--
Повтори-ка, Шурик, о чем я сейчас сказала, - голос Софьи Евгеньевны заставил меня очнуться от мечтаний на уроке. У меня даже и из головы выскочило, о чем это я так глубоко задумался. Но и о чем толковала учительница, не упомню тоже. Вот и стою столбом. Понимаю, что это смешно, чуть сутулюсь, опускаю голову: когда ты пониже, с тебя и спроса поменьше. Не свожу с учительницы покорных глаз: вот он я, такой виноватый, такой раскаявшийся...Ну, замечтался, с кем не бывает. Отчего только она меня Шуриком назвала - все больше по фамилии да по фамилии? И потом, никакой я ей не Шурик - Сашкой все кличут, привык.
--
Ты, Шудегов, не воды в рот набрал? Оставь-ка в молчанку играть!
Нет, ни с кем не перепутала, фамилию помнит. Она, конечно, поняла, что я ворон считал, и принялась пробирать - ну, не может наша математичка без нотаций!
--
И не маленький ты вроде уже, Шудегов, а ведешь себя, будто малешенек! Ведь на каждом уроке тебя воспитывать надо. Не надоело тебе? И задачки тут за тебя чуть не всем классом решают. Знаю, знаю - ты только лентяя гоняешь. Так вот, для тебя персонально повторю: речь шла о том, что нужно включиться в помощь по дому-хозяйству одиноким деревенским старикам. Теперь до тебя дошло? Тебе, значит, в эту неделю предстоит навестить Сакию апай, узнаешь у нее, какая ей нужна помощь...
- К тете Сакие-э... - озадаченно протянул я.
- А что такое? - нахмурилась Софья Евгеньевна.
- Нет... ничего такого, - ответил я уныло. - Мне, значит, к бабушке этой одному идти?
--
Сходи пока один, узнаешь, как она живет, если нужна помощь серьезная, всем классом поучаствуем. Садись, горе ты мое луковое... - гнева в ее голосе больше не было.
Я опустился на скамью осторожно, будто поджидала там меня громадная кнопка. Класс молчал, кое-кто, наверное, вздохнул с облегчением: ура, ходока к Сакие апай назначили. Потому что идти к ней по доброй воле желающих нет, все откровенно трусят. Старуха слывет в деревне колдуньей, мимо ее избы, особенно к ночи, не всякий взрослый с охотой пройдет. Она, говорят, при желании может превратиться в гусыню либо кошку. Что это, мне больше надо, что ли - идти туда, да еще и в одиночку? Это Софья Евгеньевна счеты со мной сводит, вот что это такое! Потому что терпеть я не могу ее предмет, математику эту самую, не дается мне эта наука!
Вот и повесила мне она на шею большую чугунную гирю. В переносном, понятно, смысле, но кажется все равно, что эта тяжесть меня в самом прямом смысле гнетет. Обыкновенно мучеником иду в класс математики, но ведь сейчас домой шагаю, тут птицей бы лететь надо. Нет, не получается. Это задание, гиря окаянная, будто мои крылья подрезало. Эх, полететь бы мне куда-нибудь. Ну, скажем, в лес. Там я сам себе хозяином стал бы. Никто не упрекал бы меня. Но жизнь идет не так, как в мультфильме. Там все быстрей происходит. Ну, я вернулся бы из леса, снова пришел бы в школу. Софья Евгеньевна тотчас спросила бы: "Шудегов, задание выполнил, сходил к бабушке?" Снова я останусь дураком и лентяем... А может, того...надуть мне, с этим заданием? Был, мол, то да се, выведал-выспросил, ни в чьей она, Сакия апай, помощи не нуждается, сама так заявила. Вряд ли Софья Евгеньевна к бабушке проверять меня пойдет, мало ли у нее забот. Если каждого из нас в классе проверять - гиблое дело. Но... Вот именно "но"...Каждое утро и каждый вечер математичка ходит мимо избы Сакии апая - в школу и обратно. Вдруг она встретит колдунью, тогда все, номер мой прогорит. И чего это я всполошился... из-за старухи какой-то? Вот я про нее у своей бабушки разузнаю, чем заранее паниковать...
Везет мне на старушек, еще одна, по дороге домой, встретилась - Туктафия апай. Опять я, видимо, витал в облаках, она передо мной словно из-под земли выросла. И уж от этой не скоро уйдешь, она способна заговорить человека до обморока. Стыдно, конечно, о старом человеке так говорить, но бабушка эта - истинная болтушка. Вот столько лет живет на свете, а все еще не наговорилась. А уж ляпнет иной раз - не отмоешь! Я и поздороваться не успел, как Туктафия апай затрещала:
- Саша, у вас теленок перестал говорить или петух начал нестись? Твоя голова ниже живота твоего. Что случилось? Чего ты печальный такой? Молодо-зелено - грустить не велено! Из-за плохой отметки, небось? Ну, уж и причина тоже! Учителя-то ваши, когда учениками были, сами, небось, двоек полны дневники носили! Вот за разговором-то забыла... Ага, вспомнила. Знаешь, Саша, у меня несколько не допиленных бревешек на дрова осталось. С Вовкой не придете ли, вдвоем живо два распилили бы?
- Придем, отчего же... - я, конечно, ей не смог отказать.
- Ну, вот, молодец ты у меня, сладкий - сахару не надо! В дедушку своего вышел, от того тоже отказу не помню. А работа не велика, не переживай. Так что после обеда жду вас.
Дивлюсь я этой женщине. С кем угодно находит она общий язык. Учительница ли ей попадись навстречу, доярка с фермы встреться, механизатор ли поспешай на машинный двор, либо хоть ребятишки малые возле ее подола трутся - со всеми Туктафия апай поладит. Да, болтлива - но ведь никого и никогда черной сплетней не ожжет. Все просто: не держатся в ней слова, будто в худом решете. Тому же и характером всегда бодра. У таких, как она, взрослые говорят, и изба вприсядку пляшет! Но почему-то как раз у Туктафии апай дом кажется весьма пасмурным. Из-за того, наверно, что крыша с одного угла совсем заваливается. Будто рана сквозная. Дом-инвалид, какое уж тут веселье? Туктафия апай вдова, ее мужа на фронте убило, а дочка своей жизнью живет, как говорят в деревне, не то что на краю света, а того дальше - в дальнем Владивостоке. Может, оттого из родных мест к дочке старая Туктафия апай уезжать не хочет.
Но вот Софья Евгеньевна о помощи этой старухе и не помянула. Она посылает меня, Шудегова, к колдунье Сакие. Учительница и еще, наверное, кого-то из стариков деревни пропустила? Ведь если только конец Нижней улицы взять - там Земфира апай одна как перст. Да и Канифа апай одинокая. У-у, да у нас таких людей, кому помощь нужна, много, оказывается! Вот я уже больше десяти насчитал, а математичка вдвое меньше назвала. Правда, некоторые, может, и откажутся от ребячьей помощи, деды-бабы всякие встречаются, не всем угодишь.
Вот и мой дом родной, бабушка заждалась, наверное. Ну, пусть еще немножко подождет, я к Вовке должен заглянуть - закадычный все же приятель, да и дело к нему...
- О-о, май фрэнд! Ай эм глэд си ю, Сашка! - он тянет пятерню навстречу. - Ты точен, Сашка, как английский хронометр! Я не успел подумать, а ты уже - вот он!
- Это, Вовка, называется ин-ту-и-ци-я. Я по ней к тебе шел, будто по лучу!
- Хм...Интуиция? Ну, пусть будет ни тебе, ни мне - биополе. Согласен?
- Легко! Кстати, к тебе дело есть, Вовка.
- А ты без дела сюда не пришел бы! Выкладывай...
-По дороге Туктафия апай встретилась: испилите, говорит, с Вовкой мне остатки дров. Сегодня же...
- Интересное кино! - почесал затылок Вовка. - А как насчет мани-мани?
- Да старушка ведь. Про оплату мне как-то и в голову не пришло спрашивать.
- Старушка старушкой, а пенсия ей капает, - резюмировал друг. - Ладно, пойдем так пойдем. Может, она сама догадливая.
- А ты сегодня куда-то собирался идти?
- На ферме обещали подкинуть работенку. Ну, не уйдет ферма.
В этом весь Вовка - он уже сейчас такой вот суровый практик, хорошо знает цену рублю и мимо него он не пробежит. И, помилуйте, сам себя величает бизнесменом. Деловым, то есть, человеком. И умеет кое-что заработать. Я не против. Вот только задавала Вовка несусветный, и как найдет на него стих такой, похваляться, от него хоть на край света беги. Что есть и чего не было - сплетет, да так, что и сам, кажется, собственной небылице поверит. Но я к нему привык, и мы прилично ладим.
***
Бабушка встретила меня, конечно же, бранчливо.
- И где носит тебя? Давно уже вся школа по домам сидит. Увидала я на улице Вовку, ну, думаю, и моему постреленку самое время быть, да и щи - на плитку. А тебя нет да нет...
- Вовкин-то класс после пятого урока домой ушел, а у нас шестой был, - изворачиваюсь я.
- Шестой... да ты врать постой! - складно урезонивает бабушка. - А то я не видела, как ты мимо дома к Вовке своему ушел! Тоже мне, два друга - метель да вьюга...
- Бабушка, ты давно все видела и знаешь, а все равно ворчишь. Мы, хочешь знать, с Вовкой уговаривались идти пилить дрова у Туктафии апай.
- Ну, так бы сразу и докладывал: этой как не пособить, одна ведь живет, - бабушка присела подле меня на лавку, погладила мою шевелюру теплой ладошкой. - Тут какой разговор: ступайте, милые.
- Мы и другим старикам поможем.
- Это сегодня же, весь вечер будешь в работе? - всполошилась бабушка.
- Ну, не сегодня только... Всем классом работать станем. Мне... - я хотел было поведать о предстоящей встрече с Сакией апай, но почему-то передумал. Колдунья все-таки, скажет бабушка, еще и не пустит, тогда сраму не оберешься в классе.
- Чего запнулся-то? Вижу ведь все, глаза-то вон у тебя какие хитрющие, - бабушка морщит лицо в улыбке. Наверное, все бабушки на свете немного колдуньи, и моя вот тоже, кажется, умеет угадывать мысли.
- Нет, ничего, поперхнулся, - говорю я, запивая еду с чаем.
Все время бабушка изумляет меня этим своим свойством угадывать правду. "Не прячь глаза! - бывало, заметит. - Они все равно твои тайны выдадут!" Мне это досадно, сразу пропадает настроение. Но сегодня обедаю с аппетитом - работа предстоит все-таки. О Сакие апай я так за столом и не заикнулся, а поспешил к Вовке.
***
Пила у Туктафии апай тоже старуха и годами, и внешностью. Вовку от одного взгляда на эту ржавую калеку передернуло.
- На эту пилу сядешь - до Казани доедешь и не обрежешься.
Разводки, конечно же, в старухином хозяйстве не нашлось, но отыскал Вовка завалящий напильник, прошелся по зубьям, и пила довольно заиграла в наших руках. Вовке вообще далось мастерить - в прошлом, например, году трехосную тележку-самокат соорудил, то-то весело катались мы всей ребячьей гурьбой на его "шальтырмагане", так почему-то окрестил он свое чудо техники. Вовку в деревне с той поры полунасмешливо, полууважительно (скорее - второе) стали величать конструктором.
- Ела, ела дуб-дуб, поломала зуб-зуб... - Вовка ритмично, в такт движения пилы, распевал эту загадку для маленьких. И бревнышки раздернули мы на чурбаки в момент. Туктафия апай зазвала в избу, вкусно и обильно покормила стряпней, а насчет мани просто промолчала.
- Ну, а теперь к кому пойдем? - деловито спросил приятель, когда вышли на улицу.
- Еще-о? - округлил я глаза. - Ты еще не уработался?
- Тимуровцы не знают устали! - торжественно продекламировал Вовка. - Верно? И что за работа была - за "спасибечко"? Ай лав мани. Если у тебя работенка понаваристее припасена, пошли. Чего время терять?
- Ну, есть тут... - нерешительно заикнулся я, глянул на Вовку, и слова во мне заперло... Ему-то чего у колдуньи делать, да и не пойдет он туда, это же точно...
- Да уже знаю я, по сарафанному радио, что тебя к Сакие апай направили на подмогу, - довольно рассмеялся он моему замешательству. - Вижу, кислый ты, будто неспелой рябины наелся!
- Так ведь ее, Вовка, все колдуньей считают!
- Тоже мне - "все", - презрительно фыркнул приятель. - Пусть говорят. Язык без костей. Ты ее что - на помеле верхом видал? Вот и не неси что попало! А я к ней, хочешь знать, хоть в полночь схожу, докажу вам, суеверы!
- Ну, знаешь, Вовка: ты мне друг... Но чтоб туда, ночью...
- Спорим, что в полночь зайду к Сакие апай, - Вовка азартно выставил ладонь плашмя, - по рукам?
- А на что спорим? - я все еще не верил, что он говорит всерьез.
- Да на два билета в кино.
- Да я тебя и так пару-то раз в кино за свои свожу, - расстроился я. - И безо всякого спору... Но сообрази сам, что ты в такое дикое время суток в старухин дом попрешься, чего ее беспокоить, спрашивается?
- Ну, пойду в десять, она еще не спит в эту пору... Да вот вместе и пойдем, - заметив, что я откачнулся, приятель расхохотался. - Не бойся, ты на улице останешься, для контроля. Понял? А я с Сакией апай насчет помощи говорить буду. Лады?
Я крепко пожал его пятерню: повезло мне с другом.
***
Встретив меня, бабушка улыбнулась, как полная луна.
- Приустал, поди? Вот и ладно, я уже на стол собрала, голодный ведь ты.
- Нас Туктафия апай так накормила - едва дышу, - опротестовал я резонно.
- Ну, хоть чайку попей.
И тут, за столом, я все без утайки выложил бабушке, этому родному человеку, которому можно доверить все. И о поручении своем, будь оно неладно, и что идти к Сакие апай мне ...немножко страшно и как-то не по себе, вдруг и взаправду она знается с нечистой силой.
- Ах, несмышленыш ты, несмышленыш... - ласково и печально усмехнулась бабушка. - Перед родной-то теткой заробел: теткой ведь она тебе приходится, шалая ты головушка. А что плетут про нее всякое: на чужой роток не накинешь платок. Никакая она, конечно, не колдунья - знахаркой была, да самой знаменитой в округе когда-то. А потом очень занедужил тут один старик, Еремеем звали. Доктора, и те рукой махнули - что уж там лечить... Она одна только не отступилась, всяко пользовала, травами и отварами. Только от смерти, внучек, лекарства нету. Помер он, Еремей-то. Тут и пошли про Сакию черные слухи да злые сплетни. Мол, она и уморила старика. И с той поры живет тетка твоя в горькой обиде на людей, добро и заботу ее позабывших. Не лечит больше никого, да и живет от всех на отшибе. И по родне даже не кажет больше глаз, так ее оскорбила змея - худая молва. Потому-то учительница твоя, умница, видать, и послала тебя к человеку, от людей обиженному, одинешенькому. Может, оттает старое сердце, может, легче будет Сакие в ее смертный час.