Луна сияла с иссиня-бархатного неба, и тысячи звезд, напоминавших серебряные гвентянские монеты[1], украшали его своим блеском, делая похожим на плащ для романтических прогулок знатной особы. И, конечно же, чем еще было заняться добрым жителям Гвентстона под такими небесами, как не продолжить дневную жизнь ночной.

Из открытых дверей трактиров долетал стук кружек и веселые голоса гуляк. Залитые бледным светом улицы шелестели шагами и складками одежд легкомысленно настроенных парочек. Перезвон лютней и мандолин, зачастую разбавляемый перекриком лишенных сна соседей, разносился из открытых окон и балконов. И даже суровые воды пролива Трехсот Островов, мерно плескавшиеся о набережную, казались теплыми, как парное молоко, и привлекали любителей волнующих променадов, как настоящее молоко - окрестных кошек. Короче говоря, неожиданное октябрьское потепление использовалось не избалованными климатом гвентянами вовсю.

- ...эта нежная, как бананово-шоколадное суфле, ночь, я абсолютно убежден, намеренно вернулась из недавнего, но такого далекого прошлого... - по самому краю старой пристани медленно шагали двое, тактично не обращая внимания на такие же парочки, решившие искать уединение и любовь на границе двух стихий, - ...чтобы мы смогли прогуляться рука об руку, вдыхая полной грудью, особенно в вашем случае, моя дорогая Свинильда, этот парадоксальный, как белые чернила, настоянный на мае летне-осенний воздух...

- Май - не лето, Кириан, - скучающим голосом отозвалась упитанная дама в лиловом плаще, из всей тирады уловившая лишь последние несколько слов. - А дышать чернилами я не хочу и не умею. И чего тебе не так с моей грудью?

- Мне? Не так? С вашей грудью? - бард застыл и заломил руки, словно пораженный святотатством. - Как, уважаемая Свинильда, может что-то быть не так с вашей уважаемой грудью? С ней всегда всё так!.. так!.. так!..

- Как? - хихикнула дама, неожиданно для себя оказавшаяся на знакомой территории не зыбких поэтических метафор, но твердых[2] анатомических фактов.

- Так!

Пальцы менестреля многозначительно пошевелились. Его собеседница томно запрокинула голову, отбрасывая на спину кудри цвета беленой кудели, и издала странные квохчущие звуки - не иначе, как смех.

- Ты такой пошляк!

Кириан опешил.

- Кто - я?..

- Ну конечно же! Что бы ты ни плел, у тебя на уме всегда одно!

- Вы так считаете? - пухлая физиономия менестреля уязвленно вытянулась, и его дама расхохоталась еще задорней:

- Считаю, считаю! Так считать, как я, редко кто умеет! Поработай в лавке с мое - тоже всяких прохиндеев будешь видеть насквозь, как стеклянных!

- По-вашему, я - прохиндей? - нахмурился поэт.

- Мазурик ты, рифмоплетик мой сладкоречивый! - Свинильда игриво толкнула его в грудь.

От ласкового тычка супертяжа Кириан покачнулся и налетел на кучу дырявых корзин. Оттуда на него неприязненно зыркнули два светящихся зеленых глаза, на мгновение заставив прикусить язык.

- Кыш, зараза! - обретя заново дар речи, первым делом цыкнул он на кошку.

- Эт-то как ты смеешь так об-бращаться к даме, м-мерзавец?! - грозный голос долетел из переулка бочонков, и вслед ему на озаренную луной пристань вышел рыцарь в расстегнутом до пупа камзоле и подпитии.

Нет, не все, далеко не все этим чудесным вечером имели пару - но не теряли надежду ее отыскать.

Дама встрепенулась. Менестрель - даже придворный - это, конечно, хорошо, но настоящий дворянин...

- А еще он грубиян и охальник! - страдальчески произнесла Свинильда, как бы невзначай приложила руки к груди, и они тут же стали вздыматься с амплитудой небольшого землетрясения.

- Когда это я... - возмущенно начал бард - но договорить не успел.

Рыцарь шагнул к нему и ударил в ухо - без размаха, но от этого не менее неожиданно и сильно. Злосчастный миннезингер, не успев и охнуть, полетел спиной вперед в кучу корзин, и уже вместе с ними - в воду.

- ... Я уже думала, этот мужлан никогда не оставит меня в покое со своими поползновениями!

- И куда он... пополз... поползал... поползновел?

- Мне неудобно показывать...

- Я - т-твой с-спаситель!

- ...там буфики мешают.

- М-мой м-меч - твои б-буфики с п-плеч!

- О, какой вы пылкий, ваша светлость!

- З-зови меня просто Ангус.

Голоса, клокочущие страстным томлением, удалялись в темноту.

- Свини! Тогда вы можете называть меня Свини!..

- Моя м-маленькая С-свини!..

Менестрель вынырнул из ледяного объятья залива, задыхаясь и отплевываясь галькой и ракушками, и услышал лишь самое окончание дуэта.

- С-винья ты... - проклацал он зубами и, разводя корзинную флотилию перед лицом, неуклюже погреб к берегу, - р-рыцарь...

Брёвна пристани, покрытые склизкими космами водорослей, возвышались над головой непреодолимой черной стеной и скользили под занемевшими пальцами. Попытки - одна за другой - нащупать опору для рук проваливались с плюхом в ледяную воду, пока совершенно случайно нога Кириана не обнаружила большой и острый сучок.

Коленом.

Миннезингер взвыл, хватаясь под водой за рану и проклиная раздолбаев, поленившихся обтесать бревно, как следует, но после этой находки спасение утопающих пошло эффективней. Через полминуты он, дрожа и истекая ручьями соленой воды, растянулся во весь рост на пыльных досках настила. Казалось, ничто на Белом Свете не сможет отодрать его от этого твердого занозчатого прибежища неудачливых мореплавателей: ни новое пришествие Гаурдака, ни природные катаклизмы, ни армия полупьяных рыцарей, ни...

Из воды, почти из-под самой бревенчатой стены пристани, еле слышно донесся то ли хрип, то ли писк.

...ни, тем более, какая-то корабельная крыса, не вовремя списавшаяся на берег! Пусть выкарабкивается сама, как может - он свое уже отмок и откорячился, спасибо преогромное! Замерз, как собака... колено распорол... штаны порвал... или наоборот... что радует еще меньше... а если еще записать в раздел потерь этого вечера ветреную Свинильду, знойную женщину - мечту миннезингера, так внезапно улетучившуюся с каким-то подлым, наглым, мерзким...

Новый вскрик - уже почти человеческий и гораздо слабее, чем предыдущий - прервал ход его мыслей и заставил скрипнуть зубами. Ну что за люди, если даже и звери! Даже пожалеть себя как следует - и то не дадут!

Бормоча замысловатые ругательства, бард поднялся и заглянул через край причала. Почти не видимый в темноте, среди корзин, прибитых волнами к бревенчатой стене, барахтался какой-то зверек, похоже, маленькая собачонка. Хотя 'тонул' было словом, более подходящим к процессу. Кириан смерил взглядом расстояние до воды: рукой не достать никак, даже если бы кто-то подержал его за ноги. А собака в воде бултыхалась всё неистовей - и всё слабее. Силясь выбраться, она попыталась вскарабкаться по бревнам причала, но одевавшая их склизкая броня водорослей была неприступна и непроницаема. Соскользнув, неудачница с головой ушла под воду, и ее место в подлунном мире тут же заняла широкая корзина. Расстроенный скорой и грустной развязкой, бард пригляделся: прибой, корзины, лунный свет - и только. Не желая поверить, что всё уже кончилось, он затаил дыхание и прислушался: тишину, кроме плеска волн и шороха мокрой лозы, не нарушало ничто.

'Пожалуй, можно идти домой с чистой совестью', - Кириан, любивший собак, угрюмо вздохнул и стал подниматься. И тут вода между корзинами отчаянно всплеснулась: похоже, песик смог вынырнуть еще один раз.

Возможно, последний.

- Да чтоб ты сдох, блохастый паразит!!! - яростно выругался менестрель и скорее свалился, чем спрыгнул в свинцовые осенние воды.

Корзины затрещали под ним, царапая и впиваясь обломками лозы, октябрьская вода обожгла холодом, выбивая из груди тонкий сиплый вопль, и волны с почти оглушительным плеском сомкнулись над его головой - но не раньше, чем бард ухватил маленькое мокрое тело и, боясь потерять, сильно прижал к животу. И сразу же выяснилось, что кроме жалобного голоса и гибкого тела утопающий обладал четырьмя комплектами острых, как бритвы, когтей. Разрывая камзол и рубаху и впиваясь когтями во что ни попадя, пес вывернулся из менестрелевой хватки, взгромоздился ему на загривок и вцепился в плечи так, что было не оторвать, наверное, и ломовой упряжкой.

Костеря неблагодарную тварь на чем только Белый Свет держался, виртуозно и вдохновенно, менестрель выкарабкался на берег и обессиленно растянулся, постанывая от боли в раненом колене и изодранных руках и плечах[3].

Спасенный словно того и ждал: моментально убрав когти, он сошел с поверженного барда на берег, словно гросс-адмирал с флагмана - неспешно и важно, точно занимался этим всю свою жизнь, и иначе и быть не могло. Отойдя на несколько шагов - своих, не человеческих - он подождал, пока миннезингер поднимет голову, и также неспешно и важно отряхнулся, орошая дождем соленой воды физиономию своего спасителя.

Издав разъяренное рычание, Кириан потянулся схватить наглеца, чтобы скинуть обратно в пролив, но бывший утопленник оказался проворней, и пальцы поэта сомкнулись на пустом месте. Грациозный взмах хвоста - и вторая порция брызг нашла нового хозяина.

- Да чтоб тебя сиххё забрали... - по старой привычке выругался Кириан и по новой дополнил: ... - в Улад!

В ответ на него бесстрастно уставилась пара зеленых светящихся глаз.

- Дудки-лютни-балалайки!.. - с отвращением сплюнул песком поэт и скривился: - Кошка! Я рисковал утонуть такой чудной ночью в не менее чудной лунной тропе и попасть в совсем уж пречудный Лунный Град Уставших Душ ради какой-то драной кошки! Чудесненькое завершеньице так замечательненько развивавшегося вечерка! Ну вот хоть пойти и утопиться!..

Страдальчески кряхтя и кляня свою зловредную истязательницу-судьбу, менестрель поднялся и похромал домой. Но прежде он сделал остановку в ближайшем кабаке, купил двухлитровую бутыль дешевого, как редька, и такого же ядреного сидра[4], и по дороге использовал его по назначению. Весь до последней капли.

Ощущение себя пробудилось в Кириане как предчувствие катастрофы. И она не замедлила явиться с первой попыткой открыть глаза: омерзительная волна выпитого, помноженного на всё съеденное на этой неделе, словно экспресс-цунами, подступила к горлу, проскочила по инерции путь высвобождения и ударила в мозг, заливая извилины и островки серого вещества, едва различимые в тумане низкосортного алкоголя. Бард охнул, хватаясь за голову, и с грохотом низвергнулся с кровати на пол. Лоб его встретился с чем-то твердым, вызывая краткое, но безжалостное мозготрясение с последующим вспоминанием вчерашних событий, и теперь уже не ох, но стон вырвался из стиснутых губ поэта.

Свинильда.

Свини.

Его мечта, его надежда.

Ушла от него.

Чтобы не сказать, бросила.

Утопающего среди корзин и дохлых кошек.

То, что кошка была не дохлая, память и плечи напомнили ему очень быстро, но сей факт лишь усугубил трагизм ситуации.

Свинильда ушла, а кошка не сдохла...

Мыча от боли душевной, замешанной на боли головной, менестрель разлепил глаза и тихо порадовался, что вчера перед уходом из дома закрыл ставни, и ослепительное октябрьское вечернее солнце теперь бессильно ярилось за толстыми, хоть и щелястыми досками.

Следующая мысль - о том, что если уж открыл глаза, то надо вставать, заставила едва раскрывшиеся очи сомкнуться заново.

Встать?..

Нет.

Остаться.

Умереть.

Уснуть.

Уснуть - и видеть сны.

Вот только какие сны в похмельном сне приснятся?..

Миннезингер очень сильно подозревал, что наполнены они будут кошмарами вроде уходящей в закат неверной милой, размахивающим кулаками пьяненьким рыцарем и злорадным зеленым кошачьим взглядом. Прямо как сейчас.

Сейчас?..

Застигнутый врасплох невесть откуда взявшимся сравнением, Кириан снова разлепил одно веко. Второе распахнулось тут же и само собой, потому что перед носом его сидела, неприязненно разглядывая, кошка, а рядом стояла запотевшая кружка из толстого прозрачного стекла. Внутри ее сияло и переливалось нездешним блаженным светом нечто полосатое, черно-желто-красное, покоившееся на крупных кубиках льда. И если кошка была посланником проклятых сиххё[5], то кружка и ее содержимое - сомнений не оставалось - приветом от добрых гвентянских духов.

Чем он заслужил такую благосклонность потусторонних сущностей, доселе показательно его игнорировавших, менестрель не знал - и гадать не решился[6]. А вместо этого он неуклюже уселся, навалившись боком на ножку кровати, и схватил послание небес трясущимися руками.

Как он и предполагал, послание состояло из толстого слоя бхайпурского перца, апельсинового и томатного соков и нескольких ложек уладского соуса и покоилось на полдюжине кубиков льда. Насладившись видом напитка, бард жадно припал к краю. Чудесная смесь нектаром пролилась на душу и подбородок.

- Ещё... - не открывая блаженно зажмуренных очей, Кириан протянул кружку и с восторгом, лишь позже перешедшим в изумление, почувствовал, как она снова наполнилась.

Он запрокинул голову, и вторая порция живительной жидкости последовала за первой с еще более целительным эффектом. Менестрель томно замер - работали только губы, с неприличными звуками высасывая последние капли  коктейля, и поэтому когда незнакомый женский голос с уровня пола вопросил: 'А где 'спасибо'?', руки дрогнули, кружка соскользнула, и двойная доза льда высыпалась в расстегнутый ворот рубахи.

Кириан подавился криком, сипло хватая воздух ртом, глаза его вытаращились, живот втянулся, а кружка, зацепившаяся ручкой за пальцы, сорвалась, описала невероятную траекторию, влетела в раструб саксофона на другом конце комнаты и осталась там сидеть сурдинкой.

- Весьма эффектно, - сухо заметил тот же голос. - Но простой благодарности вполне бы хватило.

- Что за?.. - ошалело моргая, Кириан обвел взглядом спальню: кровать за его спиной, одежный шкаф с распахнутыми настежь дверцами, стены, увешанные музыкальными инструментами, как кабинет иного герцога - охотничьими трофеями, письменный стол, стул и пара кресел у окна, книжные полки, вешалка для шляп, тумбочка... Не то, что взрослой женщине - ребенку спрятаться негде! Да что там ребенку - кошке не...

И тут взор его, словно примагниченный, метнулся к кошке. Обыкновенной, серо-полосатой, пушистой, со светлой манишкой и лапками в такого же цвета перчатках.

Кошке, которой взяться у него по всем правилам логики и рассудка, было неоткуда.

Кошке, которая, наплевав на логику и рассудок, сидела в трех шагах от него и неодобрительно рассматривала изумрудным взглядом.

Кошке, которая только что с ним говорила.

Менестрель страдальчески скривился и втянул голову в плечи: неужели это всё же не кошечка, а белочка? Но ведь, вроде, и выпил он мало... и всего-то один день пока еще пропил... вроде бы... и даже не день, а вечер, что в часовом выражении в несколько раз меньше добротно пропитого двадцатичетырехчасового дня, сиречь, суток...

Кошка приоткрыла рот, и розовый язычок мелькнул за белыми острыми зубами. Бард с ошеломлением понял, что она смеялась.

- Я, конечно, предполагала, что всё будет непросто... Но не думала, что настолько.

Руки поэта опустились, забыв вылавливать лед, и полые кубики таяли теперь на животе беспрепятственно, медленно пропитывая рубаху и штаны.

'Нет, это не белочка', - совершенно точно понял он, - 'это полный привет'.

- Привет, привет, - вздохнула кошка. - Хорошо. Во избежание дальнейших оскорбительных инсинуаций не стану больше проверять твою эрудицию... хотя было бы что проверять... и просто сообщу, как обстоят дела.

'Паршиво', - убежденно нахмурился Кириан и тут же жалобно вскинул брови и потер горло: 'Выпить бы...' Но гостья, не обращая внимания на сей театр мимики и жеста, продолжала:

- Начну с того, что я не кошка.

'Я так и думал...'

- Я - кошха. И нет, я не кошка с дефектом речи, как ты не успел подумать.

Бард сконфуженно опустил глаза, но крамольная мысль о том, что перед ним - то ли плод его перепившего воображения, то ли простой обитатель гвентстонских помоек, а скорее всего, и то и другое вместе, быстро привела его в себя. А вернее, в несвойственное ему боевое настроение. Он прищурился, поднял руку, нащупал на кровати подушку, и обратным движением хотел было запустить в незваную нахалку - но подушка вдруг с грохотом обрушилась на пол в сантиметре от колена, так, что затрещала доска. Ошалевший и испуганный, менестрель попытался разжать пальцы - но не смог: те впились в чугунную наволочку железной хваткой и не отклеивались.

- Дудки-лютни-балалайки!.. - Кириан мешком навалился на кровать и оторопело замигал: потрясение обездвиживало получше любой магии.

- Наш древний народ ведет уединенную и созерцательную жизнь вдали от всего, что нас раздражает - городского шума, вони, суеты и их источников - людей и собак, и поэтому о нем мало кому известно, - как ни в чем не бывало, кошха продолжила свой рассказ. - Но вчера вечером, перед тем, как покинуть Гвентстон - да, я посетила его из любопытства, хотя с детства слышала, что оно убивает кошек - и кошхов тоже... Так вот. Вчера вечером я имела неосторожность попасться на пути двух существ, единственное преимущество которых перед нами в том, что они больше, сильнее и умеют плавать. Кончилась эта встреча тем, что я едва не утонула, а одно из них меня спасло. Подробности, надеюсь, ты помнишь, поэтому рассказывать о них не стану...

Кириан кивнул.

- ...а скажу только, что по правилам моего народа я теперь должна выполнить любое твое желание.

- Это... как Золотая Рыбка, что ли? - до конца не понимая и не веря в происходящее, менестрель озадаченно припомнил старую сказку.

- Примерно, - усмехнулась в усы кошха. - Хотя между нами есть одно отличие. Золотая Рыбка без разбора выполняла неограниченное количество самых разных фантазий, среди которых попадались и непродуманные, и просто дурацкие. А после этого людям приходилось жить с последствиями - когда ей надоедало возиться и она уходила, даже не махнув на прощание хвостом, что бы ни говорили на этот счет поэты.

- А ты? - забеспокоился менестрель.

- А я... то есть, все кошхи, чью жизнь доведется вдруг спасти человеку...

- А много таких было?

- Судя по тому, что ты, придворный поэт и музыкант, человек, много знающий - для своего вида - никогда не слышал о нас... - кошха многозначительно замолчала.

- Похоже, если ты обречен на везение, оно отыщет тебя даже на кулаке пьяного рыцаря, - всё еще не веря в происходящее - но уже в гораздо меньшей степени, криво усмехнулся Кириан - и спохватился: - Ну так что там с желаниями?

- С желани-ем, - подчеркнуто поправила его кошха. - Предупреждаю сразу: если захочешь схитрить и загадать неограниченное количество желаний, то лишь потеряешь имеющееся.

- И не думал даже, - не слишком убедительно соврал миннезингер.

Гостья красноречиво дернула ухом и продолжила:

- Так вот, о желании. Мы - не какие-нибудь рыбы, жизнь свою ценим, и поэтому за обещания отвечаем. То есть если тебе не понравится то, что ты получил - желание считается не исполненным...

Но не успел бард радостно встрепенуться, как кошха продолжила:

- ...и всё возвращается на круги своя. Как было. Короче, тебе мой совет - думай хорошенько. Сэкономишь мое и свое время. А теперь пойдем.

- Куда?

- На кухню, бестолковый, - терпеливо вздохнула кошха.

- Ты будешь готовить мне обед... - быстрый взгляд за окно, - в смысле, ужин?

- Нет, это ты дашь мне молока и рыбы из своего ледника. Кости предварительно выбери. И кстати, я люблю рыбу обваленную в муке с перцем и солью, хорошо прожаренную и политую сметаной. А молоко подогрей. Но чтобы без пенки! И если есть картошка - пожарь тоже. Если нет - обойдусь. Сегодня. Завтра утром сходишь купишь. Но тогда грибы и лук не забудь. Ну и сметану, конечно.

Бард опешил.

- Но... но... это ты должна выполнять мои желания... желание, то бишь!

- Ты его уже придумал?

- Нет, но...

- Ты хочешь, чтобы я умерла с голоду, пока тебя озарит что-то стоящее?

- Нет!

- Тогда не понимаю, чего мы ждем.

Пальцы Кириана разжались, выпуская, наконец, подушку - снова ставшую мягкой, и невидимая сила подняла его с пола, поставила на ноги и толкнула в спину.

- Ступай.

Он сделал шаг - и остановился, уставившись себе на колено.

Менестрель помнил... совершенно точно... почти... что поранил его, а сейчас там не было даже шрама - только разодранная штанина!

- Это я подлечила тебя, - кошха скользнула равнодушным взором по недоумевающей физиономии Кириана. - Вчера. Чтобы ты быстрее шел домой. Тащиться за тобой, мало того, что пьяным, так еще и хромым - никакого терпения не хватит.

- А штаны починить? - обвиняюще уставился на нее бард.

- Это и есть твое желание? - сладко промурлыкала гостья. - Они будут как новые - не отличишь! Тебе понравится.

- Идем на кухню, - хмуро буркнул Кириан.

Кошха, подняв пушистый хвост трубой, с видом генерала, возглавляющего парад победителей, потрусила к столу.

После ужина они уселись на подоконник спальни, поджав ноги и прикрыв их хвостом[7], и с высоты пятого этажа самого высокого дома на самом высоком холме Гвентстона воззрились на зажигавший огни город: Кириан задумчивым взглядом, его гостья - безразличным.

- Ну и как идеи? Появляются? - кошха лениво покосилась на барда.

Тот уклончиво помычал и снова уставился на крыши внизу.

- Среди вашего брата, по моим наблюдениям, популярно желание богатства, - любезно подсказала кошха.

- Конначта хорошо платит - мне хватает, - равнодушно пожал плечами менестрель.

- Так не бывает, - фыркнула кошха.

- Что хорошо платят? - приподнял брови поэт.

- Что хватает, - коротко ответила гостья. - Если тебе хватает денег, значит, ты не знаешь, чего тебе не хватает.

Кириан хмыкнул:

- Не знаю, с какими людьми ты успела тут наобщаться... но мне достаточно всего. Еды я могу купить вдоволь. Вина, эля, сидра, потина... да даже лесогорского плодово-ягодного! - тоже могу купить, сколько захочу. Вернее, сколько смогу выпить - в последнее время это, увы, не одно и то же... Все музыкальные инструменты, какие только увижу, я тоже могу себе позволить, причем самые лучшие. А еще книги, одежду, обувь, хорошую бумагу, дорогие чернила... А что еще человеку надо для полного счастья?

- Дворец, - подсказала кошха.

- Мне не нужен дворец, - пожал плечами Кириан. - Мне нужна маленькая квартирка на самом верху самого высокого дома на самом высоком холме - и она у меня есть.

- Тогда лошади. Ловчие соколы. Собаки, - произнося последнее слово, кошха брезгливо поморщилась.

- Ты когда-нибудь пробовала затащить коня по узкой лестнице на пятый этаж? - хмыкнул бард. - А где он жить здесь будет, ты подумала?

- В спальне, - ядовито посоветовала кошха.

- А я?

- В собственном дворце.

- Но мне не нужен дворец!

- Был не нужен - пока не завел коня.

- Но я не собираюсь заводить никаких коней! И соколов тоже! Зачем они мне?!

- Чтобы завидовали те, у кого их нет.

Кириан скроил презрительную мину:

- Подобная мотивация не является гегемоном моего бихевиоризма. И к тому же я не люблю и не умею ездить верхом и терпеть не могу охоту. Конечно, собаку я бы мог завести... но использовать для этого желание волшебной кошки...

- Кошхи, - холодно поправила гостья.

- Да-да, конечно, - закивал бард.

Гостья одарила его уничижительным взглядом и продолжила оглашать список возможных желаний:

- Ты можешь захотеть титул. Граф, герцог, эрл...

- Король? - ехидно подсказал менестрель.

Кошха на секунду задумалась.

- В принципе, можно и королем тебя сделать - но придется или свергать твоего любимого Конначту, убив при этом всех его родственников, имеющих право наследования...

Миннезингер едва не свалился с подоконника:

- Ты чего, спятила?!

- ...или плыть в поисках не открытых еще земель и основывать там для тебя королевство.

- Не-не-не-не-не-не-не! Я пошутил! - истово замотал головой менестрель. - Не надо никого убивать, и искать какие-то голые камни или сырые леса не надо тоже! Я существо доброе, теплолюбивое, выросшее в комфорте и надеющееся там же умереть!

- Это я быстро могу устроить, - оживилась кошха и, получив в ответ испуганно-возмущенный взгляд, зажмурилась и обнажила зубы в улыбке.

- Шутников таких молоком разбавленным кормить надо! - сурово проговорил Кириан, и гостья развеселилась еще больше.

Отсмеявшись совсем по-человечески, она вернулась к своей задаче:

- Еще я знаю, что некоторые люди обожают известность. Ты хочешь быть знаменитым?

Миннезингер медленно хмыкнул:

- Соблазн, конечно, велик. Надо подумать... Толпы шумных поклонников под окнами с утра и до следующего утра... На улицах тебя узнают... заговаривают... хватают за руки, проходу не дают... угощают лесогорским плодово-ягодным... спаивают... Поклонники лезут в окна, двери и дымоход... Поклонницы тоже... что, с одной стороны, не может не радовать... потому что с таким количеством юбок можно сэкономить на трубочисте целое состояние... А с другой - на печниках разоришься, если кто-то застрянет и придется разбирать трубу... Времени на то, чтобы творить - или просто посмотреть в окно, сидя на подоконнике с коленями у подбородка - без того, чтобы увидеть толпу обожателей, фальшиво распевающую твои шедевры - не сыщешь и днем с огнем... А еще ведь будут завистники, плюющие тебе в спину, критики, желающие сделать себе имя на обливании тебя помоями, потому что превознести выше, чем есть, уже невозможно... Ну и просто те, кто отнесется с равнодушием или неприязнью.

- Но таких ведь и сейчас хватает? - предположила кошха.

- Да, - усмехнулся Кириан. - Но вся разница в том, что сейчас это норма жизни, а потом будет как бочка дегтя в ложке меда.

- То есть не поместится? - не понимая, уточнила гостья.

- То есть меда из-за нее уже не увидишь.

- А разве великому не безразличны почитание и хула? - лукаво прищурилась кошха.

- Безразличны, - с достоинством тысячи великих кивнул бард. - Поэтому мой выбор - ничего не менять.

Гостья хмыкнула и склонила голову набок:

- Что бы тебе еще предложить, бард Кириан...

- Кстати, извини, что не спросил сразу... У тебя имя есть? - немного сконфуженно спохватился он.

- У всех есть имя, - голова кошхи гордо приподнялась. - Моё - Кробх Дерг, что значит Красные Когти.

Физиономия барда сочувственно вытянулась:

- Тебя так зовут?

- А что? Тебе в моем имени что-то не нравится? - опасно прищурилась кошха, и глаза ее сверкнули, как зеленые уголья.

Кириан прикусил язык и нервно заерзал к внутреннему краю подоконника.

- Э-э-э... всё?.. Нравится, в смысле! Хотя я бы ни за что не подумал, что такое существо, как ты, можно так наречь!

- Это какое - такое? - взглядом Кробх Дерг можно было прожечь крепостную стену.

Менестрель почувствовал, как от его рубахи потянуло дымком.

- Ты только не обижайся, пожалуйста, - торопливо заговорил он, боком сползая на стол и опрокидывая чернильницу, - но я - миннезингер... какой-никакой, а поэт... всей своей проспиртованной крохотной робкой душонкой поэт... и хоть я - невольник чести, так сказать... а также дипломатии и конъюнктуры... но вижу и слышу Белый Свет не как все! И заметь, я никого об этом не просил... и меня никто не спрашивал, прежде чем нахлобучить мне на голову этот злосчастный дар, как какую-нибудь старую лютню в захудалом трактире! Ну так вот... я это к тому говорю, что мне показалось... исключительно как поэту, не как невольнику!.. что такое очар... мил... ласк... пушистое, грациозное и загадочное существо и звать должны как-то... пушисто, грациозно и загадочно! А местами даже ласково - не побоюсь... почти... этого слова!

- А меня мое имя устраивает! - шерсть на загривке Кробх Дерг приподнялась, а из розовых подушечек лап выскользнули и впились в дубовую доску подоконника когти - алые, как кровь.

- Ну и славно! Ну и прекрасно! Ну и замечательно! Я за тебя неописуемо рад! - кивая и размазывая чернила новыми штанами по чистым листам бумаги, Кириан соскользнул со стола и проворно занял стратегическую позицию на полпути к двери.

- Еще бы, - дрогнули губы кошхи, обнажая клыки.

- И кстати, - пятясь к выходу, торопливо проговорил менестрель. - Я тут желание придумал. Я хочу, чтобы Свинильда вышла за меня замуж!

- ...А поворотись-ка, Кириан...

Повинуясь приказу, менестрель с грацией медведя на ходулях стал вращаться перед зеркалом. Бесстрастное посеребренное стекло отразило невысокого полноватого человека сорока пяти лет от роду с волнистыми светлыми волосами до плеч, одетого в длинную малиновую куртку с волчьим воротником, расшитую как бы золотыми шнурами, и замшевые штаны в тон кремовым сапогам из мягкой кожи. Из-под расстегнутой полы выглядывал серый камзол, а из-под него - пенно-белые кружева шелковой рубахи. Довершала наряд шапочка с фазаньим пером, торчавшим почти вертикально. Из бокового кармана куртки высовывалась маленькая арфа.

- Ну, как? - нервно облизывая губы - или просто облизываясь на бутылку лесогорского плодово-ягодного на тумбочке, вопросил бард.

- Перо убери, - поморщилась Кробх Дерг.

- Оно мне роста прибавляет, - заупрямился поэт.

- Ты с ним похож на мишень для дротиков...

- Дротики бросают в переднюю часть!

- ...после неудачного попадания.

Мрачно зыркнув на кошху, менестрель вытянул перо - и оно рассыпалось облаком пыли в его пальцах. Бард отдернул руку и обвиняюще глянул на гостью:

- За него, между прочим, деньги плачены!

- Тебе не хватает денег? - словно ростовщик перед богатеньким мотом, оживилась кошха.

- Мне не хватает уверенности в себе, - загробным голосом отозвался Кириан. - Теперь. Когда осталась одна арфа.

- Кстати, убери ее тоже, - спохватилась Кробх Дерг.

- Нет! - миннезингер испуганно вцепился в карман обеими руками, будто кошха собирался его отрезать - вместе с ногой. - Это подарок одного славного старичка!

-  Так я же не отбираю ее! И ты ведь не собираешься делать предложение своей даме в стихах и под музыку!

- А что - хорошая идея! - очи барда загорелись нервным огнем.

- С этой хорошей идеей надо было идти ночью под балкон, а не днем в лавку - к тому же в чужую.

- У нее нет балкона!

- Тогда арфа тем более ни к чему. Она портит линию талии. В смысле, еще больше.

- Больше, чем что?

- Чем твой живот. И нечего на меня дуться - какой вопрос, такой ответ.

- Поэта каждый обидеть может... - нахохлился и забубнил под нос Кириан. - ...если у него топора под рукой нет...

- У тебя еще один карман свободен, - ехидно напомнила гостья. - Положи.

- Испортит линию живота, - бард исподтишка показал кошхе язык и прошептал: 'Бе-бе-бе'.

- Твой живот, тебе виднее. Из-за него. Наверное, - картинно закатила глаза Кробх Дерг.

- Вот именно, - сурово резюмировал поэт и арфу оставил. - Всё? Можно идти?

- Почти, - усмехнулась кошха - и вдруг запрыгнула к нему на плечи, словно пружина распрямилась. И прежде, чем менестрель успел сообразить, что происходит, к ногам его упала полоска волчьей шкуры, а на оголенный ворот куртки лег воротник другой - живой и теплый. Кириан растерянно глянул в зеркало - но там перемен в его наряде заметно не было.

- А вот теперь можно идти, - промурлыкал воротник ему на ухо.

Хозяин лавки, увидев разряженного в пух и прах королевского барда, решил было, что грядет большой заказ на посуду для незапланированного торжества во дворце. Узнав же, что спросом пользуется только его приказчица, он сник.

- Не пришла она сегодня. И вчера не было, - буркнул он и продолжил начищать каррагонские вазы из цветного стекла - большие, круглые, гладкие и полосатые, как арбузы.

- Заболела? - встревожился менестрель. - Слегла?

Хозяин окинул посетителя странным взглядом и усмехнулся:

- Ага. Именно. Слегла.

- И как она себя чувствует?

- Прекрасно, я полагаю, - хихикнул торговец.

Кириан, не понимая жестокосердности посудопродавца, торопливо развернулся и заспешил к дому Свинильды.

Пара кварталов, короткий горбатый мост над речкой Гвентянкой, поворот налево - и жилище дамы его сердца предстало пред взволнованным взором миннезингера во всей своей серокаменной трехэтажной красе. Рядом с ним, также во всей красе, флегматично превращая в газон клумбу у входа, стоял белый жеребец в компании трех лакеев.

- Понаехали тут... - сердито, но рассеянно покосился на них поэт, привычно нащупывая маленькую латунную грушу дверной ручки.

Конь потянулся было и к его цветам, но получил щелчок по носу, и пока растерянно моргал от такой фамильярности, бард успел скрыться в парадном.

Два лестничных пролета пронеслись под ногами как одна ступенька - и вот заветная дверь. Кириан глубоко вдохнул, выдохнул, безуспешно пытаясь успокоить то ли радостно подпрыгивающее, то ли в панике мечущееся сердце - и ударил молоточком в медный кругляш на косяке.

И еще раз.

И еще.

После четвертой попытки привлечь внимание из-за двери донесся звук приближающихся шагов, и недовольный женский голос вопросил:

- Ну кого еще там сиххё притащили?

- Это я!.. - голос барда от волнения сорвался на писк.

- Чего тебе, мальчик?

- Я не мальчик! - торопливо закашлял менестрель, выжимая на этот раз из груди сиплый хрип.

- Духи премилостивые! - сварливо воззвала к горнему миру приказчица. - То мальчик, то не мальчик - сам не знает, кто такой, а к чужим людям в дом лезет!

- Свинильда, я не чужой! Я Кириан! - чувствуя, как инициатива, подхватив под ручку торжественность и решимость, исчезает в неизвестном направлении, спешно воззвал из-за двери миннезингер. - Открой, пожалуйста!

- Кириан?.. - растерянность не укрылась от тонкого слуха музыканта, но понял он ее так, как хотел.

- Да, это я! И знай, что я не сержусь на тебя за позавчера! Ты, наверное, очень переживала?

- Я?.. - озадаченно переспросила приказчица.

- Конечно, ты! Ведь у тебя - тонкая душевная организация, которой противно всякое... всякая... всякие...

Щеколда заскребла по скобам и дверь распахнулась.

- Сам ты - противный! - возмущенно пылая щеками и сверкая очами, проговорила с порога хозяйка квартиры.

Менестрель почти молитвенно приложил руки к груди.

- Свинильда... да... я противный... наверное... если ты так говоришь... хотя это не я ушел с места нашего свидания с каким-то хмырем под ручку...

- Если бы ты ушел с места нашего свидания с хмырем под ручку!.. Хо-хо! - игриво расхохоталась Свинильда, запрокидывая голову. - Я и не знала, что ты такой, Кириан Златоуст! Пра-а-ативный! А что я еще про тебя не знала, а, Краснобайчик? Ну-ка, расскажи своей маленькой Свини!

- Я не такой! И не это имел в виду! - беспомощно вспыхнул менестрель. - И пришел я не за тем, чтобы выяснять, кто был прав, а кто... еще правее! - быстро договорил он, перехватив взгляд приказчицы.

- А зачем тогда? - женщина скрестила руки под грудью[8] и подозрительно воззрилась на гостя.

- Я... я... я пришел тебя спросить...

- О чем? И давай, говори быстрее, у меня молоко на плите!

Одним отчаянным усилием бард собрал решимость в кулак и выпалил:

- О том, не согласишься ли ты выйти за меня замуж!

Рука его, каким-то чудом выйдя из-под контроля впавшего в ступор мозга, выудила из кармана крошечную алую коробочку и протянула Свинильде. Та схватила ее, откинула крышку и впилась оценивающим взглядом в золотое колечко с вмурованными в него тремя синими камушками. На лице ее убежавшим молоком разлились разочарование и презрение.

- Я? Замуж? За три крошечных топазик... то есть, за тебя? Не смеши меня, Киря.

- Но... но... Но почему?! - миннезингер, воодушевленный обещанием кошхи и ожидавший от объекта страсти если не прыжка на шею, то уж не отказа, потерянно уставился на Свинильду.

- Потому что... - приказчица несколько раз моргнула ресницами, почти неподъемными от клеевой сажи, манерно пожевала алыми от кармина губками в поисках нужных слов - и нашла их: - Потому что я не хочу, вот почему!

- Но почему?! Ты не должна была отказать!

- Я тебе ничего не должна! - сердито тряхнула она белыми, как кудель, кудрями. - Всё! Ступай отсюда и не возвращайся, пока не позову!

- Но...

- Уходи! - повелительный перст, указывая на дверь, ткнулся в грудь барда, точно его уже не было. - У меня молоко убежит!

- Какое молоко?! Причем тут молоко?! Свинильда! Ты...

- Я уже тридцать лет Свинильда! Убирайся, тебе говорят!

Пальцы барда вцепились в косяки:

-  Я не уйду! Так нечестно! Ты должна была согласиться! Кроб... Гроб... Кробх... Дергх... Дерг! Кробх!..

Грохот, раздавшийся из полумрака за спиной хозяйки, заставил менестреля прикусить язык, а Свинильду нервно обернуться.

- Опять этот трындозвон обзывает мою женщину!

Кириан увидел, как под протестующий вопль хозяйки 'Я не женщина, я дама!' из правой комнаты появился беглый каторжник с колодкой на ноге.

При ближайшем рассмотрении оказавшийся рыцарем, наступившим на колесо прялки.

При еще более ближайшем - с расстояния полусогнутой руки, пальцы которой сомкнулись на белой рубашечной груди поэта - тем самым рыцарем.

- Чего тебе тут надо, клоун? - дыша духами Свинильды и туманами паров изысканейшего лесогорского плодово-ягодного, рыцарь приблизил свое лицо к испуганной физиономии противника. - Тебе же сказала женщина...

- Дама! - просуфлировала приказчица.

- ...чтобы ты выметался отсюда!

- А что, собственно говоря, делаешь в покоях моей женщины ты?! - пьянея от дурманящей смеси отчаяния, страха, гнева и горечи обманутых ожиданий, менестрель перешел в контрнаступление.

- Дамы!

- Она не твоя женщина...

- Дама!

- Она моя женщина!

- Дама!

- Она не твоя женщина...

- Дама!

- ...потому что после того, как я с тобой сейчас поговорю, женщина тебе...

- Дама!!!..

Словно в кошмарном сне, из которого не вынырнуть и не убежать, Кириан увидел, как кулак дворянина поднимается, отводится назад и медленно-медленно начинает движение к его лицу. По ушам резанул истерический крик Свинильды:

- Ангус, только не убивай его!!!..

Бард панически рванулся...

- ...Только не у меня дома!!!

...и вдруг с не меньшим ужасом почувствовал, что руки его - совершенно независимо от сознания и воли! - описали в воздухе какую-то странную траекторию, касаясь рук, шеи, головы рыцаря, вцепились в его одежду, дернули - и барон Ангус Найси, не переставая рычать, отправился на нижнюю площадку.

Головой вперед.

Отразившись от стены[9], он продолжил свой путь на первый этаж, с грохотом распахнул макушкой дверь и вылетел на крыльцо под ноги коню и лакеям. Выпустив на улицу гостя, дверь оглушительно хлопнула, закрываясь и погружая в полутьму лестничную клетку.

- Ангус?.. - сиплым шепотом, сорвавшимся на визг, вопросила неверная любимая то ли у осени, то ли у ясеневой вешалки, тихо уронившей берет с роскошным пером.

Не получив ответа, она перевела ошарашенный взгляд на оставшегося гостя и с точно такой же интонацией проговорила:

- Киря?..

Кириан стоял, открывая и закрывая поочередно рот и глаза. А перед внутренним взором, кадр за кадром и повтор за повтором, прокручивались медленно и быстро налитое кровью лицо соперника, летящий кулак - и летящий барон.

- Дудки-лютни-балалайки... - только и смог изречь под конец сеанса миннезингер.

Эти слова точно прорвали дамбу, запруживавшую поток красноречия Свинильды - и много-много красных речей[10] хлынуло на растерянно попятившегося барда.

- Что ты наделал?! Что ты натворил?! Болван! Идиот! Рифмоплет пустоголовый! Эгоист! Да как в твою башку вообще такое пришло?! Ты убил его! Убил, не иначе! У меня в доме! Меня теперь квесторы замучают! По допросам затаскают! В застенках сгноят! И всё из-за тебя!!! И это когда между нами всё только начинало налажи...

Знакомый стук внизу - грохот распахивающейся двери - заглушил ее последние слова и заставил барда оглянуться.

По лестнице, свирепо топоча подкованными сапогами, словно желая вколотить подметки в камень, неслись трое здоровяков с палками в ливреях Найси.

Менестрель испуганно было метнулся назад в квартиру, но, загораживая проход, перед ним стояла, извергаясь филиппикой, дама сердца.

- А у вас молоко убежало, - откуда-то из области шеи поэта долетел незнакомый голос.

- Ой! Молоко!

Свинильда охнула, хлопнула себя по бокам и рванула на кухню. Кириан, не теряя ни мгновения, влетел в прихожую, захлопнул дверь и вогнал щеколду в петли. Дверь задрожала. Он отдернул руки, но тремор тут был ни при чем: дверетрясение не прекратилось. Поискав глазами и не найдя других запоров, бард подпер дверь шваброй и навалился рядом сам. Сердце его молотилось в такт молодецким ударам снаружи.

- И что теперь? - всё еще не веря, что это не какой-то нелепый кошмарный сон, слабо вопросил он в пространство.

- Открывай!!! - проревели с лестницы на три голоса.

- Сиххё лысого! - хриплым басом, сорвавшимся на фальцет, выкрикнул менестрель.

Стук прекратился, но через секунду взорвался с новой силой и яростью. Дверь содрогнулась, отшвыривая поэта, петли щеколды взвизгнули выдираемыми гвоздями... Кириан дико зыркнул по сторонам - и бросился в комнату - к окну. Пусть второй этаж, но там внизу ведь клумба!!!.. Была.

Неуклюже вскарабкавшись на приставленный к подоконнику стол, он сорвал занавеску, распахнул створки, выглянул наружу - и встретился с оценивающим взором коня. Рыцарский скакун, воинственный и злопамятный, как и полагалось породе, оскалил длинные желтые зубы, как бы невзначай переместился под самое окно и принялся рыть копытом.

Могилу, как было ясно по выражению морды.

Ангус стоял рядом, поглаживая рукоять меча и ласково улыбаясь. Кириан отпрянул, оглянулся в панике - ведь была и другая комната! - но вместо спасительного пути отхода встретил лишь блокаду и психическую атаку:

- Не было у меня на плите никакого молока! - грузная фигура приказчицы с гневно скрещенными под грудью руками перекрыла отступление. - И куда это ты забрался?! Только что скатерть постели...

Договорить она не успел: с лязгом и скрежетом сорванная щеколда пролетела по коридору, сбивая светильник со стены, хрустнула швабра, принявшая последний и решительный бой, грохнула дверь ручкой об стену - и прихожая наполнилась запахом пота, вчерашнего перегара и предчувствием тяжких телесных повреждений:

- Где он?..

- Где этот?..

- Где это?..

- Свинильда!.. - отчаянно воззвал к последней надежде бард, но надежда, отодвинутая нетерпеливыми руками, пропала из виду, а дверной проем вмиг заполнился тремя лакеями обиженного рыцаря. И чья очередь наступала быть обиженным теперь, у Кириана сомнений не возникало.

- Выскочит! - забеспокоился рыжий слуга.

- Пусть скачет - к хозяину и Злюке! - гоготнул чернявый.

- Ну, скачи уже куда-нибудь, стихоплетишка, - разулыбился усатый и выступил вперед, пошлепывая дубинкой по ладони.

Кириан метнул отчаянный взгляд на слуг, на рыцаря и Злюку, снова на слуг, неспешно продвигавшихся по комнате, вскинул руки, закрывая голову... и с потрясением - вторым за день, но от этого не менее потрясающим - ощутил, как неуклюжий жест защиты сам собой превратился в нечто, ожидаемое от акробата, ноги оттолкнулись от подоконника, раздвинулись...

- Ай-й-й-й!!!.. - тоненько взвыл миннезингер, приземляясь в седло.

Рыцарь, карауливший внизу, бешено взревел, хватая врага - и вдруг отдернул руки. Рев его перешел в качественно новый диапазон.

Пятки Кириана подлетели, совершенно нечаянно[11] в верхней точке амплитуды припечатывая Ангуса в глаз, и врезались в живот Злюки. Воротник куртки соскользнул на холку скакуна, и тот, прикусив вместе с удилами язык, сорвался с места в галоп, выбросив на прощание в физиономию хозяину комья земли вперемешку с конскими яблоками.

Кошха оторвалась от еды, подняла голову и облизнулась:

- Вкусно. Хотя помидоров можно было нарезать и побольше.

Бледный и трясущийся от запоздалого перевозбуждения Кириан перестал мерить шагами кухню:

- В моей картошке не было помидоров.

- О чем я тебе и намекаю. Тонко, - утомленным голосом проговорила Кробх Дерг и принялась за сметану.

- Я никогда не кладу помидоры, когда жарю картошку! - вырванный из нервного полутранса, менестрель не хотел в него возвращаться.

- Пока я у тебя живу - придется начать, - терпеливо повела хвостом гостья.

- Но я не люблю картошку с помидорами!

- Не ешь.

- Так я для тебя и для себя еще и отдельно готовить буду?!

Кошха устало вздохнула:

- Не готовь. Приготовь для меня - этого достаточно. В конце концов, небольшая диета тебе не повредит.

Миннезингер расхохотался:

- По сравнению с ударом дубиной по голове или мечом в брюхо - конечно!

Кошха рассерженно дернула ухом:

- Когда тебя в последний раз кто-то бил дубиной или мечом?

- Сегодня! Почти!

- 'Почти' не считается!

- А ожидание с минуты на минуту шагов по лестнице - считается?!

- И чего ты от них ждешь?

- Что меня придут добивать!

- Для недобитого ты неплохо выглядишь, - ехидно заметила Кробх Дерг.

- Меньше работы гробовщику!

- Послушай, человек! - кошха фыркнула, и сметанные брызги полетели на малиновую кутку, превращая барда в подобие гигантского мухомора. - Перестань стонать! Во-первых, ты портишь мне аппетит! А во-вторых, ты сам этого хотел, в конце концов!

На этом терпение Кириана лопнуло, как воздушный шарик, упавший на ежа:

- Я хотел? Я хотел? Я хотел?! Ну уж нет! Уволь меня от своих кош...хачьих уверток! Я хотел - и ты мне пообещала! - что Свинильда согласится выйти за меня замуж - а не что этот заштатный барончик со своей камарильей откроет на меня охоту!

- Нет, погоди! - забыв про трапезу, кошха вскочила на стол и уставилась на Кириана своими зелеными, как изумрудный огонь, глазами. - Ты пожелал, чтобы эта особа...

- Ты не смеешь о ней так го...

- Ты еще не подозреваешь, чего я смею! - прорычала Кробх Дерг, и с кончиков ее усов и бровей посыпались зеленые искры. Тень, огромная, со вздыбленной шерстью и полуметровыми клыками и когтями, метнулась на стену, погружая на пару секунд всю кухню во мрак.

Менестрель подавился недоговоренным словом и попятился.

- Ты пожелал, чтобы эта особа вышла за тебя замуж, так? - ровно продолжила гостья, словно ничего не случилось. - А ты подумал, какими способами этого можно достичь?

- А ты тогда для чего? - не удержался бард.

- То есть ты хочешь, чтобы я подавила ее волю, замутила рассудок магией?

- Да что ты такое несешь?! - отпрянул Кириан в ужасе и отвращении.

- А как иначе ты предполагал заполучить ее в жены, если не секрет? - кошха сощурилась, вытянула шею и склонила голову набок, как какой-нибудь квестор.

- Я думал... я полагал... Я представлял себе... я... ну... это... - миннезингер растерянно попробовал сформулировать, как именно он предполагал стать третьим супругом веселой вдовушки, и понял, что такой формулы еще не изобретено. - Как-нибудь?

- То есть, ты думал, что я использую магию, чтобы затуманить ей мозги, при этом не используя магию, чтобы затуманить ей мозги? - вкрадчиво уточнила Кробх Дерг.

Бард моргнул, соображая и приводя сказанное к одному знаменателю - и медленно кивнул. Голова его при этом проделала путь вниз, уперлась подбородком в грудь, и вверх не поднялась:

- Получается, что так.

- То есть, проще говоря, - беспощадно закончила кошха, - ты ничего не думал, не полагал и не представлял, предпочитая всё свалить на меня, а самому получить готовенькое, не заботясь, какой ценой.

- Получается, что так...

- Люди!!!.. Бестолковость вам имя! - закатила глаза кошха, спрыгнула со стола, оставив недоеденную сметану, и прошествовала в дальнюю комнату, окно которой выходило на город.

- И я пойду себе чаю попью... - провожая взглядом гордо удалявшийся хвост, пробормотал менестрель.

Немного подумав, он снял с полки бокал, налил из ребристой зеленой бутылки лесогорского и побрел к любимому подоконнику.

Кроб Дергх уже сидела там и с равнодушным видом взирала на далекие крыши. Поэт неуклюже пристроился с другого краю, отпил вина, поставил бокал на подоконник и машинальным жестом потянулся в карман за арфой.

- Ну-ка, ну-ка... Что у тебя там за штучка интересная, бард Кириан? - не поворачивая головы, кошха скосила глаза на изящную арфочку, сопровождавшую сегодня хозяина на сватовство.

- Подарок одного старого волшебника из Шатт-аль-Шейха, - всё еще дуясь то ли на кошху, то ли на себя, неохотно проговорил тот.

Уши гостьи навострились, нос дернулся пару раз, словно вдыхая нечто неуловимое - и она промурлыкала:

- Хороший подарок. Если бы не он, барон Ангус стащил бы тебя с коня.

Брови миннезингера в запоздалом озарении поползли вверх:

- Так вот чего он заорал, словно ошпаренный!..

Кробх Дерг кивнула:

- Если я хоть сколько-нибудь понимаю в подарках... и в старых шатт-аль-шейхских волшебниках... то ожоги он будет лечить еще долго. А пользоваться-то ты ей умеешь, кстати? В мирных целях?

Кириан криво усмехнулся, хмыкнул, будто рыба, которую спросили, умеет ли она плавать, поставил арфу на подвернутое колено и пробежался пальцами по струнам. Неожиданный для такой крошки глубокий насыщенный звук накатил теплыми волнами, гладя душу, как кошка мягкой лапой, и ласково мурлыча. Как всегда, настраивать подарок отца Масдая не было нужды, но, тем не менее, то ли по многолетней привычке, то ли чтобы показать, кто из них двоих тут главный, бард покрутил пару колков, снова прислушался, удовлетворенно кивнул - и заиграл:

    Сидя на красивом ковре,

    Я слышу странный стук, и вот что кажется мне:

    Что твердым лбом Друстана

    Колошматит неустанно

    Принцесса лесогорская по сиххской земле...

Когда смолк последний аккорд последней песни, горизонт заливался нежным сиренево-алым, как бабочка-зорянка, и таким же короткоживущим светом. Менестрель и кошха сидели некоторое время молча.

Бард нарушил молчание первым. Сипло откашлявшись, он покосился на гостью и как бы между прочим спросил:

- Не понравилось? Извини, не получилось, значит... Я не в голосе был. И не практиковался несколько дней. И...

- На твоем месте, бард Кириан, - заговорила Кробх Дерг, и менестрель увидел, что она улыбалась от уха до уха, - я бы беспокоилась не о том, что меня проткнут мечом, а что отрежут язык.

- Если бы не его величество Конначта, давно бы отрезали - отдельные личности без чувства юмора, - с облегчением ухмыльнулся поэт.

- Или с чувством прекрасного, - шкодно хмыкнула в ответ кошха.

- Ложным, ты забыла сказать! - с шутовской пылкостью миннезингер воздел палец к небу. - Ибо что может быть прекраснее балды... то есть баллады о Сколопендре и Дихлофосе?!

Гостья задумалась и неожиданно серьезно ответила:

- Элегия на отбытие Эссельте в Улад. Уладская ночная. Посвящение Блуждающему городу. Обращение к компании магов, призывающих этот город... Кстати, ты когда-нибудь вскоре должен мне рассказать эту историю - про изгнание Гаурдака.

- Убиение, если быть точным. Полная, сиречь тотальная экстерминация с привлечением горных Змеев, не менее горных демонов, контрабандистов и еще сиххё ведают кого. Ох, и веселенькое было путешествие!..

- Тем более интересно, - промурлыкала гостья.

- Но она очень длинная!

- А мы куда-то спешим? Свинильда еще не бросилась тебе на шею.

Миннезингер озадаченно моргнул, переваривая значения сего намека и, удовлетворенный полученным результатом, кивнул:

- Хорошо, Кробх Дерг. Если ты так хочешь...

- А кстати, какое имя ты бы мне дал? - неожиданно прервала его кошха.

- Что?.. - не понял менестрель.

- Имя. Ты как-то сказал, что мне не подходит имя, данное мне моим родом.

- А-а, ты про это... - вспомнил Кириан и задумался - но ненадолго. - Не знаю. Но чувствую, что оно должно быть мягкое, как ты... гладкое, как ты...

- Я пушистая!

- И пушистое одновременно, - согласился поэт. - А еще у него должны быть зеленые глаза и гордая осанка, как у тебя. И тайна во взгляде.

- У имен не бывает взглядов, потому что у них нет глаз! У них вообще ничего нет, кроме звуков, ну и букв - если вы, люди, их запишете!

Бард усмехнулся:

- Значит, есть еще что-то на Белом Свете, всеведущим кошхам неведомое.

Кробх Дерг презрительно фыркнула, а Кириан продолжил:

- А еще он должно говорить о том, что у тебя - самые острые красные когти, какие я только видел, и что самый злобный конь под тобой становится покладистей пони.

Кошха рассмеялась:

- Таких имен не существует точно!

- А вот и еще одна вещь, неизвестная кошхам, - улыбнулся поэт. - Потому как я только что понял: такое имя есть!

- Да? - гостья скользнула по нему беглым взглядом искоса, точно ей было ничуть не интересно, и тут же снова перевела взор на крыши Гвентстона, остывающие под густой вечерней синевой от недавнего буйства алого.

- Да, - машинально поглаживая арфу, кивнул бард. - И это имя - Эвелин.

- Эвелин?.. - медленно повторила кошха, словно пробуя имя на вкус - и уклончиво повела хвостом: - Не знаю. Имя как имя. И про когти в нем ничего не сказано.

- Они спрятаны, - снова улыбнулся миннезингер.

Кошха поднялась и потянулась, выгибая дугой спину и хвост.

- А у тебя хорошая улыбка, бард Кириан, - глянула она на него с изумрудным прищуром. - Тебе кто-нибудь об этом говорил?

- Может, и говорил, - пожал плечами он. - Давно. В основном, окружающие имеют мало шансов ее увидеть.

- Ты обычно слишком угрюм?

- Они обычно слишком занудны. Когда не норовят побить меня палками или проткнуть мечом, - кисло вспомнил он события дня.

- И я даже догадываюсь, от кого они своим занудством заражаются, - хмыкнула Кробх Дерг, соскочила с подоконника и направилась в соседнюю комнату к креслу, облюбованному для сна.

Закат погас, наступила ночь.

Наставший за ней день был скучным и обыденным - ровно тридцать минут. На тридцать первой Кириан разочарованно присвистнул:

- А я думал - картошка еще оставалась... Ладно, прогуляюсь до лавки внизу. Хотел поручить тебе поставить чайник...

- Это твое новое желание? - невинно моргнула Кробх Дерг.

Менестрель мученически возвел очи горе:

- Сиххё кривоногие!.. И какой болван придумал поговорку 'ленив, как кот', когда рядом имеется настолько более благодарный объект сравнения!

- Наверное, тот же самый, который думает, будто кошхи и чайники - две совместные вещи, - сонно отозвалась гостья с подоконника, снова растянулась во всю длину и закрыла глаза.

- Кошхи и картошка отчего-то очень даже совмещаются, - сварливо заметил менестрель, поднимая из угла корзину.

- Это потому, что они в рифму. Как поэт, мог бы и догадаться, - не открывая глаз, высунула кончик языка Кробх Дерг.

- А поскольку кошхи и рыба, мясо, сметана, грибы, лук и помидоры не рифмуются... - многозначительно подхватил бард.

- Приходится есть это просто так, - самодовольно договорила за него кошха.

- Бе-бе-бе, - завершил беседу Кириан, выдвинул щеколду, открывая дверь...

И понял, что закрыть ее уже не успевает, потому что, распахнутая пинком, она с грохотом врезалась в стену прихожей. А на пороге, осыпаемые штукатуркой и пылью, предстали трое давешних молодцов в ливреях Найси.

Кириан не был воином - но он был бардом, причем бардом, закаленным в трактирных выступлениях перед очень разнообразно настроенной публикой. А это означало, что когда он видел перед собой трех мордоворотов с дубинами, на размышление о возможном развитии событий у него уходило не больше доли секунды - тем более что дальше отсчет времени шел именно в них.

Раз, два...

...корзина надета на голову усатого...

...три, четыре...

...поворот на сто восемьдесят градусов, пробежка в три шага...

...пять, шесть...

...распахнута дверь в кухню...

...семь, восемь - захлопнута под ругань двух лакеев и чих третьего и придавлена спиной.

...девять, десять...

...панический взгляд по сторонам и осознание, что дальше бежать некуда.

- Дудки-лютни... - тоскливо всхлипнул менестрель, понимая, что вот она, собственно, и пришла, финита ля комедия, чтобы не сказать проще[12].

- В окно! - на подоконнике, готовая к прыжку, застыла кошха.

- Ты с ума сошла?! - взвыл он и прикусил язык: дверь содрогнулась от удара. - Ты меня за кота принимаешь?! Или за голубя?!

- За болтуна! - яростно прошипела Кробх Дерг, одним прыжком перелетела через всю кухню и приземлилась на плечо, впившись когтями. - Пошел!

Дверь рванулась вперед, отшвыривая Кириана, и тот, сам не понимая, что делает - как вчера! - взлетел на подоконник и замер, окидывая быстрым взором расстилавшуюся перед ним картину: крыши, карнизы, соседские балконы...

'Я сошел с ума, я сошел с ума, я сошел с ума....'

- Попался!!! - радостно взревели гости и ринулись в атаку.

С душераздирающим криком - не то 'мяу!', не то 'мать!' - миннезингер сиганул на крышу соседнего дома, прилепившегося этажом ниже.

'Уходит!', 'Барон с нас шкуру спустит!' и 'Лови гада!' прозвучали за спиной почти одновременно.

Черепица хрустнула под ногами и ладонями, встречая человека-кошха, а несколько секунд спустя брызнула осколками в разные стороны под тяжестью троих преследователей.

Но Кириан их не стал дожидаться. Несясь по самому гребню во всю несвойственную ему прыть, он уловил краем уха, как под аккомпанемент удаляющегося вопля и треска черепицы вниз по скату к водостоку понеслось массивное тело, но это лишь придало ему проворства. Пока не кончилась крыша - как уже давно подсказывала ему логика и как боялись округлившиеся как у кошки глаза. Молниеносный взгляд вниз - на грязную мостовую четырьмя этажами ниже... вправо - на крутой скат... влево - то же самое... назад - на приближающихся лакеев Найси... вперед - на дом в паре с лишком метров от него...

'А вот это точно финита...'

- Пошел!!! - кошка яростно фыркнула ему на ухо, и менестрель под истеричное мысленное 'Что я делаю?!' пригнулся, напружинился, оттолкнулся - и, перелетев узкую улочку, врезался в стену противоположного дома, выбивая из груди дыхание.

Ноги его, дрожащие, как желе в землетрясение, ощутили под собой узкую опору в половину стопы, руки обняли стену, и он неистово пожалел, что не может выпускать когти как кошха - или хотя бы простая кошка.

- А теперь аккуратненько вправо, боком, не спеша, до балкона, - ровно промурлыкал с плеча голос Кробх Дерг.

- Вправо?! Боком?! - пробивая верхнее 'си' и уходя в стратосферу, возопил миннезингер. - Я же свалюсь ко всем сиххё горбатым!!!

- Свалишься, если останешься, - терпеливо возразила она.

- Нет! Я буду стоять смирно! Я буду тут жить! Местные сочтут меня за блаженного и будут спускать с крыши еду!

- Не знаю, как местные, а слуги барона Ангуса уже выламывают черепицу для метания. И если попадут, то спускать будут не еду с крыши, а тебя с карниза. Ну?

- Ты меня провоцируешь! - нервно просипел бард и прислушался.

Со стороны покинутой крыши донеслось деловитое сопение и треск разрушаемой кровли.

- Не веришь - стой, а я пошла, - кошха мазнула хвостом ему по щеке. - При всех моих талантах летать я не умею.

Кириан почувствовал, как сообщница переступила по его многострадальному загривку, примериваясь к прыжку, горестно взвыл, вселяя во всех местных уверенность в том, что он не блаженный, а одержимый - и боком-боком двинулся вправо.

Там, где секунду назад была его голова, о стену разлетелась в пыль черепица. Вторая ударила между лопаток. Третья - в плечо. Четвертая царапнула щеку, запуская, похоже, функцию ускоренного перемещения и отборного красноречия. Пятая и шестая, не долетев, разбились о стену.

Заветный балкон оказался в пределах досягаемости через полминуты. Ставший странно-привычным прыжок - его и не его одновременно - перенес менестреля через ограждение и уронил на груду корзин.

Шум привлек внимание обитателей квартиры: изнутри раздались заполошные звуки и приглушенные вскрики. Кириан прищурился и, чувствуя неожиданный для себя хулиганский кураж, распахнул дверь и отдернул портьеру. Его появление встретили ошарашенными взглядами мужчина и женщина в различной степени растрепанности.

- Я так и думал, вероломная! - загробным голосом возвестил менестрель. - Ты не прекратила эти встречи! Ты обманула меня! Так пусть же то, что случится потом, ляжет на твою совесть - а я удаляюсь!

И гордой поступью прошествовав к выходу, хлопнул за собой дверью под надрывное 'Не виноватая я, он сам пришел!'

Быстрее, чем моряк по трапу, он сбежал по лестнице вниз, выскочил на улицу... и остановился, словно механический солдатик, у которого кончился завод. Покачиваясь и нервно подхихикивая, он прислонился к стене дома и сполз по ней в пыль. Обхватив колени трясущимися исцарапанными руками, он уронил на них голову, вздрогнул плечами и затих.

- Куда теперь? - словно не замечая состояния своего подопечного, полюбопытствовала кошха.

- Не знаю, - глухо выдохнул в коленки бард. - Домой обратно - смысла нет...

- Значит, надо пересидеть где-нибудь, пока история не забудется или барону не надоест тебя искать.

- Где?!

- Это был риторический вопрос? - уточнила Кробх Дерг.

- Скорее, дурацкий, - угрюмо выдавил поэт.

- Это хорошо. На дурацкие вопросы, в отличие от риторических, ответы есть.

- И какие же? - язвительно поинтересовался он.

- Подумай сам. Тебе нужно укрытие, где тебя хорошо знают и помнят, но не видели с давних пор. Вдалеке от тех мест, где ты обычно обретаешься. Где-то, где твоим знакомым не придет в голову тебя искать.

Менестрель перестал дрожать и поднял голову. Лицо его просветлело:

- Так бы сразу и говорила!

    Вы извратили понятие брак,

    Вы растоптали мои незабудки,

    Так убирайтесь, уладский дурак,

    Свадьбу собачью в собачьей вам будке!

    Дам я вам в глаз, а свадебный торт

    Брошу вам в рожу, проклятый Морхольт!

    Пред алтарем я с вами предстану,

    И удавлюсь под пенье Кирьяна!

    Он ей ответил: мадам, Вы гвентянка,

    Рожа у вас как консервная банка,

    Так уплывайте же вы спозаранку,

    Бледная вы и тупая поганка.

    Сказал мне отец: никогда не женись!

    Вижу теперь - он советовал мудро.

    Лучше уж смерть, чем видеть всю жизнь

    Рядом с собой такую лахудру!

Не успел Кириан допеть, как одобрительное уханье, гогот и свист огласили общий зал старой портовой таверны. Матросы - бывшие, настоящие и будущие, а также те, кто надеялся рядом с матросами поживиться или просто мимо проходил, да не прошел, застучали тяжелыми кружками по столам, расплескивая эль и заставляя подпрыгивать тарелки, кувшины и служанок.

- Молодец, паря!

- Ну и язык у тебя!

- Так их, так их всех!

- А что - так всё и было, говорят!

- Говорят, в Уладе кур доят!

- Сам-то ты шибко умный, что ли, да?

- Да ладно тебе, пошутить нельзя!

- Таких шутников с баграми в заливе по утрам ищут...

- Я так и думал, что тебе смешно будет!

- Бард, валяй еще!

- Точно, еще, еще про них чего-нибудь забацай!

Кириан, купаясь в обожании, как рыба в маринаде, привстал, раскланялся галантно, словно перед королевскими гостями, опустился обратно на колченогий табурет перед стойкой и занес руку над струнами лютни.

- Чего почтенная публика пожелает? - картинно тряхнув волосами, вопросил он.

- Встречу Морхольта и Эссельте! - опередил всех хозяин трактира - старый приятель.

- Как скажешь, старина Джодок! - хохотнул бард, глянул на серую пушистую кошку, примостившуюся у входа на стропилах, подмигнул ей, и гибкие, но сильные пальцы лихо залетали по струнам:

    Зеленою весной у самых Бриггста стен

    Эссельте с кавалером встречается,

    Он сделал ей поклон, она ему книксен -

    Большая здесь любовь намечается.

    Эссельте

    Морхольту отдана

    Как флейта,

    Душа ее нежна.

    Как-кап-кап, уж изо рта Морхольта

    Капает сладкая слюна...

Бенефис королевского барда продолжался далеко за полночь.

Когда гуляки, довольные приобщением к высокому искусству[13], разошлись, менестрель с изнеможением откинулся на барную стойку и закрыл глаза.

- Что, уходили сиххё крутые горки? - похлопал по плечу приятеля Джодок - невысокий сутулый старик с лицом пирата в отставке, хозяин 'Старого джокера'. - Небось, при королевском дворе тебя так не принимают.

- При королевском дворе и петь приходится не так и не то, - кривовато усмехнулся Кириан.

- Лучше или хуже?

Он пожал плечами:

- Другое. Иногда мне кажется, что гораздо лучше, иногда - что сам я по доброй воле никогда такую чушь не стал бы слушать...

- Короче, сам не знаешь, чего хочешь, - дребезжащим смешком рассмеялся Джодок.

- Короче, дуализм ранимой творческой натуры в столкновении с грубой реальностью! - с шутовской напыщенностью возвестил менестрель, и оба расхохотались.

- Еще короче, Киря, - отсмеявшись, проговорил трактирщик, - спать у меня гостевых комнат нет, сам знаешь. Поэтому на выбор тебе или на кухне у камина, или тут за стойкой. Под бока подстелить найдется. Поесть-попить тоже на кухне тебе соберут - тут у служанок под ногами не путайся, пока убирают. Думаю, кроме жареной картошки с грибами и луком ничего не осталось, но...

- Ты - добрый дух, Джокер! - усталая поцарапанная физиономия барда озарилась радостью. - Что еще надо человеку для полного счастья, кроме картошки с грибами, если хорошенько подумать?!

Дверь заскрипела, отворяясь, и на пороге из темноты вылепилась плотная, как осадная башня, женская фигура.

- Свинильда?.. - вся нега и томность слетели с менестреля в одно мгновение. - Что ты тут делаешь?! Как ты меня отыскала?!

- О, Киря! - всплеснув пухлыми руками, роковая блондинка шагнула из октябрьского холода в уют 'Джокера'. - Я знаю, что с тобой случилось сегодня, и я так беспокоилась, и всё оббежала, и под конец вспомнила, что ты как-то рассказывал про это место... - быстрый взгляд на столы, хозяина, служанок, - Ты тут не из-за женщины, я надеюсь?

- Нет, что ты, Свинильда! - бард вскочил с табуретки, забывая усталость и заботы. - Как ты могла подумать, что на Белом Свете существует другое существо... прости мою тавтологию...

Свинильда кокетливо хихикнула:

- Отчего-то как ты меня увидишь, так эта твоя... тафта... тахта... как там ее... так и вылазит!

Бард смутился, а вдовушка, не обращая более внимания ни на кого, зашагала к нему, не умолкая ни на секунду:

- Кирька, ты свинья! Ты заставляешь меня волноваться по пустякам, носиться по всему городу, как угорелой - я все подметки истерла, а хорошие ботинки, небось, хороших денег стоят! И всё потому, что не сообразишь, у кого надо искать убежища, когда тебя жареный петух клюнул!

- Я уже поискал вчера... - пробормотал Кириан, но приказчица не дала ему продолжить:

- Этот ужасный барон Ангус такой привязчивый, такой вредный, но я от него избавилась - с твоей помощью, кстати! Он сказал, что шагу ко мне больше не сделает, пока самолично не отлупит тебя так, что полгода не встанешь...

- Я в восторге...

- ...а это значит, что пока он тебя не поймает, он не вернется ко мне никогда! - радостно завершила Свинильда. - А еще это значит, что тебе нечего шарахаться по всяким притонам, когда можно спокойно пожить у меня!

- У тебя?.. - сердце менестреля пропустило удар, а во рту пересохло.

- Ну конечно, дурашечка! - хитрая улыбка озарила лицо приказчицы. - Ну так что? Идем?

- Да, конечно! - радостно вскричал Кириан, сунул лютню в руки озадаченному приятелю и шагнул к Свинильде. - Воистину, ты - мой добрый дух-покровитель!

- Я тебе это уже полчаса твержу, между прочим. Ну да ладно, всем приветик! - прокурлыкала веселая вдова, подхватила под руку героя вечера и увлекла в ночь, захлопнув за собой пяткой дверь.

Очертания знакомого дома вырисовались на фоне звездного неба, едва они ступили на мост. Одинокий фонарь, освещавший обычно перекресток, в эту ночь не горел, и все окна заветного дома были темны и пусты, но в глазах Кириана, наполненного предвкушением долгой игры в прятки со злонамеренным бароном, и без того всё было озарено радостным розовым светом. Да и зачем, в конце концов, какой-то банальный, тусклый, как совесть хапуги, фонарь, если каждый бордюр, каждая ступенька, каждая клумба знакомы и десятки раз вымеряны шагами! Да что там бордюры и ступеньки - его ноги за это время изведали каждый камень мостовой! Вот сейчас будет сколотый слева... дальше разбитый падением чего-то тяжелого... потом, прикрытая мелкой лужей - выбои...на!..

- Дудки-лютни-балалайки! - ругнулся бард, спотыкаясь и падая на привычном месте - и не услышал, как дверь дома хлопнула, и из темного парадного вышли четверо. Быстрым шагом трое пересекли улицу и направились к остановившейся парочке. Четвертый ковылял за ними на костылях.

Стук подкованных деревяшек о булыжник и привлек внимание Кириана. Он прекратил отряхивать колени, поднял голову - и замер, уставившись на темные силуэты в метре от себя. Один из четырех рукой в странной толстой белой рукавичке снял колпак с фонаря - и неяркий свет ослепил привыкшие к мраку глаза.

Но не прежде, чем выхватил из тьмы злорадно ухмыляющуюся физиономию барона Найси.

Трое его лакеев резво окружили менестреля, прижимая к высокому каменному парапету и отрезая пути к отступлению. В последнюю секунду раскрасневшаяся Свинильда, охнув и закрыв лицо руками, проскочила между ними и стремительно растаяла в ночи.

- Ну что, попрыгунчик-рифмоплет, допрыгался? - неприятно улыбаясь, вопросил Ангус и поставил фонарь на перила. Рядом был положен медный колпак с баронским гербом, освобождая руки для более занимательных действий.

- М-может, мы бы могли договориться о н-ненасильственном с-способе решения п-проблемы? - чувствуя, как в районе желудка зарождается и растет глобальное транс-Кириановское похолодание, пробормотал бард. - Я г-готов з-заплатить...

- Заплатить? Ты? Мне? Вонючий простолюдин - барону Найси? - Ангус расхохотался. - Да что у тебя есть, кроме жалкого тряпья на плечах и каморки на холме! Но если бы даже у тебя была казна, поместья и замок, я бы все равно оттяпал тебе уши, как сделаю это сейчас! Сам!

Кириан было кинулся на прорыв, но проворные лакеи схватили его и снова притиснули к парапету. Он рванулся снова и снова - но цепкие руки держали его не хуже оков.

Ухмыляясь, Найси демонстративно-неспешно вынул из ножен меч, проверил пальцем остроту и, довольный, кивнул. Отступив на пару шагов, он вытянул руку с оружием и примерился:

- Хотел сначала сделать это кинжалом... но потом подумал, что человек, оказавший такое доблестное сопротивление, достоин только рыцарского меча. Но второй рукой я держать его не могу... как ты понимаешь... а та, которая есть, слегка дрожит... перебрал вчера... с кем не бывает... поэтому если маленько промахнусь и отрежу лишнее - не обессудь. Держите крепче, ребята!

Три пары рук еще сильнее стиснули предплечья менестреля, холодная, как все снега Гвента, сталь коснулась щеки - и одновременно нечто теплое и мягкое весом с кошку ступило ему на плечи и вцепилось когтями.

- Ну что, поскакали? - неожиданно для самого себя проговорил он, не успев всхлипнуть от облегчения. И, не дожидаясь, пока барон переварит вопрос и выдаст ответ, стремительно изогнулся и ударил Найси в грудь обеими ногами. Рыцарь кубарем отлетел к дальнему парапету, меч - в темноту.

Верные обученные лакеи знали, как нужно поступать в таких случаях.

Бить.

Но чтобы бить, для начала надо было разжать пальцы на жертве.

Всем одновременно делать этого не стоило однозначно. Почувствовав свободу, тело барда, не останавливаясь ни на долю секунды, чтобы проконсультироваться со своим владельцем, развернулось, смело с перил колпак и фонарь, и перешло в контрнаступление.

С нахлобученным до носа колпаком рухнул усатый лакей. С фонарем и контузией от фонаря шлепнулся на мостовую рыжий, потеряв костыли. Поскользнувшись на луже разлитого фонарного масла, чернявый попытался пробить головой парапет... И тут пришел в себя Ангус Найси.

С душераздирающим ревом и кинжалом набросился он на Кириана, но не успел тот испугаться, как тело его откачнулось в сторону, руки по-хитрому схватили надвигающуюся громаду рыцаря, чуть шевельнулись, подправляя траекторию, разжали пальцы... и барон ласточкой перелетел через перила. Пару секунд спустя из темноты, накрывшей реку, раздался смачный плеск.

- Убью мерзавца!!! - прорычал слева лакей, постепенно избавлявшийся от медного головного убора.

Мнение товарища было поддержано еще двумя голосами, но менестрель, не дожидаясь резолюции экспресс-собрания, развернулся и побежал прочь, тая в ночи.

Промчавшись три квартала, Кириан остановился, медленно осел на мостовую и попытался умереть. Сиплое дыхание с присвистом вырывалось из груди, как из мехов бракованной гармошки, ноги дрожали, а руки, упершиеся в холодный, чуть мокрый от выползающего с реки тумана, просто тряслись.

- Д-дудки... л-лютни... б-балалайки... К-какого с-сиххё... л-лысого... Кробх... Дерг...

Кошха мягко соскочила с загривка и уселась перед ним. Глаза ее цвета зеленого огня светились в темноте, как два маленьких фонарика.

- Не поняла, - слегка удивленно ответила она. - Что ты имеешь в виду?

- Я?.. Имею в-в-в-виду?.. - отложил кончину и возмущенно уставился на нее бард. - Н-нет, это ты что имеешь в-в-в-виду... когда так п-походя... забираешь мое тело... и применяешь его как п-попало!

- Ты недоволен, что остался с ушами? - глаза ее задумчиво прищурились. -Могу посоветовать два решения этой проблемы: вернуться к барону Ангусу или заказать операцию по их удалению мне. В качестве бонуса к основному желанию.

- Нет!!! - руки Кириана машинально метнулись к оспариваемым объектам, и туловище, оставшись без поддержки, растянулось на дороге. - Уши - это хорошо! И спасибо! Но смысл в том, что в своем теле я привык хозяйничать самостоятельно, а то, что выделываешь с ним ты...

- Во-первых, - медленно раздражаясь, прорычала Кробх Дерг, - главным образом я выделываю с ним твое спасение, если ты до сих пор не соизволил заметить. А во-вторых, твое драгоценное тело не творит ничего такого, чего не смогло бы без меня!

- Хорошо. Положим, гонки по крышам и швыряние баронов на дальность и в цель скоро войдут и в мою привычку, - миннезингер приподнялся на локтях и обвиняюще уставился на собеседницу. - Но как всё это стыкуется с выполнением моего желания, объясни, пожалуйста!

- Поживешь - увидишь, - махнула хвостом кошха, поднялась и двинулась прочь.

- Э-э-эй! Постой! Ты куда?! - поэт рванулся за ней на четвереньках.

- Я не собираюсь ночевать посреди дороги, - не оборачиваясь, отозвалась она.

- И куда ты идешь?

- Конечно, туда, где нас теперь будут искать в самую последнюю очередь.

- Тогда я с тобой!..

Перекусив квашеной капустой с сыром, луком и колбасой, менестрель и кошха, не сговариваясь, залезли на подоконник спальни и приняли обычные позы: гостья с легкостью, хозяин - с изрядным кряхтением и стонами, оплакивая перенапряженные мышцы. Город внизу давно спал, потушив окна и принакрывшись звездным покрывалом неба. Как усталые светляки, далеко внизу горели фонари, едва пробивая белесую пелену тумана.

- Спать пора? - покосилась на барда Кробх Дерг.

- Не спится, - угрюмо буркнул тот. - И при текущем ритме жизни не засну еще с месяц как минимум. Моя тонкая душевная организация на такие перегрузки не рассчитана.

- И это говорит человек, собравшийся жениться! - тихо рассмеялась кошха.

- Да, я собрался! И надеюсь, кое-кто сдержит свое слово!

Гостья посерьезнела:

- Кое-кто - сдержит. Только не пришлось бы другому кое-кому жалеть об этом.

- Жалеть о том, что Свини примет мое предложение? - снисходительно хмыкнул поэт. - Жалеют ли птицы о том, что умеют летать!

- Спроси их об этом во время осенней охоты, - фыркнула кошха. - И вообще, откровенно говоря, я не понимаю, зачем эта женщина тебе нужна.

Менестрель набрал полную грудь воздуха, собираясь сказать что-нибудь звонкое и напыщенное про неземные чары и вечную любовь - но неожиданно для самого себя выдохнул и неловко повел плечом. Если общая ночь, звезды и подоконник не располагали к откровенности - что тогда располагало?

- Понимаешь, Кробх Дерг... - медленно начал он. - Дело в том, что я знаю себе цену. И окружающие тоже. Особенно дамы.

- И почем кило менестреля? - мягко усмехнулась кошха, но Кириан продолжал, точно не слыша, с каждым словом возбуждаясь всё больше:

- Я не красавец. Мягко говоря. Я невысок - для мужчины... мягко говоря. Толстоват... опять же мягко говоря. Не обладаю силой, ловкостью, шармом - или что там еще может удержать внимание женщины... Да что там удержать! Привлечь его - и то проблема! Я не красноречив в общедоступном понимании - и не слишком туп, чтобы быть общедоступным. И я не хочу быть общедоступным, я не хочу угождать чужим вкусам - не в балладах по торжественным государственным оказиям, то есть... Бравурного заказного рифмоплетства вполне достаточно. После некоторых из них у меня бывает ощущение, что если я стану еще более общедоступным хоть на йоту, у меня над дверью повесят красный фонарь! Я не хочу быть кумиром десятков тысяч. Я не хочу быть Златоустом, которому все заглядывают в рот, ожидая перла - до такой степени, что боишься его раскрыть, чтобы сунуть ложку. Я хочу быть самим собой, и общедоступность не есть черта моего характера!

Словно ожидая вихря насмешек или возражений, бард почти враждебно уставился на кошху, но наткнувшись на спокойный, почти сочувственный взгляд, смутился.

- А Свинильда тебя понимает? - спросила Кробх Дерг.

- Свинильда... Свинильда... Свинильде я... Для Свинильды я... Она любит подарки. Говорит, что в глазах подружек внимание королевского менестреля делает ее особенной... потому что придворные сплетни... и... и... И больше никто на меня... А я тоже человек! Я хочу радости! Заботы! Семьи! Я детей хочу - мальчика и девочку! И еще - сколько получится! А мне уже сорок пять!.. Я был единственным ребенком... и самой моей хрустальной мечтой... с золотой рамочкой и бриллиантовыми ручечками, так сказать... было иметь много братьев и сестер. И теперь... когда у меня будет... жена... своя семья... я... мне... И... и... - болезненно подбирая слова, поджал губы поэт - и вдруг вскинул голову: - Послушай! Чего ты суёшься? Какое вообще твое кошачье дело?! Это моя личная жизнь!

- Которая стала и моей, когда ты загадал свое желание! - гневно фыркнула кошха, и искры полетели с ее шерсти, прожигая в подоконнике маленькие черные кратеры. - И соглашаясь его выполнить, я думала, что помогаю влюбленным, страдающим от недопонимания, а не идиотам, страдающим дурью!

- Так вот ты обо мне какого мнения! Дурак!

- А ты сам о себе разве не такого?! Кто еще по доброй воле захочет жениться на бабе, предавшей его за последние три дня три раза?! И если бы хоть кто-то один из вас любил другого!

- Я... наверное, я смогу ее полюбить... - понурившись, пробормотал поэт. - И она меня не предавала. В первый день так получилось - она ведь мне ничего не должна. С кем  хочет - с тем и гуляет. Во второй... Найси просто оказался навязчивым и приперся туда, где ему не рады. А сегодня... Мне вовсе не кажется, что Свини виновата в том, что произошло. Они караулили у ее дома. Она не знала!

- Если тебе нравится так думать - думай. И то, что ты для нее - лишь источник удовольствий и телячьего обожания - тоже не забывай, - презрительно фыркнула Кробх Дерг. - Мое дело - предупредить.

- Твоя совесть чиста, - холодно ответил бард и отвернулся.

С его точки зрения, разговор был закончен, но, похоже, гостья придерживалась иного мнения.

- Хотя если дело только во внешности, может, проще внешность подбирать под женщин, чем женщин - под внешность? - задумчиво проговорила она.

- Это как? - непонимающе покосился на нее Кириан.

- Закажи мне внешность, на которую женщины будут бросаться стаями. Говорят, брюнеты у вас редки, и оттого популярны.

- Чтобы мои должники перестали меня узнавать? Хотя это у них и без моей смены внешности неплохо получается...

- Разве высокий рост, фигура воина, черные курчавящиеся волосы, орлиный нос, интересная смуглость и жгучий карий взор не стоят десятка не отданных монет?

- Может и стоят... Но ведь жгучий брунет с носом сипа... кобчика...

- Орла.

- Да. Его. Ну так вот. Этот тип, каким бы смазливым на физиономию он ни получился, будет кем-то другим. Не мной.

- Нет, тобой! Внутри него будешь ведь ты!

- Ага, вот и еще один момент, который всезнающие кошхи не ведают, - усмехнулся миннезингер.

- И какой же это? - брюзгливо спросила Кроб Дергх.

- Очень простой. Высокие поджарые брюнеты с орлиными носами ведут себя совсем не так, как полноватые светловолосые коротышки. А я - консерватор. Я всю жизнь пробыл светловолосым коротышкой и не умею и не хочу быть кем-то еще. Мне нравится быть собой!

- Конформист, - фыркнула кошха.

- Авантюристка, - вернул любезность поэт.

Собеседники замолчали, глядя на город в лунном свете. Первой тишину снова нарушила гостья:

- Бард Кириан.

- М-м?

- Те песни, что ты пел в трактире. Про принцессу и уладского правителя. Разве всё было так?

- Конечно же, не так, - усмехнулся менестрель, вспоминая. - Или почти не так.

- А отчего ты тогда поешь неправду?

- Она интереснее и лучше рифмуется, - хмыкнул он. - А самое главное, нравится очень многим. Вот тебе твоя популярность. Стоит понравиться массам - и ты на коне. И никого не заботит, правда это или ее половина, или вообще одна тридцать вторая.

- И какая же правда была в этой истории?

- Ах, да! Я ж обещал тебе рассказать!.. Но она очень длинная - предупреждаю еще раз!

- Тогда начинай скорее, чтобы быстрее закончить.

- Ну, слушай... - Кириан навалился спиной на откос, полуприкрыл глаза и вдохнул: - Началась эта история тысячу лет назад, когда после Большого Эксперимента Гаурдак, пожиратель душ, восстал из расколотых недр круглой еще недавно планеты...

Кириану надоело крутиться в постели когда небо на востоке начало едва светлеть предчувствием зари. Заглянув в соседнюю комнату, он увидел, что Кробх Дерг, свернувшись калачиком в кресле, мирно спала: ее ночное бдение закончилось лишь пару часов назад после описания схватки со взбесившимися големами на Арене в Атланде. Извинившись перед менестрелем и взяв с него обещание продолжить историю при первом удобном случае, кошха отправилась на покой. Менестрель тоже думал, что сможет уснуть, но коварная фея сна то ли забыла про него сегодня, то ли проиграла борьбу со взвинченной нервной системой - и еще чем-то, что смутно свербило и зудело в его мозгу весь вечер. А точнее, всю ночь, пока он рассказывал гостье свои летние приключения с друзьями. Что-то в ее словах засело в памяти и исподволь не давало ему покоя и, может, даже лишило сна.

И теперь он точно понял, что именно.

На цыпочках пробравшись в кухню, поэт быстро вскипятил воду, побрился, перекусил холодной говядиной и хлебом и, тихо прикрыв за собой дверь, поспешил в королевский дворец.

- Извини, Кириан, но больше я тебе ничего не найду - ты уже всё пересмотрел, - мягко покачивая головой, худой старик с длиной жидкой бородой положил на стол посреди читального зала последнюю кипу свитков.

- Спасибо, Олан, - бард оторвался от перелистывания старинного фолианта. - Мне кажется, что я уже нашел, что искал. Вернее, не столько нашел, сколько не нашел.

Королевский библиотекарь недоуменно нахмурился:

- Так нашел или не нашел? Это две большие разницы, Кириан, если ты не в курсе.

Менестрель чихнул, поднимая со страниц облако пыли, и улыбнулся:

- То, что я не нашел, я нашел - и я не имею представления, как выразиться более понятно.

- В смысле, еще более? - хихикнул старичок. - Материал для новой балды... баллады, что ли, ищешь?

Поэт озадаченно моргнул:

- А что, это идея! Если жив останусь.

- Да сиххё тебе на язык наступи! - замахал сухонькими ручками Олан и хотел что-то добавить, как массивная дубовая дверь за его спиной заскрипела, и тяжелые шаги наполнили книжный полумрак.

Библиотекарь оглянулся - и приветственно закивал:

- А, барабан-капрал Таранис! И твои ребята с тобой! Сегодня у меня прямо нашествие какое-то желающих приобщиться к высокому искусству чтения! Что вам дать? Хотите 'Историю конструирования современных анти-осадных машин' князя Грановитого? Недавно получил, первое издание и, похоже, не последнее! И если читать не умеешь, то можно гравюры посмотреть - там их больше полусотни! Или...

- Нет, спасибо, мастер Олан, - покачал головой громила в доспехах королевской стражи. - Мы не за книжкой. Сейчас. Хотя попозже загляну, полистаю - интересное название!

- А зачем тогда? - старичок недоуменно приподнял брови.

- Скорее, за кем, - вздохнул барабан-капрал. - Мастер Кириан, мы за тобой.

- Да?.. - белее всех страниц первого издания 'Истории' вместе взятых, с замиранием сердца выдавил менестрель.

- Ага...- чуть виновато развел руками Таранис. - Приказ его величества об аресте.

- И... на каких основаниях?

- Обвинение барона Ангуса Найси.

- Он шутит, - бескровными непослушными губами миннезингер попытался улыбнуться.

- Да мы тоже все сначала подумали, что это шутка! - едва не роняя свитки со стола, Таранис пылко взмахнул руками. - Ты знаешь, в чем он тебя обвиняет? В конокрадстве и в многократном нанесении телесных и моральных повреждений ему и его людям!

Слева раздался звук, как будто роняли проволочный веник: это смеялся, сгибаясь и держась за живот, мастер Олан:

- Кириан... наносящий повреждения... телесные... многократные... мордоворотам Найси... и ему самому... Кириан... ворующий у Найси его злобного зверя... которого он отчего-то именует конем... Я не могу... я сейчас умру... Таранис, мальчик мой... Ну, насмешил!!!.. Да если это правда, Найси рискует стать посмешищем всего двора до скончания веков!

- Вот и рискнул, похоже. И даже, говорят, у него свидетель есть - на случай, если его слова окажется недостаточно, - кисло ухмыльнулся капрал и сделал знак стражникам: - Заковывайте.

- Зачем? - Кириан отдернул руки от пальцев стражников, точно от раскаленного железа.

- Как особо опасного преступника. С парнем, который несколько раз вздрючил троицу Найси во главе с самим бароном, надо держать ухо востро.

- Но я же!.. - попытался было возразить поэт - и понял, как всё происходившее с ним последние два дня должно было выглядеть со стороны. Рассказать про кошху? Но тогда придется говорить и про унижение на берегу, и про загаданное желание - а после летних событий с принцессой Эссельте и ее мужем Друстаном за магический приворот и прочие его формы виновных отправляли на пожизненные каторжные работы!..

Плечи его опустились, голова поникла.

- И что мне за это будет?

Таранис пожал плечами:

- Как его величество присудит. Но, насколько я помню, похожие истории... но не такие, конечно, даже близко - равного твоему не было, поди, во всем Гвенте!.. Ну так вот. Похожие истории заканчивались тем, что виноватого сажали в тюрьму. И если выходил, то жил после того недолго. Несчастные случаи, говорили. В основном, шел по улице ночью, и вдруг на голову ему падало несколько кирпичей. Память у нашего рыцарства хорошая. Тем более, у побитого.

Кириан подавленно кивнул.

- И когда суд? - огорченно хмурясь, спросил библиотекарь.

- Завтра где-то до обеда, вроде, - ответил капрал. - А чего тянуть? Барон, виноватый, свидетель - все на месте. А пока охладишь горячую голову в казематах, парень. Пойдем. Кроме тебя у нас еще дел не меряно. И не вздумай выкидывать свои штучки - мы тебе не Найси с его лопухами.

- Уговорили, не буду, - выдавил мученическую улыбку Кириан и, гремя кандалами, поплелся к выходу.

- ...и таким образом, этот простолюдин, этот шут, это... трепло музыкальное... унизило меня прилюдно...

Голос барона, налитый гневом и презрением, гремел под сводами зала аудиенций королевского дворца, доводя до предынфарктного состояния примостившихся на стропилах канареек Эссельте. Скованный по рукам и ногам, понурив голову, у самого подножия помоста, на котором красовался королевский трон, стоял на коленях Кириан. Его обвинитель, окруженный группой поддержки из трех лакеев и Свинильды, расположился чуть сзади и чувствовал себя победителем. Как чувствовали себя придворные, можно было сказать по их надутым щекам, подрагивающим плечам и слезящимся глазам, но барон, дорвавшийся до королевского правосудия, таких пустяков не замечал.

Ночь прошла для барда ужасно: не столько ворочаясь на куче прелой соломы, сколько уворачиваясь от клопов, тараканов и мышей, он поминутно вглядывался между прутьями решетки, не идет ли кто-нибудь, чтобы сказать, что это - нелепая, чудовищная ошибка или шутка, и что ему следует немедленно выпить, посмеяться и уйти домой. Но сколько он ни рисовал себе возможные пути спасения, сколько ни надеялся на друзей - известных или неизвестных - никто из тех, кто мог бы его спасти, так и не появился. Да и спасать его, если подумать, было особо некому. Эссельте с Друстаном уплыли в Улад на свадьбу Морхольта и Арнегунд. Кробх Дерг, не зная, куда он ушел, не могла его найти. А если бы смогла, и сумела пробраться в подземелья через стены и охрану, что бы она сделала? Снова вселилась в его разум и заставила руками ломать решетки и биться со всей дворцовой стражей? При всем возросшем уважении к возможностям своего тела поэт не был уверен, что такое под силу даже ему. И вот настало утро, а чуда не случилось, и теперь он стоял перед Конначтой, ожидая приговора, и взгляд Свинильды сверлил ему затылок не хуже буравчика палача.

Свинильда... Свини... Значит, ты и есть тот самый свидетель Ангуса Найси? А ведь я тебя любил... возможно... Или внушил себе, что люблю - а это, наверное, в конечном счете одно и то же?.. Боялся одиночества, хотел похвалы, больших глаз и расспросов с придыханием? Ха... Что ж... так мне, дураку, и надо... Только, боюсь, дураку скоро больше не надо будет ничего...

- ...и у меня свидетель имеется, ваше величество, готовый подтвердить каждое мое слово!

Король - сухопарый жилистый вояка пятидесяти лет с задором молодого бойцового петуха - откинулся на спинку трона и сделал то, о чем уже двадцать минут мечтал весь его двор.

Он расхохотался.

Сделать то же самое остальным помешала только память о мстительном и склочном характере Найси.

Отсмеявшись, Конначта встал, потер кулаками поясницу и медленно сошел по ступеням помоста.

- Честность твоя, как и доблесть, барон Найси, общеизвестна и неоспорима, - прохаживаясь между поникшим менестрелем и приосанившимся бароном со товарищи, заговорил он. - И также известно всем, что победить тебя дано не каждому...

Не чуя подвоха, Найси гордо вскинул голову и подкрутил пижонский ус.

- И поэтому, услышав твою жалобу, я подумал, что было бы славно увидеть открытый поединок между такими выдающимися бойцами, как ты и Кириан Златоуст, решив тем самым раз и навсегда, кто прав, а кто виноват, как это и полагается среди благородных рыцарей.

- Но он же безродный! - барон возмущенно выкатил глаза. - Дворняга! Смерд!

- И я тоже сперва подумал то же самое, но потом, по зрелом размышлении, решил: а в чем проблема?

Конначта развернулся, выхватывая из ножен меч, быстрым шагом подошел к Кириану и приказал:

- Поднимись на одно колено.

Ничего не понимая, но уже обуреваемый дурными предчувствиями, бард повиновался, и клинок опустился ему на одно плечо, потом на второе.

- Посвящаю тебя в рыцари, Кириан Златоуст, - торжественно и громогласно возвестил король. - И дарую тебе из казны замок Айлилл со всеми землями вокруг него, титул барона, с ним причитающийся, и дом в городе, принадлежащий мне лично. Служи мне верно, радуй, как можешь и живи долго - или как получится. Эй, стража! Снимите с сэра Кириана кандалы!

- Дудки-лютни-балалайки... - только и сумел ответить менестрель, а Конначта, повернувшись к ошеломленному Найси, продолжал:

- А теперь, дорогой Ангус, ты в полном праве вызвать на дуэль и убить этого достойного дворянина, не прибегая к услугам своих лакеев или моего палача. Ну, что скажешь?

- Я вызываю!!! - хищно оскалился тот.

- Мы свидетели, - довольный, кивнул король. - И по первому правилу гвентянского дуэльного кодекса вызвавший выбирает место и время.

- Здесь и сейчас!!!

- По второму правилу дуэльного кодекса вызванный выбирает оружие.

Голубые глаза короля встретились с расширенными от ужаса серыми очами бывшего барда - и подмигнули.

- Ну же, мой храбрый рыцарь! Назови оружие, во владении которым тебе нет равного!

Кириан сглотнул отсутствующую слюну пересохшим горлом и облизал потрескавшиеся губы шершавым языком. Мысль его работала, как каторжник на сдельщине. Оружие, равного в котором ему нет?! Конначта издевается? Какое, к сиххё косолапым, оружие?! Он же, кроме барабана и рога, более близкого к военному искусству сроду в руках ничего не держал!!!..

И тут его осенило.

Осторожно растирая затекшие запястья, чтобы не задеть содранную железом кожу, Кириан усмехнулся, обвел притихшую в ожидании аудиторию расфокусированным взглядом с легкой сумасшедшинкой... и показал язык.

Придворные ахнули, барон побагровел и схватился за меч... а король рассмеялся, в восторге хлопая себя по тощим ляжкам:

- Ай да Киря! Ай да кошкин сын! Итак, у нас здесь и сейчас состоится дуэль на языках. Судить ее буду я, мой сын принц Горвенол и эрл Ривал. Остальные стоят тихо, слушают и не подсказывают! Проигравший теряет всякое право на повторную претензию, и спор между дворянами считается исчерпанным - это третье правило дуэльного кодекса. Тернок! - король оглянулся, отыскивая кастеляна. - Принеси нам... чего там? Лютни? Арфы? Чего первое под руку попадется, то и тащи! А у дуэлянтов есть время, чтобы выстроить свою линию нападения и защиты!

- На языках?.. - недоумевающий Найси переводил взгляд с одного члена экспресс-жюри на другого. - Как это - на языках?.. Погодите!.. Ваше величество?..

- Барон, напряги извилины! На языках - значит в литературном состязании! Баллады. Песни. Оды. Частушки, наконец - весьма забавная форма!

- Но я не умею сочинять... чистушки! Я даже не знаю, что это такое!

- Сочини серенаду.

- Но я не умею тоже!!!

- Как и сэр Кириан - фехтовать, - пожал плечами Конначта. - Но если фехтованию надо учиться годы и годы, то чтобы накалякать десяток строк, знать и уметь не надо ничего, как известно каждому из вас. А игре на лютне и арфе обучают всех дворянских детей, так что и в этом трудности нет. Шансы равны!

Король обвел придворных строгим взором.

Некоторые даже приняли его слова всерьез.

Через десять минут после объявления дуэли кастелян Тернок принес две балалайки - сувениры, оставшиеся от лукоморской кампании Конначты двадцатилетней давности.

Через двадцать аудитория стонала, ухала, свистела и хлопала себя по бокам, задыхаясь от смеха.

Через двадцать три ухмыляющееся краснолицее жюри единогласно присудило победу новоиспеченному рыцарю.

Через двадцать три с половиной багровый от унижения и ярости барон кинулся к выходу,

Через двадцать три с тремя четвертями к Кириану подбежала Свинильда и с криком: 'Я ваша навеки!' бросилась на шею.

Через двадцать четыре Кириан, не ожидавший такого маневра, хлопнулся на пол и был придавлен веселой вдовушкой, обезумевшей от внезапного приступа любви и жажды семейного счастья.

Через двадцать шесть рыцарь Кириан проиграл свою вторую битву и под одобрительный рев болельщиков ответил 'Да'[14].

Штатный обед, легким движением руки короля превращенный в праздничный, шумел под сводами малого зала пиров весело и бесшабашно. Вместо набивших зеленую оскомину 'Фиолетовых штанин' музыканты наигрывали на все лады вариации частушек про барона, придворные шутили и смеялись с различной степенью искренности и более-менее над одним и тем же[15], с аппетитом уминая угощения, Кириан сидел по правую руку от Горвенола на месте, зарезервированном обычно для эрлов и герцогов, с видом кота, посаженного на шею вожаку своры посреди псарни, а Свинильда... Свинильда, получившая неожиданно свой звездный час, впилась в руку жениха и трещала, не покладая языка:

- Киря, Киречка, Кирюша, как я испугалась, когда это премерзкий баронишка стал на тебя нападать! Если бы ты знал, как он тебя ненавидел! Но я сказала себе: 'Свини, девочка моя, если ты что-то можешь сделать для спасения своей единственной любви, притворись, что Найси тебе нравится и не отходи от него ни на шаг! Шпионь за ним, вызнавай, что задумал этот тупой индюк, чтобы твой Кирюлюленька был в безопасности!' А ты думаешь, убедить его в том, что я на королевском суде буду свидетельствовать в его пользу, было легко?! Да как бы не так! Да проще, наверное, было уговорить его коня, чем этого борова! Но я смогла, и только любовь к тебе, огромная и вечная, как тот бриллиант, который ты мне подаришь на наше обручение, помогла мне это сделать!

- Я подарю?.. - оглушенный, захмелевший и ошарашенный, слабо переспросил Кириан.

- Конечно. А разве нет? - в голубых очах приказчицы заплескалось горе.

- Да, да. Конечно, да, - поспешно закивал барон Айлилл, лихорадочно соображая, на какие конкретно шиши он будет этот бриллиант покупать.

- А как всё удачно обернулось с решением его величества, Кирюсюсечка! - успокоенная и вдохновленная, с новым жаром засияла Свини. - Как замечательно, как мудро было с его стороны произвести тебя в рыцари - и как ты ловко извернулся с этой дуэлью!..

- Мудро со стороны отца было выслушать вчера ту даму, - наклонился вперед к Свинильде принц.

- Даму?

- Какую даму?

- Не знаю, - Горвенол пожал плечами. - Никто ее раньше не видел, и куда она подевалась после встречи с отцом, тоже не понял никто.

- И что она сказала? - ощущая первые уколы ядовитых игл ревности, прищурилась приказчица.

- Она появилась во время ужина непонятно откуда и предложила его величеству именно то решение, последствия которого мы наблюдали сегодня. Честно говоря, отец всегда недолюбливал этого пустозвона Найси, и когда перед ним встал выбор: потерять такого барда, как Кириан, или окоротить такого рыцаря, как Ангус...

- Но что это была за женщина? - повторила Свинильда, комкая блин, перепутанный с салфеткой.

- Не женщина, а дама, - строго поправил Горвенол.

- Как она выглядела?

Принц задумался, припоминая:

- Среднего роста... Волосы темно-русые до плеч... или ниже?.. В сером шелковом платье, отороченном серым и белым мехом... в серой пушистой горжетке... Еще у нее глаза зеленые были. Необычно зеленые. Как изумруды.

- И всё? - разочарованно протянула Свини.

- А! И еще ногти! Длинные, накрашенные ярко-алым лаком! Очень необычно.

Кириан подавился лесогорским плодово-ягодным.

- Ты ее знаешь?! - подскочила приказчица, готовая к атаке.

- Нет, что ты! - не переставая кашлять и изо всех сил надеясь, что это скроет истину, замотал головой менестрель.

- Ты врешь, - приговор дамы сердца был моментальным и тяжелым, как удар топора палача. - Ты ее знаешь! Ты с ней встречался! Обманывая меня! Маленькую наивную дурочку, доверившую тебе свое бедное сердечко!

Свинильда уткнулась лицом в ладони, прихватив незаметно с копченой форели колечко лука, и попыталась создать слезу.

- Ну что ты... Свини... я не знаю ее... и никогда не слышал про такую... и не видел... и не осязал... и не обонял... и... и... - органы чувств, которыми можно был бы познакомиться с таинственной дамой, кончились[16], и Кириан прибег к последнему средству убеждения, ощущая себя отчего-то последним предателем: - Да это вовсе не мой тип! Ты - гораздо красивее! И умнее! И обаятельнее!

Горвенол, с интересом прислушивавшийся к разговору, разочарованно откинулся на спинку стула, но зато приказчица утерла слезы и с азартом, достойным лучшего применения, взялась за сладкую перемену блюд.

Кириан тихо застонал и разлепил глаза на щелочки.

Было утро, и был чужой потолок, чужое окно, занавешенное чужой портьерой, настолько богатой и вычурной, что ей бы подошло не персональное окно, а персональная комната. А еще был чужой плед и чужая кровать.

Конечно, всё из вышеперечисленного с ним случалось и раньше, хоть и гораздо реже, чем ему иногда хотелось бы, но на этот раз ощущение чуждости превышало все пределы, мыслимые и немыслимые похмельным мозгом, точно вместе с кроватью, окном и пледом чужим оказалось и его тело, а сам он в нем - незваным гостем.

Но что самое обидное, стоналось менестрелю не с похмелья, хотя во время вчерашнего обеда, плавно перетекшего в ужин, выпито было немало. Стоналось ему от нахлынувших мутной волной воспоминаний.

Сначала, вроде бы, всё шло если не замечательно, то просто хорошо: воркующая Свинильда под рукой, музыканты, наяривающие его последнее творение, придворные, не слишком явно воротящие нос от свежеиспеченного рыцаря, поддержка Горвенола, улыбки Конначты, мягкий алкогольный туман, погружающий в приятные грезы распотешенного самолюбия и так внезапно сбывшегося желания... Потом же, словно кто-то высоко сидящий и далеко глядящий вдруг решил, что позитива на сегодня достаточно, всё пошло наперекосяк: сначала потихоньку, исподволь, но чем дальше - тем перекосяк становился всё более перекошенным, и события, как снежный ком, катились под уклон, набирая инерцию и вес. Но самым главным для барда было то, что в середине этого кома, беззвучно кричавший и тщетно пытавшийся выбраться, застрял он.

Началось всё с того, что Конначта и принц ушли, оставив дворян пировать в свое удовольствие. Продолжилось доброхотами, мгновенно пожелавшими обмыть его новый титул, замок, дом, невесту - всё вместе, а потом по отдельности. Далее была его попытка выйти на середину зала и спеть, закончившаяся почти всеобщим осуждением: развлекать народ - не баронское дело, не срамись перед челядью. Те же, кто считал, что барон барону рознь и что от сэра Рифмоплета не убудет, если он выйдет и забацает что-нибудь веселенькое, принялись возражать.

Как доказала современная наука, там, где в одном объеме перемешивается много алкоголя и дворян, разногласия умножаются прямо пропорционально сумме того и другого в абсолютных значениях с гарантированным превышением критической массы. Для тех же, кто в математике Белого Света не силен, можно пояснить, что согласно этой теории перепалка хмельных рыцарей очень скоро перешла в потасовку, расширявшуюся и затягивавшую всё новых участников. И как это бывает в подобных мероприятиях, многие из них уже не помнили, с чего всё началось, а просто упоенно мутузили друг друга кулаками, окороками и стульями. Потом так же внезапно, как началось, всё успокоилось, и тут же выяснилось, что виновник торжества сидит под столом, закрывши голову руками, вместе с музыкантами и женщинами. 'Из балалайки меча не выкуешь' - было самым мягким, что он услышал в свой адрес, и если бы униженная и разъяренная Свинильда не утащила его прочь, его познание себя в этот вечер, подозревал менестрель, могло достичь невероятных глубин.

Впрочем, радовался он рано: оказавшись в новом доме и отохав свое, Свини принялась за него. Она критически обошла вокруг растерянно мигающего барда и вынесла приговор: 'Волосы перекрасить в черный цвет и завить, купить сапоги на высоких каблуках или платформе и сесть на диету. Летом - чаще бывать на солнце, чтобы приобрети благородную смуглость. И жалко, что с носом и глазами нельзя ничего поделать... Хотя если найти хорошего колдуна-визажиста... И мне до потолка этой комнаты, что у тебя сгорающий тип кожи! Если ты барон, так и выгляди по-баронски!'.

Но и это было еще не всё: вспомнив, что если Кириан уже барон, то она-то еще не баронесса, веселая вдова решила упрочить позиции, не теряя времени. И первым, что она увидела, стянув рубаху с нареченного - сплетение старых и новых царапин у него на плечах. После этого на щеках поэта завелась их новая коллекция, а ее счастливый обладатель был отправлен спать на канапе в кабинет без дальнейшего разоблачения.

От попыток определить, что из случившегося вчера было катастрофичным, а что просто ужасным, Кириана отвлекло ощущение пристального взгляда, ввинчивающегося ему в затылок. Моментально перебрав всех, кто бы мог на него здесь смотреть, он приподнял голову, извернулся, поморгал, разгоняя похмельный туман... и встретился глазами с чопорным седым стариком в синей ливрее без герба.

- Ты к-кто? - припоминая - и оказываясь перед непроницаемой стеной похмелья, бард нахмурился.

- Дворецкий, сэр Кириан.

- Х-ха... Меня тоже К-кирианом зовут... А п-почему ты сэр? Если ты с-сэр... А-а-а, чтоб тебя сиххё взяли!.. - спохватился поэт. - Тысячи извинений. Сэр. Да. Это я. А тебя тогда как звать?

- Фелан, сэр. Рад видеть вас хозяином этого дома. Я знавал вашего деда, когда мы были мальчишками.

Кириан мысленно присвистнул.

- И что ты хотел, Фелан?

- Присутствовать при утреннем туалете барона.

- Ну так иди и присутст... А-а-а, сиххё кривоногие... - Кириан смутился снова и, чтобы скрыть конфуз, стащил себя с диванчика и молча поплелся совершать утренний туалет, решив, что чем раньше дворецкий при нем поприсутствует, тем быстрее уйдет. Но просчитался. Кроме умывания, ему больше не было доверено ничего. Бритье, одевание и обувание совершали старательные, но неуклюжие руки двух лакеев, не исключено, дядьев или дедов Фелана, и когда Кириан вырвался от них, камзол его был застегнут криво, сапоги перепутаны, а лицо напоминало поле битвы дюжины кошек. Единственным утешением барда было сознание того, что если бы он сегодня утром делал это сам, то результаты были бы намного хуже.

Но на следующем этапе утешения уже не было и быть не могло. Потому что вместо теплой уютной кухни его отконвоировали в нетопленный обеденный зал, усадили во главе стола, накрытого по всей длине пыльной белой скатертью с несколькими десятками прилепившихся сбоку стульев, и больше всего напоминавшего сороконожку в маскхалате - и поставили перед ним серебряную тарелку, закрытую фарфоровым колпаком.

- Ну хоть один луч солнца в темном царстве... - менестрель потер ладони в предвкушении деликатесов, открыл колпак... и замер. - Что... это?

- Овсянка, сэр, - с горделивым достоинством, какого не было и у самого изобретателя овсянки, ответствовал Фелан.

- Я не хочу овсянки, я хочу картошки!

Тарелка отъехала на расстояние вытянутой руки.

- Овсянка - это традиционно и полезно. Картошка будет на обед.

Тарелка вернулась...

- Я не хочу на обед, я хочу сейчас!

...и поехала обратно...

- Ее надо покупать, чистить, варить...

...и вернулась снова.

- Ну так купите, почистите и сва... Погодите, что значит - 'варить'?! Картошку надо жарить!!! - возмутился менестрель.

- Демоны холестерина, вселяющиеся в жареную картошку, продуктами своей жизнедеятельности закупоривают кровеносные сосуды, а от их числа человек набирает лишний вес. Потому что картошка уходит, а демон остается, а если учесть, что к нему с каждой съеденной порцией подселяются всё новые и новые...

Кириан с негодованием выпрямился во весь рост, как бы невзначай втягивая живот:

- Кто тебе сказал такую ересь?!

- Зять его величества Конначты Плененного Друстан Знахарь написал книгу, и я ее прочитал. Зятю его величества Конначты Плененного лучше знать, что полезно, а что вредно.

'Ну, Друстан!.. Не ожидал я от тебя такого коварства...' - тоскливо сдулся бард.

- Каждый слуга должен заботиться о здоровье хорошего хозяина, - гордый собой, тем временем продолжал Фелан. - Вы - хороший. Внук зануды Атти не может быть плохим. Значит, мы должны о вас заботиться. Наш повар, Мевлин Одноглазый, очень старательный человек. Когда я был маленьким, он был моим кумиром, и я едва не пошел к нему на кухню работать - отец вовремя остановил. Он очень расстроится, если вы откажетесь от его каши.

Менестрель открыл рот, закрыл, открыл снова и обреченно махнул рукой. Расстроить человека, бывшего мальчишеским кумиром друга детства его деда, он не мог.

- Сиххё с вами... Заботьтесь. Хоть буду знать, кого винить в моей смерти от недостатка жареной картошки в организме...

- Не надо так расстраиваться, сэр, - с искренним сочувствием покачал головой дворецкий. - Мастер Друстан в своей книге говорит, что раз в месяц можно позволить даже то, что вредно для здоровья в остальные дни.

- Не верю своему везению... - скривился Кириан и с отвращением воткнул в кашу ложку. Она осталась стоять. Тогда он взял нож и вилку и, медленно и тщательно отрезая по кусочку, принялся за еду.

Наслаждаться ему пришлось недолго: дверь тихонько приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулся один из слуг, имени которых Кириан спросить за одеванием не подумал, а за бритьем не рискнул.

- Шэр, - он бережно склонил голову, словно боясь, что она отвалится, и прошамкал: - К вам пошыльные от его велишештва Коннашты.

Обрадованный легальным предлогом расстаться с овсянкой, менестрель стремительно отодвинул тарелку и поднялся:

- Зовите!

Звеня шпорами и топоча каблуками, в зал вошли трое: громадный офицер, сутулый человечек средних лет в черном камзоле с кружевным жабо и юноша в таком же черном наряде, но без кружевного воротника, груженый свитками, фолиантами и пергаментами.

- Капитан Кайденн, господин барон, - отрекомендовался военный.

- Старший герольд Воган, - представился чиновник.

Юноша не представился, но по его виду было понятно, что он здесь лишь транспортное средство при старшем герольде.

Посетители переглянулись.

- Начинай ты, капитан, - предложил герольд. - У тебя дело меньше.

Офицер кивнул, по-военному четко промаршировал через весь зал, оставляя на паркете глубокие царапины от подбитых каблуков и шпор, резким жестом вырвал из-за пазухи свернутый пергамент, развернул и прочитал:

- 'Сим его величество Конначта Плененный сообщает своим верным рыцарям, что через три дня на Большой ярмарочной площади Гвентстона состоится традиционный осенний турнир. Явка строго обязательна'.

Кириан довольно улыбнулся. Турниры он любил: дворянство, раззадоренное схватками и интригой выбора королевы красоты, всегда неплохо давало на чай. Хотя теперь, наверное, играть ему опять не позволят, да и чай не водка, много не выпьешь, так что придется посидеть в ложе как подобает благородному рыцарю... Ну да нет в жизни совершенства.

- А скажите, капитан: места в ложе можно будет застолбить заранее, или кто как придет?

Кайденн недоуменно моргнул:

- В какой ложе? Какие места? Участники наблюдают за турниром из-за ограждения, пока ждут своего поединка. А в последний день, когда будут биться группа на группу, так и вообще только со спины своего коня - и то пока в сознании.

- Что?.. - сердце и челюсть Кириана упали синхронно. - Но я... я... Я должен буду участвовать?!

- Ну да, - подтвердил капитан.

- Но... но... но... - разум менестреля, стремительно перерыв все причины, по которым он абсолютно не мог сражаться[17], выбросил к губам наименее болезненную для его новоиспеченного баронского достоинства: - Но у меня нет ни доспехов, ни коня! Доспехи - дело важное, их просто так на базаре не купишь! А пока сделают на заказ - сколько времени пройдет!

Офицер озадаченно поскреб в затылке.

- Хм... Это может помешать, да...

- Ну вот видите, капитан, - с облегчением выдохнул бард. - Но тем не менее, благодарю за приглашение. Завтракать будете?

Кайденн кинул взгляд в серебряную тарелку и покачал головой:

- Спасибо, нет. У меня от пищи аристократов изжога начинается. Мастер Воган, я всё.

И на два часа простой военный стиль сменился умопомрачительным герольдским.

Новоявленному барону пришлось вспоминать всех своих родственников до седьмого колена, восстанавливая в давно забывшей и забившей на это памяти, кем тетя Бретта доводилась дяде Элбану, если теткой и дядей он называл их только в силу возраста, знакомы они не были, а дед Элбана по матери доводился свекру Бретты то ли шурином, то ли деверем.

Книги, листы бумаги, пергаментные свитки заняли почти весь стол, перья и чернильница были надежно установлены в остатках каши, чтобы не запачкать скатерть, а от многочисленных свекровей, снох, кумов, сватов, тещ, квадратиков, кружочков, крестиков, стрелочек и прочих орудий пыток герольдского дела у поэта свербило в глазах и чесался мозг. Кульминацией процесса был таинственный хлопок Вогана по лбу[18] и поиски чего-то в дебрях пергаментно-бумажного завала. Минут черед пять из-под особо габаритного фолианта был извлечен лист плотной рисовой бумаги и гордо предъявлен Кириану на обозрение.

Кириан обозрел.

И еще раз.

И еще.

И устремил растерянный взор на герольда:

- Что... это?..

Тот оскорбленно напыжился:

- Ваш герб, конечно же.

- Что?! - поэт схватился за сердце, осел на спинку стула и закрыл глаза. - Это... это... это...

- Да, это. А что вам не нравится? - насупился Воган. - Изображает ключевые артефакты, приведшие вас к титулу: скрещенные язык и бабалайку.

- Балалайку, - не выходя из комы, машинально поправил бард. - И язык... это... говяжий?..

- Нет, ваш.

- Но у меня язык короче баба... балалайки! Могу показать!

- Спасибо. Я верю, - сухо поджал губы герольд.

- И теперь измените...

- И менять ничего не буду. Во-первых, это стилизованное изображение, как принято на гербах. Во-вторых, герб разработан и утвержден внеочередным экспресс-заседанием коллегии герольдов. А вам должно быть известно, что герольд и спешка - две вещи крайне несовместны, для пользы же окружающих.

- А я было подумал, что ее возглавляет родственник барона Найси, - кисло пробормотал поэт.

Герольд удивленно поднял брови:

- А вы откуда знаете?

Кириан уронил голову на руки.

- Не вижу причин огорчаться, - холодно проговорил Воган. - на Белом Свете живут сотни тысяч людей, денно и нощно мечтающих получить хоть какой-нибудь герб.

- Я не огорчаюсь. Я в прострации, - загробным голосом простонал Кириан.

Визитер пожал плечами:

- Ваше право. А у меня всё. Ах, да. Вот здесь написан ваш девиз.

Перед бардом легла еще одна бумага. Кириан глянул - и подскочил:

- Что?! Это?! Это - мой девиз?! Да вы издеваетесь?! Я не буду...

- Решение внеочередного экспресс-заседания коллегии герольдов окончательное и обжалованию не подлежит, - снова пожал плечами Воган. - И не понимаю, что вам не нравится. Вы ведь только что возмущались гербом.

- Я...

- Было приятно познакомиться, - невозмутимо соврал посетитель и подал знак юноше, уже собравшему документы.

Пока менестрель размышлял, соврать в ответ или сказать всю правду, герольды откланялись, оставив его в отчаянии смотреть на два слова, выведенных крупным шрифтом на весь лист: 'Маленький и мягкий'.

Впрочем, отчаяние Кириана продолжалось недолго: не прошло и минуты, как Фелан впустил в зал очередного посетителя. Им оказался Нис, кастелян замка Айлилл, родового гнезда Кириана со вчерашнего дня. При одном взгляде на кучу гроссбухов, внесенных вслед за ним тремя деревенского вида парнями у барона Айлилл сердце сжалось в испуганный комочек скомканного пергамента и попыталось осуществить самосожжение - но поздно. Ушатом холодной воды на него уже вылилось:

- Вы, как наш новый хозяин, человек высоко начитанный и просвещенный, как я узнал, должны срочно сказать, оставляем мы приозерное поле под паром или засеиваем, и если засеиваем, то чем: озимой пшеницей, рожью или люцерной! Время уходит! Последние дни стоит вёдро!

- Какие... вёдра стоят? - опешил под натиском сельского хозяйства менестрель.

- Я говорю, дождя нет пока!

- Да... Погодка явно не октябрьская выдалась, - не понимая, с чего Нис перешел с разговора о каких-то ведрах на дипломатическую беседу о погоде. Не иначе, как что-то задумал.

И не ошибся в своих предположениях.

Кастелян задумал грандиозную перепланировку замка, сада, расположения полей, конюшен, псарен, пасек и свинарников, а также горел от нетерпения узнать мнение нового хозяина по всем вопросам - от сорта семян моркови, которые им нужно будет закупить, до метода вспашки паров.

На испарениях, которые надо зачем-то пахать, Нис потерял менестреля окончательно, но, не понимая этого, еще два часа упрямо раскладывал перед ним, как пасьянс, чертежи, схемы, расчеты и цитаты, сыпля как из рога словарного изобилия 'недородами', 'недоимками', 'отелами' и 'окотами'. Но едва бедный, готовый к взрыву мозг Кириана уцепился за знакомое слово и тихо начал соображать, разводят ли в его хозяйстве и кошек тоже, и если да, то на мясо или на шерсть[19], как новый заряд терминов погрузил его в глубокий ступор. 'Гостианум', 'богара', 'каныга', 'регнерия', 'афитис'... Похоже было, что Нис заговорил на неведомом языке. Когда дело дошло до запольных участков, запряжки лошадей, запуска коров, заравнивания оросителей, зарастания каналов, зарыбления прудов, запаривания кормов, задержки последа и засоления почвы, Кириан решил, что хуже уже некуда. Но когда разговор зашел о таких вещах, как займы, финансирование, заклады и залоги, менестрель малодушно запросил пощады.

- Всё! Хватит! Стоп! Довольно! Приходи завтра! Нет, послезавтра! А лучше - через три дня! К этому времени меня уже убьют, и будет полегче.

- Что?.. - осекшись, приоткрыл рот кастелян.

- Потом, говорю! - тоскливо взвыл миннезингер, выскочил из-за стола, и с прытью, развить которую без вмешательства кошхи он и не чаял, помчался к двери.

- А поле?.. - жалобно воззвал ему вслед кастелян. - Что с ним делать?

- Пусть лежит! - обернулся поэт, в последнюю секунду уклонился от столкновения с косяком и вылетел в коридор.

Ощущение абсурдного вязкого сна, мягкого кошмара, в котором что бы он ни делал, всё было не так, и приводило только к новым неловкостям и конфузу, снова накатило на менестреля, и сердце его мучительно сжалось. Вот сейчас за этой дверью всё кончится и он сможет, наконец-то, проснуться и понять, отчего чувство неправильности, потери чего-то - или кого-то важного и необходимого не покидало его ни на минуту с самого утра, вот сейчас, сейчас...

Но за дверью, кроме Фелана, никого не было.

- Никого больше ко мне сегодня не пускать!!! - выкрикнул Кириан и, прихрамывая на отсиженную ногу, помчался в холл.

И столкнулся с посыльным из шляпной лавки, едва разминувшись с тремя посыльными из лавки готового платья и двумя из парфюмерной. Уворачиваясь, бард налетел на посыльного из лавки обувной и на посыльного из лавки чулочной, которые наступили на ноги тоже посыльному, но, судя по почти пустым рукам[20], из лавки ювелирной.

Секундой позже он понял, отчего до сих пор Свинильды не было видно и слышно.

- Киречка, солнышко мое белобрысенькое! - вынырнув из-за спин посыльного авангарда, с восторженным придыханием проворковала его невеста. - Пока ты занимался государственными делами, мне стало скучно, и я решила немножко прогуляться... совсем недалеко! И по дороге заскочила в пару лавчонок... ну и не могла уйти с пустыми руками - хозяева обиделись бы, а обижать соседей нам с тобой резона нет, ведь правда? Ну и прикупила всего понемножечку... К тому же у меня совсем надеть нечего, и обуть, и колечко твое с топазиками я всё равно уже продала, так что новое надо было, а лучше несколько, десяточек, не больше, а к ним всего по три парочки сережек, и колье, и браслетики, и бриллиантик, который ты мне на свадьбу обещал...

- Сколько? - сдавленным голосом вопросил Кириан, медленно понимая, что кроме замка, дома и титула у него нет ничего, и это 'ничего' включало в себя такую мелочь, как наличность.

Лес рук, сжимающих счета, метнулся к нему как по команде.

- Сколько?!..

- Ну Киречка, ну лапочка моя, ну ты же теперь рыцарь, а настоящие рыцари не отказываются побаловать какими-то грошовыми пустячками свою маленьких девочек, - приказчица сложила губки огорченным бантиком.

Менестрель лихорадочно прикинул, хватит ли расплатиться хотя бы с ювелиром, если выгребет все заначки, продаст старую квартиру и новый замок - и пришел к выводу, что вряд ли.

- Извини, Свинильда, - развел он руками, - но я думаю, от чего-то тебе придется отказаться.

- Или от кого-то? - глянула она многозначительно. - Настоящие рыцари лягут костьми, чтобы исполнить малейший каприз своих дам, а тебе гроша ломаного на меня жалко!

- Нет, что ты, гроша мне на тебя не жалко! - отступил под напором обиды и презрения менестрель.

- Ненадолго же твоей любви хватило... Придется остаться без подарка на свадьбу... как какой-нибудь нищенке... девке... последней дуре, полюбившей музыканта... говорила мне матушка... если бы жива была... Эх, сирота я горькая...  - Свини понурилась, опустила голову - и сердце барда сжалось от презрения к самому себе: 'Ты же хотел этого. Ты же знал, какая она. Ты не собирался ее перевоспитывать, потому что старое проще снести, чем ремонтировать, как говорят строители. Так что сейчас тебе в ней не нравится? Ты заполучил ее - так наслаждайся! Твое желание почти сбылось'.

И хотя Кириан отчего-то не был уверен, что именно в его мозгу зародились эти слова, он был абсолютно убежден, что будь его собственный мозг в состоянии работать продуктивно после такого денька, он сказал бы то же самое.

- Долговые... расписки... принимаете? - сипло спросил он посыльных, и так и не смог решить, было ли его счастьем или несчастьем, что долговые расписки они принимали.

Не успела обрадованная Свинильда умчаться, погоняя караван посыльных к своим апартаментам, как откуда-то со стороны кухни донеслись тяжелые шаги, сопровождавшиеся лязгом железа и скрипом кожи. Недоброе предчувствие раскаленным шилом кольнуло миннезингера, душа тоскливо заныла, голова замоталась, требуя от мозга немедленно проснуться и прекратить этот кошмар, пока не зашло слишком далеко... но было поздно. Из-за угла показался улыбающийся во весь рот капитан Кайденн.

- Всё готово! - гордо доложил он.

- Что... готово? - пятясь на всякий случай, уточнил Кириан.

- Всё! Чучело, конь и доспехи! Его величество, узнав, что только это удерживает вас от участия в турнире, всё прислал! Почти бесплатно, то есть, в кредит!

- Не говорите при мне этого слова... - промычал поэт и скривился.

Воображение нарисовало ему чучело, посаженное на коня и обряженное в доспехи, и безуспешно принялось отыскивать в сей инсталляции местечко для него.

- З-замечательно, - не слишком уверенно предположил бард, видя по выражению лица капитана, что от него ожидается ответ. - Продолжайте в том же духе.

- Пойдемте! - просияв, махнул рукой Кайденн.

- Куда?

Офицер удивленно приподнял брови:

- Продолжать в том же духе, как вы только что сказали!

Первым, кого увидел Кириан, был конь. Огромный, черный, с копытами размером с обеденную тарелку и ноздрями как дымоходы. Если бы из них вырывался дым, бард ничуть бы не удивился. Конь посмотрел на нового хозяина, скривился и заржал.

- Без тебя знаю, - буркнул миннезингер под нос и хмуро продолжил осмотр внутреннего двора, превращенного старательным Кайденом в филиал ристалища.

Рядом с конем стоял черноволосый смуглый юноша, не уступавший ему ростом и сложением.

- Эмрис Дуфф, ваш оруженосец, - любезно пояснил офицер. - Будет служить вам и учиться у вас ратному делу.

Юноша быстро склонил голову - то ли в почтительном приветствии, то ли пряча выражение лица.

На газоне у стены дома лежала куча выгнутого железа, блестящего под мягкими лучами послеобеденного солнца. К стене, будто основа для шалаша, прислонилось с десяток копий и три щита различного фасона. Из травы торчала пара мечей. При виде ее желудок поэта наполнился льдом и завязался на узел - вероятно, чтобы не растерять ни единой льдинки при джигитовке. А посреди двора, там, где еще недавно была клумба бессмертников, на тележном колесе стояло оно.

Чучело.

В одной его символической руке был щит, в другой - мешок с песком величиной с конскую голову. Если учесть, что при сравнении имелся в виду не любой среднестатистический конь, а новый иноходец Кириана, то мешок был размеров внушительных, чтобы не сказать, устрашающих.

Менестрелю не надо было объяснять, что его ждет. С видом приговоренного даже не к смертной казни - к вечным мукам[21], он направился к доспехам...

Второй раз за день Кириан очнулся в кабинете на канапе, с мутным взором, раскалывающейся головой и болью во всем теле, словно капитан Кайденн, оруженосец Эмрис и Луг плясали на нем джигу, и с тоскливым чувством дежа-вю. Тоски сему достойному чувству прибавляло осознание того, что впереди у него еще много-много счастливых моментов, подобных этому. Если бы у менестреля было соответствующее настроение, он бы придумал название такому дежа-вю наоборот, но настроения у него не было не только соответствующего или несоответствующего, но и вообще никакого, и оставалось ему лежать, страдать, и вспоминать последний на сегодня - как он весьма надеялся - аккорд позора и унижения. Полтора десятка попыток взобраться на Луга, пренебрежительно отступавшего в самый последний и важный момент, раза в два больше атак на щит увертливого чучела и одну успешную - только для кого, понять он не успел, потому что коварный истукан, развернувшись, огрел его мешком по спине так, что летел он головой вперед[22] до дальней стены, где его уже поджидало милосердное забвение.

И снова чувство холодной тоски и потери - незаметной и трагичной - пронзило всё его существо, но на этот раз, показалось ему, он был гораздо ближе к разгадке, только пошевели рукой... или протяни извилину... или наоборот... Вот если бы еще бедная, разламывающаяся голова работала как надо - он бы непременно всё вспомнил и сообразил...

- Шлем, наверное, придется выбросить, - раздался под его ухом знакомый, но почти забытый в суете последних дней голос.

Попытка повернуть голову выстрелила в шею и плечо, словно из арбалета. Бард страдальчески пискнул и замер.

- Кробх... Дерг... - простонал он, тщетно кося глаза в попытке рассмотреть гостью в темноте. - Добить... меня пришла...

Мягкие лапы прошлись по нему и оттолкнулись от живота - кошха вскочила на спинку диванчика, развернулась и воззрилась на подопечного изумрудными фонарями глаз, особенно яркими во мраке.

- Сам себя добьешь, - хмыкнула она. - Постепенно.

- Вокруг вьется куча народа, готового это сделать хоть сейчас, не утруждая меня подобными пустяками, - болезненно усмехнулся поэт и вдруг встрепенулся, озаренный:

- Слушай, Кробх Дерг! Помоги мне, пожалуйста!

- Что-то случилось? - кошха округлила глаза с издевательским изумлением.

- Да! - не замечая насмешки и головокружения, с надеждой воскликнул Кириан. - У меня турнир через три дня!

- Кошхи на турнирах не сражаются, - равнодушно отозвалась гостья.

- Я не прошу тебя сражаться! Я прошу тебя помочь!

- Я тебе должна только одно желание, - сухо напомнила кошха.

- Когда я раскидывался рыцарями и скакал из окон, ты была другого мнения!

- Да. Была другого. А сейчас передумала. Я обещала женить тебя на твоей приказчице, а не биться за тебя с гвентянской знатью.

- Но если меня убьют, ты не сможешь выполнить свое обещание!

- Мне будет очень жаль.

Кириан открыл рот, хватая воздух, подавился, закашлялся, исступленно тараща глаза - и только после этого запруженный поток возмущения прорвало:

- Жаль?! Жаль?! И это всё, что ты можешь сказать?!

Кошха задумалась.

- Нет. Еще я могу сказать, что герб у тебя получился оригинальный. Очень хорошо будет смотреться на памятнике.

- Кому памятнике? - тупо моргнул миннезингер.

- Не 'кому', а 'на чьем'. Впрочем, все там будем, - Кробх Дерг философски вздохнула и пошевелила кончиком хвоста.

- Но так... так... так... - он замер в поисках подходящего слова, нашел его и обвиняюще бросил его в морду собеседнице: - Так нечестно!

- Как? - уточнила кошха.

- Вот так!!! Я жил-поживал менестрелем при дворе его величества, в меру знаменитым, в меру хорошо оплачиваемым, в меру упитанным, много ел, еще больше пил, страдал от влюбленности, и вдруг появляешься ты - и всё переворачивается с ног на голову! Вместо того чтобы мучиться от неразделенной любви и писать баллады - то есть делать то, что я больше всего люблю и умею - я живу какой-то чужой жизнью! Я бросаю с мостов рыцарей, дерусь с их слугами, прыгаю из окон, дерусь с рыцарями, решаю, сколько центнеров озимой свеклы с гектара заливных лугов мы соберем через год, и стоит ли менять трех призовых свиноматок на молотильно-доильный агрегат - если бы еще знать, что это такое!!! Я стал непонятно кем!!! Я ненавижу этот дурацкий герб, этот дебильный девиз и тех, кто их придумал!!! Я не хочу ни с кем сражаться!!! Я хочу сидеть на подоконнике, смотреть на крыши и писать стихи!!! Я не узнаю себя и не могу предугадать, что мне придется делать в следующие пять минут!!! А это всё из-за тебя!!! И что дама моего сердца оказывается алчной неблагодарной куницей - я не удивлюсь, если и это ты подстроила!!! А ведь я мог бы ее действительно полюбить... наверное... со временем!..

- Твоего сердца?! - кошха вскочила, выгибая спину, зеленые искры брызнули с ее усов и бровей, а обшивка канапе жалобно затрещала под выпущенными когтями. - У тебя нет сердца, бард Кириан! Только желудок, пальцы и язык - ну и, может быть, еще несколько утилитарных приложений! Ты можешь только пить, петь и жаловаться! Ты не умеешь любить! Ты не узнаешь любовь, если даже столкнешься с ней лицом к лицу среди бела дня! Ты мучаешься не от любви какой бы то ни было, а от комплекса неполноценности, замешанного на старых обидах и новых самообманах, и пока ты не оставишь их там, где им место - на чердаке прошлого, ты не будешь счастлив, даже если все женщины и блага мира обрушатся тебе на голову!

Кошха успокоилась так же внезапно, как вспылила, и спрыгнула на пол. Искры пропали, шерсть улеглась, а голос снова стал тихим и чуть равнодушным.

- Ты получил, что хотел, бард Кириан. Свинильда выходит за тебя замуж. Ты счастлив?

- Да!!! - назло то ли Кробх Дерг, то ли самому себе яростно выкрикнул менестрель.

- Вот и хорошо. Прощай.

- Но!.. Но... но ты... я... - потрясенный, оглушенный, раздавленный неожиданным поворотом, преодолевая боль в растревоженных душе и теле, Кириан рванулся к гостье - но та пропала, словно была всего лишь очередным наваждением последних дней - как это ненужное рыцарство, дурацкий замок, нелепая женитьба...

И тут он понял, чего ему в последние дни не хватало.

Себя.

Этот человек, прыгающий из окон, разбрасывающий противников направо и налево, скачущий в доспехах на коне, решающий проблемы заводнения болот и зарыбления полей, раскидывающий существующие и несуществующие деньги на капризы нелюбимой женщины, был не он. Он не знал этого человека и, по правде говоря, не хотел знать. Настоящий он остался там, в маленькой квартирке на самой вершине холма, сидеть на подоконнике, смотреть на крыши и писать стихи.

- Кто остался? Не поняла.

Кириан вздрогнул, выныривая из марева забытья и вскинул руку к глазам: свет непонятно откуда взявшегося фонаря ослепил его. Впрочем, когда глаза немного привыкли, за фонарем обнаружилась пышнотелая Свинильда в соблазнительно распахнутом пеньюаре и россыпью белых волос по плечам.

- Ты с кем-то разговаривал? - с недоверчивым любопытством огляделась она по сторонам.

- С собой, - вздохнул бард, с кряхтением принимая вертикальное положение.

- И о чем же? - голубые глаза приказчицы вернулись к объекту соблазнения.

- О том, что быть королевским бардом гораздо лучше, чем королевским рыцарем, - криво усмехнулся он.

- Кирюсик! Ну, ты шутник! - женщина расхохоталась, запрокидывая голову. - Ты как будто вчера родился! Ты же сам понимаешь, что в мире воинов, купцов и придворных музыканты немногим лучше городских сумасшедших! Их же нормальные люди чокнутыми считают, пусть даже слушают и поют их песенки! Лучше бы в лавке торговали или в стряпчие пошли! Да и кому были нужны твои... балды!

- Тебе?

- Сэр Кириан, не будьте болваном! - красноречиво покрутила она пальцем у лба.

- Я не хочу быть болваном, я хочу быть поэтом, - упрямо опустил он взгляд.

- А я хочу быть леди, а не девкой из посудной лавки! - отбросив дипломатию, взорвалась Свинильда.

- То есть тебе нужен титул?

- Наконец-то ты понял!

- А я думал, что тебе нужен я...

- Но ведь ты и титул - одно целое! Это словно сказать, чтобы я выбирала, что мне больше нравится - твое левое ухо или правое, и отрезать то, которое не по вкусу!

- Но с ушами я родился, а титул и замок... Сегодня они есть, завтра - нет...

- Так вот, если я тебе нужна, то постарайся, чтобы титул и замок у тебя были и сегодня, и завтра! - сердито топнула приказчица.

- Я понял, - кивнул Кириан, поднялся, держась за ушибленные бока[23], болезненно переступая, подошел к столу[24] и взял лежавшие там бумаги.

- Что там у тебя? - недоброе предчувствие закралось в сердце Свинильды.

- Королевский указ о производстве в рыцари. Дарственная на замок. Девиз. Герб.

Рисовая бумага с легким треском разорвалась напополам, и еще, и еще...

- Что ты делаешь!!! - очнувшись от ступора, взвизгнула Свини, бросилась к миннезингеру, пытаясь спасти хоть что-то - но тяжелые мелкие белые хлопья уже летели на ковер.

- Сегодня и завтра я еще рыцарь. А про послезавтра ты ничего не говорила, - развел руками Кириан.

- Идиот!!! Болван!!! Дебил!!! Юродивый!!! Шут!!! - выплеснула первую ненависть и отчаяние Свини, но спохватившись, быстро взялась за самое действенное до сих пор оружие: - Ты обманывал меня! Несчастную наивную простушку, девчонку из посудной лавки! Так ее, дуру, кто она такая, чтобы считаться с ней! Вытри об нее ноги, попользуйся и брось! Ты меня не любишь и никогда не любил!!!..

Кириан задумался.

- Наверное, ты права. Я не люблю тебя и никогда не любил.

- Что?.. - глаза приказчицы расширились от изумления.

- Я тут пораскинул мозгами и понял, что до сих пор был безвольным дураком, боящимся одиночества и непонимания.

- И что изменилось? - ощерилась Свини.

- Теперь я - дурак, боящийся одиночества и непонимания, но  почувствовавший волю, - усмехнулся бард. - Я не хочу жить чужой жизнью, потому что когда она закончится, своей у меня уже не будет тоже. Я ухожу.

Менестрель отер ладони, запачканные чернилами, о штаны, обогнул застывшую как статуя Свинильду и двинулся к выходу.

- Ты куда?! - спохватилась та.

- Какая разница, куда, - морщась, повел он зашибленным плечом. - Главное - откуда...

- Платья, драгоценности, и прочие подарки я тебе не отдам, и не жди! Я их скорее продам... то есть выброшу, чем...

Кириан обернулся:

- Кстати, совсем забыл сказать. Этот дом я перепишу на твое имя.

Свинильда опешила:

- Ты... ты... но... Но почему?..

- В благодарность тебе за то, что ты была. А теперь - прощай.

Промозглая ночь, кутавшаяся в туман как в полушалок, обняла его, проникла в легкие и залезла за шиворот[25], едва он вышел из дома, более ему не принадлежащего. Впрочем, бард никогда не считал его своим, как не считал своей жизнь, начавшуюся после так неосмотрительно загаданного желания. Теперь же всё было, как несколько дней назад, минус Свинильда, плюс долги, размером напоминающие дефицит бюджета королевства средних размеров, плюс куча синяков, шишек и растяжений, минус иллюзии и, кто его знает - изрядный кусок комплекса неполноценности, ибо после двухчасовой попытки сначала просто сесть на коня, а потом поразить копьем чучело на глазах капитана, оруженосца, таращившейся из окон прислуги и Свинильды, все прошлые неловкости и конфузы казались такими пустяками...

Отмены решения не будет - Кробх Дерг ушла, получив от него ответ о полном и безоговорочном счастье. Хотя, конечно, выразился он не так, и таким тоном, каким обычно кричат, разорвав рубаху на груди, 'Стреляйте, гады'... Но результат был тем же. Клиент доволен...

Кириан задумался: а если бы кошха осталась и предложила ему сейчас вернуть всё на круги своя - согласился бы он? Может, да... А может и нет. Ведь чтобы понять, что живешь именно своей жизнью, иногда нужно пожить чужой. И Свинильда... При мысли о ней он чувствовал странное болезненное удовлетворение, точно вырвал давно болевший зуб. Наверное, надо быть действительно отчаявшимся, чтобы, не замечая очевидного, решиться связать жизнь с такой женщиной, как она... Морок какой-то... наваждение... И отчего-то ему теперь казалось, что согласись он на предложение Кробх Дерг магией привлечь заводную приказчицу, под тонкой пленкой приворотного обожания всё равно жила и действовала бы мелкая хваткая хищница.

Кробх Дерг... При воспоминании о ней в памяти всплыли, сливаясь в сумбурную круговерть, ночи, проведенные на подоконнике с поджатыми к подбородку коленями, прыжки из окон, гонка по крыше, драки с людьми, от которых он раньше бежал бы, как наскипидаренный... Интересно, что она подумает теперь про человеческий род... если и раньше-то... и захочет ли когда-нибудь вернуться? И может быть... если, конечно, захочет вернуться... она заодно пожелает... наведаться... в... те места, где... бывала раньше? Просто... заскочить на минутку?..

Кириан невесело хмыкнул, поежился и прибавил шагу. Сказать, что на улице стоял не май-месяц, было не сказать ничего.

В подворотне за несколько кварталов до его дома на менестреля надвинулась коренастая небритая личность с дубиной наготове.

- Кошелек или жизнь! - сипло дыхнул перегаром грабитель.

Но не успел мозг Кириана начать обдумывать предложенную альтернативу - не удовлетворится ли личность сапогами за неимением кошелька, как рука его, повинуясь неожиданному рефлексу, сжалась в кулак и метнулась к небритой скуле. Преступник всхрюкнул, выронил оружие и плюхнулся задом на мостовую.

Менестрель с изумлением разжал пальцы и уставился, будто они превратились в щупальца.

- Так бы сразу и сказал... что не дашь... Чего сразу драться-то... - плаксиво пробормотал неудачливый грабитель и боком-боком, не сводя взгляда с миннезингера, поерзал прочь и скрылся в тумане.

- Да откуда.... я никогда... даже в голову... не первый раз... - начал было Кириан, но потеряв нить мысли , замолк и сконфуженно прислушался к ощущениям.

Под толстым слоем недоумения и растерянности неожиданно обнаружились новые для него. Удовлетворение - за все разы, когда после подобных встреч он приходил домой без денег, сапог, куртки, или без всего вместе взятого - и озадаченность. Он не был уверен, что ему пришлось по вкусу драться - причем не под влиянием Кробх Дерг, а самому. Но если уж встал выбор - даже не между кошельком и жизнью, а между спонсированием уличных грабителей и прогулкой до дома не босиком по ледяному булыжнику, решение становилось очевидным.

Погруженный в новые впечатления, он не заметил, как добрался до вершины холма.

Божественный запах жареной картошки ударил его под дых, едва миннезингер открыл дверь дома, напоминая, что давность съедения последней нормальной еды исчисляется даже не часами - днями. Тихо пожелав соседям, не закрывшим при жарке дверь, опрокинуть сковородку, он со скоростью усталой улитки поплелся на пятый этаж.

Дверь его квартиры была не заперта.

Свет нигде не горел, но в сиянии луны было видно немытую сковороду в лохани для грязной посуды и одинокую тарелку на столе. Запах же картошки практически сбивал с ног, заставляя желудок, свернувшийся, как кошель бедняка, завыть дурным голосом.

- Что ты тут делаешь? - в дверном проеме спальни нарисовалась незнакомая женская фигура[26].

- Кто тут?! - Кириан шарахнулся к выходу - и вдруг вспомнил.

'Среднего роста... Волосы темно-русые до плеч... или ниже?.. В сером шелковом платье, отороченном серым и белым мехом... в серой пушистой горжетке... Еще у нее глаза зеленые были. Необычно зеленые. Как изумруды. И ногти, накрашенные ярко-алым лаком...'

- Сиххё косолапые... - в изнеможении наваливаясь на стену, выдохнул он, ухмыляясь, как  дурак. - Это я должен спросить, что ты тут делаешь!

- Поела. Сижу на подоконнике, жду утра, - равнодушно ответила кошха. - Утром вернусь к своему народу.

- Кхм... А-а... Ну да, - улыбка сползла с лица миннезингера.

- Теперь твоя очередь отвечать на вопрос.

- Не поел. Тащусь по холодным улицам. Ничего и никого не жду... кроме кредиторов, конечно. Утром останусь тут.

Кробх Дерг хмыкнула:

- Ты еще можешь пожелать вернуть всё, как было.

- Всё, как было - это до того момента, когда я нарядился в малиновую куртку с воротником из кошхи и пошел искать Свинильду?

- Да.

- И это значит, что я забуду всё, что было после?

- Да.

- Я не хочу забывать.

- Но твое желание принесло тебе больше бед и огорчений, чем счастья.

- Мягко говоря, - усмехнулся бард.

- И, несмотря на это, ты хочешь помнить всё?

- Да. Потому что, хоть бед и огорчений случилось преизрядно, сдается мне, что и радость помахала мне хвостом.

Он встретился взглядом с Кробх Дерг, и та усмехнулась:

- Прощаясь?

Кириан опустил глаза и невесело повел плечом.

- Не знаю. Может быть. И если она захочет уйти - я не смогу ее удержать. Но я хочу помнить о том, что она была. Она сделала меня другим человекам, хотела того или нет. Лучшим или худшим - я пока не понял. Но если бы встретился с ним в кабачке... мне кажется... то не отказался бы пропустить с этим парнягой пару кружек сидра и спеть по его заказу.

Кошха фыркнула, раздраженно сверкнув очами:

- Я не понимаю, о чем ты говоришь, бард Кириан. Я вообще не понимаю тебя и чего ты хочешь! Давай не будет терять время. Загадывай новое желание, я его исполняю и ухожу.

- Но ты уже исполнила одно, и я от него не отказался, значит, ты мне ничего не должна.

- Желание, которое не принесло радости, не считается!

Взгляд человека встретился со взглядом кошхи:

- А если я не буду ничего загадывать?

- Отчего? - опешила гостья.

- Оттого, что мне нечего хотеть: всё, что нужно, у меня есть. Всё, чего нет, мне не надо. Но я отпущу тебя. Если ты хочешь - иди. Возвращайся к своим сородичам. Ты и так слишком много времени провела среди шумных и вонючих существ, хуже которых только собаки. Ты мне ничего не должна. В конце концов, это ведь я тебя уронил в воду.

Взгляд кошхи холодно блеснул:

- По правилам моего народа я должна выполнить твое желание. И если тебе так не терпится со мной расстаться, я могу починить твои штаны, порванные на пристани. Или пожарить картошку.

Кириан странно улыбнулся и покачал головой:

- Нет. Я никогда не попрошу тебя ни о чем.

- Но тогда я не смогу от тебя уй... - кошха осеклась, и глаза ее расширились и вспыхнули зеленым огнем: - Ты не хочешь, чтобы я от тебя уходила!

- И ты не хочешь от меня уходить, - тихо проговорил менестрель. - Я всё знаю. Раз уж ты назвала меня одним из самых начитанных людей королевства, для поддержания образа мне пришлось идти в библиотеку и сидеть там, по уши в пыли и библиотекарях, пока не отыскал все упоминания о людях и кошхах за несколько веков. И узнал, что даже те немногие, что спасали кошхам жизнь, получали максимум кошелек с золотыми монетами странной чеканки и взмах хвоста на прощание через пару секунд после того.

Кробх Дерг опустила глаза.

- Я пришла из любопытства и осталась из любопытства. А ведь мне говорили, что любопытство опасно не только для кошек...

- А сейчас ты остаешься... тоже из любопытства?

- Для поддержания образа наиумнейшего тебе придется выяснить это самому, - глаза Кробх Дерг шкодно блеснули. - А еще ты обещал мне рассказать, чем кончилась история с Гаурдаком.

- Пойдем на подоконник - и я сдержу свое обещание, - улыбнулся бард. - Но кроме этой истории я знаю еще много-много других, Кробх Дерг.

- Если ты так же хорошо рассказываешь, как дерешься, - лукаво улыбнулась гостья, оборачиваясь кошхой, - то я могу задержаться здесь немного дольше, чем предполагала. И можешь называть меня Эвелин.