В яркий полдень на крыльцо сельской больницы, на краю села, простого небольшого медпункта, служившего в случае надобности и более серьезным учреждением, вышел молодой рослый и смуглый мужчина. Задержавшись на мгновение, он остановился на морозном воздухе, взглянул на белые дома, на обступавшие кругом непроходимые поля икрящегося снега. Скрытое чувство наполняло его невиданной силой, придавало ясность и блеск взору. Застегнувшись, он уверено и размашисто зашагал по наезженной дороге среди огромных сугробов к дому.
Когда быстро пролетал короткий зимний день, и затихшее село терялось своими тусклыми огоньками среди лесов и бесчисленных выпавших звезд, в новогоднюю ночь, здесь, в деревянном домике, окруженном молодыми густыми елями, послышался крик, раздался новый голос.
Шагалось легко и уверено. Подъем был во всем, во времени, полном надежд и непоколебимой веры. Наступивший праздник усиливал чувство торжества всего справед-ливого, разумного, лучшего. И не было ничего, что могло поколебать, внести сомнение в эту светлую мечту о будущем, которое теперь непременно должно было принадлежать ему, только что родившемуся, большому и крепкому малышу.
С одной стороны окружающаяся местность мало отличалась от начинавшихся за темной кромкой леса малонаселенных, а порой и почти безлюдных мест, кажущихся да-лекими, безграничными и неизведанными просторами, навевавшими неосознанное чув-ство свободы, интереса ко всему новому, неизвестному, требующему решительности и самостоятельности. Дорога же уходившая к югу, вела к городу, связанному железной до-рогой с беспрестанно идущими поездами со всей большой и главной жизнью. До которой и в самом деле было недалеко, до центра России, ее Золотого кольца, что создавало чув-ство сопричастности, понимание важности всего происходящего, ответственности.
Далекое и близкое, главное и незаметные провинциальные мелочи, живущая в воспоминаниях, разговорах, хранящаяся в книгах история, и только зарождающееся где-то в далеком краю будущее, все было своим, неотделимым для людей родившихся и живущих здесь, в этой обыкновенной, не заметной и как будто ничем не примечательной стороне лесов и полей, чистых снегов и высоких трав, добрых сердец и задумчивых глаз.
В СНЕГАХ
Неизбывен памяти родник.
А. Несмелов.
ОГОНЕК В ИЗБЕ
Глава 1
Первоначальный и ответственный период его жизни, как и положено, проходил при неусыпном внимании добрых лиц и заботливых рук, исключающих любую необхо-димость и возможность о чем-либо думать, заботиться и испытывать какие либо затруд-нения. Желания исполнялись моментально, да и были они просты и незамысловаты. Такое безмятежное существование вполне удовлетворяло его, и он быстро рос. Хотя, как говорят, громкий голос его нередко был слышен даже на улице, далеко за пределами дома. По каким причинам это происходило, и чем было вызвано, он так и не узнал. Осталось не известным, что волновало его при появлении в этом свете.
Лишенный надобности о чем-то беспокоиться, находясь в беспомощном, но тем не менее замечательном положении, он лишь наблюдал за происходящим вокруг, усваивая окружающий мир. Сознание пока было не отделимо от постоянно находившихся рядом больших и добрых людей, угадывающих его малейшее желание. Естественно он стремил-ся к ним, и верил им. Их действия, эмоции, поступки сразу определили характер и осо-бенности восприятия мира, выйти из которых оказывается потом почти невозможно.
Не смотря на большой вес, в девять месяцев успешно освоил свойственный чело-веку способ передвижения, приходя в восторг от быстрой, переходящей в бег ходьбы, от-чего с большой головы подолгу не сходили пахнущие камфорным спиртом синяки. По-мимо превосходнейшего обыкновения, было в нем и нечто необычное. На каждой руке его шевелилось не пять, как у остальных людей, а шесть пальцев. Но это мало кого волно-вало, только удивляло столь редкое и необычное явление. Прошли те времена, когда оно наводило ужас на встревоженных прихожан, видевших в нем страшные знаки, и во исполнении святого долга предававших младенцев огню вместе с матерью. Позже, когда он немного подрос, по просьбе матери, чтобы избежать не нужной известности, совхозный ветеринар, запросто, без особого искусства, исполнил не хитрые обязанности хирурга, создавая подобающий по мнению всех человеку образ, то есть подобие самих себя.
Хорошо, что различия оказались столь незначительными. А будь все иначе, позво-лили бы инстинкт и традиции, присущие всему живому, принять в свои ряды, в сообще-ство, нечто отличающееся, ведь даже просто имея другой цвет кожи, другое оперенье, жить часто очень не просто. Но различия, как оказалось в дальнейшем, видимо были не только внешние.
Красива соседская девочка, с необычным чудесным именем, любуясь подрастаю-щим малышом, находила его особенно хорошим, уверяя, что со временем, когда-нибудь, это станет причиной волнения многих девичьих сердец и умов. Однако потом по этому поводу ему не раз приходилось вспоминать деда Щукаря, так же обнаружившего от рож-дения свидетельства своего особого предназначения. Но на свою прорицательницу он, тем не менее, никогда в последствии не сердился. Напротив, всегда испытывал благодарное уважение и помнил, что все мы когда-то были хороши, любимы и обязаны оставаться достойными не свершившихся предназначений.
Безмятежное существование, однако, стало скоро меняться, и возникали ситуации требующие осмысления действительности, проявления самостоятельности. Родители уже не всегда могли находиться рядом, к чему он стал постепенно привыкать, у них всегда оказывались какие то важные дела, и одним из главных лиц в его жизни стала бабушка неотлучно следовавшая за ним. Вся в чёрном, немногословная, выдержанная и терпели-вая, она сразу завоевала его уважение и абсолютное доверие. Никогда не сердясь, не по-вышая голоса, но слова ее звучали убедительно и разумно, она заставляла поверить ей, убеждая в необходимости чего-то, строгость и требовательность проявляя незаметно. Преисполненная истинного чувства добра и любви, сухая и ко всему привычная, она с трудом справлялась с немалой ношей день ото дня на удивление меняющегося внука.
Уговаривать, звать на обед, его приходилось редко. Обычно, забравшись за стол, он сам настойчиво и нетерпеливо требовал свой любимый красный суп, густой наваристый борщ со свеклой. Дополняла обед овсяная каша на сливках. Никаких сладостей и деликатесов, что было весьма расточительно по тем, все еще не очень богатым, хоть уже и не послевоенным годам, не полагалось. Считалось не нужным и даже вредным. Исключение составлял появлявшийся на столе мед, что приносил дед из глухой, далекой деревни Черемисы, где прежде жила мать.
Высокая деревянная кровать вдоль стены старой избы из толстенных тесаных бревен, цветастое лоскутное одеяло, живое тепло огня протопленной печи и мягкий уют постели. Все замерло. Лишенный всяких очертаний совершенный мрак уснувшего дома. Он сразу понял, почему проснулся, почувствовав неотложную потребность спуститься вниз. Иначе позорная неприятность. Из-за лежавшей на краю бабушки, сделать это оказа-лось невозможно, и он попробовал разбудить ее, стал громко звать и толкать. Но из этого ничего не получалось. Находившись за день, она крепко спала, ни на что не реагировала и никак не хотела вставать. Была не из тех, кого с возрастом мучает бессонница.
- Как ее разбудить, ну вставай же, - казалось, она просто не хочет этого делать. Ведь это ее обязанность исполнять все, что я захочу, так было всегда, бабушки для этого и существуют. Сам же он еще не может всего. Поразительное безразличие, невнимание к нему, удивило его. Выхода не было, и уперевшись в стену, он решил силой заставить ее подняться, как вдруг она куда то исчезла.
- Ой, что наделал то, паразит, - послышался снизу голос бабушки, почему-то она была на полу.
- Чего такое, что случилось? - спросила проснувшаяся за перегородкой, в дальнем углу дома мать.
- Спихнул меня с кровати, - удивленно, еще не успев подняться, но уже спокойно отвечала бабушка.
Пришлось поспешно объяснять причину своих таких решительных, вовсе не хули-ганских действий.
Утром с улицы в большие, широкие ворота, закрывающие двор стали заходить лю-ди. Помогать пилить, заготовлять, дрова, как знал из разговора старших Сергей, и забрав-шись на широкую, крашеную, вдоль всей стены лавку, пытался хоть что-нибудь рассмот-реть, увидеть в выходившее во двор окно, где уже позади дома был слышен металличе-ский визг работающей пилы, превращающей тяжелые, сырые березы, подхваченные силь-ными руками в ровные круглые, дрова-тюльки.
Но видно ничего не было. Только один снег, яркий, блестящий на крыше и голубо-ватый, синий внизу, между строениями. Перелетали места на место, нигде не задержива-лись дольше минуты, беспокойные и пугливые воробьи. Появилась, озираясь кругом и что-то выискивая, вертлявая сорока. Опустившись на крышу и по хозяйски оглядев все, тяжелая ворона подалась дальше. Не было только празднично разукрашенных снегирей, не частых гостей, их появление всегда приводило Сережу в восторг.
Все люди были уже немного знакомы ему, бывали в доме, захаживая по делам.
- Здорово Серега, - обратился к нему, заметив их с бабушкой у окна, проходивший молодой жизнерадостный, энергичный мужчина, живущий в другом конце деревни. Мужчина нравился ему, казалось, он всегда был таким. Сергей улыбнулся в ответ. Может перекур прервал работу, или задержался обед, а от табачного дыма он не испытывал удо-вольствия и не был любителем продолжительных застолий. Радость и так выходила из него бурно, лилась водопадом, и овладевало желание что-то делать, создавать. Сидение у окна он счел видимо слишком скучным, и решил нарушить унылое созерцание, не до-стойное молодого человека, будущего мужчины.
Пошатнувшись, поглядывая в сторону, и как бы готовясь отступить, он вдруг про-изнес с некоторым удивлением и испугом.
- Медведь, - ожидая приближения зверя. И хотя выглядело все довольно убеди-тельно, Сергей не уловил в голосе изображаемого страха, отчего все становилось смеш-ным и не серьезным, соответствующим добродушному нраву.
- Медведь, Сережка, медведь - повторил уверенней мужчина, но только рассмешил Сергея, и он сильней заулыбался, чувствуя точно, что это неправда, радуясь, что с ним говорят и что он так хорошо все понимает. Да и откуда возьмется медведь. Ничего подобного здесь не случалось, он никогда не слышал никаких разговоров об этом. И никак не мог представить идущего по полу средь бела дня в деревню медведя. Слишком все это необычно и не естественно. Вот лиса была, приходила, и то ночью. У соседей, в крайнем дому утащила петуха. Выпрыгнув раздетым в окно, хозяин долго босиком бежал за ней, пытаясь отнять у плутовки свое добро. Вот там, в видимом с крыльца темном лесу, где хорошо различаются высокие вершины елей, медведи, наверное, есть. А здесь нет. Нет, сюда он не пойдет, уверенно решил он и снова улыбнулся.
- Вон он, не далеко, совсем рядом, - стараясь быть искренним и убедительным, продолжал пугать шутник.
- Рядом, - повторил Сергей, медведь, это так страшно, его ничто не остановит, если он на самом деле придет. Там работают люди, много людей, но они показались бессиль-ными против мощного зверя, и он испугался за них. Если медведь идет, почему так тихо, никто не кричит, не шумит. Испугались, разбежались. А если придет, куда полезет, все закрыто, проще всего в окно, и конечно именно в это, увидев их с бабушкой. Тонкая рама не защитит, и спрятаться негде, случись все именно так.
- Здесь он, пришел уже, - не унимался мужик, но всё же поверить этому было труд-но. Он хорошо помнил, что в начале это была явно шутка. Значит, медведя никакого не было, и вряд ли стоит верить этому сейчас. Бабушка спокойна, и он продолжал улыбать-ся. Вдруг мужик закричал, заревел,
- ААА - огромная тень, закрыв свет, медведем надвинулась на окно. Стало жутко и захотелось плакать.
- Ну ладно, хватит ребенка пугать, - сказала, махнув рукой, бабушка и медведь ис-чез, а он снова увидел знакомое лицо, услышал задорный голос и смех, с чем и удалился довольный весельчак.
Почти весь мир его ограничивался еще домом, вмещался в него. Значительную часть которого занимала огромная, монолитная Русская печь. Красивая стеклянная дверь с деревянным орнаментом внизу, вела в просторную кухню со старинным комодом и боль-шим столом по середине. На темно-окрашенном полу зала, красные дрожки половики. Раскинув большие жесткие листы, поднялся, упираясь в потолок, навевая о чем-то юж-ном, здоровом и сильном, темно-зеленый фикус. Маленькая, чистая, белая печь, с раскаленной докрасна чугунной плитой, украшенная кружевами подзорами железная, никелированная, но не без искусства, с некоторым замыслом, не допускающим грубой простоты, кровать. Высокий, своеобразный, торжественный, с резным узором поверху, напоминающим об изящном и прекрасном, лишенный острых очертаний шифоньер. А над столом и между окон, ярко горят разноцветные вышивки, цветы, узоры. Из радио раздается негромкая музыка и громко новости, что в свободное время, чаще по вечерам, любит слушать, отец. В уединении и тишине гулко отстукивают переменчивое время вечные ходики. Все предельно просто и достаточно. Полный тепла и выверенной основательности, начало жизни, старый дом, предназначенный сохранить и продолжить ставший уже глубоко своим, не заменимым, весь привычный уклад, ритм, чувства и мысли.
В открытую дверь врывались клубы холодного воздуха. Сиянье снега и Солнца, проникая в дом, наполняло его светлой радостью, обращало внимание на улицу, не знако-мый, не освоенный мир. Он сразу узнал фигуру молодой женщины, уверенно движущейся к дому, и насторожился, вспомнив ее предыдущий приход.
- Медсестра - услышал он холодное, колючее слово.
- Зачем, что нужно ей? - она была всего раз, и он не думал, что она вернется. Не было никакого желания испытывать вновь те неприятные ощущения, когда ничего не по-дозревая, он доверился этой молодой, красивой женщине.
- Нет, это невозможно, это ужасно, это слишком больно! - быстро подумал он, представив возможные для него последствия такого визита, и с тревогой сообщил всем о своей нехорошей догадке.
Девушка с доброй улыбкой уже зашла в дом, поздоровалась, и подтвердила слова матери о том, что она вовсе и не собирается делать ни какого укола, а зашла просто так, посмотреть, проверить. И некоторое время действительно не проявляла никаких намере-ний, разговаривая, спрашивая.
- И ради этого идти, непонятно - но он готов был поверить заверениям, хотя у взрослых дела всегда обычно серьезные. Не давал покоя ее саквояж, небольшой чемодан-чик.
- Для чего? - И когда увидел его разложенным, утвердился в не безосновательно-сти своих подозрений. Слабо веря успокоениям, но всё еще слушая их, покорно двинулся к окну. Располагаясь в неудобном положении на бабушкиных коленях, замер, ожидая, ко-гда вонзившаяся игла проколов его, станет наполнять тело резкой болью и, чувствуя отле-тевшей последнюю надежду, смирился с неизбежностью. Окружающие стали дружно утверждать, что это быстро, одно мгновение и совсем не больно.
- Как комар укусит - хотя комара тут явно ничто не напоминало, он сам готов был немножко потерпеть, поскольку плакать и бояться было стыдно и неприлично. Укол к своему удивлению, он не только не почувствовал, но даже не заметил.
- Откуда это у него? - серьёзно проговорила мать, после ухода медсестры, обраща-ясь к отцу. Может, когда на прививку возили, холодно тогда было.
- О чем они? - вслушивался в разговор Сергей, стараясь понять его. Но чувствовал себя хорошо, ни на что не жаловался, и скоро забыл про нежданную гостью.
Тепло, существовавшее зимой только в доме и исходившее от печи, с наступлением лета заполнило весь мир, став привычным и естественным. Высоко поднявшись, яркое, лучистое Солнце согрело и преобразило мир. Везде, даже в самых тесных уголках быстро позеленевшего двора, желтели цветы, постоянно проверяемые пчелами. Не обращая ни на что внимания, занятый своими делами, сосредоточенно гудел шмель. Порхали с неопределенной целью легкие белые и большие, темно-красные, красивые бабочки. Вся жизнь переместилась из дома, ставшего вдруг тесным, темным и скучным, на улицу.
Теперь сразу после завтрака, быстро одевшись, сам застегнув сандалии и взяв панамку, Сережа спешил во двор, называемый оградой, окруженный различными здания-ми, строениями, закрытый с дороги широкими тесовыми воротами и большим огородом позади. Старый дом, от которого веяло таинственным и загадочным прошлым, не переставал удивлять непомерной толщиной своих посеревших бревен. Соединяясь с домом сенями, мостом, возвышалась клеть, подсобные и складские помещения, используемые в летний период так же для жилья, где в одной из комнат с двумя оконцами, чулане, он теперь и спал с бабушкой, долго согреваясь в холодной постели. Высокое, с железной решеткой окно, выходившее в полутемную пристройку к колодцу, наводило на мысль о преступниках, вдруг пожелавших неизвестно зачем влезть сюда. Хотя толщина прутьев не позволяла волноваться, отвергая всякую подобную возможность, это предполагало наличие в окружающем мире чего-то нехорошего, поскольку нужны такие заграждения. И значит, это страшное может оказаться здесь, поблизости. Представив на миг эту враждебную и ужасную силу, он словно ощутил за окном ее присутствие. Но что это, и откуда взялось. Ни с чем известным связать существование такого чуждого, противоестественного явления он не мог, словно было оно из какого то, другого, иного мира. И потому страха особого не испытывал. Настолько все было хорошо и прекрасно вокруг. Вот и бабушка, от которой он и узнал о жуликах, говорит, что их нет, и никто сюда не полезет, что всё уже давно забрано. Да и зачем действительно лезть куда то, если двери открыты и во всей деревне нет ни одного замка, а всё богатство, одни воспоминания.
Ниже, на первом этаже, в подвале, стояло молоко. Еще ниже находился ледник, яма, куда весной закидывали много снега. Напротив старой избы новый, повыше, легкий и звонкий дом. Дальше большой двор для скота с сеновалом, поветью. Над всем высоко поднимался колодезный журавль, доставая с глубины холодную и чистую воду. Далеко, за грядками картофеля, овощей и лугом, в конце огорода, у молодой черемухи, темная старая баня с черными стенами, грудой камней вокруг котла, тишиной и диковинным запахом.
Осматривая двор, Сергей остановился возле двух непонятно откуда взявшихся пней, один слабо поддавался на удар ногой, второй был еще весьма крепкий. Не подходя-щее место для деревьев.
- Почему они здесь - поинтересовался он у отца.
- Раньше тут лес был, - удивил ответ.
Не укладывалось в сознании, что на месте многолюдных домов, поля, дороги, мог находиться лес. До сих пор всё вокруг было вечным и неизменным. Воображение не находило силу способную произвести такую грандиозную перемену, за не долгий, судя по прочности пней срок. Как такое может быть, и пораженный ответом, снова спросил отца. Слушая, как рубили и корчевали лес, расчищали поля, строили дома, он увидел картину нелегкого, тяжелого труда. Не похожую на привычную, хорошо знакомую окружающую жизнь. И всё это совершено дедом, который представлялся ему человеком сильным, необыкновенным.
Пощипывая молодую зелень, разбрелись по двору куры, тщательно обследуя всё, копошились за домом в огороде, выискивая что то в траве. Бесстрашный и заботливый красавец петух, беспримерный авторитет в своем хозяйстве, всячески стараясь подтвер-дить большие полномочия, энергично рылся в земле, отбрасывая мусор, и доверительным голосом подзывал подбегающих к нему и что-то хватающих кур.
- Они верно должны быть очень голодны - подумал Сергей и решил принести им немного оставшегося от обеда хлеба. Не оставляя никакой возможности петуху клюнуть нахалки куры мигом подхватывали брошенные кусочки.
- Так ты останешься голодным - досадовал Сергей на медлительность и не расто-ропность петуха. Пришлось еще идти в дом. Подождав немного, когда куры разойдутся, он все же решил накормить петуха, однако тот не захотел воспользоваться предоставлен-ной возможностью, сразу же сообщив об этом враз налетевшим курам. Оказывается, их проворство нисколько не мешало ему, напротив, замеченная в легком поведении беспеч-ная особа, быстро получала за свою беззаботность хорошую трепку.
- Ветка! Ветка идет! - испуганно закричали игравшие у ворот вместе со старшей сестрой девочки, вмиг забравшиеся на сложенные под окнами длинные доски, тес. Для безопасности Сережа тоже поспешил к ним, хотя выбранное убежище не показалось ему достаточно надежным. Замерев, все с тревогой ожидали появления Ветки, большой серо-желтой коровы, известной своей бодливой агрессивностью и крутым нравом, качествами не свойственными столь любимому всеми домашнему животному и доставшимися видимо от какого то далекого предка, дикого свирепого быка. Может просто, сознавая свою значимость и важность, она напоминала об этом, требуя особого, повышенного внимания и заботы. Молока у нее было всегда много, и она торопилась домой, с трудом сдерживая его. На прижавшихся к стене малышей, она прошла, не обратив никакого внимания, не удостоив взглядом, удовлетворенная оказанным почтением. Да и пахло от них всегда ее домом, ее молоком. Оказавшаяся на пути, некстати пришедшая за водой соседка, моментально была прижата к стене. Никто чужой может ходить по ее двору, пытаться наладить с ней отношения, находиться рядом. Протиснувшись в узкую щель между дров, глядя на вонзившиеся в поленья мощные рога и сильную голову, напуганная женщина долго и ласково уговаривала своенравную корову, гладя и приговаривая,
- Вета, веточка.
Высокая трава под окнами, мешалась с множеством различных цветов. Маленькие, необыкновенные, удивительно чудесные фиалки, росшие за домом, постоянно привлекали внимание. Высокие, желтые, с капелькой нектара внутри цветы пахли медом. На каждом шагу веселые, живые, незабываемые колокольчики. В стороне, на лугу, с краю усадьбы, большая, невероятных размеров береза. Толстый, шершавый, почерневший внизу, необъятный ствол, расходившийся выше целыми деревьями, ветвями, уходил в самое небо, сверкая белизной и шелестя чистой зеленью. Земная сила и крепость, соединившаяся с небом в величии и красоте, словно нерушимое, недоступное, вечное, ставшее своим и близким, неотделимым, вызывало гордость и уважение. Густые кроны, свисая над крышами, стремились ввысь по всей улице. Особенно хороши большие, теплые, с мягкой листвой, огромные липы. Красовалась созревающая под окнами рябина. Незаметный летом клен, осенью первым привлекал внимание диковиной красотой, устилая землю яркими, листьями. Манила поспевающая черемуха. Добраться удавалось только до самых нижних, с блестящими черными кисточками веток, но вкусны были даже ягоды упавшие на старые сухие листья.
Проходя обратно, он снова обратил внимание на стоявшее возле стены двора высо-кое, выше половины его роста, совершенно не знакомое, растение, с большими листьями. Похожее на осоку, растущую в логу у речки, где стирают белье, и спросил проходящего отца. Ну конечно же, что еще. Оказывается, это и была та самая, часто упоминавшаяся в разговорах, призванная стать царицей полей кукуруза, но не желавшая под скупым север-ным Солнцем и холодными дождями, совершать чуда. И была не лучше обычной, самой по себе обильно растущей в лесу, на лугу, в поле, густой по пояс травы.
Известив о предстоящем отъезде и поджидая машину, отец готовился в дорогу. Обычно он просто уходил, быстро уезжал, не вызывая особого любопытства. Словно там, за пределами дома ничего не было, как в космосе и ни чего не происходило, начиналась не имевшая ни к чему отношения пустота. Сейчас там казалось, возникло нечто особенное, важное, значительное, может даже за ближайшим полем, лесом, куда вероятно и собирался отец. Увидеть все это было чрезвычайно интересно.
-Я с тобой - решительно заявил он о намерении принять участие в обещавшей быть увлекательной поездке.
- Нет - возразила мать - это далеко.
- Почему нельзя далеко - не понимал Сергей, продолжая настаивать.
- Он в Шарью поедет - не желая сочувствовать детской прихоти, отвергая таким образом любую возможность, закончила разговор мать.
Если в Шарью тогда конечно, только что-то не очень похоже, в город собираются не так, готовятся долго и основательно, еще с вечера, заранее все обсуждают, советуются и одеваются по-другому. Эти взрослые всегда врут, когда им нужно поскорее в чем-то убедить их, маленьких, скрыть что-то и избавиться от надоевших вопросов. Ничего предосудительного в этом он уже он уже не находил и по-прежнему доверял близким, прекрасно понимая такое поведение. Однако осознавал себя маленьким и беспомощным, чувствовал если не униженным, то лишенным настоящих достоинств. Ну, женщины лад-но, их слова часто не соответствуют смыслу, что как-то не противоречит всей их сущно-сти, надо спросить у отца. Это та сила, на которой, кажется, держится все вокруг, в доме, в мире, которой противоестественна ложь и хитрость. Если действительно далеко или просто не может взять, он останется, поверит любому его слову.
- В Шарью - не желая вносить разногласия, подтвердил Отец, спеша к подошедшей машине.
Ну, нет, так нет, дел и здесь много и взяв машинку, вышел на улицу. Там, на куче песка, у него проделаны длинные дороги, со спусками и подъемами. Какое удовольствие, урча и буксуя ездить по ним, водить машину, как настоящую.
- Отец дома - спросил из остановившегося рядом Уазика, незнакомый мужчина.
- Уехал в Шарью - гордый своей осведомленностью, ответил Сергей.
- В Шарью - удивленно повторил мужчина, посмотрев на водителя - он тебе ниче-го не говорил - и видимо что-то сообразив, спросил.
- В какую сторону?
Ответ озадачил даже их. Что-то здесь не то, но ведь ему так сказали, что он еще может? Настороженно и смущенно размышлял Сережа.
- Туда - показал он в сторону заросшей лесом речки Медведицы и когда, исчезая в пыли, машина скрылась под горой, продолжил увлеченно возиться в песке.
- Пойдешь со мной - спросил вернувшийся вечером домой отец, - тут не далеко, посмотришь, что я делаю.
Идти, не ехать, не большое удовольствие, но охотно согласился. Быть с отцом все-гда хорошо и интересно, особенно, когда он зовет, большая честь идти вместе, спраши-вать, разговаривать. Выйдя за огороды и перейдя небольшой лог, они направились к чер-неющему за ним лесу. Место отчего-то называлось кузницей. Заросшая вереском, скрытая ветвями елями тропа, удалялась в глубь не проходимой чащобы. Перепрыгивая через кор-невища и стараясь не отставать. Сергей с интересом разглядывал поглощавший их густой лес.
- Что там, куда они идут? - недоумевал он.
Сопровождавший от самого дома и до крови кусающий гнус, исчез в тени деревьев, уступив место осмелевшим комарам, бесчисленной стаей с гулом вьющейся вокруг. Но это естественное кровожадное окружение не досаждая сильно, не вызывало большого неудобства. Сергей лишь иногда смахивал с рук слишком назойливых насекомых, думая о цели путешествия.
- Сейчас, сказал отец - и скоро между деревьев показался похожий на часть ма-ленького дома сруб из бревен, предназначенный стать новой баней.
Увиденный впервые так близко лес, казался великим и бесконечным, полным таинственного, неизвестного, представлялся большой силой, невольно вызывающей чувство уважения и восхищения.
Как свидетельство иного мира, другой жизни, сияющая и красивая, в необычной яркой одежде, появилась тетя Нина, младшая сестра матери. Восторг и радость перепол-няли ее молодое тело. Завораживали пленительные рассказы об удобствах и простоте жизни большого города, прелестях теплого моря, далеких грандиозных новостройках. Ис-кренняя доброта и внимание к ним, сразу сделали ее близким и своим человеком, располагая к доверию.
- Вроде бы и так не жарко - не понимал значения процедуры Сергей, переодеваясь с помощью матери. Купаться он тоже не собирается.
- А теперь возьмитесь за руки и погуляйте - подталкивая, послали их на другой ко-нец деревни. Сосем не понятно. Туда ему вовсе не нужно, да еще взявшись за руки. Хо-дить он и сам умеет. Маленький купальник стягивает, жмет тело. Да, в таком виде ходить еще не приходилось. Стыдно и неловко. Не до красоты. А мать с тетей, любуясь семейной идиллией, довольные, смотрят вслед, и что-то все время объясняют, советуют. Худая, бледная сестра, повернувшись назад и крепко сжимая руку, ведет его по улице. Обраща-ются, видимо к ней. Ну что там еще, обернулся, взглянул назад. Наперебой говорят или кричат непонятное что-то. От него как будто ничего не нужно. Посмотрел на дорогу и о ужас, на размышление ни секунды. Прямо под ногами огромная, свежая коровья лепеха. Не перешагнуть, не обойти, не остановиться, не глядя на дорогу, сестра продолжает упря-мо тащить его вперед. Рывок в сторону, поздно и задом прямо в середину отвратительной грязно-зеленой жижи. Что стало с новым купальником, на себя смотреть противно. И все бы ничего, дерьмо в деревне не редкость, да куча больно уж велика, откуда такая взялась, и позор слишком заметный. Сидевший на завалинке мужик чуть не застонал от боли со-чувственно, глядя как он выбирается из вонючей черноты.
- Ой, Ой, Ой, Сережка, - добавив что-то не понятное, произнес он с доброй ирони-ей. Да действительно мерзко, не хорошо, и как вынужденное признание позора, един-ственно возможный протест и несогласие со случившимся, неизбежные и закономерные слезы. Парада не получилось.
Сегодня пойдем купаться на речку, торжественным, повелительным голосом, как о чем-то очень важном и абсолютно обязательном утром следующего дня заявила тетя. Со-вершенно никакой необходимости в этом прежде он никогда не испытывал. Правда и в воде бывать до этого кроме больших луж не приходилось. Но вода и так была повсюду. Довольно часто шли дожди, и тогда она потоком лилась с крыши. Трава, дорога, весь мир становился сырым и мокрым. Вода в колодце, дома в ведре, в бане в котле горячая. Зачем еще идти на речку, не совсем понятно, да и плавать он не умеет. А река настоящая, глубо-кая. Но высказывать свои сомнения и опасения в виду всеобщей положительной настро-енности к намеченному мероприятию, показалось не уместным. И равнодушно, без всяко-го желания, против воли, согласился принять вынужденное участие в предстоящей про-гулке.
По колее, оставшейся от проезжавшей здесь когда-то машины, молчаливо следует за тетей сквозь густой ельник. Просто сходить на речку, посмотреть, было бы интересно. Сейчас же приближаясь к ней, все время думал о неизбежном купании, что это такое. Просторное поле, куда из темного леса выходила дорога, понижалось к зеленой долине с петлявшей по лугу рекой. На противоположном высоком берегу, горе, ряд высохших по-темневших домиков, небольшая, красивая, чистая деревенька. Река, речка, просто не-большой ручей, всегда имеют свое особое, повышенное значение в окружающей местно-сти, где жизнь идет активнее, интереснее, во многом определяя весь ее стиль и характер.
И вот высокий, обрывистый берег, спокойный, темно-синий, пугающий своей глу-биной омут, в который и надлежало очевидно погрузиться, дабы испытать всевозможные, связанные с этим несравнимые удовольствия. Ничто не влекло его туда, в эту темную без-донную пучину, с чем предстояло сейчас познакомиться. Он чувствовал себя беспомощ-ным, в этом не естественном и незнакомом водном мире, где позднее приходилось бывать по десять раз за день, проводить целое лето. Спустившись вниз к нависшей над водой зе-леной траве, тетя первой погрузила сестру в казавшуюся опасно глубокой прибрежную воду. Огласив окрестность испуганным визгом, сестра быстро возвратилась назад.
- Дикие, воды-то боятся, - разочарованно воскликнула тетя, успевшая освоить не мало Российских просторов и ожидавшая увидеть много радости и восторга от своих ста-раний.
- Чего кричишь - стало немного стыдно за сестру.
- Я не кричала - решительно не согласилась она.
Вот это да, от удовольствия, что ли орала. Все девчонки невозможно упрямы.
- Сам-то, сейчас закричишь - словно оправдываясь, сказала она.
- Не закричу - ему, как мужчине, хоть и младшему, оказаться трусом ему было бы не к лицу.
- Посмотрим - не согласилась сестра.
Неожиданный шумный вздох вырвался из груди, когда вода полностью поглотила его
- Ну что, кричал - уверенно заявила сестра, когда под ним вновь оказалась твердая земля.
Нет, он точно помнит, что нет. Просто ее не нравится думать, что она одна испуга-лась. Пусть, он не будет спорить, он не хочет, что бы сестра обиделась.
Нескончаемые унылые дожди, серого осеннего ненастья, превратившие весь мир в скучные сумерки, сделали жизнь деревни тихой и изолированной не только от ближайше-го города или райцентра, но и от соседнего села. Добраться до которого можно было лишь в больших сапогах, минуя огромные лужи и намаявшись в грязи раскисших дорог, преодолеть которые не могла ни одна машина. И жизнь Сережи снова вернулась в избу, с тусклым светом керосиновой лампы, нескончаемой, бесконечной музыкой из приглушен-ного радио, куда то уходившими и приходившими родителями, и вкусным бабушкиным борщом. Небольшой, красный стул, легкий и удобный, неизменно принадлежал ему. Боль-шой, синий, занимал отец. Их сделал дед Егор, которого он не знал. Слово это произноси-лось всегда с величайшим уважением, как пример безоговорочного почитания, было всем, высшей мерой, чем-то не досягаемым, не доступным. Из воспоминаний и разговоров, представал образ человека спокойного, необычной силы, исключительной разумности и редкого упрямства.
Это часто повторяющееся имя соответствовало для Сережи значению слова дед. В нем виделось что-то многолетнее, стародавнее, но очень индивидуальное и личное, схо-жее со словом старец, вроде прозвища, только уважительного. И был удивлен узнав, что в доме напротив жил свой Егор, вовсе не его дед, тоже отличавшийся оригинальной инди-видуальностью. Зашибив деньгу, перетаскивая содержимое баржи на берег, любил уди-вить своеобразным шиком. Сидя на крыльце и не взирая на уговоры, слезы, и женскую ругань, спокойно скручивал из пятерки, а то и десятки цигарку, деньгах не малых и совсем не лишних при большой семье и далеко не чрезмерном богатстве. Гордо поглядывая на хозяйствующих соплеменников, не разделяя их собственнических устремлений и желая видимо доказать наличие другого пути, иного способа существования.
И совсем необыкновенно, загадочно, манящее чем-то сильным, надежным, про-звучало имя Абрам.
- это отец Егора, мой дед и твой прадед - объяснил отец.
Подробностей о нем сохранилось мало. Знали, что был силен, при необходимости мог быть крут и резок. От сохранившихся воспоминаний веяло чем-то абсолютным, за-ветным, вечным, к чему все должно стремиться и чем должно все быть. Отдаленность во времени, не достаточность сведений, позволяют до предела возносить образ предков, вы-деляя и усиливая проверенные временем ценные качества, создавать идеал, обязывающий быть достойным ему.
Имя так понравилось Сереже, что он не раз спрашивал, почему его не назвали Аб-рамом.
- Так теперь не зовут, - удивилась неожиданному вопросу мать. Оставалось только сожалеть, что он не Абрам, а как хотелось быть таким же.
Заметно похолодало. Придав земле праздничный, красивый вид, выпавший снег, скрыв рытвины, грязь и серость, разом изменил всю окрестность, сделал близкими и до-ступными любые дали и расстояния. Ослепительная белизна, наполнившая жилище ярким светом, неудержимо звала на улицу, подышать морозной свежестью, поваляться в снегу и, раскрасневшись, довольным и счастливым вернуться домой. Дети постарше в любую погоду находились на улице. Он готов тоже присоединиться к ним, но куда-то запропастились висевшие возле печки его теплые штаны.
- Опять Ленка взяла мои штаны - сразу же осенила догадка, это было вне сомнения, а в чем ему идти.
- Посиди дома, ты же хороший мальчик, пусть они там бегают, собак гоняют да в снегу валяются - послышались уговоры. Но сидеть дома невыносимая тягость.
- Хочу в снегу, хочу с собаками - и ведь знали, видели и молчат, ни сколько не осуждают сестру, даже защищают. Ну ладно, пожалеете, он этого так не оставит.
- Вот буду ездить на большой машине, никого возить не стану - не сочувствуют, возражают, да еще прогулки лишили и даже не хотят ничего понимать, возмутило его, сидите тогда тоже дома.
- А нам никуда и не надо ехать - еще смеются, как это не надо.
- Всем бывает надо когда-нибудь, попросите еще.
- А ты забудешь, пока вырастешь, - пусть не надеются.
- Не забуду - и успокоился удовлетворенный, найдя подходящим такое строгое наказание. - Ладно, ладно, не вози, пешком походим - спорить с женщинами больше что-то не хотелось, бесполезно, они в этом гораздо способнее.
Конечно, он вырастет, станет большим, но совсем не помнит, что было раньше, словно его вообще не было. Очень странно и необъяснимо.
- Мам, а где вы взяли нас, откуда мы появились - закономерный, полагающийся с возрастом вопрос не поставил молодых родителей в тупик, вызвав растерянность. По-скольку происходило все это задолго до всеобщей демократизации, полагалось вовсе не обязательным, путаясь и краснея обсуждать с малолетними детьми происхождение чело-века в результате тесного взаимоотношения полов, а вдруг для полной ясности потребуют наглядной демонстрация.
Считалось, что ребенок должен гулять, играть, рисовать и слушать сказки. Не спе-шили согласно с традициями и опытом углублять и преждевременно заострять интерес на не нужных, не своевременных вопросах.
- Нашли в капусте - готов был ответ.
Две большие грядки в огороде занимали огромные белые кочаны. Вообще-то там не плохо. Червячки какие-нибудь, конечно и могут быть, но что бы он. Не вериться, кем же тогда он должен был быть. Не хотят говорить, ну и ладно, главное, что он есть и будет. А позже, когда таинство само утратило секретность, возникло осознание, что это очень личная, важная и серьезная тема, предназначенная для взрослых, говорить и спрашивать о которой неприлично.
Перед новым годом в доме появился замечательный гость, Григорий Иванович, дядя Гриша, энергичный и уверенный старик, с чудесной белой бородой, чуточку лукавым, и для видимости немного строгим взглядом, удивительно похожий на смотревшего с открытки Деда Мороза. Однако у домашних такое открытие вызвало лишь улыбку. Казалось, он обладал способностями ко всякому делу. Быстро сняв с Сергея мерку, сшил ему шорты, впоследствии так понравившиеся, что он не снимал их все лето. А на утро в доме появилась, упиравшаяся в потолок елка, трогая за ветки которую можно было легко поворачивать, крутить. Сестра с девочками украсили ее разноцветными фонариками, гирляндами и пригласили детей. Но лучшим подарком оказалась сооруженная во дворе горка, ставшая любимым местом времяпровождения всего беззаботного подрастающего населения деревни. И до того надоевшая не разделявшей обшей радости, уставшей от шумной беготни матери, а может разодранные штаны и заметно пострадавшая одежда породили сомнение в полезности возникшего сооружения, что ещё задолго до первых оттепелей и конца зимы, не взирая на все просьбы и уговоры, попросила отца разобрать ее, к невыразимому его сожалению.
Он никогда еще не видел такого яркого света, залившего огромный зал, с возвы-шавшейся по середине темной елью и множеством народ, куда привел его отец, разгова-ривавший с кем-то в стороне. Стоя вместе со всеми у стены, Сергей смотрел на ходивших вокруг елки детей.
- Иди к ним - сказала стоявшая невдалеке женщина.
- Иди, не бойся - повторила она. Он не то, что бы боялся, хотя ослепительный свет, многолюдье и новизна обстановки лишали привычной уверенности, он просто не знал, как можно подойти к незнакомым ребятам и растолкав их, встать в круг, к тому же наблюдать со стороны гораздо интереснее.
- Ну раз ты боишься, то не получишь конфету, - просто сказала она.
Конфета конечно вкусная, но сейчас это не имело никакого значения, он не может согласиться с таким унизительным замечанием. Быстро сделав несколько шагов, он выбе-жал на середину сияющего зала и, не решившись идти дальше, вернулся назад, не думая о подарке и не рассчитывая на него, ведь у елки-то не был. Но женщина оказалась очень дорой и, улыбаясь похвалила его, протягивая большую красивую конфету. Волноваться больше не о чем, все стало очень хорошо.
А бабушка подарила ему настоящего, замечательного коня, правда на колесиках, но все как у большого, седло, уздечка, живой взгляд. Сначала он только водил его за по-вод, потом попробовал сесть. Это было здорово. Но делать этого не разрешили, опасаясь, что конь не выдержит, потому что он уже не маленький и должен все понимать.
Глава 2
Весной заметно подтаявший снег стал плотным и тяжелым. С каждым днем усили-валось нетерпеливое, радостное ожидание волнующих перемен. Наступившее оживление никого не оставляло спокойным и безразличным. Казалось, что скоро, вот-вот все придет в мощное, необратимое движение.
На крыльце было тихо и тепло. С крыши капало, и свисали огромные сосульки. Беспокойно шумели озабоченные птицы. Даже в темную часть помещения проникало много света. Влажный, наполненный свежестью талого снега воздух доносил запах сох-нущих построек и старого сена.
В огороде, и дальше до самого леса, белел еще глубокий, не тронутый снег. Стало немного жаль этой исчезающей, так долго царствовавшей чистоты и белизны. Захотелось побыть там, среди сверкающих снежных просторов, ближе почувствовать неудержимо приближающиеся перемены.
Набитой по меже тропой он потихоньку вышел в поле за огороды, к едва заметно-му, синеющему под снегом логу, где еще летом с девочками, ползая по угорам, собирал землянику. Снег в ложбинке протаял и опустился. Из под метровой толщи его стекала с полей, собираясь в убегавший по сине-зеленому льду стремительный поток, прозрачная, чистейшая вода. Присев на снег, он долго смотрел на последний зимний пейзаж, на спе-шащие к речке ледяные струи. Сколько воды и снега было в этом огромном и переменчи-вом мире, к которому принадлежали его дом и он сам. Земля и небо, все вокруг, ставшее своим и близким, тоже было домом, продолжением его. Сама жизнь, большая, не предска-зуемая, начиналась сейчас здесь в поле, у ручья. Куда он так мчится. С какими водами со-льется, и в каких окажется берегах. А ему не хотелось никуда отсюда уходить или убе-гать. Это его дом, лучше которого нет и ничего быть не может.
Под ярким Солнцем, продолжительных весенних дней, быстро исчез весь снег, оставшийся лежать, как напоминание о недавней зиме, только в тенистых низинах, куда его намело слишком много. Заледенелый, колючий, он лишь слегка холодил руки, и был приятной неожиданностью, показывающей, насколько все изменилось в природе.
С южной стороны дома, в затишье, возле старой, высокой стены клети, на прогре-той Солнцем лужайке, было сухо и тепло. Внизу, за небольшой низиной, над отчетливо чернеющим еловым лесом, уходящим за поле темной полосой, ярко желтело Солнце. Ме-сто понравилось Сереже, он присел на лежавшее возле стены бревно и долго смотрел, ра-дуясь и любуясь. Удивительно приятно и хорошо. Теплое Солнце, черный лес, зеленый луг, большой дом. Лучше ему еще никогда не было. Придя домой, он радостью рассказал матери о своем впечатлении. Она была занята чем-то на кухне и промолчала, никак не отреагировав на его восторг, не поняв или не найдя в нем ни чего особенного.
- Чем они заняты, о чем таком важном, заставившем не замечать прелести весны думают, какими отягощены проблемами? Если это так, то взрослая жизнь слишком скуч-ная, - был немного удивлен Сергей.
Быстро изменились и стали неузнаваемыми разом позеленевшие окрестности. В логу у речки зажелтели видимые из далека пушистые вербы. В белом окружении цвету-щих черемух, распространяющих ни на что не похожий волнующий запах стоят дома. Солнце почти не опускается за горизонт. Дни бесконечно долгие и по-летнему тепло. Просохли дороги, и для деловых поездок отец стал пользоваться мотоциклом, вещью не редкой, обычной даже в деревне. Но все равно, как всякая техника у мальчишек, вызывал у Сережи любовь и уважение, восхищая не доступными для человека возможностями. Иногда отец брал его с собой. Держась за руль, он усаживался впереди на бензобак, и с шумом проехав деревню, они с ветерком мчались под гору. За речкой, подъехавший на синем, более легком мотоцикле молодой мужчина, поздоровавшись, долго выяснял до-стоинства и недостатки техники. Оказалось, что их 'Ковровец' ничуть не уступает, а мо-жет и превосходит его 'Минск'.
Устав слушать ставший не понятным и скучным затянувшийся разговор, Сережа отошел к краснеющему на угоре, не далеко от дороги, и издавшему удивительный запах, большому, цветущему кусту шиповника.
- У нас есть чай - вспомнил Сергей красивую коробку в шкафу.
- Этот лучше - настаивал мужчина. Дома он видел сушеные плоды шиповника, а разве можно класть в чай цветы, да и собирать их не во что и сказал об этом мужчине, продолжая разглядывать цветы.
- Можно, клади в карман - продолжал убеждать мужчина.
- Нет, он не будет обрывать, мять и совать в карман эти прекрасные, наполняющие необыкновенным ароматом воздух, цветы. Казалось не хорошо даже трогать их, касаться пробуждающих столько чувств нежных лепестков. Словно все мечты и желания, все самое лучшее, что только можно представить, оживало, обретая всю полноту реального восприятия, рядом с кустом простых и удивительных диких роз, переполнивших сердце незабываемым прекрасным, живущим здесь за речкой, на цветущем косогоре.
Проехав немало полями и лугами по неровной, извилистой дороге и миновав не знакомую деревню, остановились у работающего в поле трактора. Он видел, что все взрослые люди чем-то заняты, что было главной отличительной их особенностью. Конеч-но, для этого нужно много знать и уметь, быть большим и сильным. Профессию отца он немного представлял, но чем занималась мать, было совершенно не понятно. Выяснилось, что мама агроном, естественно, как он понимал, это должно быть связанно с общей для всех работой в поле, выращиванием растений. Получить более подробное разъяснение такого серьезного дела и узнать, чем же конкретно занята мать, не удалось. Прозвучал по-лушутливый ответ трактористов об учете, руководстве, и веселый гордый вид их говорил, что свою работу они считают гораздо более важной и нужной.
Наступившее лето к не прекращающимся крестьянским делам добавило много но-вых, главных забот и проблем. Убирались, готовились для нового урожая поля и огороды. Здоровый красный конь, упираясь, склонив голову и напрягая чудовищные мышцы, энер-гично и быстро двигался по огороду. Сзади, ухватившись за ручки и налегая на плуг, от-брасывающий блестящим стальным лемехом пласты черной земли, шел отец. Иногда по-падалась перезимовавшая под снегом сладкая картошка. Не меньше людей заинтересо-ванные в работе скворцы, немедленно обследовали каждый вспаханный метр и, подхватив обнаруженного червя, мчались к укрепленному на березе скворечнику.
Когда десяток грядок заняли половину огорода, работа закончилась. Отдыхающий конь, названный Поляком, видимо оттого, что вся жизнь его больше проходила в поле, спокойно стоял у черемухи позади огорода, ожидая, кода его отпустят на волю. В боль-ших черных глазах, сквозь блеск, проглядывали добрый нрав, ум и хорошее воспитание.
- Ну-ка, держись - сказал отец, и Сергей оказался высоко над землей, сидящим на широкой спине.
- Какой же ты большой - думал он, ухватившись за неподвижного коня, быстро ставшего близким и любимым существом.
Управившись с хозяйством, мать стояла перед зеркалом в новом платье, испуская из флакончика нежный запах фиалок, и поторапливала отца. Вечером в клубе показывали хороший фильм.
- Возьмем его - сказала она, посмотрев на Сережу, надеясь удивить сына необык-новенным зрелищем и желая пораньше приучить его к многолюдному обществу, ведь для жителя отдаленных, тихих мест это обстоятельство всегда было проблемой, лишавшей привычной уверенности.
- Фильм взрослый, могут не разрешить - возразил отец, не видящий в этом особой необходимости
- Пустят, он маленький, скажем не с кем оставить.
- Что интересного в непонятном фильме, но если возьмут, хорошо, в кино он еще ни разу не был - решил Сергей.
Инициатором культурного мероприятия была конечно мать, любившая почитать, способная увлечься вымышленными событиями романа, склонная мечтать и строить грандиозные планы, от которых было не возможно ее отвратить.
Во всех этих иллюзорных представлениях и не обоснованных вымыслах, помимо бесполезной скуки, отец усматривал вредный уход от реальной действительности, и трус-ливое желание изобрести какую-то другую, не существующую жизнь. Он был не чужд прекрасному, любил природу, хорошо разбирался в людях. Как все подростки военных лет, уважал людей волевых, сильных, восхищаясь их подвигами и достижениями. Превы-ше всего ценил способность действовать и добиваться конкретных результатов, в окру-жающей действительности жаждал удовлетворения всех интересов. Твердо веря в непоко-лебимую возможность создания полноценного, справедливого общества. Дружеский раз-говор в приятной компании, в чем никогда не имел недостатка, был бы предпочтительней лицезрению сомнительных вымыслов. Не испытывая особого желания идти куда-то ещё после работы, как порядочный человек, считающийся с мнением близкого человека, согласился на предложение совершить семейную прогулку. К тому же фильм, говорят, заслуживает внимания.
Мужчина с книгой, в деревне не мужчина, где и зимой-то дел предостаточно, а ле-том не всегда удается даже просмотреть газеты, которые ежедневно приносит почтальон. Но хорошая школа, интересное кино, повсеместное радио способствовали тому, что люди знали немало о мире, о жизни. В самой далекой деревне были известны имена авторов многих книг, песен, знали и любили их основные произведения. В случайном разговоре отец не раз позволял себе высказать мнение о писателях, современниках его эпохи, Си-монове, Твардовском, Шолохове, людях не безынтересных ему и уважаемых. И о других, более ранних.
- Есенин, так обо всем сказать - негромко, с удивлением произнес он однажды. По мужски сдержанный в проявлении чувств, был строг и требователен к изображаемым се-нам и персонажам, требуя от них правды, важного смысла и интересного, живого содер-жания. Но главной и единственной была окружающая его, реальная жизнь. И романы предпочитал настоящие, не вымышленные, подлинные, которых всевозможных их был большим знатоком. О чем свидетельствовали многочисленные женские фотографии с раз-личных концов страны в толстом флотском альбоме, с фотографией и дарственной надпи-сью капитана большого военного корабля, крейсер 'Максим Горький', фотография кото-рого находилась там же.
Не многословные, иногда стеснительные жители сел, они знали и понимали гораз-до больше того, о чем предпочитали говорить.
Клуб, стародавнее, потемневшее, как и большинство домов села, что в двух кило-метрах от дома, здание, чуть подальше центра, слева от дороги. Внутри уже многолюдно. Привлекая внимание собравшихся, за большим, зеленым столом идет серьезная игра в би-льярд. Пропускавший в зал киномеханик, сначала не знал, что делать с таким необычным для позднего часа зрителем.
- Неужели не пустит, - ожидал своей участи Сергей, выглядывая из-за матери. Но все обошлось. Заняли места и погас свет. Десятки людей вокруг внимательно следят за экраном. Там что-то движется, шумит, но скоро все стало безразлично. Проснулся он от грохота и лязга гусениц прямо перед ним огромного, страшного танка и увидел бегущую от железного чудовища по горящему хлебному полю женщину, ищущую спасения, кото-рого не было.
- Что там такое происходит, это ужасно, что с ней будет. Наверное, ей не убежать. Смысл страшных сцен остался не понятным. Кино не понравилось ему и не доставило большого удовольствия.
Состоящее из несколько улиц и на полкилометра вытянувшееся вдоль дороги село, вос-принималось всеми довольно значительным центром, не сравнимым с их, тоже не маленькой, имевшей десять домов, деревней. Располагаясь на приподнятом месте, среди лугов и лесов, с петляющей по ним рекой, оно было примечательна полуразрушенной, но все еще исполинской, не имевшей ни срока, ни времени, возвышающейся в самом центре, видимой из далека и обращающей на себя внимание, как порыв души, устремлений и надежд, белой церковью, с поднимающейся к ней площадью, призывно развернутой к идущим и едущим и вызывая уважительное чувство и торжественное настроение.
Бывшая когда-то редкой величины и красоты и не имевшая нигде поблизости ана-логов, ставшая бы достопримечательностью любого города, как могла появиться она в далеком селе. Или народ жил здесь когда-то особенный, благочестивый, и надо знать неплохо. Потому во славу и в благодарность всевышнему, для радости духа и в назидание потомкам, дабы вечно пребывала в человеке обретенная благодать, воздвигли миром не-обыкновенную красоту. Что бы вечно звала она к добру и свету, радовала сердце и глаз, возносясь к небу, блестя семью огромными куполами, от которых далеко, на много вёрст вокруг, слышался проникающий в душу, заставляющий остановиться и прислушаться, праздничный перезвон.
Особенно красиво смотрелась она со стороны Афон-горы, возвышаясь над распо-ложенным ниже школьным стадионом. И всякий ежедневно проходящий мимо человек, соприкасался душой с устремленным в вечность необычным творением.
- Так ли уж было все темно в том 'темном царстве', как пишут о прошлом в учеб-никах - невольно подумает иной школьник, если возводилось там такое величие
- И каким должно быть то светлое будущее, о котором, как о решенном деле, уве-ренно твердят вожди и ради которого можно все, где не нужна такая красота и где нет ду-ши - задумается, усомнившись, многоопытный человек.
В наступившую нигилистки анархистскую рациональную эпоху, в период беспри-мерных перемен, когда осознавший свои возможности человек поверил в собственные силы, и переосмыслив сознание, как высшую форму материи, счёл свое сознание, свой разум наивысшим, самолично признав себя венцом творения природы. Из чего и следовала невозможность существования иных, более высших форм жизни.
К тому же в библейском изучении истории, углубленном самопознании души и религиозном нравственном максимализме, постоянно возникали противоречия с требованиями решительного, беспощадного века. И признание не существующим всего, что свыше, оказалось весьма кстати, что бы укоризненные взгляды святых не смущали настроенных на великие дела прихожан. Поскольку считать себя совершенным было бы трудно, не возможно, а религия оставалась бескомпромиссной в отстаивании абсолютного нравственного идеала, то в христианском учении новые пастыри увидели опасных конкурентов.
В борьбе за нравственность больше всего пострадала сама нравственность. Бог как был, так и остался. Свобода и равенство не приблизились. Достижению светлого будуще-го не угодил не только Бог, но помешал и сияющий великолепием храм. И сокрушенно поохав над не понятными решениями, законопослушные граждане, не пропадать же доб-ру, потащили, что могли по домам, строя всей округой печи из разобранных куполов. В оставшуюся нижнюю часть, благо места оказалось предостаточно для всего хозяйства, за-гнали требующую ремонта технику. И лучше не придумать, как говорил Чеховский 'Зло-умышленник', здание крепкое, просторное, вечное и рядом с домом, далеко не ходить. Да и поднадоели однообразные, трусливые, не считающихся со временем, проповеди, заня-тых собой священнослужителей.
И один за другим в храм, словно в душу, с грохотом поползли грязные, дымящие трактора. Все смотрит и смотрит с укоризной на работающий внизу цех сверху святой лик. Уж чем только не старались его замазать, закрасить, он появляется снова и снова, словно не желая смириться с тем, что там, где должна быть душа, где учили любви и тер-пению, все сведено к простому механизму.
Заботу о нравственном воспитании и духовном обогащении был призван воспол-нить появившийся рядом дом культуры, предназначенный стать центром общественной жизни. И действительно, лихие атаки Чапаевцев, веселые комедии и захватывающие сю-жеты индийского кино, были гораздо интереснее и веселее строгих литургий. Для не нашедших же удовлетворения в самом массовом виде искусства, на пути, куда бы ни шел, возникло другое, не вызывающее у властей таких противоречий заведение со звучным названием 'Голубой Дунай'. В народе попросту, бабьи слезы, со временем начинавшее собирать все больше и больше прихожан. Власть, возможно, была уже и не против без-обидных наставлений о любви к ближнему, о бессмертии души и грехе, да что-то нарушилось, что ни какими убеждениями не вернуть. Изменился уклад жизни, лишивший человека самостоятельности. Все контролировалось постановлениями и решениями, от которых, а не то труда и зависело всецело благосостояние. Взоры крестьян все чаще обращались в сторону признанного более достойным, передового, не обделенного вниманием класса, и наиболее способные труженики спешили занять место в его рядах.
Признание отсутствия души, сведение всего сознания к простой физиологии, от-учали человека верить и терпеть, что считалось пережитком недостойного прошлого. В новой жизни все должно быть иначе, без этих допетровских основ. Достаточно знать и выполнять, лучше аккуратно и точно. Исковерканные техникой окрестности отодвигали все дальше последнее, что было началом, основой и душе, и храму, и жизни. Возникаю-щие взамен природе чистота, асфальт, порядок и клумбы, не имеют той силы, что застав-ляет верить, любить и возводить храмы. Заметно пустел некогда богатый край.
- Лес был лес и будет - начали поговаривать старики. А может, и не было противо-речия в том, что место в храме, где прежде слышались молитвы и обитала благодать, куда стремилась душа, заняли тяжелые стальные машины. Созданные людьми и любимые ими, принятые умом и сердцем, они неотделимая часть жизни. Не оттого ли святой лик про-должает отпечатываться на стене, не отвергая людей введших железных чудовищ.
Ведь и Бог сказал, это хорошо, сотворив гадов. Красуется рядом с уже посеревшей церковью, новый дом культуры, тихо и незаметно живущий своей, ни кому не ведомой, обособленной, благородной жизнью, собирающий на очередной сеанс лишь не знающую, куда податься молодежь. Да задержится в сквере подвыпивший мужик, нашедший более простое и понятное, всегда доступное средство для поддержания духа. По вечерам там темно и жутко.
- Лес был, лес и будет - повторяют старики, рассуждая о будущем своего края, уставшие от бесконечных переделов, перестроек, в результате которых они никогда ниче-го не приобретали. Всегда только теряли. В словах не было грусти и печали. Не их вина, что вот так похозяйствовали. Звучало если не злорадство и месть, то виделась в предстоя-щем запустении хотя бы просто светлая радость. Уж лучше лес, в этом всегда было что-то доброе, теплое. Он так много давал человеку, в самые мрачные дни вселял радость и надежду.
Глава 3
Примечательной особенностью каждого наступившего лета, вносящей
разнообразие в тихую, отрешенную жизнь глубинки, нарушавшей ее немыслимое, гнету-щее спокойствие, являлась разноцветная толпа горожан, когда-то смело покинувших свои дома, кто просто в поисках счастья, кто, что бы избежать бесконечного рабского труда, не дождавшись осуществления союза серпа и молота. Вызывая праздным и беззаботным ви-дом, в самое беспокойное на селе время, у копающихся сутками в земле односельчан, естественную зависть, подтверждая главенствующую роль пролетариата. И в благодатные летние дни дом наполнялся многочисленными родственниками, выбравшимися на неде-лю, другую, в дорогие все еще для них места.
Встреченные, как дорогие и долгожданные гости, приехавшие спешили одарить радушных хозяев всевозможными подарками. Примерялись наряды, на столе появлялись редкие фрукты, яблоки, апельсины и коробки с конфетами. Дом наполнялся радостью, весельем и смехом. Для Сережи лучшим подарком был сидящий на пне и лихо раскинувший меха гармони, веселый парень в солдатской гимнастерке, подаренный старшим братом отца, Николаем, дядей Колей.
- Вот бы ему так, - Сергей попробовал взять увесистую статуэтку в руки, довольно тяжелая, нелегко было тащить ее сюда из города, и дорогая, наверное, вещь, ценная. У не-го была не большая гармошка, с металлическими клавишами по обе стороны, но извлечь из нее, кроме писка, он ничего не мог. Как из этих разрозненных звуков получается, так радующая слух музыка, непостижимая загадка.
В продолжении всего времени гости пили, ели, гуляли и веселились. Отдыхали в прохладной клети, долго отсыпались в свежести сеновала, слушая сквозь сон в чуткой предутренней тишине рано начинавшуюся деревенскую жизнь. Еще задолго до света тре-бовательно и громко начал возвещать о приближающемся дне горластый петух. Шумно вздыхала, дожидаясь выгона в поле скотина, да слышались шаги и звон ведер давно вставшей хозяйки. Належавшись, отдохнув и насладившись глубоким покоем, гости, по-еживаясь от вселявшей бодрость прохлады, осторожно ступая по мягкой и густой зелени, начинали понемногу выходить во двор, радуясь приятно, уже вовсю светившему Солнцу и ожидая хорошей погоды.
Позавтракав, вволю напившись свежего молока, начинали строить планы предсто-ящего дня, и энергичные, уверенные отправлялись обозревать окрестности, оценить про-исходящие округ изменения, познакомиться, поговорить с соседями или шли на речку. Обязательным ритуалом, о чем еще до поездки много говорили, тщательно готовились, запасаясь всевозможными мазями от комаров, был поход в лес за ягодами и грибами, если таковые имелись в ту пору. Тогда по дому и далеко на улице распространялся манящий запах жареных грибов, варилось варенье, и на обед подавали с молоком и сметаной слад-кие ягоды.
Погуляв, побродив по лесу, гости возвращались немного усталые и довольные. Долго сидели за столом, пили чай из самовара, не испытывая большой потребности в бо-лее уважаемых и так ценимых в последующие времена, обязательных для любого повода и свободного времени, крепких напитках. Все были молоды, здоровы, полны планов, надежд, и излишнее возлияние только отягощало радостное, приподнятое настроение.
Насытившись, утратив утреннюю резвость и подвижность, но все еще возбужден-ные, оживленно шутя и смеясь, гости сели играть в лото. Сергей знал все цифры, мог по ним находить нужные числа и его тоже пригласили к столу.
- А он сможет - спросила, засомневавшись одна из женщин.
Совсем не знать, не уметь делать то, что могут все, хотя и более взрослые, не очень хорошо, пожалуй, даже немного стыдно. Наверное, не так уж сложно, если разобраться, и прослушав объяснение, взял одну карту. Не зная порядок чисел и их расположение на карте, он едва успевал просматривать ее, ища нужную пару цифр, и раз за разом проигрывал. Кто-то обязательно успевал вперед закрыть все числа.
- Почему так не везет, в чем дело - конечно у них по две карты, с двумя ему не справиться, и снова продолжал всматриваться в таблицу. Цифры, цифры, быстро меняю-щиеся большие, бесконечные числа.
Не всем игрокам успех сопутствовал в равной мере. Сидевшего рядом молодого мужчину удача тоже нередко обходила стороной. Но, в отличие от всех, Сереже не везло катастрофически. Наконец на неудачника азартные игроки обратили внимание. Оказалось, что некоторые числа он, как ни старался, просто не замечал. Стараясь быть еще более внимательным, продолжал играть, и снова пропускал какое-нибудь число, так ни разу и не выиграв. Это уже стало вызывать всеобщие шутки и смех, словно ему определили соответствующую возможностям роль неудачника, с чем он никак не хотел мириться. Молча, краснея и испытывая жар, продолжал упорно выискивать нужные цифры, но ничего не менялось. Снова смех. Поражение его стало очевидным, вряд ли уже что измениться. Быстро соскочив со стула, и оставив игру, убежал, забравшись на печь, поглядывая сверху на веселую, разыгравшуюся кампанию, откуда то и дело продолжали доноситься в адрес покинувшего состязание неудачника шутки и смех, имевшие целью видимо, подбодрить таким образом приунывшего игрока.
- Не надо, а то он заплачет - сказала женщина, сомневавшаяся в его способностях.
Заплакать сейчас было бы очень просто, но делать этого никак нельзя, ни в коем случае, слишком унизительно и позорно. Безжалостный и лицемерный город, неужели там все так устроено, они ведут себя самоуверенно и вызывающе, а ведь это еще свои, близкие люди. Самый грубый парень в деревне всегда поможет товарищу, объяснит, поговорит, не будет занят только лишь тем, что бы быть лучше других. Нет, он не заплачет. Что, они думают, он не может быть таким же крутым. Что бы такое сделать, что бы они поняли, что нельзя все время смеяться.
Спустившись с печи и с ненавистью поглядывая на игравших, он подошел к ле-жавшей у перегородки, красивой, с множеством разных стекол, узорной двери из двух половинок, каких уже не делают больше. Изящность и утонченность вышли из моды. Все заменили блеск и практичность простых форм. Чего они тут лежат, не нужно, сейчас узнаем, и одно за другим стал давить ногой стекла. Однако большого шума не получилось, видимо действительно, никому это больше не нужно. А ему было жаль красивой двери. Только мать, зло прикрикнув, пригрозила ремнем, и потребовала немедленно прекратить. Ремень его ни сколько не пугал. В душе было такое непримиримое состояние со всем миром и гнев, что как не любил он эти узоры, а дверь оказалась безнадежно испорченной.
- Если вы меня еще будите, так я и вторую половину поломаю, - пригрозил он вдруг замолкнувшим игрокам, хотя кому она нужна теперь красота эта, эти узоры. Давно уже валяется здесь без дела, без надобности, снятая с петель, что бы не мешала бегать и суетиться. Другая жизнь, другие нравы, другие ценности. Все проще, грубей, жестче. Ва-жен лишь успех, удача и прав всегда победитель.
Бесконечно долог летний день. Солнце стояло еще высоко, когда наигравшись, по-бедители и проигравшие вывалили во двор и решили увековечить свое пребывание здесь, запечатлев себя на фотографии. Рассматривая лежавшие в клети разные вещи, Сергей не раз видел странный черный прибор с большой раздвижной камерой, не местного изготов-ления. Поскольку вещь не простая и как будто не поломана, он не стал использовать ее на игрушки, хотя никому в доме до сих пор она не была нужна. Установив этот аппарат, Ви-талий, младший брат отца, помногу раз снимал всех желающих.
Подъем духа и оживление, царившие с утра, не исчезли, но постепенно к вечеру стали не заметней и тише. Разойдясь и присев где-нибудь, гости подолгу разговаривали, вспоминали, рассуждали о жизни. Потом во дворе появилась музыка и, взяв друг друга за руки, кружась и вращаясь, все стали совершать не понятные движения. Словно в них, в этой перестановке ног и был весь смысл. Сергей опасался все время, что ноги их спутаются, заплетутся и они упадут. Все это было ново и непонятно.
Он не раз видел, ему нравилось, как проходят деревенские праздники, начинавшиеся шумным, дружным застольем. Как здорово пели и плясали бойкие, голосистые бабы. Мужики любили померяться силой. Заканчивалось обычно не мене интересно, с большим отступлением от установленного распорядка, но всегда предсказуемо и ожидаемо. Редко обходилось без своего рода изюминки народного гулянья или ложки дегтя среди праздного веселья, но всех волнующего и захватывающего события. Не решенные вопросы и разногласия, которые люди не решались выяснять в другое время, избегая неприятного разговора, в хмельном бреду порождали горячие споры, переходящие часто в открытый, но честный поединок, без коварства и злобы. Мирно говорившие весь вечер двое обычно спокойных, покладистых и совсем не пьющих мужчин, стали привлекать все больше внимания. О чем бы не шла речь, о сенокосе, технике, женщинах или мировой политике, везде находился повод для разногласий. Соскочив с места и не взирая на уговоры, они яростно накинулись друг на друга. Вдруг один, тот, за которого Сережа переживал, больше, бросился бежать,
- Неужели струсил, стыдливое подозрение вкралось в сознание, а он всегда так лю-бил и уважал его. Нападавший был видимо сильней. Но, отбежав, и перемахнув через огород, он выхватил из него крепкий кол и, отбиваясь и грозя, двинулся назад. Как ни странно все закончилось миром, даже не поколотив друг друга, скоро, прежде дружные родственники, вновь продолжали затянувшееся застолье.
Запомнилась услышанная в один из таких вечеров красивая и печальная песня. Долгих, протяжных и грустных песен, свойственных больше южным местам, здесь не знали и не пели. Обычно звучали задорные, веселые и душевные песни. Чаще других 'Коробейники', всеми любимая Коробушка, которую исполняли, проникаясь особым трепетным чувством, самозабвенно, находя в ней самое дорогое и близкое.
- А знаете вот эту песню? - спросила мать сидящих рядом с ней женщин, запев не громким голосом.