Первая фраза всех будущих рассказов должна быть следующей: "Чалый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов." Последняя фраза всех будущих рассказов должна быть следующей: "А нуль-шишиги все шуршали в черных дырах, сетуя на падение скорости света..."
Александр Бачило
Корм
Чалый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов.
- Беда, барин! - крикнул возница, оборотившись с козел, - псы-то не иначе, как помещика Перепетуева! Должно, и сами их благородие сейчас нагрянут!
- Что ж ты встал, дурак! - не на шутку перепугался я. - Поворачивай!
Звездолет начал медленно заворачивать оглобли. Псы растерянно остановились, высунув языки пламени из тормозных движков.
- Жги! Жги! - подгонял я моего Степана по внутренней связи. - Уйдем - получишь рубль на воздух, а нет, так не обессудь - упеку в реакторный отсек на вечное поселение!
- Да уж куда вашей милости будет угодно! - Степан в отчаянии махнул рукавицей. - Лишь бы не к Перепетуеву! Вот шалун-барин, язви его...
- Молчи! Погоняй знай!
Степан со всей сноровкой, присущей русскому мужику, вручную произвел разворот, на глазок прикинул новый курс и врубил форсаж.
Ну, на сей раз пронесло, подумал я, мелко крестясь.
Но в это самое мгновение пространство позади звездолета вдруг расселось на две половины, и из образовавшейся дыры вылетела целая кавалькада в лентах, цветах и бубенчиках - четыре русские тройки, и одна битая восьмерка. Впереди всех, на призовом рысаке по кличке Студебеккер, в обнимку с двумя кустодиевскими барышнями летел сам Фома Сильвестрович Перепетуев, отставной маиор Галактической Империи, гренадер и пьяница. При его появлении эфир сейчас же наполнился звуками верхних саратовских гармоник и цыганскими напевами.
- Эх, мать честная! - заголосил Степан, подстегивая дополнительные мощности. - За что пропадаем?!
- Ага, гони! - свирепо отругивался возница. - У Студера мотор - втрое! Сколько раз я вашей милости докладывал: правый пристяжной - подлец двигатель! Не двигатель, а помеха! Доведись вот так, на рысях, уходить - он и подведет под монастырь!
- Давай, старик, - уговаривал я, - после переговорим!
Степан вдруг заложил резкий поворот и направил машину в сторону ближайшего поля астероидов.
- Куда, болван?! - всполошился я. - Скорость потеряем!
- У себя в кабинете командуй, Клим Евграфыч! А тут - я!
И то, подумалось мне. Степан дело знает. В Оскольники рвется. Там есть, где спрятаться.
До спасительного лабиринта из глыб гранита, мрамора, кирпича, щебенки и прочего мусора, составляющего астероидное поле Оскольники, оставалось совсем немного, всего пара парсеков. Но тут навстречу нам из-за ближайшей железобетонной конструкции вырулил, сверкая мигалками, патрульный крейсер ДПС, что расшифровывается ямщиками почему-то как "Догоню - Звезды Схлопочешь".
Степан резко сбросил скорость до разрешенной световой, однако крейсер уже нацелился хищно на мой чалый звездолетик и выбросил полосатый темпоральный барьер поперек пространства.
- Тормозить, что ли? - обернулся Степан.
- Эх! Семь "же" - и все неглиже! Гони через барьер!
- Помилуй, барин! - взмолился возница. - Он фазером пульнет!
- Авось, промажет!
Крейсер не промазал.
Когда дым рассеялся, он неторопливо подлетел ближе и передал по радио кодовую фразу, буквальное значение которой кануло в глубине веков:
- Выйти из машины. Руки на компот, ноги на холодец!
- Товарищ Страшный Сержант!... - заныл было Степан.
- Сопла подбери! - оборвал его командир крейсера.
Возница, вздыхая, натянул драный скафандришко и вышел в космос, чтобы собрать разлетевшиеся по галактике части двигателя. Я остался один на один со Страшным Сержантом.
- Нарушаемте? - добродушно спросил он, разворачивая мешок для денег. - Поднакажем!
Нужно было как-то спасать положение.
- Ты че, командир?! - обратился я к нему на интерлингве. - С корабля ли ты на бал, в натуре?! Посмотри сначала, с кем я в колонне иду, потом шмаляй, ладыженский стрелок!
Я ткнул пальцем в ту часть вселенной, где уже на полнеба разрасталась кавалькада перепетуевских кораблей.
- Ё- моё!... - произнес Сержант стандартную формулу прощания, прыгнул в свой крейсер и был таков.
Я, к сожалению, последовать его примеру не мог. Значит, опять придется водку пить...
- Ба! Ба! Ба! Кого я вижу! - закричал Перепетуев раньше, чем мог меня узнать. - Какими судьбами?! - и, не выслушав ответа, расхохотался. - А я, брат, со Звездных Войн! Поздравь - продулся в пух! Купил у каких-то жидаев Звезду Смерти, а она, не поверишь, возьми и взорвись! Ха-ха! Трахнуло на всю губернию!... Да! - он вдруг ударил себя по лбу. - Что же это я? Позволь представить тебе мою закадычную компанию! Эй, вы! Теребень кабацкая!
Из подваливших звездолетов высыпал такой все смазливый народ, что в другой раз черт знает чего бы ни дал, лишь бы избежать с ним знакомства. Нечесаные бороды с блестками седины и капусты приятно обрамляли эти сизые, примятые жизнью ряшки. Бледно-волосатые пузики аккуратно свешивались у многих через щель между трикотанами и майкой, как тесто, вылезающее из кадки. В воздухе (а встреча происходила на астероиде, вокруг которого, по счастью, оказался воздух) густо пахнуло настойками, наливками, коньячком, водочкой, пивом и одеколоном. Не считая закуски, которой пахнуло тоже неслабо.
- Вот, рекомендую! - заорал Перепетуев, обращаясь к толпе, - мой лучший друг, мой друг бесценный, заводила детских игр и разводила юношеских драк, Павел... как тебя?
- Клим Евграфович...
- Ах да, конечно! - Перепетуев снова жахнул себя по лбу. - Ну да вздор! А вот знаешь ли ты, дражайший мой Глеб Егорыч, кто перед тобой?
Он широко обвел рукой нетрезвую компанию. Та с готовностью осклабилась щербатыми улыбками, видно любила слушать предстоящий дифирамб.
- Пред тобою, трепещи ничтожный, яко же и сам трепещу... - Фома Сильвестрович вдохновенно простер обе руки, - цвет отечественной словесности! Мастера шуршательной литературы! Лучшие и знаменитейшие нуль-шишиги!
Мастера послушно зарделись от смущения и тихо зашуршали меж собой.
- Весьма польщен, - сказал я, чтобы что-нибудь сказать. О нуль-шишигах я слышал впервые.
- Вот хорошо что ты нам попался! - все больше ликовал Перепетуев. - Мы тебя с собой возьмем!
Я протестующе замотал головой.
- Извини, Фома Сильвестрович, не могу! Я человек не военный, мне столько водки нельзя!
Перепетуев возмутился.
- При чем здесь военный - невоенный?! Это же - и с к у с с т в о... - с обидой сказал он и, помолчав, добавил, - ... водку пить. Ну да я не о том. Мы тебя, чудака, читателем сделаем! Читать умеешь?
- Вздор, все вздор! - оборвал меня Фома Сильвестрович. - Теперь будешь читать только шуршавчики с продолжением! А то, понимаешь... - он понизил голос и наклонился ко мне, - ... у некоторых наших нуль-шишигов совсем читателей нет...
Вот это попался, подумал я. Перепетуев сочувственно качал головой.
- А ты-то сам что же, Фома Сильвестрович? - спросил я его.
- Я - другое дело! Я, брат, не читатель. Я - фен.
- Для просушки, что ли? - у меня вырвалась невольная ухмылка.
Он с размаху хлопнул меня по спине.
- Молодец! Быстро схватываешь! Вот такой читатель нам и нужен, правда, ребяты?... У ребят, понимаешь, воды многовато в шуршавчиках, - пояснил он, - не шуршательная выходит литература, а хлюпательная. Читатели ее не заглатывают, а фены - ничего, справляются. Если, конечно, перед этим, как следует, осушить. Эх, люблю я это дело! - он повернулся к своей команде и зычно воззвал:
- Ну что, ребяты, осушим по одной?
- Осушим!!! - ответил дружный хор голосов.
- По звездолетам! - распорядился Перепетуев - Всем принять анабиоз, расползтись по дырам и шуршать! Ну, Глеб Егорыч, - обратился он ко мне, - полезай и ты. Места всем хватит. У меня вместо кают черные дыры приспособлены...
- А далеко ли вы теперь летите?
- Я их, голубчиков, кормить везу, - отечески улыбнулся Фома Сильвестрович. - Им за шуршавчики денег-то с гулькин хвост платят, да и те телеграфом высылают. А телеграф, сам знаешь, штука медленная, сигналы распространяет со скоростью света. Вот они тысячелетиями и ждут гонораров своих. Поэтому мы с феньём решили корма раздавать. Рос-корм, Интерпресс-корм... сейчас вот на Волга-корм летим. Рыбалка там - закачаешься! Не забыть на Дюну залететь, червей накопать...
Через минуту я сидел в ходовой рубке перепетуевского "Студебеккера" и чокался с хозяином первой порцией анабиоза. Кустодиевские барышни, глупо хохоча, нарезали закуску. В иллюминаторе однообразно проносились звезды. От тихого гудения двигателей и шуршания за стеной начинало клонить ко сну.
- Э, нет, мил человек! - растолкал меня Фома Сильверстович. - Дрыхнуть я и сам могу! А кто будет шуршавчики читать?! На-ка, вот, тебе первую подборочку, - он вывалил на пульт передо мной охапку разрозненных листков. - Называется "Рваная грелка". Ты только начни - тебя потом за уши не оттянешь!
Я окинул взглядом весь чудовищный объем "Грелки" и залпом осушил полный стакан анабиоза. Сейчас же в голову ударил доплеровский эффект - звезды в иллюминаторе окрасились в разнообразные веселенькие цвета. А нуль-шишиги все шуршали в черных дырах, сетуя на падение скорости света...