- ...пор и ходит менестрель по свету и испытывает людей, которые попадаются ему на пути. И говорят, что никто еще не сумел победить менестреля и его песню, хотя времени прошло немало. Но менестрель этот, как шепчутся люди, которые видели его, бессмертен и умрет в тот момент, когда найдет самого достойного человека. Пусть самый достойный человек родится в нашей деревне, а в том, что менестрель придет к нам однажды, уже давно никто не сомневается...
Он слышал эту легенду, как кажется, несколько сот раз. Сначала бабушка рассказывала историю о странствующем менестреле его старшему брату, но брат вырос, стал мужчиной и забыл красочные сказки старушки. Тогда бабушка переключилась на младшего брата, на него, и долгое время рассказ о дьявольском человеке с лютней занимал его воображение, разгоравшееся особенно сильно в те нередкие моменты, когда он устраивался на полу, на истершемся ковре, а бабушка садилась в свое кресло у огня, надевала очки, делавшие ее лицо милее и добрее, и не спеша начинала сказку. Он замирал, не дыша подбирался к ее креслу ближе, заглядывал в глаза, забывал обо всем. У бабушки было много разных историй в запасе - у всех бабушек их всегда неисчислимое количество, - но эта ему нравилась особенно сильно. Он тоже вырос, стал охотником, а когда старший брат уехал в город подзаработать, оказался полновластным хозяином дома, земли и небольшой части леса, подаренной его семье правителем пару столетий назад. Бабушка не желала примириться с мыслью, что два ее самых преданных слушателя покинули ее один за другим, и теперь по вечерам рассказывала легенду о менестреле соседним детям, неизменно собиравшимся в большой комнате с камином на потертом ковре вокруг кресла-качалки. Иногда он, молодой хозяин дома, младший внук рассказчицы, выросший на удивительной истории о бессмертном менестреле, спускался в полутемную гостиную, прислонялся плечом к косяку двери и с улыбкой смотрел на черный силуэт в кресле, обведенный ярким огненным контуром, и стайку детишек. Они, затаив дыхание, следили за каждым шевелением губ старой женщины и в течение того волшебного часа, что бабушка рассказывала легенду, жили, он был уверен, совсем другой жизнью в ином мире.
Теперь он знал, что менестрель - выдумка таких же одиноких женщин, проводящих дни и, особенно, вечера, в кресле у огня, выбравших одну-единственную сказку, чтобы с ее помощью воспитать правильно новое поколение. Эти дети забудут чудесное чувство веры в существование бессмертного музыканта, как забыл он, но на всю жизнь запомнят, что надо быть самым достойным человеком. Ему было немного жаль детей, которых бабушка, не желая того, обманывала, позволяя думать, что эта сказка - главное в их жизни, и был благодарен ей за то, что она берегла их детство так же ревностно, как и его. Ну как объяснить маленьким слушателям, что однажды вопрос, как обеспечить двенадцать человек в доме, стал для него важнее и реальней всех сказок на свете, и что то же случится и с ними? И он усмехался, слыша знакомые фразы некогда самой любимой легенды, разворачивался и выходил из комнаты, неслышно опуская за собой мягко шуршащую занавеску. И вдогонку ему неслось привычное бормотание:
- ...момент, когда найдет самого достойного человека. Пусть самый достойный человек родится в наших местах, ну а в том, что менестрель придет к нам однажды, уж вы мне поверьте, давно никто не сомневается...
Да, да, никто не сомневается в этом больше двадцати лет, и бабушка сейчас казалась уверенной в том, что говорила, так же сильно, как и в то далекое время, когда старший внук только научился ходить и хватался за ручки кресла всякий раз, когда пытался устоять на ногах, чтобы не пропустить ни слова из никогда не надоедавшей легенды. То же самое бабушка повторяла изо дня в день и младшему внуку, и теперь он, уже высокий мужчина с длинными черными волосами в хвосте и внимательным взглядом синих добрых глаз, охотник, наездник и хозяин своей земли и судьбы, слышал, как она с трогательной настойчивостью пророчила появление судьи рода человеческого в облике опасного менестреля с лютней в руках. Приятно, что хоть что-то никогда не меняется, пусть это всего лишь детская сказка, пусть это всего лишь седая старушка в кресле у камина.
Молодой хозяин спустился по широкой поскрипывающей лестнице на второй этаж и отметил про себя, что надо бы сказать Луису, чтобы он оборвал все отслоившиеся от бревен острые щепки и покрыл стену лаком. Не то чтобы молодой хозяин был уверен, что это действительно необходимо, но вот уже второй день, проходя мимо этой стены, он цеплялся одеждой. Он задумался и вздохнул. В списке дел на сегодня для него прибавился еще один пункт, потому что заниматься коварным деревом, расставившим мелкие колючки, придется ему самому: Луис беспробудно пил последнюю неделю, оплакивая собственную глупость и с горя обогащая пивные заведения на станции.
Он знал, что бабушка давно встала и сейчас наверняка выпивает обязательную утреннюю чашку чая с печеньем, и пошел поздороваться.
- Карла, девочка моя, будь добра, принеси мне пирог, что вчера передала соседка. Спасибо, милая, - бабушкин голос заставил его улыбнуться. Он не мог бы объяснить, за что любит маленькую, худенькую старушку с двумя смешными морщинками в уголках глаз, но любил безгранично и так же безгранично уважал. Она никогда не кричала, никогда не жаловалась и не показывала недовольства, каждый человек в доме, от родного внука до пьяницы Луиса, был для нее "милым" и "родным". Она жила по твердому распорядку дня, но каким-то непонятным образом никому не мешала. Она всегда знала, что нужно каждому вокруг, что волнует и тревожит домочадцев, а также куда и зачем пошел тот-то и тот-то. При этом люди, сами удивляясь тому, как бы между делом рассказывали ей свои планы и тревоги, потому что старушке просто невозможно было не рассказать все. И она улыбалась собеседнику глазами сквозь стекла очков, и два лучика в уголках сливались в один.
Он вышел на веранду. Посреди стоял большой стол, покрытый белой скатертью с полосой кружев по краям и незатейливой вышивкой по периметру. Веранду выстроил его старший брат, и его любовь к геометрическим фигурам проявилась в работе в полной мере. Резные столбы были украшены переплетающимися ромбами, с крыши спускались решетчатые наличники, разрезающие потоки света на неровные многоугольники. Стол тоже испытал на себе давление гения строителя: крышка опиралась на четыре восхитительных миниатюрных пирамиды, из оснований которых выходили непосредственно ножки. Однако любоваться пирамидками людям пришлось недолго: скатерть с кружевами безжалостно скрыла воплощение художественной мысли старшего брата.
Молодой хозяин присел за стол, окинул взором великое множество чайных приборов. Бабушка любила пить чай, уставив все пространство стола чайничками, кувшинчиками со сливками и молоком, вазочками с вареньем, сахарницами разных размеров и форм. Среди такого разнообразия очень скромно ютилось блюдце с чашкой на нем, и бабушкины руки любовно разглаживали скатерть вокруг блюдца. Старая женщина поглядывала на внука сквозь маленькие овальные стекла очков и улыбалась ему так же радостно, как и всем, но все равно несколько по-особому, как может улыбаться бабушка самому любимому внуку.
Она красиво закалывала короткие седые волосы, все еще густые и блестящие, носила простые сережки. На ней было кремовое платье в мелкий розовый цветочек, а на плечах - привезенная старшим внуком из города легкая белая шаль. Он же однажды подарил ей бусы из мелкого розового жемчуга, доставленного в город знакомым торговцем из чужих стран. Теперь розовая переливающаяся нитка гордо сияла матовым светом на шее старушки.
Карла принесла пирог и поставила его на стол.
- Доброе утро, - сказала девушка низким грудным голосом и присела в знак уважения. Она была немного старомодна, увлекалась историями начала эпохи Средневековья и поэтому считала, что простого "здравствуйте" не достаточно, если служанка видится с господином. Она была скромна и услужлива, ценила аккуратность. По праздникам она надевала пышную белую юбку чуть ниже колен, красную кофточку с рукавами на сборке и бело-красный широкий пояс, вкалывала в густые каштановые волосы красный цветок и, сидя на крыльце, играла на гитаре. В такие моменты бабушка взглядом запрещала внуку давать ей работу, и он садился рядом с ней на ступеньках и слушал, как она поет. Карла смущалась, сбивалась и путала аккорды, и тогда он брал у нее из рук гитару и играл сам мелодии, которым научил его брат.
- Доброе, Карла, - кивнул ей молодой хозяин.
- Спасибо. Садись с нами, девочка моя, садись, налей себе чаю. Варенья возьми, милая, очень вкусное, я только что пробовала. Наконец-то торговка не обманула, хорошее варенье продала, надо будет ей полотенце вышить. Ты видела, милая, как она смотрела на мою вышивку? Подарю ей что-нибудь, она и не будет нас больше обманывать.
Карла улыбалась, и старушка улыбалась тоже, уже видя перед собой белое полотенце, вышитое синими и зелеными цветами. Девушка пододвинула к себе пирог и приготовилась разрезать. Старая хозяйка любила вишню, и соседка сумела ей угодить: своими руками испекла вишневый пирог. Первый кусок Карла предложила, как водится, хозяину дома, но он отказался, потому что совершенно не привык есть утром. Пока девушка занималась чаем и угощением, он разглядывал сад и дорогу, проглядывающую сквозь редкие прутья забора.
День обещал быть хорошим, солнечным, жарким. Давно, правда, не было дождя, и от жары поникли розы. Почему-то садовник не уследил. Потом хозяин вспомнил, что отпустил садовника на неделю к семье, а это значило, что поливка сада перекладывалась на его собственные плечи. Он не привык нагружать своих людей чужими обязанностями, и если кто-то по некой причине был не в состоянии выполнить свое задание, то оно по негласному договору отходило к хозяину. Людям нравилось, что их господин не чурается работы и с одинаковым рвением и строгает доски, и ведет расчеты в тетради.
Ветки развесистого дерева с тяжелыми гроздьями пахнущих цветов рвались проникнуть на веранду, склоняли соцветия на оструганное дерево. Зеленые мясистые листья не желали шевелиться даже от ветра, но лениво поворачивались то темной, то светлой, тыльной, стороной. Кустарник, однажды посаженный возле забора, чтобы максимально отгородить участок от дороги, так разросся, что самой дороги почти не было видно. Садовник обещал, что скоро на кустах появятся ягоды. Молодой хозяин заметил, что среди коротких острых шипов кустарника застряла тряпичная кукла. Маленькая Мария так искала ее. Надо будет вынуть куклу, отдать Карле, чтобы она зашила порванную одежду, и вернуть Марии.
- Габриэль, милый, о чем ты задумался?
Молодой хозяин очнулся и, не отводя взгляда от цветной тряпки в кустах, ответил:
- Я съезжу на станцию сегодня. Константин обещал приехать, я встречу его.
- Съезди, родной, конечно, съезди. Твой брат давно сюда не захаживал, совсем прижился в городе. Соскучились мы по старшему хозяину, правда, Карла? Да и тебе помощник нужен, родной мой.
Карла взглянула на Габриэля из-под черных ресниц. Она привыкла к нему, а "старший хозяин" был ей фактически чужим человеком, потому что появлялся редко. Она знала его как сурового, трудолюбивого и прямодушного человека, легко впадающего в ярость и так же легко начинающего извиняться перед всем домом за свое поведение. Но старушка спрашивала и имела обыкновение всегда дожидаться ответа, поэтому Карла кивнула и отвела взгляд от молодого хозяина.
Пока Карла убирала со стола и искала корзинку с вышиванием для старушки, Габриэль спустился в сад, освободил куклу от цепкой хватки колючих веток. По дороге проскрипела чья-то телега, и грубый голос с чувством витиевато пояснил лошади, насколько именно она неуклюжая, раз спотыкается на ровной поверхности. Дорога, проходящая мимо дома Габриэля, действительно считалась большинством крестьян гладкой и приятной. Собственно, они не были совсем уж неправы: единственным недостатком дороги были несколько кочек и рытвинок, на ней не имелось настоящей беды обычных путей - толстых, прочных корней старых, могучих деревьев. Габриэль аккуратно вытащил край рукава из потянувшихся было ткань за нитки колючек. Отсюда он видел седую голову бабушки, склоненную над вышиванием, и темные волосы Карлы, подвязывающей цветущие ветки, чтобы те не мешали старушке.
Дом начал просыпаться потихоньку. Первыми вышли четверо: отец и трое сыновей - потянулись, взяли у Карлы корзину с едой и направились в поле. Они вернутся на закате, ничего не скажут, выпьют вина, которое им всегда предлагает Габриэль после тяжелого дня, и залягут спать. За ними в дверях появилась дородная фигура Аны, кухарки. Она души не чаяла в молодом господине и то и дело предлагала ему то вишенку, то пирожное, то ложечку варенья. Ей было бесполезно объяснять, что хозяин привык не завтракать. Вот и сейчас, стоило ей только увидеть, что дорогой господин уже поднялся, как она всплеснула руками и побежала готовить. Габриель вручил Карле куклу, которой срочно надо было подлатать руку и зашить пару дыр на платье. Бросив замшевую куртку на скамейку на веранде, Габриэль расшнуровал ворот рубашки, закатал рукава и завязал волосы хвостом. Улыбнувшись бабушке, наблюдавшей за ним поверх очков, он взялся за лопату и грабли. Начался очередной день.
Когда солнце уже перевалило за полдень, когда из кабака двое веселых мужиков принесли невменяемого Луиса, оторвав Габриэля от обеда, молодой хозяин приказал седлать лошадь. Константин обещался быть на станции в пять, а ехать туда не меньше трех часов, поэтому Габриэль, даже не переодевшись, отправился в дорогу. Ана успела сунуть ему большое красное яблоко и умиленно смотрела, как Габриэль ломает голову, куда бы приткнуть этот круглый вкусный предмет. Наконец, к радости добродушной кухарки, хозяин нашел наилучшее применение яблоку и, вскочив с седло, сунул фрукт в рот. Где Ана покупала такие восхитительные яблоки, Габриэль не знал, но в который раз одобрил ее выбор.
Габриэль любил ехать по дороге к станции. Она никогда не была многолюдной, потому что находилась в стороне от главной дороги, пересекающей их маленький городок, больше похожий на деревню, и соединяющей два больших города. Солнце искало лазейки между листьями деревьев, куполом сходившихся над землей, и яркие юркие пятна ползли по дороге, залезали под редкие прошлогодние листья, мягко ощупывали траву и низкие кустики, забирались лошади на гриву и отсвечивали бликом от гладкой поверхности красного яблока в руках всадника. Сзади несмазанными колесами засвистела телега, Габриэль обернулся и пропустил скрипучую повозку, запряженную маленькой лошадкой, которую без особого энтузиазма подгонял крестьянин. Увидев Габриэля, мужик сдернул с головы шапку и поклонился, тем временем старательно выплевывая длинный колосок, застрявший, как назло, между зубами. В повозке у крестьянина ровными рядами громоздились медовые соты, сопровождаемые гудящими пчелами. Впереди, совсем недалеко, была развилка, крестьянин свернет с этой дороги и поедет в сторону ближайшей соседней деревни на ярмарку.
Местность заселена была очень неравномерно. Больших, богатых домов наподобие того, которым владел Габриэль, вокруг было немного: десяток, может быть, два. Они были разбросаны по деревне, отстояли друг от друга подчас на несколько километров. Собственно, самой деревней считалось собрание маленьких крестьянских домиков, расположенных, как требовалось, по обеим сторонам улиц, плотно примыкая друг к другу заборами. Богатые участки как бы нарочно были отделены от основных поселений какими-либо природными препятствиями: лесом, речкой или полем. Семье Габриэля несказанно повезло по представлениям того времени: правитель отдал его предкам землю, которая со всех сторон окружалась лесами. Первоначально лес не принадлежал их семье. Позже правитель понял, что проще подарить им часть леса во владение, чем слушать постоянные жалобы, что мимо дома шастают какие-то разбойники, которые присматриваются к чужому имуществу. Конечно, никто и не думал грабить семью, в основании которой был печально известный своим диким нравом генерал, просто истинные владельцы леса по праву искали способа получить наибольшую пользу из собственных владений. Как бы то ни было, немалый кусок леса был отдан прапрадеду Габриэля навечно, и с тех пор отцы стали растить умелых охотников.
Лес расступился, давая простор полю. Люди Габриэля работали не здесь, а на другом поле в противоположной стороне от дома. Это же обширное пространство земли давно лежало заброшенным, с тех самых пор, как владелец его бросил всякие попытки скопить деньги в деревне и поселился в городе. Ему стоило бы продать землю - Габриэль бы с удовольствием приобрел такой лакомый кусок и сумел разработать, - но, видимо, хозяин поля не исключал возможности вернуться.
Налево поворачивала широкая дорога и уходила вдоль поля за горизонт. Там располагался единственный в округе каменный дом, который люди иногда называли замком за его несколько средневековый вид. По сравнению с настоящими замками-крепостями Средневековья их "замок" был весьма скромен. Начать с того, что здание имело всего три этажа. Две башенки на крыше смешно топорщились в небо шпилями, арки окон и дверей выглядывали из-под обвившего камень ловкого плюща, по два балкона с двух противоположных сторон дома делали его зрительно более вытянутым. В саду росли старые кривые деревья с темными мясистыми листьями, и в их тени уныло жались друг к другу пионы и самые красивые в округе розы. В замке жил представительный мужчина с задорной улыбкой юноши, прятавшейся в густой бороде, и его единственная дочь, красавица Элена, с нравом непростым и вольным. Она лихо скакала на лошади и в городе с легкостью срывала шляпы с голов прохожих, участвуя в любимой забаве студентов. Однако с таким же упоением она могла вышивать салфеточки, зачитывалась романами, мифами и историей и с удовольствием помогала отцу с хозяйственными расчетами. Она смирила свой нрав ради человека, которого любила, и Габриэль был счастлив считать своей девушку с такой силой воли.
Молодой охотник поймал себя на мысли, что давно не был в замке, наверное, больше недели. Слишком много дел каждый день ревниво требовали внимания, а тут еще этот Луис так некстати запил, и кузнец лежал больной, в поту, замотанный шерстью, в своем доме в деревне. Надо будет сходить к нему, подумал Габриэль, и принести бабушкиного травяного чаю. Она говорит, что этой чай спасает от всех бед. Наверное, ей лучше знать, ведь Габриэль не разу не видел ее болеющей. Кузнец будет рад вниманию хозяина, ему, несомненно, польстит то, что господин посчитал нужным потратить свое и так небезразмерное, трещащее по всем швам время на него. А Элена будет ждать, она умница, понимает, как он занят, а потом посадит его рядом с собой и начнет рассказывать что-нибудь из истории, простое и великое. Люди, страны, времена... Сражения, которые кому-то не дано выиграть, обман, лесть и зависть, которые переворачивают судьбы народа вслед за судьбой одного человека, случайности, становящиеся логичными закономерностями в глазах потомков, и закономерности, превращающиеся в непредугаданные обстоятельства. Целая история войн, споров за землю, религию или личные идеалы правителей. Из всей истории, какой бы великолепной и славной она ни была, людям лучше запоминаются годы войн, а не века покоя. И нет страны, которая могла бы похвастаться обратным.
Элена погружалась в историю целиком и полностью, она читала тома историков так, как истинно верующие - священную книгу. Однако ей не с кем было обсудить то, что она выясняла для себя, поэтому понять, права ли она, составляя мнение об очередном деятеле, или нет, было невозможно. Габриэль тоже не мог ей помочь в нелегком деле выяснения истины, зато он умел слушать, а таким талантом обладают немногие. И Элена с воодушевлением описывала ему прошлое, и в глазах ее горело отражение походных костров и сияло солнцем золото корон в холодных высоких залах...
Габриэлю нестерпимо захотелось развернуть лошадь и помчаться через поле к замку, но на станции его будет ждать брат, и потому молодой охотник нарочно отстранил от себя мысль об Элене.
Путь снова нырнул под своды леса, но здесь деревья росли не в пример реже. Кажется, дедушка рассказывал Габриэлю, что деревья специально высадили вдоль дороги. Раньше там был пустырь и люди, не желающие думать, что когда-нибудь все изменится, валили на пустыре мусор в кучи. Очередной правитель, помешанный на строительстве дорог и мечтающий решить все исторически сложившиеся проблемы с транспортом, приказал построить станцию, а от нее протянуть дорогу к деревне. Пустырь расчистили, мусор вывезли, пространство засадили деревьями, но народ не забыл прошлого. И до сих пор этот кусок пути от поля до станции называли "грязью", хотя сейчас эти местная "грязь" могла с успехом сравниться с городским парком.
Габриэль услышал привычный шум станции задолго до того, как дорога привела его туда. Стучали подковы и колеса по мостовой, носильщики наперебой предлагали свои услуги, зазывалы, надрываясь, расхваливали питейные и увеселительные заведения. Обычно все крики покрывал басок человека, оповещавшего о наличии свободных комнат в гостинице, но на этот раз он молчал. Маленькая гостиница, имеющая всего лишь с десяток комнат, была переполнена, что случалось, к слову сказать, не часто. Габриэлю даже захотелось посмотреть, чем занят человек со звучным голосом, тем ли, чем всегда. Он подогнал лошадь и, заехав на мостовую, первым делом вытянул голову в сторону гостиницы. И точно, человек угрюмо сидел на скамейке перед гостиницей и рассматривал всех проходящих мимо женщин, какого бы возраста они ни были. Удовлетворив любопытство, Габриэль немедленно забыл скучающего зазывалу и оглянулся в поиске знакомых лиц.
На станции останавливались экипажи всех видов и размеров. Они отличались друг от друга количеством запряженных лошадей, богатством отделки самой кареты, цветом куртки на лакее и, конечно, пассажирами. Сейчас было как раз то время, когда люди предпочитали уезжать из деревни в большие города, а оттуда - в путешествия по другим странам. Именно поэтому отъезд семей из деревни напоминал чистый побег своей массовостью. На тротуаре громоздились сундуки и коробки, и возле стояли абсолютно готовыми сразу четыре экипажа. Возле них суетились расторопные носильщики и слуги.
- Габриэль! - окликнул его женский голос. Он поискал глазами источник голоса и заметил, как из ближайшей кареты с открытым верхом ему машут рукой. Габриэль подтолкнул лошадь пяткой, но женщина легко спустилась на землю, несмотря на свой далеко не юный возраст. Габриэлю ничего не оставалось сделать, как вылезти из седла и закончить путь до кареты пешком.
- Габриэль, - начала женщина, строго поглядывая на него из-под полей огромной несуразной шляпы, украшенной искусственными цветами и безвкусными оборочками, - Габриэль, подойдите и объясните мне, почему вы про нас забыли? Я надеялась, и Лани тоже, что мы увидим вас до отъезда.
Габриэль молчал и мило улыбался. Лани была девушкой, которую прочили ему в жены в течение нескольких лет. Особенно усердствовала в этом ее мать, любительница путешествий и шляпок. В сущности, она была неплохой женщиной, добродушной и даже чуть наивной, но в глазах Габриэля обладала одним очень серьезным недостатком. Она никак не хотела верить, что в его жизни не существует никого дороже Элены. Она становилась слепа и глуха всякий раз, когда видела их вместе или слышала от бабушки Габриэля любое упоминание об этой девушке. Она ревниво следила за тем, какое выражение лица было у молодого охотника, когда он поздоровался с Лани, в каких словах обратился к ней, как посмотрел вслед и посмотрел ли вообще. Она уверила себя, что Габриэль влюблен в ее дочь, но как человек благородный не стремиться выставлять свои глубокие чувства напоказ. Именно поэтому она относилась с вечным снисхождением к тому, что Габриэль появлялся у них редко, и то обычно с бабушкой.
- Мой милый мальчик, вы поступили нехорошо, понимаете вы это?
Габриэль покорно кивнул. Польщенная его внимательным молчанием, женщина одарила молодого охотника благодарным взглядом и, завладев его рукой, сказала громким шепотом:
- Вы ведь не попрощались с Лани, Габриэль. А я увожу ее от вас надолго. Вы могли бы хотя бы пообещать ей ждать и скучать, знаете, как это пишут в романах. Так поступали настоящие рыцари Средневековья, самого очаровательного времени. Я считаю вас рыцарем Лани. Вы так редко видитесь, что я скоро начну проверять по ночам ее окно. А вдруг там веревочная лестница? А в саду, под окном - вы на коне! - женщина засмеялась, смешно покачивая головой. Габриэль вежливо улыбнулся, чувствуя, как ему становится очень неловко под испытующими взглядами прохожих.
Собеседница выпустила его руку и сообщила:
- Я понимаю вас, так трудно бывает попросить о чем-то. Я сама позову ее. Лани! Габриэль хочет тебя видеть. Выйди, дорогая. До свидания, Габриэль.
Женщина обошла карету и влезла в нее с другой стороны. А к охотнику уже сходила с подножки ее единственная дочь. Многие считали Лани очаровательной девушкой, длинные светлые волосы и миниатюрная фигурка делали ее необыкновенно привлекательной. Она всегда разговаривала и вела себя очень просто и естественно, была скромна и не умела показать мужчине своего расположения.
Габриэль помог ей спуститься. На ней было молочного цвета платье с высокой талией, розовая лента стягивала лоб и волосы, на запястье - тряпичная роза, политая нежными духами. Лани обладала достаточным умом, чтобы не принимать всерьез слова матери, и терпением, чтобы позволить ей так долго жить бесплотной надеждой. К тому же, она могла представить, как неуютно чувствует себя Габриэль рядом с ними.
- Приятной дороги, Лани. Когда вернетесь, я зайду, обещаю, и принесу самый вкусный бабушкин пирог.
- Я не вернусь, Габриэль, - девушка подняла на него глаза цвета морской волны. - Там, куда мы едем, меня ждут. Я не говорила маме, да и ты лучше забудь.
- Желаю счастья, - сказал охотник, и Лани была благодарна ему за искренность, которая прозвучала в его голосе. Лани улыбнулась, быстро попрощалась и исчезла в глубине кареты.
Габриэль вздохнул свободней, расправил плечи и направился в сторону почты, где обещал появиться Константин. Спустя несколько минут он услышал, как крикнул что-то кучер, и экипаж Лани, грохоча и подпрыгивая на мостовой, медленно направился в сторону города.
Приземистое здание почты располагалось на левой стороне мостовой. При постройке его попытались украсить длинными неровными бревнами, которые заменяли колонны - для того времени совершенно необходимый элемент любого уважающего себя дома. В общем же, почта казалась добротной, несколько грубоватой постройкой с радующими глаз светлыми оконными рамами и дверьми. На почту с завидной регулярностью приходили указы правителя. Они распечатывались служащими в нескольких экземплярах и распространялись среди населения. В деревнях бумажки приклеивали к воротам или специальным столбам для объявлений, если такие столбы имелись. Богатые люди получали копии указов лично в руки, и почтовые разносчики чуть не дрались за привилегию доставить указ в богатый дом. В округе было принято угощать посланников, какие бы новости они ни приносили, и традиция эта соблюдалась без малейших отговорок. Почта работала исправно, посылки и письма не задерживались и не опаздывали, и быстрые экипажи почтовых служащих вполне оправдывали свое название: "птички".
Габриэль привязал поводья к забору и прислонился к деревянной колонне. Охотник посмотрел на часы на противоположной стороне улицы. Длинная стрелка подползала к черной цифре шесть, значит, брат опаздывал уже на полчаса. Габриэль стал вглядываться в проходящих людей, стараясь между головами и силуэтами отыскать знакомую фигуру. Константина трудно было не заметить. Отличительной чертой внешности Константина являлась копна черных, неровно стриженных, непослушных волос, которые он безрезультатно зачесывал каждый раз со лба на уши. Синие глаза, намного более темные, чем у Габриэля, внимательно смотрели на мир из-под черных бровей. Он носил простые рубашки темных цветов и светлые штаны. Живя в городе, он мог позволить себе не думать о грязных дорогах и песочной пыли. Где бы он не появлялся, то немедленно становился центром всеобщего внимания. Женщины провожали его взглядами сожаления и восторга. Мужчины разглядывали внушительной длины шпагу с черной резной рукоятью на широком кожаном ремне. Константин был великолепен, он производил сразу море противоречивых впечатлений. У него необъяснимо менялось настроение и поведение, он мог быть яростным, жестоким, а уже через секунду - тихим, задумчивым и доброжелательным.
Габриэль от нечего дела прошелся до второго входа, со двора, на почту. Только что привезли целую коробку писем, и теперь двое заносили вновь прибывшую порцию чьих-то мыслей, чувств и историй внутрь здания. Они без всякого удовольствия посмотрели на Габриэля. Однако шпага на его богу показала им его благородное происхождение, и служащие быстро сдернули помятые шляпы. Габриэль привычно кивнул им и отправился восвояси. Константина на месте не оказалось. Габриэль почувствовал несильное раздражение и уселся на заборе.
В таком видел его и застал маленького роста человек с начинающими седеть волосами.
- Благородный господин мой, - человек снял шляпу и так и держал ее в руках, пока говорил, - господин, мой хозяин наказал передать вам...
- Кто твой хозяин? - перебил его Габриэль.
- Господин Константин, благородный господин мой!
- А-а, вместо себя он посылает мне объяснения. Ну, говори, пожалуйста.
- Мой господин просит прощения, он озадачен некоторыми внезапными делами. Завтра он будет ждать вас, благородный господин мой, здесь же, как вы изволили договориться раньше.
- Спасибо. Ступай, скажи, что приеду завтра.
Человек поклонился, нахлобучил шляпу и немедленно исчез. Считалось, что слуга, который следует за хозяином шаг в шаг, замышляет недоброе, поэтому слуги исчезали из поля зрения господина мгновенно. Такое требование к слуге прижилось с того времени, как случилась та неприятная история. Шестеро слуг, подговоренные чужестранцами, напали на своих хозяев со спины и убили. Господа были люди знатные и известные, и слуг повесили.
Габриэль был расстроен и сильно жалел зря потерянного времени. Однако Константин мог позволить себе быть необязательным, зная, что его всегда простят.
Габриэль отвязал поводья от забора, поднялся в седло и поехал домой. Воздух стал прохладней к вечеру, а свет словно разделился на два цвета: темно-серый тон длинных густых теней и ярко-желтый - солнечных пятен. Через некоторое время поднялся несильный ветер, и Габриэль накинул плащ.
Он приближался к тому участку пути, когда на перекрестке брала начало дорога к "замку". Слева росли редкие деревья, и среди них когда-то давно путешественники выбрали плоскую площадку для стоянки, развели костер и положили на землю круглые бревна, чтобы сидеть. С тех пор черный кругляшек выжженной земли зарос травой, но бревна остались. И на этих бревнах теперь восседала очень странная компания.
Четверо мужчин располагались на двух повернутых друг к другу под тупым углом бревнах и, как зачарованные, смотрели на пятого. Он стоял перед ними, высокий человек с каким-то музыкальным инструментом в руках. На нем была белая свежая рубашка со шнурованным воротом, замшевый темный жилет без застежек, бежевые штаны с ремнем, сверкающим крупной пряжкой, и высокие, до колен, сапоги, чуть пыльные, чуть грязные и чуть потертые. Человек не спеша расхаживал по полянке, и головы четверых мужчин покорно поворачивались вслед ему. Габриэль заинтересовался: непонятный музыкант сумел каким-то чудесным образом привлечь внимание людей, по всему виду не похожих на страстных любителей музыки. К тому же, нормальные странствующие музыканты не устраивали таких концертов в лесу, а стучались в ворота и предлагали сыграть на празднике, если таковой намечался. Такие певцы чаще смотрели за руками, отсчитывающими деньги, или за хорошенькими девушками, чем за качеством исполняемых песен. Попадались, конечно, и профессионалы, но они имели обычай ценить свой талант слишком высоко. Что же делать? Всем нужно на что-то жить, и даже искусство становилось источником какого-никакого дохода.
Странный музыкант быстро перебирал струны своего инструмента и негромко пел, и немногочисленные зрители поедали его почти безумными взглядами. Габриэль с дороги видел, что музыканту не доставляет удовольствия такое пристальное внимание, но он продолжал петь, как-то неприятно улыбаясь окружающему пространству. Охотнику было не разобрать слов и не видно лица певца. Он бросил лошадь у обочины и, аккуратно ступая, пробрался между деревьев вперед. Он был абсолютно уверен, что не произвел ни звука. Однако стоило ему остановиться, как музыкант резко обернулся и уставился на него страшными, жестокими глазами. Продолжая тихо петь, странный человек сверлил Габриэля глазами, и охотник почувствовал, что не в состоянии двигаться. То ли тяжелый взгляд музыканта, то ли необыкновенно прекрасный голос - но что-то проникло в его мозг и старательно рисовало там красочные волшебные картины. А певец улыбался, презрительно и радостно. Габриэль в панике оглянулся и заметил, как четверо слушателей смотрят на музыканта с обожанием и ненавистью. Как оба этих чувства могли сочетаться - Габриэль не знал, но чувствовал, что ничего неестественней этого сочетания нельзя придумать. Он резко подался назад, и за ним немедленно сомкнулись редкие ветки. Охотник добрался до лошади и сквозь просветы между листьев уловил тень удивления в странных глазах музыканта.
Он ехал домой медленней, чем обычно. Он размышлял над тем, что бы это могло быть. Нет, его поразило не поведение музыканта и не появление в сознании живых ярких образов. Сейчас он даже сомневался, что действительно видел что-то подобное. Еще меньше правды содержалось в мысли, что голос певца мог произвести такое впечатление на человека. Смущала Габриэля та ненависть, открытая и искренняя, которая непостижимым образом мешалась с восхищением во взглядах слушателей. Почему же все они сидели и с больной радостью ловили каждое слово, каждый аккорд?..
У ворот его встречала Карла. Видимо, она стояла, прислонившись к забору, довольно долго. От нечего делать Карла обрывала цветы на гибких ветках, свисающие над дорогой, и сплетала их стеблями. К моменту появления Габриэля в пределах видимости из ее рук свисал зеленый шнурок длиной в метр. Она бросила свое занятие, отвела темную прядь волос со лба и стала из-под руки смотреть, как не спеша приближается Габриэль. К ее удивлению и радости, он был один. Шумного красавца Константина сегодня не будет в их доме. Бабушка как всегда переместится в кресло у камина, окруженная детишками, а Габриэль уйдет читать в свою комнату, а не умчится куда-нибудь на ночь глядя вместе с братом. Правда, Константин изумительно играл на гитаре, на их старой облезлой гитаре, которая только под пальцами Константина издавала такой густой, сильный звук. Для Карлы Константин был загадкой. Она сторонилась "старшего хозяина" днем, когда тот насмешками и криками побуждал людей работать. Но когда он занимал веранду и по ночам вдохновенно играл прекрасные мелодии, которые знал только он, Карла подбиралась поближе и тихо сидела в маргаритках. Он перебирал упругие струны, на его лице с закрытыми глазами шевелились пятнистые тени от листьев. И в такие моменты она почти любила Константина.
Габриэль спрыгнул на землю, с интересом глянул на длинную зеленую косичку с вкраплениями мелких белых цветов. Он сам отвел лошадь на двор, передал конюху и направился в дом. Из гостиной раздался голос бабушки. Она уже уселась в свое кресло и ждала маленьких слушателей.
- Константин, мальчик мой, зайди ко мне.
- Я один, бабушка, - сообщил Габриэль, заходя в комнату. Он на ходу снял куртку и шейный платок, вытер им лоб и бросил одежду на низкий диван в углу.
- Почему? - бабушка казалась огорченной.
- Мне сказали, что он занят. Но вполне возможно, что он просто забыл про время. Ты же знаешь, он необязательный. Завтра будет извиняться и с подробностями рассказывать, что же именно неожиданного там у него случилось.
- Эх, Константин, Константин... Что же его исправит? - бабушка смешно покачала головой, и в овальных стеклах очков задвигались отблески.
- Я завтра опять съезжу, - пообещал охотник, а сам думал о полянке среди деревьев и музыканте со страшным взглядом. Интересно, будет ли завтра у дороги этот странный человек?
Габриэль устроился в библиотеке. Карла принесла ему чай и два огромных куска мясного пирога, поставила сбоку подсвечник с незажженными свечами. Скоро начнет темнеть, и хозяину понадобится свет, если он намерен читать допоздна. Габриэль кивком поблагодарил девушку и, уткнув голову в ладони, бездумно уставился в окно. Среди садовых деревьев пробивался скромный розовато-рыжий свет заката. Солнце плыло за горизонт, оставляя за собой неширокую полоску яркого неба цвета разбавленного красного вина. Листья и ветки деревьев обзавелись сияющим контуром, зрительно потемнели и стали меньше. Розовый свет любопытно заглядывал в открытое окно, подбирался к сложенным в стопочку бумагам и книгам, цеплялся пастельными разводами за руки Габриэля.
Хозяин думал. Именно сейчас, в полной тишине наедине с закатом, он вспомнил картину, которую нарисовал в его воображении голос музыканта. Горы, белое солнце, яркая зелень, желтые большие блюдца цветов с махровыми лепестками. И капли темной крови, проявляющиеся поверх прекрасного видения. Такого же прекрасного, как и этот розовый закат. Габриэль почему-то боялся неизвестного человека с музыкальным инструментом в руках, но очень хотел еще раз услышать его песню. Услышать и понять, откуда взялись те красные пятна, закрывшие белое солнце и голубые горы в тумане.
Карла зашла в библиотеку рано утром. Подсвечник стоял на том же месте, где она оставила его, раскрытая книга со смятой верхней страницей лежала посреди стола, и на ней спал Габриэль, уткнув лицо в сложенные руки. Карла осторожно вытащила из-под его локтя несчастную книжку, расправила загнувшуюся страничку. Габриэль зашевелился, обхватил левой рукой голову и продолжил спать в таком неудобном положении.
Карла сходила на кухню, подогрела воду и налила ее в небольшую овальной формы емкость. Медленно вошла в библиотеку, стараясь не расплескать воду, поставила посудину на стул возле двери и повесила на спинку длинное полотенце. Из кармана с особой осторожностью вынула крошечный осколок зеркала и расческу. Все это Карла положила на стул рядом с тазом. Приготовив таким образом место умывания, отправилась будить хозяина.
- Господин, - позвала Карла, не решаясь дотронуться до спящего хозяина. - Господин мой! Утро, господин, просыпайтесь!
Ответа не последовало, и Карла, едва касаясь, положила ему руку на плечо.
- Габриэль, - шепнула Карла так тихо, что сама едва услышала свой голос. Она никогда не позволяла себе даже в мыслях называть хозяина по имени, а вдруг он прочитает в ее глазах самое потаенное? Но он спал, и Карла осмелела. - Габриэль!
Она несильно потрясла хозяина за плечо. Габриэль издал какой-то недовольный звук, сдвинулся со стула и нехотя поднял голову. Сонный, лишенный мыслей синий взгляд с глубочайшим безразличием уставился на нее. Молодой охотник не узнал ее. Со временем в глазах появилось сознание, и губы приятно улыбнулись.
- Доброе утро, Карла.
Габриэль провел руками по лицу, собрал волосы в неровный хвост и, чуть прихрамывая на онемевшую ногу, побрел к тазу с теплой водой. Карла наблюдала, как он умывается, засучив помятые рукава. Мелкие капельки воды летели во все стороны и быстро впитывались в толстый ковер. Габриэль обмотал голову полотенцем, вытер лицо и шею и аккуратно повесил его обратно на спинку стула.
- Спасибо тебе, Карла. - девушка наклонила голову, принимая благодарность. - Нет, подожди, я помогу. Дай, сам отнесу. Все равно мне надо на кухню.
Молодой хозяин освободил ее от овальной посудины, перекинул полотенце через руку и двинулся в сторону кухни, сопровождаемый Карлой. Поставив таз на широкий стол у окна, он упал на близстоящий стул и задумался. Во-первых, он не выспался. Во-вторых, ныла спина от сна в сидячем положении. И сегодня предстояло сделать множество разных дел. Константин будет ждать его в пять на станции, и надо каким-то непостижимым образом успеть вовремя, а Луис пил, кузнец лежал больным в деревне, и на лестнице начала противно скрипеть ступенька, и в гостиной, как говорила бабушка, готова была упасть с окна занавеска. Мысли мешались в пеструю кучу, и Габриэль запустил пальцы в волосы и в отчаянии уставился перед собой. Карла уже убрала полотенце и поставила сушиться деревянную посудину. Заметив муки хозяина, она налила ему самой сладкой настойки и скромно предложила мармеладку. Глядя на маленький красноватый кусочек в ее ладони, Габриэль рассмеялся. Положив мармеладку в рот, он глотнул настойки и с чувством завершенного дела отправился переодеваться.
Вылезая из мятой рубашки, Габриэль думал про эту мармеладку. Через два дня будет большой праздник, и Карла наденет любимую белую юбку и яркую блузку. Он подумал, что привезет ей что-нибудь со станции и подарит. И мармеладку в придачу.
Бабушка встала, когда он сосредоточенно прибивал карниз в гостиной. Она пожелала ему доброго утра и ушла на веранду ждать своего утреннего чая. Попивая чай и беседуя с Карлой, бабушка боковым зрением видела, как внук мотается из дома на двор и назад то с молотком, то с пилой, то с длинными тонкими деревяшками. За недолгое утро Габриэль успел сделать почти все, что поместил в свой мысленный список. Около полудня молодой хозяин свалился с ног и уснул на скамейке под развесистым деревом. Бабушка собственноручно подложила ему под голову вышитую подушку. Он не видел, как мимо пронесли пьяного Луиса, который бормотал что-то несвязное, плакал и пламенно благодарил хозяина за доброту и понимание, путая падежи и не договаривая окончания.
Он проснулся, когда сместилось солнце, вышло из-за веток и стало настойчиво лезть ему в глаза. Габриэль привстал, глянул на часы и в следующую секунду бросился в дом.
- Бабушка, время! - он с надеждой посмотрел на большие часы на стене, надеясь там увидеть другое положение стрелок, чем на своих собственных. Но черные тонкие палочки старательно показывали три часа с четвертью. Константин будет ждать его в пять, и будет ждать напрасно, потому что Габриэль не успеет, даже если разорвется на части от старания.
Он выскочил в сад, успев сорвать с вешалки вычищенную Карлой куртку, и чуть не налетел на Ану. Кухарка расплылась в широченной улыбке и заворковала:
- Мой господин, вы не обедали. Пойдемте, я подогрею вам что-нибудь. Хотите блинчиков? Или картошечки с овощами? А может, рыбы? С перчиком и грибочками.
- Нет, Ана, ничего не надо, - он отодвинул ее в сторону. Ана казалась расстроенной и снова попыталась подсунуть Габриэлю яблоко. Однако к тому моменту, как она сходила за ним, Габриэль уже красовался в седле и подтягивал поводья. Он не заметил Карлу, которая вышла проводить его, и потому не посмотрел в ее сторону. Однако девушка решила, что хозяин недоволен ей, ведь она могла бы разбудить его пораньше. А теперь ему придется нестись по дороге, не сбавляя скорости, чтобы опоздать не больше, чем на полчаса.
Габриэль ехал так стремительно, что едва успевал уклоняться от хлестких веток, свисающих низко над дорогой. Он пролетел мимо поворота на деревню, где все еще проходила ярмарка. Габриэлю повезло, что дорога была пустая, и не пришлось пропускать на узкой полоске земли какую-нибудь неспешную повозку. В сторону отделилась дорога к "замку", а Габриэль не замедлил бега лошади. Справа скоро должна была появиться та самая полянка с бревнами по кругу, когда на дороге внезапно возник человек.
Габриэль натянул поводья с такой силой, что сам чуть не упал навзничь. Лошадь попятилась, отходя от человека, и на Габриэля воззрился пристальный, словно издевающийся взгляд. Тот самый, вчерашний. Думать и знакомиться Габриэлю было явно некогда, поэтому он сказал погромче:
- Я прошу прощения. Лошадь не ударила вас? - спросил Габриэль несколько обеспокоенно, потому что музыкант не двигался. - Если нет, то, пожалуйста, пропустите меня, я очень спешу!
Музыкант стоял на дороге перед лошадью, словно вкопанный в землю, и молча изучал Габриэля своими странными глазами. Габриэль решил, что, видимо, человек все-таки пострадал. Либо он сильно испугался несущегося на него всадника, либо лошадь действительно задела его. Охотник уже собрался спуститься на землю и подойти к музыканту, но тот ловким движением достал откуда-то из-за спины музыкальный инструмент. Габриэль немедленно признал лютню, какой ее изображали на картинках в учебнике по истории Средних веков.
Музыкант мягко прошелся пальцами по струнам, и Габриэлю показалось, что лютня начала неприятно смеяться вместе с музыкантом. Молчаливый человек прикрыл глаза, словно подбирая слова и мелодию специально для Габриэля, а потом запел. И для молодого охотника помутнел весь окружающий мир, уступив место проявляющейся яркой картинке. Исчез менестрель с лютней, пропала дорога, провалилось куда-то желание ехать на станцию - перед глазами медленно рождался другой мир, реальней того, что всегда видел Габриэль. Остался только голос и музыка, неотделимые друг от друга.
Постепенно Габриэль начал сознавать, что действительно стоит на дороге посреди леса, а перед ним - поющий человек. Цветная картинка, нарисованная его голосом, таяла и уходила вглубь сознания. Менестрель озадаченно смотрел, как во взгляд Габриэля возвращалась мысль. Он стал петь все тише и тише, пока, наконец, не остановился совсем.
- Что ты видел? - строго спросил менестрель.
- Огромная, до горизонта, долина, без деревьев и солнца. И черный гордый конь, одиноко пересекающий равнину, - послушно ответил Габриэль.
- Все так. И тебе не хочется уйти за ним? Оставить дом, бросить родных и пропасть за горизонтом, где никогда не садится солнце?
- Нет.
В странном, как бы неживом взгляде менестреля восстало удивление. Несомненно, удивление было несвойственно музыканту, поэтому оно немедленно изменило его лицо, убрав издевку и презрение из улыбки и жестокость из черт. Певец отошел в сторону, пропуская лошадь охотника. Кажется, он хотел спросить еще что-то, но Габриэль уже проехал вперед, и менестрель молча проводил его глазами.
Молодой охотник смирился с тем, что немилосердно опоздал. Мчаться куда-то уже не было смысла, а он ехал, не стараясь ограничивать поток мыслей. А подумать и вправду было о чем. Странный менестрель... Откуда он взялся на дороге? И зачем пришел? А еще лютня, старая, красивая, словно из музея. Красные пятна поверх вчерашнего видения. И этот черный конь посреди долины... Искреннее удивление в мертвом взгляде... Песня, голос, пальцы, перебирающие струны... Потертые сапоги и горизонт без солнца... И надо было что-то спросить и что-то ответить...
На станцию он приехал в шесть. Без особого интереса покрутился возле почты, высматривая Константина или хотя бы маленького седого человека, слугу. От станции отъезжали экипажи, и на их места немедленно подавались новые. Люди сновали мимо с озабоченными лицами, где-то зазывала народ торговка цветами, и девушки смеялись, примеривая к прическам свежие бутоны. Бегали носильщики в одинаковых черно-зеленых куртках, на стене дома напротив человек вешал огромное объявление о предстоящем празднике. Но Габриэль видел удивленный взгляд перед собой, и в нем - отражение зеленой долины и черного коня. У гостиницы снова подал голос тот вечно скучающий человек, но вместо крика "одна свободная комната - лучшая на втором этаже!" охотник слышал песню менестреля.
Охотник подождал еще какое-то время, потом спустился вниз по дороге к лесу и поехал домой, не слишком расстроившись из-за отсутствия Константина. Добравшись до места, где совсем недавно встретил менестреля, Габриэль привстал в стременах и оглянулся в поисках человека с лютней. Никого не было вокруг, и перекрещивающиеся солнечные пятна разрисовывали сеткой совершенно пустую дорогу. Габиэль испытал небольшое разочарование. Опустившись в седло, он тронул бока лошади шпорами. Через несколько минут он почувствовал, что слева, совсем рядом, кто-то идет. Менестрель переложил лютню из правой руки в левую и погладил лошадь по шее.
- Я хочу еще спеть. Я придумал для тебя другую песню, - он сказал, не глядя на охотника.
Менестрель начал играть. Быстрая мелодия, становящаяся все стремительней, мощней и громче, поднимала в душе чувство опасности, ярости, смелости и решимости. Потом пришел страх, жуткий, отчаянный страх, так что кровь взлетела к голове, чтобы вслед за этим рухнуть потоком куда-то вниз. Ловкие сильные пальцы носились по струнам, строили аккорды в сложную цепь, и кричал, стонал прекрасный голос на самых высоких нотах.
- Я вижу огонь, - начал говорить Габриэль, опередив вопрос. - Высокое пламя, и я - посреди него. Острые рваные концы пламенных язычков цепляют небо, и воздух шевелится от поднимающегося вверх жара. Не видно, что горит, но огонь кругом широкой яркой полосой.
- Что ты чувствуешь? - менестрель напрягся, готовясь услышать ответ.
- Боль, страх, отчаяние... и безнаказанное чувство гордости и превосходства, потому что живу, находясь в центре пламени.
- И это все? Разве тебе не хочется сейчас примчаться домой, развести костер и кинуть горящие угли в дом, на крышу? Поджечь стены, свалить в огонь занавески и ковры, открыть настежь дверь для ветра? И стоять рядом, наблюдая, как пламя радуется простору, и чувствовать радость, что ты в безопасности?
- Нет.
Менестрель попятился, криво улыбаясь. Руки нервно убирали лютню куда-то за спину, а в глазах переливались страх, недоверчивость и обида.
- Уходи, - кинул он Габриэлю.
Едва лошадь охотника скрылась вдалеке на повороте, как выражение лица менестреля изменилось, стало грустным и спокойным, улыбка потеряла презрительность и наглость. Опустив голову, он прошептал: