянии представить, что это такое. И если бы ты и вправду с ним столкнулся, то не успел бы даже пожалеть об этом. В настоящем животном мире ты не смог бы мимикрировать, как в социуме. Это тебе не очки без диоптрий надеть.

Александр фыркает, а на кухне снова раздаются какие-то крики. К нам подходит официант, и Паша наконец может сделать заказ. Я беру еще один сидр, а Игорь повторяет свой двойной пряный ром. Официант демонстративно уходит, не дождавшись заказа Александра.

- Гоша прав, - повернувшись к соседу, говорит Паша. - Животный мир полон неожиданностей. Котики лижут свои яйца. Собаки нюхают друг другу под хвостом. А удавы на хуи похожи.

Александр кривится и отворачивается.

- И вообще, - добавляет Игорь, одним глотком приканчивая остатки рома, - не стоит искать истину в чужих словах, молодой человек. А тем более, в словах писателей. До добра это не доведет.

Спор между Александром и Игорем продолжается, а Паша предлагает мне выйти покурить, пока не принесут заказ. Я соглашаюсь, потому что уже подустал от прений этих двоих.

Мы проходим мимо столика у окна, где сидели девушки. Их уже нет, но на не зачищенном еще столике лежит какая-то записка. Не знаю, кому она адресована, но у меня вдруг просыпается горячее желание прочитать ее. Конечно, это выглядело бы глупо, и я сдерживаюсь, проходя мимо и жадно цепляясь взглядом за обрывок бумаги.

Выйдя на улицу, я глубоко вдыхаю свежий воздух и наваждение тут же растворяется. Шум машин, неспешные воскресные прохожие и теплое солнце создают тот неповторимый уют, который можно почувствовать только в родном городе.

Мы закуриваем, и Паша начинает разговор без прелюдий.

- Так ты хочешь таблетки попробовать? - спрашивает он.

- Наверное, - отвечаю я с неуверенностью. - Если честно, я не очень помню вчерашний вечер и тему с таблетками.

- Молодец, - хмыкает Паша в усы. - Правильно. Всю лишнюю информацию и воспоминания лучше сразу удалять из памяти. Но раз уж ты совсем ничего не помнишь, тема следующая.

После первой затяжки он удивленно смотрит на сигарету, будто кто-то подменил его "Kent" на "Яву".

- Ты, как мне передал Гоша, изъявил желание попробовать что-нибудь поинтереснее травы, - говорит он, отвлекшись наконец от сигареты. - А я как раз этим и промышляю.

Я совсем не помню такого разговора, но сейчас, по здравому размышлению, я вполне рад такой возможности поэкспериментировать. Не поймите меня неправильно, я совсем не хочу подсаживаться на что-то серьезное. Но заглянуть за шторку этой реальности мне хотелось всегда.

- Вот как? Хорошо. - киваю я Паше. - А что у тебя есть?

- Все зависит от того, что бы ты хотел почувствовать, - разводит руками он. - Вариантов тьма.

- Нууу... - растерянно протягиваю я, прекрасно понимая, что совсем не разбираюсь в таблетках. - Поинтереснее что-то... Такое, необычное.

- Хорошо. Тогда для тебя есть спецпредложение, - Паша бросает почти целую сигарету в урну. - Самое интересное из того, что доступно. Но с одним непременным условием: первый раз принимаешь под нашим с Гошей присмотром.

- Меня это очень даже устраивает.

И я не вру. Если бы это не было условием, я все равно попросил бы Игоря меня покараулить. Ведь каждый торчок знает, что первый раз - он трудный самый.

- Так что это такое? - любопытствую я.

- Это "пчелки", - Паша будто рассказывает о медицинских препаратах. - Они не рубят сознание и вызывают эйфорию. Никаких побочных эффектов и малая толерантность. Но в состав аддиктивных они не входят. И главное - с их помощью можно путешествовать.

- Путешествовать куда? - удивляюсь я.

- Куда хочешь, - ухмыляется мне в ответ Паша, и вышедшее из-за облака солнце играет на его шляпе. - Но мы с тобой будем путешествовать на Пасеку. И не спрашивай сейчас, что это такое - потом сам все увидишь.

Я не против. В конце концов, я и хочу испытать это на себе, а не слушать рассказы других.

Пасека... Интересно, о таком мне еще никто не рассказывал. Были знакомые, уверяющие, что превращались в хамелеонов, были и те, кто путешествовал во времени, но о Пасеке я никогда не слышал.

Задумавшись, я не сразу замечаю, как Паша внимательно изучает мой внешний вид и улыбается во все усы. Я награждаю его удивленным взглядом.

- И чем же ты сегодня лечился? - наконец спрашивает он. - Таблетками и пивом? Выглядишь, будто пассажир поезда Северобайкальск-Москва на четвертые сутки пути.

Я угрюмо киваю головой, осознавая всю неприглядность своей внешней оболочки. Видно, сегодня все решили надо мной поглумиться.

- Торфяным виски и водными процедурами, - честно отвечаю я.

- Молодец! Хорошая теоретическая подготовка. Я тоже предпочитаю классику, - Паша по-отечески хлопает меня по плечу. - Но исполнение на троечку - наверное, с объемами переборщил. Если к вечеру очухаешься и будешь готов - приходи ко мне. Я живу на Горького, за магазином "Буратино". И Гошу позовем, только без этого... как его... Александра. Таких на Пасеке не очень любят.

Я с улыбкой киваю. Александр мне тоже показался бы лишним на таком собрании. Я щурюсь на яркое весеннее солнце, докуриваю сигарету и вслед за Пашей возвращаюсь внутрь.

*

Мы сидим в полутьме в просторной и прохладной гостиной - я, Игорь и Паша.

Женской руки в квартире не чувствуется: хаос и беспорядок давно поглотили ее, и вряд ли когда-нибудь смогут покинуть это место. Повсюду разбросаны книги, в большинстве своем посвященные религии и оккультным наукам. Но попадаются и детские сказки, и даже сборники рецептов.

Проходя мимо спальни, я заметил, что сразу три книги с закладками лежат на прикроватном столике. Видимо, Паша из тех людей, которые читают несколько книг параллельно.

Кроме макулатуры вокруг валяется множество разных одеял, пледов и покрывал: они лежат и на полу, и на подоконнике, и на спинках кресел. Самый объемный плед приютился на диване, и мне поначалу чудится, что там спит человек.

Долгих прелюдий не последовало. Как только мы пришли, Паша тут же рассадил нас по креслам в самой большой комнате, приглушил свет и снабдил всех таблетками. Все оказалось более прозаичным, чем я ожидал. Никакого пафоса, никаких строгих правил и приготовлений.

В руке у меня небольшая желтая таблетка в форме пчелы. Я смотрю на нее и пытаюсь понять свои ощущения. Сегодня днем я успел прогуглить все, что смог найти о колесах. Что-то меня поразило, что-то увлекло, а что-то немного испугало. Все описываемые таблетки были разными, и по-разному действовали на человека. Конечно, в своих поисках я ни разу не встретил слово "Пасека", но меня, кажется, уже нечем было удивить. Я смотрю на таблетку и ничего не чувствую.

- Ну что? - спрашивает Паша. - Рассказать тебе о том, как все это будет?

Пашин голос пульсирует в такт настенным часам, будто тоже отмеряет время.

- Нашему поколению инструкции не нужны, - уверенно говорю я и тут же глотаю таблетку.

Игорь и Паша, улыбаясь, переглядываются. Они не торопясь проглатывают свои медикаменты и поудобнее располагаются в креслах.

- Гоша в первый раз тоже что-то такое говорил, - усмехается Паша. - И тут же чуть не поперхнулся первой "пчелкой". Хотяяя... Знаешь, наверное, это и к лучшему - такой прыжок веры. Острее ощущения.

- В первый раз, - оправдывается Игорь, - мы кушали таблетки вместе с Олей, и я хотел произвести на нее впечатление. Молодые же были. Нечего тут ехидничать.

- Оля тоже их пробовала? - с удивлением спрашиваю я.

Дело в том, что новоиспеченная Игорева жена - тихоня и скромница. Мы познакомились в университете, где Оля всегда получала высшие оценки и слыла ботаничкой. Влюбленному в нее Игорю с трудом удавалось вытащить девушку на какое-нибудь сборище. Но там она никогда не курила, очень редко пила и панически боялась марихуаны - а тут вдруг сразу такое.

- Я же тебе говорил, - улыбается мне Игорь, - в тихом омуте черти водятся. Пробовала она, и не раз. Под моим, конечно, присмотром. Сейчас, правда, Оля от этого отошла, но когда-то...

Он улыбается во все щеки и блаженно поднимает брови, вспоминая о начале своего романа с женой. Это немного меня смущает. Ведь если он с таким удовольствием вспоминает прошлое, значит, в настоящем ему не так хорошо? Олю я видел довольно редко, и в разговорах с Игорем эта тема почти не поднималась - я совсем не знал, что там происходит в их домашнем очаге.

- На самом деле, именно это нас и сблизило, - рассказывает погрузившийся в воспоминания Игорь. - Это было что-то настолько интимное... Интимнее, чем секс. Понимаешь, в измененном сознании ты видишь человека совсем по-другому, без панциря. В таком состоянии все ощущения обостряются, и механизм фильтрации и сдерживания сигналов из головного мозга перестает работать. Ты делаешь то, что ты думаешь.

Игорь делает глубокий вдох, и я понимаю, что его начинает накрывать. Паша еще держится: он вполне осознанно смотрит на Игоря и кивает головой, показывая свое согласие. Опыт решает многое, а Паша явно опытнее моего друга.

- Вот давеча Александр говорил о таком состоянии, - продолжает Игорь, уже закрыв глаза. - Только со своей, пижонской точки зрения. Он хотел прийти к тому же, вернув человеку животный вид. Но человек все-таки не совсем животное...

- Даже Александр, - с улыбкой замечает Паша.

- Да, даже он, - с закрытыми глазами смеется Игорь. - Животные не ходят в таких узких штанах.

Оба они начинают заливисто хохотать, и Игорь чуть не падает с кресла. Они смеются довольно долго, и я уже думаю, что разговор закончен - но нет. Смех исчезает так же быстро, как пришел, и через пару минут Игорь продолжает вполне серьезно.

- Цивилизация безвозвратно изменила нас, и голую обезьяну уже нельзя вернуть обратно на ветку. Не получится. Но можно подвергнуть человека двойной перегонке и дистиллировать все самое искреннее и настоящее, что в нем есть. Открыть его окружающим и - главное - самому себе. Так вот, один из немногих способов достичь этого находится сейчас у нас в желудках.

Игорь хлопает себя по брюшку и откидывается на спинку кресла. Он выглядит усталым, но вполне удовлетворенным.

- Опиум для народа? - усмехаюсь я. - Хорошая тема. Осталось только разработать религию, которая будет использовать "пчелок" вместо просвирки.

Я смеюсь и думаю, что друзья последуют за мной. Но Игорь и Паша молчат, углубившись в свои кресла.

Глаза их стали слегка затуманены. Паша медленно отстукивает какой-то ритм пальцами по подлокотнику кресла. Мне становится слышно, как тикают мои наручные часы и как в соседней комнате льется мелодичная музыка. Я чувствую, как время начинает растягиваться вдоль, а мир вокруг уменьшаться до размеров комнаты.

- Думаю, пора надеть головные уборы, - глухо говорит Паша.

Его голос будто доносится из чайника. Он чуть двигается вперед и начинает мучительно долго доставать что-то из тумбочки рядом с креслом.

Паузы между ударами секундной стрелки превращаются в пропасть, и мне уже кажется, что Паша ушел в тумбочку навсегда. Но нет, он все же медленно выпрямляется в кресле и показывает нам свои трофеи.

Оказывается, это шляпы: гангстерская и ковбойская. Паша долго раздает их присутствующим, при этом двигая челюстью, будто что-то пережевывая. Мне достается вторая, и беря ее, я вижу, как сильно трясутся мои руки. Я поскорее прячу их за спину, чтобы никто не заметил.

Так мы сидим довольно долго: молчим и слушаем звуки квартиры. Но вскоре я замечаю, что мне тяжело просто так сидеть. Меня гложет беспокойство, ведь мало-помалу стук моего сердца начинает заглушать и музыку, льющуюся в соседней комнате, и тиканье часов.

Когда сидеть становится совсем невмоготу, я решаю перейти к активным действиям.

- Уффф! - громко выдыхаю я. - Какие ощущения непривычные. Надо бы водички попить.

Собравшись с силами, я осторожно встаю с кресла и направляюсь на кухню. Игорь и Паша провожают меня взглядом. Как мне кажется, с подозрением.

- Шляпу не забудь, - напоминает мне кто-то из них.

Искаженный металлом голос тяжело определить.

Я осторожно возвращаюсь к креслу, беру свой головной убор и снова иду в сторону кухни. Ноги у меня как ватные, и я уже не совсем уверен, смогу ли добраться назад. Опорой теперь мне служит косяк двери, но я не вполне ему доверяю, потому что под моей рукой он начинает плавиться, а под взглядом - искривляться.

- Вот те на, - сипло произношу я. - Вот так сказочки... Оказывается, неблизкий путь до Пасеки.

Некоторое время я буквально вишу на дверном косяке, а потом все-таки вталкиваю себя на кухню одним решительным движением...

*

...и вдруг щурюсь от яркого солнца.

Я выдыхаю.

Вокруг меня сколько хватает глаз лежат безбрежные зеленые луга. На небе причудливо извиваются рыжие-розовые облака, а солнце светит ярче, чем я когда-либо видел. По правую руку можно рассмотреть небольшой лесок за дорогой, а слева от меня, шагах в двадцати, стоит небольшой одноэтажный домик. Домик старый, но его поддержкой явно занимаются умелые руки. Он что-то мне напоминает, но я никак не могу понять, что именно. Заглянув чуть дальше, я вижу, что за домом простирается обширная пасека.

- Вот я и прибыл, - тихо говорю я сам себе, но мои слова с шумом разлетаются по округе, заставляя сочную траву шелестеть.

Осмотрев себя, я понимаю, что одежда моя изменилась. Босые ноги, цветастые шорты и легкая белая футболка. Единственное, что осталось от меня старого - ковбойская шляпа, которую передал мне Паша. Я рад, что не оставил ее на кресле, потому что на пасеке серьезно припекает.

Купаясь голыми ногами в сочной траве, я медленно направляюсь к дому. И чем ближе я подхожу, тем более знакомым он становится. Не могу только четко зацепиться за правильный образ: то он похож на мой деревенский дом из детства, то на коттедж моих родителей, то на дачу, где мы собирались с одногруппниками.

Дверь дома открыта, и я вхожу внутрь. Здесь расположение комнат и детали интерьера опять заставляют меня копаться в воспоминаниях. Мне даже кажется, что каждый раз в тот самый момент, когда я уже собираюсь окончательно убедиться в похожести этого места на что-то конкретное, дом меняется. И я, кажется, могу увидеть это краем глаза.

В доме никого нет, но чувствуется, что здесь кто-то живет. У меня появляется желание изучить этот дом, но я чувствую, что цель моего путешествия не здесь. Блуждая в лабиринтах комнат, я прохожу его насквозь, зал за залом, и открываю заднюю дверь.

Передо мной небольшое крыльцо и бескрайние просторы пасеки. Сотни рядов ульев раскинулись, заполняя собой весь горизонт - но жужжания пчел не слышно. Только шум ветра, касающегося травы, да приглушенное пение птиц вдалеке.

Среди этих звуков я различаю едва слышимый скрип. Это кресло-качалка, стоящая здесь же, на крыльце. А на кресле сидит сухощавый старичок в сером халате и старомодных домашних тапочках. Старичок курит трубку и спокойно смотрит на меня. В его глазах я вижу огонек пламени, острый и цепкий, но взгляд старичка кажется вполне миролюбивым.

Я киваю ему в знак приветствия. Старичок отвечает мне тем же, и в его кивке я различаю отражение своего. Он улыбается, и я вопреки своему желанию тоже начинаю улыбаться. Старичок достает из-за пазухи фляжку и делает из нее небольшой глоток. Он протягивает фляжку мне. Фляжка настолько ледяная, что я поначалу обжигаюсь. На боку фляжки выкован какой-то герб и надпись: "Stand your ground". Я пью вдоволь, спасаясь от полуденной жары. Похоже на ледяной джин: невероятно бодрит и освежает.

Старичок встает с кресла и, поманив меня за собой, идет вдоль рядов ульев. Пчел здесь действительно нет. Во всяком случае, я их не вижу. Мы идем со старичком рядом, и время от времени он останавливается, чтобы показать мне какие-нибудь необычные улья. Некоторые из них повторяют геометрические фигуры, а некоторые выполнены в виде деревянных статуй, изображающих мужчин и женщин. Каждый раз, когда он снова пускается в путь после особенного улья, я прикладываюсь к фляжке.

Кажется, мы идем с ним уже очень давно, и я начал забывать очертания дома, который хотел изучить, как вдруг вдалеке появляется озеро. Большое, спокойное и изумрудное. Мы приближаемся, и я могу разглядеть у его берега три деревянных шезлонга. На одном из них я замечаю Пашу: он лежит, беспечно закинув ногу на ногу и запустив руки в траву под собой. Паша все в той же шляпе, рубашке и бриджах, нет только кед - и я понимаю, что он уже очень хорошо знает это место.

Со старичком мы подходим к шезлонгам и располагаемся.

- Наконец-то ты пришел, - говорит мне Паша. - Я уже начал было волноваться.

Его голос лучится дружелюбием, а во взгляде его все так же искрится усмешка.

- Задержался у дома, - объясняю я. - Никак не мог вспомнить, что он мне напоминает.

Паша кивает.

- Это всегда так по первому разу. Я как-то забыл тебе об этом сказать. Этот дом - дом вообще. Это совокупность всех мест, в которых ты чувствовал себя дома.

- И он меняется?

- Конечно. Каждый раз, когда ты будешь туда приходить, комнаты будут совсем разные. И всегда - из твоих воспоминаний. А если мы пойдем туда вместе - то и из моих тоже.

Я последний раз прикладываюсь к фляжке и отдаю ее старичку, который уже успел снова закурить трубку. Старичок убирает ее в карман халата и продолжает умиротворенно смотреть на изумрудное озеро.

- Нравится тебе здесь? - спрашивает меня Паша.

- Благодать... - искренне отвечаю я.

Что может быть лучше это травы, этого сладкого запаха цветов и этих ярких переливающихся бликов на поверхности воды. Я вдыхаю свежий воздух, щурюсь на солнце и откидываюсь на спинку шезлонга.

- То-то же, - удовлетворенно заключает Паша. - Главное в этих путешествиях - преодолеть неприятную фазу вхождения. Изменения ощущений, вязкость и параноидальная тревога. Но ты, кажется справился с этим весьма быстро. Косяк только дверной пострадал, ну да ладно - мы его завтра прибьем обратно. Теперь Пасека и твоя тоже.

Я блаженно растягиваюсь на шезлонге и чувствую утреннюю негу во всем своем теле. Кажется, мне никогда не было так хорошо с тех пор, как я ребенком просыпался в воскресение. Образ блаженной свободы и интереса ко всему миру вокруг никак не покидает меня, и перед моими глазами проносятся самые добрые и самые приятные моменты моего детства. Среди них появляется и образ Игоря, который заставляет меня вернуться на берег озера.

- А где Игорь? - лениво спрашиваю я Пашу. - Он что, еще не добрался? Наверное, я могу сходить и поискать его в доме...

- Лежи уж! - смеется тот, и звук его смеха разлетелся над озером. - Он вполне благополучно добрался, просто мы его не видим сейчас. У Гоши своя Пасека.

- Как это так? - я открываю глаза и даже удивленно приподнимаюсь на шезлонге - Так он здесь или не здесь?

- Здесь, конечно, - с уверенностью кивает Паша. - И в то же время не здесь. Сейчас я тебе объясню.

Он устраивается поудобнее на шезлонге и поправляет шляпу так, чтобы ему было удобно смотреть на меня.

- На самом деле, - рассказывает Паша, - Пасека находится у тебя в голове, и ты видишь ее детали такими, какими хочешь видеть. Но это не просто галлюцинация или гипноз. Дело в том, что есть некий стержень, какая-то модель Пасеки, которую мы видим одинаково. Вот, например, луга вокруг, тот лесок за дорогой, до которого еще никто не доходил, дом, озеро и сама пасека - это видят все. А вот цвета, погода, детали дома и остальные мелочи отличаются.

Я медленно осматриваю чудесную природу вокруг меня.

- То есть, ты сейчас видишь это все по-другому?

- Именно, - Паша тоже обводит взглядом пейзаж, но в отличие от меня очень быстро. - Вот посмотри на небо, оно у тебя какое?

- Рыже-розовое, - неуверенно говорю я.

- Рыже-розовое? - улыбается Паша. - Ты что, педик что ли?

- Да я же... Оно само... Я не выбирал... - пытаюсь оправдаться я.

- Ладно, ладно. Это я просто шучу. Мне и самому было бы интересно знать, что влияет на эти цвета. Хорошо еще, что у тебя солнце светит. Светит оно у тебя? Ну вот. А у Гоши в первый раз вообще ливень был. Промок бедняга насквозь.

Я снова смотрю на свое личное рыже-розовое небо и совершенно не могу представить его себе другим.

- А у тебя небо какое? - спрашиваю я.

- Зеленое, - говорит Паша и неожиданно для меня хмурится. - Если честно, у меня в последнее время все краски здесь все зеленее и зеленее. И даже краска на крыше дома зеленая стала. Это меня немного тревожит... Но не суть! О чем бишь я говорил?

- О разных восприятиях Пасеки.

- Именно. О разных восприятиях.

- И о том, где сейчас Игорь.

- Именно. И об этом тоже, - Паша закрывается от солнца шляпой и продолжает. - Так вот. Посещать Пасеку одному - занятие может и приятное, но пустое. А вот посещение Пасеки вдвоем привносит в путешествие одно важное изменение.

- Какое же? - с нетерпением спрашиваю я.

- Посещая Пасеку вдвоем ты можешь видеть Великого Пасечника.

Здесь Паша делает паузу и серьезно смотрит на меня из-под шляпы.

- Как ты видишь, здесь людей нет, - продолжает он. - Во время путешествия на Пасеке столько же людей, сколько и самих путешественников. Трое пришли, трое уходят. Великим Пасечником на время путешествия становится один из нас.

Я некоторое время молчу, переваривая информацию, а потом медленно поворачиваюсь к старичку, успевшему уже уснуть прямо с трубкой в зубах. Посмотришь - и кажется, что нет в мире сна блаженнее.

- Это он? - тихо спрашиваю я Пашу. - Игорь и Великий Пасечник?

- Ну, не совсем, - неуверенно отвечает Паша. - Тот, кого ты видишь - Великий Пасечник. Только он один. И он никак не зависит от того, что делает и где находится Гоша. Сам факт пребывания на Пасеке третьего человека дает нам сейчас возможность видеть Великого Пасечника. А сам Гоша сейчас находится в другой версии Пасеки, где Великим ему видишься ты.

Я хлопаю глазами, пытаясь понять сказанное Пашей. Особенно тяжело было осознавать, что все это происходит сейчас, на моих глазах.

- Подожди-ка, - говорю я Паше. - А ты тогда где? В моей Пасеке или в игоревой?

- Я с тобой, дурья твоя башка, - Паша со смехом бьет меня кулаком в плечо. - Не видишь, что ли?

- Вижу, - бормочу я, потирая ушибленное место. - И чувствую теперь. Но не очень понимаю, почему.

- На самом деле, - объясняет Паша, - если путешественников больше двух, то в начале можно выбрать роли. Все зависит от того, в какой последовательности все глотают "пчелок", и еще от некоторых факторов. Схема эта не особо интересная, да и вряд ли тебе пригодится, поэтому я ее как-нибудь потом объясню.

Паша сладко потягивается, разминая мышцы. Он жмурится от солнечного света и с жаждой посматривает на поверхность воды. Я вижу, что ему не терпится искупаться, и мне становится немного стыдно за то, что я отвлекаю его вопросами.

Наконец Паша резко встает с шезлонга и подбоченившись смотрит на меня. Его соломенная шляпа и счастливая улыбка пробуждают во мне воспоминания о вожатых в летних лагерях.

- Но главное в путешествии на Пасеку - это отдых, - подытоживает он. - А мы с тобой уже долго и напрасно теряем время на болтовню. Как насчет искупаться? Это зеленое солнце меня уже почти испепелило.

- Вперед! - весело вскрикиваю я, и под сводом светло-розового неба мы с криками бежим к изумрудной воде.

*

Я не сплю всю ночь, думая о своем первом путешествии. Запахи, звуки и цвета Пасеки никак не покидают меня, и кажется, что я все еще не совсем в этом мире. Ворчу, ворочаюсь на кровати, обматываю себя одеялом и снова раскутываюсь. Спать совершенно невозможно, но не потому что мне плохо, а потому что мне все еще очень хорошо. Но это "хорошо" уходит, никак невозможно его удержать.

Я мучаюсь в неге, и мысли мои начинают скатываться в клубок. Воспоминания о пасечном доме переплетаются у меня в голове со звоном бьющейся в ресторане посуды, жаркий спор Игоря с Александром - с посапыванием старичка, образ желтой таблетки - с образом моей девушки Лизы.

Я ощущаю, что уже начал скучать по ней.

Несколько дней назад она уехала со своими русскими друзьями к своим австрийским друзьям. Они взяли билет в один конец, и я не знаю, когда она вернется назад. Лиза работает в туризме, и к таким поездкам я уже должен был привыкнуть, но все равно скучаю. Сейчас эта скука перерастает в нечто большее, в тоску, и я решаю ей написать.

Сев на кровати резким движением, я нашариваю в темноте телефон и отключаю его от зарядки. Открываю меню сообщений и падаю обратно на подушку. Теперь весь я - в экране своего телефона.

"Привет, мартышка:) Как ты там?"

"Привет, мартышкин хвост) Да вот, никак не могу уснуть. Сегодня побывали в аббатстве Мелька - шлялись весь день, ноги болят"

"Тяжела жизнь туриста:) Когда возвращаться собираетесь?"

"Пока не знаю, милый. Мы хотим еще до Кёльна доехать, если получится. Правда, дороговато получается."

"Ясно. А то я соскучился уже."

"Я понимаю, любимый, но и ты меня пойми. Когда мы еще такой компанией соберемся? Все разъедутся скоро..."

"Я понимаю, понимаю, мартышка. Развлекайся, пока возможность есть. Ладно, я попробую все же поспать. Добрых снов тебе! :)"

"Подожди-подожди, малыш) А кто такая Лаура?"

"Не знаю таких, а что?"

"Да так, ничего. Девочка какая-то странная ко мне сегодня подошла в кафе и говорила про кого-то, имя твое называла. Я подумала, что подруга твоя какая-то)"

"Да нет, я Лаур не знаю ни одной"

"Ну и ладно) Сладких снов, хвост)"

"И тебе, сладких:)"

Я выключаю телефон и кладу его рядом с собой, забыв поставить на зарядку. Наверное, завтра я об этом пожалею.

*

На следующий день мы сидим с Пашей в маленьком ресторанчике и пьем пиво. Вокруг довольно оживленно, несмотря на вечер понедельника. Мест совсем нет, и многие посетители, пришедшие после нас, с разочарованием уходят. Ресторан славится своим крафтовым пивом, и в отличие от остальных похожих кормушек, здесь также можно очень вкусно поесть. И не только бургеры.

У меня скопилось много вопросов по поводу вчерашнего опыта, но я стараюсь не показывать своего жгущего любопытства. Мы приканчиваем уже по две кружки, и Паша все это время рассказывает о своих поездках по Европе. Звучит довольно интересно, но меня сейчас волнуют немного другие путешествия.

- Слушай, - наконец не выдерживаю я, когда очередная история подошла к концу. - Мне покоя не дает эта многовариативность Пасеки. Тяжело представить себе, чтобы она для каждого была такой разной.

- А что тебя смущает? - хмыкает Паша. - Разве этот мир не таков? Все то же самое, только не так гротескно.

Он осматривается, явно ища кого-то, и наконец находит.

- Вон там девушку видишь? С короткими зелеными волосами. Как она тебе?

- Красивая. Несколько вызывающе, конечно, но все равно красивая.

Девушка сидит в компании друзей, тоже немного странного вида. Их столик заставлен литровыми кружками пива, и официанты часто подносят им местные чипсы. Девушка, о которой говорит Паша, довольно брутального вида: исключительно черная одежда, крепкая мускулатура и ясный волевой взгляд. Она вполне может быть чемпионом по бодифитнесу.

- Вот, - говорит мне Паша. - А мне кажется, что не очень красивая. Ноги коротковаты, пропорции тела не те, да и мужиковатая чересчур. Вот и вся многовариативность.

- Ну да... - я продолжаю смотреть на девушку и ее яркие волосы. - Слушай, а можно еще спросить про Пасеку?

- Можно, конечно. Я вообще удивляюсь, как ты до сих пор все эти вопросы в себе держишь, - Паша ухмыляется. - Я в первый раз прямо после путешествия обо всем этом спрашивал, а ты все терпишь.

Я смотрю на то, как зеленоволосая фурия с легкостью приканчивает треть кружки одним глотком.

- Только перестань пялиться на девушку, - пытается привести меня в чувство Паша. - Она закостенелая лесбиянка, да еще и агент, скорее всего.

Я наконец поворачиваюсь обратно к своему пиву и Паше, который смотрит на меня с издевкой.

- Какой еще агент? - спрашиваю его я.

- Великий говорит, что их сейчас много развелось, - отвечает Паша, пожимая плечами. - Говорит, следует быть осторожным. Мне кажется, я так никогда с ними и не общался. Так что спросишь про агентов у Великого.

От изумления я чуть не поперхнулся пивом.

- Так с ним можно поговорить? - спрашиваю я.

- Можно, конечно. Он же не немой.

- А как же... Почему он молчал все это время?

- Так ты ничего и не спрашивал, - пожимает плечами Паша и делает еще один глоток из кружки. - Кстати, когда будешь с ним разговаривать, говори по-английски - русского он не знает.

- Даже так? А почему?

- Он британец, - усмехается Паша. - Честный обыватель и верноподданный Его Величества. Точнее, был когда-то. А после смерти переселился на Пасеку, где и пребывает по сей день. Только не спрашивай у него про это - свою прошлую жизнь он уже не помнит.

Я делаю паузу, чтобы выпить пива и хорошенько все обдумать. Образ Великого Пасечника становится в моей голове все таинственнее с каждой раскрытой Пашей деталью. И мое желание поговорить с ним напрямую все растет. Или я просто так сильно хочу снова оказаться на берегу изумрудного озера, что придумываю себе оправдания?

- Мдааа, хорошие таблетки... - наконец делаю заключение я. - По всему видно, состав подгонялся годами. Так сколько они стоят?

- Нисколько, - отвечает Паша. - Во всяком случае, первая.

Я несколько удивлен, но жизнь в современном мире учит многим хитростям в сфере продаж.

- Рекламная акция? - ухмыляюсь я.- Это хорошее дело. Но все же?

- Подожди с ценой.

Паша качает головой, допивает свое пиво и отставляет кружку в сторону. Проходящий официант сразу же уносит ее и спрашивает, нужно ли повторить. Мы с Пашей соглашаемся, и через какую-то минуту перед нами снова стоят полные кружки. Все это время Паша молчит, а я не решаюсь его о чем-то спросить. По его взгляду видно, что он выстраивает у себя в голове разговор со мной.

- Скажи мне, - наконец произносит он, - как ты относишься к религии?

Я пожимаю плечами. Религиозным человеком меня назвать нельзя, но некоторое время назад у меня вызрело определенное мнение по этому вопросу.

- Обычно. Как и большинство остальных, - отвечаю я. - Мне кажется, в сегодняшних людях вера ведет кочевой образ жизни. Человек бьет яйца на Пасху, сжигает чучело Масленицы, плюет через плечо при виде черного кота и с воодушевлением смотрит "Секретные материалы". Вера всегда находит в нем ту форму, которая будет ему выгоднее всего в этот момент.

Паша кивает, и в его взгляде я замечаю искру удивления.

- Интересное мнение, - говорит он. - Значит, ни одна вера не удовлетворяет твои потребности полностью?

- Не только меня, но и большинство остальных, - уверяю его я.

- А какой она должна быть, вера, устраивающая всех? - задает мне вопрос Паша.

Я задумываюсь. В этом направлении я еще ни разу не ходил. Обычно все мои рассуждения состояли из критики разных религий и из констатации того, что ничто из этого мне не подходит.

- Вера? - мой голос стал немного неуверенным. - Ну, я даже не знаю... Гибкая, наверное. Способная видоизменяться. Живая, одним словом. Ты разве так не думаешь?

По ехидной ухмылке Паши я понимаю, что разговор идет именно тем руслом, которое он себе наметил. Видимо, я, наконец, задал ему правильный вопрос. Некоторое время Паша улыбается себе в усы и поглаживает бороду. Я знаю, что свою реплику он уже давно придумал, но все равно терпеливо жду и пью пиво. Мимо к выходу проходит наша шумная неформальная компания, и я с удовольствием засматриваюсь на зад зеленоволосой фурии. С моей Пасеки выглядит очень даже ничего.

- Если тебя интересует мое мнение, - наконец произносит Паша, - то самая близкая русскому человеку по духу вера - дзынь-буддизм. Она гибкая и живая. Она сама принимает ту форму, которая тебе нравится. Это вера, в которой все учение и молитва сводятся к одному звуку "дзынь". Звук этот отражается тобой, в тебе и только для тебя. Согласно дзынь-буддизму, мир вокруг создан тобой, поэтому относиться к нему нужно соответственно. Поэтому, с одной стороны, это учение об эгоизме, а с другой - о любви ко всему вокруг. Дзынь-буддизм охватывает все сущее и замыкается в самом себе.

Взгляд Паши несколько затуманился, будто бы он ушел глубоко в себя и вытаскивает эти слова из своих закромов. Никогда больше я не видел такой его взгляд - ни до, ни после.

- Как ты понял, я и сам с удовольствием его исповедую, - говорит он мне. - В дзынь-буддизме не надо никому поклоняться и можно искренне говорить "да и хуй с ним".

Паша спокойно улыбается и все так же смотрит в себя.

- Любопытно, - комментирую я. - Почему же я раньше о нем ничего не слышал? И ни разу не видел его храмов?

- Теперь видел.

Паша протягивает руку ладонью вниз, а когда убирает ее, на столе остается желтая таблетка. Она странным образом вписывается в натюрморт с двумя кружками пива и тарелкой с чипсами.

- Пасека - его храм, - объясняет Паша. - И Великий Пасечник - хранитель его. Путешествие - это вход в церковь дзынь-буддизма, природа на Пасеке - исповедь.

Я смотрю на таблетку, и в ней мне видятся розово-рыжие облака и изумрудное озеро. Я будто слышу шепот ветра, гуляющего по траве, и кажется, чувствую сладковатый запах цветов и меда. Как же я хочу снова там побывать.

- Это лучший из храмов, в которых я бывал, - говорю я, и это неприкрытая правда.

- И единственный, в котором тебе захотелось остаться, - кивая, говорит Паша. - На самом деле, у тебя есть возможность примкнуть к этому храму. Мало того, ты можешь стать частью его истории. Частью его возвышения.

- И как же? - осторожно спрашиваю я.

Взгляд Паши проясняется, мои грезы о Пасеке отходят - и на нас снова наваливается шум и запахи ресторанчика. Место, которое казалось мне очень уютным, после мыслей о Пасеке раздражает меня, и я стараюсь не замечать громкие голоса чересчур выпившей компании и постоянно мелькающих перед глазами официантов.

- Все очень просто, - говорит Паша и забирает таблетку обратно в карман. - Мы с тобой пойдем в своеобразный крестовый поход. Нам нужно будет добыть несколько Артефактов для нашего храма. Если, конечно, ты готов к этому.

Он смотрит на меня, улыбаясь, а я все думаю о том, как приятно ходить босиком по сочной траве.

*

Пару недель от Паши не было вестей, и я уже начал нервничать. Первым я ему не звонил - по договоренности Паша сам должен был подать мне знак к началу крестового похода. Моя жизнь начала казаться мне скучной и однообразной. Я ходил на работу, встречался с друзьями, общался по Скайпу с Лизой - и постоянно думал о том, что все это очень далеко от меня. Единственное, что еще не успело мне надоесть - выпивка. Я с наслаждением вливал в себя умеренные дозы алкоголя по вечерам, и вполне критические - по выходным. При этом я понимал, что скука и грусть мои не проходят, но переживать это становилось намного легче.

Память моя уже начала стирать сладкие воспоминания о Пасеке, когда Паша наконец объявился. И вот я вижу на экране своего мобильного телефона долгожданный номер и отвечаю на звонок.

- Ты готов? - сразу переходит к делу Паша.

- Готов, конечно, - уверенно отвечаю я. - А к чему?

Паша говорит серьезно и резко, будто отдает приказы.

- Сегодня идем на поиски первого Артефакта. Задание будет сложным и наверняка опасным. Так что не забудь взять с собой какое-нибудь оружие.

- Оружие? - удивляюсь я и начинаю судорожно размышлять вслух. - У меня и нету ничего... Если только нож взять? Кухонный? Подойдет?

И тут слышу в трубке заливистый хохот Паши. Он смеется так, что, судя по звукам, роняет телефон на пол. Я убираю телефон подальше от уха, чтобы было не так громко. Удивительно, но эта дурацкая шутка совсем не расстроила меня. Наверное, я просто очень сильно хотел снова пообщаться с Пашей.

- Да шучу я, шучу, - наконец отсмеявшись, говорит Паша. - Ничего не бери, а тем более нож. Порежешься только. Все пройдет на полном расслабоне: мы просто походим по магазинам интимных товаров в центре города и осмотримся. Великий сказал, что Артефакт должен быть где-то там, вот и поищем. Искать я и сам умею, так что ты будешь оказывать скорее моральную поддержку. Так что расслабься.

- Ясно, расслабился, - соглашаюсь я и тут только понимаю услышанное. - Магазины интимных товаров? Серьезно?

- А что, ты думал, что мы будем вырывать Артефакт из когтей дракона? - насмешливо спрашивает Паша и тут же торопливо заканчивает разговор. - Ладно, хватит болтать, давай собирайся. Через час пятнадцать на Ленина. Жду.

*

Паша встречает меня хитрым прищуром и улыбкой под нечёсаной бородой. Он все так же носит шляпу, и у меня появляется сомнение, не скрывает ли Паша под ней лысину. Но нет: будто услышав мои мысли, он снимает шляпу и начинает ей обмахиваться.

На улице и вправду душновато. Небо потихоньку закрывается от нас тучами, и становится понятно, что сегодня будет знатный дождь. А я как назло забыл взять зонт.

- Ну что, какие инструкции? - спрашиваю я Пашу. - Что конкретно нужно делать?

- Инструкции? - наигранно удивляется Паша, и прищур его становится еще хитрее. - А как же твое "Нашему поколению инструкции не нужны"?

Привычка Паши относиться ко всему с юмором и сарказмом должна раздражать - но почему-то не раздражает. Есть в его словах какая-то легкость, не дающая собеседнику воспринимать их слишком близко к сердцу.

- Наше поколение не готово к крестовым походам, - мрачно говорю я. - Если, конечно, они не проходят в социальных сетях. Так что делать?

- Тебе - почти ничего, - пожимает плечами Паша и возвращает шляпу на место. - Когда придем, попробуй отпустить мысли и рассредоточиться. Слушай себя и действуй интуитивно. Если заметишь что-то необычное, какие-нибудь особенные вибрации - говори.

Я киваю ему в ответ. И пусть мне казалось, что крестовым походом окажется что-то более серьезное, я рад этой возможности прогуляться с Пашей. Рядом с ним я чувствую какую-то близость к Пасеке.

- Твоя роль в этом крестовом походе намного серьезнее, чем ты думаешь, - говорит Паша, видимо, заметив нотки разочарования в моем взгляде. - Только тебе еще рано об этом знать. На первых парах просто следуй за мной, а потом и приключения подтянутся. Всему свое время.

Я снова киваю, давая понять, что осознал сказанное.

- Но для лучшего улова нам понадобится допинг, - тянет слова Паша.

На этих словах он достает из кармана бридж маленький зиппер, в котором лежат две желтые таблетки. Воодушевление яркой волной захлестывает меня. Новая встреча с Пасекой! Снова рыже-розовые облака, снова дом и снова изумрудное озеро!

Безо всякого сомнения я беру одну из таблеток и тут же проглатываю. Улыбка на моем лице явно шире обычного.

- Куда идем сначала? - бодро спрашиваю я.

Кажется, сейчас я готов идти куда угодно. Ведь любая дорога хороша, если она ведет на Пасеку.

- Сначала мы посетим прекрасное заведение под названием "Штучки-дрючки", - отвечает мне Паша и глотает "пчелку" сам.

*

Помещение секс-шопа просторное и светлое, в глаза сразу вонзаются блики многочисленных витрин. Нас радушно встречает полная женщина средних лет, будто мы пришли к ней в гости.

- Доброго дня! Проходите, пожалуйста, - говорит она, улыбаясь. - Вот так, вот так. Что вам показать, подсказать?

Я немного опешил от такого энтузиазма, но Паша берет разговор в свои руки.

- День добрый, - здоровается он. - Мы еще точно не придумали, что нам нужно. Хотим пока просто осмотреться, хорошо?

- Конечно, конечно, - энергично кивает женщина. - У меня тут большой выбор. Давайте я вам покажу.

Она берет Пашу под руку и ведет его к ближайшей витрине. Паша заметно удивлен, но подчиняется. Своей репликой он хотел отвязаться от назойливого внимания продавца, а не записываться на обзорную экскурсию по магазину.

Я рассматриваю радушную хозяйку. Ее волосы сожжены неоново-рыжей краской, а на бейджике надпись: "Тамара". Она накладывает на лицо слишком густой и яркий макияж, и, видимо, считает себя еще красивой.

Ближайшая витрина искрится разноцветными пачками с презервативами, тюбиками с гелями и баночками с маслами.

- Для начала вот средства индивидуальной защиты, - начинает экскурсию Тамара. - С усиками, рифленые, веганские из натуральной лакрицы, экологические, из кожи ягненка - для тех, у кого аллергия на латекс, кондомы с алоэ, с микропупырышками и двусторонней ментоловой смазкой, светящиеся в темноте, "Шапка-невидимка" с толщиной стенки в две сотые миллиметра, презервативы с маслом жожоба, с ароматом коры сандалового дерева...

Я не успеваю следить за яркими картинками, проносящимися у меня в голове. Слишком много "зачем" и "как они до этого додумались". Я мог бы простить миру появление веганских презервативов из натуральной лакрицы, но двусторонняя ментоловая смазка...

- Из популярного есть вот еще смазки для орального секса, - увлеченно продолжает рассказ Тамара.

- И что, ее можно есть? - удивленно спрашивает Паша.

- Ну я же ем, - пожимает плечами Тамара и ведет нас дальше.

Я начинаю серьезно задумываться над тем, придется ли давать в конце экскурсии чаевые.

- Вот здесь у меня различные насадки и вибромассажеры, - говорит Тамара, обращая наше внимание на самую большую витрину в магазине. - Самый ходовой товар. Стимуляторы простаты для начинающих, набор насадок на пальцы с вибрацией, вибропули, насадка-увеличитель с анальным стимулятором, массажеры разные. Можно вот прямо взять и попробовать, я ими шею часто по вечерам массирую.

До того, как мы успеваем отказаться, Тамара берет с витрины один из продолговатых вибромассажеров и, включив его, начинает водить им мне по шее. Я сохраняю каменное выражения лица и молчу, Паша тоже.

- Вот так вот, - нараспев произносит Тамара. - Приятно же?

Она поворачивается к Паше и, ловко просунув массажер между пуговицами рубашки, добирается до его соска. Паша стойко хмурит брови и наконец произносит: "Да, интересно..." После чего Тамара успокаивается, ставит игрушку обратно на полку и ведет нас дальше.

- Часто берут наборы эрекционных колец "Джага-Джага", вот эти вот. И тройное лассо на пенис, сегодня с утра мужчина приходил покупал.

Мы с Пашей украдкой переглядываемся. Я честно пытаюсь расслабиться и отпустить мысли, как он мне советовал - но ничего не получается. Тамара безнадежно захватила мое внимание в свой экскурсионный ураган.

- А здесь у меня стенд с куклами, - продавец с гордостью разводит руками перед последней витриной в магазине. - Всякие есть, на любой вкус. Есть даже отдельные головы, у них и волосы, как настоящие, и глаза прямо с ресницами. С подогревом, кстати - удобные.

Я смотрю на жутковатый ряд отрубленных голов, и мне становится не по себе. Пытаюсь перевести взгляд на что-нибудь поприятней и вижу прекрасно сделанную куклу в полный рост. От всех остальных эту куклу положительно отличает то, что рот у нее закрыт - рядом так и написано: "Kissable lips". У девушки ярко-рыжые волосы и красивые зеленые глаза. Я перевожу взгляд на ценник и присвистываю от осознания цены. Рядом с пятизначной цифрой надпись: "Ирландская девушка Лаура".

- А это что? - спрашивает Паша, присматриваясь к двум небольшим коробками в углу.

- Ах, это, - смеется экскурсовод Тамара. - Это мини-куклы такие, их обычно только в шутку берут. "Ослик" и "Карлик".

Я присматриваюсь. И вправду, на боку одной из коробок нарисован грустный ослик, похожий на Иа из книжки про Винни-Пуха, а на второй - бородатый и волосатый карлик в памперсах. Ценники рядом с ними самые большие, потому что кроме названия и, собственно, цены там размещается рекламное описание товара.

- А нет ли у вас плеток? - спрашивает Паша. - Я давно хотел себе приобрести.

Тамара вздыхает и разводит руками.

- Чего нет, того нет, - огорченно говорит она. - Мне все это не очень по душе, да и спрашивают не так часто. Я, если честно, против насилия. Так что вам, наверное, стоит спросить в магазине "Играй не хочу", это совсем недалеко отсюда.

- Спасибо, - кивает Паша с благодарностью. - Вы нам объясните, как дотуда дойти? И еще... Вот этого ослика мы, пожалуй, возьмем с собой.

Экскурсия окончена, и следующий объект нашей вылазки определен. Пока Паша расплачивается и узнает адрес, я решаю прочитать, как же все-таки рекламируют надувную мини-куклу "Карлик".

"Говорят, хорошие вещи продаются в небольших упаковках. MIDGET-MAN является тому подтверждением! Просто добавьте в него воздух, и получите массу удовольствия, включив его в свои сексуальные фантазии. Не бойтесь, что он не большого размера, он силен как лошадь. MIDGET-MAN не даст Вам заскучать вечерами и готов последовать за Вами, куда бы Вы ни отправились."

*

На улице нас снова встречает пасмурное небо. Стало совсем уж душно, и чувствуется, что запланированный дождь вот-вот начнется. Я хочу прибавить шаг. Впереди у нас как минимум еще один магазин, а таблетки скоро подействуют. Не знаю, что именно происходит с физическим телом человека во время путешествия, но очнуться после Пасеки в канаве и под дождем мне кажется малоприятным.

Паша на ходу убирает коробку с осликом в рюкзак и идет спокойным прогулочным шагом, убрав руки в карманы и насвистывая что-то веселое.

- Как я понимаю, ослик - это не то, что нам нужно? - спрашиваю его я.

- Правильно понимаешь, - улыбается Паша. - Ослика я взял исключительно затем, чтобы спасти из лап извращенцев. Разве тебя не растрогал его полный грусти взгляд?

Я внимательно смотрю на Пашу - шутит или нет? Оказывается, нет. Он действительно купил игрушку только для того, чтобы ее не купил кто-то другой. Удивительно. Чем больше я общаюсь с Пашей, тем чаще замечаю его странности. Хотя, наверное, этим он и интересен: что может быть лучше знакомства с человеком, который вечно преподносит тебе сюрпризы и заставляет задуматься?

- Мне кажется, Артефакт как раз в следующем месте, - говорит мне Паша. - Я, знаешь ли, давно уже на них охочусь. И за столько лет практики у меня стало вырабатываться нечто вроде предчувствия.

- Может, мы поторопимся? - наконец спрашиваю его я, показывая на небо. - Скоро хлынет ливень, и Пасека обещает быть мокрой.

- Времени вполне достаточно, - уверенно говорит Паша. - Мы успеем обыскать следующий магазин, и обратно пойдем уже через Пасеку. Ты даже не заметишь, что будешь идти под дождем. А придешь в себя уже у себя дома, хоть и немного мокрым.

Я в неуверенности пожимаю плечами. Добираться домой под таблеткой кажется мне не слишком безопасным.

Я пробую прислушаться к себе. Кажется, никаких признаков того, что "пчелка" начала действовать, нет. Только воздух вокруг давит на голову, а небо будто пульсирует грозовыми тучами. Настроение мое несколько падает, и Паша, видимо, это замечает.

- Знаешь, ты зря так резко реагируешь на внешний мир, - говорит он мне. - Это же глупо. Ты запутался и теряешь причинно-следственную связь. Пойми, не ты должен реагировать на мир, а он на тебя. В конце концов, ты ведь сам его и создаешь.

- Это как? - удивляюсь я.

- А вот так. Например, сейчас ты идешь грустный, тебе душно и некомфортно. Смотришь на небо и думаешь о том, как неприятно будет идти под треклятым дождем. А я раз! - на этих словах Паша вытаскивает из кармана фляжку, точно такую же, как у Великого Пасечника. - И нахожу во всем этом новые грани.

Он надолго прикладывается к фляжке, а потом предлагает ее мне. Я смотрю Паше в глаза и замечаю, что взгляд его немного помутнел.

- Ну да, - говорю я, беря у него фляжку. - Особенно это поможет мне, если на ближайшем перекрестке меня собьет машина. Тут уж я во всем столько граней найду - и в гипсе, и в каталке, и в больничной палате.

- Не будь так уверен, - говорит мне Паша и радостно улыбается тучам. - Вот ты когда-нибудь падал пьяным с третьего этажа?

- Нет, - честно отвечаю я.

- А я падал. И вот видишь, мой мир все еще играет красками.

Паша касается моей руки, показывая, что пора перейти дорогу.

- А кто знает, что было бы, будь я тогда трезвым, - заканчивает он, когда мы добрались до другой стороны улицы. - Попробуй и ты.

Я делаю глоток из фляжки и в удивлении поднимаю брови. Содержимое искрится во рту ледяной прохладой и растекается по всему телу, заставляя забыть капризы погоды. Божественный напиток.

Я на некоторое время останавливаюсь, чтобы прийти в себя. Проходящая мимо пара недовольно косится на нас с Пашей.

- Пошла благодать? - ехидно спрашивает он, - Дзынь?

- Пошлааа... - выдыхаю я в порыве наслаждения. - Как же это оно там такое холодное остается?

- Магия и фокусы, - отвечает улыбающийся Паша, - продаются на eBay по восемнадцать долларов.

Я делаю еще один освежающий и бодрящий глоток, и мы продолжаем свой путь. Мир вокруг и вправду расцвел: листья на деревьях позеленели, похорошели прохожие, и даже тучи стали менее грозными. Более того, я почувствовал, что этот мир расцвел внутри меня.

- Дзынь-буддизм - это учение об осознании себя как творца, - объясняет Паша. - Творца всего сущего. Большинство верований отдают эту роль единственному существу, которому и заставляют поклоняться. Но они не говорят, что существо это - мы сами, наше отражение. Иначе зачем нам нужна будет церковь? Зачем нам нужны будут посредники? Мы сможем обратиться к творцу просто встав перед зеркалом.

Я слушаю Пашу и чувствую, что есть в его рассуждениях какая-то нестыковка. Правда, пока не могу понять, какая.

- Большая часть религий, - заключает он, - в том виде, в котором они сейчас находятся - это зло. Они отворачивают человека от самого себя и заставляют общаться с выдуманными ими богами. С такими темпами развития эти религии могут привести только к войне, помяни мое слово.

Мне интересна точка зрения Паши, но его рассуждения кажутся мне чересчур категоричными.

- Религии все же определяют "хорошее" и "плохое", - замечаю я. - Они стоят в основе этического порядка. Вбивают в сознание людей, что убивать других и сношаться с родственниками - это плохо. Ведь иначе человек начнет делать глупости, и начнется черт знает что.

- Ну и что, думаешь человек без религии в этом не разобрался бы? - Паша делает последний глоток из фляжки и убирает ее обратно в карман. - К тому же, я не вижу ничего плохого в том, чтобы иногда делать глупости. Безобидные глупости - что в них плохого? Лижи собак, трахай лэптоп, отправляй конверты Почтой России. Или придумывай дурацкие названия для секс-шопов.

Паша останавливается, и я вижу перед собой неоново-розовую надпись: "Играй не хочу". Вокруг вывески разместились детские кубики с названиями частей тела и с применимыми к ним действиями. Такие кубики иногда продаются для интимных ролевых игр, но здесь они были выполнены в стиле "Детского мира". Окна магазина были плотно закрыты шторами, но заведение явно работало - из него как раз вышел худощавый мужчина, смущенно прячущий взгляд.

- Кажется, мы пришли.

*

Мы входим в небольшое помещение, заставленное стеклянными витринами, и не сразу замечаем маленькую девушку-продавца за прилавком.

У нее ярко-рыжие волосы, забранные в неряшливый хвост, мешковатый кардиган поверх зеленой футболки и потупленный от смущения взгляд. Ее левая рука закована в гипс и висит на перевязи. Мы смотрим в сторону девушки, и она тихо-тихо произносит: "Здравствуйте..."

Ответив на приветствие, Паша тут же теряет к ней интерес. Он снова озабоченно и придирчиво рассматривает витрину за витриной. Я чувствую, что уже насмотрелся на все это, и меня больше увлекает проход в соседнюю комнату, неплотно прикрытый черной шторкой. Интересно, что там? Кладовка или что-то поинтереснее?

Притворяясь изучающим витрины, я медленно пробираюсь поближе к шторке. Еще шаг - и я смогу незаметно за нее заглянуть.

Но тут активизируется девушка: она тихонько подкрадывается ко мне сзади и интересуется, может ли она помочь мне с выбором.

- Эммм... - неуверенно начинаю я. - Вы знаете...

- Нам бы что-нибудь наподобие плетки, - вовремя вступает в разговор Паша. - Нам сказали, что они у вас имеются.

Девушка смущается и снова опускает взгляд, пальцы ее здоровой руки теребят молнию на кардигане.

- Да... Они у нас вот в этом углу, - тихо произносит она и ведет Пашу в сторону кассы.

Улавливая возможность, я все-таки заглядываю за шторку. Нет, это не подсобное помещение. Здесь приглушенный свет, стены обиты красным бархатом, а в углу - рядом с черным кожаным диваном - стоит клетка. Интересный магазин...

- Что конкретно вас интересует? - чуть громче спрашивает девушка-продавец.

Я оборачиваюсь. Видимо, она заметила мое любопытство, потому что теперь смотрит на меня без смущения. Неловко поправив рубашку, я откашливаюсь и отхожу от шторки.

- Плетку, - отвечаю я с наигранно-деловитым тоном. - Ну, такую, знаете... чтобы стегать.

- На этом стенде у нас весь ассортимент, - показывает рукой девушка. - Стеки, шлепалки, флоггеры, хлопалки в виде ладоней и ступней, пуховки, жезлы, кнуты...

Она снова смотрит мне в глаза. Я отмечаю про себя, что девушка может и не наделена красотой в общепринятой форме, но есть в ней что-то завораживающее. Ее ярко-рыжие волосы и красивые зеленые глаза заставляют меня вспомнить об ирландской девушке Лауре.

- ...и плети, - заканчивает она.

Паша хмурится и берется за дело выбора всерьез: поглаживая бороду, он временами что-то бубнит себе в усы. Мне и самому становится интересно, и я подхожу ближе, отчего девушка снова опускает взгляд и заходит за стойку кассы.

Я ни разу не видел такого ассортимента BDSM-игрушек. Видимо, "Играй не хочу" как раз специализируется на таких штучках, хотя по детским кубикам на входе этого и не скажешь. Разглядывая ценники, я замечаю, что в наличие - кроме всего представленного - есть и другие варианты цветов изделий. Расцветка выставленных товаров не блещет оригинальностью - черный и красный, - но на многих ценниках указаны варианты: розовый, белый, фиолетовый, синий, золотой, мраморный и даже желтый. Представив себе БДСМ-пару, обтянутую желтым латексом, я усмехаюсь и перевожу взгляд на девушку за кассой.

Бедняжка совсем покраснела и делает вид, что работает с кассовым аппаратом. Кардиган почти сполз с плеча ее перевязанной руки. Так, не видя ее больших зеленых глаз, можно подумать, что она совсем уж серая мышка. Ну, скорее рыжая. И только сейчас я замечаю, что несмотря на свою миниатюрность, девушка обладает весьма аппетитной фигуркой и kissable lips.

- Какой богатый ассортимент - невольно произношу я, любуясь ее грудью.

Девушка поднимает на меня свой красивый зеленый взгляд и краснеет еще гуще.

- Если... вас что-то заинтересует, - неуверенно говорит она, - то можно будет... опробовать...

Едва заметным кивком головы девушка показывает на черную шторку. Паша отрывается от своих исследований и некоторое время внимательно смотрит на ее перевязанную руку.

- Нет, спасибо, - наконец говорит он. - Мы, пожалуй, возьмем вот эту плеть.

*

Когда я выхожу из магазина, никакого дождя нет. Надо мной чистое свежее небо и яркое сладкое солнце. Я стою на крыльце деревенского домика из моего детства и смотрю на дорогу, исчезающую в траве. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Запах цветов и мокрого дерева. Я дома.

- Подожди! - прерывает мое блаженство молодой женский голос. - Не входи туда! Не входи!

Я открываю глаза, но не вижу никого вокруг. Лишь бескрайние луга и прозрачный небосвод сходятся где-то на горизонте.

- Не входи! - повторяет голос. - Мне нужно сказать тебе кое-что!

Девушка явно где-то здесь, я просто не вижу ее. Медленно спустившись с крыльца, я иду вдоль тропинки - туда, откуда доносится голос.

- Послушай меня, - уже тише, шепотом говорит девушка.

Теперь кажется, что она стоит где-то совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Голос ее мягкий и шелковистый. Таким голосом мама пела мне в детстве колыбельные. Близкий и бесплотный, ее голос западает мне в душу.

- У истинной веры, - шепчет она, - не может быть храма, кроме самого человека. Ведь если нет человека - нет и его веры. И как ты теперь видишь, дорога от дома ведет не только к пасеке, но и к лесной чаще. Тебе решать, в какую сторону пойти.

- И что же ждет меня в конце этих дорог? - спрашиваю я.

Но в ответ слышу лишь порыв ветра и трепет травы. Видимо, девушка донесла до меня все, что хотела. Я некоторое время стою, прислушиваясь к звукам вокруг, и временами мне кажется, что я слышу ее шаги.

Вернувшись к дому, я открываю дверь и вхожу внутрь.

В моей комнате из дома родителей все так же, как раньше. Постеры на стенах, приставка и маленький телевизор в углу и целая коллекция бегемотиков из Киндер-сюрпризов на полке с книгами. В кресле удобно расположился Великий Пасечник со своей неизменной трубкой, и я осторожно сажусь напротив него.

Старичок смотрит спокойно и серьезно. Он все в том же старомодном халате и тапочках, и удивительным образом его вид идеально вписывается в окружение. Мне даже кажется, что он когда-то давно заходил к моим родителям, и, может быть, даже вот так сидел на одном из кресел.

- Я хотел спросить вас, - говорю я ему по-английски.

- Спрашивай, - отвечает он.

Голос старичка тихий и немного хриплый. Он говорит с красивым британским акцентом.

- Почему вы здесь? - интересуюсь я.

- Потому же, почему и ты, - пожимает плечами Великий Пасечник. - Мне нравится этот дом, эта природа. Я понял, что хочу остаться здесь навсегда, и построил пасеку. Человеческое тело недолговечно, а в этих местах я могу быть всегда.

Он медленно затягивается и выпускает колечко дыма. Я вспоминаю образ старого волшебника в книге про хоббитов.

- А как вы ее видите, Пасеку? - задаю я следующий интересовавший меня вопрос.

- Я не вижу, сынок. Видеть могут только те, у кого есть глаза, - старичок смотрит на меня и подмигивает. - Я здесь существую. Здесь витают мои чувства и ощущения. И еще отражение моей прошлой оболочки - какой я ее запомнил.

- И вам здесь хорошо?

- Здесь всем хорошо, - уверенно говорит он. - Все, кто сюда приходят, в конце концов влюбляются в это место. Я тоже когда-то влюбился и повенчался с ним.

Когда старик говорит о Пасеке, его слова словно смягчаются и превращаются в песню. Эти слова ласкают слух и словно гипнотизируют.

- И я тоже смогу попасть сюда после смерти? - решаюсь спросить я.

- Может быть, - старичок закрывает глаза и пожевывает мундштук трубки. - Но об этом тебе расскажет твой друг, когда придет время. Тебе еще многое предстоит узнать и многое решить на своем пути. От решений твоих будет зависеть и моя судьба. Поэтому будь внимателен и остерегайся агентов.

Я вспоминаю, что про агентов мне что-то говорил Паша. Но сейчас эти воспоминания кажутся такими далекими и призрачными, что я едва могу их разобрать.

- А кто эти агенты? - спрашиваю я Великого Пасечника. - И как я смогу их распознать?

- Агенты - это те, кто пытается сбить тебя с пути, - объясняет старик. - Они живут в том лесу, что за полем, и иногда приходят в ваш мир, чтобы забрать с собой путешественников. Так ты и сможешь их распознать - они будут пытаться увлечь тебя за собой.

Воздух снова наполняется дымом из трубки, и я замечаю, что запах табака уж очень сладок и крепок. Дыхание старика мерное и спокойное, и кажется, будто вся комната дышит вместе с ним. После очередной затяжки он наконец открывает глаза и смотрит в мою сторону.

- А теперь, - говорит он устало, - возьми мою фляжку и ступай отдыхать на озеро. Я буду рад снова пообщаться с тобой в следующий раз, но сейчас мне нужно побыть с собой.

Достав из кармана халата знакомую фляжку, старик подает ее мне. Я с радостью принимаю предложенное и сразу же делаю первый глоток.

- Тебе надо хорошенько набраться сил перед вашим следующим заданием, - прощается со мной Великий Пасечник. - Там, в Амстердаме, тебя будет ждать серьезное испытание.

Два

Но на самом деле, до поездки в Амстердам проходит еще много времени.

Лиза продолжает путешествовать по Европе, переезжая от одних друзей к другим. Наша переписка становится все менее информативной и все более сопливой. Я пишу ей, что скучаю и жду-не дождусь ее возвращения, а она мне отвечает: "Я тоже". В ее отсутствие я все чаще начинаю засматриваться на проходящих мимо девушек - видимо, животная природа все же сильно влияет на организм. Во всяком случае, мужской. Я не хочу думать, что в это же время Лиза точно так же засматривается на мальчиков. Но я бы никогда не стал ей изменять, в этом я уверен. Это было бы как-то... неправильно и некомфортно. Я вполне свыкся с своей необходимой аскезой и держу себя в руках - даже если мысли мои иногда уходят налево.

Мы часто видимся с Пашей, и подолгу гуляем по Пасеке. Только теперь мы делаем это вдвоем - Игорь категорически заявил мне, что его Пасека состоит из абсолютного одиночества. Я не стал расспрашивать, но, видимо, у них с Пашей произошел какой-то конфликт на этой почве.

На самом деле, я не против. Теперь на Пасеке я встречаю только Великого, который часто и подолгу ведет со мной интересные, но очень специфические беседы. Рассказывая мне про то, как разводить пчел, и объясняя, как раскрашивать облака в нужный мне цвет, он называет меня "сынок". Я чувствую себя дома, с отцом, которого уже давно нет.

Еще раз посмеявшись над тем, что нашему поколению инструкции не нужны, Паша все-таки подробно объясняет мне, как сделать путешествие более продолжительным. Перед приемом таблетки нужно соблюдать определенную диету, помимо прочего включающую в себя алкоголь и легкие наркотики. Эти правила соблюдать просто, и уже через месяц я могу проводить на Пасеке часов по восемь. Теперь мне с лихвой хватает времени и на разговоры с Великим, и на купание в озере, и на неспешные прогулки по окрестностям. Единственное место, которое я все же не решаюсь исследовать - лесную чащу за лугом. От нее веет чем-то отчужденным, и несвойственным Пасеке. Да и зачем она мне, если все, что мне нужно, находится рядом?

Надо сказать, я очень быстро привык к Пасеке, ее уютному дому, свежей траве и свободному ветру. Мне легче переносить ночи после путешествия, потому что я уверен, что скоро снова окажусь там. На День Рождения Паша подарил мне добротную соломенную шляпу с широкими полями, и теперь я все чаще хожу в шортах и свободной легкой рубашке.

Нежась на берегу изумрудного озера и купаясь в мягких солнечных лучах, я довольно быстро забываю о нашем крестовом походе. Кажется, что на Пасеке я забываю вообще обо всем: о нелюбимой работе, о разлуке с любимой девушкой, о все более редких встречах с друзьями и о тысяче других неприятных мелочей. Я чувствую себя счастливым и защищенным. Таким, наверное, чувствует себя ребенок в утробе матери.

Но однажды Паша приносит на встречу авиабилеты и говорит, что нам пора делать визу. Судя по билетам, Паша рассчитывает справиться с заданием за один день. Это немного удивляет меня и расстраивает - я был бы не против получше изучить Город Свободы. Но потом я вспоминаю предостережения Великого Пасечника и начинаю нервничать. Что это за серьезное испытание, о котором он говорил? И смогу ли я с ним справиться?

Эти мысли несколько смазывают впечатления от нашего последнего путешествия перед поездкой: на моей Пасеке идет неоновый дождь.

*

Добравшись до Амстердама, мы размещаемся в гостинице Floris France, недалеко от Центральной Станции. Отель маленький, но уютный. Сразу чувствуется, что он находится в двух шагах от ночной жизни города. По всей гостинице развешены объявления, запрещающие курить в стенах отеля, но на нашем этаже все равно можно вешать топор. Характерный сладковатый запах настолько густой, что вполне можно опьянеть, просто выйдя на минуту из номера в коридор. Даже лифт, кажется, регулярно курит: он подолгу стоит перед началом движения и в случайном порядке останавливается на различных этажах.

Забросив рюкзаки в номер, мы первым делом, конечно же, идем в ближайший кофешоп. Он совсем рядом, в конце улицы. Здесь всего одна комната, но хватает места и для барной стойки, и для маленьких столиков в углу. При нашем приближении продавец за прилавком открывает меню и приветственно нам улыбается. Это молодой темнокожий парень, явно знающий толк в представленном товаре.

-Что вы хотите почувствовать сегодня? - спрашивает он.

Мы довольно долго изучаем меню и консультируемся у продавца. Здесь есть всего три раздела: различные сорта травы, названной здесь "Good stuff", гашиш с заголовком "Hash" и целая коллекция грибов под надписью "`Shrooms". Кроме прочего, в продаже имеются разные варианты уже скрученных косяков с марихуаной и с гашишем - видимо, для тех, кто не хочет возиться с папиросной бумагой, или для тех, уже не в состоянии совладать со своими руками.

Наконец, выбор сделан, и через минуту мы уже сидим за угловым столиком с заманчивым набором из пяти косяков, названным "Happy Set". Вокруг довольно шумно - видно, что заведение пользуется большой популярностью.

- Есть две вещи, которые меня пугают - говорит мне Паша вскоре после первой затяжки. - Во-первых, крепость этой травы. Судя по тому, как меня вштырило, нам предстоит день, полный приключений.

- А во-вторых? - спрашиваю я, начиная чувствовать, что мой язык немеет.

- А во-вторых, - продолжает Паша, - меня пугает твоя все нарастающая озабоченность. С такими темпами ты скоро начнешь засматриваться и на меня. Я уже подумываю о том, чтобы попросить в отеле отдельный номер.

Я перевожу взгляд с входящей в кофешоп симпатичной девушки обратно на собеседника, и понимаю, как глупо сейчас выгляжу. Паша прав, но ничего сделать с собой я не могу. Взгляд рефлекторно набрасывается на проходящих мимо самок и в отсутствии физической возможности, раздевает их мысленно. Я и сам не в восторге от этой моей напасти.

- Но к счастью, мы в Амстердаме, - говорит Паша и снова затягивается. - А это означает, что, во-первых, приключений наших никто особо не заметит. Если, конечно, мы будем вести себя в рамках закона. А во-вторых, это означает, что ты сможешь наконец легально реализовать себя как мужчина в квартале Красных Фонарей.

Я уже не слушаю Пашу. Меня сильно заботит мой онемевший язык и нахлынувшая на меня веселость. Все помещение кофешопа вдруг начинает играть новыми красками, а входящие посетители, кажется, смотрят исключительно на нас с Пашей. Мы минут пятнадцать смеемся над словом "пюре", которое возникло неизвестно откуда, и понимаем, что теперь начать поиск Артефакта будет проблематично. Мы ведем себя довольно громко - во всяком случае, так мне кажется. И по здравому размышлению принимается решение покинуть кофешоп, пока нас не выставили насильно.

Хорошенько отдышавшись и распихав оставшиеся косяки по карманам, мы осторожно и тихо выходим из заведения и направляемся в ближайший продуктовый магазин. Это небольшой супермаркет на железнодорожной станции, где постоянным потоком снуют будущие или бывшие пассажиры. Прослонявшись по магазину минут десять, мы наконец останавливаемся у стенда со сладостями. Мы долго и мучительно делаем выбор, потихоньку заваливая корзинку доверху. На кассе предусмотрительный и, видимо, более адекватный Паша спрашивает у продавца две большие бутылки питьевой воды. По моему высохшему горлу я понимаю, что они действительно скоро нам понадобятся.

Путь от магазина до отеля небольшой, но с моем состоянии время неблагосклонно растягивается с каждым шагом, будто жевательная резинка. Паше тоже несладко: он идет, выставляя ноги далеко вперед, будто шагает на ходулях, и иногда немного пританцовывает. Хотя, такая ходьба его, кажется, вполне устраивает.

- Ты знаешь, однажды я прожил в этом городе целый месяц, - говорит мне Паша, несколько коверкая слова. - И понял одну неприятную истину.

Он ловко лавирует между пешеходами на своих ходулях, и никто не обращает на него внимания - видимо, здесь привыкли к таким акробатам.

- Понимаешь, я всегда любил Амстердам, - продолжает Паша. - Любил его открытость и свободу. И каждый раз, приезжая сюда, я чувствовал, что не успеваю надышаться им. Поэтому однажды и снял номер в нашей прекрасной гостинице на три месяца.

Я пытаюсь не терять нити разговора и осторожно сматываю все услышанные предложения в один клубок. Но слова о трех месяцах никак не хотят присоединяться.

- Как же так, три месяца? - спрашиваю я Пашу. - Ты же говорил, что один?

- Так точно, - соглашается он. - А все почему?

На этих словах он резко останавливается, и я с разгона влетаю в его спину. Немного болит нос, влетевший в его плечо, но зато я, кажется, немного протрезвел.

- Все потому, мой юный падаван, - продолжает Паша, будто ни в чем не бывало, - что через месяц я уже просто не мог выносить вид этого города.

Он многозначительно поднимает вверх указательный палец и пытается смотреть на меня серьезно. Глаза у него красные и уставшие, а взгляд все еще сильно затуманен. Простояв так молча с минуту, Паша вдруг резко разворачивается и продолжает свой путь на ходулях. Я догоняю его и стараюсь идти рядом, опасаясь снова налететь на Пашину спину.

- Как я понял, это происходит с любым феноменом, - объясняет он. - Вначале ты заинтересовываешься им, потом начинаешь углубляться и изучать этот феномен, а потом вся его первоначальная привлекательность гибнет под пластом твоих появившихся знаний. И с этого момента феномен теряет для тебя интерес.

Я с трудом понимаю, о чем говорит Паша, поэтому вместо ответа молча иду, иногда посматривая в его сторону. Паша вполне серьезен и сосредоточен. Если бы не его взгляд и не его походка, можно было бы подумать, что он вполне вменяем. Я, однако, сомневаюсь в правильности такого предположения.

- Таким образом, - внезапно продолжает мой спутник, - можно вывести нехитрое правило: не подходи слишком близко к объекту своих симпатий. "Come closer and lose", как говорил мой знакомый художник.

Вконец запутавшись в Пашиных рассуждениях, я мотаю головой из стороны в сторону и чуть не попадаю под колеса велосипедиста. Он яростно звенит мне, даже не пытаясь сбросить скорость. В самый последний момент мне все же удается отскочить, но страх заставляет меня теперь стать более аккуратным. Бешено вертя головой, я смотрю то на цвет светофора, то на проходящих недалеко полицейских, то на своего беззаботного спутника. Главное сейчас - дойти до отеля в целости и сохранности.

И нам удалось. Буквально через десять минут мы уже протягиваем администратору гостиницы свои гостевые карты, стараясь не смотреть ему в глаза. Даже лифт оказался к нам благосклонен, и сделал лишь одну внеплановую остановку - на третьем этаже.

Почувствовав себя в безопасности, я немного расслабляюсь и прогоняю паранойю прочь. В номере мы включаем телевизор на канал дикой природы, вытряхиваем все содержимое магазинного пакета на мою кровать и долго жуем сладости, сидя прямо на полу. Мы совсем не разговариваем и лишь изредка смеемся, показывая пальцем на животных в телевизоре.

Еда и вода помогают нам немного прийти в себя, и мы засыпаем, свернувшись клубочками на полу и с конфетами в руках.

*

Я просыпаюсь вечером от звука своего телефона. Раскрыв глаза и совершив несколько осторожных поворотов головы, я пытаюсь понять, жив я или нет. И с удивлением понимаю, что совершенно жив. Голова ясная и совсем не болит, руки и ноги целы, и единственное, что меня гложет - это вполне предсказуемая жажда.

Я медленно поднимаюсь с пола и сажусь на стул. По телевизору зеленые обезьяны крадут выпивку у отдыхающих на пляже и громко орут. Паша все еще спит сном младенца, и я не хочу его будить. Рядом с ним разбросаны разноцветные драже "Skittles", а одна даже спряталась у него в бороде. Я тоже весь в крошках и следах шоколада - и это я еще не смотрел в зеркало.

Решив оставить душ и смену одежды на потом, я делаю обезьян потише и лезу в телефон. Это сообщение от Игоря для меня сейчас как глоток свежего воздуха.

"Ну как там на Земле Свободы?)"

"Идем по приборам - трава уж очень густая:) Зря не поехал с нами, тебе бы тут понравилось!"

"Я бы поехал! У меня не такое демократичное начальство, как у некоторых) Да и Оля бы меня на Красные Фонари не отпустила)"

"До них мы, кстати, еще не дошли. Я пришлю тебе фоток оттуда, чтобы вызвать у тебя рефлекс, как у собаки Павлова:)"

"С ума сошел? Не думай даже! Я серьезно. Там тебя за такое фото могут в канале утопить"

"Да ладно, ладно. Тогда лебедей тебе пофотографирую, ты любишь длинноносых:)"

"Жопа ты с ручкой) А как там Паша? Не чудит?"

"В смысле? Паша как обычно, чего с ним станется?"

"Слушай, я знаю, что ты сознательный человек. Но будь там с ним поосторожнее, чувак, ладно? И с Пасекой тоже. Не иди до конца"

"Звучит немного настораживающе. А чего мне опасаться?"

"Ну, артефакты артефактами, это ладно. Я их тоже в свое время собирал вместе с Пашей. Но за буйки не заплывай, хорошо?"

"Страхи какие наводишь! Ладно, ладно, я поосторожнее буду"

"Вот и хорошо. Я давно тебе хотел сказать, да мы, видишь, последнее время мало пересекаемся. Ладно, я пошел ужин готовить, моя очередь сегодня. Рад был тебя услышать...или прочитать... А, одна хуйня! Давай!"

"Счастливых борщей тебе со сметанкой!"

Я убираю телефон в карман и иду умываться. Когда я возвращаюсь в комнату, Паша уже бодро собирает разбросанные конфеты и фантики. Пора заняться делом.

*

В Амстердаме так много магазинов интимных услуг, что даже Паша с его интуицией не сразу почувствовал, какой именно нам нужен.

Поначалу мы заходим в тот, что ближе всего к отелю. Он называется "The Whore Store". Это совсем небольшой секс-шоп, специализирующийся на эротическом белье и костюмах для ролевых игр. Паша не находит там следов пребывания артефакта, и мы почти сразу оттуда уходим.

Второй магазин на нашем пути предназначен для геев. Лишь прочитав вывеску "Cum as you are" и посмотрев на рекламные постеры с обнимающимися качками, Паша качает головой, и мы проходим мимо.

Потом мы заходим в один из самых больших секс-шопов, расположенном недалеко от площади Дам. Он называется "Hard Cock Cafй", и внутри соответствующие оформление и цветовая палитра. Здесь совсем никого нет, и кажется, что этот магазин рассчитан на довольно обеспеченного покупателя. В углу даже есть два небольших столика и кофемашина, оправдывающие название заведения.

Но мы не сразу обращаем внимание на все это. Войдя в магазин, Паша продолжает начатый за два квартала отсюда рассказ о его знакомстве с Игорем. Мне это кажется довольно интересным, и я с удовольствием слушаю спутника.

- Потом мы вместе попали в один летний лагерь, совершенно случайно, - рассказывает Паша. - Там кроме нас были либо совсем малыши, либо гопники из детдома. И так как делать поначалу было совершенно нечего, и мы целыми днями играли с Гошей в шахматы. Я почти всегда ставил ему мат, но с его стороны мата было намного больше. До сих пор не знаю, кто в итоге победил. А потом нам все это надоело, и мы решили пробраться в заброшенный пионерский лагерь по соседству...

На этих словах его рассказ прерывает девушка за прилавком. Она стройная и фигуристая, ее губы пылают красным, а пышные кудри темно-зеленых волос спадают на голые плечи. Я тут же в нее влюбляюсь.

- Извините, - говорит она по-английски. - Вы, кажется, интересуетесь анальными пробками?

Мы с Пашей переглядываемся и некоторое время осознаем услышанное. Ее акцент заметен, но не настолько, чтобы не расслышать слова.

- Что, простите? - наконец неловко спрашиваю я.

- Анальные пробки, - повторяет девушка и длинным бардовым ногтем показывает на что-то, стоящее рядом с нами.

Мы оборачиваемся и понимаем, что стоим как раз напротив соответствующего стенда. Анальные пробки всех цветов и размеров, от строгих черных гигантов до розовых малышей с пушистым хвостом. Стенд возвышается над нами, ослепляя яркой подсветкой, и мы как можно скорее поворачиваемся обратно к девушке.

- Да нет, совсем нет, - качает головой Паша. - Мы на самом деле просто осматриваемся - выбираем подарок для одной нашей подруги.

Девушка проводит языком по своим губам и выходит из-за прилавка, приближаясь к нам. Я смотрю на ее короткую юбку и красивые длинные ноги, и у меня перехватывает дыхание. Еще один шаг, и сердце мое взорвется.

- Я могу сориентировать вас по направлениям, - говорит она. - У нас тут целая сеть секс-шопов, и все совсем рядом.

Ее голос спокойный и тихий. Она смотрит на Пашу, и я ухватываю возможность заглянуть в декольте ее узкого оранжевого платья. Прошу, только не поворачивайся сейчас ко мне. Такого жадного взгляда ее грудь, наверное, не видела. Я стараюсь думать о Лизе. О Лизе, о Лизе, о Лизе... И о том, что такого бюста у нее никогда не будет.

- Даже так, - кивает головой Паша, тоже успев бросить взгляд в декольте. - И какие же у вас бывают направления?

- Все стандартно, - отвечает девушка, пожимая обольстительными голыми плечами. - Мой магазин общий, без специфических привязок. Здесь собраны самые популярные товары всех направлений и новинки. Напротив - магазин моего парня, там все для мужчин.

Она берет с прилавка несколько визиток, давая нам шанс оценить ее аппетитную попу.

- Вот, он называется "fApple Store", - девушка протягивает визитки нам. - Чуть дальше по улице есть женский секс-шоп "Pussy Riot", там заведует моя девушка. Наверное, именно туда вам следует сходить в первую очередь. А слева от нас, на перекрестке Warmoesstraat и Sint Annenstraat, магазин с BDSM-тематикой, который называется "Schindler's Fist".

Мы с Пашей рассматриваем набор визиток у себя в руках, пытаясь не поднимать взгляд выше. Но пауза в разговоре задерживается, и я прочищаю горло, чтобы поблагодарить девушку за информацию.

- И что, этим последним магазином тоже управляет кто-то из ваших любовников? - неожиданно для самого себя говорю я.

Выражение лица девушки моментально меняется с игриво-благожелательного на оскорбленно-презрительное. Ее взгляд пылает. Прежде, чем ответить мне, она на мгновение сжимает губы в ярко-красную линию, и я понимаю, что это щелкнул затвор.

- Нет. Мы просто коллеги, - чеканит она слова. - А если вас интересуют шлюхи, то Красные Фонари почти за углом. Приятной прогулки.

Она в последний раз награждает меня уничижительным взглядом и уходит куда-то в дальний угол магазина. Паша качает на меня головой, а я не знаю, куда себя деть от смущения.

- Пойдем, дебошир, - говорит мне он. - Артефакта здесь все равно нет, иначе бы я его давно почувствовал.

*

На улице слишком ярко светят вывески, слишком много прохожих и пахнет застоялой водой.

- Тебе действительно нужно выпустить пар, - убеждает меня Паша, пока мы идем вдоль канала. - Так ты мало-помалу разучишься действовать трезво. Пока это все цветочки, конечно... Но ягодок я дожидаться бы не стал.

Я бурчу себе под нос ругательства, потому что не могу найти оправданий. Да, я стал одержимым. Да, я иногда не могу вести себя корректно. Да, я сам это уже давно осознаю. Но Красные Фонари - не выход. Я не хочу так поступать с Лизой.

- Пойми, Артефакт я могу достать и сам, - продолжает Паша. - Не первый и не последний. А вот у тебя выдается шанс приятно и с пользой познакомиться с Амстердамом. Так что сейчас ты идешь на Красные Фонари, а я в это время проверю Шиндлера, потому что Артефакт скорее всего именно там. А после этого встретимся в аргентинском стейк-хаусе у площади Дам, я тебе его сегодня показывал.

Паша говорит так, будто все уже решено.

- Я так не могу, - отвечаю ему я. - Меня... меня связывают обязательства.

Паша машет рукой, и проходящий мимо паренек отрывает взгляд от своего смартфона, ошибочно приняв это за знак приветствия. Мой спутник не обращает на это внимания.

- Просто пойди на Красные Фонари и посмотри на товар, - говорит он. - Поверь мне, после этого твои обязательства покажутся тебе менее обязательными.

Паша хитро подмигивает и хлопает меня по плечу.

- Проверено, - говорит он с усмешкой.

Я думаю, как бы ему возразить, но тут понимаю, что действительно могу приятно и с пользой познакомиться с Амстердамом, совершив неспешную прогулку по его центру и - так уж и быть - посмотрев на "товар" знаменитых Красных Фонарей. Тем более, что Пашу мне, судя по всему, уже не переубедить.

Остановившись на углу, мой спутник некоторое время подробно объясняет мне, как дойти до нужного квартала и как потом вернуться на площадь Дам. Потом он начинает подробно рассказывать о правилах поведения на Красных Фонарях, и я его останавливаю.

- Это мне вряд ли понадобится, - говорю я. - А про то, что фотографировать нельзя - это я уже знаю.

- Ну, давай я хотя бы расценки тебе объясню, - уговаривает меня Паша.

- Не надо, - отрезаю я. - Давай, иди к Шиндлеру, он тебя уже заждался. Встретимся через час.

Паша разочарованно разводит руками, словно говоря "делай, как хочешь", и мы расходимся по разным улицам.

Прогуливаясь вдоль маленьких, словно игрушечных домиков и наблюдая за плавающими в каналах утками и лебедями, я чувствую, что прогулки по секс-шопам меня уже немного утомили, и я рад наконец окунуться в эти сладковатые огни города.

Ощущая себя туристом, я пытаюсь вспомнить статью из журнала авиакомпании, которую я прочитал во время полета. Там рассказывалось о Нидерландах в общем и о нескольких местных городках в частности. В числе прочих автор статьи описывал и Амстердам. Я тогда был несколько взволнован поездкой, и, наверное, поэтому мало что запомнил из прочитанного.

Теперь я смотрю на типичные амстердамские домики вокруг: узкие фасады, огромные окна и чуть накренившиеся крыши. Некоторые из них так ярко разрисованы, что кажется, будто это какая-то масштабная декорация для детского фильма. Многие из них так покосились набок, что с трудом можно было представить себе, что там кто-то живет.

Но живут, точно. Вот в окнах второго этажа одного из таких домиков на противоположной стороне улицы можно увидеть счастливую молодую семью, сидящую за игровой приставкой. А чуть правее какой-то бородач пытается отрегулировать накренившуюся книжную полку. Свет в остальных квартирах погашен, и домик смотрит на меня этими большими, будто удивленными, окнами-глазами.

Фасады этих старых домишек действительно похожи на лица - они такие узкие, что помещается только два-три окна в ряд. Насколько я помню из статьи, такими их начали строить в ту пору, когда налог брали не с площади всего здания, а только с ширины его фасада. Дурацкий закон, так одушевивший весь этот город.

Залюбовавшись архитектурой, я снова чуть не попадаю под велосипед. Трижды выругавшись, я смотрю вслед своему обидчику и не могу поверить глазам. Меня только что чуть не переехал самый необычный велосипед, который я видел в жизни.

Это тандем, на котором уютно разместилась молодая пара. Перед каждым рулем виднеется корзинка, и в них сидят два годовалых пупса. Сзади, за всем этим великолепием, тащится широкая двухколесная тележка, доверху набитая всяческим хламом. Видимо, семья переезжает, потому что среди чемоданов в тележке можно увидеть и аккуратно сложенную люстру, и перевязанные стопки книг, и даже небольшие напольные часы с маятником.

Я так поражен, что сразу же забываю свою обиду и иду следом за этим амстердамским чудом. К счастью, едет он недалеко: уже за углом я вижу, как та же молодая пара разгружает свои пожитки, а кто-то из их знакомых помогает им перетаскивать вещи на второй этаж одного из домиков. Но здесь внимание мое переключается на других персонажей.

Два крепких мужичка лет по сорок закрепляют трос, свисающий с крыши здания, на небольшом кресле, стоящем прямо под окнами. Еще один, усатый, высовывается из окна второго этажа и что-то кричит нижним. Наконец, трос закреплен, и по сигналу усач включает какое-то устройство, и кресло медленно поднимается наверх.

И тут я, наконец, понимаю, зачем нужны в этих домах такие большие окна, и зачем их крыши так накренились над улицей. В узкие входные двери этих домишек можно пронести только стулья, а всю габаритную мебель приходится помещать в квартиру через окно.

Разгадка оказывается такой очевидной и практичной, что я начинаю негромко смеяться, мысленно аплодируя смекалистым голландцам. К несчастью, молодая пара все же замечает мой смех, и мне приходится поскорее удалиться от их недоброжелательных взглядов.

Я иду дальше, наслаждаясь городом и свободой. Разглядываю витрины сувенирных киосков, осторожно обхожу группы агрессивно настроенных арабов и довольно часто фотографирую велосипеды, которые припаркованы здесь буквально на каждом шагу. Если верить статье из журнала, в этом городе больше велосипедов, чем жителей - и пробыв здесь всего один день я уже смело в это верю.

Дорога свободы сама приводит меня в район Красных Фонарей. Видимо, все ночные пешеходные потоки в конце концов всегда приводят людей сюда. Я совсем не против. Несколько устав от долгой прогулки, я с удовольствием сбавляю шаг, чтобы рассмотреть все повнимательней.

Здесь действительно все красно-розовое. Многочисленные стеклянные двери-витрины, за которыми ждут своих клиентов девушки, расположены по обеим сторонам улицы и почти во всех переулках в округе. Девушки и впрямь очень красивые, я такого не ожидал. И пусть заходить к ним я не собираюсь, но в голове моей крутится мысль о том, что будь со мной Лиза, мы непременно воспользовались бы услугами одной из них вдвоем.

Прокручивая эту сцену в своем воображении, я ловлю себя на том, что действительно вижу Лизу. То есть, действительно вижу ее в одной из витрин.

*

Я усиленно пытаюсь не верить своим глазам, но это она. Другой макияж и прическа, тело открыто больше обычного, но это она. Я быстро прохожу мимо и сворачиваю за угол, чтобы отдышаться.

Шум вокруг незаметно для меня затихает, и каждый стук сердца отбивает бит у меня в голове. Этот трек мне явно не по силу, и я прислоняюсь спиной к стене одного из домов.

Мысли и чувства мои будто парализовало. Теперь я могу лишь воспринимать действительность, но не реагировать на нее. Меня немного тошнит, и я сгибаюсь над брусчаткой, опираясь руками о колени. Перед глазами туман, мне становится жарко, и я расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки. Еще с минуту я просто дышу, ровно и глубоко. Кажется, туман рассеивается.

Я поднимаю голову и вижу темнокожую девушку в витрине напротив. Она почти совсем раздета и щеголяет множеством татуировок, исполненными белыми чернилами. Девушка замечает меня и всего за пару секунд без помощи слов показывает, что может отсосать за двадцатку. Я медленно вожу головой из стороны в сторону и закрываю глаза. Дзынь-буддизм меня к этому не готовил.

С закрытыми глазами мысли становятся четче, а чувства просыпаются с пугающей быстротой. Три месяца я был в тумане. Все эти три месяца и все эти три года. На ум приходят фразы из сообщений, которые я от нее получал. В каждую мысль "Не может быть" вбивается гвоздь с ее нынешним образом.

Я стараюсь дышать ровно.

- Эй! - кричит мне темнокожая девушка, приоткрыв дверь своей витрины. - Выпей чего-нибудь!

Ее сильно искалеченный английский заново пробуждает мой слух, и шум улицы наваливается на меня из ниоткуда.

- Что? - неуверенно спрашиваю я.

- Выпей чего-нибудь! - повторяет она по слогам и активно жестикулирует. - Алкоголь, понимаешь?

Алкоголь, понимаю. Видимо, девушка решила, что меня сильно накрыло травой. Нельзя ее в этом винить: такое здесь случается часто, особенно с туристами. Буквально несколько часов назад я смог в этом убедиться.

- Спасибо! - кричу я заботливой и недорогой девушке, машу рукой на прощание и медленно иду обратно.

На углу я ненадолго останавливаюсь и прислушиваясь к себе. Наверное, девушка права, и мне стоит в первую очередь выпить. А потом все же поговорить с Лизой. Ведь лучше решить все это сейчас, и с чистой совестью сжечь мосты, чем терзать себя сомнениями. Или все-таки нет?

Я перехожу небольшой мост через канал и спускаюсь в первый же попавшийся мне бар. Здесь шумно, темно, слишком много людей и катастрофически накурено. Неоновые надписи на стенах призывают посетить секс-театр, располагающийся этажом выше. Небогатая барная карта вывешена за спиной крепкого лысого бартендера, напоминающего персонажей из ранних фильмов Гая Риччи. Этот человек тщательно проверяет клиентов на адекватность, прежде чем продать им гашиш. Из посетителей большая часть иностранцы, и смешение языков напоминает мне о Вавилоне.

Пробравшись через кучку оголтелых итальянцев, я беру у стойки Ягер-бомбу и отправляюсь с ней в дальний угол, где только что освободился столик.

Рядом со мной сидит пара: необъятных размеров бородач, похожий на старого байкера, и миниатюрная азиаточка в маленьком черном платье. Они неторопливо скручивают косяки, мешая коктейли из нескольких сортов травы, выложенных на стол, и непрерывно смеются.

Я смотрю на них и сам начинаю улыбаться. Разве могу я что-то изменить теперь? Теперь, когда образ Лизы в витрине навсегда засел в моей памяти? Теперь наша встреча на Красных Фонарях - прошлое. А прошлое - оно такое: с ним можно только смириться. Но не зря же я принял дзынь-буддизм - надо отрабатывать его возможности полностью. Как говорит Паша, плюс дзынь-буддизма в том, что можно искренне говорить "да и хуй с ним". Так и сделаем.

Я выпиваю половину коктейля большим глотком и снова смотрю на соседей. Байкер и азиаточка так конвульсивно смеются, что рассыпали один из косяков по всему столу. К сожалению, это совсем их не расстроило. Даже наоборот, вызвало у них еще большую волну смеха.

Так, с прошлым разобрались, теперь будущее. Надо ли идти к ней сейчас и устраивать разборки? С одной стороны, опять же "да и хуй с ним". Но с другой стороны, мне так будет спокойнее и комфортнее - завершить все сейчас. К тому же, чем дольше я буду оттягивать с финалом, тем больше вероятность того, что в конце передумаю. Стало быть, решено.

Я допиваю коктейль и встаю, чтобы уйти. Приступы смеха сжалились над моими соседями и отступили. Теперь парочка тяжело дыша, но улыбаясь, мирно облокотилась на спинку дивана. В их глазах счастье, которое мне теперь еще долго не видать.

*

Выйдя на свежий воздух, я делаю глубокий вдох и резкий и громкий выдох. Амстердамские домики перестали казаться мне масштабными декорациями для детского фильма. Идя вдоль канала к ее витрине, я отчетливо вижу, как их цвета потускнели, а фасады состарились. На этой съемочной площадке сыграть теперь можно только драму.

Лиза, кажется, заметила меня, когда я проходил мимо в первый раз, и в ее холодном взгляде совсем нет удивления. Подбоченившись, она стоит прямо напротив меня, и нас разделяет лишь тонкое стекло витрины.

Я с минуту стою молча и смотрю ей прямо в глаза. Проходящие мимо люди наверняка думают, что мы договариваемся о цене. Лиза, кажется, нервничает: она взяла со стула пачку сигарет и закуривает. Всю эту минуту она тоже смотрит на меня и совсем не моргает.

- Он сказал: "Поехали!" и полетел, - тихо говорю я сам себе и вхожу внутрь.

Здесь жарко от яркого освещения и мерзко от мыслей. Я кладу на стул банкноту в пятьдесят евро, а Лиза забирает ее и задергивает шторку витрины.

- У тебя двадцать минут, - сухо говорит она мне.

Я в курсе. Это то немногое, что Паша успел рассказать о расценках.

Лиза уходит вглубь комнаты и садится на стул рядом с кроватью. Ее тело, молодое и красивое, кажется мне теперь совершенно чужим. Но походка Лизы не изменилась, и в голове моей мелькает образ любимой, идущей из постели в душ.

Я некоторое время думаю, а потом присаживаюсь на стул у входа.

- Давно ты здесь? - спрашиваю я, стараясь держать голос в узде.

- Приехали неделю назад, - холодно отвечает Лиза. - Подзаработаю немного - и поедем дальше. В пятницу у нас поезд до Лилля, там у Саши какие-то знакомые в Старом квартале живут. Звали погостить.

- У Александра? - голос мой все же дал осечку.

- У него.

Лиза внимательно смотрит мне в глаза, будто пытаясь отыскать там какие-то чувства. Мне неприятно ощущать, как она обыскивает мою душу, и я опускаю взгляд вниз.

- Так он тоже с вами? - тихо спрашиваю я.

- С нами, - голос Лизы холодеет с каждым словом. - Уже месяц, как присоединился. Мы сначала думали, что он будет лишним, но Саша быстро влился в компанию.

- Понятно... - говорю я.

И не знаю, чем продолжить. Крики, угрозы и пафосные речи хороши только в пьесах Шекспира и на митингах. Молчание заставит ее услышать именно то, чего она так боится.

Решив таким образом, что без слов будет лучше, я встаю со стула.

- Послушай, - останавливает меня Лиза, и я замечаю, что сигарета в ее руке дрожит. - Я молодая, и я хочу жить свободно. Я не хочу возвращаться вечером с работы и смотреть на лысеющего и толстеющего мужа. Не хочу ходить по продуктовым магазинам со списком покупок. Не хочу быстрых перепихонов под одеялом, пока не слышит ребенок. Я хочу жить здесь и сейчас. Я не вижу в этом ничего плохого. Да, я живу для себя, я эгоистка. Но все эгоисты! Есть те, кто признается себе в этом, и те, кто нет. Ты всегда говорил мне, что жил для меня, но ведь это чушь! Ты ведь меня даже не знаешь толком. Ты жил для той меня, которую сам же себе и придумал. Ты видел и общался не с реальной мной, а с твоим представлением обо мне. А это все равно, что заниматься онанизмом.

Ее голос дрогнул, и она замолчала. Молчу и я. Молчу и впитываю ее эмоции, как губка.

- Скажи же что-нибудь, - вконец сорвавшимся голосом произносит Лиза. - Не молчи так...

Любуясь слезами на ее щеках, я понимаю, что Лиза во многом права. Наверное, после всех наших разговоров с Пашей и путешествий на Пасеку я и сам был близок к этим мыслям. Но уж очень тяжело было самому оформить их вербально.

"Не стоит искать истины в чужих словах, молодой человек" - говорил Игорь Александру. Ну, а я попробую. Последователь дзынь-буддизма превращается в звук, но не имеет голоса. В чьих же словах мне искать истину, если я немой?

Повернувшись к Лизе спиной, я делаю шаг по направлению к выходу. Шторка изнутри черная. Она напоминает мне о скрытой от посторонних глаз комнаты в секс-шопе "Играй не хочу", и я останавливаюсь. В конце концов, если Лиза права...

Я резко поворачиваюсь и начинаю расстегивать рубашку.

- Пятнадцать минут еще мои.

*

Мы встречаемся с Пашей в аргентинском стейк-хаусе неподалеку от площади Дам. Здесь звучит красивая музыка, царит полумрак и совсем не пахнет марихуаной. Зато в нос сразу бросается аппетитный запах добротного стейка. Этот запах возвращает меня к жизни: я совершенно не помню, как дошел сюда от квартала Красных Фонарей.

Когда я вхожу, Паша уже изучает меню, сидя за столиком возле окна. Подошедший официант с небольшим акцентом спрашивает меня, один ли я буду. Я улыбаюсь в ответ и показываю на своего спутника.

Как только я сажусь напротив Паши, передо мной тут же появляется меню. Мой товарищ явно проголодался, потому что за выбором блюд до сих пор не заметил моего появления. Я некоторое время сижу молча и наблюдаю за ним. Паша выглядит бодрым и даже каким-то гиперактивным: просматривая меню, он то и дело хмурится, закусывает нижнюю губу и без устали сучит ножками. Довольно забавное зрелище. И если бы не мое подавленное состояние, я мог бы любоваться этой картиной еще долго.

- Заждался? - наконец спрашиваю я Пашу. - Вид у тебя такой, будто само меню сейчас слопаешь.

Он поднимает глаза, перестает хмуриться и сучить ножками - а про губу забывает. По его счастливой улыбке я понимаю, что он действительно ждал меня, чтобы сделать заказ.

- Я и тебя сейчас съем, если ты еду быстро не выберешь, - ухмыляется он.

Я пожимаю плечами и отодвигаю меню в сторону. Меня все еще немного тошнит от переживаний, но я чувствую, что поесть все-таки надо. Тем более, если это стейк-хаус.

- Доверюсь твоему выбору и закажу то же, что и ты, - говорю я Паше. - Только что-нибудь не слишком острое.

- Без проблем, - отвечает тот и поднятой рукой подзывает официанта.

Пока Паша делает заказ, я пытаюсь потихоньку прийти в себя. Меня все еще держит в напряжении моя встреча с Лизой, и перед глазами еще часто мелькают фрагменты сегодняшнего вечера. Я понимаю, что нужно перевести внимание на что-то другое, чтобы легче все пережить.

- Как дела с Артефактом? - спрашиваю я, когда Паша закончил с заказом. - Ты его все же нашел?

На его лице появляется наигранное выражение оскорбленного достоинства, и я ухмыляюсь.

- Конечно, нашел! - говорит Паша, подбоченившись. - Ты что, сомневался во мне?

- Наше поколение во всем сомневается, - грустно улыбаюсь ему я. - Так что это оказалось, не покажешь?

- Ооо... Это должно тебе понравиться, - смеется он и вытаскивает что-то из рюкзака.

В следующую секунду на столе появляется продолговатый желтый предмет средних размеров. Паша откидывается на спинку стула и тихо хихикает. Внимательно рассмотрев Артефакт, я с удивлением узнаю в нем средних размеров вибратор в форме кукурузы. Если бы не черный регулятор внизу, его действительно можно было бы принять за початок.

- Виброкукуруза... - медленно проговариваю я. - Боюсь представить, что нас ждет в следующий раз.

Паша весело пожимает плечами и убирает Артефакт обратно в рюкзак - официант уже несет нам два стакана белого пива. Вид светлой пенящейся жидкости захватывает наше внимание, и мы с нетерпением ждем первого глотка. Долго провозившись с потерявшимися бирдекелями, официант наконец ставит бокалы на стол, и мы тут же вливаем в себя по половине порции.

- Как на камешки в бане легло, - выдыхает Паша и снова откидывается на спинку стула.

По всему организму разливается приятная прохлада, и грусть моя потихоньку отходит. Я сижу рядом с Пашей в амстердамском ресторане, пью пиво и жду горячий и сочный стейк. И если отбросить все остальное, то сейчас мне хорошо. Более того, единственный способ испытать это "хорошо" - почувствовать его именно сейчас и именно отбросив все остальное.

- Так скажи мне, где она... то есть, он, Артефакт, был? - спрашиваю я, когда первая волна блаженства спадает.

- В отделе уцененных товаров "Schindler's Fist", - отвечает мне Паша. - Рядом с коллекцией порнофильмов "Возьми себя в руки" известной французской студии "Anal+".

Я киваю. Значит, наша миссия здесь завершена. Не знаю, рад я или нет. С одной стороны, Амстердам мне понравился, и я с удовольствием погулял бы здесь еще. Но с другой, мне кажется, что теперь при каждом упоминании Красных Фонарей я буду вспоминать Лизу в ее витрине.

- Ты хорошо развлекся? - спрашивает меня Паша, будто читая мои мысли.

Я хмурю брови. Рассказывать про мою встречу Паше - значит заново все переживать. А я совсем не уверен, что готов к этому.

- Не хочешь - не говори, - ухмыляется мой спутник, снова заглянув в мои мысли. - Но по твоему виду заметно, что ты не в восторге.

Я хотел было как-то уклониться от ответа, но тут меня спасает улыбающийся официант, несущий два прекрасных стейка, две миски с салатом и две порции картофеля фри с различными соусами. От этого зрелища мы с Пашей теряем нить нашей беседы. Все выглядит настолько аппетитно, что мы тут же набрасываемся на еду и первые пять минут молча жуем, поглощенные чревоугодием.

Но как только голод утолен, мои мысли и чувства возобновляют свою нормальную работу - и я вспоминаю кое-что, что мучает меня уже довольно давно.

- Можно вопрос? - спрашиваю я, прожевав очередной кусок мяса.

- Угу, - отвечает Паша.

Он совершенно не смотрит в мою сторону и уплетает картошку фри, макая кусочки в разные соусы по очереди. И, конечно же, запивая все это пивом. На правой стороне его рубашки уже появилась пара заметных пятна.

- А почему Игорь путешествовал с нами только в первый раз? - наконец решаюсь я.

Паша перестает жевать и устремляет на меня свой взгляд. Я никак не могу прочитать его: то ли взволнованность, то ли неприязнь.

- А ты у него спрашивал? - говорит он мне.

- Да, - киваю я. - И он ничего мне толком не объяснил. Сказал только, что Пасека у него немного другая.

Паша разводит руками, и капля соуса с картошки попадает на соседний столик. К счастью, там никого нет.

- Не объяснил - значит, не захотел объяснять, - констатирует мой спутник. - А я скажу тебе вот что: Гоша и вправду не отказался от Пасеки совсем. Он отказался путешествовать туда с кем-либо еще - и принял это решение самостоятельно. Я до сих пор продаю ему "пчелок", и он время от времени сидит на берегу своего малинового озера и любуется закатом.

Малиновое озеро. Наверняка во время первого путешествия Игоря Паша тоже называл его педиком. Интересно было бы побывать на его Пасеке.

- А о том, что стало причиной такого решения Игоря, ты, конечно, не скажешь, - предполагаю я.

- Скажу, но не сейчас, - Паша снова берется за стейк, и начинает ожесточенно его резать. - А если говорить в общем, то он решил так из-за своей Оли.

Мне кажется, что именно эта мысль и приходила мне в голову, когда я обдумывал поведение Игоря. В свое время он часто совершал странные и иногда совсем необоснованные поступки, причиной которых в конечном итоге оказывалась именно Оля. Но к счастью, после женитьбы таких поступков стало намного меньше.

Эта тема явно задела Пашу, и он как-то перенастроился на новый лад. По его направленному в себя взгляду можно понять, что сейчас он блуждает по лабиринтам своей памяти.

- Видишь ли, - наконец выдавливает из себя он, - для половины своих великих свершений мужчины черпают вдохновение от женщины.

- А для второй половины? - спрашиваю я.

- А вторая половина этими же женщинами губится, - грустно вздыхает Паша. - И так всегда.

В мыслях моих тут же возникает Лиза. Дни вдохновения закончены, и остались только дни печали. Скоро ли я смогу найти вдохновение в ком-то еще? Если подумать, серьезных отношений у меня почти не было, и несмотря на свою влюбчивость, я с трудом подпускаю к себе людей. С Лизой мы общались полтора года, прежде чем я смог приблизить ее к себе.

- У меня тоже были серьезные отношения, - внезапно вторит моим мыслям Паша. - Одни. Но одни на миллион. С очень пикантной зеленоволосой девочкой, которую звали Кэтрин.

В голове моей сразу мелькает та фурия, которую мы видели в ресторанчике на следующий день после моего первого путешествия. Только в моих мыслях она менее мужиковатая и более фигуристая.

- Бурная молодость и всепоглощающий максимализм, - продолжает Паша свою историю. - Мы часто путешествовали, упивались вусмерть и трахались где только можно. Иногда мне казалось, что я живу с самим собой - только в женском варианте. И временами я не верил в происходящее, потому что с ней все было... как в фильме, что ли.

Он на секунду умолкает, и в его взгляде я вижу другого Пашу, наивного и беззаботного юнца, которым он был, наверное, лет десять назад. Свежесть, огонь и страсть читаются в его глазах. Но этот Паша сразу исчезает, и возвращается тот, кого я называю теперь своим спутником.

- И кончилось все, конечно, плачевно, - произносит он. - В духе лучших фильмов про любовь.

- Она тебя бросила, - понимающе киваю я и снова вспоминаю Лизу.

Но Паша грустно качает головой и больше не встречается со мной взглядом.

- Нас обоих бросило, - поправляет меня он. - Она часто катала меня на своем мотоцикле, и однажды не справилась с управлением. Это было неподалеку от Барстоу, на границе пустыни. Из нас троих получился восхитительный фарш. Докторам пришлось собирать нас по кусочкам. Мотоцикл и девушку спасти не удалось, а я уже через год зализал раны и отрастил бороду на месте самых уродливых шрамов.

Медленно почесывая бороду, Паша смотрит на что-то за окном. Или на что-то, внутри себя. Я молчу, потому что нет таких слов, которые были бы уместны в эту минуту.

- По счастью, именно в то время я и познакомился с Великим Пасечником, - завершает Паша свой рассказ.

Он делает большой глоток из кружки, и пена оседает у него на усах. Музыка в ресторане, до этого приятная и бодрящая, теперь кажется совершенно лишней. Паша ушел куда-то глубоко в себя, и мне кажется, я в первый раз вижу его печальным.

Некоторое время я обдумываю все услышанное и пытаюсь хоть какие-то слова сочувствия, которые не звучали бы пошло и никчемно. А потом понимаю, что лучшим будет поведать ему о своей истории с Лизой. И наверняка стоит рассказать все с самого начала.

Я в красках описываю ему наше с Лизой знакомство и то, как одна пьяная ночь заставила нас танцевать на берегу реки. Я рассказываю, как долго длились дни, когда она уезжала, и как быстро пролетали ночи, когда она была со мной. Я знаю, что если выплесну все это сейчас, то во мне появится место, которое сможет заполнить кто-то еще.

Слушая мой рассказ, Паша понемногу оживает: он то одобрительно кивает головой, то пожимает плечами, несогласный с моими действиями. Наконец, когда я дохожу до сегодняшней встречи, Паша явно становится на сторону Лизы.

- Она, конечно, немного сбилась с пути из-за отсутствия руководства, - говорит мне он, - но все же твоя бывшая подруга идет в верном направлении.

- Хочешь сказать, она правильно поступила? - удивляюсь я.

- Я не о том, - качает головой Паша. - Я о ее взгляде на жизнь. То, что она называет эгоизмом, на самом деле - естественная природа человека. Это процесс пропускания мира через призму себя. Ты не сможешь посмотреть на предмет, не используя свои мозги. А если задействованы мозги - то предмет уже становится субъективным.

Он вытирает салфеткой усы и бросает ее в опустевшую тарелку. Несмотря на то, что меня несколько задело его сочувствие Лизе, мне приятно видеть, что Паша снова вернулся в свою колею.

- Я уже говорил тебе о мировоззрении дзынь-буддиста, - продолжает мой спутник. - Он создает вселенную вокруг себя с помощью звука, в который превращается. Это нельзя назвать эгоизмом, это акт творения. Это поддержание окружающей тебя вселенной в том состоянии, в котором ты ее знаешь и хочешь видеть.

- Да, и я сотворил себе из Лизы прекрасную девушку, которой она на самом деле не являлась, - бурчу я себе под нос.

Идея создания мира вокруг себя мне всегда нравилась в дзынь-буддизме, но сам я, видимо, все еще не могу в достаточной степени овладеть этими навыками. Будь моя воля, я ни за что бы не создал эту сегодняшнюю встречу.

- Все вокруг дзынь-буддиста - его творение и его собственность, - объясняет мне Паша учительским тоном. - И как каждый творец, дзынь-буддист проявляет симпатию и привязанность к своему детищу. Так и получилось у тебя с Лизой. Но пойми, что созданный тобой образ твоей подружки ничем не отличается от созданного тобой же образа этого стейка.

Оба мы смотрим на мой недоеденный кусок мяса. Он все еще манит меня своим пряным ароматом и изысканным вкусом, и я чувствую новый прилив аппетита.

- И Лиза, и стейк, и этот стол, и даже музыка - твои творения, - продолжает Паша. - И если ты теряешь одно из них по каким-то обстоятельствам, то можешь с легкостью создать себе новое.

- То есть... создать себе другой образ прекрасной девушки?.. - неуверенно спрашиваю я.

- Именно, - хлопает по столу Паша. - И не париться. Любой объект любви и привязанности легко замещаем.

Он протягивает в мою сторону бокал с пивом, и я разделяю его тост. После легкого "дзынь" мы оба осушаем свои бокалы.

Пока Паша с усердием поглощает мою картошку, я смотрю на свой недоеденный стейк и ощущаю прилив сил. Я чувствую, что мост, который разделял меня и Лизу, сожжен, и я никогда больше не пойду этой тропой. Воспоминания скоро перестанут колоть меня обидой и злобой, и путь мой снова засияет красками жизни.

- А Александер ваш тот еще прохвост, - качает головой Паша, ставя еще одно пятно себе на рубашку. - Вот уж не думал, что на него Пасека так подействует.

Я резко возвращаюсь в реальный мир и хлопаю глазами, не веря своим ушам.

- Пасека подействует, - тихо повторяю я слова Паши, пытаясь понять их. - Почему Пасека? Мы же его с собой не брали.

- Не брали, - кивает Паша. - Я с такими пидорами на Пасеку не пойду. А тем более с вами двумя. Все облака мне там розовым да голубым замажете.

Он усмехается и для удобства пододвигает мою картошку и соусы к себе. Я стараюсь сделать вид, что не обращаю внимание на колкость.

- Так как же тогда? - спокойно говорю я.

- Очень просто, - Паша наконец отрывается от картошки и пожимает плечами. - Александр как-то узнал про наших "пчелок" и долго канючил, пытаясь выцепить хотя бы одну. А так как просил он у Гоши, то в конечном итоге добился своего - тот ему все-таки отсыпал. Не смог больше терпеть его увещеваний. А может, и специально это сделал, не знаю.

Я пытаюсь представить себе Александра на Пасеке, и мне становится страшновато. Боюсь, этот образ будет преследовать меня и в кошмарах. Я вижу свою родную Пасеку испорченной и поруганной: искусственный газон вместо травы, ночной клуб вместо дома, бассейн с джакузи, неоновая реклама, стразы на ульях и даже сам Великий, отрастивший бороду и надевший модные очки. Нет, Игорь не мог так поступить с Пасекой.

- Зачем же ему делать это специально? - осторожно спрашиваю я.

- Ну, помнишь, как они тогда насчет истинной природы человека спорили? - объясняет Паша. - А потом Гоша еще ехидничал, мол, посмотрел бы я на этого Александра без масок. Может быть, и решил таким вот образом Александру его же собственное лицо показать?

Несмотря на всю вероятность этой версии, я все же не хочу в нее верить. И пока у меня, как у дзынь-буддиста, есть возможность творить свой мир вокруг, эта версия не будет правдой.

- А откуда ты это узнал? - осведомляюсь я.

- От Гоши и узнал, - Паша наконец доедает остатки моей картошки и вытирает руки. - Он у меня новую партию "пчелок" попросил раньше обычного, вот я и поинтересовался.

Он показывает официанту, что пора принести счет, и достает из рюкзака свой кожаный бумажник. Только сейчас я замечаю, что на одной его стороне красуется надпись "Bad Motherfucker".

- Так что же? - подталкиваю я Пашу.

- Чего? - не понимает он.

- Как Александр в итоге на Пасеку прореагировал?

- Ах, ты про это, - корчит кислую мину Паша. - Да я особо не слушал, если честно. Сколько раз уже видел, что с такими случается после "пчелок".

Он крутит пальцем у своего виска, а потом негромко стучит костяшками пальцев по столу. Его взгляд полон брезгливости и неприязни.

- Гоша говорил что-то про его откровения, - без особой охоты рассказывает Паша. - И про то, как он за напольный ковер держался, чтобы не взлететь. Чудил, одним словом. Но только от таких путешествий толку мало: люди, подобные Александру, видят в них какой-то знак и предтечу. Толкуют свои видения как попало, не потрудившись спросить у умных людей. А потом, видишь, стрельнет им в голову - и в Европу кутить уезжают.

По тону Паши было понятно, что об Александре он больше говорить не хочет. Мы расплачиваемся, выходим из ресторана и спокойно направляемся в сторону отеля. Мы курим один легкий косяк на двоих и молчим. Трава обоих нас уносит в страну мыслей.

На площади Дам я думаю, что Паша наверняка прав в своих суждениях об Александре, да и опыт его не может предположить ничего другого.

На Центральной Станции я думаю, что найти другую девушку, чтобы сделать ее прекрасной в моем мире, будет не так легко, как кажется моему спутнику.

И уже подойдя к гостинице, я думаю, что не хочу прощаться с Амстердамом на такой ноте.

*

Я просыпаюсь ранним утром, за четыре часа до вылета. У меня есть еще час, чтобы проститься с Амстердамом.

Я выхожу из гостиницы, оставив спящему Паше записку, и стараюсь найти те улицы, по которым я блуждал вчера. Но все тщетно. То ли улицы были не те, то ли они так сильно изменились за ночь, но я никак не мог увидеть и почувствовать своего вчерашнего восторга, переходящего в умиротворение.

Серые дома, усталые и покосившиеся. Велосипеды с облупленной краской, оставленные гнить в утреннем тумане. Грязные лебеди, плавающие в мутной воде каналов. Декорации вновь изменились, и теперь они хорошо подходят для постапокалиптики.

Блуждая по узким улицам, сам того не желая, я снова и снова прохожу рядом со знакомой мне витриной. Будто невидимый магнит тянет мня туда.

Шторка витрины занавешена, и непонятно, работает еще Лиза или уже закончила смену. В это время, седое и пасмурное, туристов и прохожих уже совсем мало, и я склоняюсь к последнему варианту. Но в следующий раз, приближаясь к витрине, я вижу, как оттуда выходят двое.

В них нетрудно признать Лизу и Александра. Она одета неброско и мешковато, он - наоборот, элегантно и строго. Оба они весело машут какой-то девушке, оставшейся в витрине, и, тепло обнявшись, уходят вниз по каналу.

Меня они не замечают, потому что я вовремя сворачиваю в переулок. Девушки в витринах похожи теперь на усталых тюленей, и мне жалко на них смотреть.

Я иду в сторону своего отеля, думая, что выжал Амстердам, как лимон. Но перед самым последним поворотом я слышу быстро приближающийся смех. В следующую секунду передо мной проносится знакомая мне пара. Азиаточка во весь опор едет на старом велосипеде, а за ней, еле поспевая, бежит грузный байкер. Оба они искренне заливаются смехом.

Судя по ободранному замку, висящему на раме, велосипед украден.

*

Мы ждем начало посадки в аэропорту.

Полет обещает быть шумным, потому что рядом с нами слишком часто пробегают дети. Мы сидим за стойкой одного из местных кафе и смотрим на то, как растет очередь к нашему выходу. Бармен с обреченным лицом протягивает нам чашки с кофе и пару невероятно дорогих сэндвичей.

После первого глотка маслянистой жидкости, я морщусь и осматриваюсь вокруг. Мне всегда казалось, что все эти терминалы чем-то похожи на Чистилище, где люди ожидают своей участи. Кто-то смиренно ждет посадки, кто-то с горячкой последнего вздоха бегает по магазинам беспошлинной торговли, кто-то грустно и устало смотрит на табло с информацией о задержке рейса. С такими мыслями улетать не хочется.

Я спал всего пару часов и совсем не уверен, готов ли к этому дню. После такого утра мне непременно нужно полежать в траве и очистить мысли.

- Я плохо переношу полеты, - обращаюсь я к Паше. - А тем более, в такую рань. Не хочешь провести время с пользой?

Мой спутник широко улыбается и тут же протягивает мне заранее заготовленную таблетку. Я удивленно смотрю на него, а потом с улыбкой глотаю "пчелку", запив ее неприятным кофе.

Как ни странно, Паша совсем не переживает по поводу провоза "пчелок". Более того, во время своей вчерашней прогулки он зашел в несколько специализированных магазинов, и теперь вез целую партию веществ. Марихуану он смешал с сильно пахнущим красным чаем, гашиш кинул в самый захламленный карман рюкзака, таблетки и жидкие наркотики поместил рядом с другими медикаментами, а большую псилоцибиновую грибницу просто положил в основное отделение. И, естественно, сдал свой рюкзак в багаж. Он ни словом не обмолвился о своем плане вплоть до того момента, когда все уже было сделано, и мне осталось только смириться с этой информацией. Но, забегая вперед, скажу, что волнения мои были бы напрасны: в Шереметьево Паша как ни в чем не бывало получил свой опасный рюкзак в целости и сохранности.

Зайдя в салон самолета одними из последних, мы быстро находим свои места и располагаемся поуютнее. Наши таблетки начинают действовать, когда сверху загорается табло "Пристегнуть ремни". В этот же самый момент самолет начинает движение, и я рефлекторно поворачиваюсь к иллюминатору.

*

Но его уже нет. Я вижу лишь окно в облупленной деревянной раме, за которым виднеются бескрайние просторы Пасеки.

Я осматриваюсь. Это комната общежития, в которой мы часто собирались с одногруппниками в наши студенческие годы. Все здесь немного облезлое, но родное и уютное. На дверце шкафа висят чьи-то штаны и футболка, на маленьком столике еще стоит недопитая бутылка портвейна и остатки вчерашней закуски, а на ковре до сих пор виднеется пятно от пролитого здесь на первом курсе вина.

На одной из кроватей я замечаю смутно знакомую мне первокурсницу. Ее длинные рыжие локоны переливаются в лучах солнца, а ее глаза слегка сощурены, будто она пытается что-то во мне рассмотреть. Зеленая мужская футболка, которую она использует в качестве ночнушки, слегка помялась, но все равно вызывает во мне трепет. Это именно та футболка, в которой я проходил все лето перед поступлением в университет, и которая внезапно потерялась следующей зимой во время одной из гулянок.

Забравшись с ногами на кровать, первокурсница обнимает небольшую и не совсем свежую подушку и молчит. Еще прищур выводит меня из транса, и я мучительно пытаюсь припомнить, какие у нас с ней отношения.

- Ты так смотришь на меня, как будто в первый раз видишь, - обиженно говорит девушка. - Не надо на меня так смотреть.

Я пожимаю плечами и обреченно вздыхаю.

- Извини меня. Но я правда не могу припомнить.

- И правильно, - внезапно соглашается первокурсница. - Ты сам говорил, что все ненужные воспоминания лучше стирать из памяти.

Она аккуратно кладет подушку в изголовье кровати и поправляет покрывало. Я твердо уверен, что никогда не говорил таких слов. Во всяком случае, вслух.

- Я здесь не для того, чтобы напоминать тебе о прошлом, - говорит мне девушка. - И на самом деле, я совсем не та первокурсница, которую ты пытаешься вспомнить. Я просто использую потоки твоей памяти, чтобы поговорить с тобой.

Первокурсница несколько меняется в лице. Теперь она смотрит на меня открыто и серьезно - этот взгляд совсем не подходит юной девочке. Осанка ее тоже изменилась: девушка сидит ровно и совершенно не двигается, будто застывшая в янтаре пчела.

- Я хочу, чтобы ты задумался над тем, что ты делаешь, - говорит она мне. - Ты приходишь сюда все чаще и чаще. И ты пытаешься укрыться здесь от своих переживаний и проблем. Но Пасека - не панацея. Она придумана и создана одним-единственным человеком в момент его смерти, и до сих пор служит ему усыпальницей.

Ее голос проникает в меня, будто миновав органы слуха. Он завораживает и заставляет меня вдумываться в каждое слово.

- Ты про Великого Пасечника? - спрашиваю ее я, тоже будто не используя языка.

- Именно, - кивает мне первокурсница.

Она переводит взгляд с меня на пейзаж за окном, и когда лучи солнца попадают на ее зрачки, я ясно вижу, что девушка готова заплакать.

- Это чудесное место, - говорит она чуть тише и мягче. - Но оно постоянно требует жертв. И ты можешь стать одной из них.

- Если после этого мне позволят остаться здесь навсегда, я готов стать жертвой, - пожимаю плечами я.

И это действительно так. Я чувствую, что мой реальный мир становится мне все менее интересным, а Пасека - наоборот, все роднее и уютнее. Но как объяснить это моему наваждению?

- Я не знаю, сможешь ли ты это понять, - медленно произношу я. - Но у меня осталось мало якорей в том мире. Они не спасают от ветра и волн, и я без сожаления отпущу их в обмен на Пасеку.

В глазах первокурсницы пылает огонь, и следа не осталось от назревающих слез. Она снова смотрит на меня, прямо и резко.

- На мир, придуманный умирающим стариком? - повышает голос она.

И я пытаюсь ее успокоить, нащупывая правильные слова. Мне почему-то очень хочется ее переубедить.

- Нет, на уверенность, - объясняю я. - Ведь больше всего человек боится неизвестного. И самый главный страх его в том, что он не знает, что последует после смерти. Все в мире подчинено этому страху, все крутится вокруг него. А Пасека дает мне уверенность, и за одно это я готов пойти ради нее на многое.

Девушка успокоилась, но все еще не хочет принимать мою точку зрения. Я вспоминаю, как часто такие разговоры вели мы с Лизой. И каждый раз все заканчивалось либо ссорой, либо технической ничьей - каждый оставался при своем мнении.

- Ты можешь обрести эту уверенность и в своем мире, - убеждает меня первокурсница. - И на самом деле, ты уже встал на верный путь. К этой уверенности может тебя привести твой дзынь-буддизм.

- Дзынь-буддизм привел меня на Пасеку, - поправляю ее я. - И это тот самый верный путь.

Девушка отрицательно качает головой, и ее локоны начинают заслонять лицо. Я определенно помню, что уже видел это во время нашей последней встречи с Лизой.

- Это Паша привел тебя на Пасеку, - говорит первокурсница. - И это не твоя дорога.

- Но Паша привел меня и в дзынь-буддизм, - добавляю я.

- Да, привел, - соглашается девушка, и тут голос ее осекается.

Она убирает волосы, и я вижу, что слезы вновь подступили к ее глазам. На секунду мне кажется, что ее волосы отливают зеленым, но я не придаю этому значения. Судя по реакции девушки, она хорошо знает Пашу. Может, она также приходит и на его Пасеку?

- Он привел тебя в дзынь-буддизм, потому что этой же тропой попал сюда сам, - говорит первокурсница. - Твой друг был искренне предан этому учению, пока не покалечился. В Пасеке он нашел обезболивающее.

Она переводит взгляд с меня на вид за окном, и я следую ее примеру. Снаружи едва колышется трава, солнце застыло в вечном зените, а облака кажутся нарисованными на небе. Чем не обезболивающее для потерявшего себя человека?

Только само окно уже изменилось.

Пластиковая панель сразу пробуждает в моей памяти коттедж родителей. Я оглядываюсь и вижу, что сижу на диване в гостиной в полном одиночестве. Напротив меня уютно расположился камин, и поленья игриво потрескивают в огне. В дальнем углу переливается гирляндами новогодняя елка, а под ней уже скоро появятся коробки с подарками. Рядом с окном расположилась сушилка, на которой висят маленькие штанишки моего младшего брата и моя модная футболка с Терминатором. Стены украшены мамиными пейзажами. Она очень любит рисовать на пленэре, и оттого ее картины всегда дышат чем-то живым.

Я встаю и ощущаю босыми ногами приятную мягкость ковра. Этот ковер привез нам папа из одной из своих командировок. Наверное, стоил кучу денег, потому что мама всегда очень трепетно к нему относилась. Я пересекаю комнату, вдыхаю запах ели и чувствую тепло от костра.

Вся комната выглядит такой, какой я хочу ее видеть. Но разве от этого она становится менее настоящей?

Выйдя из гостиной, я тут же попадаю в комнату из летнего лагеря. Мне очень хочется подольше побыть здесь, но еще больше я жажду солнца, тепла и ярких красок пасеки. Поэтому, задержавшись лишь на секунду, чтобы бросить взгляд на свою койку, я снова открываю дверь и оказываюсь на крыльце.

Все здесь именно так, как в моих вечных грезах о Пасеке. Луга все так же бескрайни, небо все так же отливает розово-рыжим, и старик Пасечник опять здесь, курит трубку и чуть покачивается на своем кресле. Он выглядит спокойным и умиротворенным, нашедшим свое место в загробной жизни.

Я стою рядом и смотрю вдаль, где за чередой ульев ждет меня родной берег изумрудного озера. Уже совсем скоро я доберусь и дотуда.

- Сегодня жарковато, вы не находите? - обращаюсь я к Пасечнику. - Я наверняка пожалею, что не взял с собой шляпу.

- Не знаю, - отвечает старик. - Ведь это от тебя зависит. Жара страшна лишь тем, у кого есть тело. Что-то тревожит тебя сегодня, сынок?

Он обращается ко мне тихо и ласково, будто это действительно говорит мой отец. Каждый раз, когда я слышу его голос, я чувствую себя в безопасности.

- Наверное, - неуверенно произношу я и медленно сажусь на ступеньку крыльца. - Мне кажется, я понял, о каком испытании вы говорили. Унять свою симпатию и привязанность было довольно сложно, но Паша вовремя мне все объяснил.

- Ты хорошо справился, сынок, - кивает старик. - И теперь пришла пора стереть это испытание из своей памяти.

Он делает неопределенный жест рукой и выдыхает из себя сладкий вишневый дым. Эта сладость смешивается с запахом травы и цветов, и, если закрыть глаза, можно подумать, что слушаешь мягкий травяной чай.

- Впереди тебя ждет земля моей родины, - продолжает Пасечник. - И там тебе наконец предстоит показать себя.

- Еще одно испытание? - уточняю я.

- Последнее, - голос старика становится чуть тверже и увереннее. - Но дело осложняется одним неприятным обстоятельством.

Я смотрю на природу вокруг и уже сомневаюсь, что в мире может быть что-то неприятное. Только утомительная жара не дает мне раствориться во всем этом.

- Агенты? - спрашиваю я старика.

- Нет, не агенты, - машет рукой он. - Они неопасны. Поговорят да поосуждают, а сделать ничего и не смогут. Опасность не в них.

Пасечник надолго прикладывается к трубке и выпускает целое облако дыма. Оно густое и белое, а формой напоминает комету. Дым проплывает над моей головой, а через секунду приклеивается к небу и действительно становится одним из облаков.

- Дело в том, - продолжает старик, - что в Лондоне сейчас живет осколок моей прошлой жизни. Осколок, который никак не хочет смириться со своей смертью. Его зовут М, и он сделает все, чтобы вам помешать.

- М, - пробую имя на вкус я.

От этого имени веет детективами в стиле нуар и мультфильмами про супергероев.

- И он человек? - спрашиваю я. - В смысле...

- Да, сейчас он человек, - утвердительно кивает Пасечник. - И вам стоит остерегаться его. Я не знаю, как он сейчас выглядит, и поэтому мало чем могу помочь вам. Будьте осторожны.

Старик замолкает. Некоторое время он сидит молча с опущенными веками. Вскоре по его мерному дыханию я понимаю, что он уснул. Что ж, видимо, он рассказал все, что мне нужно было знать.

Я поднимаюсь со ступеньки крыльца и потягиваюсь, разминая мышцы. С неба на меня смотрят густые белые облака, и я уверен, все они пахнут вишней.

Лондон, значит. Будет интересно там побывать.

Спустившись вниз, я снова ощущаю прикосновение мягкой травы. Она щекочет меня и будто подталкивает в сторону озера. Упрашивать меня не надо - в такой знойный полдень самое время искупаться. Идя вдоль пасеки и вдыхая аромат цветов, я чувствую себя счастливым и вдохновленным.

Мне приходит мысль о том, что я всю свою жизнь ждал чего-то такого - какого-то откровения, какой-то цели. Каждый раз, ложась спать после пустого, изматывающего и безрезультатного дня, я чувствовал, что мое время еще не пришло. Я верил, что-то большое и важное придет в мою жизнь.

И оно пришло - в виде дзынь-буддизма и маленьких желтых таблеточек.

Один

Я был уверен, что в Лондон мы поедем нескоро. После Амстердама я возвращаюсь к своей обычной жизни: работа, друзья, родные и Пасека по выходным. Каждую субботу Паша зовет меня к себе или приезжает сам - чтобы попутешествовать и побеседовать с Великим Пасечником. Меня это вполне устраивает.

Сложив все вещи, напоминающие мне о Лизе, в один большой мусорный мешок, я избавляюсь от ее присутствия в моей жизни. Когда я оставляю пакет в мусорном баке во дворе, то на секунду мне кажется, будто внутри пакета находится сама Лиза.

Игорь очень долго не выходит на связь, и я начинаю за него беспокоиться. Наконец, когда мне все же удается до него дозвониться, мы решаем посидеть в пятницу в клубе "Рокет". Надо сказать, что мне пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить Игоря. Он стал каким-то закрытым и неразговорчивым.

Клуб "Рокет" - наше старое место. Еще на первых курсах мы часто проводили здесь ночи напролет, разбавляя колу принесенным с собой ромом и выплескивая всю свою энергию в пьяных танцах. С тех пор его уже несколько раз закрывали и перестраивали, так что теперь клуб совсем не похож на тот, которым мы его запомнили. Внутри слишком много рекламы, в меню появилась еда, а на танцполе отрываются одни старшеклассники. Музыка тоже совсем другая, но в этом смысле мы с Игорем всегда были либералами.

Я нахожу старого друга за столиком на втором этаже. Он медленно попивает свой пряный ром и с недовольным выражением лица смотрит вниз, на танцпол. Я присаживаюсь напротив.

- Как дела, дезертир? - спрашиваю его я.

Игорь подает мне руку в знак приветствия и по его кривой улыбке я понимаю, что дела у него не очень.

- Да так, идут, - отвечает мне он не вполне уверенно. - Ты уж извини, что я так долго не показывался - мы тут уже месяц с Олей ругаемся.

Сказать по правде, я не удивлен. Все самые большие неприятности у Игоря всегда были связаны с его тихой и скромной женой.

- А что такое? - спрашиваю я. - Чего в этот раз не поделили?

- Да так, глупости, - уклончиво отвечает Игорь. - Скандалит по поводу "пчелок". Но это неважно. Ты мне лучше скажи, как у тебя дела? Я уже знаю про Лизу и Александра - Паша рассказал.

Я пожимаю плечами и без толку листаю меню. Меньше всего мне хочется снова поднимать эту тему, но я знал, что в беседе с Игорем от этого не уйти.

- Да вроде бы все нормально, - отвечаю я. - Кажется, переболел уже. Выкинул все вещи, которые мне о ней напоминали - и полегче стало.

Игорь одобрительно кивает головой, а я думаю, на что бы перевести тему. К счастью, в этот момент подходит официант и берет у меня заказ. Я понимаю, что очень хочу выпить и расслабиться.

- Скажи, так это ты дал Александру "пчелок", - спрашиваю я у Игоря, когда официант удаляется.

- Я.

Игорь хмурится и в смущении почесывает щеку - видно, что сам он не в восторге от этого решения. Я понимаю, что поднятая тема ему неприятна, но очень хочу узнать все поподробнее.

- Если честно, я совсем не ожидал такого эффекта, - признается мне Игорь. - Думал, просто порадуется человек и, может, наконец, выбросит все эти дурацкие мысли из головы. Но получилось не так. Мы были у меня, когда он все-таки выклянчил таблетку. Хорошо еще, что Оли дома не было. Сам я решил тогда не принимать, на всякий случай - и слава богу.

Игорь делает глоток рома, и я вижу, как жилка на его виске начинает пульсировать. Воспоминания о том дне даются ему нелегко.

- Ну так вот, - продолжает мой друг. - Закинулся Александр таблеткой, сидим, ждем. Я ему чая сделал с мелиссой, чтобы озноба не было при вхождении. И тут минут через двадцать его накрыло. Сначала смотрел на меня волком, потом головой начал дергать, да еще и чай на себя весь вылил. Говорил что-то о времени, которое катится за окном, и о своей любви к мандариновым коркам. Потом обниматься полез со словами раскаяния.

Рассказывая все это, Игорь качает головой и делает неопределенные пассы руками. Хорошо зная Александра, я с трудом представляю себе эту картину.

- В общем, буря эмоций, - говорит Игорь. - Я пытался его водкой отпаивать, но он вдруг замкнулся в себе и перестал со мной разговаривать. Смотрел только глазами совиными и никак не реагировал. И молчал он так часа два!

Игорь залпом выпивает остатки рома. Я вижу, как бурно он заново переживает произошедшее, и мне становится смешно. Не представляю, что бы я делал в подобной ситуации, но со стороны это звучит увлекательно.

- Он еще много чего натворил, - продолжает Игорь. - Я еле успел привести в порядок квартиру к приходу Оли. А когда его наконец отпустило, наш дорогой Александр начал объяснять мне, что на него снизошло откровение, и что ему непременно нужно переложить все испытанное на бумагу.

- Да ладно! - удивляюсь я. - Рассказы от дяди Саши?

- Вот те крест! - кивает Игорь. - И он-таки написал. Буквально на следующий день прислал мне свою рукопись. Я прочитал, конечно, но лучше бы я этого не делал. У него получилась какая-то сопливая история про семерых ребят в одной квартире, которые закидываются наркотой и пьют в ожидании конца света. Рассказ получился путанный и некрасивый, да еще и с кучей ошибок.

На самом деле, ничего удивительного в этом не было: даже глубоко задумавшись, тяжело было вспомнить хоть одно удавшееся творение Александра. Обычно все кончалось тем, что он предавал анафеме всех, кто отвергал его детище и очень убедительно строил из себя непризнанного деятеля искусства. Как оказалось, то же самое последовало и в этот раз.

- Ошибки я ему исправил, - грустно говорит Игорь. - Но посоветовал больше никому этот бред не показывать. И что ты думаешь? Он разослал этот рассказ всем, кому можно, и после неминуемой расправы критиков, заявил, что его творчество сейчас смогут понять только в Европе. Носился с этой рукописью, как со Священным Писанием. И в итоге купил себе билет в один конец до Вены. А дальше ты знаешь.

Я киваю. Дальше я, может, и не знаю точно, но догадываюсь. Лиза как раз в это время должна была быть в Австрии. Зная ее неразборчивость в литературном плане, я вполне могу предположить, что Лиза вдохновилась творением Александра. А дальше все пошло по накатанной, но об этом думать я не имею никакого желания.

- Знаешь, - исповедуется мне Игорь, внимательно изучая рельеф стола, - когда твоя Лиза уехала, я поначалу подумал, что это к лучшему. Наверное, и нам с Олей нужно отдыхать друг от друга. Знаешь, это дает возможность понять, что именно ты теперь чувствуешь по отношению к человеку. Только результаты не всегда приятные.

Я полностью согласен с ним. К этому времени как раз приносят мой коктейль и второй ром для Игоря. Время для рефлексии прошло, и в который раз решив обо всем забыть, я предлагаю своему другу вспомнить старые времена и хорошенько напиться. Он с энтузиазмом соглашается, очевидно вспомнив свои разногласия с Олей.

Пятница придумана не для того, чтобы грустить, а для того, чтобы расплатиться с миром за всю рабочую неделю. И уже после второго или третьего "дзынь" мы пугаем молодежь внизу своими танцами. Нас не слишком волнует внимание окружающих и пристальные взгляды персонала. Игорь двигается так, будто в своем танце хочет выплеснуть всю накопившуюся отрицательную энергию. Я стараюсь не отставать, и из нас получается неплохой дуэт.

Ночь быстро сходит на нет. Кажется, после танцев были еще какие-то знакомства и пьяные променады по главной улице. В какой-то момент мы даже поем песни на берегу реки. Но все это я помню уже довольно смутно. Мир переливается красками и эмоциями, и такие моменты тяжело сохранить в памяти, потому что они слишком хороши.

Наутро я встаю с квадратной головой и долго не могу решить, какой из четырех способов примирения с похмельем мне выбрать. Путешествие на Пасеку было бы лучшим вариантом, но на этой неделе Паша так и не объявлялся. Пытаясь окуклиться, я заворачиваю себя во все одеяла и пледы, которые мне удается найти. Но становится только хуже, и я понимаю, что бабочки из меня сегодня не выйдет. В последних попытках вернуть радость к жизни, я выпиваю остатки виски прямо из горла, но меня тут же выворачивает.

И уже когда мне кажется, что ничего хорошего в этот день я не испытаю, раздается телефонный звонок. Это Паша дает отмашку к следующему заданию.

*

И вот мы в Лондоне, в прекрасной гостинице Grange City Hotel, прямо напротив Тауэра. Я никогда в жизни еще не селился в пятизвездочные отели в Европе. Высший класс обслуживания и роскошный номер. Постоянно чувствуешь, будто тебя снимают на телекамеру, потому что такое обычно видел только в кино. В нашем номере даже есть отдельный угол под кабинет - с удобным рабочим столом и широкоэкранным моноблоком. Самым удивительным для меня стал вид из окна. Как только мы в первый раз раздвинули шторы, то увидели, что окно занимает буквально всю стену, а за ним раскрывается старый добрый Тауэр с его воронами и бифитерами. Невероятное зрелище.

Я ни разу не был на туманном Альбионе, но мне кажется, что Лондон сейчас в самом своем соку: закутанное в облака небо, свежий недвижимый воздух и безвременный туман. Город будто специально построен для этой погоды. Изучая с высоты птичьего полета эти возвышающиеся над туманом серые здания, кажется, будто смотришь на удачный черно-белый снимок. Мерный шум машин заставляет думать, что где-то там внизу, под слоем белой мглы, теплится жизнь. Но даже не видя этих машин и пешеходов, можно быть уверенным, что все они черно-белые. Это город, где не умирают, а растворяются в тумане.

Это вызывает такой контраст с Пасекой, которую мы посетили прямо перед отъездом, что у меня тут же появляется желание остаться здесь на несколько дней и осмотреться. Кажется, что только в этом городе можно было придумать Пасеку - нет ничего более непохожего на нее. Я представляю себе, как Великий еще при своей жизни точно так же изучал вид из окна и в своих мыслях раскрашивал небо, туман и фасады зданий.

- У нас есть всего полчаса на подготовку, - прерывает мои мысли Паша. - Скоро уже стемнеет, а я бы не прочь принять душ и переодеться. Не думаю, что ты захочешь все это время провести перед окном. Мир снаружи намного интереснее, если не закрываться от него стеклами.

Я смотрю вниз, туда, где крыльцо отеля купается в дымке. Кажется, если прыгнуть сейчас из окна, туман непременно должен смягчить падение.

- Куда мы идем? - спрашиваю я Пашу, с силой отводя взгляд от пленительной высоты. - Я так понял, мы опять ищем секс-шоп. Где здесь сосредоточена ночная жизнь?

- В Сохо, - с улыбкой отвечает мне он. - И это как раз тот самый район и то самое время, чтобы прочувствовать этот город. Поверь мне.

Я знаю, где это. Весь полет я был предоставлен сам себе, потому что Паша совершенно не спал накануне и вполне закономерно вырубился на время всего путешествия. Устав от музыки и короткометражек, я взялся за журнал авиакомпании, где снова обнаружил статью о месте нашего назначения. Здесь была карта, на которой я с удивлением обнаружил очень много знакомых мне названий: Пикадилли, Оксфорд, Бейкер стрит, Паддингтон, Бонд, Ливерпуль, Челси и многие другие. Все они были разбросаны по всей территории города, а в самом его центре красовалась небольшая фиолетовая трапеция с надписью "Soho". Насколько я могу судить, этот квартал находится не так уж и далеко.

- Значит, прогуляемся? - спрашиваю я у Паши.

- Непременно, - бойко отвечает он. - И лучше оставь все ценные вещи в номере.

*

Сохо совсем не похож на остальной город и чем-то напоминает мне ночной Амстердам, только здесь улицы намного шире и дома не такие кукольные. Пусть фасады все такие же серые, но квартал постарался как можно тщательнее скрыть их за всевозможными неоновыми вывесками и огнями. Весь квартал просто кишит ночными заведениями и ночными людьми.

На каждом перекрестке можно увидеть один и тот же набор: две-три велорикши с укурками-водителями, несколько симпатичных девушек, раздающих флаеры в местные клубы, пьяную группу курильщиков возле шумного паба и ровно по одному негру, торгующему наркотой. Последние безбоязненно выкрикивают названия наиболее популярных товаров, приманивая покупателей. Таким образом, пройдясь вдоль квартала, можно узнать, что в этом сезоне особо популярны кокаин, героин и марихуана.

Когда мы с Пашей проходим мимо клуба с вполне прямолинейным названием "Gay", около нас останавливается роскошный Бэнтли. От такого соседства стоящая рядом велорикша смотрится еще более удручающей. Но ее укурок-водитель, закутавшийся в клубы сигаретного дыма, выглядит все так же безмятежно. Пройдя чуть дальше по улице, мы с Пашей останавливаемся, с любопытством ожидая появления владельца Бэнтли. И как раз в это время дверца машины открывается. Из нее величаво выходит высокий трансвестит в костюме медсестры и с большим бутафорским шприцом. Он держит себя так надменно и гламурно, будто дефилирует на подиуме в Букингемском дворце. Трансвестит проходит мимо нас, обдав нас ностальгирующим ароматом Gucci Rush, и направляется в соседнее заведение "Мадам Жожо".

- Забавно, - говорит мне Паша. - Не перестаю удивляться этому городу. Днем он пьет с тобой чай с молоком и приглашает в Британский музей, а ночью бьет тебя по голове пивной кружкой и бросает в переулке без денег и паспорта.

- Похоже на истории из жизни, - с ухмылкой смотрю я на спутника. - Наверное, это город-оборотень, отращивающий клыки при полной луне.

Паша задумчиво качает головой - видимо, пытаясь найти правильные слова для описания Лондона. Он выглядит немного усталым и побитым - видимо, перелет, акклиматизация и сбившиеся биологические часы дают о себе знать.

- Наверное, все же не оборотень, - неуверенно говорит Паша. - Тут дело скорее в строгом распределении обязанностей между районами. В ночное время всем здесь заправляет Сохо, а в дневное время остальная часть города развлекает туристов Биг-Беном и сменой караула.

Паша поднимает руки над головой и показывает не то знаменитую часовую башню, не то высокую шапку гвардейца-караульного.

- Днем пройдя отсюда до "Hard Rock Cafй", ты почувствуешь дух истории и прочность монаршей власти, - продолжает мой спутник. - Но попробуй сейчас пройтись той же улицей Пикадилли - и будешь бояться каждой белки в расположенном напротив Грин парке. Дневные места лучше не видеть после одиннадцати вечера, а ночные места лучше не рассматривать при свете дня. Британцы - те еще педанты.

Паша резко останавливается на перекрестке и, нахмурившись, смотрит по сторонам. Отсюда идут две улицы и один переулок - Паша, видимо, забыл дорогу. Стараясь ему не мешать, я чуть отдаляюсь, насвистывая себе под нос: "На улице Пикадилли я шла, ускоряя шаг..." Паша явно сбит с толку. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как он был тут в последний раз, но вполне возможно, что за это время многое в Сохо поменялось.

Я уже хочу предложить ему спросить дорогу у местных, как вдруг замечаю, что один из темнокожих драг-дилеров порывистым шагом приближается к Паше. Одним прыжком я снова оказываюсь рядом со спутником и уже готовлюсь к отпору. Негр с его вязанной шапочкой и грязно-коричневой курткой выглядит не особо дружелюбным. Но на мое удивление он подходит не для того, чтобы на нас наехать.

- Чарли-Чарли? - тихо спрашивает негр, приблизившись к Паше.

- Чаплин-Чаплин, - кивает тот и смотрит на негра с прищуром.

Помолчав с полминуты, которая показалась мне вечностью, наш собеседник наконец взрывается хохотом и мотает головой из стороны в сторону.

- Ну уж нет, чувак, - говорит он на ярко выраженном кокни. - У нас тут так дела не делаются. Но ты можешь заняться поисками сам.

Негр показывает нам в сторону одной из улиц, и, поблагодарив его, мы с Пашей уходим. Мой спутник долго идет молча, всматриваясь в проплывающие мимо вывески - мы явно уже где-то близко.

- Слушай, а что это был за дядя? - наконец решаюсь спросить я. - Ты его раньше встречал?

- Встречал?.. - явно не желая отвлекаться от важного дела, отвечает мне Паша. - Нет, не встречал... Но кодовые фразы все те же. Здесь, под Лондоном, как раз и производят "пчелок". Раньше именно здесь я ими и закупался.

- А сейчас? - интересуюсь я.

- А сейчас, как и все нормальные люди, я заказываю их в интернете и получаю по почте, - облегченно вздыхает Паша. - Уф! Вот и пришли.

*

Мы входим в магазин с названием "Good Vibrations" и встаем как вкопанные на пороге.

Совсем не так мне представляется секс-шоп. Вокруг стеллажи с книгами, а столы завешены табличками с надписями о распродажах и литературных новинках. В воздухе витает неповторимый запах чернил и бумаги, а спокойная классическая музыка навевает мысли о вечном. Здесь определенно никогда не продавали смазку для орального секса и стимулятор простаты для начинающих.

- Кажется, мы не туда зашли, - говорю я. - Какой-то книжный.

Паша фыркает и почесывает бороду. Из посетителей магазина одни женщины. Они ведут себя довольно шумно, переговариваясь между собой и выспрашивая что-то у продавцов-консультантов. Обилие пластика в интерьере магазина подсказывает, что он из дешевых.

- Да нет, все правильно, - наконец произносит Паша. - Я и сам уже подзабыл эту фишку. Давненько здесь не бывал. В Лондоне часто секс-шопы находятся в подвале под книжными магазинами.

- А почему так? - удивляюсь я.

- Конспирация, - смеется мой спутник, хитро подмигнув мне правым глазом. - И этическая субординация: духовное над телесным. Я же говорил тебе, что они педанты.

Паша решительно заходит в магазин, а я следую за ним. Женщины, внимательно рассматривающие полку с романами Даниэлы Стил, оборачиваются и смотрят на нас с настороженностью. Наверняка точно так же они встречают каждого посетителя мужского пола - большинство из них явно ходят нашей с Пашей тропой, а не ищут забвение в местной беллетристике.

Паша ловко маневрирует между стеллажами, и я еле за ним поспеваю. Наконец, он находит то, что искал и останавливается как вкопанный. Перед нами вывеска, дублирующая название книжного магазина, и стрелка, указывающая вниз.

- Вот теперь точно пришли, - говорит мне Паша. - Через тернии к пороку и разврату.

Мы спускаемся по лестнице и попадаем на территорию посетителей-мужчин. Несмотря на отсутствие окон, здесь довольно светло и просторно. Магазин создан по образцу супермаркетов, где можно прохаживаться среди стендов и трогать товары на ощупь. Многие так и делают - но, к счастью, примерочных нигде не видно.

Вокруг много рекламных плакатов. На большинстве из них видны смешанные пары мужчин и женщин, игриво и с ухмылкой предлагающие друг другу тот или иной продукт. Самый крупный плакат - тот, что висит за кассой. Он говорит о достоинствах вибромассажера для двоих под названием "Phallus-ophy". На постере изображена продолговатая фиолетовая подкова и надпись о том, что продукт скоро появится в продаже: "Cumming soon".

Музыка здесь точно такая же, как и в книжном наверху - и это меня немало удивляет. Под такую музыку все здесь становится комичным: и пританцовывающий негр за кассой, и подозрительный мужчина в шляпе, рассматривающий стенд "BDSM", и стоящий в очереди смущенный паренек с диском "Rambo: First Blood". Внутри меня разбирает гогочущий смех, но я сдерживаюсь, стараясь не привлекать лишнее внимание. Вот уж действительно, "Good Vibrations".

Мы с Пашей разделяемся. По его совету я стараюсь отпустить свои мысли и рассредоточить внимание. Медленно прохаживаясь по моей половине магазина, я пытаюсь хоть что-то почувствовать, но ничего не выходит. Еще в Амстердаме я засомневался в своей способности хотя бы когда-нибудь обучиться этому ремеслу, теперь я окончательно в этом убеждаюсь. Что ж, ничего в этом страшного нет. Не больно-то и хотелось. Паша отлично справляется с этой задачей, а мне просто приятно следовать за ним и - я надеюсь - обеспечивать моральной поддержкой.

Прогуливаясь вдоль стенда с фаллоимитаторами, я внезапно натыкаюсь на взгляд старичка, преградившего мне дорогу. Старичок низенький и немного похож на постаревшего Кларка Гейбла. Пижонские усики очень идут к его строгому костюму-тройке и шейному платку. Только вот взгляд его, злой и холодный, смотрится весьма отталкивающе. Старичок смотрит на меня с вызовом и многозначительно молчит, а я тем временем обдумываю пути обхода - он явно не хочет уступать мне дорогу.

В этот момент внимание мое привлекает громкий голос негра-кассира. Обернувшись, я вижу, что он заразительно хохочет и машет руками на покупателя. А тот, широкоплечий молодой человек в спортивной куртке, показывает указательным пальцем на продолговатую коробку на прилавке. Временами этим же пальцем он пытается придвинуть предмет поближе к продавцу.

- Ни за что, сэр! - говорит темнокожий кассир сквозь смех. - Я ведь уже объяснил, мы ничем не можем вам помочь.

Эта фраза, как я замечаю, заинтриговывает почти всех посетителей магазина, но молодого человека это совершенно не смущает. Он продолжает диалог с продавцом, тоже перейдя на повышенный тон.

- Ну как же? - настаивает на своем он. - Я купил его в вашем магазине неделю назад. Но товар мне не подошел, я хочу его вернуть или поменять на что-то другое.

- Нет! - отрезает кассир и снова заходится смехом.

- Можно с доплатой. У меня есть чек!

- Никаких возвратов! - негр мотает головой из стороны в сторону, и люди вокруг тоже начинают посмеиваться.

- Ну как же?! - восклицает отчаявшийся покупатель. - А закон о правах потребителя?

Вся сцена сопровождается "Полетом шмеля" из динамиков, и под конец я уже и сам смеюсь в полный голос. Снова повернувшись к вредному старичку, я замечаю, что того уже и след простыл. Я пробую поискать его взглядом по магазину, но тщетно. Вместе со старичком исчез и один из фаллоимитаторов, стоящий на стенде. Видно, я спугнул его как раз в разгар вдумчивого выбора товара. Вот так старичок.

- Как успехи? - спрашивает меня внезапно подошедший Паша.

Он выглядит сосредоточенным, но веселым. Видимо, его тоже посмешили прения у кассы.

- Никак, - отвечаю ему я. - Совершенно ничего не чувствую.

- Аналогично, - отзывается Паша. - Сдается мне, это оттого, что мы не там ищем. Но не будем унывать, есть у меня одна мыслишка. Давай-ка вернемся наверх.

Я пожимаю плечами, и мы возвращаемся в книжный. Проходя через кассу со смеющимся во весь голос негром, мы слышим, что недовольный покупатель сулит ему судебное разбирательство. Остальные посетители уже вернулись к своим заботам, и кроме прочего кассиру приходится заниматься и своими прямыми обязанностями.

Окунувшись в лоно книг, мы замечаем, что женщин здесь стало еще больше. И многие из них встречают нас недовольными взглядами. Не сказал бы, что это приятное ощущение. Кажется, будто долго искал уборную в незнакомом месте и случайно вышел на цирковую арену.

Я смотрю на Пашу, но его мало заботит внимание посетительниц. Он хмуро морщит лоб. Усталость сложила свои пожитки в мешки под его глазами, а к зрачкам потянулись красные ниточки недосыпания. Надеюсь, он успеет прийти в себя до нашего возвращения на родину.

Я и сам чувствую, что акклиматизация прошла не совсем удачно. Голова моя немного затуманена, и меня будто кренит набок. Очень странное головокружение.

- Чувствуешь? - шепотом спрашивает меня Паша.

- Да, - отвечаю я. - Надо было отдохнуть перед вылазкой. А на тебе вообще лица нет.

- Да при чем здесь это? - машет на меня рукой Паша. - Мы нашли его. Он здесь.

Я прислушиваюсь к себе, и понимаю, что чувствую не просто головокружение и усталость. Это именно то, чего так долго добивался от меня мой спутник - я чувствую близость Артефакта.

Тяжело описать это ощущение. Будто центр тяжести всего мира сдвинулся с места, и все вокруг - книжные полки, недовольных женщин, рекламу распродаж - засасывает в дальний угол магазина. Кажется, всех их с минуты на минуту притянет к этому магниту, и все вокруг сомнется в одно кроваво-типографское месиво. Но удивительно: никто ничего не замечает. Продавцы-консультанты спокойно прогуливаются в этом углу, будто им ничего не грозит.

Невероятное чувство. Такое же сладко-адреналиновое ощущение возникает, когда съезжаешь на велосипеде с особо крутой горы. Или когда смотришь из окна гостиницы на пленительный мягкий туман внизу.

Я морщу лоб и улыбаюсь - и вижу то же выражение лица у Паши. Кажется, я никогда еще не видел моего спутника таким счастливым. В моем взгляде он наконец засвидетельствовал результат обучения.

- Ну что? - спрашивает Паша весело. - Почувствовал Good Vibrations?

- Ага, - отвечаю ему я, и мы жмем друг другу руки.

Осторожно подойдя к нужному нам углу магазина, мы видим, откуда вещает Артефакт. Это невысокий столик с разложенными на нем уцененными книгами. Надпись на рекламной табличке говорит о том, что любую из этих книг мы можем купить всего за один фунт стерлинга.

Я немного сомневаюсь в том, какая именно нам нужна, но Паша уверенно берет со столика миниатюрный сборник афоризмов Оскара Уайльда.

*

По пути обратно нам предоставляется прекрасная возможность проверить Пашину теорию о том, что дневные улицы лучше не посещать ночью.

При том, что все пабы и магазины закрылись не позже одиннадцати, а туман прибрал себе город не хуже, чем в Сайлент Хилле, улицы действительно показались мне недружелюбными. А от некоторых настолько веяло кровожадными похождениями Джека Потрошителя, что мы, признаться, шли по ним, "ускоряя шаг".

Вся моя завороженность Лондоном исчезла и сменилась холодным седым страхом.

- Здесь не особо уютно, - неуверенно говорю я Паше. - Ты случаем не знаешь статистику по исчезнувшим в тумане прохожим?

- Не знаю, - отвечает мне спутник. - Но зато могу дать тебе дельный совет. Не бойся страха, а получай от него удовольствие. Таким образом, ты сможешь его контролировать, а хорошо контролируемый страх - это бодрый заряд адреналина в нужную минуту.

Я бы с удовольствием пустился в спор с Пашей, но совсем не хочу выдавать наше местоположение разговорами на русском языке. Хватает и гулкого эха наших шагов, которое пугает меня до чертиков. Оно произвольно доносится то от начала улицы, то из подворотен, то будто бы из-за закрытых наглухо дверей домов. Темные глазницы окон пристально смотрят на нас с обеих сторон улицы, а редкие прохожие выглядят бесплотными фантомами.

На одной из вывесок, появившихся из тумана я читаю устрашающую надпись: "Hung, Drawn & Quartered".

- Это один из самых лучших местных пабов, - будто читая мои мысли говорит Паша. - Во времена Генриха Третьего здесь практиковался такой вид казни - повешение, потрошение и четвертование. Казнили так по большей части мужчин, которых признали виновными в государственной измене. Ну, или просто заподозрили в ней.

- Как занимательно, - с сарказмом выдавливаю из себя я, озираясь вокруг. - А что же случалось с женщинами?

- Из соображений общественного приличия, - отвечает мне Паша, - женщин публично сжигали на костре на главных площадях города. Согласись, очень мило с их стороны назвать таким образом питейное заведение?

Я предпочитаю промолчать, считая этот вопрос риторическим. Определенно, "Повешенный, выпотрошенный и четвертованный" не станет моим любимым местом в городе.

От Пашиных рассказов мне становится все неуютнее. Туман становится гуще, прохожие встречаются все реже, а дома обступают нас все плотнее, будто заподозрив в государственной измене.

Но вскоре я наконец начинаю узнавать дорогу. Наша гостиница находится всего в паре шагов отсюда. Подлец Паша, видимо, специально вел меня окольными путями, чтобы пощекотать нервы. Поначалу я хочу с чувством отвесить ему затрещину за такие шуточки, но потом понимаю, что внутри осталась только радость от вернувшегося ко мне чувства безопасности.

Туман в моей голове рассеивается, и я уже свободно дышу свежим вечерним воздухом. Увидев у крыльца одного из домов велосипед, я замечаю в себе желание украсть его. И единственное, что меня сдерживает - неуверенность в том, что Паша побежит за мной с радостным смехом.

*

В отель мы возвращаемся только для того, чтобы проспать там до рассвета мертвым сном. У меня нет сил даже для того, чтобы раздеться и лечь под одеяло. Бухнувшись навзничь на свою кровать, я засыпаю, как только моя голова касается подушки.

Когда наступает утро, Паша настойчиво будит меня шлепками полотенца по спине. Поначалу я пытаюсь делать вид, что ничего не замечаю, но шлепки становятся все сильнее.

- Вставай, крестоносец, и вытирай свои слюни с подушки, - нараспев произносит Паша. - Нас ждут великие дела!

Я пробую открыть один глаз, и окружающий меня мир сразу обрушивается на меня всеми своими деталями.

- А великие дела не могут подождать еще пару часов? - умоляющим тоном спрашиваю я.

- Категорически нет, - отрезает Паша и одним движением широко раскрывает шторы. - Проснись и посмотри на лучезарную улыбку Лондона.

За окном из хмурых туч идет мелкий противный дождь, и капли ручейками бегут по стеклу. Небеса все же прохудились, но это значит, что сегодня не будет тумана. После вчерашнего вечера от одной мысли о нем у меня холодеет внутри.

- Великие дела требуют великих жертв, - хрипло произношу я, медленно и сладко потягиваюсь и нехотя поднимаюсь с кровати.

И я, и вся моя одежда сильно помяты после короткого сна, а бодрый и свежий Паша как ни в чем не бывало мурлычет себе под нос песенку: "Мне бы в лето, мне бы в лето, где жизнь полна промискуитета". Где они с Игорем учились такой технике воскрешения из мертвых? Или это один из талантов, которые выдаются тебе только при рождении?

В комнате довольно прохладно, и я стараюсь поскорее добраться до горячего душа. Вытащив из рюкзака зубную щетку и свежую одежду, я захожу в ванную комнату, но потом сразу же выглядываю обратно.

- Какие планы на сегодня? - спрашиваю я у Паши.

Он все так же стоит у окна, с интересом изучая печальный пейзаж за стеклом. Свет падает на его лицо, и кажется, будто Паша плачет вместе с городом.

- Инструкции, а не планы, - не поворачиваясь ко мне говорит он. - Инструкции. Не забывай, ради кого мы все это делаем. Сегодня на карту будет поставлено многое.

Он на минуту замолкает, а капли все продолжают стекать по его лицу и исчезать в кустистой бороде. Я не знаю, закончил он, или мне следует ждать продолжения.

- Понимаешь, мы лишь его руки в этом мире, - наконец тихо произносит Паша. - И сегодня эти руки должны будут положить конец крестовому походу. А может, и всем крестовым походам.

Он резко оборачивается, и на его лице снова появляется мягкая улыбка. Паша смотрит на меня как-то особенно, по-отечески.

- Но перед этим мне нужно будет все тебе объяснить, - заканчивает он. - Позавтракаем в кафе "The Kitchen @ Tower": традиционный английский завтрак и прекрасный выбор чая. Здесь недалеко.

Я улыбаюсь ему в ответ и закрываю за собой дверь ванную комнату. Прислушавшись к себе, я понимаю, что какой-то червяк неуверенности появился в яблоке моего отношения к Паше. Что-то в его речах кажется мне неправильным и нелогичным. Каждый раз, когда Паша начинает говорить мне о Великом Пасечнике и о своем перед ним преклонении, меня гложут тревожные мысли о том, что мы где-то просчитались. И этот просчет может дорого нам обойтись.

К счастью, на полке я нахожу забытую Пашей фляжку. Мне приходит в голову, что он мог специально оставить ее здесь, но я тут же гоню все мешающие мне мысли прочь.

Я чокаюсь со своим отражением в зеркале, делаю большой отрезвляющий глоток и снова прославляю возможности дзынь-буддизма.

*

Вместо того, чтобы сразу идти к Тауэру, рядом с которым располагается кафе, Паша решает купить сигарет, и мы некоторое время блуждаем по соседним улицам в поисках киоска.

Дождь все еще моросит, но уже не так навязчиво - кажется, город решил сжалиться над нами. Повсюду снуют погруженные в свои мысли прохожие и автомобили строгих цветовых оттенков. Так заинтересовавший меня черно-белый дневной город снова вошел в свои права.

Любуясь аккуратностью улиц и слушая приятные британские диалекты, я на время забываю о цели нашей прогулки. А когда вспоминаю, то с удивлением смотрю на Пашу - мы уже довольно давно не заходим в киоски и магазины, а просто бродим по улицам. Одного взгляда на моего спутника достаточно, чтобы понять, что мы заблудились.

- Черт возьми! - не выдерживает наконец Паша. - Ну ни одной улицы знакомой, хоть у прохожих спрашивай.

- Может быть, это не такая уж плохая идея? - спрашиваю я. - Местные жители наверняка должны хорошо знать, где находится Тауэр.

Но не тут-то было. Мы начинаем приставать к прохожим, чтобы узнать дорогу, но все они растерянно пожимают плечами. Такое ощущение, будто мы случайно ушли в другой город. С каждым встречным, не сумевшим нам помочь, во мне пробуждается все больше возмущения и изумления. Это же Тауэр, джентльмены и леди! Тауэр!

- Башня? Какая башня? - удивляется нашему вопросу уже пятый прохожий. - Может быть вам нужен Огурец?

- Какой огурец? - взрываюсь я. - Не нужен нам никакой огурец! Нам нужен Тауэр!

Паша вовремя оттаскивает меня от удивленного моей реакцией прохожего и извиняется перед ним. Я с недоумением смотрю на спутника.

- Огурцом здесь называют башню Мэри-Экс, - объясняет он мне. - Это такой сорокаэтажный небоскреб соответствующей формы и цвета. Такой гигантский стеклянный фаллос в самом центре Лондона. Вчера мы проходили мимо, но из-за тумана ничего не было видно.

Я заставляю себя успокоиться. Да, мы потеряли на этот лабиринт уже сорок минут, но в конце концов определенно из него выберемся. И как только я привожу себя в статус-кво, нам попадается милая старушка, которая наконец показывает нам дорогу.

- Все говорят: Тауэр, Тауэр, - бормочу я про себя, пока мы быстрым шагом и без сигарет направляемся к своему традиционному английскому завтраку. - Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел...

- Я думаю, это закон перспективы, - замечает Паша. - Чем больше объект и чем ближе он к тебе находится, тем сложнее его осознать. Именно поэтому человеку так тяжело осознать самого себя как творца.

- Ты хочешь сказать, - уточняю я, - что для осознания себя в качестве творца нужно от себя же и отдалиться?

- Именно так! - Паша хлопает в ладоши и удивляет этим проходящих мимо подростков. - Необходимо отойти от себя подальше и посмотреть, что ты представляешь из себя в целом. Видя перед собой только ногу жирафа, сложно определить, насколько длинная у него шея.

Дальше мы идем молча. Паша что-то увлеченно насвистывает себе в бороду, а я всерьез задумываюсь над его словами. Представив себе пятнистое длинношеее животное, я пытаюсь соотнести с ним мое познание самого себя. Получается не слишком оптимистично. Мне кажется, что вместо того, чтобы отойти и посмотреть на жирафа в целом, я ползу по его шее и меряю ее собой.

Интересно, насколько больно будет с него падать? Ведь теперь, осознав, что всего жирафа таким образом не увидишь, мне придется снова вернуться на землю.

*

Уже через полчаса мы с Пашей пьем чай в кафе "The Kitchen @ Tower".

Здесь довольно уютно, не слишком много народа и во всем чувствуется дух обновленной старой Англии. Фоновая музыка на мой вкус слишком динамичная, но она хорошо подготавливает посетителей к бодрому и продуктивному дню. Стены выходящей на улицу стены стеклянные, и мы решаем занять один из столиков неподалеку.

Наш официант говорит по-русски и с радостью советует нам попробовать стандартный завтрак. Мы с Пашей корчим недовольные гримасы, но от предложения не отказываемся. Официант с улыбкой уносит меню и желает нам приятного чаепития. На самом деле, есть от чего скорчить гримасу: так неприятно, когда в твоей речи на иностранном языке узнают русский акцент.

Мы с Пашей переглядываемся.

- Это ты спалился, - говорит мне мой спутник. - Спалился со всеми потрохами, когда просил сразу подать чай.

- Может быть, и спалился, - соглашаюсь я. - А может, он просто услышал, как мы переговариваемся между собой по-русски.

- Мда, эту возможность я упустил, - сознается Паша и откидывается на спинку стула. - Язык мой - враг мой.

Он смотрит через стекло на влажную и хмурую улицу, где влажные и хмурые пешеходы завидуют сухим и хмурым автомобилистам.

- Язык мой - друг мой, - поправляю я Пашу. - Без него нет и мира вокруг. Ведь если нет названия предмета, для человека не существует и самого предмета. Язык наряду с вниманием является кистью, инструментом создания вселенной.

Паша молча продолжает смотреть в окно, и я не знаю, слышал он меня или нет. А очень хотелось бы, чтобы слышал - ведь мне интересно, что он думает по этому поводу. Через минуту молчания, мой спутник наконец поворачивается в мою сторону. Его взгляд мягкий и добрый, и я снова вижу в нем оттенки отеческой гордости.

- Ты прав, как никогда, - спокойно произносит он. - И это в который раз доказывает, что ты готов к тому, что я тебе сообщу.

- Я весь внимание.

Усевшись поудобнее, Паша переходит наконец к тому, зачем привел меня в это кафе. Он явно давно готовился к этому разговору.

- Мне нужно рассказать тебе, почему Гоша теперь посещает Пасеку только в одиночестве, - начинает он, и я внимательно его слушаю. - Всего три года назад мы с ним точно так же путешествовали по свету, разыскивая Артефакты, изучая города и прекрасно проводя время на Пасеке. Сначала мы посетили Вену, где Гоша сломал себе руку, упав с велосипеда. Потом насладились рождественской ярмаркой в Дюссельдорфе, где нам пришлось искупаться в ледяном Рейне. И наконец изучили песчаные пляжи Марселя, на которых Гоша нашел себе пассию в лице семнадцатилетней африканки.

Слова Паши становятся все мелодичнее, а взгляд все глубже уходит в воспоминания, и перед моими глазами предстают вполне реальные картины их с Игорем похождений.

- Мы многое повидали, и кое-что из этого я с удовольствием стер из своей памяти, - продолжает Паша. - Гоша пусть с трудом, но сам обнаружил все три искомых Артефакта, и наконец у него появилась возможность ближе приобщиться к Пасеке. Возможность, которую он побоялся использовать.

Картины перед моими глазами застывают, и я в недоумении смотрю на собеседника.

- "Ближе приобщиться"? - переспрашиваю я.

- Именно так, - спокойно, будто в трансе произносит Паша. -Остаться на Пасеке навсегда - разве тебе никогда этого не хотелось? Лечь в траву и вечно смотреть на проплывающие в небе облака. Купаться в озере, и не думать о том, что скоро нужно будет возвращаться назад.

Мысленно я переношусь на Пасеку. Все здесь знакомое и простое, все здесь ждет меня и все здесь греет меня любовью. Я хочу закутаться в эти вишневые облака, греться на вечнополуденном солнце и смотреть на переливающееся изумрудами озеро.

- Хотелось, - искренне отвечаю я. - Хотелось с самого первого нашего путешествия.

Не спеша вернувшись из тайников своей памяти, Паша стирает пелену со своих глаз и смотрит на меня уже серьезно и уверенно. Это уже не отеческий взгляд, это взгляд боевого товарища, прощающегося с другом перед последним боем.

- Теперь и у тебя появилась такая возможность, - твердо говорит Паша. - Сделать все сравнительно просто, но решиться... С этим у многих возникают проблемы.

С минуту он сидит молча, нахмурившись и будто бы вспоминая о какой-то утрате. Я терпеливо жду продолжения, хотя уже и сам знаю, о чем пойдет речь. Сопоставив все, что я знаю о дзынь-буддизме и о Пасеке, вариантов остается немного.

- Одна таблетка, - наконец произносит Паша. - Одна таблетка и насильственная смерть. Непременно насильственная. Не спрашивай, как это работает - я и сам не знаю. Великий говорит об этом мало, а объясняет и того меньше - он скорее дает нам практические инструкции. Видимо, дело в каком-то особенном высвобождении энергии в таком случае.

Все именно так, как я и ожидал. Любая хорошая книга заканчивается смертью главного героя. Жизнь - это тоже своеобразная книга. Мы записываем в ней памятные даты и серьезные достижения, а после эпилога закрываем ее и ставим на полку рядом с другими. Полки превращаются в стеллажи, а стеллажи - в огромную библиотеку. Эти книги редко когда читают - да и то, по большей части родные и близкие. Книг становится все больше и больше, а интерес к ним все падает. И когда-нибудь настанет день, когда усталый библиотекарь запрет все это богатство на замок и навсегда растворится в предрассветной дымке.

Не лучше ли выкрасть свою книгу и раствориться в этой дымке самому?

- И так уже уходили? - спрашиваю я Пашу. - На Пасеку?

- Уходили, - отвечает он. - Многие. Все, кто решился. Я сам проводил двоих, и каждый раз теперь вижу их на Пасеке. Они выглядят счастливыми и умиротворенными и говорят, что наконец обрели дом. Но хватит ли духа у тебя?

- Хватит, - заверяю его я. - Можешь не сомневаться.

Паша некоторое время пристально смотрит мне в глаза, и я стойко выдерживаю его взгляд. Мне кажется, что свое решение я принял уже давно, и теперь, когда все карты раскрыты, мне остается лишь плыть по течению.

Промариновав меня своим молчанием, Паша наконец расплывается в довольной улыбке. В порыве счастья он вскакивает со своего стула и лезет ко мне обниматься через стол. Его чайная чашка опрокидывается, я смеюсь и поднимаюсь ему навстречу. Остальные посетители бросают на нас недоуменные взгляды, а официант уже бежит к нашему столику с полотенцем - но все это уже неважно. Волшебные слова прозвучали, и у нас остался единственный вектор, которому мы будем следовать.

- Значит, у тебя есть какой-то план, как мы все это провернем? - спрашиваю я, когда Паша садится обратно на свое место.

- Есть, - отвечает он и принимает новую чашку чая от официанта. - Но сначала еще кое-что. Есть одна просьба Великого, которую мы должны выполнить перед уходом.

Я удивляюсь этому странному слову "просьба". Насколько я помню, раньше инструкции с Пасеки Паша так не называл.

- Что, еще один Артефакт? - интересуюсь я.

- Не совсем, - объясняет мне Паша. - На этот раз нам нужен конкретный предмет. Он важен для Великого, и это единственное, что он не смог забрать с собой после смерти. Он скучает по нему, и это омрачает всю Пасеку.

Я киваю, ловя каждое слово. Последнее задание, особенное задание. Как знать, может, после его выполнения Пасека заиграет новыми красками?

- Значит, мы знаем, что это за предмет и где его искать? - удостоверяюсь я.

- Именно так, - хитро прищуривается Паша. - Это набор опиумного курильщика, небольшой ящичек размером с обувную коробку. И найдем мы его по одному из самых известных адресов Лондона. Бейкер-стрит, 221Б - дом-музей знаменитого Шерлока Холмса.

Я смеюсь и говорю ему, что в самого детства мечтал побывать там. Нам приносят еду, и мы с аппетитом набрасываемся на традиционный английский завтрак. Уплетая сосиски, я чувствую, что никогда еще не получал столько удовольствия от принятия пищи. Тончайшие нотки вкусов отзываются во всем моем теле, будто рецепторы первый раз в жизни соприкоснулись с едой. Я с удовольствием поглощаю ненавистную мне фасоль и почти довожу себя до оргазма ломтиками жареного до хруста бекона. В голове проносится мысль о том, что именно так переживают последний завтрак приговоренные к смертной казни.

Когда с завтраком покончено, мы расплачиваемся, приложив хорошие чаевые для нашего официанта, и покидаем кафе. Уже у двери выхода я останавливаюсь как вкопанный - мое внимание привлекает девушка, обслуживающая соседний столик. Она как раз проходит мимо нас и чуть наклоняется вперед, чтобы убрать с освободившегося стола посуду. Это дает мне прекрасный шанс насладиться всеми округлостями ее тела.

Никогда раньше я не видел такой идеальной фигуры. Ее линии будто бы физически не могут принимать угловатые формы: плавность, с которой они перетекают одна в другую, заставляет усомниться в законах физического мира.

Я с нетерпением жду, когда она повернется ко мне лицом - и вот это случается. Она смотрит прямо на меня, а я не могу оторваться от этакой красоты. Ее глаза в тон форменному фартуку горят изумрудом. Веснушки делают ее лицо еще более солнечным, а под теплыми лучами ее улыбки, предназначенной лично мне, я начинаю таять, как мороженое.

Девушка будто бы вышла из самых влажных моих снов, и я боюсь даже моргнуть - чтобы не рассеять видение. Она подходит ко мне близко-близко и что-то произносит своими пухленькими губами.

Поначалу я совершенно не могу воспринимать ее голос - настолько поглотила меня ее красота. Но позже, задним числом, до моего разума доходит послание.

- Приятного вам дня и приходите еще!

Мое видение поворачивается и направляется в сторону раздаточной, но в последнее мгновение я успеваю прочесть имя на ее бейдже. Не может быть, чтобы ее звали Лаурой.

*

Все время, пока мы добираемся до Бейкер-стрит, Паша объясняет мне структуру дома-музея и план предстоящего мероприятия.

Дождь перестал: город будто насторожился и выжидает следующего нашего шага. Притихли звуки улиц, стало заметно меньше прохожих и машин. Что-то напряженное висит в воздухе - как незримый топор, готовый обрушиться на нас в любую минуту.

И есть, от чего напрячься. В этот раз наше мероприятие намного серьезнее прогулок по магазинам интимных товаров.

- Хорошенько запомни расположение комнат, - объясняет мне Паша. - На первом этаже располагается сувенирный магазин. Это твоя рабочая область. Если все пройдет хорошо, больше ничего из дома-музея не увидишь.

Я киваю. Все же очень хочется, чтобы все прошло хорошо.

- Оттуда можно попасть в небольшую переднюю с лестницей наверх, - продолжает мой спутник. - Второй этаж - это знаменитая гостиная с камином и креслами и смежная с ней комната Холмса, выходящая окнами во двор. Моя рабочая область - как раз эта комната, потому что здесь находится нужный нам набор.

Я снова киваю. Паша объясняет весь план уже второй раз, убеждаясь в том, что я запомнил его правильно.

- Скорее всего, два верхних этажа нам не понадобятся, - отчеканивает слова мой спутник. - Но тем не менее. Дальше по лестнице, на третьем этаже, располагаются комната Ватсона с окнами во двор и комната миссис Хадсон с окнами на улицу. Четвертый этаж - бывшие подсобные помещения, где теперь находятся восковые фигуры, чулан и туалет.

Я киваю в третий раз. Расположение комнат кажется простым, и я вполне отчетливо представляю себе весь дом-музей.

- Теперь твоя очередь, - говорит мне Паша. - Прогони схему мероприятий.

Я глубоко вздыхаю, концентрируясь. План изъятия набора опиумного курильщика из дома на Бейкер-стрит, конечно, не тянет на ограбление банка, но все же это мое первое серьезное преступление. И, как я надеюсь, последнее.

- Итак, шаг первый - говорю я серьезным тоном и загибаю палец правой руки. - Ты входишь в сувенирный магазин, платишь за вход пятнадцать фунтов и поднимаешься наверх. Десять минут ты осматриваешь экспонаты на втором этаже и ничего не предпринимаешь.

Теперь настала очередь кивать Паше. Вид у него озабоченный, но уверенный и спокойный. Рядом с ним я тоже убеждаюсь в том, что все пройдет гладко и без эксцессов.

- Шаг второй, - продолжаю загибать пальцы я. - Пока ты изображаешь типичного туриста, я вхожу в дом-музей и останавливаюсь у стенда с экранизациями. Подозвав продавца, я прошу его помочь мне с выбором и отвлекаю его так долго, как только могу.

Паша кивает. Он уже дал мне несколько подсказок по поводу того, что именно и как лучше спрашивать у продавца. Теперь я могу вполне сносно поддержать беседу о плюсах и минусах экранизаций книг о Шерлоке Холмсе.

- И третий шаг, - я сжимаю правую руку в кулак. - В нем есть три варианта развития событий. Если ты спускаешься вниз без рюкзака, значит, мне нужно купить какой-нибудь фильм и выйти. А потом подобрать твой рюкзак с набором внутри под окнами, выходящими во двор. Если ты спускаешься с рюкзаком, значит, у тебя появилась возможность все сделать самому, и мне остается только уйти, не вызывая подозрений. А если уходя ты покупаешь открытку с Василием Ливановым, то это говорит о том, что по каким-то причинам сейчас провернуть операцию не удастся. И мы попробуем еще раз, когда сменится персонал музея.

- Все верно, - произносит Паша, кивнув в последний раз. - При любом варианте развития событий через полтора часа мы встречаемся в гостинице и проводим разбор полетов.

Он останавливается посреди тротуара, и я следую его примеру. Что-то изменилось в Пашином лице. Озабоченность прошла, и теперь весь он будто светится решительностью.

- А теперь мы пришли, - говорит он. - Вот она, Бейкер-стрит. Сейчас, друг мой, нам придется разделиться и пойти дальше разными сторонами улицы. И пусть нам сопутствует удача. Поехали!

*

Но в музее все идет не так, как мы запланировали.

Когда я через десять минут после Паши вхожу в сувенирную лавку посетителей нет. Играет известная музыкальная композиция из советского сериала о Шерлоке Холмсе, а за кассой стоит безобидная бабушка-божий одуванчик. Чем-то она напоминает миссис Хадсон из того же сериала. Я на некоторое время останавливаюсь возле стенда с открытками и с удивлением замечаю, что Василий Ливанов изображен примерно на половине из них.

Бабушка-кассир тепло приветствует меня и предлагает свою помощь. Я с удовольствием соглашаюсь и увожу ее в заранее придуманную дискуссию по поводу различных экранизаций "Собаки Баскервилей". В глазах старушки я вижу искренний интерес. Она сама ведет меня к стенду с дисками.

Я получше рассматриваю помещение сувенирного магазина. Ничего особо интересного здесь нет: это не слишком просторное помещение с невероятным количеством дешевых китайских безделушек. Статуэтки, музыкальные шкатулки, разнообразные трубки, сборники саундтреков к фильмам, футболки, целый стенд с различными изданиями книг и конечно же шляпы Шерлока Холмса. Море шляп.

Глубоко повязнув в беседе со старушкой, я время от времени посматриваю в сторону двери в переднюю. За все время, пока я здесь, ни одного посетителя не вошло в музей, и это вселяет в меня надежду на удачное и скорое завершение дела. Может быть, Паша уже сбросил рюкзак через окно во двор. Может быть, он даже смог забрать экспонат с собой и теперь спускается вниз по лестнице. Он определенно должен скоро выйти.

Но как только в голову мне приходит эта мысль, дверной колокольчик начинает звенеть, и в сувенирном магазине появляется посетитель.

И я узнаю его. Это тот самый старичок, который вчера ночью преградил мне дорогу в "Good Vibrations". Он все так же одет с иголочки и все так же колко смотрит на все прищуренными глазами. Его походка кажется мне немного странной: в ней одновременно чувствуется напряжение взведенного курка и непринужденность беспечного туриста.

Старичок тихо подходит к кассе и медленно отсчитывает пятнадцать евро подошедшей к нему бабушке-кассиру. Я стараюсь не выдавать себя, все время стоя к старичку спиной и наблюдая за его маневрами в отражении сувенирного кофейника. Не знаю, чем может грозить нам этот нежданный гость, но лишние свидетели нам определенно не нужны.

Входной билет куплен, и старичок спокойно направляется в сторону передней, а бабушка возвращается ко мне. Я замечаю, что теперь мне не нужно искусственно поддерживать беседу, потому что престарелая поклонница творчества Конан Дойля с головой погрузилась в свой рассказ о личном знакомстве с некоторыми актерами, сыгравшими великого сыщика. Я улыбаюсь ей, вовремя удивляюсь и поддакиваю, но мысли мои заняты совершенно другим.

Этот старик и его холодный взгляд. Он второй раз встречается нам за одни сутки - может ли это быть простым совпадением? Пожалуй, вряд ли. Мы виделись с ним при таких разных обстоятельствах, что в первую очередь в голову приходит мысль о целенаправленной слежке. Но зачем? Неужели затем, чтобы помешать нам?

И тут я вспоминаю предупреждения Великого Пасечника. Дурак, как же я не подумал об этом раньше? Старик может быть одним из агентов, а скорее всего, это и есть сам М.

Привязанный к старушке, я не могу подняться и предупредить Пашу об опасности. Сердце выпрыгивает из груди, и мне с трудом удается удерживать непринужденную улыбку на своем лице. Старик уже, наверное, добрался до комнаты Шерлока Холмса. Что же делать?

Спокойствие. Спокойствие.

Сейчас лучшее, чем я могу помочь Паше - продолжать отвлекать бабушку-кассира. Что бы ни происходило наверху, свидетели нам не нужны. Мне нужно держать мою собеседницу как можно дальше от дверей, через которые Паша должен будет покинуть музей.

Сквозь фоновую музыку слышатся странные и довольно громкие звуки со второго этажа. Я внимательно наблюдаю за реакцией старушки - ничего. Кажется, она немного глуховата, и это играет нам на руку. Беседа - или, скорее, монолог старушки - продолжается, а я еле сдерживаю себя, чтобы не плюнуть на план и не ринуться наверх.

И когда нервы мои уже натянуты, как швартовы, силуэт Паши на секунду появляется у выхода. Его рюкзак при нем, но еще я успеваю заметить, что из его виска течет кровь. Дверной колокольчик провожает Пашу и знаменует конец операции. Но какой конец?

Старика я не вижу. Наверное, он все еще находится наверху. И, наверное, между ним и Пашей произошла стычка, из которой по крайней мере моему спутнику удалось выйти на своих двоих. Неизвестно только, удалось ли ему добыть нужный нам экспонат.

Весь пульсирующий от волнения и тревоги, я с большим трудом направляю нашу со старушкой беседу в сторону финишной ленты. Стараясь вести себя как можно непринужденнее, я не торопясь выбираю один из предложенных мне дисков и оплачиваю его на кассе. Доставая из кармана деньги, я отчетливо вижу, как дрожат мои руки. Но старушка не замечает и этого - видимо, со зрением у нее тоже проблемы.

Что ж, тем лучше. Мило попрощавшись, я неторопливо выхожу из сувенирного магазина, и дверной колокольчик звенит для меня в последний раз.

*

На улице я делаю глубокий вдох и резкий шумный выдох, но меня все еще бьет озноб от волнения. К счастью, бобби в старомодной форме, который стоит у входа, не обращает на меня никакого внимания, потому что в музей направляется целая группа туристов.

Стараясь как можно скорее убраться из этого места, я чуть не бегу по улице. Напряженный воздух вокруг можно резать ножом, а небо будто бы внимательно и с неодобрением смотрит на меня сквозь тучи. В глазах прохожих я читаю тревогу и подозрение - они явно догадываются о том, что случилось в музее. От меня за версту пахнет преступлением и параноидальным страхом, как в худшие моменты кислотного бреда. Надо как можно скорее добраться до гостиницы - со своей травмой Паша наверняка появится там раньше назначенного времени.

На мое счастье мимо проезжает кэб. Паша объяснял мне, что традиционные лондонские такси - довольно дорогой и не особо удобный вид транспорта, но сейчас мне глубоко плевать на все это.

Я ловлю его нервным махом руки и чуть не с разбега запрыгиваю на заднее сиденье. А зря - ведь сиденье совсем не такое мягкое, как мне представлялось. Я бросаю темнокожему водителю название гостиницы, и мы тут же трогаемся с места.

В машине безопасней. Я тяжело дышу и стараюсь отвлечься, осматривая внутренности традиционного британского такси. Снаружи оно выглядит так, будто прибыло из другого времени, и кажется скорее музейным экспонатом, чем транспортным средством. Но внутри все вполне современно, хоть и не совсем удобно. Жесткие и маленькие задние сиденья находятся друг напротив друга. В принципе, здесь могут поместиться пятеро взрослых человек, но в таком случае ноги девать будет совсем некуда. На полу лежит пестрый коврик - небольшой, но совсем домашний. Цвета для оформления внутренностей кэба выбраны строгие, исключая, правда, поручни и ручки дверей - они выделены ярко-оранжевым.

Но сейчас все мое внимание занимает планшет на передней панели машины. Видимо, обычно он используется в качестве навигатора, но в данный момент на его экране какой-то черно-белый фильм. Присмотревшись повнимательней, я с удивлением осознаю, что это кадры из советского фильма про Буратино. Сейчас там идет фрагмент, в котором главный персонаж пляшет на сцене в костюме петуха. Звука нет, или я просто не могу расслышать его через стекло, отделяющее пространство темнокожего водителя от задних сидений. На экране Буратино скидывает с себя часть костюма и от петуха на нем остается лишь маска. Это кажется мне смутно знакомым, как и фигура негра-водителя. "Do you like hurting other people?" гласит появившаяся над Буратино надпись, и весь экран заливается яркими кислотными цветами.

- Что за хрень?.. - шепчу сам себе я, и тут в моих ушах взрывается телефонный звонок.

Это сильно измененная и покоробленная мелодия "Полета шмеля", но я не помню, чтобы ставил себе такой рингтон. Вытаскивая телефон из кармана, я нажимаю на кнопку ответа, чтобы поскорее прекратить этот ужасный звук.

Звонит Оля, и она явно не в себе. Голос дрожит и срывается, а фоновые звуки будто купаются в стенаниях и плаче.

- Что случилось? - спрашиваю я как можно отчетливей.

В ответ мне лишь стоны и всхлипывания. Оля совсем не может себя контролировать. Тревога моя возвращается новой волной, и озноб снова охватывает все мое тело. Я трясусь и покрываюсь липким холодным потом.

- Игорь... Игорь... - наконец выдавливает из себя она. - Его больше нет.

Острый гвоздь вонзается в мой мозг. Я открываю рот, но первое время физически не могу что-либо произнести. Меня будто парализовало.

- Как?.. - слышу я свой собственный хрип. - Как?

- Ты знаешь... - пытается совладать с голосом Оля. - Ты же знаешь, он часто принимал...

- Я знаю, - отрезаю я грубо.

- Передозировка, - обреченно выдыхает она, и плач ручьем льется на меня из трубки.

Страх и боль сливаются у меня с изображением Мальвины на экране планшета. Ее большие глаза похожи на последний взгляд жертвы удушения. Ее печальный и чувственный рот напоминает о кривой ухмылке утопленника. Она смотрит на меня с сочувствием и, кажется, слышит полные ужаса стоны, доносящиеся из телефонной трубки. Фильм снова стал черно-белым, но что-то подсказывает мне, что волосы у Мальвины рыжие, а платье - зеленое.

И она говорит со мной.

- Мы те, кого Пасечник называет агентами, - ее голос снова возникает во мне, минуя органы слуха. - Мы те, кто пытается уберечь тебя и таких, как ты, от самого ужасной ошибки в вашей жизни.

Мальвина плавно, будто в замедленной съемке, моргает. Безудержный плачь Оли эхом отзывается во всем моем теле.

- Дзынь-буддизм не ограничивается Пасекой, - продолжает черно-белая девочка с экрана. - Он намного больше, обширнее ее. Дзынь-буддизм - это не религия, это особый взгляд на мир вокруг. Подумай только, истинному дзынь-буддисту открыт весь мир и двери всех его церквей, а ты хочешь запереть себя в одном, пусть и красивом храме?

Плач Оли превращается в монотонный вой. Мальвина покрывается рябью, а гвоздь в моей голове входит все глубже в мозг.

- Да, Пасечник был истинным дзынь-буддистом, - говорит девочка. - Он искренне любил и глубоко чувствовал свою веру. Но старик совершил ошибку: однажды он решил воздвигнуть храм над своей верой, и создал Пасеку. Он хотел, чтобы его вера обрела дом, и чтобы никто снаружи не мог прикоснуться к ней.

Я чувствую у себя под носом что-то теплое. Это неуверенная струйка крови вырвалась из моей правой ноздри. Оля продолжает душераздирающе выть в трубку, гвоздь в мозгу сковывает меня, а Мальвина скрывается за ширмой искривленной полосы помех.

- Но он забыл, - слышу я ее голос, - что взаимодействие с внешним миром есть движение и развитие. А вера без развития становится религией. Пасека стала храмом для дзынь-буддизма. И, как любой храм, она в конце концов извратила веру и ввела своих детей в заблуждение.

Оля срывает свой голос, и в трубке раздается протяжный хрип. Я хватаюсь руками за голову и сжимаю ее так сильно, как только могу. Капли крови падают на пестрый ковер под ногами, а Мальвина завершает свою черно-белую речь.

- Переход в Пасеку, - говорит она, - это не избавительная смерть мученика, это жестокое и кровавое жертвоприношение мертвому человеку.

Олин голос становится похожим на крик животного, а Мальвина прорывается ко мне сквозь помехи. Я кричу, чтобы заглушить их обеих, кричу так, как никогда не кричал. Темнокожий водитель оборачивается, и я наконец узнаю его лицо.

- Чарли-Чарли? - спрашивает он обеспокоенным голосом.

Вконец обессилев, я падаю на окровавленный ковер кэба. Его пестрые переливающиеся узоры глядят на меня укоризненно. Я с трудом дожидаюсь момента, когда крик поглощает меня полностью, и окончательно теряю сознание.

*

Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я упал в обморок. И не знаю, как именно я оказался у дверей отеля.

Все это время я будто бы нахожусь в непроглядном тумане. Растворяясь в нем, я и сам становлюсь его частью. В таком состоянии я не чувствую ничего и не думаю ни о чем. Потому что единственное, что может туман - это быть туманом.

Но в какой-то момент часть дымки сахарной ватой отрывается от общего тела, и мало-помалу я узнаю в этой части себя. У меня появляется сердце, и я чувствую его биение. Потом появляется кожа, и я начинаю чувствовать холод. Со зрением возникает и образ отеля, перед которым я стою. А со слухом в мое тело приходит шум улицы.

В конечном итоге, ко мне возвращается способность мыслить, и я, наконец, могу осознать себя человеком.

Я смотрю на крыльцо гостиницы и пытаюсь понять, что же со мной произошло. Видимо, я стою здесь довольно долго, потому что швейцар на входе уже начинает косо на меня поглядывать. Люди вокруг меня будто не замечают моего присутствия. Они ловко обходят меня, чтобы войти или выйти из отеля, а в мою голову приходят мысли о призраках.

Дальше стоять на месте невозможно. Делая первый шаг, я понимаю, насколько затекло все мое тело. Швейцар с подозрением смотрит на то, как я прохожу мимо него в недра гостиницы. Мои глаза еще слишком чувствительны после трансформации, и яркое освещение заставляет меня закрываться от него ладонью.

В холле отеля администратор с искренней заботой спрашивает меня, все ли в порядке. Видимо, я чересчур бледен. Выдавив улыбку, я говорю ему, что просто плохо адаптируюсь к климату и был бы рад сейчас немного отдохнуть.

Поднявшись на слишком медленном лифте, я подхожу по коридору к двери нашего номера. В голове гудит, как после хорошей пьянки, а перед глазами то и дело мелькают крупные разноцветные пятна. Я думаю о том, как же все-таки некомфортно быть человеком.

Проведя картой-ключом по магнитной полосе, я замечаю на двери следы крови. Значит, Паша уже вернулся.

*

Я действительно нахожу его внутри. Он сидит в кресле напротив входа и прижимает к своей голове окровавленное полотенце.

Выглядит он неважно. На правой скуле ссадина, разорван рукав рубашки, а взгляд говорит о том, что пережитые события оставили на нем серьезных размеров шрам.

- Где тебя носило так долго? - резко говорит Паша, увидев меня.

Он вскакивает с кресла и начинает суматошно носиться по комнате, собирая вещи в рюкзаки. Для него это представляется трудной задачей - ведь одна его рука все еще занята полотенцем.

- Я не знаю, - честно отвечаю я и взглядом слежу за всеми манипуляциями Паши. - Как ты себя чувствуешь?

- Сам не видишь? - говорит он, показывая на полотенце. - Петух в голову клюнул.

Паша явно не в себе. Мне кажется, я никогда не видел его в таком состоянии. Для меня Паша всегда был эталоном спокойствия и выдержки, и теперь его паника вгоняет меня в ступор.

- Все пошло не по плану, - качает головой мой спутник. - Совсем не по плану, но все это мелочи. Главное - что дело сделано, и набор теперь у меня. Осталось только эффектно разойтись с полицией.

Вещи почти собраны. Два рюкзака - мой и Пашин - стоят посреди комнаты, готовые к экстренной эвакуации. Я смотрю на них без особого участия, ведь у меня вовсе нет желания куда-то бежать.

- Мне кажется... - начинаю я. - Я хочу сказать тебе кое-что важное...

Но Паша меня не слышит. Он с ожесточением бросает полотенце куда-то в угол и снимает с себя рубашку с пятнами крови.

- Все произошло мгновенно, - рассказывает он. - Как только все посетители ушли из комнаты Холмса, я схватил набор и засунул его в рюкзак. Вроде бы, прошло все чисто. Нам повезло, потому что набор находился в слепой зоне камеры видеонаблюдения.

Паша направляется в ванную комнату, чтобы тщательно промыть рану и избавиться от следов крови на руках и шее. Свой рассказ он продолжает оттуда.

- Но, когда я уже направляюсь обратно, на лестнице меня встречает какой-то старик, - голос его скачет, когда вода попадает на рану. - Весь такой напомаженный, франтоватый - похожий на престарелого пидора. Сначала я не обратил на него никакого внимания, потому что дело уже было сделано, и в свидетели старичок явно не метил. Но зря.

Паша высовывается из ванной комнаты и показывает мне уродливую рану на голове. Кровь, кажется уже перестала, но не удивлюсь, если выяснится, что у моего спутника сотрясение мозга.

- Видимо, это один из агентов, - продолжает свои процедуры Паша. - Уйти от него мне, как видишь, удалось - но впредь надо быть осторожней. Я сомневаюсь, что нанес ему серьезные травмы, и агент может появиться снова.

В голову мне приходит невеселая мысль. Великий Пасечник явно не рассказывал Паше об М, иначе мой спутник точно догадался бы сопоставить факты. И что это такое: вероломство или хорошо просчитанный план? Может быть, предполагалось, что об опасности Паше должен был сообщить я?

- Теперь нам надо валить, - уверенно говорит Паша, выходя из ванной и надевая свежую рубашку. - Набор на всякий случай я положил в твой рюкзак. Если по дороге нам встретится агент, мы разделимся и заставим его выбирать, за кем гнаться. Памятуя нашу недавнюю встречу в музее, он обязательно выберет меня. Таким образом, мы обеспечим сохранность нашего трофея.

Паша закидывает за спину рюкзак, а второй подает мне. Мы оставляем номер отеля в поруганном состоянии: особенно это касается кровавого полотенца в углу, а также бесчисленных капель крови на ковре посреди комнаты и, наверняка, в ванной.

В целях осторожности Паша настаивает на том, чтобы мы спустились на первый этаж по лестнице. Он заметно нервничает, и его поведение больше похоже на лихорадку. А я наоборот, холоден и спокоен, как никогда. Мне кажется, что, оторвавшись от тумана и с успехом вернув себе человеческий облик, я все еще сохранил часть той дымки где-то глубоко внутри себя.

Едва заглянув в холл гостиницы, мы замечаем двух полисменов, активно общающихся со старшим администратором. Кажется, идея эффектно разойтись с полицией наткнется теперь на некоторые препятствия.

Решение само приходит к нам в руки. Кучная группа туристов, громко разговаривающая и смеющаяся, как раз сейчас направляется в сторону выхода из отеля. Ловко затерявшись среди них, мы с Пашей удачно пересекаем весь холл гостиницы и наконец оказываемся на свежем воздухе.

- Это следовало предусмотреть, - сокрушается Паша. - Агент вполне мог донести на нас в полицию, и теперь они знают, как мы выглядим.

Он смотрит на меня большими, красными от напряжения глазами. Вид у него совсем больной, но сдаваться он явно не собирается.

- Нам следует разделиться, - говорит он мне. - Так шансов у нас станет вдвое больше. Я не думаю, что полиция успела проинформировать аэропорт, так что попробуем прорваться. Твой билет лежит у тебя в рюкзаке, и надеюсь, мы встретимся с тобой в самолете.

Я киваю. Налетевший порыв ветра треплет моего спутника по волосам и по нечесаной бороде. Взгляд его на минуту светлеет, и в его глазах я снова могу видеть спокойствие и уверенность в выбранном направлении. В его кустистой бороде я различаю улыбку - искреннюю и печальную. Паша протягивает мне руку, и я с силой сжимаю ее в своей.

- Если что, - произносит он, - мне было очень приятно путешествовать с тобой, чувак. Может быть, в этот раз я и сам дойду до конца.

Мы в последний раз смотрим друг другу в глаза и расходимся в разные стороны. Паша идет вдоль дороги туда, где совсем недавно мы видели паб с неблагозвучным названием "Hung, Drawn & Quartered", а я направляюсь в сторону Тауэра.

Погода в городе меняется. Сильные порывы ветра совершают набеги на прохожих, а лиловое небо уже почти задевает своими тучами небоскребы. Где-то вдали гремит гром, и встречные с опасением поглядывают на нависшую над ними угрозу.

Какая-то странная мысль о том, что я уже больше никогда не увижу Пашу, заставляет меня остановиться и посмотреть ему вслед.

Я замечаю его вдалеке, совсем уже у конца улицы. Яростно размахивая руками, он бежит сломя голову от двух преследующих его полицейских. Кажется, это те же самые бобби, которые расспрашивали о нас старшего администратора гостиницы. Уже через секунду мой недавний спутник скрывается за углом улицы и уже больше никогда не показывается в моей жизни.

В немом оцепенении я разворачиваюсь и продолжаю свой путь по направлению к Тауэру. Никто из прохожих не обращает на меня никакого внимания, и даже стоящие вниз по улице полицейские слишком заняты подготовкой к неизбежному ливню, чтобы заметить меня. Я иду невидимый и бесплотный и ускоряю свой шаг вместе с лондонцами, спешащими укрыться от надвигающейся бури.

Со вторым сокрушительным раскатом грома ко мне внезапно возвращается чувствительность, и я замечаю, что уже давно с силой сжимаю челюсть. Мышцы болят так, что безумно ноют виски, а зубы кажутся стертыми до основания. Сухая корка спекшейся крови все еще ощущается под моим носом, а руки мои сжаты в кулаки с такой силой, что уже побелели костяшки на пальцах.

Мне не без усилий удается расцепить свои челюсти и разжать кулаки. В этот момент из моей правой руки что-то падает на асфальт, и мне приходится остановиться. Вернувшись назад и склонившись над предметом, я узнаю в нем маленькую желтую таблетку. Она немного деформировалась от напряжения моих кулаков, а на крыльях "пчелки" заметны запекшиеся капли Пашиной крови.

Я подбираю таблетку и продолжаю свой путь к знаменитому замку.

Третий раскат грома знаменует начало дождя. Сейчас он еще робкий и нерешительный, но в небе ясно читается его превращение в ливень. Буря неминуема, как и финал моей истории. Мне осталось только выбрать, как и где она закончится.

У самого Тауэра я сворачиваю направо, туда, где расположено приютившее нас сегодня утром кафе. Некоторые из туристов тоже бегут сюда, опасаясь промочить под дождем свои дорогие фотокамеры. Я все еще остаюсь невидимкой.

При входе в кафе я делаю остановку, стираю с лица капли дождя и осматриваюсь. За тем самым столиком, где совсем недавно сидели мы с Пашей, я замечаю знакомый мне костюм-тройку. Старик сидит совершенно спокойно и с оттопыренным мизинцем держит на весу чашку чая. Я совсем не удивлен своей встречи с ним.

Опасаясь смотреть ему в глаза, я отворачиваюсь и медленно прохожу весь зал, направляясь к уборной.

*

И вот я здесь.

Стою перед дверью с внутренней стороны уборной и жду своего часа. За дверью, шагах в десяти, уже приближается ко мне мой убийца. Он не торопится, чтобы не привлекать лишнего внимания, но я чувствую, как ему хочется поскорее закончить дело. И я его не виню. Я ведь тоже давно уже созрел для этой встречи.

Я уже слышу его шаги в коридоре. Делаю глубокий вдох и медленный шумный выдох. Рука, в которой я держу рюкзак, больше не дрожит от перенапряжения. В рюкзаке лежит старый потрепанный сундучок с колбами внутри - набор опиумного курильщика девятнадцатого века. В левой руке у меня зажат последний подарок Паши - небольшая желтая таблетка в форме пчелы. Наверное, я первый раз в жизни уверен в правильности своего выбора.

Дверь медленно открывается, и я снова вижу ледяной взгляд М, проникающий во все глубины моего разума.

Все в моем оппоненте по-прежнему идеально: дорогой костюм-тройка, шейный платок, ровный пробор седых, но ухоженных волос и аккуратные усики, напоминающие о Кларке Гейбле. Его рот искривлен во властной полуухмылке, и во всем нем чувствуется, насколько приятно ему будет меня убивать.

Не отрывая от меня взгляд, он тянется рукой в нагрудный карман пиджака и медленно достает оттуда небольшой складной армейский нож. Я уже вижу его рукоятку, когда движение руки старика вдруг обрывается. Он замирает, будто внезапно вспомнив о чем-то, а его лицо превращается в маску. Он двигает челюстями, будто пытается пережевывает что-то жесткое - и в следующее мгновение молча падает на пол.

Я с изумлением смотрю на это, провожая падение старика взглядом. Очутившись на полу, мой оппонент поспешно закрывает глаза и начинает тихо хрипеть. Рядом с ним начинает образовываться аккуратная лужица крови.

Я поднимаю взгляд и вижу, что в дверном проеме стоит официантка Лаура. Она все так же прекрасна, и лишь несколько красных пятен на изумрудном фартуке девушки отделяют ее от идеала. Лаура делает шаг вперед и закрывает за собой дверь.

- Времени мало, - говорит она и показывает на старика большим кухонным ножом, который блестит у нее в руке.

Я киваю и покорно встаю на колени рядом с умирающим стариком. Время пришло, и пути назад не будет. Я сделал свой выбор и должен идти до конца.

Раскрыв свою ладонь, я некоторое время внимательно смотрю на желтую таблетку, а потом уверенно запихиваю ее в раскрытый рот старика.

Лужица крови все растет, и скоро доберется до двери уборной. Лаура с нетерпением смотрит то на меня, то на умирающего. Нож в ее руке мог бы вселить ужас в любого вменяемого человека.

Я закрываю рот старика, и рефлекторным движением он сглатывает таблетку. Глаза его открываются: в них я вижу отблеск быстро тающего льда и два отражения - свое и Лауры. Мы молча ждем с минуту, и когда лед окончательно растоплен, старик закрывает глаза.

Переглянувшись, мы затаскиваем его тело в ближайшую кабинку, кладем рядом с ним рюкзак и тщательно стираем за собой следы.

Буря все-таки разразилась над городом, но она меня ничуть не страшит. Ее ливень омоет все улицы и площади, и очистит застарелый воздух монаршего приюта. К вечеру, когда гроза утихнет, можно будет насладиться солнцем, сонно выглядывающим из-за туч лишь затем, чтобы вскоре исчезнуть за горизонтом.

Мы с Лаурой идем по дождливой улице, и все вокруг кажется мне рыже-зеленым. Мой новый наркотик держит меня за руку, и мне он нравится больше, чем желтые "пчелки".

Передо мной открыт весь мир и двери всех его церквей, потому что я исповедую дзынь-буддизм. Его учение и молитва сводятся к одному-единственному звуку, в нем не надо никому поклоняться и можно искренне говорить "да и хуй с ним".