В качестве альтер эго предлагаю Монопьесу Евгения Гришковца
"КАК Я СЪЕЛ СОБАКУ"
МОНОДРАМА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Р а с с к а з ч и к - молодой человек лет тридцати-сорока, одет в морскую форму, чаще держит бескозырку в руках, иногда надевает ее на голову.
Текст можно дополнять собственными историями и наблюдениями. Те моменты, которые особенно не нравятся, можно опускать. Эту историю желательно рассказывать не меньше часа, но и не более полутора часов.
На сцене много канатов, разных морских атрибутов, ведро с водой и тряпка. В центре стоит стул.
Р а с с к а з ч и к.
Бывают такие моменты в жизни ну, например, приходишь домой чуть позднее, чем обещал, в смысле - обещал прийти в девять, а пришел в одиннадцать: не позвонил, не предупредил, ну вот, заходишь, начинаешь извиняться, ну, мол.: А тебе говорят: "О, да ты еще и выпил, да ты пьян". А ты не пил, то есть вообще! И говоришь: "Да нет, мамочка (или кто-нибудь другой), Бог с тобой, я не пил:" - и тому подобное. И вдруг ловишь себя на мысли, четко понимаешь, что ведешь себя как пьяный, то есть, чем больше ты оправдываешься, чем больше возмущаешься - тем больше ты похож на пьяного, причем ты уже и это понимаешь, но все равно поделать ничего нельзя. "Ну, признайся, что выпил, да и иди спать, чего надрываться-то", - говорят. "Да не пил я, не пил:" - сквозь зубы процедишь, махнешь рукой и пойдешь, действительно, спать, а чего еще делать-то. И обижаться не на кого, потому что точно, как пьяный:
Это я говорю для того, чтобы было понятно, что я сам не понимаю причины, почему я это все буду сейчас рассказывать; кажется, что причин много, а как только называешь одну из них, так тут же и понимаешь, что это не та причина, или она не основная, или вообще:. То есть будем считать, что все, что я рассказываю, - это я рассказываю без причины, ну а вы: вы слушаете по той причине, что пришли послушать, или просто - деваться уже теперь некуда, или по какой-нибудь своей причине. Не знаю:.
Я расскажу о человеке, которого теперь уже нет, его уже не существует, в смысле - он был, раньше, а теперь его не стало, но этого, кроме меня, никто не заметил. И когда я вспоминаю о нем или рассказываю про него, я говорю: "Я подумал: или я, там, сказал":. И я все подробно помню, что он делал, как он жил, как думал, помню, почему он делал то или другое, ну, там, хорошее или, чаще, нехорошее:. Мне даже стыдно за него становится, хотя я отчетливо понимаю, что это был не я. Нет, не я. В смысле - для всех, кто меня знает и знал, - это был я, но на самом деле тот "я", который сейчас это рассказывает, - это другой человек, а того уже нет и у не-го уже нет шансов вновь появиться:. Короче, мне пришлось, или довелось, служить три года на тихоокеанском флоте:. Вот какой был человек.
Пауза.
Я помню, как мы ехали от станции "Тайга" до станции "Владивосток" на почтовопассажирском поезде семь дней. Мы ехали медленно, стояли у каждого семафора, и я был благодарен железнодорожникам за эту маленькую отсрочку:. Мы ехали:, и вот интересно, можно ехать хоть куда, на восток, на юг, на север, и все время один и тот же пейзаж, в смысле, он меняется, конечно, но остается ощущение, что он один и тот же: это не очень густо растущие березы, такие равномерно расставленные бело-черные деревья, везде:. Ну, в общем, тот пейзаж, глядя на который русский че-ловек обязан сказать: "Боже: какая красота!" Выглядит это так: русский человек проснулся, выходит из еще спящего купе в коридор вагона, у него, вот так, висит на плече полотенце, в руке зубная щетка с уже надавленной на нее пастой, он слегка ос-леплен утренним светом (в купе было темновато), останавливается у окна, вот так, держась за поручень. В коридоре стук поезда сильнее. Кто-то цедит воду из титана. Поезд: тудук-тук-тук, тудук-тук-тук. Проснувшийся: "Вооо, а где мы едем-то?" Чело-век с кипятком в чашке, сосредоточенно качаясь, медленно идет и из-за этого качает-ся еще сильнее, говорит: "Да кто бы знал:" Проснувшийся: "Да?! Ну, все равно, ка-кая красота:!" Тудук-тук-тук, тудук-тук-тук:
Нас везли два морячка, они одеты были в белую парадную форму и очень следили за своей внешностью. Оба маленького роста, у одного были усы, которые он очень любил и явно гордился ими, но разглядеть их можно было не сразу, а при желании нетрудно было и пересчитать все волоски у него на верхней губе, а другой был, мне почему-то запомнилось, из Тамбова, у него были кривые ноги и, вот здесь, значок "За дальний поход". Они выходили на каждой станции и прогуливались по перрону с кассетным стареньким магнитофоном, поглядывая по сторонам, в смысле - смотрят на них или нет. Ага: смотрят! Очень хорошо! Я тогда удивлялся, как у них на затыл-ках держатся бескозырки, очевидно - они должны были упасть, но они все-таки висе-ли:. Безо всякой дурацкой метафоры, висели, как нимбы:. Я только потом узнал, как они держатся: бескозырки. И что нет никакого секрета, они просто сами держат-ся, и все.
Морячки были забавные:. Мы лезли к ним с расспросами, что да как, а они охотно рассказывали как:: "Ну, мы через пролив Лаперуза прошли, потом пошли в Камрань, там стояли:, потом пошли к Новой Зеландии, но там схода не дали, а в Австралии сход давали, но ходили только офицеры и:"
А я думал: "Ееелки зеленые: ведь я учил в школе английский язык:. Зачем?" Ну были страны, в которых на этом языке говорят, ну была Европа, ну там где-то: Париж, Лондон, там, Амстердам, ну были и были, и Бог с ними со всеми:. Мне-то что? Они иногда смутно тревожили тем, что они все-таки, вроде, существуют:, но конкретного желания не вызывали. Мир был огромным, книжным:.
А эти морячки побывали, Бог мой, - в Австралии, Новой Зеландии.: И мне предстоит то же самое, вот наденут на меня такую же форму.: И вот-вот, уже скоро, поезд довезет нас до Владивостока, а там еще чуть-чуть - и какое-то море, какие-то страны:. Неохота!!!! Потому что, хоть я и не знал ничего конкретно, но подозревал, что, ну конечно же, все там как-то не просто так, Австралия, Новая Зеландия, а там еще что-то такое, основное, чего мне знать не хочется, чего я боюсь, чего я очень бо-юсь и что очень скоро начнется: обязательно:.
Это так же как, ну.: Как:. Помните, лет пятнадцать-семнадцать назад показывали, с большой помпой, а перед этим много говорили, дескать, впервые в кинотеатрах страны настоящий фильм ужасов - "Легенда о динозавре". Билеты было реши-тельно невозможно купить, фильм показывали по две недели в кинотеатрах с широкими экранами. У касс была давка: Я ходил три дня подряд, простаивал по часу и, убедившись в том, что сегодня, увы: шел к выходу из кинозала и ждал окончания сеанса. Из зала была чуть-чуть слышна особенно громкая музыка и еще что-то: А потом выходили люди, и я всматривался в их лица. Они уже видели:! Они уже ис-пытали это! Они выходили и как-то отличались от остальных, они двигались как бы замедленно, как в видеоклипах, неся неизвестное мне знание, которое я тоже приоб-рету, которого боюсь, но которое надо:, обязательно. А они уже что-то такое пере-жили, уже знают:. Я хотел увидеть это в их глазах:. Я уважал их и понимал, что даже не могу заговорить с ними:. А потом, в пятницу, я и сам посмотрел это кино:. Ну вот, посмотрел:. И вышел: и поехал домой:
Но тут было дело посерьезнее, здесь было:. Это как, знаете:. Идешь в школу, темно, потому что зима. Все очень знакомо, все звуки мешают жить. Ну, вот такая тропиночка по снегу, деревья, снег. Впереди маячат другие бедолаги, какие-то мамы дергают вялых первоклассников. Снег, ветки, холодно.
Ты идешь, вот так, ну, чтобы руки не касались рукавов, а сквозь ветки и снег на втором этаже светятся три окна. Светятся таким ядовитым, особым светом. Это кабинет русского языка. И сейчас будет сразу два урока русского подряд::. И ты идешь, но это хуже всего, это горе, это нестерпимая:
И ведь ты все выучил, и уроки сделаны, и, в общем, бояться нечего. Но:. Эти три окна:. И в голове проскакивают разные варианты того, как этого можно избежать, и мысли о том, как было бы здорово, если бы:, или о том, что пацаны из 48-й школы рассказывали, как они:. Но ты идешь:. Ужас:.
Просто ты еще не знаешь, что учительница тебя ненавидит. Нет, не потому, что ты такой или сякой. А просто она тебя сильно не любит. Ты еще не догадываешься, что тебя могут не любить, ну потому, что ты еще:.
Ооох:
А мы ехали, ехали.: Мимо Байкала. Мимо Байкала ехали долго, потом еще ехали: Город Улан-Удэ:
Вот интересно, какой-нибудь москвич говорит какому-нибудь иностранцу: "Даа: Байкал - это наша гордость, это озеро самое большое, глубокое, там столько-то процентов всей пресной воды мира, там омуль:!"
Какой Байкал? Да до него дальше, чем до Африки:. Намного дальше:. А школьники в Хабаровске пишут сочинение в девятом классе "Петербург Достоевского". Какой Петербург? О чем вы? Семь часов разницы между этими городами, и березы:, много:, много:, много берез.
Кстати, если много раз произнести слово "много" ("много", "много", "много":) - то оно распадется на звуки и потеряет смысл:, и так любое слово. Особенно имена быстро распадаются:. Но это так:
Мы спрашивали морячков о том, как служить, ну, в смысле.: Ну, как бы: страшно или нет, сильно ли.: Ну, понятно.: Но спрашивали как бы без особого интереса, как бы так.: А те говорили: "Неее, щас служить нормально - пионерский лагерь, вообще нормально, пальцем никто не:, не ссыте. Вот мы служили - это да.: Тогда было, да: Серега, скажи, щас-то - пионерский лагерь. Неее - нормально: Только, главное, на Русский остров не попасть, а так - нормально:
Я как-то сразу запомнил и заволновался: "Так, главное - не попасть на Русский остров, потому что туда не стоит попадать, а если туда не попадешь, - все будет нормально". Но почему-то в то, что все будет нормально, не очень верилось:
Мы приехали во Владивосток рано утром, было еще совсем темно, и в воздухе висел туман:, даже не туман, а как бы маленький дождик, но такой мелкий и который не падает, а буквально висит в воздухе. Он был удивительно освещен прожекто-рами вокзала и порта, которые во Владивостоке рядом, и страшно холодным. Но мне так и не пришлось увидеть Владивосток днем, уже через три часа меня везли на катере на Русский остров.
Пауза.
Катер шел тихо, в смысле не шумел, и все сидели молча, все молчали, и даже те, кто сопровождал нас, - тоже молчали. Так - шш-шш-шш - шелестела вода. Никто не вертел головами, не смотрел по сторонам, все как бы замерли:. Страшнооо.
А морячки, которые нас везли, были забавные, мне они казались тогда такими:. А потом они слились с сотнями таких же точно, в смысле так же точно одетых:. Но те мне запомнились: такие забавные. (В этом месте лучше показать картинки или фотографии моряков или изобразить, какими они бывают и что они делают.)
Представьте себе - вы проснулись однажды утром, а вы - гусар. То есть на-стоящий гусар. У вас такая специальная шапка - кивер, с такой длинной штукой. У вас такой ментик, с безумным количеством пуговиц и шнурочков, штаны, сапоги, шпоры:, вот здесь - сабля, и конь. Такое большое животное - конь.
И при этом вы все уже знаете: как ездить на коне, как рубить саблей, как все устроено, к какому полку вы приписаны, какое у вас звание, и, что еще страшнее, - вы помните былые бои и дерзкие вылазки:. Но при этом вы очень удивлены всему этому. Так как только что проснулись, а тут такие дела:.
И вот так, все три года, я почти каждое утро думал, и чем дольше служил, тем сильнее думал: "Я матрос! Настоящий! Такой как в кино, и даже еще более настоящий. Просто, матрос на корабле, вот такой:"
Этого не может быть! Это невозможно!
Даа.. а:.
А на Русском острове было:сильно. Там было: сильно.
Я не могу смотреть, как ведут в школу 1 сентября первоклассников. Это про-сто ужасное зрелище. Чаще всего бывает: разная погода. Дождь или солнце - это неважно. Нарядная мама ведет чистенького, в новом костюмчике, еще не школьника, еще: маленького такого мальчика. Тот не вихляется, он несет букет срезанных ба-бушкой на даче цветов, которая еще вчера плакала, дескать, вот как время бежит, вот наш, ну, я не знаю, Сашенька уже и в школу:. А он идет с этими цветами, глаза без выражения, и чего-то там себе соображает. Вот приводят его к школе, там много людей, первый звонок. И там его оставляют:. Учительница первая моя:. Алевтина Петровна или Зинаида Николаевна:. А потом мальчик приходит из школы: такой странный:.
Родители спрашивают: "Ну как?"
А чего "как"? (Это не мальчик говорит, это - я говорю.) Чего "как"? Да точно так же! В точности. Вы же там сами были. Вы же:. Так что не надо:. Знаете же:.
А классе в седьмом-восьмом у вас появлялся, как из другого мира, учитель истории, такой свободный, такой другой:. С ним можно было как-то неожиданно по-говорить, или, когда он был тобой недоволен, было обидно, с ним можно было:. То есть ты стоишь в туалете, писаешь, и он вдруг зашел и тоже пописал. И это как-то не укладывается в голове:. Ну, в общем, хороший человек! Но потом его как-то не принимал коллектив, а он был бесконфликтный, его "съедали", или какие-то странные слухи:, или он женился как-то неудачно:. В общем, он исчезал, как какие-то непонятные возможные возможности, а вместо него приходила:. Понятно.
А на Русском острове было сильно:.
Нас там встретили офицеры и прочие другие люди. Офицеры считали себя аристократами и поэтому не матерились:. Никогда! Они просто так говорили:
- Здравствуйте, мля, товарищи матросы, мля! Я знаю, мля, что вам, мля, сейчас, мля, тяжело и трудно, мля! Это потому, мля, что вы, мля, думаете о доме, мля. (Они не матерились, просто губы сами прошевеливали нужные уточнения.) Так вот! Вы думаете, что дома у мамки было вам лучше. Так вот - вы ошибаетесь, мля. Теперь и надолго, мля, кроме нас, мля, у вас, мля, никого, мля, роднее, мля, нет, мля. А чтобы не думать о доме, мля, нужно иметь три простых мужских желания! Это - пить, есть и спать! Поэтому мы будем давать вам мало есть, пить и спать. Мля.
Они исполнили это в точности! И действительно, стало как-то легче, но потом, потом.
Они говорили, в смысле офицеры:
- Китайский снаряд летит сюда тридцать секунд - вы должны успеть защитить Родину. (Очень громко.)
Мы были не против. Мы вообще не были : против. Нам нужно было одеться очень быстро, чтобы защитить Родину, - мы одевались. Только никто не боялся китайского снаряда, все страхи были рядом:, тут.
Я отлично могу понять офицеров. Они каждое утро выходили и видели нас, стоящих в строю. И было видно, что они хотели бы видеть нечто другое, а тут мы, в смысле конкретные такие, а еще узбеки, таджики, киргизы, ну, в общем, мы. Они, офицеры, когда поступали в училища, наверное, думали: командир на мостике - и та-кой гул, флаг и гюйс поднять - и все так торжественно, и флаги, и чайки, и эге-гей ээ: э! А тут мы, вот такие:. И с этим ничего не поделаешь.
И мне становилось стыдно за то, что я вот такой, а не другой, и понимал, что виноват, причем во всем:.
Там, на Русском острове (во, название), все было - ритуал. Все было проду-мано, и во всем была видна традиция. Издавна. Всегда! Но самым грандиозным действом был - "перессык"!
Для участия в этом ритуале нужно было, ну: мм-м: попасть на Русский остров:. Попасть.
В общем, в шесть ноль-ноль включался гимн по радио, громко, это значило - пора вставать. Мы вставали - очень быстро, одевали - очень быстро - ботинки, трусы на нас уже были, и очень быстро мы бежали на улицу, где улицы никакой не было, а был туман, который я уже описывал. Мы бежали поротно, а все шумело и орало: "Быстрее, мля, вы че..е..е. А!? Вы ма:.а:. И:. Бегом:, еще бегомее, падлы, мля а:а:а". А мы бежали, бежали. Все такие коротко, клочковато постриженные, с чер-ными шеями, разноцветные, в мятых, длинных синих трусах. Бежали к морю.
Там, на берегу, был невысокий обрывчик - метра четыре-пять высотой. Он нависал над морем почти по прямой. И там могло встать одновременно человек триста. А вдалеке, в темноте, - было темно, шесть утра все-таки, - был виден город Владивосток, которой я так ни разу днем и не увидел. Он светился вдалеке. Огоньки, огоньки:. И я думал, мне бы там домик, как у кума Тыквы, крохотный, и чтобы никогда вот этого всего - и я бы ничего в жизни не захотел бы там.
Так вот, мы бежали - 2 тысячи человек. Потом, строго по команде, вдоль обрыва выстраивались триста человек, по команде снимали трусы и писали в море! За этим строго следили:, когда иссякал последний: звучала команда, мы надевали трусы и делали строевое упражнение такое:, словом, на наше место становились но-вые триста:.
А в это время мимо, светясь огнями, проходил трехпалубный корабль.
И в этом была подлинная сила и какая-то очень нужная красота:, мама:, мама:.
Я знаю, почему на нас не напали никакие враги. Мы писали в море, каждое утро, и поэтому на нас не напали. Не по причине атомных подлодок и ракет:. При любой погоде, с незапамятных времен, утром: мы писали в море - на нас не напали. Я не буквально это:, я не идиот и не клоун:. Просто мы все это делали:. Воо:о:т.
Над островом летали бабочки. Большие. Зеленые махаоны. Огромные - больше воробья. Они летали медленно-медленно. И нам говорили офицеры: громко:
- Не дай Боже, какая падла этих бабочек:. Эти бабочки:. они:. занесены в Красную книгу:. Они водятся только здесь:. Мы гордимся: этими бабочками:. Чтоб ни одна:, не дай Бог:. Они..и:, они тут миллионы лет, мля, живут, а вы тут за час все засрё:.
Бабочки были очень красивые. Они очень медленно двигали крыльями и ле-тели. Вот так. (Тут необходимо снять обувь и показать, как летают большие бабоч-ки, в смысле самому показать.)
Крылья их были изумрудно-зеленые:.
Я задавил трех штук. Они хрустели, и из них выдавливалась какая-то дрянь, желтая такая:. Мне пришлось потом долго отмывать руки от зеленой пыльцы и этой:. А то ведь, действительно: не дай Боже:, ведь они не шутили: никогда. Офицеры в смысле.
Бывают такие моменты, когда, например, чистишь зубы перед зеркалом, не торопишься или моешься в ванне или под душем, тоже не торопишься - все хорошо. И вдруг вспомнится такое:, отчего станет так стыдно:, так ужасно стыдно:, хоть это и случилось с тобой еще в школе. Вспомнится какая-нибудь ложь: глупая:, или как ты изворачивался глупо:. Все уже понятно, а ты изворачиваешься. Или еще что-нибудь гадкое, но такое, о чем уже никто не помнит, да и ты не помнишь, а оно вдруг всплыло. И станет так стыдно, так стыдно, что захочется вот так съежиться, скрю-читься (тут необходимо съежиться и скрючиться), чтобы как можно меньше зани-мать места в пространстве.
Или что-то вас мучает, кто-то обидел, да обидел сильно, и вы так лежите, ночью, пытаетесь уснуть и так точно представляете себе, как завтра вы обидчику все скажете. И вы уже говорите, а он - отвечает, а у вас так ловко получается ему ввер-нуть нужное, точное слово и: засыпаете уже под утро, всего минут на сорок, потом будильник:. Всего сорок минут, и все: все куда-то делось.
Или вы идете, а вас что-то мучает. И вы, как-то так, обо всем забыли, идете. А люди видят такого человека. Ну, то есть вас. Идет человек и говорит: "Да это не моя проблема!" Потом пауза. В смысле, вы идете и вдруг останавливаетесь: "Мне что, больше всех надо, что ли?? - пауза. - Извините! - пауза. - Ну, не знаю, не знаю".
То есть понятно - вам плохо. Нет ничего особенного, просто:. Все время как-то: нехорошо. Или что-то болит, или какое-то беспокойство, ну, понятно:, понятно:.
А раньше, давно, ты бегаешь, бегаешь целый день по двору, орешь, хохочешь, выдумываешь всякие странные затеи. Ручки-ножки новенькие такие, ничего не болит. Э..э..э..х. А потом папа зовет, то есть кричит в форточку: "Женя..а..а.., мультфильмы!" И ты бежишь домой, жадно пьешь воду из-под крана, и садишься перед телевизором, и весь аж трясешься:. Потому что перед этим ты просмотрел программу на неделю, а там для тебя мало чего приготовили, но ты все свои интересы подчеркнул каранда-шиком. А тут целых двадцать минут мультфильмов.
И ты не можешь переждать, пока говорит диктор, потом дурацкую кинозари-совку с особой, такой особой музыкой, а когда на экране появляются титры мультфильмов, ты, как всегда, не выдерживаешь и бежишь в туалет - писать:. Ты пред-вкушаешь удовольствие, радость:. Всем собой: подлинно: надеешься.
А потом начинается кукольный мультфильм::::::. Такой мультфильм:. Про:ну:медведя, зайца и, к примеру, ежика. И вот этот ежик или медведь - нехороший, жадный или ленивый. У него есть, допустим, яблоко, а он не делится или никому не помогает. И тогда все перестают с ним общаться. Никто не разговари-вает:. Он все понимает и начинает всем помогать или делиться со всеми, и ему это начинает нравиться, и все эти животные в конце концов поют:. Ну, в общем, - лажа. Но:.
Ты сильно не расстроился, досмотрел до конца и: побежал опять бегать:. Пусть те, кто делал этот мультфильм, тебя тоже не любят:. Ты бегаешь: во дворе. Нормально.
Или ты такой маленький, ты спишь, воскресенье, зима. Уже половина двена-дцатого, скоро полдень, а ты спишь и не спишь - слушаешь, бабушка говорит: "Нет, пора его будить уже". Она идет, отдергивает одеяло и гладит тебя по спине, а у ба-бушки рука шершавая - ты весь извиваешься. Ведь у тебя такая спина:, такая спи-на:, и руки такие, и весь ты такой:, сам понимаешь - красивый то есть, все родственники восхищаются:. Это потом ты удивишься, взглянув в зеркало: "О..о.., вот это я?" То есть все "Я" выглядит вот так. Нее..е..ет.
Много, много стыдного было! А там как-то особенно много было стыдного - на Русском острове. Чего по отношению к детству вообще быть не должно. А оно было: ЕСТЬ.
И хочется вот так лечь (нужно лечь), и свернуться калачиком (нужно свернуться), и постараться занимать как можно меньше места (нужно так и сделать, полежать: некоторое время, понять, что не получается, и сказать следующее) - не получается: нет:, бесполезно. Ведь ты когда-то весил три с половиной килограмма. А еще раньше был такой рыбкой с хвостом. И вроде был и вроде не был. Вот это было очень хорошо: наверное:. Я, конечно, не помню. Чего тут врать. Никто не пом-нит.
Гораздо приятнее было бояться темноты, подвала в третьем подъезде, или пацанов из соседнего двора, или мифического кого-нибудь:, чем конкретных:, которых на Русском острове:, вообще хватало.
Как было приятно забежать в подъезд и оттаивать на батарее снежные катышки, налепившиеся на рукавички, и при этом бояться пацанов из соседнего двора.
Или бегать-бегать, а потом упасть в снег и увидеть, ВДРУГ, ночное небо, звезды и думать о бесконечности, в смысле, там за звездами - еще звезды, еще, еще, и так: бесконечно:, и вдруг, : "БЕСКОНЕЧНО", как взрыв. Перехватывает дыха-ние, ой-ей-ей: страшно: и: все: отпустило. Но страшно: хорошо.
Вот интересно, кому-нибудь было нужно то, что мы на Русском острове делали? Кому-то конкретно? Был ли такой человек, который понимал, зачем все это происходит? Если он был или он есть, то что же это за человек? Я даже вообразить не могу:. Елки-палки. Это же надо:.
И там: на службе, я почувствовал, а потом и понял, что Родина и страна, в которой ты родился, - не одно и то же. Наверное, это и так понятно, но это же надо понять: ну, понять!
И многие из ребят, с которыми я служил, так этого и не поняли, но сильно что-то такое подозревали, для них в этом случае было важнее - кто предал. Страна или Родина? Вот тут надо разобраться:, но не будем:. Я же сказал, что ребята:, многие из них, не поняли:, а только подозревали.
Но они придумывали для себя конкретные объекты подозрений. У них у всех:, у всех: То есть их девушки их не дождались, а выходили замуж, за всяких студентов и прочих отмазывающихся от службы. И тут они давали горя:о..о..о..: "Я вернусь - этот студент у меня попляшет, он у меня - вот так будет там танцевать, вот так".
"Тока мама никогда не предаст, тока мама,: тока мамочка:" А сами писали письма, какие-то письма, подписывали на обратной стороне фотографии "пусть напомнит тебе обо мне неподвижная личность моя" и отправляли в какие-то города, ко-торые Бог знает где.: В такие города:. Которые, когда подъезжаешь к ним ночью, видны точками освещенных окон. И все эти окна желты:. Такой свет:, от которого хочется развернуться и ехать в темноту. А иногда едешь по центральной улице такого города и, вдруг, глянешь в окно второго этажа, и видно - это кухня. А шторы такого цвета:, и обои:, и абажур оранжевый, пластмассовый, а у окна спина мужика на секундочку мелькнет, в майке, голубой: наверное. И все известно:, о чем там говорят, что там в холодильнике, что на столе:, и какая посуда стоит в серванте в комна-те, и какой диван, и какой висит на стене ковер и чеканка:.
И оттого, что ты заглянул в это окно, и от этого знания: становится так: скучно. Ну, как если бы взять пыль, которая валиками собирается в труднодоступных углах под кроватью, и набить ею рот: и так жить. Жить.
Родина предала:. Но мы Родину не предали:, мы ее защищали: постоянно:.
А однажды нас наказывали искусством. То есть однажды мы провинились, все, сильнее обычного. И командир всего учебного отряда нас наказал. Сильно.
Нам двадцать раз показали фильм "Жестокий романс". Такой фильм: хороший:. Нам показывали его каждый день, после того как стемнеет, - в летнем кино-театре:. Был конец октября. Фильм показывали без звука. Специально поставленные люди следили за тем, чтобы мы не спали. А фильм шел и шел день за днем, в смысле ночь за ночью. Ну, мы-то еще ладно, но каково было узбекам или ну,: другим ребя-там? Для кого Волга - не матушка-река. Как они должны были ненавидеть Никиту Михалкова, который безмолвно, самодовольно открывал рот:. Они же не знали, что он поет про мохнатого шмеля:. И почему так пляшут цыгане. (Здесь нелишне было бы показать, как они танцуют.) Мы сидели и спали с открытыми глазами, а на экране, из-за того что части фильма были самым удивительным образом перепутаны, - только что убитая героиня вдруг танцевала: и вообще все, что было на экране, было так мучительно, что я не переставал удивляться точности выбора фильма. Но, конечно же, все наше кино такое: для узбека:, в смысле.
Я помню, как эти ребята, родившиеся где-то в Ферганской долине, шли в строю с нами и пели: громко::
Россия, любимая моя,
Поля родные, березки, тополя:
Они писали в своих дембельских альбомах какие-то псевдовысказывания Петра Первого. Вроде такого: "Рябых и кривых на российский флот не брать, дабы не позорили они своим видом государства Российского". Видели бы вы этих ребят:, которые это записывали в свои альбомы. Они увозили в свои кишлаки татуировки с Андреевскими флагами, кораблями и надписями, сделанными "былинными" буквами, в память о "славе Российского флота". Забавно смотрелись чайки на мусульманских плечах и грудях.
А однажды я видел, как один красавец азербайджанец писал в письме какой-то незнакомке, из Омска по-моему. Просто переписывая буквы малознакомого ему русского языка, имея в виду свою фотографию, которую он тоже посылал:
Не смотри, что здесь нет красоты,
Красота в жизни не каждому дается,
Но зато здесь простая душа
И сердце простое так бьется.
Но это так, к слову.
Что мы там делали все-таки? Мы делали очень много всякой фигни:. Все это, понятно, называлось - "защита Родины". Сейчас ясно, что делали мы это нормально - никто не напал на нас в это время. Так ведь.
Потом, когда мы попали на корабль, стало проще. Втянулись уже как-то. Времени было уже не жалко. На небо посматривать какой-то странной потребности уже не было. Кстати, какое небо над океаном, я не помню, наверное, не видел ни разу, голову не поднял.
Вот шли мы на корабле. Все здорово, все по местам, все работает. "Жизнь всего экипажа в руках одного дурака. Не будь этим дураком!" - кричал старпом: часто, считая это очень остроумным. Все было здорово на корабле.
Но вдруг придет в голову мысль - наш корабль плывет по поверхности планеты Земля. Это мировой океан, а по его поверхности плывет железный такой:, а на нем сто двадцать восемь человек. А вокруг воздух, а дальше - космос, другие планеты. И это называется - "защищать Родину". После такой мысли трудно собрать все воедино, ну, чтобы можно было дальше всем этим заниматься, участвовать в этом. В смысле:. Старпом сильно помогал. Всегда.
Как все-таки здорово русские моряки умели топить собственные корабли! Нет, они замечательно умели делать все, что нужно, но это - они делали особенно талантливо. Я не имею в виду то, как топили черноморский флот, ну, с целью перегородить входы в:. Нет, нет. Я имею в виду:. Все было здорово. Но либо разведка оплошала, либо телеграмма не дошла, либо забыли предупредить, и крейсер, без сопровождения, попал в туман:. А там - западня, в смысле вражеская эскадра. Кругом враги. А мы против всех. Всегда! Одни. В западне! Против всех! Ёё..ё..ёлки..и! И тогда уже:, кроме шуток. Тогда уже:. Если кругом враги:. Тогда - ооо..о..о..о! Тогда - огонь из всех орудий и наши комендоры - самые лучшие. И во всех казематах, у каждого орудия, истекая кровью и потом, быстро и точно, среди всего этого ада - они:! И вот уже один вражеский эсминец пошел ко дну, один крейсер уходит из боя, кренясь и горя, еще два корабля сильно потрепаны, а мы еще бьем из трех пушек. Кругом все красно, все красно, и ночь уже отступает, и вот-вот рассвет. Вот уже:. Но кончились снаряды. Командир белоснежным платком протирает внутреннюю часть фуражки, надевает на забинтованное плечо белый китель в крестах и звездах, записывает последнюю запись в журнал.
- Ну что, Сережа? - спрашивает он штурмана.
- Предлагают сдаться, их флагман горит, но они подняли флаги:
- Хорошо дрались матросики, мои матросы: - говорит капитан. - Все, Сережа,:да:.
- Понятно, Алексей Дмитриевич, все были готовы, все надели "первый срок":
А на искореженной палубе стояли, сидели, лежали, кто-то, шатаясь, шел:. Русские моряки - герои: настоящие. Настоящие. Они курили или умирали от ран, а молоденький мичман и пара усатых старшин шли открывать кингстоны. А командир стоял на мостике:! И всходило солнце: над дымами, над Андреевским флагом.
А в это время на английском (или немецком, да хоть на японском) флагмане команда тушила пожар, суетилась:. А адмирал спрашивал какого-нибудь офицера:
- Ну что там русские? Молчат?
- Молчат, сэр. У них, видимо, закончился боезапас.
- Да..а..а:. Как они дрались а:?! Как дрались! Мне бы таких моряков. Вы приготовьте все, приготовьте каюту для русского капитана. Надо принять всех на борт, я хочу посмотреть на этих моряков.
- Простите, сэр, но:: они утонули.
- То есть как? Вы сигналили им, что мы:.
- Да, сэр,: но они:, мы видели их - все в парадной форме:, видимо, открыли кингстоны:
- Утонули, что ли? Все?
- Все, сэр.
- Стоп! А какой смысл? Бой же уже закончился.
- Утонули, сэр, только бескозырки на воде.
- Не понял:. Я не понял. Смысла-то нет:. Ну надо же! Ну: вы: там: отсалютуйте. Все-таки классные моряки были:. Зачем? Стрельните из пушки: в честь:. Непонятно.
И действительно! Был корабль большой:. Вот интересно - Александр Матросов:. Был солдат, но Матросов:. Тоже открыл свои кингстоны. И так, скрипнув зубами, ррраз:. Страшно.
Вот и я однажды защитил Родину. Один. Лично сам. Да-да! Я был: в бою, скорее, конечно, это был бой, но я его выиграл, не оставив врагу никаких шансов.
В проливе Лаперуза к нам со стороны острова Хоккайдо подлетел маленький самолетик. Его, видимо, просто послали посмотреть на нас поближе. Он, не долетев до нас, стал разворачиваться, и я увидел летчика. Голову. Лицо в очках - японский летчик. И на какую-то секундочку он взглянул на меня, и я, не думая, моментально,: раз - и показал ему руками::, в смысле - хрена тебе! Он тут же развернулся и улетел к Японии, а я победил. Вот и все.
Это был наш поединок. Хотя я понимаю, что у японца были заняты руки, но я: все равно победил. У меня была реакция лучше:, в общем, победил, а победителя не:.
Ребята, с которыми я служил, все хотели домой. Даже те, у кого и дома-то не было. Просто нужно было хотеть. Хотеть домой было проще и понятнее всего.
В голове все время звучало: "Хочудомой, хочудомой, хочудомой". "Хочу есть" и "хочудомой", "хочу спать" и "хочудомой", все время, все время, как стук колес в поезде. Этот стук то слышно, то не слышно, он то приятен, то невыносим, но он все время есть, когда ты в поезде, конечно.
Ребята шили форму, готовились приехать в свой городок или поселок. Корабль по ночам превращался в мастерскую. Везде шлифовали бляхи и точили каблуки, рисовали альбомы - готовились. Весь последний год службы уходил на подготовку к возвращению домой.
Клеши делались - сорок сантиметров, в клеши вшивались гитарные струны, чтобы они были всегда натянуты, в стрелки брюк насыпали воск и утюжили. С приборов соскребали фосфорную краску, смешивали с эпоксидной смолой и обводили этой смесью буквы на ленточке бескозырки. Зачем? Чтобы светились в темноте. Манжеты подшивали бархатом. Лучше всего синим, черным или красным. Зеленым - лажа, но если ничего другого не было, шили зеленый. Ленточки свисали: ниже пояса. В общем - красота!
И вот все это продумывалось, готовилось, тщательно пряталось в тайниках, украдывалось, оберегалось:, ужас.
А потом дембелек садился в поезд, приезжал к себе в село, в первый же вечер напивался, рвал эту красоту или обблевывал - все с непривычки к свободе. Форма комкалась и запрятывалась в какой-нибудь дальний угол. И все говорили: "Ну, слава Богу, нельзя же таким петухом ходить. Все! И живи себе, живи". А жить как:, никто не говорил. Могло, правда, начаться и кончиться все еще в поезде. И тогда дембелек выходит на родном полустанке виноватый, помятый такой:. Он же надеялся, что Родина ему будет благодарна. Что все будут смотреть на него, как когда-то я смотрел на тех людей, выходящих из кинотеатра. В смысле, уважать будут, будут любить.
Мы же ведь три года: там: ёлки зеленые. Мы же:. Неважно:. Мы там:, нам ведь очень было:. Мы же не виноваты:, мы старались:. Вы спросите - мы расскажем, как мы защищали Родину. Хорошо защищали. Вы спросите.
И парень показывал свой дембельский альбом: "Вот Толян, мой братишка, просто братишка, такой пацан, он приедет ко мне, а это Леха, Серега и Федя-таджик, хрен знает, как его звали по-настоящему, не выговоришь. Мы его звали - Федя. Тоже парень классный, хоть и чурка, конечно. А это: ну, это неважно. О:, а это моя пушка - семьдесят два миллиметра. Я ее так вылизывал, она у меня играла просто. Моя ма-а-ленькая. А это наш командир - мужик: вообще: исключительный. А это - старпом:, ну: тоже: справедливый такой. Да чё, вам неинтересно:. Да чё, я не вижу что ли. Да пошли вы,: да ладно. Давайте лучше пиво пить. А есть пиво-то? Ма-а-ам, пиво есть?" - и парень мается, мается, и мама, как-нибудь так, спросит: "Сынок, покажи, какая пушка-то твоя, покажи мне, я не запомнила". Он откроет альбом: "Вот пушка: моя:, ма-а-ам, да фиг с ней, чё на нее смотреть, тебе-то она: потом, ладно". Вот так вот.
А на флоте я узнал, что предметы могут иметь совершенно иное предназначе-ние. То есть ты думал, что эта вещь - для того-то, а она совсем наоборот, для другого. И настолько для другого, что только диву остается даваться. Вот, например, вы думаете, что посуда нужна для того, чтобы из нее есть. НЕТ. Поесть, если надо, можно как-нибудь по-другому, без посуды:. Посуда нужна для того, чтобы ее мыть:, на флоте так:, одни ее моют всегда, другие недовольны тем, как она вымыта::: всегда.
Палуба нужна не для того, чтобы по ней ходить, а для того:, чтобы ее::: ну, мыть, конечно. Причем мыть долго, но быстро. То есть по времени долго, а по скорости: быстро. Очень долго и очень быстро. При этом выполнялись и многие воспитательные задачи. Многое оттачивалось и закреплялось.
Мытье:, драенье палубы - это::, хотя чего об этом говорить. Вот как это было:. (Здесь должна заиграть очень красивая и торжественная музыка, и под эту музыку надо помыть пол, то есть сцену, так, как это делалось на флоте, то есть очень хорошо, быстро, но тщательно. При этом надо себе кричать громко: самому себе: "Бегом, бегом, падла! Еще бегомее! Суши палубу: сука:. Ты что, Родину не любишь?: Лизать палубу:. Если не лижешь палубу - палуба грязная а:а:а:ах ты, сука: и т.д. и т.п.)
А прошло года полтора, и я сам стал видеть, что посуду моют: не очень:, и палубу тоже не:, особенно: стал замечания делать:, ну, не нравилось мне.
Пауза.
У нас на корабле был Коля И. Кореец. Фамилия И. Он был тихий, маленький, забитый и грязный. По-русски говорил плохо:. И узбекам он был не свой, и русским - не земляк. Бедолага. Чего-то ему все время не везло. То шапку: потеряет, то подушка у него как лягушка. В увольнения его не пускали, и вдруг выясняется, что наш И - тоже дембель:. И что надо его уважить и перестать его притеснять, то есть дать парню вздохнуть.
И из первого же своего увольнения И пришел с мертвой собакой в сумке. Все давай на него орать, давай, дескать, эту собаку за борт. А он не дает. Обижается. Ни в какую. Да так твердо.
Потом мы видим: а он обиделся сильно. Уволок собаку куда-то, спрятал, и :, ну, обиделся. Ночью сидит, плачет. Я:, мол, успокойся, старик, плюнь ты. И понять надо - гадость же, собака эта. А он мне выкладывает, да горько так, что собаку он зарезал по всем правилам, что собака какая надо, что целый день он такую искал. И все это он сделал, чтобы нас обрадовать корейским блюдом:. И опять заплакал. Обиделся сильно.
Я помню, как мы ночью: Коля И, Аброр-узбек - кок и я - сидели и ели эту собаку, которую Коля долго готовил, а потом волновался, боясь моей реакции. А я сидел и думал: "Вот я - ем собаку. Может быть, сейчас какая-нибудь девочка, устав от рыданий, всхлипывая, только-только задремала, а до этого они с папой, с фонариком, обшарили все дворы, сараи, опросили и обзвонили всех знакомых - где любимая собачка. Завтра поиски продолжатся, будут написаны детской рукой объявления, а над кроваткой долго еще будет висеть фотография щеночка с ленточкой на шее:. Или какая-нибудь бабушка выглядывает на улицу, смотрит в темноту и, на каждый шорох, спешит к двери, открывает ее:, и в тишину подъезда, без всякой на то надежды: - Боник, Боник, Боник:. А потом садится у покрытого клеенкой кухонного стола, смотрит на миску и плошку с водой в углу кухни и плачет".
Я ел, ел, думал, понимал, что внутри меня, в желудке, уже находится кусок этого доверчивого и беззащитного существа, которое, наверное, перевернулось на спину, когда Коля подманил его, и виляло хвостом:. Ел, пытался ощутить бунт в себе, а мне: было вкусно. Коля вкусно приготовил. Я думал, до последнего, что не смогу есть, а смог. И с аппетитом. А раньше не смог бы:. Раньше:. То есть один человек думал, другой - ел. Тот, который ел, был более: современным:, то есть лучше совпадал со временем. Тем временем - флотским. Моим флотским временем. А теперь бы я не смог бы есть собаку. Точнее, не мог бы ночью, на камбузе, с Колей И, узбеком-коком, на большом противолодочном корабле:. Больше не смог бы: наверное:.
Я обнаружил в себе удивительные ощущения: в те моменты, когда совсем было худо, когда меня сильнее всего: обижали, когда я делал то, чего не надо было делать, ни за что не надо было делать, то есть очень обидное что-то:, когда меня называли такими словами:, в общем, в такие моменты: - мне не было себя жалко.
Я не жалел себя, не обижался:. Мне было невыносимо жалко своих родителей и всех, кто меня любит или любил. Ведь они меня так любят, так ждут. Мама, ведь я для нее:. А отец:. Они меня так знают, что я такой и такой, что я единственный, единственный такой. Любят:.
А меня бьют:, меня так сильно:. Меня нет:. Того, которого так любят, ждут:. Того единственного:. Его нету. Меня - того, нет. А мои родные об этом не знают. А меня нет.
Как их жалко. Мама писала письма каждый день. Посылки посылала. А мне было трудно есть печенья, которые лежали в этих ящичках. Мне было жаль нарушать положение вещей в уложенной мамой посылке. Эту посылку они посылали тому, кто махал им рукой из уходящего на восток поезда:. А этого мальчика уже нет. Посылка пришла не по адресу. Она пришла не к их милому, единственному, умному мальчику. А к одному из многих грязных, затравленных и некрасивых пареньков, который имеет порядковый номер и: фамилию,: эту фамилию один раз в сутки выкрикивают на вечерней поверке:.
Мне было мучительно трудно прикидываться прежним:, чтобы отвечать на мамины письма: "Здравствуй, мамочка, : у меня все нормально:, кормят не плохо:, погода плохая, но скоро:, скучать не приходится, служба идет:. Целую, ваш сынишка:" Не мог же я написать, что меня нет, что их сына нет, а есть другой. Но тогда этот другой должен был бы написать:. Да нет. Что я - идиот что ли. Я был матросом, а не идиотом. Все-таки.
И все время в голове звучало: "Хочудомой, хочудомой:"
Я помню, как переночевал первую ночь дома:. Просто спал крепко, проснулся рано. Три года думал, как буду ночевать дома и что буду спать, спать:. А проснулся в шесть утра. Я проснулся в своей комнате: и думал: "А как дальше?.. Вот я дома:, а хочу домой:, а где дом?: Стоп! Где дом? А дома нету!"
Моя комната, конечно, осталась. Мама в ней все сохранила точно так же, как было. Все разложено, как в доме-музее. Но это не дом:. В смысле, желание ДОМОЙ было таким сильным, что переросло конкретный дом и я не помещался в нем, как не влез ни в одни дофлотские брюки. Но было в этом и что-то еще: ужасное::. Дома не было:! Меня не было:!
И жизнь была раньше какая? Вот такая: надо закончить школу - это значит впереди экзамены, сложный выбор института и пр. Потом ожидание армии, от которой никуда не деться, потом, на службе, постоянная мысль о доме:. В смысле, вся жизнь была накануне чего-то:. А:а:а теперь все,: впереди никаких канунов:. Живи и живи:, а не хочется:, а как:.
А еще потом появилось время:и ощущение, что оно движется:, уходит, в смысле.
Многие же ребята так и остались на всю жизнь моряками. Они, может быть, водители, или кочегары, или плотники, но это только так: получилось, на самом деле они моряки. И каждое последнее воскресенье июля они одевают свою старенькую форму, встречаются в каком-нибудь традиционном для их города месте:, напиваются, обнявшись, поют, плохо: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает". Плачут, скрипят зубами, сжимают кулаки до побеления косточек - не понимает же никто. Потом дерутся:, потом это долго обсуждается, потом мирятся, а потом опять кочегары и плотники:. То есть, то же самое, что а день пограничника или десантника, но немного лиричнее и тоньше. Стихия потому что такая:. Море.
Как я много знаю таких ребят:.
Я уходил с корабля 27 апреля. Раз и навсегда. То есть я много раз сходил с корабля на берег, а потом поднимался на борт, но это не так. А в последний раз с корабля и с флота, в качестве русского матроса, я сходил в первый раз, и в последний, конечно. Перед этим я не спал всю ночь, не веря в то, что произойдет завтра. Завтра настало, я позавтракал, сделал все, что положено матросу, в последний раз, попрощался, сошел по трапу на пирс и ушел: домой.
Я сильно плакал. Я прощался с ребятами и плакал. Я записывал в книжечку адреса и свято: свято верил в собственные обещания всем написать:, приехать в гости:, принять всех у себя. А ребята толкались вокруг меня, волновались, видно было, что забыли или стесняются сказать что-то настоящее, стоящее:. И говорили, как обычно: "Ну, ты давай там:, моряк на суше не дешевка!" - "Дам!.." - "Девкам там покажи, пока мы тут:" - "Покажу:" - "Не дрейфь ты там:." - "Да не ссыте - как-нибудь разберусь:." А в глазах у всех была такая тревога, такая тоска, так легко было сосчитать, сколько им еще осталось: каждому: служить:, в глазах там было видно:. И еще - "хочу домой" в глазах:.
А мне мысль, что завтра, а точнее, уже нынче, мою койку займет другой, впервые не доставила удовольствия. Все вертелось в голове и душе, что-то обрывалось: больно. Но невозможно было понять ничего. Ведь я так ждал этого дня. А завтра чего ждать? А сейчас, уже сейчас: чего?
Вдруг все стихло, ко мне медленно подошел командир, пожал руку, как-то так вздохнул: "Давай, не забывай, удачи тебе, спасибо за службу", - развернулся и ушел. А я подумал: "Боже, какой хороший, какой мудрый и справедливый человек, как я ему благодарен, :как я раньше этого не понял, я ему тоже напишу, нет, ему - первому. Сразу же напишу, обращусь по имени-отчеству, расскажу, как дома и как:вообще, как я ему благодарен, что таких мужиков: Ему приятно будет".
Я уходил по пирсу от корабля, оборачивался, махал рукой:. А над кораблем звучала музыка. Есть такая музыка:, гениальная:, марш: - "Прощание славянки". А в этот раз он играл в мою честь. Со мной прощался Российский флот, от Петра Первого, Ушакова, Нахимова до:, я не знаю, : до нашего командира. Флот прощался со мной. Меня благодарили за все. И за то, что меня так сильно:, за то, что я писал в море, за японского летчика, за все три года:, за собаку:, за все. Все! Я оглядывался, рыдал и клялся, что всем напишу, всех люблю и жить не смогу без них. И это было в тот момент - правда! И ребята махали мне, кто-то плакал, даже из тех, ко-торых я знал едва:. Ну страшно же оставаться еще так надолго, особенно когда кто-то уходит: домой.
Российский флот. Весь! "Российские моряки не спрашивали, каков числом враг, но где он!", "Флаг и гюйс поднять!" - и т.д. и т.п. Навсегда.
Пауза.
Никому не написал. Никого не повстречал:, даже случайно:. И слава Богу!
А о чем говорить? Как мы о-го-го?! Или: "А помнишь, как тогда:?" Ну, выпить, полчаса потолкаться по улицам, потом сказать: "Извини, ко мне никак нельзя, у меня там:" И в ответ: "Ну, у меня тоже, понимаешь:" Обрадоваться этому, пообещать звонить, сказать строго: "Ну, ты тоже звони, а то мы, сам видишь, не поговори-ли, а надо все обсудить, вспомнить". И расстаться:. А потом отплевываться и томиться несколько вечеров. Зачем?
Но Российский флот:
Пауза.
У меня в жизни этого уже не будет. Никогда! (В это время нужно собрать все предметы, которые были на сцене. Все. Собрать все, чтобы сцена осталась пус-той.)
Никогда. Но раньше было как-то: я не знаю:. а домой пришел, а дома нет! Ну, в смысле: что ли:. Но с другой стороны, чего жаловаться-то:. Очень многие ведь. Просто в моей жизни этого не будет:. И совсем даже - необязательно:. А дома нет:.
(Уходя и унося все разом.) Просто: ну, нужно как-то понять, разобраться:. Ведь что получается, или:. Хотя, конечно, ничего не попишешь:, оно все так: конечно.
