Мачальский Дмитрий : другие произведения.

Женитьба с осложнениями

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сказ о том, как ссорились, мирились, дрались, расходились и женились добрая девица Серафима-царевна и красный молодец Иван-царевич. Бесплатные счётчики
Бесплатные счётчики

Женитьба с осложнениями

  
  
   Когда с третьей попытки до Иванушки дошло, чего от него хотят, он страшным голосом возопил "Нет!!!" и бежал от неё в смятении.
   Но пока любящая мать горевала о непутёвости своего младшенького, в действие вступила тяжёлая артиллерия царского дворца.
   - Ларишка! Ларишка! А шево царевич-то как подпаленный убешал, ащь? - боярыня Серапея закрутила головой, не зная, провожать ли ей взглядом Иванушку, уносившегося по коридору, или гипнотизировать внучку, чтобы та по полоротости своей не позабыла какой-нибудь важной подробности.
   - Ой, бабушка! И не говорите... Такая любовь! - не замечая буравящего взгляда бабушки, просверлившего ее уже на три четверти, девушка закатила глаза. - Царевич-то по царевне Елене сохнет... Прямо как в романе Лючинды Карамелли!..
   - Батюшки-шветы!.. И карамели, говорит, не надо - так шохнет?! - охнула Серапея, выхватила цепкими пальцами из кулька три карамельки - любимых, "Балаганных", сунула за щеку и приговорила: - Ну ешли даже карамели не хошет - плохи его дела!
   - Вот царица-то и хочет его женить, от греха подальше! - авторитетно надул щеки боярин Демьян. - Хоть на свадьбе-то наедимся-напьемся!..
   - Дома тебя не кормят, што ли? - фыркнула на него Серапея и, вспомнив про Ивана, всплеснула руками. - Ах, Ванятка, сердешный! Шаво ж поблише невест нет?
   - Ой, бабушка!.. - от мысли, даже не осенившей - свалившейся на голову, как сугроб на пляже, перехватило дыхание. - А как думаете... будет из меня... царевна?
   - Из тебя?! - отозвалась вдруг сбоку боярыня Конева-Тыгыдычная. - Сидела бы, Ларка, да помалкивала! И познатнее тебя в столице невесты есть.
   - Что ж вы такое говорите, боярыня-матушка! - Лариска возмущенно вытаращила глаза. - Мы - Синеусовичи, нашему роду семьсот лет будет!
   - Да ваш Синеус слугой был, когда нашего Трувора на царствие избрали! - Конева-Тыгыдычная воткнула руки в боки.
   - Шо?! Трувора?! Как ишбрали, так ишгнали - Трувора-то вашего! - накинулась на нее боярыня Серапея. - Вором был, вором и ошталшя!
   - Ах так!..
   Но только все трое набрали полон рот оскорблений, чтобы окатить ими соперниц, как вдруг заметили, что стоявшая рядом боярыня Варвара куда-то унеслась - только каблучки затопали. И, по крайней мере, двоим пришла в голову мысль о потерянном зря времени. Круто развернувшись, Конева-Тыгыдычная ломанулась на толпу слуг да замешкавшихся дьячьков, как ледокол на паковые льды. В кильватере за нею пристроилась молодая боярыня Лариса.
   - Ларишка, а Ларишка!.. - попыталась было воззвать боярыня Серапея, но бесполезно.
   - Потом, бабушка!.. - только эхом долетело в ответ.
   Чёрное дело было сделано. И теперь Иванушкино "да" или Иванушкино "нет", или даже "может быть как-нибудь попозже" уже не имели никакого значения - женитьба стала неизбежной. Осталось только решить - на ком...
  
   - Ну сыночек, ну Иванушка, ну нельзя же так, - ласково увещевала матушка-царица Ефросинья. - Сердце кровью обливается на тебя глядючи!
   - Эт, страдалец мне - по мужниной жене сохнуть! - как мечом рубанул сухонькой ручкой царь-батюшка Симеон.
   Иванушка решил было возмущенно выпятить грудь, но массивная книжная полка, тут же напомнила его макушке, что гордо выпрямляться, будучи зажатым в угол собственной комнаты разгневанными родителями - это непозволительная роскошь. В кои-то веки он даже пожалел, что его "красный" угол "украшен" горой томов, не поместившихся на обычные полки, а не как у всех культурных людей - эпическим полотном, прославляющим выдающиеся моменты истории родного Лукоморья (совсем недавно это было "Царевичи преподносят Царю Семиону трех жар-птиц", а теперь самые продвинутые хвастались эскизными лубками еще незаконченного "Свадьба царя Василия и заморской царевны Елены Прекрасной" - по понятным причинам оба в Иванушкиной комнате отсутствующие).
   - Уйф! - схватился он за ушибленное место и на всякий случай присел (над головой что-то подозрительно зашуршало и смачно шлепнулось). Но царевич даже из такого, непрезентабельного по всем статьям положения попытался дать отпор: - А это, батюшка, моя личная свобода... э-э-э... личности! И никто не имеет...
   - Личности?!! - взвился царь. - А давай-ко, я твоей личности да по приличности!.. - он отвернул полу кафтана и многообещающе схватился за широкий ремень с тяжелой бронзовой пряжкой в виде двух сцепившихся грифонов. Пряжка эта, славно погулявшая в свое время по богатырским тылам старших сыновей, никогда не касалась тихого и умненького младшего. Да видно зря!
   - Симеонушка, стой! Не надо! - повисла у него на руках царица. - Пришибешь невзначай дитятко!
   - Дитятко?!! - подскочили уже оба мужчины. - Да этот!.. Да я!.. - и замолчали, удивленно глядя друг на друга. Причём Иванушка снова получил от полки по маковке - за потерю бдительности. И там опять что-то громко съехало.
   - Ди-и-итятко... - подтвердила матушка. Она прижала руки к груди и ТАК на них посмотрела, что боевой пыл угас начисто, причем опять у обоих. Бороться с материнской любовью - дело бесполезное.
   Под этим взглядом Иванушка окончательно смутился. Действительно! Не виноваты же родители, что такой он у них вечно непутевый, что даже первая любовь его - такая глупая и никому не нужная. А Елена с Василием уж точно не виноваты. И Серый... Э-э-эх!
   - Но матушка, где же я еще найду ТАКУЮ невесту? - решил он пойти на попятную.
   Ответом на его полный душевной муки риторический, как ему казалось, вопрос раздался стук в дверь, сразу за которым елейно-подобострастный голос сообщил:
   - Царь-батюшка-о-о! Ваше Вашества-о-о! Вас бояре дожидаться изволють. Шибко просят, и чтоб непременно с матушкой да царевиче-е-ем!
   Иванушке поплохело от очень нехорошего предчувствия. Но поделать он уже ничего не мог.
   - Ванюшенька, милый, пойдем, нужно уважить...
   - Ну что ж... - обреченно, как в омут головой, решился он и в который раз попытался гордо выпрямиться.
   Бумц! - радостно напомнила о себе полка.
   Хлобысь! Хлобысь! Хлобысь! - посыпались ему на голову дождавшиеся своего часа фолианты.
   Царь Симеон только страдальчески покачал седой головой и пошел доставать свою корону.
  
   В зале для пиршеств собрался весь цвет лукоморской знати. По крайней мере, именно это слово - "цвет" пришло на ум Ивану, когда он, бдительно сопровождаемый родителями, вошел зал. Переливались радугой дорогие наряды, сверкали драгоценные каменья, пылали румянцем девичьи щеки, теребились ручками девичьи косы, блестели кокетливо девичьи глазки... Девичьи?! Иванушка оглядел внимательней собравшееся общество и его дурное предчувствие переросло в уверенность. Куда не кинь взгляд, всюду переминались с ноги на ногу, краснели, смущались, хихикали в кулачки, сплетничая по поводу наряда соседки или презрительно не замечали того самого хихиканья девицы всех самых родовитых, просто родовитых и родовитых так себе семейств Лукоморья. Такого сборища не видел, наверное, не то что столичный Лукоморск, но даже привычный к балам и приемам Мюхенвальд!
   - Эт чево это? - опешил с неожиданности царь Симеон и потянулся к бывшей буйной шевелюре, но наткнулся там только на корону, смутился и поспешил вновь принять долженствующий положению вид.
   Вперед вышел дородный, убранный по старинной, сколько его помнили, традиции в две шубы боярин Никодим.
   - Дозволь царь-батюшка от всего боярства...
   - А чего это ты, Никодим Родионович, за всех-то выступаешь?
   - А того, Порфирий Константиныч, что мы - Труворовичи, и знатнее нашего-то рода нет в Лукоморье!
   - Окстись батюшка! Наш род Синеусовичей, чать, первее и родовитее вашего-то будет. Нам и выступать за всех.
   - Да ваш Синеус в лакеях ходил, когда Трувора нашего на царствие избирали!
   - Да вашего Трувора после Синеуса только и избрали, да и то погнали его - разбойника - поганой метлой!
   - Поганой метлой?!! А Синеус ваш хромой!..
   - А Трувор ваш одноглазый!..
   Разошедшиеся бояре уже закатывали рукава, когда царь Симеон вспомнил о своих государевых обязанностях.
   - Воево-о-ода! Букаха! Спишь, что ль? - дребезжащим с натуги голосом крикнул он. - А ну, навести порррядок!
   - Никак нет, не сплю! - бодро отозвалось из-за боярских спин. - Буд-сделано, ваш-вел-чес-тво! - и воевода, раздвинув толпу обширным, драпированным бронею пузом, строго навис над драчунами: - Нарушаем, господа бояре!
   Те притихли, но каждый продолжал недобро поглядывать на супротивника.
   - Порррядочек, царь-батюшка! - удовлетворенно доложил воевода.
   - Ну так что, честное собрание, чем обязан, так сказать? - взял положенное по статусу первое слово царь.
   Но бояре, и воинственные доселе - родовитые, и другие - поплоше, почему-то засмущались.
   - Так ведь... как говорят, коль петушок на дворе знатен - надоть курочку, царь батюшка! - нашелся кто-то в толпе гостей.
   - Чего? - совсем не по царски удивился Симеон.
   - Ну так... Вашему барашку в парочку имеем свою ярочку, ваш вашство! - снова попытались там объяснить, а в задних рядах сдавленно хрюкнули.
   Пока царь тупо моргал, пытаясь постичь партизанские тропы народных присказок, а царевич удивленно переглядывались с матушкой, в наступившей тишине неожиданно раздалось недовольное шипение:
   - Папенька! Я не поняла, это я, что ль, овца?! Вы меня к кому привели - к барану?!
   - Тише, тише, моя козочка! Какому барану...
   - ...Козлу! - подсказал голос из задних рядов.
   - Почему? - проявил папенька чудеса недогадливости.
   - Так-ить - козочка! Коль была бы кобыла - так был бы жеребчик, - авторитетно пояснил голос.
   - Что-о-о?!
   ...А ежели б корова, то, значить - бугай, - не унимался голос, словно не замечая нарастающего напряжения.
   - ЧТО-О-О?!
   - ...А кабы хрюшка, то - хряк! - разглагольствовал он, как ни в чем не бывало, - А кабы...
   - ТАК! - прервал животноводческую тему царь. - Чать - палаты, не скотный двор! А ну, говорите прямо, за какою бедою тут собрались?!
   Высокое собрание заоглядывалось, да запереминалось было под строгим взглядом государя, словно прямо с образа, еще недавно украшавшего каждую сознательную лукоморскую светлицу, но тут вдругорядь вылез вперед боярин Никодим:
   - Не гневись, царь-батюшка! - важно заявил он. - Да только дело-то к тебе имеем великое, можно сказать, державное.
   - Да какое ж дело?! - Симеон в нетерпении аж ногой притопнул.
   - Да такое, чтоб... - неожиданно стушевался боярин, - вот как бы... - И вдруг выпалил на одном дыхании: - У тебя, батюшка, столица - да с новым теремом, а у нас к тому терему - да золоты? маковки!
   Царь ошалело уставился на боярина, тоже не ожидавшего от себя такой выходки. Зато в задних рядах раздался рыдающий всхлип. Наконец, к Симеону вернулся дар речи:
   - Ты чего сказал-то, Никодим Иванович?
   - Известно, чего! - ответил за боярина ехидный голос из задних рядов. - Подряд просит, боярин!
   - Какой такой подряд?! Это кто тут такой умный?! - боярин вспомнил, что он тоже как бы присутствует и заворочался в своих шубах, пытаясь разглядеть наглеца.
   - Известно, какой! - ничуть не смутился тот. - Чтоб твою, царюшко, царственную тыковку морочить своими золотыми маковками, пока казна не опустеет.
   - Ты... ты... ты... - совсем упарился со своими одежками боярин Никодим.
   - Да вы тут в своем уме?!! - всерьез разозлился царь. - Присказки царю сказывать! А ну - прямо говорите, чего собрались, а не то воевода...
   Но боярин Никодим выступать пред грозны царски очи уже передумал. Да и Порфирию, с победной ухмылкой сунувшемуся было воспользоваться опалой соперника, что-то боязно стало. И тогда, как исстари водиться на Лукоморской земле, место мужчин в строю заняли лукоморские женщины. Грудью раздвинув таких государственных, да что-то не слишком удачливых мужей, на штурм царского сознания двинулась боярыня Федосья Конева-Тыгыдычная:
   - А и скажем, царь-батюшка! - решительно заявила она, выволакивая за руку бОльшую из своих дочерей и выставляя ее, как на показ, вперед себя. - Щас скажем!..
   Все замерли в преддверии судьбоносного во вселукоморском масштабе события. Боярыня вдохнула поглубже и...
   И неожиданно, с округлившимися в отчаянии глазами со всей дури выдала:
   - Что ж мягко стлать, коль не с кем спать, Симеон Инокентич!
   Толпа разочаровано выдохнула, а в задних рядах кто-то громко икнул, хрюкнул и вдруг возопил дребезжаще-старческим голосом, таким похожим на монарший:
   - Пожалей царя, оглашенная! Стар-ить!
   От такой, несколько неожиданной интерпретации, боярыня Федосья потеряла нить мысли. Царь тоже впал в ступор, и почему-то оглянулся на царицу. Лицо той начало наливаться краской гнева, а глаза вперились в нахальную боярыню, в девичестве - Дуську, которой еще тогда не раз было обещано выцарапывание глазок и выдирание косм. И неизвестно, чем бы все кончилось, но неожиданно все в тех же задних рядах началась возня, раздалось громкое "Ой!" и победный голос воеводы возвестил:
   - Попался, гаденыш! Будешь знать, как оскорблять высокое собрание!
   И пред светлы очи оскорбленного высокого собрания предстал воевода Букаха, держа за шиворот почти что на весу некоего молодого человека, ни внешностью, ни одежкой особо не примечательного. Нимало не смущаясь таким мало презентабельным положением, парень изображал лицом отрешенную задумчивость, словно витая мыслями где-то в горних высях. И только серые "ястребиные" глаза его нет-нет, да поглядывали насмешливо на окружающих.
   - А ну сказывай, кто ты есть и как посмел устроить посмеховище пред государем и боярами! - грозно вопросил Букаха, и все согласно закивали, возмущенно поддакивая.
   Молодой человек, словно только заметив воеводу, удивился, развел руками и просто сказал:
   - Так - скоморохи мы!
   Рука воеводы разжалась и парень брякнулся на ноги, причем не только свои, но и Букахины. Но грозный воевода и не подумал возмутиться, наоборот, со всемернейшим смирением попытался стопы свои выдернуть и унести как можно дальше от неожиданного гостя. Царь побледнел и схватился за сердце, царица - за царя, Иванушка - за отсутствующую чернильницу - легендарных скоморохов вот так близко он видел впервые.
   Нет, забавники и плясуны, что веселили публику на пирах, были ему конечно известны. Но это были НЕ ТЕ скоморохи. А вот те, чьи сказки пересказывали холодными зимними вечерами, с чьими историями выступали на площадях балаганы, кого с радостью принимали в любой лукоморской избе, зная, что непременно услышат нечто новое и небывалое, о чем потом смогут рассказать не то что соседям - детям и внукам, такие скоморохи во дворцах и хоромах встречались редко, если вообще заходили. Потому как не один купец, лавочник, боярин, да и сам царь скрежетал зубами узнавая себя родимого в очередной частушке или майданной постановке уличных актеров. Да только сделать ничего не могли, потому как нельзя поймать руками ветер, который к, тому же, и бурей может стать. Такие скоморохи представлялись царевичу чуть не былинными лукоморскими витязями из одноименных "Приключений...", только вместо меча на поясе у них висели гусли, а вместо кольчуги была надета рубаха, как бы вся из маленьких бумажных свиточков с виднеющимися урывками записей былин и небывальщин. А вот то, что это может оказаться молодой и нагловатый парень, Иван представить себе никак не мог. И был немало озадачен и заинтригован.
   - Вы-ы-ы... - попытался он как-то наладить контакт, - как здесь оказались?
   - Мимо проходил, - охотно пояснил парень. - Гляжу, свадьба - не свадьба, смотрины - не смотрины... интересно же, кого женим, господа-бояре? Вот и царь-батюшка интересуется, правда? - и парень довольно панибратски подмигнул царю.
   Конева-Тыгыдычная, злобно зыркнув на новоявленного скомороха, демонстративно обратилась к Симеону.
   - Так ведь и говорим, царь-батюшка! Коли решили вы царевича женить, так надо выбрать невесту достойную, и родом и лицом годную.
   - Государственное дело ведь! - поддакнули из толпы.
   - Во-о-от! - обрадовалась боярыня. - А посему, разреши, царь-батюшка, представить тебе моих дочерей: Арину, Серафиму да Наталью. Все умницы, все красавицы, да и знатностью не обижены...
   - Маман, я же его едва знаю! - страшным шепотом попыталась возразить старшая Арина.
   - Молчи, дура! Сама не хочешь, сестер пожалей... - таким же страшным шепотом, по причине его катастрофической слышимости в примолкшем зале уголком губ ответила матушка, продолжая елейно улыбаться царю.
   Глаза Иванушки встретились с глазами поставленной ему чуть не перед носом девушки. Боярышня Арина мило покраснела, смущенно опустила взгляд и попыталась упорхнуть за матушкину спину, но была поймана "в полете" и бестрепетной рукой суровой боярыни водворена на место. Царевич Иван вспыхнул закатным солнышком и попытался тихо исчезнуть, но так же был бдительно перехвачен матушкой-царицей. При этом, царица с боярыней обменялись такими настороженно-оценивающими взглядами, что Иванушка впал в отчаяние. "Я пропал", - понял он, затравленно озирая шеренги потенциальных суженных. Однако помощь пришла со стороны, которую так старательно игнорировалась собравшимися.
   - Э нет, родовитые, так не пойдет! Так царевичей женить, только бога гневить! Вы бояре, али торговки на базаре?!
   От такой наглости бояре опешили, потом угрожающе зароптали, потом... впрочем, чего бы они потом не хотели сделать, нахальный скоморох ждать не стал.
   - Вы что же хотите, чтоб лесогорье в нас пальцем тыкало, а сабрумайцы с переельцами под пивко шуточки-прибауточки отпускали?! - воскликнул он, и добавил, угрожающе понизив голос: - Так может вы царску семью осрамить перед державами хотите?
   То ли подействовал убойный аргумент, то ли берущий за душу взгляд насмешливых ястребиных глаз, но ропот сник. Все поняли, что связываться с этим голодранцем - себе дороже, однако и позволить собой командовать они тоже не могли.
   - Ты тут попусту не бренчи, ты дело говори, коль взялся, балалаечник! - недовольно буркнул боярин Демьян.
   Даже царь Симеон, хоть и смутно ощущал свою ненужность и беспомощность, и страшно жалел об отсутствии сейчас в столице старшего сына (вот уж кто бы навел порядок, даже б не пикнули!), но и он спохватился:
   - Да, мил-человек, ты бы уж как-то...
   - Да пожалста! - охотно согласился парень ничуть не обидевшись.
   Он вышел не середину и уважительно поклонился царю с царицею. Потом, не слишком утруждаясь, отдал дань боярам с боярынями. После, совсем уж лукаво приветствовал красных девиц, вогнав их в смущенное хихиканье. Даже поникший и смирившийся с тяжкой долей Иванушка удостоился его внимания, и показалось печальному царевичу, что мелькнуло в ястребиных глазах сочувствие, будя в душе несбыточную надежду. И тогда только повел скоморох речь - плавную, напевную - о былинных делах, героических.
   - ...А этот - бац ему! А тот - "У-У-У!"... А этот ему - под дых, тот - "А-А-А!"... А этот - по кумполу, да по чайнику... "Ух!"... "А-а!"... "Ыг!"... Сковырнулся змей-поганище догоры лапами, да так и издох. А царевич взял на руки свою любимую, да усадил на коня быстрого. И домчал их конь до царства, где ждали-горевали батюшка с матушкой. И был тут пир горой да свадебка, мне - пироги с халвой, а вам - сказочка!
   Высокое собрание рыдало. Девушка утирали платочками слезы умиления, представляя своих будущих витязей, матушки, смахивали непрошенную слезу, посматривая на своих бывших витязей, а витязи, хоть потолстевшие да поседевшие, но еще с гонором, скупой мужской слезой поминали удалые годы.
   - Вот так и находят царевичи своих суженных, чтоб не стыдно было за царство наше Лукоморское! - закончил скоморох важно, но неожиданно нахмурился и подозрительно оглядел присутствующих. - Аль не так, скажете?! Аль приврал чего, а, царь-батюшка?
   - Так, так. Все так, - махнул сухонькой ручкой царь, который уже давно примостился с царицею на царской скамье. - Точно так все и было, - мечтательно проговорил он, вспоминая, как будучи таким вот молодым да перспективным царевичем отбил свою Ефросиньюшку у злыдней-разбойников.
   - Ой, все так... - вздыхала царица Ефросинья, вспоминая, сколько колец да браслетов отдала она "злыдням", чтоб умыкнули они ее, да отвадили добра молодца от змеюки Тыгыдычной.
   И только Иван-царевич, страдавший всю историю по письменному прибору, внутренне холодея понял - отсрочка кончилась, а что дальше? Через некоторое время та же мысль посетила и монаршью голову:
   - Ты это, мил человек, складно рассказал. Да только нам-то как быть?
   - А ты царь-батюшка подумай. Да вспомни, как оно началось-то, а?
   - Да как началось... "И решил царь...", "Сыны мои разлюбезные..."
   - Ну, ну...
   - Взяли они луки тугие... вышли во двор...
   - Да-а-альше...
   - Первая стрела упала да на... А-а-а! - дошло до его царского величества. - Так вот, оно ка-а-ак! Слышь, Ванятко, будет тебе испытание!
   Но Ванятко его не слышал. Он с удивлением наблюдал движение в зале, которому не погнушался бы дать свое имя любой Броун.
   Сначала задние ряды, оттесненные более родовитыми и наглыми, сообразив какой шанс преподнесла им судьба, начали быстренько фильтроваться в двери. Затем и средние, заметив такое дело, стали подвигаться к выходу. А там и передние, самые гордые, вдруг поняли, что рискуют отстать и остаться на бобах.
   - Слышь, Ванятко! - вывел его из созерцательного ступора веселый голос.
   - А? - оглянулся он и увидел рядом парня-скомороха.
   - Ты, Вань, грамоте-то хорошо обучен? Писать умеешь?
   - Умею! - удивился царевич.
   - Вот и я умею, - удовлетворенно кивнул парень. - А потому, хочу спросить тебя, как писатель писателя...
   - Ну-ну?.. - заинтересовался Иванушка.
   - ...Ты лук-то натянуть сможешь? - и с жалостью посмотрел на перекошенное внезапной задумчивостью Иванушкино лицо.
   "Да, - думал в это время Иван-царевич, - Как говорил Гарри, это будет вторая часть Шантоньского балета".
  
   Иванушка вышел на середину обширного царского двора и совершенно искренне повязал себе на глаза спонсированный царицей-матушкой платок. Глаза б его этого безобразия не видели!.. Затем, он наложил именную царскую стрелу с оперением из перьев жар-птицы и попытался сосредоточиться на задаче. "Главное, натянуть лук... главное, натянуть лук..." - повторял он как заклинание. В принципе, они с Серым стрельбу из лука проходили... Серый как раз только удовлетворился результатом Иванушкиных "натягиваний" да "прикладываний" и впервые милостиво разрешил: "Можешь отпустить!". По сложившейся уже традиции стрелу они так и не нашли. А потом закрутилось, завертелось, и в их шальном путешествии стало не до учебы. И теперь за это придется краснеть, а то и расплачиваться всю жизнь. Иванушка вдохнул поглубже и потянул тетиву.
   - Рррано! - хрипло каркнула ему в ухо сама Судьба.
   Судьбою, точнее ее полномочным представителем, работал сегодня знаменитый среди волхвов предсказатель будущего Ворон Воронович, он же - известный всей лукоморской детворе говорящий ворон Каркуша из царского зверинца.
   Лет двести назад ворон был принесен в дар очередному лукоморскому правителю послами Великой Ирокинды. С тех пор, об Ирокинде никто больше ничего не слышал, а Каркуша освоился, выучил лукоморский и стал незаменимым "собеседником" всех посетителей зверинца. И всё бы ничего, но как-то проходивший мимо волхв вместо обычного "сам - дурррак!", услышал в ответ: "Уберри грррабли!", а зайдя за угол, был внезапно поражен вышеназванным садовым инструментом, подло оставленным посреди дорожки. Так простой Каркуша стал вещуном Вороновичем.
   А там уж никто не удивился, когда однажды посол Шат-аль-Шейха потребовал пригласить на прием в качестве переводчика "эту просвещенную птицу", потому что намедни "уже имел счастье познать цветы её красноречия на чистом, как родник языке поэтов и мудрецов, а ваш толмач лыка не вяжет!". И Каркуша стал завсегдатаем царских приемов, удивляя иноземных гостей "точностью мысли" и "чистотой произношения".
   Но и это не стало венцом его карьеры. Ибо после очередного буйно проведенного заседания Думы, царь-батюшка Симеон, решил в сердцах подготовить тупоголовому боярству замену и стал зачитывать ворону выдержки из валявшейся в кабинете без дела забугорной книжицы с непроизносимым названием "Парламентаризм". Подарок шаньтонского посла пришелся как нельзя кстати и Каркуша уже радовал царя заковыристыми выражениями, способными вогнать в ступор самого разудалого боярина.
   Сейчас Вещий Ворон важно восседал на специальном столбике рядом с Иваном и при этом, совсем по-каркушенски чухался под крылом. У крыльца за поспешно изготовленным забором разместилась комиссия по приемке Ивановых стрельб: выборные бояре из самых авторитетных, царь с царицею и затесавшийся по причине "а куда его деть" скоморох. Вся войсковая элита Лукоморья маялась сейчас в оцеплении. Город вокруг дворца был на полет стрелы очищен от праздно шатающейся публики, а жителям окрестных домов строго-настрого, под страхом "стрелой в глаз" и "бердышом в лоб" приказано сидеть дома за закрытыми ставнями и носа не показывать наружу. Видимо, по этой причине все окрестные жители торчали в окнах, а дальние сидели на крышах. По опустевшим улицам патрулями бродили стайки жаждущих замужества девиц и увязавшихся за ними дворовых собак, старательно соблюдая новые правила перемещения по городу - "Бойся! Сторона опасная при обстреле!". Все ждали: девушки - своего царевича, дружинники - приказа, жители - зрелища, собаки - за компанию.
   И никто не обратил внимания на богато убранную повозку в сопровождении конных дружинников, въехавшую в городские ворота.
   - Лесогорского царства... - начал один из дружинников, но на него махнули рукой, буркнули: "Проходи, не задерживай" и дальше уставились куда-то в направлении городского центра. Дружинник пожал плечами и тронул коня. За ним тронулась и повозка.
   - Чего это они тут удумали? - удивлялся, выглядывая в окошко повозки человек, которому любой горожанин, доведись встретить на улице, поклонился бы как боярину, а любой боярин, столкнувшись в думных словопрениях, постарался бы напомнить, кто здесь родовитый, а кто так - "шибко умный". И оба были бы правы, потому что думный дьяк Никанор Поликарпович был достаточно образован и умен, чтобы управлять державой, но не достаточно родовит, чтобы ему это позволили делать.
   - Праздник? Так зачем дружинники оружные... Война? Так чего все на крышах сидят, аки горобцы весенние... Странный народ!
   - Одно слово - Мухоморье! - буркнула сидящая рядом девушка, такая же странная, как и ее спутник. Парадно-выходной сарафан легко бы позволил ей назваться хоть боярышней, хоть царской дочкой. Зато злость, с которой она одергивала дорогое сукно, расшитое заморскими птицами, "деревянная" спина, с которой она восседала на мягких подушках, злая безнадега в серых очах... Короче, ни сторонний наблюдатель, ни сама царевна Лесогорская Серафима не смогли бы объяснить, что она тут делает - и в повозке, и во всем этом городе.
   - Лукоморье, Серафимушка, - мягко поправил нетипичный боярин. - Мы же погостить едем, так будь умницей.
   - Ладно, дядь Никанор, - легко согласилась та, - Лукополье, так Лукополье...
   - Сима, Симочка, Си-муш-ка! - горестно покачал головой "дядя", словно продолжая надоевший уже разговор. - Окстись уже!
   - В прямом или екзистенциальном смысле? - въедливо поинтересовалась Сима.
   Никанор Поликарпыч внимательно посмотрел в хмурые царевнены очи и покачал головой:
   - Надо же, слов нахваталась... ирония появилась... С кем же это ты пропадала, девонька, что уж две недели как тетива натянута - того гляди выстрелишь?
   Серафимины ресницы дрогнули.
   - А не трожте, не выстрелю, - буркнула она, отводя взгляд, но скрыть от наставника свое замешательство ей не удалось.
   - Все-таки я прав, - констатировал он с понимающей улыбкой, но тут же строго добавил: - Но! Батюшка приказал - значит надо! Не все же девице с братовьями в войнушки махаться.
   - Все равно сбегу, - мрачно пообещала царевна.
   - Эт вряд ли, сестренка! - весело встрял в разговор один из дружинников, прямо с седла заглянув в окошко, и хитро подмигнул сестричке (младшенькой и горячо любимой всеми двадцатью своими братьями), на что та немедленно скорчила братцу "фунт презрения", усиленный розовым язычком.
   - Вот! - веско подытожил Никанор Поликарпович. - Пора тебе, Симушка, так сказать, приобщиться и проникнуться высотами духа человецыя, кои вельми чудны и удивительны в крае нашем. А боле всего - в стольном Лукоморске.
   - Да что я в этом... вашем... Лук-морковске не видела?! - взорвалась вдруг Серафима с отчаянием, словно все беды ее на этом "овощехранилище" и сошлись.
   - Так, поди, ничего и не видела! - Никанор Поликарпыч стерпел "лук-морковск", но за родную культуру обиделся. - Знаешь ты, к примеру, что есть тут домик-дворец легендарного первого князя Лукоморья Ще?ка Красного.
   - Румяного... - не глядя уточнила Серафима, чем озадачила своего наставника.
   - Почему?
   - Если "щек" красный, то говорят - "румяный"... А вот интересно, брат-близнец у него был?
   - Что?.. А... О-о-о!.. - восхитился "дядя" и хитро прищурился: - А как ты догадалась?
   - Я пошутила, - пробурчала царевна, снова уходя в себя, и уныло подумала, что про князя Носа Сизого и сестру их Губушку Раскатанную лучше не спрашивать - вдруг и такие найдутся... в Нени Чупецкой.
   - ...Так вот, - продолжил экскурсию Никанор Поликарпович - Этот домик символизирует простоту и близость к народу наших первых правителей. Он настолько мал, что его пришлось заключить в башню, чтобы обратить внимание горожан и гостей.
   Серафима только фыркнула.
   - А есть еще Золотые Ворота...
   - Прямо, золотые?.. - потухшие глаза царевны вдруг загорелись неподдельным интересом - и не то чтобы украсть, а так... отломить на память...
   - Ну... Были когда-то.
   - А ща-а-ас?..
   - А сейчас их заключили в башню, в окна которой можно обозреть сие монументальное сооружение, являющее миру величие нашей древней культуры.
   - Ворота?.. В башню?.. - скептически скривилась царевна.
   - Ну... все, что осталось, - смущенно признал ее наставник.
   - Я так и думала...
   - А еще есть Никитчин взвоз, где проживал известный купец Никитич. Он первый из соотечественников ходил за три моря в саму Вишакхапатнаму...
   - Ку-да-а?!..
   - Гхм... ну, это сразу за Бхайпуристаном... Так вот, дом его знаменит не только заморскими диковинками, но и тем, что в нем бывали чуть не все великие люди эпохи - и наши, и приезжие. О чем свидетельствуют записи на специальной гостевой стене.
   - Но их мы посмотреть тоже не сможем, - изобразила сожаление Серафима.
   - Отчего же? - искренне удивился Никанор Поликарпович.
   - Дом то старинный, обветшал поди. Наверняка его как раз сейчас заключают в башню.
   - А как ты догадалась?!
   И, как всегда, кто над кем подшутил осталось загадкой, но на всякий случай Серафима решила про башни с заключенными в них воротами и дворцами местных не расспрашивать. Во избежание!
  
   Неожиданно повозка остановилась. Дорогу преградила "рогатка", за которой скучали двое стражников в полном боевом облачении. Может их появление на пустынной улице и насторожило бы гостей (а не смута ли какая в царстве?!), но впечатление от грозной заставы портили закинутые за спину круглые щиты. Потому что они были не просто закинуты, а надеты на голову, прямо на острые шишаки шлемов. Это немедленно вызвало гыгыканье приезжих царевичей:
   - А послушай, брат мой Гуня, чего это лукоморцы щиты на головах носят?
   - А это они от голубей, брат мой Свиря. В Лукоморье-то все сильно могучие - и богатыри, и голуби.
   - Хорошо, коровы не летают...
   - Поворачивай! Не велено!.. - скучающим, словно в сотый раз, голосом объявил одни из заставщиков - молодой, плечистый, с черными кудрями до плеч. Второй, постарше, с морщинистым, темным от загара лицом, вообще не удостоил подъехавших взгляда.
   - Да как же, брат мой Свиря, не летают... - продолжали изгаляться приезжие, - Лукоморские, они завсегда осенью на юг тянутся.
   - А я-то думаю, что за "курлы-мурлы" в небе!
   - Косяком пошли...
   - Так может и не ехать далее, до зимы подождать? А, служивые? - обратился Свиря (вообще-то, названный отцом с матерью Свияродом) к заставщикам. - Скоро ли у коров ваших перелет-то закончиться?
   Старый воин только рот покривил в ухмылке, а молодой обиделся:
   - Плохо понимаешь, да?! Говорил, сюда не ходи, да?! Стрела в башка попадет, совсем мертвый хочешь, да? - разгорячился он.
   Оба всадника обменялись ухмылками и повернули к повозке.
   - Никанор Поликарпыч! Не пущают нас дале, - доложил Гуня, известный так же в лесогорских столицах под именем царевича Гунниамира (но, услышав это имя, сам царевич вряд ли подумал бы, что это - его).
   - Так что у них случилось, ты узнал?
   - Да у них, у чигов лукоморских, разве узнаешь... Стреляют чего-то...
   - Ох-хо-хох... Ладно, поворачиваем.
   Стражники проводили взглядами втягивающийся в переулок почет.
   - Понаехали, да?.. - буркнул молодой вслед помахавшим им конским хвостам.
   - От, чуни лесогорские... - то ли осуждающе, то ли восхищенно покачал головой старый.
   Повозка тем временем завернула в ближайший постоялый двор, такой же вымерший, как и улица. Возница резво соскочил с козел и помчался выяснять условия содержания подопечного ему транспорта, а братья-царевичи, обнаружив весь персонал во главе с хозяином на крыше, недолго думая, взялись устраиваться самостоятельно.
   Из повозки выбрались пассажиры.
   - Ох, чует мое сердце, сидеть нам тут долго, - пожаловался Никанор Поликарпович. - И спросить не у кого.
   - А, ну тогда я пошла, - объявила Серафима и деловито направилась к воротам.
   - Куда?!
   - На разведку, дядь Никанор!
   - Серафима, стой! Сима, не смей!.. - забеспокоился дьяк, выглядывая куда-то запропастившихся царевичей. - В город - только с братом!
   - Зачем? - девушка остановилась и скептически посмотрела на "дядю".
   - Ну как, зачем... Ну, нельзя же девице одной... Гуня! - окликнул он появившегося с переметными сумами через плечо царевича. - Ты слышал, Серафима направляется в город. Ты идешь с нею!
   - Зачем? - остановился Гуня и даже нахмурил брови, словно пытаясь решить неразрешимую загадку.
   - Ну как, зачем?! - в отчаянии воскликнул Никанор Поликарпович и попытался, за неимением посоха - чтоб постучать по лбу, хоть глазами застращать: - В город!.. Одна!.. - продолжал усиленно намекать он, однако встретил в лице представителя царской семьи глубокое непонимание.
   - И чего?.. - царевич изобразил умственные потуги и вдруг просиял догадкой, как ясно солнышко: - А-а-а! Так то не страшно, Никанор Поликарпыч. Сенечка у нас девушка добрая, больше двух за раз не обидит. Да они и сами все - вона! - попрятались. Так что пусть идет, - "разрешил" он, взял сумки и пошел дальше, на ходу подмигнув Серафиме. Лицо той, и так не блиставшее нежностью, расплылось в такой хищной ухмылке, увидев которую, местные обидчики одинокой девушки должны были бы просидеть на крышах до вечера, а лучше - до ее отъезда.
   - А ежели сбежит?! - прорвало дьяка на открытый текст.
   - Пойма-а-аем, не впервой, - не оглядываясь заверил тот.
   И так обыденно это прозвучало, что Серафимины тайные надежды угасли до лучших времен. Потому что своего инструктора по поискам и разведке она знала и на стене почета "Ими гордиться дружина" пока не числилась.
   Никанор Поликарпович осуждающе посмотрел вслед царевичу, укоризненно - на Серафиму и... только рукой махнул:
   - Иди уж, непоседа... Но, смотри!..
  
   Больше всего Серафиме хотелось прямо сейчас рвануть как можно дальше от всего этого Лукоморья, но делать она этого не стала. И вовсе не из-за братьев (ну поймали бы, ну отшлепали, вместе бы потом и посмеялись), а просто жалко было милейшего дядьку Поликарпыча, который и так уже нервный тик заработал от ее похождений да от царских выговоров (со страшной угрозой занесения в личную летопись). Ну и конечно, где-то в глубинах души, в таких, что и сама бы не призналась в их наличии, хотелось хоть одним глазком взглянуть... хоть краем уха услышать... хоть кончиком пальца коснуться... Хотя, чего уж греха таить, больше всего хотелось никакими не ушками и пальчиками, а сразу - кулаком, и желательно по лбу... Так что, додумывать эту, хоть и заманчивую, но уж больно крамольную мысль она не стала, а решительно занялась делом.
   На охраняемую территорию Серафима собралась проникнуть по-любому. Но по какому "любому", так и не придумала. Из умных мыслей голове крутилось только "пустите дяденьки, коза потерялась", которое, по понятным причинам, было ни в тын, ни в ворота. В конце концов, она постановила: "Пусть первые заговорят, а там посмотрим" и пошла напролом.
   И прошла!..
   На нее оценивающе посмотрели, ее проводили взглядами, ей вслед поцокали языком, но без слова пропустили туда, куда под страхом нечаянного смертоубийства не проехала даже посольская повозка! Но еще удивительней оказалось то, что там, где это смертоубийство намечалось, в одиночку и стайками шлялись такие же, как она девицы. Все нарядные, все нарумяненные, но слишком уж серьезные и неприветливые. И все напряженно смотрели на небо. Когда не смотрели друг на друга.
   Стоило Серафиме примоститься под стенкой, чтобы подождать вместе со всеми событий, как ее тут же окликнули.
   - Эй, коза! - "вежливо" поинтересовалась расфуфыренная рослая девица. - Чё встала, здесь наше место!
   За ее спиной немедленно образовалась группа поддержки - около десятка таких же наряженных и не менее враждебных товарок. Раньше это Сеньку бы не остановило. Но то было раньше и не в гостях. В гостях нужно вести себя прилично. Серафима даже считать до десяти не стала, просто мысленно произнесла универсальную формулу психологической разгрузки - "сама такая" и так же вежливо ответила:
   - Да очень надо, щас уйду!.. А за чем стоим, хозяева?
   - Ты дурочку-то не клей! Вали отсюда! - гостеприимно предложили ей.
   Вовремя вспомнив, что больше двух она сегодня не бьет, Серафима, скрипя сердцем, согласилась:
   - Гут. Пойдём дальше...
   Никанор Поликарпыч ею бы гордился.
   Поговорить не удалось ни у следующей стенки, ни через одну. Под каждой или дежурили, или бдительно выскакивали из засады, словно всполошенные куропатки из гнезда, решительно не расположенные к общению девичьи банды, поделившие окрестности дворца таким вот квадратно-гнездовым способом. Сенька шарахалась от забора к забору, которые чем дале становились всё выше и глуше, и от одних негостеприимных хозяев к другим, под стать заборам - всё более надменным и неласковым. Она уже с трудом удерживала себя в рамках международного этикета, когда очередным "вас здесь не стояло!" была вытолкнута на середину небольшой площади. Окружившие её ограды, ставшие совсем уж монументальными, сами по себе говорили, что здесь ей будут нерады. Но только Серафима, пыша гневом, будто еще не изобретённый паровоз - паром, попыталась двинуться дальше, как едва не навернулась через что-то большое и мягкое, тяжело завозившееся под ногами. И всё Сенькино раздражение досталось толстой благодушной хрюшке, самодовольно разлёгшейся на краю то ли давно нечищеного пруда, то ли недостроенного фонтана.
   - А чтоб тебя! - Сенька от души пнула свинью и та, недовольно всхрюкнув, вскочила и испуганной трусцой убралась с дороги.
   - Да что ж такое!!! - глянула царевна под ноги и обнаружила, что уже заметно вляпалась сафьяновыми сапожками в лукоморское "гостеприимство".
   - НУ ВСЁ!.. - решила она и начала озираться, с целью "убить-зарезать" любого, кто попадется на глаза.
   И судьба щедро отозвалась на ее мольбы.
   Из-за ограды слева вдруг раздались возгласы и вскрики. Калитка ее внезапно распахнулась и вместе с обрывком фразы "Штой! Карамельку-то!..", оттуда вылетела, как ветром гонимая - угадайте кто?.. Ну конечно же - очередная красна девица! Только на этот раз действительно красная и вдохновенно расхристанная. Она пробежала по инерции несколько шагов и обернулась.
   - И не уговаривайте! - выпалила она в калитку и мечтательно вознесла очи горе. - Это он, я знаю! Я его во сне видела!
   - Шо? По вешне видела? - показалась следом старушка, по виду боярыня. - Шо-то ты, Ларишка, заговариваешя. Шъешь лушше карамельку...
   - Не хочу я ваших карамелек, бабушка! - гордо отрезала девица.
   - Ну, не хошешь, как хошешь. Тогда шъешь прянишка!
   - Бабуль, какого пряничка!!! Как вы не понимаете, это же будет как в "Огненном снеге любви" - ЕГО стрела и МОЕ сердце!
   - Да будет, будет шердитшя, коль ты по кумполу щаш полушишь!
   - Ну и пускай!..
   "Что за шум, а драки нет..." - успела подумать Сенька, когда с другой стороны площади с грохотом распахнулась уже не калитка, а целая створка ворот и в нее вывалилась - кто?.. Правильно - красна девица! Красная, злая и взопревшая.
   - Не пойду за нелюбого!!!- взвизгнула она и бросилась обратно к воротам. - Папенька! Маменька! Как вы можете?!..
   Но папенька с маменькой грудью встали на защиту дочериного счастья.
   - Не пущу!
   - Будешь венчаться! Я сказал!
   Неразумная дщерь была поймана и развернута лицом в счастливое будущее.
   - Давай, Аринушка! Не противься, Аринушка!
   - НИ-ЗА-ЧТО! - брыкалась Арина, как конь ретивый, но супротив отца с матерью ничего поделать не могла и шаг за шагом проигрывала в неравной борьбе.
   - Да стой же ты, бестолковая! Лучше вверх гляди!
   - Не зевай! Когда еще царское звание с неба падать будет!
   - Сатрапы!
   - О тебе ж печемся! Гляди, вот и Лариска вышла, не дерется, не ерепенится...
   - Лариска?!!
   - Аришка?!!
   И хором, как по команде:
   - А чё это вы тут делаете?!!!
   "...Драки нет, но щас будет", - закончила свою мысль Серафима и поспешила уйти с направления главного удара, чтобы удобно обозреть намечающееся побоище.
   - Как вы смеете, - надулась возмущением Лариса, - тут, у нашего фонтана, устраивать свой безобразный "эль скандаль"?!
   - Маман! - огорошенная такой заявкой, наябедничала Арина. - Они наш пруд "своим фонтаном" обозвали!
   - А НУ ПОГОДЬ! - мамаша выдвинулась вперед, едва не опрокинув дочь. - Щас им, конюховым родичам пруд-то наш фонтаном и выйдет!
   - Сами вы - тыгыды... тыгыдым... тыгыдымым... - задохнулась возмущением Лариса.
   - Так их, Ларишка, так! - азартно подбодрила бабушка.
   - Коняки вы тыгыдымские - вот вы кто!
   - Ма-ма-а-ан!!!
   - Так их, Ларишка, так! Труворыши - они и есть...
   - Да что ж это, боярыня Серапея, деется! Да как у вашей Лариски язык-то повернется... Да мы, Коневы-Тыгыдычные, древнего боярского роду... - встрял было с нравоучением батюшка Арины, но трехсторонним звуковым ударом был вогнан обратно в створки ворот:
   - МОЛЧАЛ БЫ УЖ!!!
   А боярыня Конева-Тыгыдычная, вперив горящий взор в супротивницу, шагнула вперед:
   - Ну, Лариска, щас...
   ...И неожиданно споткнулась обо что-то большое и мягкое.
   - Хр-хрю!.. - взбрыкнулось у нее под ногами.
   - Т-ТЫ ЕЩЕ!.. - в сердцах наподдала она свинье, и та с испуганным хорканьем рванула вокруг своей любимой лужи, более известной в боярских кругах под названием "пруда-фонтана".
   - Но-но, тетенька Федосья... - забеспокоилась Лариса. - Дяденька Наум, скажите ей!.. - она испуганно попятилась и... едва не опрокинулась через что-то большое и мягкое. - АЙ!!!
   - ХРЮ!!! - возмутилась едва прилегшая перевести дыхание хрюшка и опять сорвалась с места.
   - Ну, щас тебе будет...
   - Маман!..
   - Бабушка!!!
   "Будет мокрута!" - душевно радовалась Серафима, занимаясь любимым делом, в смысле, наблюдая с безопасного расстояния высокородный "эль скандаль", готовый перерасти в простонародный мордобой.
   Неожиданно, от самой дальней ограды, скорее даже стены, ворота которой до сих пор не подавали признаков жизни, долетело хрипло-каркающее "Поррра! Поррра! Поррраду!.." и ссора на площади мгновенно замерла, оборвавшись буквально на полслове... чтобы через пару секунд разгореться с новой силой, но уже там - на подворье неизвестной Сеньке богатой усадьбы. Повисшую было благоговейную тишину прорезало заполошное карканье, крики, шум... и вдруг из-за стены взвилась в небо, оставляя за собой светящийся след, словно горящая огнём звезда.
   - АХ! - единодушно выдохнули все собравшиеся на площади.
   - Ёшеньки-моёшеньки!.. - прокомментировала Сенька, провожая, задравши голову, светящееся в вышине чудо.
   - Ёшки-моёшки... - забеспокоилась она, когда "звезда", издавая знакомый свист падающей стрелы, красивой дугой понеслась обратно к земле.
   - Йо!.. - успела сказать Сенька, прежде чем осознала, что пресловутая "звезда" метит исключительно в её макушку. Она испуганно шарахнулась назад, но... неожиданно запнулась и со всего размаху приземлилась на что-то большое и мягкое.
   - УИИИИ! - обиженно взвыла из-под неё вконец затолченная свинка, вывернулась и с паническим визгом понеслась вдаль. А в грязной луже, именуемой местной элитой то прудом, то фонтаном, осталась сидеть царевна лесогорская Серафима, оторопело глядя на вонзившуюся прямо перед нею тяжелую боевую стрелу.
  
   - Рано, рано два барана постучали в ворота... - передразнил Иван-царевич вещую птицу. - Чего ждем?!
   - Куворррума... - задумчиво проурчал ворон, переступил лапами и уставился одним глазом куда-то ввысь, вероятно, в незримое для простых смертных будущее.
   Иванушка тяжко вздохнул. Он уже раз пять раскаялся, что поддался на уговоры с этой глупой женитьбой. Одна "жена" от него уже сбежала, сделав его любовь посмешищем всего Лукоморска, хотя венчал их - и вполне законно (хоть и несколько неожиданно)! - нормальный человеческий калиф. А тут ему предлагают согласиться с выбором тупой (в прямом смысле) стрелы и глупой (в определенном смысле) птицы! "Ну ёшеньки-моёшеньки!" - сказал бы на его месте друг Серый и послал бы всех к ядреной бабушке. "Видимо, это судьба..." - сказал на своем месте Иванушка, и в который раз потянул тетиву. Та сорвалась и басовито завибрировала.
   - Стаккато, стаккато... Нрррравиться? - прокомментировал Каркуша его "музыкальные" упражнения и спокойно зашарудел в перьях, выщелкивая блох. Иванушка закатил под повязкой глаза.
   Нетерпение стали проявлять и в правительственной комиссии.
   - Да что его, птицу оглашенную слушать! - припомнил думские обиды боярин Порфирий.
   - Так ведь скоро у курей совета спрашивать начнем! - возбухтел боярин Никодим.
   Хотел царь Симеон ответить, что умнее таких бояр и куры, поди, советы дадут, но Ворон, к цареву удовольствию, и сам за себя постоял:
   - Ррразговорчики в заднем пррроходе! - проорал он, грозно взмахнув пару раз крыльями, потом уселся обратно и, уже спокойным тоном сообщил: - Говорррильник вырррублю.
   Царь покосился на бояр и захихикал в кулак, а Скоморох вообще сполз куда-то под стол и оттуда всхлипывал и всхрюкивал. Даже Иванушка улыбнулся, хотя ему было явно не до смеха. Только боярам каркушина выходка не понравилась.
   - Что ж за непотребство такое!
   - Доколе родовитые от птицы пустой поруганье терпеть будут?!
   - Смилуйся, царь-батюшка, - раздалось из-под стола плаксивым прошенническим голосом, - дай ты уже Вороновичу титул и поставь головою над боярством. Шоб хоть одна голова была, а не... это самое, что есть.
   Бояре возмущенно загалдели. Иванушка, в своей вынужденной слепоте, совсем было расслабился под их крики и вдруг над ухом, словно сигнал к бою, прозвучало хриплое:
   - ПОРРРА! ПОРРРА! Порррадуемся на свадебке!
   Иван-царевич вздрогнул.
   "Эх, Ванюша, полно спать, время дело исправлять!" - напомнил он себе и решительно натянул лук. - "Сейчас ка-а-ак..."
   - Каррраул! Каррраул! Прррицел, дуррра! - заполошным карканьем взорвалась перед ним темнота.
   "Ой, мамочки! Я что, в Каркушу нацелил?!" - понял Иван и испуганно крутанулся в другую сторону.
   - Ррратуйте! - шарахнуло оттуда. - Жизни лишают!
   - Ваня, левее бери! - тревожно прилетело от трибуны.
   Ванюша добросовестно взял левее.
   - Аррр!!! Пррропадаю!
   - Ванятко! Вправо, вправо!
   - Угррробят!!! Ар-аррр!!!
   - Выше!.. Ниже!.. Вправо!.. Влево!.. - пытались направлять с трибуны, но каждый раз, как по волшебству, оттуда раздавалось паническое:
   - Ррранят!.. Рррубят!.. Рррежут!.. - пока мечущийся в воздухе Каркуша не взмолился: - Рррегламент! Рррегламент!
   - Стой, где стоишь, бо тут ему и крышка!!!
   Иван-царевич так и сделал, но от обилия противоречивых целеуказаний голова его пошла кругом, он пошатнулся, взмахнул рукой и... с коротким "дзвеньк!" стрела ушла к облакам.
   Вмомент повязка была сорвана и яркая синева ударила по глазам. Но трассирующий след "огненного" оперения стрелы царевич увидел даже сквозь сожмуренные веки. Вот он почти пропал в вышине, вот появился вновь, стремительно возвращаясь, так что стало казаться, будто стрела упадет обратно во двор, вот обозначилась крутая дуга, уходящая куда-то в окрестности царского подворья. Все в нём собравшиеся, да что там они! - весь город, с крыш, со дворов, из окон заворожено провожали взглядом судьбоносную стрелу, пока она не ухнула за стену. Повисла секундная тишина - словно готовая сорваться лавина. Сорваться радостным воплем, приветственными криками, да хоть бранью... Что угодно готов был принять от своей тяжкой доли, смирившийся с нею Иванушка, но...
   ...Но не дикий отчаянный визг пораженной людским коварством свиньи.
   - Что?.. - ошарашено пролепетал он.
   - Что?.. - оглянулся царь-батюшка, и встретил такой же удивленный взгляд супруги.
   - Ух ты! - выдохнул скоморох с видом филина, которому внезапно включили свет.
   И тут царевич всё понял.
   Он покраснел, губы его задрожали от обиды, и Иванушка сделал то единственное, что еще могло спасти его от позора - рванулся к вороному подарку шаха, приготовленному для почетного выезда за невестой.
   - ВОРОТА! - гаркнул он стражникам и, мгновение спустя, черный вихрь в одну волшебно-лошадиную силу бешеным галопом вылетел со двора. А еще мгновение спустя в те же воротах не менее бурным вихрем ворвалась девушка со всклокоченными волосами, сбитым набок кокошником и в таком перемазанном сарафане, словно в грязи купалась. Очень злая девушка, о чем она не преминула сообщить собравшимся:
   - Убью!!! - гаркнула она на весь двор. - Найду и убью гада к ядреной бабушке! Какая зараза это сделала?!! - рычала девушка, угрожающе размахивая руками, словно уже рубила на кусочки виноватца. Она обвела тяжелым взглядом двор и тут вдруг заметила, что глаза всех окружающих - и группы богато убранных людей на ступеньках дворца, и появившейся изо всех щелей челяди, и набежавших сзади девиц вперемешку со стражниками - прикованы к ней. Даже не к ней, а к тому, чем она гневно потрясала перед собой - к зажатой в руке стреле, каждое перемещение которой они сопровождали такими разными - удивленными, завидующими и даже ненавидящими, - но одинаково оторопелыми взглядами.
   - Вы чего это? - настороженно поинтересовалась она и на всякий случай тоже оглядела свой трофей. И только теперь заметила выжженную на толстом древке надпись: "Лети с приветом, вернись с ответом. Лукоморье, дворец, лично в ру...". Дальше слова терялись в оперении стрелы, в котором вместо привычных серых переливались, словно огнем горя, длинные и до боли знакомые перья. "Не гусь..." - успела подумать Серафима, прежде чем звонкий голос весело сообщил на весь двор:
   - Ну всё, кирдык царевичу!
  
   - Я должна?!.. За него?!!.. Не-е-е!.. - испуганно закрутила головой Серафима, но вдруг кое-что вспомнила и добавила со злорадством: - И вообще, не имеете права - я не ваша подданная.
   Царь Симеон на трибуне беспомощно развел руками. Царица рядом с ним нахмурилась, что-то сосредоточенно обдумывая. Девицы за спинами боярской делегации, пытавшейся втолковать Сеньке ее права и обязанности, пискнули от радости и зашушукались, а в толпе зародилось и пошло гулять странное слово "перестреловка". Оно гуляло и ширилось, пока какой-то умник не задал резонный вопрос:
   - А стрелять-то кто будет?!
   - Так сама же пусть и стреляет, раз такое счастье привалило.
   - Правильно! Пускай стреляет!
   - Пусть теперь царевна стрелу пустит! - постановил боярин Порфирий и с этим решением двинул обратно, словно ледокол паковые льды раздвигая толпу своей могучей убранной в две шубы особой. За ним караваном судов пристроились выборные. А Серафима осталась с глазу на глаз с многочисленными, но неудачливыми претендентками на руку царевича Ивана, державшимися правда от нее на безопасном расстоянии.
   - Она?! Стрелу пустит?!! - дошло народное мнение до Арины Коневой-Тыгыдычной. - Так она нас всех поубивает!
   - И глазом не моргнет. Глянь, так и зыркает! - согласилась на почве общей ревности боярышня Лариса.
   - Ага! - подтвердила Сенька с мрачной ухмылкой. - Не промахнусь...
   Теперь уж возмущенно загалдело подпиравшее своих дочек боярство.
   - Не хочет замуж, тогда пускай вернет!..
   - Царевна чужая, так стрела-то наша! Чать, денег стоит!
   - Правильно, без лесогорских этих разберемся! Своя должна быть царевна, отечественная!
   Сенька, грязная и встопорщенная, как весенний воробей после лужи (а собственно, и после лужи), всё с большей опаской оглядывалась по сторонам и на всякий случай начала пятиться к воротам. Дорогу ей уступали... Пока. Но всё более нервными взглядами провожали ускользающее из рук "брачное обязательство".
   "Нет, ну только подумать! - кипела возмущением царевна, шаг за шагом отвоевывая путь на волю. - Такое мог учудить только один человек в мире. Чтоб собраться жениться на ком попало, а попасть именно в неё! Но ведь попал же! И что теперь? Отдать так запросто нежданно свалившееся "счастье"? Ну, Иван, ну царевич, встречу..."
   - Дорогая Серафима, - начал царь Симеон, но обнаружил, что не то что царевна, а и сам не слышит своего голоса в том галдеже, которое подняло неугомонное боярство. - Тиха-а! - попытался он навести прядок, но опять безуспешно. - Молчать!!! Всем молчать!!! Слушать!!! - царь даже ногой притопнул, от чего наспех сколоченная трибуна опасно закачалась, заставив царицу-матушку схватиться за перила.
   На этот раз во дворе повисла испуганная тишина. Царь удовлетворенно прокашлялся и продолжил мягким увещевательным тоном:
   - Послушай, Серафимушка! Мы понимаем, ты у нас случайно, знать не знала, ведать не ведала. Но раз уж ты никак не хочешь замуж за нашего Ивана, отдай стрелу и ступай с богом, а? - и он просительно уставился на царевну. Рядом с ним хмуро смотрела куда-то в сторону царица Ефросинья.
   - Не отдам! - заявила вдруг Сенька и, сама удивляясь своей решимости, подняла упрямый взгляд. На неё, как на полоумную уставилось несколько десятков пар глаз. И вдруг - показалось или нет? - в глазах царицы Ефросиньи мелькнуло облегчение, словно у той камень с души свалился. "О-о-о! Не одной мне Ванятка жалко..." - поняла Серафима и уже с чистой совестью заявила:
   - А не отдам! Вот Иван появиться, ему и верну.
   - Да она издевается! - выскочила вперед та самая рослая девица, что уже имела счастье избежать Сенькиного рукоприкладства. - Не хочет сама, силой заберем! - и решительно подступилась к царевне: - Отдай стрелу, зараза! Слышь, отдай, говорю!
   - З-з-забери... - процедила Серафиме, отступая спиной к створке ворот. Теперь отдать свою нечаянную добычу ее не заставил бы и Совет магов ВыШиМыШи. Из ревности, из вредности, из упрямства и просто, чтобы этой гадюке не спалось и с боку на бок ворочалось...
   - Э! А чего это тебе, Дарья?! - забеспокоилась Лариска и бросилась наперехват. - Он мне в любви обещался! Вот!
   - Когда?!
   - Вчера!
   - Врешь!
   - У него спроси! И если хочешь знать, стрелу царевич ко мне во двор пустил. Специально!
   - ЧТО?!! - удивились все участники конфликта, но если Серафима только подумала: "Этот увалень?! Во девка заливает!", то боярыня Конева-Тыгыдычная обиделась серьезно.
   - К тебе?!! - взвизгнула она, как гоночный автомобиль на старте. - Ах ты ж охальница! Ах ты ж... суфражистка!..
   - Профурсетка! - вставила из-за спины начитанная Арина.
   - Вот-вот, правильно, доченька!
   - Да сами вы... эманси-пе...тки!
   - ...патки!..
   - ...путки...
   - ...дутки...
   - Что - "дутки"?..
   - Штрела, говорю, дутки! Лешогоршкие уташшыли.
   - А права Серапеюшка! - опомнилась боярыня Варвара. - Мы меж себя собачимся, а стрелы-то нет! Айда, бабоньки, сувенир... сувирин...итет державы восстанавливать!
   - Чего?!
   - Бить будем!
   - Ато!
   - Но-но! - забеспокоилась Сенька, нащупывая рукоятку ножа в рукаве, и попыталась применить последнее средство из арсенала дипломатии: - Гость - лицо неприкосновенное!
   - Ну, щас мы тебя сделаем прикосновенным!.. - пообещали ей, и нож с чистой совестью перекочевал в руку:
   - Стоять!!!
   Возбужденные женщины приостановились, но быстро нашли выход:
   - Эй, мужчины! Куда вы смотрите?! На нас с ножиком кидаются!
   Мужчины, до того оторопело наблюдавшие "бабью склоку", приободрились и решительно приняли участие:
   - Стра-ажа-а!
   - Ну, ва-аще! - возмутилась Серафима, увидев проталкивающихся сквозь толпу стражников.
   - Симеонушка!..
   - Именем государя!.. - но дребезжащий голос царя потонул в угрожающем гуле рассерженного боярства:
   - Вяжи окаянную!.. Долой ахрессора!.. Так ее, так!..
   И вдруг всё это непотребство перекрыл рассерженный рык:
   - МОЛИСЬ, ЧЕРТИ!!! ЩАС РУБАТЬ НАЧНУ!
   - Гуня!!! - облегчение, с каким Сенька встретила появление брата, было не передать словами.
   - Оружье в землю! Работает дружина!
   - Свиря! Я туточки!
   - Э! Это мы - дружина! А вы кто такие?! - возмутились стражники появлению вооруженных и очень грозных чужаков.
   - Лесогорского царства царевичи!
   - Да хоть Сабрумайского! Чего раскомандовались?!
   - А того!..
   - Молча-а-ать!!! Всем молча-а-ать!!! Царя слушать!!! - прорвался наконец царский голос. - Я сказал, тиха-а-а!!!-кхы... кхы... Хиха ховорю!.. Кхы...
   Все обернулись и благоговейно замерли, дожидаясь когда царь-батюшка прочистит осипшее от крика горло, но было поздно - тот только сипел, хрипел и делал страшные глаза, пытаясь передать всеми доступными средствами свою царскую волю. Получалось плохо. Дружинники начали недоуменно переглядываться, причем с прибывшими царевичами, боярство - шушукаться, девицы - хищно поглядывать на Сенькин трофей. И неизвестно, чем бы дальше кончилось, но тут опять раздался незнакомый, но уверенный в своей правоте голос:
   - Ну что неясно-то? Царь Симеон повелеть изволят гостей лесогорских встречать-привечать, во дворец проводить, за стол усадить. А там, за чарочкой, и поговорить не грех! Я прав, царь-батюшка?
   Царь-батюшка только энергично затряс головой, подтверждая свой, наконец озвученный указ. А к Серафиме пробрался пожилой человек, одетый странно богато для того, чтобы вот так вежливо и обходительно протискиваться через взвинченную и настроенную на драку толпу.
   - Извините... Простите... Матушка-боярыня, не смею беспокоить, но где ваша дочь?!.. Ах, барышня, платье - выше всяких похвал, но такие сережки сейчас не носят!.. Молодой человек, оборона государства чуть левее... Спасибо! - вышел он наконец к виновнице смуты и участливо подхватил её за локоть: - Сима, Сима, Симушка!.. Я же тебя просил...
   - Ну дядь Никанор! Они первые!..
   - Ладно-ладно!.. - махнул свободной рукой Никанор Поликарпович и пристальней всмотрелся в оперение стрелы, которым его подопечная крутила в опасной близости от глаз. - Так. И что мы имеем с этой птицы... кхм... жар?
   - Дядь Никанор, они меня замуж хотели выдать! За царевича!
   - Ох ты, батюшки, изверги!.. А ты?..
   - А я не хо... мо... не знаю.
   - Правильно, куда торопиться... Сначала с батюшкой посоветуемся, потом...
   - А жених вообще сбежал!
   - От тебя?! Как увидел, так сбежал?! Надо же!..
   - Да ну вас!.. Он меня вообще не видел!
   - Ну, значит, повезло добру молодцу... Да и нам, кажется, пора отсюда...
   - А они стрелу хотели забрать!
   - Ну, вот и хорошо, вот и правильно... А мы пока потихонечку...
   - А я не отдала!
   - Почему? - теперь и дьяк удивился запутанной Сенькиной логике, но та подняла в ответ несчастные серые очи, и Никанор Поликарпович понял, что логика тут бессильна:
   - Ох, молодежь!.. Ну, значится, сделаем так, Серафима Евстигнеевна, побудем-ка мы теперь посольством, раз уж доехали. А чтоб стыдобы батюшке вашему не наделать, будете меня слушаться, как Господа Бога и Святую Варварку единовременно. И вас, молодые люди, - обернулся он к царевичам, - это тоже касаемо.
   Братья согласно закивали, мол - ка-а-анешна! а как же! - но обмануть думного дьяка не удалось.
   - А будете шутки шутить, посажу за чистописание!
   - Хи-хи... - не удержалась Сенька, глянув на испуганные лица богатырей-царевичей.
   - И вас тоже! - влетело ей за компанию. - А сейчас прошу за мной.
   Никанор Поликарпович приосанился, став как бы выше на целую голову, важно свел брови и двинулся вперед, прямо на окружающую толпу. Толпа волей-неволей расступилась и гости, превратившиеся в одночасье в полномочных послов дружественной (пока!) державы, прошествовали во дворец, сопровождаемые почетным караулом из оказавшихся кстати стражников и непечатными взглядами, оказавшимися не у дел боярышень.
  

-----------------

  
   Что оставалось бедному Иванушке? Только гнать коня, не разбирая дороги, в надежде расшибить бесталанну буйну голову о какой-нибудь булыжник милосердия.
   Что оставалось коню? Только выбирать дорогу посуше и поровнее, если уж всадник не в состоянии это сделать.
   Так пролетели они столичный тракт, распугивая селян и купеческие обозы, и достигли развилки с памятным еще по началу путешествия дорожным камнем. Но в отличие от того, первого раза, Иванушка не стал тратить время, чтобы прочитать "направления" и "пожелания", там написанные (хотя среди них появились и новые, отличавшиеся высоким штилем, что несомненно свидетельствовало о росте грамотности среди населения). Да он и не заметил его! Потому выбор направления с чистой совестью взял на себя конь. Надо ли удивляться, что волшебный уроженец жаркого Шат-аль-Шейха отдал предпочтение хоть и однообразно-чахлому, но вольному простору степи.
   А зря!
   Не знал житель пустынь и оазисов, что в холодном и неприветливом, на его взгляд, Лукоморье не дороги ведут людей, а люди протаптывают дороги. И конечная цель путешествия, перед сиюминутными погодой, настроением и просто не так квакнувшей из придорожной канавы лягушкой, играет здесь весьма второстепенную роль. Потому и вытянулась от удивления его горбоносая породистая морда, когда после получаса отчаянной скачки они влетели во всё тот же хмурый от предвечерних сумерек лес.
   Который чем далее, становился всё выше, темнее и дремучее, так что поневоле летящие, словно и не касаясь земли, копыта южного красавца-коня сбились с ритма и стали неуверенно об ту землю притормаживать. Наконец, даже Иван это заметил.
   - Что ж ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься? - усмехнулся он сквозь горечь душевных переживаний. Так непременно сказал бы по этому поводу королевич Елисей. А что сказал бы он сам - Иван-царевич? Какие героические слова смогла бы подобрать его бедная, набитая книжной чепухой головушка? Есть ли вообще хоть что-нибудь, что он совершил бы без помощи друга Серого, добрых волшебников, кого угодно, хоть...
   ...чёрта лысого?!!
   - Опаньки! - сказал внезапно выросший поперек дороги "лысый чёрт".
   "Ну, всё!!!" - подумал конь и дал по тормозам, взрыв копытами землю вперемежку с опавшей листвой.
   "Аб-хф..." - сам не понял, что подумал Иванушка, взлетая "ласточкой" над седлом, дорогой и лысой макушкой так внезапно появившегося большого и сильно мохнатого существа.
   Когда Иванушка пришел в себя, то сперва удивился, пытаясь понять, откуда именно он в себя пришел и зачем вообще выходил. Затем вспомнил, и пожалел, что так удачно подвернувшееся падение не закончило его мучения раз и навсегда. И приходиться начинать все сначала.
   И открыл глаза.
   Оказывается, он сидел, прислоненный к дереву, а перед ним, совершенно отдельно от хозяина, вертелся так и сяк, поворачиваясь то боком, то спиной, то изукрашенными полами его парадный кафтан. Едва Иванушка это уразумел, как сразу почувствовал, что на дворе не май-месяц.
   - Хороша обновка! - сообщил грубый голос и стало понятно, что кафтан вертится не сам, а с помощью некоего верзилы, который держит его в своих ручищах и разглядывает с видом сожаления на заросшем мрачной бородой лице под рогатым отряжским шлемом. Сожаление было особенно заметно на фоне его собственного латанного-перелатанного армяка. - Жаль, не по плечу.
   - А ты, Пыря, так бы и напялил... - сказал другой голос, и Иванушка увидел того самого "лысого черта". Который оказался всего лишь мужиком, ниже и кряжистей своего товарища, но зато одетого в медвежью шубу. Мужик пытался совладать с Иванушкиным скакуном, который бил копытом, мотал головой, и вообще активно возражал против смены хозяина.
   - А ты, Жила, так бы и в седло вскОчил! - ухмыльнулся в редкие зубы верзила.
   - Тпру! Не балуй! - Жила увернулся от конских зубов и перехватил таки поводья. - Много ты понимаешь! Такого красавца в поводу водить, и то князем будешь. Ты глянь-глянь, очи-то яхонтом горят! Атаману покажем, удавиться, гы-гы... Ну пошли, что ль?
   - Эх жаль, маловато вещичек барин взял.
   - Да куда еще! Один конь такой полцарства стоит.
   - Так коня-то Хорек заберет, а нам что останется?
   - А ты бляшек со сбруи посрезай...
   - Так-ить видно будет! А атаман спросит...
   - И то, правда...
   Так, мирно беседуя и сокрушаясь о своём разбойничьем, они углубились в лес по какой-то заметной лишь им тропке, уводя и унося последнее Иванушкино достояние. И так Иванушке это обидно стало, что на глаза непрошено навернулись слезы.
   - Стойте! Вы не имеете права! - попытался он встать и выпрямиться со всемозможным достоинством. И сейчас же обнаружил, что сапоги с него тоже сняли. Но это ничего не меняло. - Немедленно отдайте мои вещи!
   Разбойнички остановились, повернулись и переглянулись, словно не веря своим ушам.
   - Ты это слышал, Пыря?
   - Дык, рядом же стоял...
   - Вот и я думаю, не ослышался ли?
   - Так может человек спросить чего хотел?
   - Как домой попасть? - удивился Жила и обернулся к Ивану: - Так ты это, мил-человек, не стой, замерзнешь ведь. Ты ножками-то ходи... туда ходи. Там тебе добрые люди...
   - Вы не поняли! Немедленно отдайте мои вещи... и коня тоже!
   Разбойники опять переглянулись, развели руками, мол, что ж поделать, и вернулись обратно на дорогу. Они не торопясь привязали повод за ветку, закинули кафтан с сапогами на куст и уверенной вальцой направились к царевичу. На душе Иванушки стало муторно. Кто-то, сильно похожий на друга Серого, покрутил у его виска воображаемым пальцем. Но другой - румяный, осанистый, из порядком подзабытого книжного прошлого - только ободряюще похлопал по плечу. Впрочем, советов ни того, ни другого Иванушке уже не требовалось - помирать так с музыкой! Не с коня свалиться, так хоть в честной драке (ага, голыми руками-то - захватить с собой хоть какое оружие не догадался ведь!..) отдать богу душу. Королевич Елисей был бы мною доволен. А Серый?.. а маменька?.. а Елена? Интересно, всплакнет хоть?.. пожалеет?.. Она еще пожалеет!
   - Это мой конь! - упрямо повторил Иванушка и сжал кулаки.
   Ничуть не испуганные разбойники остановились перед ним, оглядывая царевича с удивленным сожалением.
   - Надо же, каковы есть люди до чужого добра жадные... - покачал импозантной лысиной Жила.
   - Ни себе, ни людям! - "боднул" воздух рогами своего шлема Пыря.
   - Мы тут стараемся, делим, всё честь по чести, по совести...
   "Где-то я это уже слышал..." - подумал Иванушка, но вслух пробурчал упрямо:
   - Где ж по совести, это же и так моё!
   - Нет, не твое, мил-человек, и не моё. Это уже атамана нашего Хорька, чтоб ему сто лет здравствовать, - терпеливо пояснил мохнатый Жила.
   "Нет, я определенно где-то это слышал..." - снова удивился царевич, но от прав своих не отступился.
   - А справедливость-то в чем?!
   - Так ведь, подняли, усадили, коня изловили...
   - Вы еще "раздели" добавьте...
   - Раздели, - с готовностью подхватил Жила, - так не прибили же!
   - Добрые мы! - добавил рогатый Пыря.
   - Ссс-пасибо... - Иванушка почувствовал, что его суицидно-героический план под напором вежливости странных разбойников рушится на корню.
   - Но ежели барин так уж хочет... - Пыря как бы нехотя потянул с пояса, болтающийся там на цепи устрашающего вида кистень. - То завсегда рады помочь...
   Сердце Иванушки ёкнуло то ли от страха, то ли от радости, что вот она сбывается - мечта идиота!
   - ...за отдельную плату, - докончил Жила, и царевича снова стало охватывать тягучее унылое чувство безысходности - подвигов сегодня не будет.
   Разбойнички ждали, помахивая кистенем, и с надеждой глядели на царевича, мол, не завалялось ли что. Иванушку даже совесть кольнула, но будучи босым и полураздетым, ему было сложно предложить что-либо взамен. С отчаяния закралась крамольная мысль, а не соврать ли про клад, зарытый где-нибудь подальше отсюда, чтоб не взбрело в голову ушлым работникам ножа и кистеня сначала проверить. Но царевич не то что отбросить её, даже додумать до конца не успел. Потому что за спинами лиходеев раздался по детски звонкий нахальный голос:
   - Эй вы, монстеры-охлобомстеры! А ну, губни бугнявые, валите отседова, а то рога поотшибаю!
   "Монстеры" и "губни" испуганно замерли. Потом медленно обернулись и дружно выдохнули с облегчением. На тропинке стоял пацанёнок лет десяти-одиннадцати и бесстрашно рассматривал их, уперев руки в боки.
   - Дитятко, ты чей?! - поневоле сладеньким тоном поинтересовался Жила.
   - Ильковичи мы, - с достоинством представился малОй.
   - И сколько же вас?.. - разбойник украдкой огляделся по сторонам.
   - Нас-то? Один я такой, - важно ответил пацанчик.
   - Что и братьев нету? - уточнили на всякий случай Пыря.
   - А нету, - отмахнулся малец.
   - И тятьки с мамкой нет? - уже смелее спросил Жила.
   - Не, нетути. Сирота я! - с гордостью сообщило дитя.
   - Ну и пшёл отсюда! Раскричался тут!.. - окончательно успокоились разбойники.
   - ДЕ-ДУШ-КА!
   - Иду, Митенька, иду маленький! - прозвучало из леса и, к удивлению разбойников, на дорогу выбрался высоченный кряжистый старик с лукошком в одной руке и посохом в другой. Впрочем, старик оказался один.
   - Шо сталося?
   - Дед, а дед! Я монстеров поймал, - внучок ткнул пальцем в оторопевших разбойников, - Только они меня обижают!
   - Эти что ль? - старик с неторопливой грацией бульдозера направился к ним. Разбойнички, хоть и не видели особой опасности, но забеспокоились:
   - Эй, не балуй! Не трожь, порежу!
   Старик не обратил на их предостерегающие возгласы никакого внимания. Его длинные ручищи уронили посох с лукошком и ухватили разбойников за шивороты, не смотря на грозные взмахи ножа и кистеня. Не успев даже как следует испугаться, теряя по ходу орудия самообороны, работники большой дороги вознеслись в воздух, бесцельно болтая руками и ногами.
   - Итить!.. Кудыть!.. Наить!.. - от неожиданности в их вокабулярном запасе остались одни междометия.
   - Вы пошто-о сироту оби-и-идели? - ласково поинтересовался старик, казалось, без особого труда заглядывая в ИХ глаза на высоте СВОЕГО роста.
   - Сироту?! Мы?!! Не-е-е!!! Никода!.. Нивжисть!.. - затряслись разбойнички, словно всю жизнь тут только грибочки собирали.
   - Пра-а-авильно! - одобрил старик. - Не на-а-адо сироту обижать...
   - Дед, а дед! - подёргал того за холщевые штаны внучок. - Дай хоть пенделя дам?
   - Ну, пошто уж... Пускай себе идут с богом, - задумчиво произнёс старик и выпустил разбойников.
   Те кулями повалились на землю, но быстро подхватились и дали дёру, даже не вспомнив про добычу и оброненное оружие. Пацан все же успел наподдать чуть замешкавшемуся Пыре и, вполне удовлетворенный, обернулся к Ивану.
   - А ты кто будешь? - деловито осведомился он. - Не монстер?
   - Иван я, - признался Иванушка и со вздохом добавил: - Царевичи мы.
   МалОй уставился на Иванушку, мгновение изучал его, как редкостную породу "залетных царевичей" в своем лесу, и вдруг завопил, дергая старика за ту же многострадальную штанину:
   - Деда, это же Иван! Царевич! Тот самый!
   "И старика этого где-то видел... Сговорились они все, что ли?.."
   Но тут старик со всего своего великанского роста бухнулся перед Иванушкой на колени:
   - Спаситель наш! Век не забуду!
   - Уррра!!! Дедушка Назар, мы Ивана поймали!!!
   Дедушка Назар?.. Дед Назар?!!
   ЭТОГО ЕЩЕ НЕ ХВАТАЛО!!!
  
   Всё оказалось не так плохо. Хотя конь не стал дожидаться окончания разборок и рванул обратно по знакомой ему дороге. Да и стемнело уже окончательно, так что пришлось заночевать в лесу. Но дед с мальцом быстренько утешили Ивана его же собственными сапогами и кафтаном, а там и костер развели да лапника натаскали. Так что пока Иванушка пребывал в горести и унынии, на огне уж поспели грибочки, тщательно и даже любовно отобранные дедом Назаром из корзинки, очищенные разбойничьим ножиком, нанизанные на прутики и переданные для жарки малОму. Какими бы черными не были мысли царевича, но запах от костра распространился такой, что проник даже сквозь бездну его отчаяния.
   "Всё равно есть не буду!" - упрямо восстала Иванова гордость.
   "Бу-у-удешь... бу-бу-бу-будешь..." - уверенно ответил ей желудок, которому обещано-то было свадебный пир, а реально даже завтрака не досталось. И больше верить обещаниям он был не намерен.
   - Чё пригорюнился, царевич, на-тко откушай! - сунул Митька прямо в руки, исходящий ароматами прутик со стеблем дикого лука на закуску. - Звиняй, окромя грибов ничего нету. Кабы не ты, уже бы дома были.
   "Так я еще и виноват?! Очень надо было!.." - немедленно воспряла гордость.
   "Вот ведь... люди целый день собирали, а всё мне скормят..." - подступила с другого боку совесть.
   "Ну, раз такие честные, то и худейте, а я жрать пошел!" - объявил желудок, и Иванушка, к собственному удивлению, обнаружил, что уже вовсю жует аппетитно похрустывающие комочки. - "Эх, была не была!" - и он потянулся за новой порцией.
   - Ку-у-ушай, ку-ушай, благодетель ты наш, - дед Назар глядел, будто мёдом мазал. - Вот не чаяли... вот радость-то! А то всё ждали, надеялись после тогво-то случАю...
   А вот этого ему говорить не стоило. Иванушкина совесть, как вода в половодье захлестнула его с головой, смыв без остатка все остальные чувства. Он смутился, поперхнулся, закашлялся и отчаянно покраснел:
   - Ой, да... конечно... извините... я не хотел... я думал он настоящий... а это вы... Поверьте, я бы никогда так не сделал, если бы знал...
   - Да бог с тобой, царевич! Кабы не ты, пребывал бы в темени, аки слепец. А теперя!.. Солнышко восходит - радуюсь, травка зеленеет - тешуся. Людей добрых стрену - здоровечка пожелаю...
   Иванушка даже как-то растерялся. Эффект от молодецкого удара - рукояткой в лоб он представлял себе иначе. Но всё равно было приятно. И помимо воли, представилась картина будто бы из собственного его будущего: светлая горница, белый халат, разбойник со зверской рожей, привязанный в кресле... Иванушка выбирает врачевательский инструмент, взвешивает в руке, тщательно сверяясь со схемой его приложения, вычерченной во всю стену. "Ну-с, приступим!" - говорит он пациенту. - "Сейчас, батенька, будет немного больно, но ты уж потерпи..." И - хлобысь! - железякой того по лбу. И лицо душегубца, только что перекошенное злобой, расплывается в благодатной улыбке, а Иванушка глядит на него и душа его радуется. Как же приятно делать людей добрее! Один миг - и всё готово. Но кто бы знал, сколько за этим "мигом" стоит упорного труда, поисков, опытов - сначала на собаках, затем - добровольцах, променявших смертную казнь на служенье благу человечества. И вот оно настает - долгожданное выстраданное время, когда можешь уверенно сказать, что знаешь, зачем живешь... "Следующий!"...
   - Дед, а дед! - оборвал полет фантазии настойчивый голос малОго. - А монстеры - они какие?
   - Монстеры, Митенька, суть злобные твари обличья как бы человеческого, а как бы и нет.
   - Дед, а дед! А монстеры у нас водятся?
   - Нет, милок. Откудова им взяться...
   - Так купчина же сказывал... про Веселый Лес-то!..
   - Господь с тобой, Митенька, сказки то и есть.
   - Ы-ы-ы, - разочаровано проныл малОй. - Так, а эти кто были?
   - Разбойнички, Митенька, лихие люди...
   - Дед, а дед! Так чего мы их отпустили?!
   - Не мы их отпустили, Митенька, они сами ушли, устыдившись ремесла своего. Видно совесть замучила...
   - И-ий-йих!.. - заёрзал от сожаления малой. - Знал бы, так хоть пенделей надавал! А теперь ищи этих... замученных... Дед, а дед! Как царевича в деревню спровадим, пойдем разбойников искать? А то... ты им здоровьячка пожелать забыл!
   - Пойдем, милок, пойдем, как же без этого! Здоровьечка завсегда желать надобно...
   Малой Митька решил, что ближайшим будущим он уже обеспечен и принялся выяснять настоящее:
   - Царевич, а царевич? А ты куда спешил-то? - уставился он на Иванушку своим вопрошающе-требовательным взглядом. Старик тоже заинтересованно поднял голову, не переставая улыбаться, словно эта улыбка была нанесена ему на лицо несмываемым макияжем. Иванушку, который под благостные речи уже совсем было разомлел, словно крапивным веником огрели!
   Они, конечно, добрые, искренние люди. Они, можно сказать, спасли его. И хотелось бы в ответ быть с ними таким же искренним и открытым... Но как?!! Как раскрыть им всю глубину его душевных страданий?! Как объяснить тот тернистый путь, приведший его к такой жизни?!!
   Видно тяжкие переживания отразились на Иванушкином лице, потому что дед Назар понимающе покивал головой и даже свой, так и не доеденный прутик грибочков, отложил в сторону:
   - А ты пове-е-едай, царевич, поведай... Чать, полегча-а-ает. Со словами, оно, и го-о-оресть-то выходит...
   И резкая отповедь так и не сорвалась с Иванушкиных уст. Он выдохнул, задумался, и вдруг понял, что терять-то ему уже нечего. А так...
   - Так что говорить, дедушка, несчастный я человек. Потерял единственного друга, упустил любовь всей жизни, а напоследок еще и стал посмешищем всей столицы. И всё потому, что взялся не за своё дело. Богатырем себя вообразил... сильно могучим!.. А началось всё с того, что захотелось мне добыть вперед братьев своих жар-птицу...
   ...Когда Иванушка закончил рассказ, была уже глубокая ночь. Дед Назар продолжал понимающе кивать и улыбаться - то ли сочувствовал, то ли спал уже давно прямо с открытыми глазами. А вот Митяй не спал совершенно точно, и по его глазам было видно, что теперь он самый верный и самый искренний почитатель Ивана-царевича, чего бы это царевичу не стоило.
   - Вот так я в вашем лесу и оказался, - закончил со вздохом Иванушка.
   - Ий-йах!.. - малОй, словно мечом, рубанул воздух свежеочищенным от грибов прутиком. - Зря отпустили! Говорил же, надо было пенделей надавать!.. Царевич, а царевич! А ты когда еще патешествовать будешь? Ты, слышь, меня возьми. Я тебе пригожусь! Мы с тобой всех-всех монстеров победим... и колдунов победим... и Серого твого найдем. Не боись, царевич, со мной не пропадешь!.. - долго еще кипятился сильномогучий витязь десяти-одиннадцати лет от роду.
   Но Иванушка его уже не слышал. Окончательно вымотанный сумасшедшим днем своей так и не состоявшейся женитьбы, пригретый пламенем гостеприимного костра, он прикорнул на лапник и умиротворенно сопел в две дырки на все опасности и приключения мира.
   ...Догорал костер, постреливая головешками. Ухала в ветвях ночная птица, шерстили по кустам деловитые хозяева норок, готовя запасы на зиму. Где-то далеко завели тоскливо-задушевную песню волки. Да еще всквакивала вдруг из близлежащего болотца какая-то ошалелая от бессонницы лягушка. Всё замерло на лесной поляне. Только скрипнуло в темноте и покачнулось брошенное на самом краю лукошко...
  

---------------

  
   Утро обещало хороший день и, в кои-то веки, свое обещание выполнило. На очистившемся небе начало всходить ласковое, по причине позднего сентября, Солнышко и дед Назар разбудил всю компанию - отогреваться от ночной прохлады у заново заполыхавшего костра. Иванушка проснулся, потянулся и довольно бодро вскочил со своего лежбища, чтобы попрыгивая ногами, помахивая руками и постукивая зубами присоединиться к тесному кругу товарищей по огню.
   - Грейся, грейся, царевич... отогревайся, - ласково прогудел дед. - Чать с непривычки, косточки-то болят?
   - Почему - "с непривычки", - как-то не сразу понял Иванушка тонкого намека на его царское происхождение, но тут вспомнил, как оно первый раз с ним было и самому смешно стало: - Теперь уже с привычки. С кем поведешься...
   - Экий ты стал, витязь-богатырь!
   - Да уж, - Иванушка смутился, а вспомнив, кому обязан такой наукой, так совсем взгрустнул. - Не надо про богатыря. Всё, братцы! С богатырством покончено! Не надо мне ни подвигов, ни славы.
   - Так, а куда ж дальше-то?
   - А пойду я дальше... пойду дальше... А в отшельники пойду! Вот! - пришла на ум мысль, показавшаяся единственно верной в его положении. - Буду травкой питаться да мудрость постигать в тиши и одиночестве в каком-нибудь отдаленном глухом месте, чтоб никакая зараза не достала. А что, братцы, есть ли у вас тут поблизости отдаленные места? - воодушевился он.
   - Есть, как не быть, - обнадежил дед. - Мокрая падь есть, Гнилое болото есть, Пустые багна есть...
   - Э-э-э... - энтузиазма Иванушки заметно поубавилось. - А посуше ничего нет?
   - Посуше, царевич, оно самим надобно. Но ты не горюй, чего-нибудь да сыщем. Правда, Митяйко?
   - Сыщем, дедушка, сыщем! И чтоб обязательно с монстерами!
   - Зачем?.. - не понял Иванушка.
   - Для фасону, - серьезно пояснил малой. - Глухие места завсегда с монстерами должны быть.
   - Дались тебе те монстеры, - улыбнулся старик, - совсем одичал что ль? Айдате в деревню, заждались нас поди... Вот радость-то будет! Берит-ко ты, милок, лукошко да идите с царевичем, а я пока костер затушу...
   Едва Иванушка понял, что именно дед Назар собирается делать, все вопросы типа - где он взял воду, отпали сами собой. Почему-то именно этот народный способ тушения костров Серый не практиковал, видимо щадя тонкую душевную организацию царского сына.
   Слегка смущенный царевич поспешил выйти на дорогу. Вперёд него вынесся вприскочку Митяй с лукошком. Хотя в его руках оно выглядело скорее здоровенной корзиной, но малОй бодро подхватил его и энергично проволок метров десять... подпрыгивая всё тяжелее и тяжелее, пока оно не выпало из рук и с грузным шмяком не плюхнулось в траву.
   - Дед, а дед! Ты чё туда камней заместо грибов насовал?!
   - Чаво, Митенька?.. - недослышал оставшийся сзади старик.
   - Камней, говорю, насовал, ась?! - проорал малой, наклонился над лукошком и стянул с него рушничок...
   - МОНСТЕРЫ?!!
   Митька отскочил как ошпаренный и шлепнулся на зад. Лукошко опрокинулось и вдруг, как от мощного пинка, взмыло вверх. А на траве осталась здоровенная коричнево-пупырчатая жаба, которая, мелькая желтеньким брюшком, дергала всеми четырьмя конечностями в воздухе, словно пыталась от него оттолкнуться.
   "Монстры?! Где монстры?!" - заметался царевич и тут взгляд его упал на пытающееся упрыгать на собственной спине земноводное. В голове его забрезжило смутное воспоминание: - "Лягушка?! Такая большая! Где же я это видел?!" Но додумать ему опять не дали, потому что тихий осенний лес прорезал боевой лукоморский клич:
   - УРРРА! БЕЙ МОНСТЕРОВ!
   Митяй ухватил первый попавшийся дрын и кинулся в атаку.
   - Ква-раул!!! - взвыла жабища человеческим голосом и отчаянным рывком перевернулась на брюхо.
   Хлобысь! - впечаталась палка в траву вперемешку с опавшей листвой.
   - Квуак! - успевшая взмыть в воздух жаба приземлилась в метрах двух от места своей почти состоявшейся гибели и, путая в панике лягушачью и человеческую речь, заскакала вокруг Ивана. - Спасите! Квуа-атит! Квуа-ка-как можно?!
   - Жаб-воронок! Настоящий! - орал в восторге малОй и что есть мочи лупил дрынякой вслед едва успевавшей отскакивать лягухе: - На тебе! На! На! Получай! Царевич лови его!!!
   - Прекратите немедленно! - возопил Иван, у которого уже голова шла кругом от этой карусели. Но тут жабища увидела единственный путь к спасению своей скользкой шкуры и с отчаянным "Цвуареви-и-ич!" бросилась к тому в объятия. Получив неожиданный удар лягушачьим монстром в грудь, Иванушка грохнулся на спину и основательно приложился затылком о не такую уж и мягкую землю. Связь его с действительностью на мгновение отключилась, а когда была снова восстановлена, то первое что он увидел - занесенную над ним палку и растерянные глаза Митяя за ней. А вторым пришло ощущение чего-то тяжелого и холодного, придавившего его к земле. Скосив глаза, он обнаружил на своей груди скорчившуюся и мелко трясущуюся жабу-переростка, темные глаза которой метались то на Ивана, то на орудие убийства.
   - Ц...ц...царевич, спас...си-и-и...
   И совершенно не к месту и не вовремя пришла дурацкая мысль: "Вот оно значит как, когда ЖАБА душит!"
   И хоть было немного противно, а еще больше смешно и щекотно, но если ТАК просили о помощи, то будь ты трижды монстром и демоном, обижать животинку Иванушка позволить не мог.
   - Не смей трогать её! Никакой она не монстр! Она... она... Лягушка, вы кто?!
   Иванушка попытался ссадить с себя скользкое холодное тело и хоть как-то приподняться, но жабенция вцепилась в него своими длинными пальцами крепче, чем кошка когтями и только заикалась в ответ:
   - Ва... ва... ва...
   - Иван я, Иван... Дальше-то?
   - Ця... ца... цся...
   - Ну, царевич, понятно. А тебя как зовут?
   - Я ж и говорю! - вдруг прорвало лягуху. - Василиса я! Царевна! Тьфу ты!.. Вань, убери этого героя с палкой, он меня нервирует...
   - А ты точно не жаб-воронок? - подозрительно покосился малой.
   - Ва-а-аня!!!
   - Ладно, ладно!.. Уже и спросить нельзя... - Митяй с сожалением опустил палку.
   И тут их догнал дед Назар.
   - А чё это у вас тут деется? Чё это вы за крику подняли? Чё это вы... Царевна-лягушка!
   Он замер, всей своей фигурой изображая пораженный молнией дуб, и с немым восторгом уставился на жабу. Та вдруг перестала цепляться, выровнялась, выгнула спинку и даже провела лапкой над глазами, словно поправляя что-то.
   - Да, это я!
   То, что всё это она проделала верхом на Иване, её ничуть не смутило.
   - Э-э-э... Извините, Василиса, вы не могли бы... как бы... мне немножко...
   - Ой, Ванечка! Прости, пожалуйста, сейчас сойду.
   Она грациозно, насколько позволяли габариты, стекла с Ивановой груди, после чего царевич наконец смог встать и отряхнуться. На малого явление царственной особы никакого впечатления не произвело, он вертел в руках свой геройский дрын и, видимо, сожалел, что так и не получилось пустить его в настоящее дело изничтожения монстров. Только старик по-прежнему пребывал в ступоре:
   - Царевна!.. Лягушка!.. Батюшки-светы!..
   - Ну что ж, вижу, вы меня узнали! - довольно констатировала царевна. - Это хорошо...
   - Чё, хорошего-то, - буркнул малой, - жаба и жаба...
   - Тогда давайте уже пойдем, - лягуха демонстративно его проигнорировала. - Я надеюсь к обеду попасть в столицу.
   Иван-царевич сник.
   - Уж извини, Василиса, но в столице мы сегодня не попадем, - проговорил он таким тоном, словно лично в этом был виноват и грустно добавил: - И, наверное, уже никогда не попадем.
   - Куа-как? - царевна от удивления совсем по-лягушачьи выпучила глаза, но тут же опомнилась: - Я хотела сказать, как же так?
   - Да так... долгая история.
   - Ну ладно, а куда же ты идешь?
   - А вот, иду пока с добрыми людьми, может приютят на первое время. А там... куда-нибудь.
   - Ну хорошо, - лягушка на минутку задумалась и снова горделиво выгнула спинку. - А вы, добрые люди, кто будете? - обратила она к деду Назару, словно не замечая стоящего в двух шагах Митяя.
   - Оййй... да... Мы люди простые! - засмущался дед.
   - Ничего, ничего, - снисходительно поощрила лягуха. - Должна же и я вас как-то называть!
   - Митькой называй, - встрял малой.
   - Ну так как? - Василиса смотрела только на деда. Тот засмущался еще более, и наконец признался:
   - Назар меня кличут. В Пятихатках мы живем...
   - Ох, надо же, как хорошо, - обрадовалась царевна-лягушка, - у вас целая усадьба!
   - Чё?! Какая усадьба?! - взвился Митяй. - Изба покосившаяся - вот наша усадьба! Цяре-е-евна мне тоже...
   - Но как же... Вы же сами...
   - Ой, да не серчай на него, мальца. Только Пятихатка - так деревня наша прозывается.
   - Ах деревня... - явно огорчилась Василиса.
   - Ага, дворцов чать не держим!.. - съязвил малой. - Зато болото есть! В нем свиньи купаються... хошь устроим?
   Иванушка осуждающе глянул на надувшегося Митяя и поспешил загладить неловкость:
   - Извините, царевна Василиса, но вам, наверное, с нами неудобно будет...
   - Ну почему же! - вдруг воодушевилась лягуха. - Если вы обещаете меня холить-беречь...
   - Обещаем! - восторженно загудел старик. - Как есть, обещаем!
   - Дед, а дед?..
   - ...И понесете моё лукошко...
   - Чиё лукошко?!!
   - Понесем, царевна! Чего ж не понести!
   - ...И обещаете кормить-поить и веселить дорогою...
   - Ага! И спляшем!..
   - ...то тогда я, так уж и быть...
   - ТАК УЖ И БЫТЬ?! Я еще и таскаться с ней должон?!! С этой толстой, противной, скользкой, зеленой...
   - Ми-и-итенька!.. - осуждающе покачал головой дед.
   - Митя, ты не прав! - попытался урезонить его Иван, но малой разошелся не на шутку:
   - Да пущай катиться в свое болото! Ишь, царевна-королевна! Мы её таскай, корми, а она...
   - Ыф... ыф... выф...
   - Э, царевна, ты чего? Ты это... Ну вот, обидел божью душу!.. Эх, Митька...
   - Василиса, вы не обращайте внимания... Никакая вы не противная, а очень даже симпатичная. И не зеленая... почти. Мы вас обязательно возьмем с собой...
   - Ыф... ыф... Не-е-ет, не возьмё-ё-ёте!..
   - Почему?..
   - Я ТОЛ-СТА-Я! Ы-ы-ы-ы...
   От такой заявки три мужика всех возрастных категорий остолбенели. Можно что угодно сделать, если "женщина просит". И даже если это совершенно безумные желания, можно хотя бы пообещать, как пресловутую звезду с неба. Но, если женщина ревмя ревёт потому что считает себя некрасивой, тут поделать ничего нельзя. Хотя Иванушка, всё же, попытался.
   - Послушайте Василиса, я совершенно не согласен! Никакая вы не толстая, вы... пухленькая! Да ваша фигура в каком-нибудь Шат-аль-Шейхе вообще бы эталоном красоты была, вот!
   - П...правда? - поток слёз немного приутих.
   - Конечно! - обрадовался успеху Иванушка. - Там обожают таких пышненьких.
   - Пышненькая... - попробовала та на вкус новое определение.
   - Да-да, пышненьких... Как сдобная булочка! - ободряюще улыбнулся Иван.
   - Как булочка... - представила лягушка, мечтательно возведя глаза. - Как бул... как... КАК ЖА-БА-А-А-А!
   - Не-не! Не как жаба! - попытался исправиться Иван-царевич, но было поздно - лягушачьи слёзы снова хлынули в два ручья. Теперь уже и он не знал, как помочь горю.
   - Эх, и кто ж тебя, зелёную, так настрополил-то? Ровно стрелу пустил, а сам збёг... - почесал всклокоченную голову дед Назар через минут десять безысходного рёва, который уже сам по себе, просто от усталости, начал стихать.
   - Вы думаете? - заинтересовался Иванушка. - Постойте, постойте, я кажется что-то припоминаю... Точно! Царевна-лягушка!.. Стрела!.. Так это были вы?!!
   - Узнал, значит... - сквозь всхлипывания грустно вздохнула царевна.
   - Так это вы меня вылечили!.. Вы меня выходили!.. - Иванушка от восторга даже позабыл, что тут у кое-кого горе неизбывное. - Правда, перед тем чуть на себе не женили... - добавил он укоризненно.
   Лягушка только виновато похнюпилась.
   - Вот и ты, Ванечка... вот и ты...
   Но Иван её не слушал, пораженный как громом, одной простой догадкой:
   - Василиса! Так ведь у вас тогда свадьба была назначена с этим... как его... А! Так Иваном же! Переельским царевичем! Василисушка, как же так?!
   - Долгая история, - совсем скукожилась царевна-лягушка.
   - Но у вас же любовь!..
   - А вот така она любовь... Отдал молодец стрелу девице красной, а меня - толстую, зеленую - позабыл.
   - Слышь, царевна, ты это... - начал Митяй, непривычно смущаясь и не зная куда деть тот распроклятый дрын. - Ты... не горюй. Мы тебе... того... поможем. Мы, ежели что, и твого царевича найдем... Да таких пенделей наваляем! Ты только скажи!
   - Да что ж эти стрелы такие невезучие!!! - взорвался вдруг Иванушка и решительно рубанул воздух рукой. - Нет, царевна, ты как хочешь, а мы тебя одну не отпустим. С собой возьмем!
   - И даже такую, скользкую и противную, - царевна совсем успокоилась и даже кокетливо опустила взгляд.
   - Да чё б я жаб боялся, или чё?! - простодушно возмутился малой, но получив тут же испуганный "шик" с одной стороны и подзатыльник с другой, поправился: - Да мы и ужей ловили, и ящериц... и не скользкие они вовсе - так, воняют чуток...
   Дед погрозил малому кулаком, но лягуха в этот раз не обиделась, а напротив, даже развеселилась:
   - Экие вы смелые! Придётся принять ваше любезное приглашение.
   - А принимай! - заулыбался дед Назар. - Полезай в своё лукошко и айда домой. Чать заждались уже.
   - Но... раз такое дело, может как-нибудь иначе... - стрельнула глазками Василиса в сторону Иванушки.
   - Не-не!.. - испугался тот и экспромтом выпалил: - Как сказал бы Шарлемань Семнадцатый, назвался лягушкой, полезай в кузов!
   - Жаль, жаль... - томно вздохнула царевна.
   - Дед, а дед? - вдруг забеспокоился Митяй. - Токо сам неси, я её не допру!
   - А что бы на ЭТО сказал ваш Шарлемань? - глядя, как бы не при чем, куда-то вверх, проговорила лягушка.
   - А Шарлемань сказал бы...- подхватил было Иванушка, но задумался, - сказал бы... А сказал бы он так: "Назвался груздем, люби и саночки возить"!
   - Не знаю как ваши Шарлямарли, но у нас говорят - поперед батьки не лезь, - проворчал дед Назар, поднимая лукошко. - Не извольте беспокоиться, царевна, и без сопливых донесем. ПРА-А-АШУ!
   Обрадованный Митяй поскакал вперед и, размахивая тем же дрыном, всю дорогу обеспечивал безопасность их обоза. Жертвой его спецоперации пали придорожные лопухи и крапивы, неосторожно попавшиеся под горячую руку начинающего витязя. На его боевое "ий-йях!" лягуха сначала всё вздрагивала, но потом и она привыкла. А Иванушка, так сразу забылся тяжкой думой, и чем дальше, тем она становилась все тяжеле и тяжеле.
   Героически погибнуть теперь не удастся - это к гадалке не ходи... А как жить дальше? Иль покориться ударам судьбы и вернуться к маменьке с батюшкой? Иль гордо удалиться от людей, выбрав бурьяном заросшую стезю отшельника? Оно конечно, та-а-ак... Но родителей было откровенно жалко - они же не виноваты, они только добра хотели. А просидеть всю жизнь в каком-нибудь Гнилом Багне, питаясь подношениями добрых людей, он тоже был не готов.
   Податься в Забугорье? Кевин с Валькирией приглашали, да и Гарри обрадуется. Только... Только там каждый камень будет напоминать о разлюбезном друге Сером - разбойнике, сорвиголове и просто хорошем парне, - без которого и жизнь-то стала пустая, склочная и вся какая-то перекособоченная...
   Хорошо бы уехать совсем в дальние страны, где его никто не знает. Только не имея ни коня, ни меча, ни даже харчей на дорогу - разве что селяне кое-что соберут, - далеко не уедешь. Правда, папа Карло говорил, что можно путешествовать за так, как у них это называется - "автостопом", от одной попутной телеги до другой. Но для этого надо, наверное, родиться артистом, а не им - царевичем, который со своей щепетильностью и до первой пересадки не доедет - совесть заест...
   Можно еще остаться здесь... И взять замуж царевну-лягушку... Вообще не смешно!..
   Удрученный и задумчивый, Иванушка и не заметил, как за деревьями показались окОличные ограды деревни. Внезапно дед Назар остановился и, прищурившись, уставился в небо. Царевич тут же влетел ему в спину.
   - Ой, извините, я нечаянно. Задумался как-то...
   - Ворон крячет, - сообщил дед, не прерывая созерцания тучек, набежавших к обеду. - Не к добру это.
   - Где, где?!! - тут же вернулся Митяй и, разинув в помощь зрению рот, уставился вверх, выискивая там неизвестную угрозу. Даже задремавшая под мерную поступь деда лягушка проснулась и высунула из-под рушника мордашку. Тут и Иванушке показалось, что он слышит в вышине хриплые звуки, которые, с известной долей условности, можно было бы принять за карканье. Только...
   - Как-то странно он каркает, вам не кажется? - высказал сомнение Иванушка.
   - Ага, -овно -азать чего -очет, - пробормотал малой, рот так закрыть и не удосужившийся.
   - Ох, не к добру это!.. - еще уверенней запричитал дед Назар. И только лягушка в ответ фыркнула:
   - Да ты, дед, хуже всякого ворона! Хоть послушайте, ЧТО он крячет!
   Все снова навострили уши. Звуки, поблуждав в поднебесье, приблизились и тогда вполне разборчиво стали слышны слова:
   - Мэрррхавэн!.. Амрррыг эрррье!.. Уррраванда прррадэ!..
   - Чево?.. - невольно переспросил Иванушка и оглянулся на других, но, судя по выражению их лиц, они услышали то же самое.
   - ...Серррвус!.. Бегрррюссунг!.. Пррривет!..
   - П-привет?!
   - ...Гамарррджоба!..
   - Так он... здоровается чё ли? - дошло до Митяя, а Иванушка вообще от неожиданности забыл, как произносятся слова.
   - Конечно, здоровается, - снисходительно подтвердила лягушка. - Чего же ему не здороваться, если это...
   - Каркуша!!! - прорвало наконец царевича. - Каркушенька, мы здесь!!! Эгей!!!
   Не прошло и минуты, как на ветвь придорожного дерева спланировал черный как уголь ночью ворон и затоптался, умащиваясь поудобнее.
   - Каррраван? - поинтересовался он, наклонив голову и разглядывая людей одним глазом. - Куда путь деррржим?
   - А ты кто тако-о-ой! - немедленно набычился Митяй.
   - Гляди ж ты, чудная птица! - восхитился дед.
   - Не бойтесь, - попытался уладить знакомство Иванушка, - это наш дворцовый ворон Каркуша.
   - Ворррон Воррронович, - с достоинством представился тот. - Думный птах и посольский советник Лукоморррья.
   - Очень приятно, Василиса, царевна и немного волшебница, - церемонно кивнула лягушка, а Митяй с дедом по причине изумления представиться позабыли, так и остались стоять с открытыми ртами, глядя как лягушка с птицею раскланиваются.
   - Каркушенька! Ты как здесь? Откуда? - Иванушка в нетерпении отмахнулся от политесов. - С тобой есть кто? - уже озабоченней спросил он.
   - Скоморррох, - проворковал ворон, - им и прррислан... - И внезапно прервался покопошиться клювом в перьях.
   - Ух ты! - отлегло царевичу от сердца. - Ну, коль скоморох с нами... теперь как-нибудь...
   - ...пррредупррредить, - продолжил ворон, вынырнув из-под собственного крыла.
   - ...теперь заживём! - тешился Иванушка, но внезапно до него дошел смысл последнего слова. - Как предупредить? О чём?
   Ответом на его вопрос прозвучал тихий голос Василисы:
   - Правду говоришь, Воронович. Нехорошее вижу, ой, нехорошее. Не ходи туда Иванушка. Там...
   - ЗАСАДА! - вдруг каркнул ворон во всё воронье горло. - Засада!!! Парррада!!! Ретирррада!!!
   Под его заполошное карканье путники непроизвольно сбились в кучу, панически шаря глазами по окрестным кустам, а лягушка нырнула под рушник и только хитро поблескивала в щелку черным глазом.
   - Карк... тих... - попытался урезонить разошедшегося ворона Иванушка. - Т-и-ише, пожалуйста! - Но Каркуша продолжал разоряться на всю округу:
   - Борррон!.. Атрррас!.. Цюрррюк!
   - Чё ты орешь, петух крашенный!!! - нашел более действенную форму Митяй.
   - Крррашенный? - тут же заинтересовался птах. - Чем крррашенный?
   - Чарнилам! - любезно пояснил малой. - Можно сажей.
   - Рррадикально, - согласился ворон и принялся рассматривать свои крылья, вероятно на предмет улучшения оттенков черного.
   - А если это разбойники напали? - нахмурился Иван.
   - А лучше - монстеры! - крепче ухватился Митяй за свою любимую палку.
   - Страшные, страшные лю-у-уди... - провыло из лукошка.
   - Чё де...лать-то б...будем? - прозаикался волнующим всех вопросом дед.
   И тут со стороны деревни до наших героев долетел какой-то гомон, на который они раньше, под Каркушины вопли, не обращали внимания. А вслед за тем довольно отчетливо послышалось:
   "Зацепился месяц рогом
   За горбатый за овин.
   Целовала-обнимала,
   Оказалось - это свин.
   И-и-и-и-ийих-а!"
  
   И вслед за тем - взрыв хохота...
   - Они что, с ума сошли, разбойники ваши... - вытянулось лицо у Иванушки. - Вместе с монстрами? - Дед с Митяем только переглянулись, а в лукошке что-то хрюкнуло, словно там сидел поросенок, а не лягушка.
  
   "Оторвался лист зеленый
   Да над речкою летит.
   Парень девке в сени лезет -
   Познакомиться хотит!"
  
   - Кажись, частушки поют... - разочаровано протянул Митька. - Дед, а дед? А кто у нас нонче на выданье?
   - Так Яковенки вроде...
   - А-а-а! То-то они с Кулемичами перемигивались!
  
   "Стоит яблоня в садочке
   Да от яблок ломиться.
   Парень к девке в сени лазит -
   Кажду ночь знакомиться!
   И-и-и-и-ийих-а!"
  
   - Так это у вас свадьба что ли? - дошло наконец и до Иванушки.
   - ...Страшные люди, страшные!.. Беги от них, Иванушка, а то и тебя женят!
   - И вовсе не смешно, - обиделся царевич.
   - Так и я о чем...
   Но тут над ближайшим забором показалась чья-то голова.
   - Оба-на! - сообщила голова. - А у нас гости!
   Немедленно из-за того же забора высунулись еще с десяток голов.
   - Оба-на! - поддержали они. - Лови гостей!
   - Лови гостей!.. Лови гостей!.. - разнеслось по улице и не успели наши герои оглянуться, как от деревни на дорогу вынеслась решительно настроенная толпа селян:
   - Гости! Ату их!!! Хватай!!!
   - М-мама... - только и сказал Иванушка, как уже был окружен светящимися белизной рубахами, горящими всеми цветами платьями, пёстрящимися узорами вышивками, приколотыми бутонами, навешанными бусами, и поверх всего этого - злорадно ухмыляющимися лицами торжествующих селян.
   - АГА-А-А! Попались гости дорогие! К столу их!
   Толпа нахлынула и со смущенным "ой!" Иванушка вознесся на крепких руках и поплыл в сторону деревни. Рядом, с не менее смущенным "ай, щекотно!", подняли над головами Митяя. А чуть дальше, с радостно-натужным "и-и-и, взяли!", уронили деда Назара. "Чижолый!" - сообщили ему под общий гогот и попросили шевелиться своим ходом. Так они и доехали, кто на чем, до знакомой площади.
   Вся площадь была заставлена столами и засажена людьми аж до самого памятного Иванушке палисадничка с розовыми кустами, к которому его торжественно и поднесли.
   - Новых гостей поймали! - радостно сообщили прибывшие.
   - А ну, ну?.. Кто ето у нас тут будет?
   Иванушку и сердито отряхивающегося Митяя опустили возле отдельно стоящего стола, из-за которого поднялись двое мужчин с лентами. От середины к новым гостям приглядывались, стараясь не встречаться глазами друг с другом, раскрасневшиеся и смущенные молодые. Рядом с ними пытались сосредоточить уже основательно залитый взгляд их родители, среди которых особо выделялся перевязанной головой отец жениха.
   - Тю! Так то ж Митьку с Деназаром притащили. Не, так не пойдет! Так вы первей Мирошниковой дружины не будете - они, чать, чужого привели.
   - Так и мы - чужого! Глядитко! А, красавЕц?! Их-то поплоше будет!
   - Чёй-то поплоше?! Наш-ить с вороном учёным! И частушки петь горазд. А ваш чё?
   - А наш тоже может...
   - Да наш царевич ваших десятка стоит! - возмутился вдруг Митяй. - РазОм с ворОнами!
   - Какой-такой царевич?!
   - А такой, самый настоящий! - поддержал внука дед. - Иль не узнали?
   И тут прямо на стол перед молодыми хлопнулся с небес ворон. Он встряхнулся под удивленно затихающий гомон, почесал лапой шею и вдруг, распахнув крылья, ударил ими воздух:
   - СЛАВА! СЛАВА ИВАНУ-ЦАРРРЕВИЧУ! - хрипло заорал он на всю площадь.
   - Ивану-царевичу?! Ивану-царевичу!!!
   Что тут началось! Народ повскакал с мест. Дружины ловцов неосторожных прохожих - и победившая, и (теперь уж точно) проигравшая - перемешались без какой-либо возможности разобраться на составы и получить заслуженные призы. На Иванушку посыпались как горох предложения "стола", "чарки", "жбана" и даже "сокол ты мой, дай тя поцелую!" - от дорвавшегося до ошалевшего царевича отца жениха. Кто-то не дослышал и крикнул "горько!", тут же пламенно поддержанное. И пошло-поехало... Так что, когда Иванушку осторожно взяли за локоть и куда-то потащили, он даже не сразу это заметил. А когда заметил, то попробовал было воспротивиться и гневно оглянулся на тащившего. И встретил знакомый взгляд серых ястребиных глаз.
   - Скомор!..
   - Тссс! Тихо ты... А то опять частушки травить заставят. Меня вообще-то Федотом кличут. Только ты, Ваня, не напрягайся, Федей зови.
   - Оч-чень приятно. Сл-шай, а как ты здесь оказался?
   - Как, как... Мимо проходил! Ты лучше сам сказывай, где был, отчего припозднился-заблудился? Да, и зачем безлошадным топаешь? Или ты, как тот благородный Драпаньян из Шаньтони, по дороге трех коней загнал: одного - за постой в трактире, другого - за вино пропили, третьего - цыгане свели-утащили?
   - Бррр... Ка-а-акие пропили? - встряхнулся Иванушка, у которого и так в голове гудело. - Как-кие ц-цыгане?! Меня же эти схватили... ну как их... ну на "пы" начинаются...
   - Пастухи?
   - Не-ет! Ка-акие пастухи, ты что?! Эти...
   - ...Пожарные?
   - Причем з-здесь пожарные? Ну эти!..
   - ...Пасечники, портные, писатели, представители общественности?..
   - Пе-ерд-ставители?.. Не-ет, не то...
   - Пенсионеры?
   - А кто это? - удивился царевич.
   - Станешь царем, узнаешь... - отмахнулся скоморох Федя. - Ну, так как?!
   - Пе... пу... па... О! Разб-гык!-ой...ники!
   - На "пе"?.. - скептически покривился Федя.
   - На "пе"? - в свою очередь не понял Иванушка. - А! Н-ну так я имел ввиду - п-плохие люди!
   - Па-анятно... И что - разбойники?
   - А что - рр-збойники?.. А! Так их дед - гык! - Назар п-прогнал. Но зато мы встретили знаешь кого?!.. Не по-о-оверишь!
   - Вань, перестань говорить загадками, ты меня изводишь...
   - А-а-а!.. То-тто и оно-о-о!.. - довольный произведенным эффектом, поднял палец царевич и вдруг задумался: - Оно?.. Оно... Нет... Она! Да, она! Как её?.. Ну эта...
   - Угу... На "ля" начинается... - подсказал Федя.
   - П-почему?
   - Загадка такая: на "ля" начинается, на "гушка" кончается. Кто это?
   - "Ля"... "гуш"... Правильно! Лягушка!
   - Вот ведь сразу видно - государственного умища человек!.. - начал было скоморох, но Иван, который от количества выпитого "на брудершафт" просто не успевал быть вежливым, прервал его:
   - Не-ет, ты не по-гык!-онял - это лягушка! Царевна!
   - Что - такая толстая и противная? - не преминул поёрничать скоморох, но Иванушка "вспух", как квашня на печке:
   - Никогда, слыши-ши...шишь, никог-гда так про неё не го-овори!
   - Ладно, ладно... - скоморох все понял, осознал и не стал дискутировать с нетрезвым отпрыском лукоморского монарха. - Ну и где эта ваша царевна?
   - Где... Где?.. А! Так в лукошке была! - обрадовался Иванушка и вдруг вытаращил глаза и хлопнул себя ладонью по лбу: - Ёшеньки-моёшеньки!!! ОНА ЖЕ В ЛУКОШКЕ ОСТАЛАСЬ! - и без предупреждения ломанулся в гущу свадебного торжества.
   - Царевна!!! Лукошко! Вы не видели лукошка?! - Иванушка заметался, натыкаясь на людей, столы, лавки. За ним, как хороший "ведомый" за хвост "ведущего", пытался удержаться Федя:
   - Вань! Вань!.. Так я не понял, вы свою царевну в лукошко вместе с грибами чё ли собрали?!
   Но сейчас, когда доверившая им свою жизнь лягушка была в опасности, Иванушка не стал отвечать на подобные инсинуации. Пусть скоморох думает, что хочет, а спасти царевну - дело чести!
   "Опять?!" - постучал воображаемым пальцем по темечку кто-то похожий на Серого.
   "Спасти!" - подкрутил молодецкий ус кто-то похожий на витязя.
   "Если успею!" - подумал Иванушка. - "Вдруг её затоптали... запинали... затолкли! Она же такая тол... такая хрупкая! Такая скольз... нежная! Где же её искать?!"
   Царевич в отчаянии замер, оглядываясь, и даже не слышал, как оказавшийся рядом скоморох теребит за рукав и пытается выяснить животрепещущий вопрос: где ж такие лукошки делают, чтоб царевны помещались? Вдруг его внимание привлёк нахальный пацанский голос поблизости, который с очень знакомым выражением поинтересовался:
   - Куда-куда ты меня послал?!
   - Згинь, клоп! Щас шелобана дам - зашибу!..
   - ДЕ-ДУШ-КА!
   - Иду, Митенька!..
   "Дед Назар! Вот, кто должен знать!" - обрадовался Иванушка и кинулся на звук потасовки.
   - Вань! Куда ты так ломанулся?! - возмутился вслед Федька, опять не успевший за сменой траектории.
   Деда Назара они застали в самой кульминации нравоучения. Тот держал за "шкирку" здорового мужика и нежно заглядывал ему в глаза. Мужик крутился и испуганно мычал. Рядом в нетерпении подпрыгивал Митяй.
   - Не на-а-адо сироту забижать.
   - Не, не! Я не забижал!.. Что ты, Назарушко! И в мыслях не было!..
   - Дед, дед! Оставь наподдать хоть!..
   - Пра-а-авильно! Не забижай... - удовлетворился старик и выпустил мужика. Тот шлёпнулся, подскочил, с благодарностью принял напутственный пендель от Митяя и поспешил сменить место питейной дислокации. Малой, уперев руки в боки, хищным прищуром оглядел окружающих. Те постарались сделать вид, что очень заняты своими делами и к мелкому задире претензий не имеют. Старик ласково потрепал внучкову буйну головушку и только хотел вернуться к празднику, как на них выпал царевич.
   - ДЕДУШКА, ГДЕ ЛУКОШКО?!!
   Дед с перепугу присел, подхватывая Иванушку, а малой озадаченно вытаращился на явления царевича народу.
   - Вань, не сходи с ума! - принял подоспевший скоморох Иваново, потерявшее центр тяжести, тело. - Где ты видал царевен в лукошках?! А? Скажите?.. - обратился он за поддержкой и неожиданно получил горячее сочувствие:
   - Царевна!..
   - Корзина!..
   - ПОТЕРЯЛИ!!!
   - Сдурели...
   - Спокойно! - взял руководство, как самый грамотный, Иванушка. - Будем рассуждать лог-ыч!-иски. Дедушка, где вы последний раз видели лукошко?
   - Где ж видел?.. Где ж видел?.. - запричитал старик. - Да в руках жеж-ить и держал!
   - Дед, а дед! Ты ж его у ног поставил! - воскликнул Митяй и прямо меж гостей нырнул под ближайший стол.
   Пару мгновений всё было как обычно и вдруг сидящая напротив молодка ойкнула, округлила глаза и, с разворота, залепила пощечину соседствующему с нею парню. Тот, для разнообразия, айкнул и слетел с лавки под дружный гогот остальных застольщиков.
   - Гы-гы!.. Учила ворона зайца летать, да крыльями махать не сказала!.. От так их, поречковских, так!..
   - Э, замостьевские! Вы это чёй-то?! - раздалось от соседнего стола возмущенный голос и оттуда начали приподыматься.
   - А чёй-то чё?! - приподнялись в свою очередь замостьевские.
   - Так то и чё!.. - исчерпывающе пояснили поречковские и начали засучивать рукава.
   - Так если да, то чё уж!.. - обрадовано поддержали замостьевские, и тут началось...
   Не успел Иванушка глазом моргнуть, как в этот глаз и получил. К его величайшему сожалению, объяснить тому, кто это сделал, что он был неправ, среди поднявшегося "веселья" не представлялось возможным. Поэтому травмированная интеллигентность тихо отступила на задний план, уступив место чувству, доселе царевичу несвойственному, вынырнувшему из глубин подсознания вместе с боевым возгласом "ах, тудыть-растудыть!". С которым Иванушка и влепил затрещину первому, кто попался под руку. И тоже извиняться не стал. Да никто и не просил. Народ как раз вошел во вкус, стали подтягиваться доброхоты кулёмовские, мирошниковские да ерёмовские, а так же из верхних, нижних и прочих углов большого села Пятихатки. И быть бы тут кульминации праздника, без которого свадьба - не свадьба вовсе, а так - свадебка, но внезапно буйство разудалой драки перекрыл не голос - рёв разбуженного медведя:
   - Н-НЕ П-ПАДХАДИ! З-ЗАШИБУ-У-У!
   И над головами присевших от акустического удара селян со свистом рассекая воздух взвилась, к собственному удивлению, скамья, в бытность свою предметом мебели предназначенная для седалищ персон этак на десять-пятнадцать.
   - Э! Э! Ты чёй-то?! - шарахнулся в стороны народ.
   - Ф-фсех... поубив-ваю!!! - ревел дед Назар, и случись тут какой Давинчи, глядишь, вертолёт был бы изобретен на тысячу лет раньше. А так, впечатляющая демонстрация пропадала втуне, потому как никому подставлять голову не хотелось.
   - Да к фигам свинячим такую выпечку! - обиделись гости за испорченное веселье, быстренько исчезая за плетнями и хатами. И только один человек не внял голосу разума, вероятно по причине временного его отсутствия. "Растудыть твою налево!" - всплыл в сознании Иванушки еще один глубинный пласт народного эпоса и он, не долго думая, запустил в разошедшегося деда первым, что нащупали его руки. Оказалось - кувшином. Не долетев пару метров до цели, изделие гончарного искусства Пятихатки встретилось с продуктом её же столярного мастерства - и с предсказуемым результатом. Брызнув осколками, кувшин окатил деда Назара своим содержимым и тихо вознесся своей глиняной душой к глиняному же богу. Старик напротив, сбился с ритма, и его боевая скамья врылась в землю, так и не став деталью первого в мире летательного аппарата с вертикальным взлетом.
   - Ага-а-а! - вырвалось у Иванушки.
   - Ой-ё-о-о!.. ого!.. охо... - вырвалось у потерпевшего крушение деда. - А-а-а-а?.. - оглядел он с тихим ужасом окружающие разрушения, пока не нашел глазами Иванушку. И тогда...
   - Смилуйся, царевич! Прости дурака! - бухнулся он на колени перед оторопевшим Иваном. - Не ведал, что творю! Ох, горе мне, горе...
   - Дедушка, что вы?! Встаньте! Не надо! Никто же не пострадал... наверное... - не слишком уверенно отпирался Иванушка, пытаясь поднять старика за плечи. Но тот упорно бился челом в землю:
   - Ох, горе-горе...
   - Да какое горе! - вдруг раздался голос, и старик с царевичем удивленно подняли головы.
   - Горе, говорю, какое?! - весело переспросил Федька, стоя над ними, словно завуч над передравшимися первоклашками.
   - Так может... не дай боже... зашиб кого? - потерянно пробормотал дед.
   - Так не зашиб! - заверил скоморох. - И, ежели б не твоя героическая скамейка, так без тебя бы зашибли десяток, не считая побитых и покалеченных. Так что вставай, дед, принимай почести, - похлопал он старика по плечу, - ты сёдни герой, какой ни есть. А?! Народ?! - обратился он к плетням и кустарникам, окружавшим площадь.
   - Да-а-а... - засомневались оттуда, - а как снова пойдёт махаться?
   - Не пойдёт! Намахался уж.
   - Да-а-а... - продолжали сомневаться в кустах, - а ежели не намахался?
   - На то царевич есть!
   - Ну, ежели царе-е-евич, - всё еще неубежденно протянули там. Но вдруг все сомнения перекрыл звонкий пацанский голос:
   - Дедушка!!! - вылетевший из-за угла крайней хаты Митяй, вмиг домчал до старика и повис на нем.
   - Крак! Крак! - вслед за малым сорвался с крыши и закружил над площадью Каркуша. - Качай Дед-назаррра! Уррра!
   - Ура! Качай Деназара! Качай царевича! - поверил, наконец, народ и хлынул на площадь.
   ...Когда улеглись страсти, а противоборствующим недавно сторонам надоело выглядывать друг на друге следы того самого противоборства, народ кинулся общими усилиями восстанавливать разрушенное торжество. Протрезвевший от пережитых потрясений Иванушка, которого благодарные селяне поймали не как деда, а столько же раз, сколько подбросили, загорелся энтузиазмом помочь им в этом благородном деле. И попутно выслушивал от Федьки подробности своего неудавшегося сватовства, свидетелем которых не стал по причине скоропостижного бегства.
   - Девица она ничего... - делился впечатлениями скоморох, подымая с царевичем опрокинутый стол. - А ежели честно, то и совсем ничего, в смысле - не примечательная. Но злющая, как сто... Стой!.. - замер вдруг он, прислушиваясь. - Не понял!
   Царевич тоже прислушался и тогда стали слышны странные звуки, доносящиеся словно из-под земли. Будто там, под кучей открывшегося мусора, бывшего недавно скамейками, посудой и свадебными угощениями, кто-то страдал от икоты.
   - Гык... гык... ы-ы-ы... - печально подвывало оттуда.
   Федька присел над хламом и осторожно его разгрёб.
   - О, корзинка... - сообщил он и, передав Иванушке находку, шутливо добавил: - Здоровая! Не ваша ли?
   А после глянул под ноги...
   - О! Жаба!..
   - Сам ты жаба! - ответило ему оттуда обиженным хриплым от слёз голосом.
  
   Свадьба шла своим чередом. Уже потеснились столы с основательно прореженным угощением. Уже наяривали третью плясовую местные мастера дуды и балалайки. А наши герои всё еще изнывали под ливнем горьких упреков и заслуженных обвинений.
   - Да-а-а!.. Обеща-а-али!.. А са-а-ами!.. А говори-и-и-ли!.. А во-о-от!.. Я так вам верила!..
   - От незадача... - смущенно почесал затылок дед Назар.
   - Заковыка! - подтвердил Митяй, в точности копируя дедов жест.
   - Охххх... - тяжко вздохнул Иванушка, вообще не нашедший ни жестов, ни слов в своё оправдание.
   И только скомороху Федьке всё было нипочём.
   - Слышь, зелёная, чё ты к парням пристала? Ну, забыли... и что такого?
   - Да-а-а-а-а-а?!! Что тако-о-ого?!! А затоптали бы, тогда что?!!
   - Тогда была бы у нас щас скользкая зеленая тря-а-апочка...
   - Тря... тря...
   - И поднял бы тя Иванушка, и всплакнул маненька, и привесил на груди против сердца, аки платочек шелковый, для слез и прочего сморкательства предназначенный. И носил бы так до са...
   - А-а... ва!.. КВУА!!! - и только быстрая реакция спасла Федьку от справедливого возмездия, а посему всё оно досталось смущенно переминавшему за его спиной деду Назару.
   - Убуй-ю-и-и-и!!! - верещала Лягуха, брыкаясь у того в руках. - Порррву!!! Пустить-ить... мя!!! Всё равно достану-й-и-и-и!!!
   Она так визжала, что не греми рядом пятихатская дискотека, то на подворье, где расположились друзья, уже сбежалось бы всё село с выселками. Бедный Иванушка не знал, кого спасать первым, деда Назара - от прилетевшего пуда шаньтоньского деликатеса или неумного скомороха, который нашел время дразнить "девушку". Понятнее всех был Митяй, которого не увлекли бы сейчас даже горячо обожаемые монстеры.
   - А... ты... да... - мучился старик, пытаясь удержать скользкое вертлявое создание так, чтобы не удавить окончательно. - Что ж... так крутисся...
   - Федя, беги! - бросился на подмогу царевич.
   - Беги-беги!!! - подбодрила лягуха. - Далеко беги!.. За моря-окияны беги... Всё равно дого... ню... и пор... ву... - она еще пару раз дернулась и удивленно обвисла на руках. Потому что никуда Федька убегать не собирался, а прямо туточки упал на земле, схватился руками за живот и, дрыгая ногами в воздухе, начал ржать как тот конь.
   - Ой, не могу!.. гы-гы!.. Ой, люди добрые!.. га-га!.. П...пф... - попытался он приподняться тыча пальцем в лягуху, но не удержался и повалился обратно. - Ой, сдохну!..
   - Ты чего? - удивился Иванушка.
   - Рехнулся!.. - предположил Митяй.
   - Чё - "пы-пы"? - обижено нахмурилась лягуха.
   - Ой, моченьки нету!.. - сел в траве скоморох, тряся в изнеможении головой. - П...порву, гы-гы... Росомаха камышовая!.. Рысь пупырчатая!.. Ж...ж... жаба саблезубая!.. Фу-у-ухххх!.. Ну, насмешила... - перевел он дух. - Да отпусти её, дед, никого она не порвет. Она у нас добрая...
   - Я - добрая?!! - попыталась воспротивиться лягуха, но поймала насмешливый взгляд ястребиных глаз и почему-то смутилась. - Я не добрая, я злая...
   - Не-а! Ты толстая! - продолжая ухмыляться, сообщил нахальный скоморох, но не успел лягушачий рот дрогнуть горькой обидой, как тут же добавил: - А значит - добрая! Спорить будешь?
   - Всё равно - жаба... - уже не слишком уверенно бросила лягуха.
   - Ну, не ласточка... - развёл руками Федька.
   - Во-о-от! Не ла-а-асточ...ка...а!..а! - только уцепилась лягуха за возможность всласть разрыдаться, как была сбита влёт тем, что в следующую секунду сотворил Федька. А он упал вдруг перед нею на одно колено, ухватил, несмотря на ошарашенное сопротивление, её холодную лапку и, проникновенно заглядывая в её вытаращенные в удивлении глаза, с чувством продекламировал:
   - ...Ты - лягушка! И останешься лягушкой - хоть розой, хоть березой назови!
   - Куа... - ошарашено выдохнула та.
   - Ну, примерно это я и имел ввиду... - сообщил скоморох и отпустил царевну. - А вообще я гляжу, толстая тут собралась сама себе болото наплакать. Так что пока нас в нем не утопила, айда на танцы!
   - А-а?.. э-э-э?.. - образно выразился царевич, всеми доступными для иносказания средствами указывая на угрюмо надувшуюся лягуху.
   - ...А-а... если Митяйка вынет кулак изо рта и подаст деду корзину... - намекнул Федька, значительно глядя на малого (тот опомнился и засуетился).
   - ...А дедушка опустит туда нашу ивушку плакучую... - продолжил Федька, изображая руками "майна!" и внимательно следя за процессом пакования набыченной на весь мир жабы в подставленное лукошко.
   - ...И прикроет чем поверху... - Тут уж Иванушка, с решительным "эх!", скинул кафтан и осторожно накрыл лягушкино убежище.
   - ...То теперь... нам... остается только... - потянул скоморох, пока не убедился, что лягуха надежно задрапирована, и вдруг выпалил: - ДАТЬ ДЁРУ!!! Пока не видит!!!
   Все испуганно вздрогнули, а лягуха чуть не выпала из корзинки, готовая увидеть только спины людишек, так подло её бросивших. Но гневные слова так и застряли в открытой пасти. Потому что "подлые людишки" никуда бежать не собирались, а осуждающе смотрели на скомороха. Да и тот, вопреки собственной команде, стоял рядом и с интересом наблюдал выражением лягушачьей мордашки.
   - Федот! Ну, нельзя же так! - высказался Иванушка.
   - Напугал, оглашенный... - пробурчал дед Назар.
   - Гык...оййй, - перевел дух Митяй.
   - Ззз-зараза... - процедила лягуха и опять нырнула под кафтан, всем видом показывая, что теперь - хоть на голову ей сядь! - а не вылезет.
   - Всё, всё!.. - успокоил друзей Федька, прислушался и вдруг, понизив голос до заговорщического шепота, добавил: - А вот теперь точно - валим!
   - Гад! - прокомментировали его диверсионную деятельность из-под кафтана.
   - Федя! Я категорически тебе запрещаю... - начал было Иванушка, но Федька договорить не дал:
   - Дед, отвечаешь за сохранность корзинки. Малой, отвечаешь за тверёзость деда. Я присмотрю за царевичем, чтоб вдругорядь не набрался. Всё, айда на забаву!
   Старик с Митяем охотно двинулись, но Иванушка, всё еще хмурый и сосредоточенный, вдруг ухватил скомороха за рукав, заставив поотстать.
   - Ты чего? - удивился тот через плечо.
   - Федь, послушай... Я хотел... Ты не подумай, конечно, но... как бы сказать... В общем, ты не мог бы так больше не шутить?
   - Совсем?! - округлил глаза скоморох.
   - Что?.. А, нет-нет! Не совсем, только с царевной... той, которая лягушка. У неё сейчас сложная пора, я бы сказал - драма, а ты с ней так... невежливо! - выдал наконец Иванушка крайнюю из известных ему степеней оскорбления личности и выдохся.
   Федька обернулся окончательно, осторожно отцепил от рукава Иванушкину руку, поковырял носком сапога землю, почухал пятернёй затылок и только совершив все эти подготовительные действия, махнул рукой:
   - А!.. Знаешь, Вань, пусть лучше меня ругает...
   И, посчитав объяснения исчерпывающими, отправился в гущу праздника. Иванушка вспомнил где-то читанное слово "шоковая терапия" и отправился проследить, чтобы благие скомороховы намерения не дошло до смертоубийства.
  
   Что народные танцы - это особый род торжественных мероприятий, Иванушка понял с первой попытки. Какая-то бабушка божий одуванчик с пылкостью красной девицы втянула его в круг и сама принялась подпрыгивать и притопывать, как молодая. Царевич вслед за нею подпрыгнул козликом, потоптался конем ретивым, взмахнул руками, как петух крыльями спозаранку и... чуть не сшиб не только бодрую старушку, но и выделывающегося рядом парня. А когда на его "ой, извините, честное слово, не хотел..." никто не обратил внимания, царевич, с энтузиазмом этнографа на обряде посвящения племени мумба-юмба, принялся старательно фиксировать в памяти движения танцоров с целью их дальнейшего воспроизведения. Фиксирование получалось ничего. Воспроизведение - как-то не очень. Не хватало чего-то существенного, что в книжке-самоучителе было бы вынесено в предисловие, а в народе имелось ввиду по умолчанию. Но пока царевич пытался построить алгоритм так лихо выделываемых другими танцорами "коленец", музыка кончилась. И до слуха долетело то, что и должно было давно дойти, но что увлекшийся Иванушка позабыл начисто - народное внимание.
   - Хи-хи, глянь Таська, как оно царевич-то вытанцовует! Чем не жених?
   - Что ты, Марьяша! Такого во двор не выпустишь - всех курей... затанцует! Хи-хи...
   Царевич покраснел и незаметно оглянулся. Неподалёку оказались две девушки, которые перешептывались и хихикали, блестя глазками в его сторону. Всё было как всегда... и это радовало! Но как всегда, он оказался посмешищем - и это огорчало. Что заставило его думать, будто он такой же, как все?.. Иванушка собрался было погрузиться в пучину самоуничижения, как неожиданно на плечо ему что-то свалилось. Мало что свалилось, оно еще и вцепилось когтями!
   Иванушка ойкнул и шарахнулся. Каркуша каркнул и впился когтями сильнее, балансируя на Иване, как на жердочке.
   - Ах, это ты! - поморщился царевич, но стерпел.
   - Я-а-а-а... - выдал хриплую руладу ворон. - Йа! Йа! - подтвердил он с непередаваемо иноземным акцентом, покрутил головой то так, то этак, словно оценивая звучание и глубокомысленно изрек: - Дер картофель шмектен зер гут!
   - Лукоморск ыст дер гауптштадт дер Лукоморье-райх, - поддержал светскую беседу царевич.
   - Матрьошка! Балалайка! Чьёрт побьеррри! - обрадовался ворон интеллигентному собеседнику.
   Оставшиеся без внимания девицы прыснули в кулачки.
   - Веррртихвостки, - тут же прокомментировал ворон. - Соррроки-балаболки... Пустозвонки...
   Хихиканье смолкло.
   - ...Кокетки... фифы... финтифлюшки... Цы-ы-ыпочки! Заи-и-игрррываем?..
   Девиц как ветром сдуло. Иванушку даже начала мучить совесть.
   - Ну зачем ты так... - укорил он Каркушу. - Они же ничего плохого не сделали...
   "...Ну, посмеялись над моей неуклюжестью... ну, потыкали пальцем... ну, так это нормально!" - добавил внутренний голос.
   Каркуша подумал, почистил клювом лапку, встряхнулся и сообщил Ивану своё мнение:
   - Выпить хошь?
   - Хочу... - неожиданно согласился Иванушка и тяжко вздохнул.
   - Наливай!
   - Где?! - развёл руками царевич.
   Ворон еще почухал шею и вдруг заорал дурным голосом:
   - Федька дурррак! Федька дурррак!
   - Сам дурак! - донесся откуда-то справа голос скомороха.
   - Прррашу! - сообщил ворон, и царевичу осталось только направиться туда, удивляясь по дороге на Каркушину находчивость. Может вправду его стоило бы в царские советники произвести?
  
   - Где вас носит?! - встретил Федька появление царевича с вороном на плече. - Мы тут уже место заняли... - и приглашающе похлопал по лавке рядом с собой.
   - Фа! - подтвердил Митяй, не отвлекаясь от пережевывания пирога. - Фдём фут фдём...
   - Еще б чуток - и не дождались бы... - пробасил дед, с хитрой улыбкой глядя на аппетиты внука.
   - Только жрать и горазды! - сообщил мрачный голос из-под стола где-то между стариком и Митяем.
   Странно, но от одного вида этой теплой компании Иванушке на душе полегчало. "Привык я к ним, что ли?.." - удивился он, присаживаясь рядом со скоморохом.
   Ворон сейчас же спрыгнул на стол, по-хозяйски прошелся туда-сюда, задумчиво остановился, глядя куда-то в пространство и вдруг резким нырком стырил у малого из-под руки кусок пирога.
   - Э! Фуда?! - подпрыгнул тот, но подлый птах уже отбежал на другой край.
   - Экспропррриация экспропррриаторов, - сообщил он оттуда под гогот окружающих и принялся с неторопливым удовольствием потрошить уворованную добычу.
   Малому не осталось ничего другого, как ухватить другой пирог, который он, в целях безопасности, уже делить не стал - так в рот и засунул.
   Царевич, отсмеявшись, тоже огляделся, чего бы такого отведать. От разнообразия разбегались глаза: пироги с капустой, пироги с мясом, пироги с картошкой, пироги с грибами... Наверное единственного, чего здесь не хватало, так это пирогов с пирогами.
   - Колбаски! Давай колбаски! - раздалось от дальних столов с другой стороны площади. - Марьяша, вжарь!
   - О, кому-то мясного не хватило, - поделился наблюдением Иванушка.
   - А нут-ко мы тоже наддадим, - скоморох ухватил полкруга колбасы, до которого Митяй еще не добрался, и отделил кусман царевичу:
   - Угощайся, Вань! Под пивко - самое оно будет.
   - Наливай!.. - согласился царевич демонстрируя освоение местной лексики, чем заслужил уважительные взгляды деда с Митяем.
   Меж тем, блюд никто разносить и, тем более жарить, не стал. Зато на импровизированную сцену перед музыкантами вышли давешние девицы-хохотушки и, деланно смущаясь, объявили:
   - Ну так - "Колбаски"!
   Музыканты кивнули и балалаечным дуэтом изобразили нечто грустно-романтическое, поддержанное издевательским соло на дуде. Под него девчонки покрутили подолами, словно стесняясь начать, а после, с лихим хоть и неуместным вступительным "и-и-и-и-йех!", затянули медленно и жалостливо на два голоса:
   - Год новый наступил,
   Кушать стало нечего.
   Ты ж меня пригласил,
   Я пришла доверчиво...
   Вопреки тоскливому мотиву, народ за столами воодушевился, отставил угощение, взялся подпевать. Даже дед Назар разулыбался в бороду, чем несказанно удивил Иванушку. Малой тоже принял деятельное участие. Правда, пирог изо рта вынимать уже не стал, зато вовсю изобразил руками и ногами нечто вроде сурдоперевода. И так разошелся, что едва не сшиб корзину с лягухой, на что та не преминула высунуть мордочку и возмущенным шепотом сообщить, где она таких телохранителей видела.
   Иванушка же смотрел, слушал и млел от счастья. Вот она - настоящая народная баллада! Наконец и он услышит собственными ушами и увидит собственными глазами, как разворачивается действие в пронзительно грустной, как только народ это умеет преподнести, истории, возможно даже про какого-нибудь царевича-королевича, с его трагической любовью. Странно, правда, чего это они так радуются... Но видимо, на то он и народ, чтобы выражать свои чувства иначе, глубже, многогранней, чтобы и в трагических концах всегда находить повод для жизнеутверждающего начала... Наверное... Всё же знать, что это случилось не с нами - тоже повод для радости...
   И тут Иванушка своим размечтавшимся взглядом уперся в человека, который почему-то народного воодушевления не разделял. Скоморох сидел, странно скукожившись, упершись локтями в стол, и упорно глядел в кружку, словно ничего интереснее этой пол-бадьи пива в жизни не видел.
   - ...Милая ты моя, девочка голодная... - с печальным надрывом голосили подружки, а гости, неизвестно чему радуясь, подтягивали: - Я накормлю тебя, если ты не гордая...
   - Я накормлю тебя,
   Если ты не гор!..
   ...да!..
   ...я-а-а-а-а-а-а! - с чувством потянули девушки аж до многозначительной паузы.
   И вдруг, словно вешние воды взломал холодную ледяную оболочку - песня понеслась!
  
   - Два кусочека колбаски
   У тебя лежали на столе.
   Ты рассказывал мне сказки,
   Только я не верила тебе!
   Ий-йе-ех! Два кусочека...
  
   Не ожидавший такого поворота Иванушка, только ошалело таращился, как вся площадь с совершенно нерациональным удовольствием на разные голоса орёт про голодную (!) девочку и два "кусочека" колбаски, которыми неизвестный ухажер пытается её соблазнить. Кем бы ни был этот загадочный тип, но, по мнению Иванушки, так издеваться над людьми было просто... неучтиво. Так поступать может только человек бездушный... беспринципный... бессерде...
   - Господи, ну почему "кусочека"?! - дошел до него, прервав нравоучительный монолог, возглас Федьки. И царевич удивленно обернулся, потому что это был, возможно, единственный голос, в котором прозвучали подходящие моменту страдальческие нотки.
   - Что-что?..
   - Я говорю, почему "кусочека"? - словно от отчаяния на людскую тупость покачал головой скоморох. - Я же пел - "КУ-СО-ЧЕЧ-КА"!..
   - Что-о-о?! Так это твоя?!..
   - Ну, было дело...
   - Так может, это ты сам?!.. Вот так?!.. - пораженный догадкой царевич даже не знал, как выразить своё возмущение. - Федя, как ты мог!
   - Ну, как бы... - застеснялся было скоморох, но не выдержал и с горячностью принялся объяснять Иванушке: - Да я не знаю, откуда они это взяли! Нас вообще там только двое было! Ну, спел ей про колбаску - два кусочечка! - так вместе же закусывали!..
   - Ну, Федя!.. - не нашел, что сказать Иванушка.
   - Ну-у-у, Фе-е-едя!.. - присоединился к нему другой голос из-под скамейки. - А-я-яй, Федя!.. Да ты у нас - ловелас, Федя!..
   - Зеленым слова не давали... - буркнул скоморох. - И неча тут обзываться нехорошими словами!
   Но лягуха, словно не слыша, продолжала измываться:
   - Соблазнить бедную голодную девушку... и чем?! Кусочеком колбаски! Двумя!! Щедрость-то, щедрость! Как сказал бы наш друг Каркуша - феноменально!
   Ворон услышал своё имя, оставил недоклеванный пирог и бочком прискакал поближе к месту событий.
   - Доннер веттеррр? - поинтересовался он у Иванушки.
   - Хенде хох, - подтвердил тот.
   Меж тем, атмосфера светской беседы на колбасную тему разогрелась до стадии шкварчания.
   - Слышь, толстая! Хочешь птичкой стать? Щас помогу!
   - ...Я так и вижу эту картину: "Барышня, сопозвольте до вас причепиться!" - "Ах ты, охальник!" - "А так?.." - "М-м-м, колбаска... Ну да ладно, чепляйтесь!"
   - Ну всё, лупоглазая, допрыгалась!
   - ДЕ-ДУШ-КА!
   - Что, Василисушка! Что, лапушка?
   - Дедуль, забери меня отсюда! - скомандовала лягуха и, победно зыркнув на разобиженного скомороха, скрылась в корзинке. Иванушке даже почудилось, что напоследок показала тому язык.
   - Дас ыст фантастышь! - прокомментировал Каркуша, ухитрившись в каждое из слов вставить по три "р".
  
   Праздник дошел до стадии "а поговорить?!" и крутился в ней, с каждым оборотом приближаясь к стадии "Кумэ, дэ вы? Кажись ушел...". Иванушка завершал исследование многочисленных угощений на предмет выбора "пирога дня" и всерьез задумывался о втором туре. Дед Назар блаженно улыбался в бороду, снисходительно созерцая веселье и внимательно блюдя порядок. Из-под одной его руки поблескивала глазками Василиса, уже не боявшаяся высунуть мордашку (народ заметно "окосел" и, даже узрев такое чудо, как лягуха-переросток, лишь удивлялся и давал зарок больше не пить). На другую дедову руку блаженно откинулся Митяй, придерживая собственное округлившееся пузо (а если бы место позволяло, давно бы прилег тут же на лавке). Всем было хорошо, только Федька сидел, мрачно уткнувшись в свой то ли кружко-жбан, то ли чарко-бочёнок, и носа оттуда не показывал.
   - Федь, ну Федь! Ты что, обиделся? - попытался провести миротворческую миссию Иванушка.
   - Угу!.. - прогудел тот в кружку.
   - Ну, прости, мы же не нарочно, - как всегда взял на себя вину Иванушка, но ехидный голосок из-под дедовой руки зарубил его усилия на корню:
   - Нарочно-нарочно! Нарочнее не бывает...
   - Умеют же некоторые скользкие и противные настроение испортить, - буркнул Федька.
   Иванушка кашлянул и осуждающе посмотрел на лягуху, однако раскаяния не добился.
   - Она шутит, - не слишком уверенно продолжил царевич. - Правда же? Вот скажи... - огляделся он за поддержкой.
   Дед, всё так же блаженно улыбаясь, уже тихо посапывал в бороду. Митяй предпринял попытку дотянуться до куска пирога на столе, но сделать это не вставая оказалось не так то просто, и он так и завис с протянутой рукой. Лягуха вообще отвернула мордашку, презрительно выпятив нижнюю губу.
   - ...Вот Каркуша подтвердит, - нашел Иванушка наиболее безопасный вариант.
   - Если сможет, - тут же отозвалась Василиса нарочно противным голоском.
   Действительно, от соседнего стола долетали взрывы гогота с обрывками фраз:
   - ...Ешшо, ешшо давай!
   - Серррдечно-занудистый кар... кар... харррактер!
   - Га-га-га!.. Точно как у Филимона!...
   - Да сам-то!.. А ну, птаха, загани и ему чаво!
   - Нерррвно-паралитич...ык...ский глаз!
   - Га-га-га!.. От сказал, так сказал!..
   - Чё сказал, чё сказал!.. Ты, поди, свой глаз побереги!
   - Черррепно-мозговая дрррака!
   - Га-га-га!.. Ай, молодец, птаха! Ай, заслужил! Ай, нальём!..
   - Каррр!-ррра!-шо!..
   Иванушка удивленно прислушался, а лягуха не преминула съехидничать:
   - От, что значит - образование. Как говорит - поёт! Соловушка наш...
   Иванушке за образование стало чуть-чуть обидно, и он тоже решил блеснуть начитанностью:
   - Растекашеся мыслью по древу, - глубокомысленно изрек он.
   Федька как раз опрокинул кружку, допивая остатки, но услыхал Ивановы слова, всхрюкнул, подавился и закашлялся, отставив посудину.
   - Вань, ты в своём уме?! - накинулся он на царевича сиплым, словно от простуды голосом. - Кто же такое говорит под руку!
   - А что?.. Что такого?.. Так все говорят... - растерялся царевич, лихорадочно пытаясь припомнить, правильно ли он процитировал известное на всё Лукоморье произведение.
   - Такого?! - обрадовался скоморох возможности на ком-нибудь оторваться. - Ты хоть картину эту представляешь?!
   - Ну-у-у...
   Но Федька ждать не стал, а принял наисерьёзнейший вид и с чувством нараспев продекламировал:
   - Бурым волком рыскоша по лесу,
   Спотыкнуша ногой об корягу.
   И растёкшася мыслью по древу,
   Ободраша все щёки о кору!
   А потом дербалызнушась задом,
   Когда долу летеша обратно!
   От такой интерпретации великого творения древнелукоморской литературы царевич на мгновение потерял дар речи.
   - Так, а как!.. Там же "мыслью"!.. По древу же!.. - прорвало наконец Иванушку, но скоморох опять не дал царевичу разойтись:
   - Мы-сью, Вань, мысью! Сиречь, белкой. Головой надо думать, а не об ствол "растекаться".
   Царевич окончательно выпал из реальности. Пытаясь уразуметь неожиданную информацию и отстроить заново рухнувшую систему ценностей, он только открывал и закрывал рот. И быть бы торжеству нахального скомороха полным и окончательным, но опять вмешался ехидный голос из-под дедовой руки:
   - "Не летать тебе шизым-то орлом, и не пить-то водицы шеломом, а брести те каликой бездомным до ближайшей больницы - лечиться". Сам пробовал? Заметно!
   - Ах ты ж... недоразумение болотное!
   - Сам-то - сказочник! Колбасный совратитель!
   - Слышь, перепончатокрылая! Хошь лететь и думать - только бы не стенка?!
   - ДЕ-ДУШ-КА!
   - Что, Василисушка?.. - встрепенулся дед, оглядываясь ошалелыми со сна глазами.
   - Ны-ы-ы-ы... -лягушачий язык длинной лентой выстрелил в сторону Федьки.
   - Сама дура... - не нашел тот больше аргументов и, под довольную жабью ухмылку до ушей, попытался вернуться к питейному процессу. Но и тут его ждал облом.
   Федька наклонил кружку в рот, опрокинул, вернул обратно и потряс над столом, а после в сердцах грохнул ею об стол:
   - Эй, тут ваще наливают?! Хозяева! Чё за дела?!
   Через минуту появилась девушка с кувшином.
   - Отведайте, гости дорогие, наливочки нашей пятихатской. Матушка лично вам послала.
   - О, "колбаска" нарисовалась, - мрачно фыркнул Федька, узнав Таську из "колбасного" дуэта. - А где вторая "кусочека"?
   - Наливочка наша отменная... на травах настояна... - продолжала, как ни в чём не бывало ворковать девушка, наполняя кружки. - Отведай, царевич, не побрезгуй... На здоровьечко, дедушка, только уж не буйствуй боле... Ну и тебе, оглоед малый, плесну, чего уж... Тётка Ульяна, давайте наливочки - до кумплекту? - Федьку она обошла, как пустое место.
   - Э! А мне?! - наконец не выдержал тот.
   Девушка оглянулась и окатила скомороха презрительным взглядом:
   - Не дорос ишшо! - высокомерно выдала Таська и степенно "поплыла" дальше. - Кому наливочки, гостюшки дорогие?
   Глядя на Федькино выражение лица, Иванушке стало стыдно за своё непроизвольное хихиканье. Он попытался спрятаться за кружку, сделав вид, что его интересует только вкус и послевкусие пятихатского питейного бренда, но неожиданно эту кружку у него вырвали прямо из рук.
   - А тебе, высочество, ваще хватит! - объявил Федька и в мгновение ока выдуднил подарочное издание фирменного напитка. - Хороша наливочка! - смачно "хакнул" он и огляделся на предмет еще чего стырить.
   Малой бдительно удвинул свою посудину подальше от агрессора. Зато старик всё так же блаженно улыбался в бороду, глядя на забавы молодежи. За что и поплатился.
   - Твоё здоровье, дедуль! - И вторая кружка распрощалась со своим содержимым.
   - Федь, Федь! Может и тебе уже хватит? - забеспокоился царевич.
   - Федотушка, окстись, милок! - жалостливо прогудел дед Назар и со знанием дела добавил: - Хмель, он до добра не доводит!
   Скоморох оглядел друзей и скептически цыкнул зубом:
   - Неа, не пойдёт. Ты, дед, бузил? Бузил! Ты, Вань, колобродил? Колобродил! Гляньте, даже птичке божьей, и то налили! И чем я хуже?!
   В это время народу приспичило душевной песни, но мнения на эту тему разошлись.
   - "Берёзку"!.. - предлагали одни.
   - "Берёзка" уже была! "Я гуляла, гуляла..." давай! - требовали другие.
   - Гуляй дальше! "За горами высокими..." поём! - перебивали третьи.
   Тут кто-то вспомнил "Провожал ты меня...". Под дружное "О-О-О-О!" хит всех времен и народов был принят к исполнению и полилась над селом, так и сяк, кто во что горазд, но обязательно от глубины души выводимая, тягучая и пробирающая до дрожи в коленках песня о несбыточной любви.
  
   "Провожал ты меня из тенистого сада,
   Вдруг взяла тебя нервенная дро-о-ожь.
   Ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо,
   Может дам, может дам, чё ты хо-о-ошь?
   Ты скажи, ты скажи..."
  
   Убаюканный лирической мелодией, Иванушка и не заметил, как уплыл под песенные страдания в собственные, недавно пережитые горести. Вот так же стоял он перед Еленой Прекрасной и так же не мог высказать то, что жгло его душу...
  
   "Не гляди на меня, ой не надо, не надо,
   И коленки мои не трево-о-ожь!
   Ты скажи, ты скажи..."
  
   ...И так же остался непонятым со своей любовью. Неужели они все одинаковые?! Нет, определённо с этим надо что-то делать! Но как, как заставить хотя бы выслушать?!..
   - У-у-у, завыли, - отвлекло его Федькино бурчание. - Как собаки на погосте, ей-богу...
   Иванушка сначала удивился. Потом оглянулся. Потом даже возмутился!
   - Федь, если тебе испортили настроение, то не надо его другим портить. Это в конце концов неприлично...
   - Неприлично?! - скоморох грохнул об стол своим жбаном, по недоразумению выдаваемым за кружку. - Да ты хоть слышишь, что они поют?! Вот это - неприлично!
   Сидящий рядом и запоем поющий мужик косматой внешности, на котором праздничный армячок смотрелся как пиджак на медведе, подавился очередным "чё ты хо-о-ошь!" и тоже уставился на попирателя народных традиций. Иванушка поспешил загладить неловкость:
   - Да что ты, Федь! О любви ведь...
   - О любви!.. - объявил, словно начало лекции, Федька. - Типа, непонятно, что он от неё хочет! Аж выговорить не может - так стыдно!
   Тут и тётка Ульяна, которая, мечтательно подперев щеку самозабвенно тянула своё "...о-о-о-ошь!..", потеряла нить душевных страданий.
   - Ну, ты не прав. Это как бы... - попытался возразить Иван, но неожиданно понял, что возразить-то нечего, и покраснел под требовательным взглядом ястребиных глаз. - ...наверное аллегория, - закончил он растерянно.
   - Шо "алэ горе", то точно! - согласился Федька. - Ты послушай, послушай! Уже и дала бы, что он "хошь", и сама уже "хошь", так ведь теперь из принципа не даст!
   - Вот... вот же... Стерва! - вырвалось у Иванушки, и он сам удивился, какие непечатные слова сегодня выдает его начитанная головушка.
   - Точно, стерва! - объявил во всеуслышание Федька. - И дура! "Ой, ты скажи, ты скажи..." Типа сама не знает! И сама - дура! И песня дурацкая! И кто сочинил такую муть - первый дурак и есть!
   - Федь!.. Федь!.. - попытался урезонить того царевич, нервно оглядываясь по сторонам.
   - Это ж надо придумать - "проводил ни за грош, на вот меденую брошь..." - ни те ладу, ни те складу! - развоевался скоморох, не слушая голоса разума. - Да фиг с ней, с рифмой, но концовка-то должна быть?! Хоть какая-то!.. А то сочинил, понимаешь: "и не дам!", и - на тебе! Тоже мне - минизингер хренов!
   Уже некоторое время Иванушка, который не оставлял попыток примирить скомороха с народным мировосприятием, чувствовал некоторое беспокойство, словно его слуху не доставало чего-то существенного, чего раньше было хоть завались, а теперь всё куда-то подевалось. И вот только сейчас до него дошло, что в ближайшей округе уже никто не поёт.
   Зато все смотрят на них с Федькой. И весьма напряженно.
   - Это ты щас чё сказал? - ласково спросила тетка Ульяна, слишком ласково, чтобы быть искренне, и при этом потянулась рукой к большому деревянному подносу.
   - И куда послал? - уже более конкретно поинтересовался косматый мужик, и взялся засучивать один рукав.
   - Кого послал? - не понял Иванушка. - Вы, наверное, нас неправильно поняли.
   - Да как же не поняли, ежели твой товарищ про нашего Федота-молодца всякие непотребства сказывает? - тетка Ульяна взвесила поднос на руке.
   - Ка-а-акого Федота?
   - Да такого, который энти песни-то и сочинил! Скомороха-то! - засучил второй рукав косматый мужик. - Так что ежели чё... не обессудь!..
   - Как, скомороха?! - опешил царевич. - Федота?! Так а... - обернулся он к Федьке.
   Федька довольно ухмыльнулся, отодвинул Ивана и самолично вышел к народу:
   - Тихо, селяне, тихо! Извините, коль обидел в лучших чувствах. Да только мои это песни. Потому как я и есть - тот самый Федька-скоморох. Ну что, бить будете? - весело поинтересовался он.
   - А будем! - задорно ответили ему. - Потому как не могёшь ты быть скоморохом Федей.
   - Это как?! - опешил и Федька.
   - А так! - ответили ему. - Федот-молодец, он какой?
   - Какой? - Федьке уже и самому интересно стало.
   - Он - О! - популярно объяснили ему. - Росту - О-О-О! Плечи - О-О-О! Голосище - О-О-О! А ты-ы-ы... - и принялись снисходительно того разглядывать чуть не тыкая пальцами.
   - Э! Э! Вы чё?! - не понравилось такое внимание Федьке.
   - Неказистый какой-то. Замухрышка...
   - ...Маршавенький...
   - Чё-о-о?! - возмутился Федька, а под столом кто-то громко всхлипнул.
   - ...Плюгавенький. Аршин с кепкой, небось... - продолжили деревенские составлять словесный портрет наличного скомороха в сравнении со скоморохом эпическим.
   - На себя посмотри!
   - ...Малахольный. И голос противный, токо частушки орать...
   Под столом издали долгий рыдающий звук.
   - Да...
   - ...Да и голОта шелупонная - не чета нашему...
   - Сами вы!.. ГопотА пятихатская - на пять хат одна голова и та в погребе похмельем мается!
   - ...А наш ешшо не в пример учтивее будет... - заметила тётка Ульяна и опустила поднос скомороху на голову... видать, в назидательных целях.
   Федька ойкнул и повалился на царевича. Иванушка айкнул и упал на деда Назара. Тот ни ойкать, ни айкать уже не стал, а подхватил обоих за шиворот.
   - Вот-вот! Подержи их дед, покеда учить уму-разуму будем! - обрадовался народ.
   - Так, а царевича за что?! - попытался восстановить хоть какую-то справедливость Федька, но селяне быстро и жизнерадостно прояснили ему свою логику:
   - Коль скоморох подложный, так и царевич, поди, ненастоящий!
   Федька растерялся. Дед растерялся. Иванушка и не находился. Спас положение малой.
   - ВАЛИМ! - гаркнул он и героически ухватил корзину с лягухой.
   ...И героически тащил её, пока за спиной не исчезли последние деревенские околицы. Только тогда Митяй с натужным "фффу-у-ухх!" уронил лукошко на землю. И только тогда из него, давясь собственным кваком, вывалилась лягуха и принялась спотыкаться и падать на совершенно не держащих её лапках.
   - ...Мыр... мыр... - пыталась она выдавить, но едва приподымалась, как снова бессильно роняла себя на землю.
   - Чё - "мыр-мыр"? - нахмурился скоморох.
   - Чего размурчалась-то? - заинтересовался малой.
   - Василисушка, лапушка, али стало чё? - пожалел дед.
   - Вы что-то хотите сказать? - предположил Иванушка. - Что-то важное?
   - М-р... МАРША-А-АВЕНЬКИЙ! - выдавила царевна. - Ой, не могу!.. - И вообще опрокинулась на спину.
   - Гы-гы!.. - с врожденной "деликатностью" не удержался малой. Старик вознамерился дать ему подзатыльник, но Митька оказался начеку и вовремя нырнул под руку. Царевич собрался было отвлечь друзей чем-то нейтральным, но тоже не успел.
   - Кочкодавка перепончатая... - буркнул Федька.
   - Шелупонь малохольная! - вернула ему тут же лягуха, переворачиваясь в "боевую" стойку. - И голос, говорят, противный!
   - Ой, певунья баюрная! Рот до ушей, хоть завязочки пришей!
   - А вот и нет!
   - Что, нет?
   - Нет у меня ушей!
   - Бедная!.. Даже ушей нет!
   - А... а... а у тебя пятки сзади!
   - О, как! Чё правда?!
   - Правда! И одна нога левая!
   - Не может быть?! Жуть!
   Остальные свидетели перебранки только удивленно водили головами то на одного участника состязания интеллектуалов, то на другого, уже не пытаясь уловить смысл.
   - А загадку, зелёная, отгадаешь?
   - А попробуй!
   - Какая разница между курицей?
   - И чем?..
   - "И чем..." каждый дурак отгадает, а какая - между курицей?
   - И сам - дурак, и загадки твои...
   - А вот и не угадала! У неё две ноги, особенно левая!
   - Ах, так?! А тогда: стоит под кроватью - квадратное, зеленое, в полосочку!
   - Удивила - арбуз! Чтоб не укатился!..
   - А вот и нет - сапог!
   - Чего это?!
   - А какой хочу, такой и ношу!
   - Да я вижу! А вот такое отгадай...
   У Иванушки от этих арбузо-сапогов в голове уже начиналось коловращение. Главное, он никак не мог понять - это они так ругаются? Или мирятся?.. Или уже развлекаются вовсю, а ты тут стой - болван болваном - и слушай весь этот бред, не в силах решить, кого от кого спасать. Но тут, на пике его душевных терзаний, все сомнения просто и ясно разрешил незнакомый грубый голос, раздавшийся за спиной:
   - Милые бранятся, только тешатся!
   - Милые?! - восхитился царевич решению проблемы и обернулся. - Так вы тоже заме?.. - И больше ничего сказать не смог.
   ...Когда он очнулся, голова гудел, как пустая бочка, темнота воняла, как медвежья шкура, а руки ныли, будто их веревкой скрутили. Иванушка пошевелился и с сожалением понял, что всё, кроме бочки оказалось правдой. Впрочем, чего-то такого от бесталанной своей судьбы он и ожидал. А посему не стал ни удивляться, ни предаваться отчаянию. Снаружи, за вонючим лохматым покрывалом, разговаривали какие-то люди. И сейчас он всё узнает, стоит только прислушаться.
   - Да ты в своём уме? - говорил грубый и сильно раздраженный голос. - Явился, не запылился, и долю ему подавай! Ещё, чать, за прошлое не рассчитались!
   - Это ты Хорёк, не пыли! - ответствовал другой голос, до боли знакомый. - Ватага она на доле каждого держится. А скажите, братки-разбойнички, давно ли пан-атаман с вами поровну делился? То-то!.. Всё должно быть честь по чести и по совести. Так что, атаман, я своё на кон поставил, теперь твоя очередь.
   - Нравишься ты мне, Серый, ох, нравишься. Только потому и говорю с тобой, а не то бы...
   "Серый?!! Друг Серый!!! Но почему он у разбойников? И о какой доле они говорят?" - Иван притих под медвежьей шкурой, вслушиваясь в беседу атамана разбойников с невесть откуда взявшимся Серым Волком...
  

---------------

  
   Есть такое выражение - "метался, как тигр в клетке". Только тот, кто его придумал, наверное не был в зоопарке. Потому что поглядев с полчасика, как мечется в клетке кончик хвоста этой одуревшей от лени кошки, он бы соскучился и ушел, так и не сочинив ничего выпендрёжного. А грозный тигр и дальше дрых бы в своё удовольствие. Вот поэтому, царевна лесогорская Серафима металась по горнице, как запертая в клетку лиса.
   Иван пропал.
   Обеспокоенными царем-батюшкой и царицей-матушкой были немедля разосланы во все стороны нарочные с высочайшим указом "найтить и сообщить!". Однако безрезультатно. Во всех ближайших селениях царевича не видели. Правда из одной деревни посланник так и не вернулся, но оказалось, что там гуляли свадьбу, и вряд ли царевич, сбежав из-под собственного венца, да обрадовался чужому. Вестей не было. И Сенька не находила себе места, запертая в четырех стенах по строжайшему повелению вышестоящих инстанций до выяснения околичностей. В принципе, это была не проблема, но опытные братья не оставили шансов на побег. Вариант "поджечь всё к чертям свинячим и утечь, пока тушить будут" царевна, как воспитанная благонравная девушка, берегла на крайний случай. Оставалось ждать.
   Снаружи раздались голоса, шаги, звук отодвигаемого засова. Сенька крутанулась навстречу, словно в двери должен был ворваться враг. Но вошел всего лишь Никанор Поликарпович. Нахмуренный, задумчивый, явно не расположенный к праздной болтовне. Поэтому царевна спросила в лоб:
   - Что решили?
   - ЧТО решили? - не глядя удивился дьяк, целеустремленно двигаясь к креслу.
   Серафима два раза глубоко вздохнула и пошла путем длинным:
   - Ну, как прошла встреча за закрытыми дверями?
   - Ох уж эта встреча... О-о-о!.. - охотно взялся пояснить Никанор Поликарпович, удобно развалясь в кресле и с удовольствием вытягивая ноги. - Ты не поверишь! Она прошла... за закрытыми дверями!
   - Дядька Никанор!.. - обиделась Сенька. - Вы всё шутки шутите, а там человек пропадает!
   - Да с чего ему пропадать-то? Среди бела дня, в собственном царстве, на главном тракте...
   - Ой, да знаю я это чудушко! - взвилась Сенька. - Среди дня и в собственном дворце про... - но тут наткнулась на внимательный взгляд, словно говорящий ей "а, ну-ну..." и смущенно опустил глаза.
   - Не расскажешь? - без особой надежды поинтересовался Никанор Поликарпович.
   - Ы, ы... - помотала она головой, пряча за завесой волос некстати зарумянившиеся щеки.
   - Ну, тогда собирайся...
   - Ку-у-уда?
   И в этот простой вопрос у Серафимы вместилось столько мельком возникших чувств, что даже она сама не всё поняла. Но главными были - "а может?.." и "опять!..", которые дядька Никанор и пронаблюдал с удовольствием на её личике. Потом тяжко вздохнул, ибо всё же любил свою шальную подопечную, и подтвердил её худшие опасения:
   - Туда, Симушка, туда... Влипла ты, девонька, в историю, создала, так сказать, международный прецедент. Посему, отдуваться нам с тобой придётся за всё наше царствие.
   - Эт почему й-то? - растерялась царевна.
   - Потому "й-то"! - передразнил дьяк. - Бояр обидела? Обидела! Царя с царицею оскорбила? Оскорбила!..
   - Эт чего й-то?! - от несправедливости обвинения Сеньку переклинило. Ну ладно бояр, чтоб иметь удовольствие этим индюкам недощипаным вместе с их наследницами насолить и сейчас и в будущем, она готова была немного поскандалить, хоть и на международном уровне. Но царь с царицею?! Они ей даже понравились. Когда же она успела так набедокурить?
   - А того это! Тоньше надо быть, тоньше!.. И воздержаннее, - Никанор Поликарпович даже позволил себе благородно рассердиться, но прямо отвечать не торопился, а сразу перешел к последствиям. - Царь-батюшка гневается, бояре злобствуют. Оно ведь, как всегда: кому-то на ногу наступили, кого-то муха злокозненная укусила, чья-то коза державный суверенитет злонамеренно нарушила, слово за слово, а там и, глядишь, и до войны недолго!
   - Да с какого перепугу воевать-то, дядь Никанор?! Из-за того, что я Иванову стрелу не отдала?!
   - Что ты, милая! Про стрелу уже и не помнит никто. Всё про какую-то деревеньку пограничную талдычат, будто мы у них её отняли. Вертать обратно кричат. Войско собирать кликнули, войной идти! Так-то вот, лапушка! И оно тебе было надо?
   Ошалевшей от постановки вопроса Серафиме пришлось прокашляться и даже тогда её "не-е-ет!" прозвучало хрипло и неестественно. Будешь тут естественным, если твои неясные самой себе чувства, возьмут да и станут причиной не драки в кабаке или на базаре, а войны между царствами, которые и думать не думали до сего дня, что явиться такая Серафима, и вдрызг перессорит их в одночасье. А оно мне надо?!
   - Идём! - объявила царевна и бросилась из покоев. - Я им покажу - войско... Они у меня щас... повоюют...
   Сенька так спешила, что не заметила, как на губах Никанора Поликарповича промелькнула быстрая довольная ухмылка. Он с сожалением покинул удобное кресло и последовал за царевной.
   Когда Гуня узрел личико сестренки, вся расслабленность слетела с него, как пусковой контейнер с ракеты, а он сам слетел с подоконника, где пристроился караулить покои царевны. "Я вам дам - воевать... За мной!", - прорычала Сенька. "За ней!.." - пожал плечами на вопиющее нарушение субординации показавшийся следом дьяк. "Догоняй!" - гаркнул в приоткрытое окошко Гуня и бросился сам догонять посольство. Царевна Серафима не оглянулась, мысленно она была уже там, где решалась судьба двух царств.
   Вообще, если бы она была не так взвинчена, то заметила бы много странностей в поведении своих сородичей. То легкие ухмылки, никак не соответствующие серьезности момента, то важные переглядывания с легкомысленным подмигиванием. Но Сенька ничего этого не видела, потому что видение, где её братья яростно молотятся на мечах с братьями Ивана под залихватское "ура!" с обеих сторон, стояло перед глазами как живое. И чтобы такого не случилось, Серафима могла сама убить-зарезать любого.
   - Царевна лесогорскы-ЙА!.. - попытался объявить прибытие посольства старший писарь Евсейка, но получил в спину распахнувшейся створкой двери и птичкой отлетел в сторону, благо вес и комплекция Евсейки этому способствовала. Серафима ворвалась в зал приёмов, как спецназ в логово террористов. И видимо, с такими же или очень похожими намерениями.
   - Сенька, стой!!! Сима, не усугубляй!!! - влетело вслед за нею и в зал необъявленными ввалились лесогорский же царевич Гуниамир, успевший ухватить сестру за рукав, а секундой позже - советник царя всё того же Лесогорья Никанор. Последний поотстал от молодежи ввиду пожилого возраста и стоял теперь у двери согнувшись, хватаясь за бока и пытаясь сквозь одышку подавать некие таинственные знаки оторопевшему от такого прибытия иностранной делегации царскому семейству Лукоморья.
   Наконец, царь-батюшка Симеон (ввиду отсутствия сыновей - врио царя Лукоморской державы) внял его сигналам и перестал пытаться то ли упасть, то ли сбежать с трона. Он выпрямился, принял надменно-важную позу и свысока воззрился на гостью. Сидящая рядом царица-матушка Ефросинья отняла руки от лица и тоже принялась с интересом рассматривать Серафиму. Отшатнувшееся было боярство, снова стало обок царя стеной.
   Сенька стряхнула братову руку и решительно ступила на скользкую тропу дипломатии. Но едва она стала в середине зала и уперла руки в бока, видимо для придания большей "дипломатичности" готовым сорваться с уст выражениям, как её прервал писарь Евсейка, волею судьбы и царя-батюшки исполнявший здесь неблагодарную должность дворецкого.
   Он как раз успел добраться до своего рабочего места и принять надлежащую позу, как за дверью раздался топот и дребезжание металла, словно целая лавка скобяных товаров решила въехать в царскую резиденцию. Евсейка выглянул в щелку, обернулся к собранию и объявил протяжно, надувшись от важности момента:
   - Царевич лесогорскы-ЙА! - И опять не успел.
   Дверь распахнулась и наподдала писарю мощным импульсом движения. Каковой Евсейка, в строгом соответствии с законом сохранения, стоически воспринял и бережно донес до ближайших коллег. А уж те приняли их обоих с распростертыми объятиями.
   В дверь ввалился царевич Свиярод, в просторечье братец Свиря - весь в железе, придерживая брякающие ножны с мечом и тяжело дыша от проделанного марш-броска с полной выкладкой.
   - НИ ПЯДИ ЗЕМЛИ ЛЕСО!.. - взревел он с порога басом, но почему-то прервался и Сеньки услышала за спиной странное шипение, словно Свиря там с разгону в клубок змей вскочил. Царевна удивленно оглянулась, но братец уже стоял у неё за спиной невозмутимой башней - рука на рукояти меча - и воплощал собой нерушимость границ родного царства. Сенька непроизвольно хмыкнула, но сейчас же взяла себя в руки и вернулась к прерванным, не успев начаться, переговорам. И встретилась взглядом в грозными царскими очами.
   - Как смеешь ты, девица, в царский суд встревать?! - гневно вопросил самодержец и в подтверждение его слов бояре дружно загалдели. - Али не видишь, что здесь мужи державные собрались, дела великия решают?!
   - Да! - раздалось возмущенное и из родных лесогорских рядов.
   Что тут ответить... Сказать правду, где она видала таких "мужей", чтобы они обиделись окончательно и начали боевые действия прямо не отходя от кассы? Взять царя в заложники и потребовать разоружения? Полного? Предложить во избежание конфликта ввести миротворческий контингент из Вондерланда? А лучше, из Караканского ханства - чтоб уж всем на орехи досталось...
   Серафима молчала. Она задумчиво покачивалась, перекатываясь с носка на пятку, и глядела в пол, словно ничего интереснее паркета из двадцати декоративно-стратегических пород деревьев - гордости лукоморских зодчих - в жизни не видала.
   Царь Симеон похмурил брови, понадувал щеки, поёрзал, но ответа не дождался. Боярский гул сменился перешептыванием, да и оно быстро сникло. Царь-батюшка на мгновение кинул растерянный взгляд на главу без пяти минут вражеского посольства и... снова принял вид главы великой державы.
   - Уйди, девица, не мешай! - раздраженно отмахнулся он и обратился через Сенькину голову: - Так каков будет ответ на наши законные требования?
   - Нет такого закона, чтоб наши Павлины пустоши супостат забирал, - важно заявил Никанор Поликарпович.
   - Ни пяди земли лесогорской! - наконец к месту вставил Свиря.
   - Да! - веско добавил Гуня.
   И все почему-то посмотрели на Серафиму.
   Сенька молчала. И и всё так же, не поднимая головы, покачивалась на ступнях. В наступившей неуютной тишине слышно было только, как скрипели перья писцов, летописуя судьбоносный момент истории. Кто-то сказал "кхм", а потом добавил "кхм-кхм!".
   - Ах, вот так отплатили вы за дружбу нашу?! - опомнился Симеон. - Земли по доброте вам даденные, чтоб помочь в трудный год соседушкам, навечно присвоить решили?! Так мы и силой вернуть могём!
   Боярство воинственно загалдело.
   - Как же - "даденные"?! - ответствовал Никанор Поликарпович с расчетливым возмущением. - Сами исконные лесогорские угодья заграбастали, да принужденны были указом Автандила Доброго вернуть, о чем летописные свидетельства имеются. Так что нету там вашего права. А на силу вашу и наша силушка найдется. На каждую рать есть рать!
   - Не отдадим земли лесогорской! - рявкнул своё коронное Свиря.
   - Да! - вставил своё Гуня.
   И снова все - и лесогорские, и лукоморские - посмотрели на Сеньку.
   Серафима молчала. В повисшей паузе на кого-то снова напал кашель - "кхм! кхм!".
   - Значит, быть войне! - объявил царь Симеон.
   - Значит, быть войне! - подтвердил Никанор Поликарпович.
   - Воевода Букаха, кликать рать! - скомандовал царь и картинно ткнул пальцем. - Идём на вы!
   - Царевич Свиярод, известить батюшку! - картинно махнул рукой думный дьяк. - Идут на мы!
   - Не посрамим земли лесогорской! - гаркнул Свиря.
   - Да! - лаконично дополнил Гуня.
   И глаза всех присутствующих снова сошлись на Серафиме.
   Царевна молчала. Среди всеобщего подъёма, она одна являла собой островок спокойствия, об который разбивались штормовые волны ура-патриотизма.
   - Отстоим Павлины пустоши!
   - Даёшь ПавлИны!
   - Не "ПавлИны", а "ПАвлины", чига ты лукоморская!
   - Сам - чуня лесогорская! Сказал "ПавлИны", значит "ПавлИны"!..
   - Вот и воюй павлИнов! Даешь, "ПАвлины"!
   Безуспешно пытаясь наложить окончательную резолюцию на поднявшийся бедлам, царь Симеон не сразу заметил, что кто-то настойчиво тычет его в бок локтём. Но благородное возмущение его увяло втуне, когда это оказалась царица. Которая решительно направила его подрастерявший величие взгляд на середину зала туда, где всё еще стояла позабытая в угаре Серафима.
   - Гляди, что с девочкой нашей делается!
   "С нашей..." - отметил про себя царь и с интересом всмотрелся, щуря не слишком зоркие очи.
   А царевна лесогорская Серафима дохла со смеху. Она хлопала руками по подгибающимся коленям, она мотала в изнеможении головой, она... Она вела себя совершенно неподобающим образом! Царь удивился и, в свою очередь, тычком под бок обратил внимание на творящееся непотребство боярина Порфирия. Тот, моментально уловив директиву начальства, передал эстафету боярину Никодиму. Постепенно волна тычков и сопровождающее её шипение с шиканьем обежали всех и в зале установилась удивлённая тишина.
   - Сима прекрати! - потребовал Никанор Поликарпович. - Симушка, ты ведешь себя неподобающим образом!
   - Да! - поддержал его Гуня, строго глядя на колышущуюся, словно осина на ветру спину сетрицы.
   Сенька еще поохала, да повсхлипывала и, наконец, выдавила качая головой:
   - "П-павлины", г-говоришь?.. ХЕ! - Но пока высокое собрание пыталось вникнуть в сакральный смысл сего возгласа, царевна лесогорская подняла руку, с важным видом сложила на ней некую фигуру из пальцев, полюбовалась и нахально ткнула ею в присутствующих:
   - А ЭТО ВЫ ВИДЕЛИ?! - тщательно обвела она фигой всё собрание, включая родственников и наставников по дипломатическому этикету, а пока те не пришли в себя и не побили, громко и четко объявила: - Я, царевна лесогорская Серафима Евстигнеевна, являюсь законной - согласно и в соответствии! - невестой царевича лукоморского Ивана Симеоновича. Вышеназванные Павлины пустоши прилагаются к сему, как приданое. Вопросы? Пожелания?.. Приглашения на свадьбу будут разосланы в рабочем порядке. Свободны!
   Сенька повернулась, чтобы с шиком, пока не поздно, покинуть зал, и с удивлением заметила мечтательную улыбочку на губах Никанора Поликарповича. Рядом цвели майским цветом довольные рожи братьев-царевичей. Из покидаемого зала долетел в общем гомоне голос царицы Ефросиньи "ну, наконец-то!". Сенькины ноги еще делали шаг вперед, а голова уже работала вовсе в другую сторону. Совещания, на которые её не пустили, отведенные глаза, переглядки и еще... Так что же, это значит?..
   - Поберегись! - Старший писарь Карасич, заслышав приближающийся из-за двери топот, не стал никуда смотреть, а споро отскочил в сторону.
   Дверь распахнулась и вбежал запыхашийся дружинник из дворцовой охраны.
   - Царь-бать!.. Царь-батюшка!.. - едва выговорил он и снова задохнулся.
   - Что такое? Что стряслось? - всполошился Симеон, но посланец никак не мог продышаться и со всех сторон посыпались нетерпеливые предположения:
   - Пожар?..
   - Потоп?..
   - Караканцы напали?..
   - Лесогорцы?..
   - Они же здесь!..
   - А вдруг!..
   Дружинник только замахал на всё это руками и, наконец, выдавил:
   - Царь-батюшка! От городских ворот стража сообщает: конь царевича Ивана вернулся! Без царевича, в пене весь, седло набок сбито... Как бы не случилось чего!
   - Ванечка! - птицей вскрикнула царица Ефросинья и сомлела мужу на руки.
   Поднялась суматоха.
   - Расшибся!..
   - Убился!..
   - Напали!..
   - В плен забрали!..
   - Кто?!
   - Разбойники?!..
   - Караканцы?!..
   - Лесогорцы!..
   - Тьфу на тебя!..
   - Надо послать стражу!..
   - Поднять дружину!..
   - Войско!..
   - Зачем?
   - Так война же!
   - Совсем дурак?!..
   Прошло немало времени, пока разобрались, пока отдали необходимые распоряжения, пока доставили всем собранием царицу-матушку в покои под присмотр лекаря.
   Только выразив приличествующее сочувствие и закрепив, на всякий случай, достигнутые договоренности, Никанор Поликарпович удивлённо огляделся:
   - А где Сима?
   - Э-э-э... - так же растерянно огляделся Гуня, словно сестрица могла тут закатиться под лавку.
   - Ванечка!.. Симушка!.. - приподнялась с ложа Ефросинья. - Деточки! Ох, чует материнское сердце, беда свалилась на их головушки.
   - Ох, чует моё сердце, нашёл кто-то приключения на... не при царских особах будь сказано, - прокомментировал собственные ощущения Никанор Поликарпович.
   - Ежели кони на месте... - задумчиво проговорил Свиря и метнулся к двери: - Щас!
   Через полчасика стало известно, что едва вернувшийся Иванов скакун пропал вновь. Вместе с ним пропал еще один конь из дворцовой конюшни. До кучи неприятностей недосчитались двух мечей из караулки и старшего писаря Карасича. Последний нашелся в чулане - связанным и обряженным в шикарный парадно-выходной сарафан. Обо всём этом и доложил царской чете Никанор Поликарпович, как бы невзначай возглавивший комиссию по расследованию. Царица Ефросинья ударилась в причитания. Царь Симеон ударился было во гнев, но не выдержал женских слёз и тоже закручинился. Рядом переминались с ноги на ногу царевичи лесогорские, чувствуя вину за побег сестрёнки, и воевода Букаха, вины за собой не чуявший, но всенепременнейшее участие проявлявший. Никанор Поликарпович задумчиво почесал бороду, затем макушку, затем затылок и, наконец, высказал общую мысль:
   - Надо искать детей наших.
   - Али сами не знаем! - в сердцах воскликнул царь. - Но где?!
   Царица с надеждой подняла на дьяка заплаканные очи.
   - А везде! - вдруг махнул рукой Свиря.
   - А правильно! - поддержал Никанор Поликарпыч. - По всем дорогам и будем искать.
   - Разделим дружину и айда шерстить! - обрадовался Гуня.
   - Да как же! Да можно ль, царь-батюшка! - забеспокоился воевода. - А вдруг - враги?
   - Каких тебе, Букаха, еще врагов надобно?! - возопил страдальчески царь.
   - Караканцы!..
   - Ойх... - скривился Симеон.
   - Отряги!..
   - Да откуда же?!
   - Лесогор...
   - Тьфу ты, пропасть!.. Букаха! А ну, рысью снаряжать дружину, как тебе велено!
   - Дозволь, царь, и нам поучаствовать, - обратился Гуня. - Сестрица чать наша.
   - Да и знаем мы её, как облупленную, - хмыкнул Свиря.
   - И то дело, - поддержал Никанор Поликарпович. - Серафима, ежели уж взялась, то Ивана найдёт, не сомневайтесь. А наши добры молодцы её след не упустят.
   - А там, ежели чё, и наши подмогнут! - воодушевился Симеон.
   - Найдите их, детушек! - простонала напутствие царица.
   - Итак, - подытожил Никанор Поликарпович, - цели определены, задачи поставлены. За работу, товарищи!
  
   А в это время едва-едва успевший вернуться домой и вздохнуть с облегчением шат-аль-шейхский аргамак опять взбивал копытами сабрумайскую дорогу, до глубины души возмущенный ролью заводной лошади. Перед ним вился по ветру хвост надежной лукоморской кобылки из царских конюшен. На спине её, чуть по степному сгорбившись, клещом сидела царевна лесогорская (а в перспективе и лукоморская) Серафима. Два меча в простых кожаных ножнах, свисая с её пояса, бились о бока лошади. В рукавах и карманах царевны прятался целый метательный арсенал. А в ладони был зажат мёртвой хваткой странный приборчик на спиле дерева. И стрелка из коры указывала строго вперед.
   "Ты только держись, Ваньша! Ты только не пропадай раньше времени! Ты только попробуй пропади - всё равно найду! Только вздумай сгинуть, меня не дождавшись - найду и убью, дурака!"...
   ..."И черт же дернул оставить... на пять минут! Но теперь никуда ты от меня не денешься, потому что... потому что... Ёшеньки-моёшеньки, ты же теперь - мой суженый! И как еще тебе понравиться, что невеста твоя..."
   "...После, Ваньша, поговорим, после! Как-нибудь сладим... Ты только не пропадай, ты только держись!.."
  

-----------------

  
   - Ну, так чё? Делим, али нет? Как братва постановляет? - вопросил голос Серого.
   - Делить, чего там!.. Рази такое счастье привалило!.. По справедливости!.. - поддержали почин грубые голоса.
   Иван услышал приближающиеся шаги, кто-то остановился, наклонился, близко дыша, и вдруг сорвал медвежье покрывало. И прямо перед глазами оторопевшего царевича оказалось лицо отрока Сергия! Друга Серого, побратима, того, кто стал ему за прошедший месяц ближе и роднее, чем самые родные люди. Того, кто не раз спасал ему жизнь... и которого он смертельно обидел, можно сказать, предал своим дурацким жениховством. И вот опять!..
   При виде друга всё это вихрем пронеслось в Иванушкиной голове, но не успел он ни обрадоваться, ни смутиться, ни даже ойкнуть, как знакомая маленькая ладонь ("странно, почему я раньше не замечал, какая у Сергия маленькая, словно детская ладонь?") закрыла ему рот, а припавший на одно колено Серый, как бы невзначай загородил Ивана от разбойной компании и быстро показал рукой на губы. Царевич моргнул и оставил попытки немедленно объяснить, или повиниться, или вообще сказать очередную глупость. Серый есть Серый, ему виднее...
   А тот подхватил Иванушку и рывком поставил на ноги.
   - И это, говорите, царевич?! - оглядел он смущенного таки царевича презрительным взглядом. - Неказистый какой-то...
   - Царевич, царевич! - заверили грубые голоса. - Бери, не пожалеешь!
   Только сейчас Иванушка осознал, что на дворе уже давно ясный день, вокруг стеной стоит дремучий лес, а перед ним, занимая добрую половину обширной поляны, гудит и волнуется толпа мужиков, которых такой книжный человек как он, иначе как антипатичными личностями назвать бы не смог. Нечесаные шевелюры, небритые бороды, нестиранные одёжки. За поясами у них наблюдалась сборная топоров и кинжалов всех мастей и размерностей, а в глазах - довольно однообразная жадность. Потому что еще дальше, за их спинами, бил копытом и недовольно дергал заброшенным на ветку поводом шат-аль-шейхский красавец. Что же здесь такое твориться? И почему Сергий так свободно разговаривает с разбойниками, встреча с которыми, памятная Иванушке, закончилась первым в его жизни массовым смертоубийством? Одни вопросы...
   - Даже не знаю... - задумался Серый, шебурша пятернёй затылок. - С доли я бы уже хоть щас в трактир закатил - гуляй душа! - а с этим чё делать?
   - Да ты чё, глупый?! - испугались антипатичные личности и даже руками замахали, как на святотатца какого. - Это ж царевич! Да ты только довези его до дворца, так царь-батюшка таку награду отвалит - любой трактир целиком купишь!
   - Ага! Ежели тутка на воротах не повесит!
   - Да тебя-то за чё? Ты ж его как бы вызволил!
   - Ну, всяко может быть... А сами-то чё не пошлёте весточку - мол, давай, царюшко, меняться?
   - Так нас как раз и повесят-то! - закручинились разбойнички, а больше всех огорчился верзила в рогатом отряжском шлеме: - А ежели даже не повесят, так рази ж нам достанется!
   "Так это та же шайка!" - догадался Иванушка, который так и стоял, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя себя барашком на продаж. - "Вот и "черт лысый" крутиться, только без шубы. А-а-а! Так это его шубой меня накрыли! Фу-у-у, как он в ней ходит! И сколько уже..."
   - А ты, Пыря, гляжу, недоволен чем? - отозвался, поигрывая арбалетом, стоящий несколько в стороне разбойник, доселе не принимавший участия в разговоре, и тяжело посмотрел на верзилу. Тот замялся, скукожился и попытался оправдаться:
   - Да что ты, Хорёк, что ты! Доволен я... Токо ж всё должно быть по справедливости.
   - А ежели по справедливости, так давай выкладывай своё барахло в котёл да пускай Серый отваливает, куда шёл!
   Верзила Пыря совсем сник, но вместо него выступил его, потерявший в лохматости, товарищ:
   - Так-то оно так... Токо царевича мы с Пырей первые нашли, так чего мы еще какое добро ставить будем? И так - наше!
   - Эт чегой-то ваше?! Чегой-то ваше?! - возмущенно выскочил вперед мелкий корявенький человечишка. - Вы как нашли, так потеряли! А теперь это общая доля! Серый, скажи!
   - Да мне-то что...
   - Вот видишь, и Серый говорит! - подхватил обрадовано человечек. - А Серый зря говорить не будет.
   Сергий на это только хмыкнул и как бы от скромности занялся второстепенным делом, которое по случайности оказалось Иванушкиными узами.
   - Серый, о чём они говорят? Почему ты у них?.. - не выдержал и зашептал в близкое ухо Иван.
   - Да так, было дело... И вообще, Вань, это еще не самое интересное, что тебе предстоит узнать, - краем губ ответил Серый, трудясь над веревками и старательно отводя взгляд.
   - Но как же!..
   - Тихо ты! Как прикажу, беги без оглядки, а я тут сам справлюсь.
   Иванушка, хоть и понимая головой разумность слов друга, но в душе всё же обиделся и насуплено принялся разминать наконец освобожденные руки. А вокруг продолжали кипеть страсти.
   - Кукиш тебе, а не царевич! - подпрыгивал корявенький и наглядно демонстрировал этот самый кукиш: - Вот! Вот! Вот!
   - А тый-то, Гугнявый, чаво распинаешься?! - ревел разбуженным медведем Жила, намахиваясь дубинкой. - Ты и так - только добро с возов тырять мастак, а как с охраной биться!..
   - Это я - тырять!.. Это я - тырять!.. - кипятился тот. - Да я только об пользе обчества радею! Скажи, Серый?
   - Да мне-то что... - лениво отбрехивался Сергий, но Иванушка видел его руку, не отпускавшую рукояти меча.
   - Да я!.. Да мы!.. Да они!.. - раздухарилось "обчество", воодушевлённое идеей социального равенства, но далёкое от понимания путей его реализации.
   Ивана так и подмывало вставить свои пять копеек, осветить темные (и не только в экономическом плане) умы разбойников факелом науки и просвещения, огорошить когда-то вычитанными идеями лженауки экономики и даже запрещенной в культурных странах социологии, но случайно оказавшийся на его ноге каблук Серого, ненавязчиво напоминал, кто тут командует, а кому "рояль на третий этаж тащить". Поэтому, из вдохновенного, но внутреннего диалога наружу прорывались только редкие "во..." и "слу...", перемежаемые гораздо более частыми "ой". У мужиков начало доходить до руко- и обухоприкладства, когда зарождающуююся драку перекрыл вдруг голос атамана:
   - А НУ ТИХО! Разгавкались тут, как собаки! Кость не поделили?!
   - Ну, так мы ж - по справедливости... - нерешительно запротестовали разбойники, но их протест был подавлен на корню.
   - Ежели хотите скакуна драгоценного, тащите свои шмотки на кон и нехай Серый отваливает. А на царевича у нас свой покупатель есть.
   - Опа! А кто ж это у нас царевичами-то приторговует? - сейчас же заинтересовался Серый, и словно для того, чтобы лучше слышать сделал пару шагов вперед... загородив Иванушку от разбойников. Его вторая рука, как бы невзначай, тоже легла на рукоять.
   - Есть такой, тебе знать не положено... - буркнул недовольно атаман.
   - Так может и я какого царевича изловлю? Колись, Хорёк, по старой дружбе-то?
   "По старой дружбе?!" - опять удивился Иванушка, но Серый так загорелся идеей купли-продажи членов царской семьи, что ничто другое его сейчас не интересовало. Только спина его чуть ссутулилась да расслабленно повисли плечи.
   - Да нужон ты кому! - уже мрачно огрызнулся атаман.
   - А вдруг нужон! Давай, Хорёк, не бухти...
   - А вот мы щас у него и спросим! - неожиданно объявил атаман и, обведя напоследок всех мрачно-торжествующим взором, вынул из-за пазухи... зеркало в простой черной оправе с черной же ручкой. Народ ошарашено примолк, только Серый вдруг фыркнул, хрюкнул и елейный голосом продекламировал нараспев:
   - Свет мой, зеркальце скажи, да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех...
   - Кхм! - прервал его Хорёк несколько поспешней, чем того требовала важность момента, и торжественно провыл: - Беда-а-ака! Саба-а-ака! ЯксямАш! - А завершил уже знакомым Иванушке: - Тамам!
   Ничего не произошло.
   Народ начал вздыхать и шевелиться.
   Атаман нервно поёрзал и попробовал еще раз:
   - Бедака-а-а! Сабака-а-а! Яксямаш!.. Тамам?
   Опять тишина.
   Разбойники начали шушукаться.
   Атаман закашлялся и скороговоркой начал:
   - Бадака, сабака...
   - Да слышу, слышу! - вдруг раздался, словно ниоткуда, хриплый голос: - Рассабакался тут... Чё надо?
   Атаман отчетливо выдохнул.
   - Выполнили мы твой заказ, уважаемый! Вот он, царевич. Хошь, целиком получи, хошь, по частям... гы-гы...
   - Эт хорошшшо-о-о! - прошипело удовлетворенно, словно змея языком повела.
   - Только тут засада... Мои робяты его отдать хотят за долю ватажную.
   - КОМУ?!!
   - Да есть тут один... Пристал к нам полгода назад: яблоко золотое стырил, сам утёк и робятушек моих, за ним посланных, видать покрошил (Иванушка вспомнил "робятушек" и его передёрнуло). А теперь, вишь, явился с конём царским - и долю ему равную от всей добычи подавай. Вот ватага и решила, чем нажитым добром делиться, так отдать ему царевича - и дело с концом. Ты как на то?
   - А ну дай, я с ним сам... ПОГОВОРЮ! - донеслось в ответ и, прямо из зеркала, потёкла черным туманом и стала сгущаться перед оторопевшим Хорьком темная расплывчатая пока фигура.
   Но сгуститься во плоти она не успела.
   Потому что со свистом рассекши и воздух, и её саму в зеркало, что продолжал держать в руке атаман, врезался тяжелый метательный нож. Зеркало прыснуло осколками, атаман покачнулся, взмахнул неловко другой рукой с зажатым в ней арбалетом и грохнулся навзничь.
   - ВАНЯ, БЕГИ! - гаркнул Серый, выхватывая оба меча.
   - НЕТ! - ни на секунду не задумавшись, выкрикнул Иванушка и вмомент оказался рядом с другом. Рядом с тем, кто снова спасал ему жизнь. Кого он - именно он! - бросил по глупости. Но больше этого не повториться. Никогда. Помирать, так вместе!
   - Скорей, дурашка! - почти попросил Сергий, обернувшись к нему и глядя еще умоляющими, но уже понявшими безнадежность попыток уговорить, серыми глазами, пока до разбойников только начинало доходить происходящее. - Ну, беги же!
   - Нет, Серый. И не уговаривай, я с тобой! - твердо ответил Иванушка.
   Сергий колебался лишь мгновение.
   - Держи! - перекинул он царевичу один из мечей, который Иванушка подхватил налету.
   Только тогда до разбойников дошло...
   - А-А-А-А-А! - отметили они это событие дружным рёвом. - Волк-то засланный! Да и царевич, небось, ненастоящий!! - обозначилась у них в головах проблема и, наконец, пришло её наипростейшее решение: - Бей засланцев!
   Толпа разъярённых мужиков, жаждущих крови и халявной теперь добычи, сорвалась с места и, размахивая рубяще-режуще-долбящими орудиями своего нелегкого труда, хлынула навстречу. Иванушке поплохело. Только данное другу слово да спина Сергия, отгородившая его снова, не дали царевичу сейчас же дать дёру.
   - Не отставай! - деловито бросил через плечо Серый.
   Сразу двое бородачей летело прямо на него, толкаясь и мешая друг другу от желания первым достать обидчика. Казалось, еще мгновение и они вдолбят его в грязь, растопчут в пыль, не дав даже руки поднять в защиту, такими огромными показались Ивану их стремительно надвинувшиеся фигуры, такими страшными - бородатые хари с выпученными глазами и раззявленными в крике ртами, такими разящими - занесённые для удара топоры. Но не успел царевич броситься на помощь, как Серый чуть отклонился, словно падая, на левый бок. Правый разбойник потянулся туда же и - хлобысь! - врезался в своего же товарища. Орущий благим матом клубок рук-ног-топоров свалился на то место, где только что стоял Серый. Но Серого там уже не было. Неуловимый блеск меча, и другой громила, попытавшийся развернуться на место упаших, повалился с рассечённой башкой, сбивая с ног тех, кто уже готов был броситься сбоку. А Сергий рванулся в образовавшуюся брешь:
   - За мной!
   И завертелось!
   Даже под чарами профессора ВыШиМыШи Иванушка не смог бы вспомнить подробностей этой схватки. Вокруг него толпились разбойничьи армяки и шубы, на него надвигались орущие бородатые рожи, в него летело множество топоров и дубин, скользили по одёжке блестящие лезвия ножей. Он крутился как мог в этом убийственном хаосе и только один голос Серого не позволял упасть и поддаться безудержному ужасу рукопашного боя:
   - Ваньша, держись!!! За мной!!! - И там, где звучал этот голос, врагов становилось меньше. Намного меньше. Но всё еще слишком много.
   И вот уже споткнувшийся Иванушка не успел за мельканием Сергиевого меча и сейчас же его оттеснили, отгородили непреодолимой стеной от прорубленного другом пути.
   - Ваньша, держись!!!
   - Деррржись! Деррржись! Деррржись! - хриплым эхом разнеслось над полем боя.
   "Они что - издеваются?!"
   Иванушка бросился ближайшему противнику под ноги, выскочил за тяжело ворочающейся тушей, уже случайно поймал мечом топор, нырнул под дубину... и всё равно не успевал, катастрофически не успевал защититься от десятка направленных на него смертей.
   - Ваня!!! - прозвучал для него, быть может, последний раз полный отчаянья голос.
   "Прощай, Серый! Прощай, друг. Я ни о чём не жа..."
   - МОЛИСЬ, ЧЕРТИ! РАБОТАЕТ ДРУЖИНА! - словно яростно рычащий гром обрушился на сражающихся.
   Разбойникам это не понравилось. Они оторопели и поумерили натиск, пытаясь понять, откуда на них свалилась такая напасть. А из самой их гущи уже отозвался голос Сергия:
   - Свиря!!! Братуха!!! Я здесь!!!
   - Гррроба-душу-мать!!! Сестрёнка, ты как туда забралась?!!
   - Постепенно!
   - Даёшь, лесогорье! Э-Э-ЭХ, щас рубать почну!
   "Сестрёнка?! Какая сестрёнка? И лесогорцы откуда-то..." - успел подумать Иванушка, прежде чем какой-то отчаявшийся разбойник заставил его думать только о защите собственной жизни. Тем более, в свете открывшихся возможностей. Но сюрпризы этим не закончились.
   - Царевна! Жива!!! - раздался звонкий голос Митяя, но только Иванушка вдругорядь попытался удивиться, где они тут увидели царевен, как малой требовательно заорал. - Деда! А они меня обижают!
   - Ты пошто сироту оби... Ах ты так?!! Н-НЕ П-ПАДХАДИ, З-ЗАШИБУ-У-У! - и что-то громко хрустнуло, будто целый ствол дерева обломился, и это что-то с тяжким грохотом обрушилось на разбойничьи ряды.
   Разбойникам это о-о-очень не понравилось. Но только они попытались развернуться к новой угрозе, как раздался еще один, памятный Иванушке голос:
   - Царевна!!! Наше вам с кисточкой, давно тя не видел! Ванька тут?!
   - Тут! А ты кто, помошничек?! - весело ответил голос Серого.
   "Серый? Царевна?" - уже устал удивляться Иванушка, но тут скоморох отчебучил такое, что даже у богатырей-лесогорцев поднятые в боевом угаре мечи, привыкшие гнуздить и хряцать врагов без разбору, так и зависли над головами, а после опустились за неимение кого больше гнуздить. Потому что Федька вдруг заорал, как резанный:
   - Беги, Вань, беги!!! Дракон летит, всех пожжет!!! РЯТУЙСЯ!!!
   - А-А-А-А-А!!! - дружным рёвом ответили еще недохряцанные разбойники и ломанулись в лес. Дохряцанные дружинниками и приласканные Дедом Назаром остались лежать поверх тех, кого достал меч Серого. Иванушка попытался было рвануть вслед за всеми, но натолкнулся на Федьку, который стоял, подбоченясь, и с явным удовольствием озирал как опустевшее поле боя, так и разочарованные рожи лесогорцев, которым явно не дали всласть поразмяться. Чуть не больше их разочарованный Митяй пинал останки разбойной вольницы, а рядом с ним его героический дед с удивлением оглядывал ствол столетнего дуба в своих руках.
   - Э! Ты-то куда? - схватил царевича за рукав Федька, когда тот споткнулся о знакомое лукошко.
   - Так дракон же летит!..
   - Вань, Вань... окстись, - терпеливо, как больному, пояснил скоморох. - Уже никто никуда не летит.
   - Как?!..
   - Вань, как бы тебе сказать попроще...
   - Примитивный индивидуум. Добей Федь, чтоб не мучился, - высунулась из корзины лягуха. - Жалко же глядеть, ей-богу.
   - Да ты что?!! - испугался скоморох. - Низзя! Вымирающий вид! Его может потом в почетную книгу занесут вместе с семируками. В зелёную какую-нибудь... или - о!- в красную! Чтоб страшнее!
   Иванушка успел понять, что над ним издеваются, но серьёзно обидеться не успел. Потому что тут на него налетел Серый.
   - Ваньша!!! - орал и душил он в объятиях. - Живой!.. Иванушка!.. Чудушко ты моё! Вот уж - отпустил на минутку!.. Ванечка!..
   Краем глаза, помятый и придушенный Иванушка с удивлением отметил, что Федька скромно отошёл в сторону... и даже корзинку с собой унёс. А еще Митяй (Митяй!) вдруг застеснялся и спрятал лицо в кафтан деда, умильно взиравшего на встречу друзей. Не смутились только богатыри-лесогорцы.
   - Молодец, сестрёнка!
   - Ну ты, Сенька, и выдала!
   - Серррафиме уррраа! - откуда-то сверху подвёл итог побоища хриплый Каркушин голос.
   "Опять - сестрёнка?! И Серафима какая-то?!" - природная любознательность помноженная на только что приобретённую подозрительность заставили Иванушку отстраниться.
   - Слушай, Серый. Ты только не обижайся, но я должен тебя кое-что спросить.
   - Да? - Сергий сразу сжался, отвёл взгляд, и даже голос его прозвучал тихо и виновато.
   - Может это никак... Но я тут заметил... Ты мне не скажешь?..
   - Скажу, - еще тише ответил Серый и отвернулся от Иванушки, словно очень не хотел, чтобы тот видел сейчас его лицо.
   На поляне установилась напряженная тишина. Царевич поднял голову и обнаружил, что все с тревогой вслушиваются в их разговор. Даже среди лежащих на земле разбойников кто-то поднялся, внимательно вглядываясь в понурившуюся фигуру Сергия. Иванушка вдохнул поглубже, будто ныряя в омут, и выпалил:
   - Почему тебя называют царевной, откуда здесь лесогорцы и... кто такая Серафима?!
   Вдох Серого получился больше похожий на всхлип. Он вдруг поднял голову и, спокойно глядя Ивану прямо в глаза, четко проговорил:
   - Это я - царевна лесогорская Серафима. Я тебя обманывала. И еще, ты теперь мой...
   - СЕНЬКА! - отчаянный вскрик порвал тишину, как бумагу.
   Иван вскинул голову и увидел направленный на Серого арбалет. А над арбалетом - злобно щерящуюся рожу Хорька, того самого разбойника, который минуту назад приглядывался к Сергию. Атаман выжил. И собирался этим воспользоваться. Отомстить. Серому. За всё. И помешать ему никто не успевал, потому что палец атамана уже тянул скобу.
   Но, вместе с треньком сорвавшейся стрелы, ни мгновения не задумавшись, Иванушка шагнул вперед.
   Удар! И сразу стало больно и тяжело дышать... Он всё-таки ухитрился геройски погибнуть... Сбылась мечта идиота...
   - ВА-АНЯ-А!!! - услышал Иванушка, и еще мелькнуло в остатках угасающего сознания, что Серый - храбрец и воин - так кричать никогда бы не стал. И, наверное, правда, что он оказался девчонкой. Ну что ж, так даже лучше - такой конец. Не придется краснеть...
   А потом Иван-царевич ощутил, как что-то холодное и тяжелое мягко шлепнулось ему на грудь. И ласковый голос, словно из давно забытого сна проговорил:
   - Тихо, Ванечка, тихо. Сейчас Василисушка всё поправит...
  

---------------

  
   Снился Ивану-царевичу сон. Будто сидит он у раскрытого окна своей комнаты, а во двор нескончаемой чередой втягиваются возы. А на возах тех - мама родная! - сундуки, тюки, мешки, ковры, посуда, мебель, штуки ткани, бочки вина, туши лесных и домашних животных и птиц, клетки с перепелам и курами редких пород, пуховыми кроликами, племенными свиноматками, винторогими козами, охотничьими собаками, коробки с чучелами диковинных зверей и рыб...
   Непосвященный мог бы принять их за самый огромный купеческий караван на самую большую ярмарку. Но Иванушка почему-то знал, что это въезжает приданое его невесты - лесогорской царевны и въезжает так, словно собралось переехать с нею все Лесогорье, даже казалось, что вот-вот из-за поворота появится обоз с их разобранными по бревнышку и готовыми к сборке на новом месте избами, банями и кабаками...
   Но царевичу было не до диковинного зрелища, потому что его мучил и грыз, словно комариный зуд на болоте, один простой, но уже ставший риторическим вопрос - зачем он дал согласие на этот брак?
   Ведь он совсем не знает эту девушку, эту царевну со смешным именем Серафима. Ни кто она по жизни, ни как выглядит. Быть может, она добрая, скромная, хозяйственная, умеет вышивать и даже умножать столбиком...
   Да хоть выпускница шаньтоньской школы искусств!
   Но он не любит ее. И сколько бы они ни прожили вместе - они будут чужими людьми. Так кому все это надо?
   Фима-Фима-Серафима... Какая ты?.. Зачем ты согласилась на эту нелепую свадьбу? Хотя тебя, наверное, никто и не спрашивал - бедная маленькая испуганная девочка...
   "Но что Я тут делаю?!!.."
   - Откройте!.. - затарабанил Иванушка в дверь. - Эй, кто там!.. Откройте!!!..
   - Это мы - дружинники Денис Пчела да Семен Полушапка, ваше высочество, - отозвался из-за двери почтительный голос одного из дворцовых охранников. - Вас ваша матушка запереть изволили, сказали, что на всякий случай, и ключ с собой унесли, а нас караулить приставили. Не извольте серчать - мы люди подневольные, ваше высочество.
   - Ну, ладно, - пробормотал царевич, бросился к окну и быстро глянул вниз - не стоит ли там кто.
   Внизу стояли.
   Четверо дружинников с алебардами из дружины самого Дмитрия.
   Заметив выставившуюся из окошка белобрысую голову охраняемого объекта, старший из них помахал ей рукой и прокричал наверх:
   - Не извольте беспокоиться, ваше высочество! Пока мы здесь - муха не пролетит незамеченной!
   - Гут, - упавшим голосом похвалил Иванушка и горько усмехнулся на соскочившее с языка любимое словечко Сергия.
   Серый, Серый... Где ты, друг, когда так нужна твоя помощь? Полцарства бы отдал, чтобы увидеть сейчас твою хитрую мордашку, почувствовать на плече твою маленькую крепкую ладонь, услышать твоё "гут"...
   Мимо окна Ивана проехал отряд всадников в иностранных доспехах, а за ними - золоченая карета с царским гербом Лесогорья...
   А после, были свадебные церемонии и обряды, прошедшие для Иванушки как сплошной хоровод лиц - знакомых и незнакомых, бородатых и нарумяненных, в мохнатых шапках и роскошных венцах, под конец сливающихся в одно лыбящееся бородатое лицо в кокошнике... Улыбка на его собственном лице, выбитая настойчивым матушкиным локтём, могла обмануть разве что слепого...
   Запах нафталина и столь ненавистного гвоздичного масла от традиционных свадебных облачений лукоморских наследников престола, пошитых еще чуть не основателем их династии... Нечто тихое, покорное, закутанное в непроницаемое расшитое золотыми цветами покрывало, так безмолвно следующее за ним, что временами в его голову закрадывались сомнения, а есть ли там, под всей этой парчой, бархатом и шелком, человек... Поздравления и пожелания долгих и счастливых лет в браке... Сестринский, в щечку, поцелуй Елены и рубаха, которую она собственноручно вышила лукоморскими красными петухами и желтыми стеллийскими квадратными волнами...
   И единственное страстное желание скорейшего свадебного пира, той его части, где гости кричат "Горько!", а жених напивается так, как будто не будет завтрашнего дня...
   ...В очередной раз продрав глаза и потряся какой-то чужой и непослушной головой, Иванушка обнаружил себя в незнакомой, сильно натопленной полутемной комнате с охапками цветов, разбросанных по полу и бескрайней кроватью с горой разнокалиберных подушек посредине.
   И могильной плитой захлопнулась за спиной дверь.
   От этого жуткого звука он чуть не протрезвел и обернулся туда... к той, которая теперь была его супругой... царевной... кажется, лесогорской...
   Погребённой теперь под слоем всей этой кроватной роскоши.
   Неверной левой рукой Иванушка попытался найти край покрывала, чтобы выпустить все еще боящуюся проронить хотя бы слово девушку на волю, но, не найдя, стал тянуть его в одну сторону, в другую, вперед, назад, пока, наконец, случайно не задел золотую диадему на макушке неподвижной, как испуганное изваяние, фигуры.
   Покрывало спало, и перед его пьяными очами предстала ухмыляющаяся во весь оскал волчья морда...
   Когда через несколько минут Иван осторожно пришел в себя, он уже лежал на кровати без сапог, а на него с издевательской улыбочкой поглядывал сидящий рядом с невидимыми под сарафаном поджатыми по-сулеймански ногами, Волк. Скалящаяся волчья голова валялась рядом.
   - Т-ты... здесь откуда? - сделал попытку приподняться Иванушка. - И где моя нев... жена?.. Что ты с ней сделал?
   - Что-что... - пожал плечами Волк. - Убил по дороге и закопал в лесу. Что же еще-то?
   - ЧТО???!!!.. - царевича словно катапультой подбросило. - Да что ты такое!.. Да как ты!.. Да...
   - Дурак ты, Иванушка, - снисходительно махнул рукой Волк, невзначай сбивая уже почти поднявшегося было на локте Ивана обратно.
   - Это почему это я дурак? - нетрезво нахмурился царевич, и тут какая-то мысль заскочила невесть откуда в его голову, и Иванушка осекся, помолчал, обдумывая ее, и, наконец, задумчиво проговорил:
   - А послушай, Сергий... Я тут немножко перебрал... кажется... чуть-чуть... на свадьбе... Слушай, у меня же сегодня свадьба была с какой-то этой... как ее... не помню... Так вот, ты ведь тогда прав был... ОНА меня действительно не любила... Они с моим братом поженились недавно... Такой счастливой я ее никогда не видел... Даже когда коня подменил... Как она хотела... Понимаешь, Сергий, я ради нее сделал то, на что считал себя не способным!.. Я обманул Кевина Франка!.. Но, впрочем, это оказалось все напрасно. Калиф Шатт-аль-Шейха тоже жулик и обманщик еще тот... Как и я... И с этого коня краска смылась за несколько дождливых дней... А потом...
   - Ахмет не обманщик, - вдруг нарушил молчание Волк. - Это я обратно поменял коней. В ночь перед тем, как вы поскакали в Мюхенвальд. Кевин Франк получил настоящего коня.
   - ЧТО???!!! - Иванушка снова почти вскочил с кровати. - ЭТО ПРАВДА???!!! Какой ты молодец!!! Спасибо!!! - И кинулся обнять старого друга.
   К безграничному изумлению царевича, Сергий воспринял объятия как-то деревянно. Вроде и дернулся навстречу, но рук не сжал, напрягся весь, словно... словно... застыдился?
   От одной мысли, что друг Серый, сорвиголова Серый, рубаха-парень Серый, и может вот так стесняться, руки Иванушки разжались, а сам он шарахнулся от товарища, будто увидел привидение.
   - Ты... ты... ты кто? Ты Сергий?!
   - Иванко, быстрота твоих мыслей и глубина умозаключений когда-нибудь сведут меня в могилу, - с мрачной уверенностью сообщил ошеломленному царевичу Волк.
   - Ну, в смысле... всё это, - обвёл Иванушка рукой обстановку спальни. - И это тоже, - осторожно указал он на странное одеяние Серого.
   - Иванушка, милый, ну нельзя быть таким... сам знаешь, кем, - устало-сочувственно улыбаясь, произнес Волк, демонстративно-кокетливо оглаживая парчовый, шитый золотой и серебряной нитью и жемчугом, фамильный сарафан лесогорской царской семьи. - Ну, как невозможно понять, что царевна Серафима - ЭТО Я?
   - ЧТО??!!!..
   - Да, Иванко. Я - не Серый. На самом деле. Я - Серафима Лесогорская. А Ярославна - моя троюродная бабушка. Я у нее в гостях была. Меня к ней отец отправил, чтобы от вредного влияния братьев хоть на лето избавить, чтобы я хоть на девушку была похожа. Хоть с первого взгляда. А Волк - это прозванье отца Ярославны. И мне оно всегда нравилось. То есть, я не самозванка какая... А потом я и... Это... Отдохнула у нее... Так получилось... Пока отец не видит... А то бы он мне устроил... Что я столько времени опять... Ну, что ты на это скажешь? Что ты молчишь?! Ну, скажи же что-нибудь!!.. - голос Серафимы неожиданно зазвенел и сорвался, как растянутая на разрыв струна...
  
  
   - Ваня, не молчи!.. Ванечка... - звенел голос, словно натянутая до предела струна и теплые ладони обнимали его щёки. - Иванко, чудушко ты моё лукоморское, ну очнись уже!
   "И чего же я так напился?" - была первая мысль царевича.
   "А! Так я же женился!" - была его вторая мысль.
   "Тогда почему пахнет дымом?.. И ветер гудит в деревьях?.. И зябко что-то лежать так на свежем воздухе?" - ужом проскользнула третья. И сразу за ней:
   "На свежем воздухе?!.. В лесу?!!.. Разбойники!!! Серый!!!" - подбросило Иванушку, и он открыл глаза.
   И прямо перед собой увидел мокрые от слёз серые глаза друга.
   Сергий по прозванию Волк плакать не мог по определению. Или это был какой-то другой Сергий... или Серафима?..
   "Так это правда? Так он действительно Серафима?! Но это же был сон!!!" - удивился царевич, таращась во все глаза на такое знакомое, но ставшее словно совсем иным лицо.
   - Ванечка... - выдохнул Серый с таким чувством, словно собирался вдрызг разреветься - уже от радости и облегчения. Но вместо этого почему-то стушевался, отнял ладони и вскочил на ноги, пряча взгляд.
   Царевич приподнялся на локтях, и обнаружил себя на потрёпанном, но еще толстом и мягком шат-аль-шейхском ковре, посреди знакомой ему поляны, а вокруг - целую комиссию, озабоченно сгрудившуюся словно для приёмки его с того света.
   - Я что, умер? - задал он экзистенциальный вопрос.
   - Только попробовал бы... - буркнул Волк, торопливо размазывая грязным окровавленным рукавом мокроту на глазах.
   Целую секунду было тихо и вдруг громовое "УРРРА!!!" потрясло окружающий лес и ударной волной обрушило едва начавшего вставать царевича обратно на землю.
   "Видимо умер, - понял Иванушка, делая вторую попытку подняться. - Иначе чего бы так радоваться..."
   А вокруг него начало твориться невообразимое. Митяй повис на пустившемся в какой-то "узамбарский" пляс дед Назаре. Два лесогорских (как припомнилось Иванушке) богатыря взялись то ли вбивать друг друга в сыру землю, то ли забрасывать на вершины деревьев. Федька-скоморох вломил вприсядку вокруг лукошка, из которого торчала довольная буквально по уши лягушачья мордашка, а после бросился обниматься со всеми, кто подворачивался под руку в кипящем водовороте веселья. Даже в небе кувыркался в воздушных потоках вещий Ворон Воронович. Правда делал он это несколько хаотично, словно внезапное "ура" сорвало его с дерева, и теперь Каркуша просто пытался понять, где низ, где верх. Единственно, Серый не танцевал и не подпрыгивал, потому как ему мимоходом доставалось от всех, и на лице его улыбка, блуждавшая на губах, никак не сочеталась со страдальчески сморщенным лбом.
   "Так Сергий или Серафима? - вновь озадачился царевич, украдкой приглядываясь к другу. - Может спросить? Вот так прямо: "Сергий, вы женщина?!" А если нет?.. А если приснилось? Представляю, что Серый скажет!.. Но откуда-то я это помню!"
   Но тут Федька, переобнимав всю компанию по кругу, вернулся к лукошку.
   - Лягуха!!! - заорал он от избытка чувств, падая перед оторопевшей лягушкой на колени. - Ты!.. Ты!.. Ты же самая лучшая лягуха в мире!!! Дай я тебя расцелую!
   - Квя... - только и успела сказать царевна, когда он, глядя прямо в выпученные от испуга глаза, от всей души чмокнул в приоткрывшуюся пасть.
   - Волшебница ты на... - начал Федька, но закончить восхваление спасительнице царевичей не успел, потому что лягуха неожиданно мощным прыжком взмыла вверх, отбрасывая и корзину, и скомороха.
   - ААААААА!-отвернитесь!!!
   Шлёпнувшись метра за два, она подобралась прыгнуть еще, но тело её вдруг словно размылось, потекло в очертаниях, лягушка опрокинулась на бок и сжалась трясущимся комком.
   - Отвернитесь!!!
   А на месте царевны-лягушки перед глазами оторопевшей компании начали проступать очертания такого же сжавшегося в комок человеческого тела... Совершенно голого.
   - Не смотрите... - всхлипывало оно, скукожившись под ошалелым взглядом шести пар глаз.
   - Ядрёна кочерыжка... - проговорил Серый и бросился к тюкам. И наверное успел бы, но тут очнулся дед Назар.
   Взревев что-то нечленораздельное, он ухватил край ковра и с залихватским "И-И-И-ЕХ!" со всей дури гепнул на бывшую лягуху полтора десятка квадратных метров весьма массивного изделия шат-аль-шейхского ковроткачества.
   Под ковром придушенно вякнуло и затихло.
   Народ отмер и ломанулся было на помощь, но замялся и остановился в нерешительности вокруг ковра.
   - Дед, ты чё - убил её? - посмотрел на деда Митяй.
   - К-как, убил? Да вы что?! - возмутился Иванушка, но с места не сдвинулся.
   - Глянуть бы, - почухав затылок, выразил общую мысль один из лесогорцев.
   - ...Бы-ы... - подтвердил второй и повернулся к Серому: - Сенька, выручай!
   "Сенька?! Так это был не сон! Или всё же..."
   Но, сметая все Иванушкины сомнения и заполняя все прорехи памяти, Серый хмыкнул "эх, мужики, вечно всё нам..." и бодро нырнул под ковёр.
   "Ядрёна кочерыжка..." - подумалось Иванушке, и еще подумалось, что это последнее слышанное им выражение отрока Сергия, ибо теперь так будет выражаться исключительно царевна Серафима.
   Из-под ковра высунулась ладонь и требовательно сжала и разжала пальцы.
   Федька, Митяй и оба лесогорца, едва не столкнувшись лбами у брошенных Серафимой тюков, быстренько их выпотрошили и сунули в нетерпеливо хватавшую воздух руку целый жмут одёжек. Рука исчезла, утянув всё "пожертвованное" в недра, где под махеровым покровом два холмика сползлись в один большой горб и принялись там шарудеть и о чем-то своём шушукаться.
   - Кар-рашшо! - послышался сверху хриплый голос и на ковёр, красиво затормозив крыльями, опустился Каркуша. Он внимательно оглядел место посадки, наклоняя то так, то этак голову и принялся топтаться прямо по спинам девушек, время от времени вопрошая себе под лапы. - Ваши высочччества?.. Позвольте пррредставиться... Не сочтите за честь оказать любезность...
   - Ваня, что за шутки? - раздался из-под ковра глухой, он очень недовольный голос.
   - Это не Ваня, это ворон... царский... Каркуша... - столь же глухо, но гораздо тише возразило другой голос.
   - Слышь, ворОна! Хвост повыдергаю! - сообщил прислушивающемуся Вороновичу первый голос.
   - Рррод женский есть вельми спесив и коварррен, - важно прокомментировал птах, и сейчас же получил сильный тычок снизу. Взмыв в воздух, он спланировал на Иваново плечо.
   - Цюрюк нах хаус? - решил продолжить ворон начатую еще в деревне светскую беседу.
   - Йаволь, - со вздохом согласился Иванушка.
   В это время под ковром настойчиво завозилось, поднялось... и глазам мужской половины отряда явилась его свежеиспеченная женская половина. Или одна четвёртая. Убранная во что попало, непричесанная и неумытая, но зато - самая главная!
   Дочь лесогорского царя в разбойного вида отроке в подёртой и заляпанной что грязью, что кровью походной одежде, выдавала только шкодливая ухмылка с несвойственным Серому оттенком кокетства. Дочь болотного царя выделяла роскошная копна длинных, тщательнейшим образом перепутанных каштановых волос, почти скрывших круглые наивно вытаращенные глазки над пухлыми щечками. По остальным признакам, как то: потёртому кафтану до колен с печально обвисшими рукавами и холщевым штанам с лаптями, она скорее напоминала то ли бедного селянина, то ли богатую побирушку.
   - Ррразрешите представить! - лихо крутанула рукой Сенька. - Лягушка, царевна и... просто волшебница - дЕвица-краса Василиса Зеленотопская!
   - Ззздрасьте, - пролепетала "просто волшебница", скромно опустив взгляд.
   - Здравствуй, Вася, ты снеслася... - ошарашено проговорил Федька.
   При этих словах у Сеньки глаза стали, как у жабы, а у собственно "жабы" - так вообще чуть на лоб не вылезли. Но чего в них было больше - обиды, возмущения или желания убить-зарезать охальника - так и осталось не выясненным, потому что в это время громовой голос из лесу сообщил всем собравшимся на поляне:
   - Меча бросай! Рука поднимай! Чуть-чуть дохлым будешь! Да?!
   Мгновение, и Василиса, отброшенная Сенькой за спину, растерянно шлепается обратно на ковёр, а в руках Серафимы словно по волшебству таким знакомым "волчьим" движением оказываются меч и нож. Еще мгновение, и вслед за ними два лесогорских меча, шаркнув по ножнам, вырываются на волю, а богатыри с рычанием потревоженных львов разворачиваются в сторону опасности. Еще мгновение и...
   - РРРАСТУДЫТЬ ТВОЮ КОЧЕРЫЖКУ!!! Своих не узнаёте, чиги лукоморские?!! Аль головы не жалко!
   - Ото, глянь! Знов те чуни лесогорские, - пожилой воин с лицом, загорелым и сморщенным словно печёное яблоко не глядя бросил в ножны саблю и успокаивающе похлопал по плечу молодого: - Отбой Колянушка, усех вже без нас побылы!
   Тот еще повращал грозно тёмными очами, покипел нерастраченным боевым пылом и тоже с сожалением убрал оружие.
   - Вижу, батько, - огорчённо тряхнул он черными кудрями до плеч. - Мой опять нэ успел, однако!
   - Успэл, успэл! - весело передразнила Серафима. - У нас как раз сабантуйчик за встречу намечается. Так что, пока мы тут прихорашиваемся, ты отца своего запрягай, и вдвоём давайте: костёр поправьте, пожрать сварганьте, на стол накройте...
   Но молодой дружинник высочайшей воле не внял и юмора не понял.
   - Тхи хто такой, да?! - без огня вскипел он, снова хватаясь за рукоятку сабли. - Ты мой приказ давай, да?! Ты мой отец запрягай, да?!! Меч бери, Калоян-хан говорить будешь! Да?!
   - Эй, паря, полегче! - тут же прикрыли оторопевшую от такой реакции Сеньку не менее горячие лесогорские парни, тоже невзначай положив руки на рукоятки мечей. - Не с дворовой девкой гуторишь!
   - Какой девка?! Эта мыкыр жигит мой отец оскорбил, да?!
   К удивлению Иванушки сам отец оскорбляться не торопился. Присев по-тамамски за спиной бушующего сынка, он одной рукой вынул из-за пазухи красиво изогнутую трубку, другой выцепил из-за пояса мешочек с табаком и принялся набивать одно другим, с интересом прислушиваясь к разгоравшемуся международному скандалу. Но как бы странно не вёл себя простой дружинник, Иванушка, как лицо ответственное не только по воспитанию, но и по происхождению, допустить драки меж воинами двух царств не мог.
   Пока он подбирал нужные слова и веские аргументы, спор на более-менее осмысленную тему "кто кому девка, а кто кому отец" перешёл в беспредметную стадию "сам дурак", причём лексикон у парней как-то незаметно уровнялся до полной космополитичности:
   - Сильный, да?!..
   - Борзой, да?!..
   - Аскеррр алга! Секиррр башка!
   - Каркуша, мать твою ворону, ты ещё!
   - Стойте! Прекратите немедленно! Я прошу... я приказываю!!! - Иванушка понял, что пока он будет искать весомые аргументы, ссора может окончательно выйти из-под контроля.
   - Вань! Тебе не интересно, так поди прогуляйся!
   - Сер...рафима!!! Как ты... вы можете! Вы же девушка!
   - Какой дэвушка?! Гдэ дэвушка?!!
   - Я - девушка!
   - Ты - дэвушка?!!
   - Точно, дЕвица!.. Она!.. Серафима!.. - посыпались подтверждения со всех сторон.
   Молодой воин обомлел, потом ошарашено почухал затылок, сдвинув шлем на глаза, и выдал:
   - Вах! Какой нэваспитанный дэвушка... Да?!
   И тогда на Сеньку напал дикий ржачь. Оказавшийся не только диким но и весьма заразным для окружающих.
   Вволю натешившись растерянным видом незадачливого бойца, Сенька наконец махнула рукой:
   - И вообще, мы уже знакомы... Да?! - не удержалась она от подколки. - Ты наше посольство в столице задержал, помнишь? Чтобы Иван-царевич нас не подстрелил ненароком. Вот я и есть - царевна лесогорская Серафима. А вот мои братья - царевичи Гуня и Свиря...
   "А! Вот оно как! Будем знать..." - подумал Иванушка.
   - ...Только горе-стрелок наш всё-таки попал... - Серафима зыркнула на царевича, вынула из-за полы кафтана обломок стрелы с переливающимся жаркими цветами оперением и, прижимая его к груди словно цветочек аленький, с ходу изобразила покорную стыдливость. - Пронзил, так сказать, сердце девичье...
   Хотя стыдливость, а тем более покорность, шли к её разбойному виду, как бальное платье дружиннику, тем не менее Иванушка, едва подумав очередное "вот оно как, будем знать...", зарделся почище любой красной девицы.
   - Извините, я не хотел... - пробормотал он, отводя взгляд. Как себя вести с преобразившимся в Серафиму Серым он не знал. А теперь, когда слабенькая чахлая надежда на то, что хотя бы свадьба ему приснилась, развеялась дымом по ветру, и Серафима точно двестипроцентно оказалась его невестой, Иванушка и подавно терялся в ворохе противоречивых чувств. Во сне всё было трагично. И повторять это наяву никак не хотелось.
   Несмотря на глупый вид суженного, так и просящийся в сценическую разработку, Сенькина игривость почему-то улетучилась и она резче, чем хотела, продолжила знакомство:
   - У нас тут, дорогой, царевен и царевичей, как лягушек на болоте. Кстати, о лягушках... Эта замухрышка пучеглазенькая тоже царевна - дочь болотного царя, между прочим!..
   Пучеглазая дочь, застигнутая при попытке незаметно придвинуться к скомороху и ненавязчиво обратить на себя его внимание стыдливым тычком под бок, испуганно ойкнула и стала пучеглазее, чем обычно.
   - ...А дальше, остались только представители местного крестьянства непризывного возраста, а посему люди вольные, и творческая интеллигенция, которую, сам понимаешь, запрягать в работу - себе дороже...
   Представитель творческой, а посему непутёвой и ни на что не годной интеллигенции, зашипел, потирая ушибленный бок, но, в кои-то веки проявлять творческие наклонности не стал, а только настороженно покосился на трясинного царства наследницу и опасливо отодвинулся. Василиса обиженно надулась и стала похожа на свою прежнюю ипостась.
   - ...Ну, своё чудо лукоморское (гневный взгляд в сторону Иванушки, от которого тому захотелось срочно провалиться) вы и сами знаете. Так что не обессудь, служивый, кроме тебя да твоего отца, военнообязанных нецаревичей тут нет. Принимайся-ка ты за уборку террито...
   - Как нэт?! Пачему нэт?! - "проснулся" вдруг воин. - А я хто?!
   - Хто?..
   - Я есть Калоян-хан - горделиво напыжылся он. - Сын Кудояр-хана, брата великого кагана Беринди-хана, да будет его имя прославлено, а царствование продолжено.
   Мужчины с уважением посмотрели на молодого воина, но Сеньку титулами было не пронять.
   - Прям таки сын? Да?! - скептически оглядела она очередного царевича, ясно давая понять, где она таких задрыпаных наследничков видала.
   - Младший... - сразу сдулся тот. - Атэц сказал, чтоб глаз не видела, да! Служи, пока подвиг не сделай, да?! - объяснил он и совсем огорчился: - А гдэ подвиг взять?! Змей - нэт, враг - нэт... Царевич Иван пропадай, зачем сам царевна спасал, да?!!
   - Ну, извини! Кто не успел, тот опоздал... Стой! Так что этот... твой... тоже царевич?!! - ткнула она пальцем предыдущему царевичу за спину.
   Тот непонимающе оглянулся. За его спиной сидел по-тамамски, опёршись локтём на одно колено, и дымил своим прообразом паровоза старый вояка.
   - Гдэ царевич?
   - Ну этот... Раз он твой отец...
   - Гдэ атец?! Какая атец?! - возмутился младший наследник брата кагана и вдруг понизил голос до заговорщицкого шёпота: - Эта хуже чем сто атец... Эта - батько Нэчипай... Сам СТАРШИНА, да?!
   Народ, с интересом прислушивавшийся, подтянулся и сбился тесным кружком. А степной витязь, то и дело оглядываясь через плечо, продолжал вещать:
   - ...Воевода старшина уважай, цар старшина уважай... Вся Лукоморск старшина уважай, да?! Моя приходи - в дружина принимай, говори - люди делай, да?! Воевод Буках не хотела брать, Нэчипай сказал - кто такой Буках, да?!
   - Деррржать строй! Подберрри зад! -- влез из-под ног с комментариями ворон. - Ррржавчина - враг дррружинника! Шоб блестело, как у кота...
   - Каркуша!..
   - ...Конник, беррреги задницу! Не боись врррага в окопе, а боись прррыща на жо...
   - Каркуша!!!
   - От казалось бы, и мозгов-то нет, а якая ж мудрая птыця - той ворон.
   Все оглянулись и обнаружили старшину Нэчипая выбивающим трубку об колено.
   - Ну то шо, хлопчыкы-дивчата? - поднялся он на ноги, да так, словно и не садился вовсе. - Вижу, нэма серед вашого брата-царевича, порядку, и нэ будэ. А потому, слушай мою команду...
   - Ррравняйсь, смирррна! Ррравнение на серрредину!
   - Вольно! Прогиб защитан... А теперь, птыця, крылья в когти, и шмелём наших предупредить, шоб царевича нэ шукалы более.
   - Йаволь, мой генерал! Рррад старраться!
   - Та лэты вже, чудо в перьях!
   Ворон в три скачка взлетел, набрал высоту и лёг на крыло.
   - Первый пошёл, - проводил его взглядом скоморох.
   - Колянушко, а не стой стовпом, приведи кОнэй, шоб нияка тварынка не погрызла.
   Не смотря на ласковый тон, Калоян-батыр ломанулся выполнять поручение, словно из пращи запущенный.
   - Второй пошёл...
   - А вы, дрУги, воины справные, - дошла очередь до лесогорских царевичей. -Мыслю, и сами знаете, чем заняться...
   Гуня и Свиря переглянулись, подтянули пояса, проверили ладно ли вынимаются мечи и направились к своим нерассёдланным еще коням, что переминались с ноги на ногу на краю поляны.
   - Третий пошёл... - комментировал Федька. - четвертый...
   - Ото бачу, хлопче, ты самый умный будешь... - попался он на горячем и скромно потупился. - Бэры Ивана в помощники и айда поляну драить. И шоб була як у... ну вы понялы!
   Сенька с Василисой прыснули в кулачки, провожая своих парней на долгожданную уборку территории.
   - Ну а вы, сороки...
   - Мы тебе не сороки, дядя! - обиделась Сенька. - Она вон - лягушка, а я вообще - волк!
   - ...Тоды - пуголовкы та кутята, - с готовностью исправился старшина Нэчипай. - Ну то, значит, хлебА печь, варэныкы лепить, картошку чистыть... - начал он многозначительно, но увидел, как категорическое несогласие выпучивает девичьи глаза и отваливает девичьих уста (особенно в нижней их части) в невысказанном, но рвущемся наружу "шо?!!", продолжил, как ни в чём не бывало: - ...вы не будете, по причине отсутствия таковых. - А пока девушки рты захлопывали, добавил: - Но не сочтите за труд, пошуруйте у ватажников чего съестного. А то вечор на двОре, а у вас, хозяек, и кони не рассёдланы, и мужикы не накормлены...
   - Пошли, Лягуха, мужиков рассёдлывать, - махнула рукой Сенька и направилась к землянкам разбойников. Василиса немного потопталась, видимо оценивая свои умения по поводу рассёдлывания хоть коней, хоть мужиков, и потянулась за нею.
   - А я?!.. А мы?!.. - опомнились неохваченные еще трудовой деятельностью дед с внуком.
   - Тебе Митрый поручаю самое главное - за костром смотреть! Сам понимаешь, царевичам та скоморохам, в этом деле веры нету. Заодно, попалышь тут мусор по окрестностям... Ну а нам, - обернулся старшина к деду, - поважным людям, негоже вперёд молодых лезть. Наше дело по лавкам сидеть да мудры рэчи говорить - так, нет, Назар Батьковыч? А до мудрых речей шо полагается? Пропустить по чарочке! Правыльно?
   Дружное "НЕТ!" было ему ответом. Даже Василиса испуганно выскочила из землянки:
   - Вы что, смерти моей хотите?!
   Вслед за ней высунулась Сенька:
   - Чё?! Чё такого?!
   - Оне деда хотят напоить! - нажаловался Митяй.
   - И чё?..
   - Да ты чё!..
   - Я?! Ничё... А ты - чё?
   - И я - ничё!
   - А хто - чё?
   - Да вы все чё!!! - не выдержала Василиса столь содержательной беседы. - Он же буйный! Меня в прошлый раз чуть не затоптали! Когда эти - телохранители! - корзинку под ногами забыли...
   Нерадивые хранители царёвниного тела потупились.
   - Ото бач, якая история!.. - почухал потылыцю старшина.
   - Вам бы только пить! - возмутилась Василиса.
   - Вась, а чё у нас с ужином?.. - попытался вывести её на конструктивный диалог Федька, но Лягуху понесло:
   - Вам бы только жрать! - вызверилась она на скомороха.
   Из чувства справедливости Иванушка открыл, было, рот, но поймал насмешливый Сенькин взгляд и стушевался.
   - Охранники!.. Наобещают!.. Не дождёшься потом!.. - бушевала Лягуха и даже грозный дружинный старшина не решался сунуться под ливень её упрёков. Решилась только Серафима.
   - А жрать-то хочется! - объявила она во всеуслышание, но словно ни к кому и не обращаясь. - Слышь, Василиса! Ты же волшебница, наколдовала бы что ли? А то у этих, - Сенька кивнула в сторону входа в землянку, - всё равно ничерта нету. Сами видать с голодухи пухли, на людей бросались.
   - А и то правда! - повеселел Федька.
   - Ура! Щас как колданём! - обрадовался Митяй.
   - Хоп, - подытожил старшина надежды общественности на халявный ужин, - прыймай, хозяйка, задание! И чтобы всё было як у... ну вы понялы!
   - ЙЙЙ-Я?!! - прорезался наконец голос у Василисы, до того оторопело внимавшей воле народа.
   - А кто еще? - насторожился народ.
   - Я не могу!
   - В смысле?.. - обиделось общество, обманутое в своих сокровенных чаяниях.
   - Я не умею!
   - Ёжкин дрын! - взвилась Сенька. - Даже я знаю: в левый рукав - вина, в правый - косточки, и махай на здоровье!
   - И что?! - удивилась царевна-лягушка, видимо никогда не слышавшая сказок про саму себя.
   - Как - что!!! Ты что, издеваешься?!! - не выдержала уже и Сенька.
   - Постой-постой, Сер...рафима! Я объясню, - в кои-то веки пригодилась Иванушкина образованность и выдержка.
   Лягуха воззрилась на него с надеждой, а Сенька пробурчала что-то нелицеприятное по поводу "типа умных".
   - Тут мы имеем пример ассоциативной магии, - начал Иванушка. - Коагуляция объекта из подсознания посредством концентрации на его материальном эквиваленте...
   Мысль о "типа умных" отразилась уже на всех окружающих лицах.
   - Слышь, паря, ты не мудри, ты пальцем покажи, - попросил за всех дед Назар.
   Иванушка запнулся, потом обиделся, а потом вздохнул и просто пояснил:
   - Вылила она, то есть - ты, в один рукав вина остатки, а в другой - кинула косточки. Махнула левым рукавом - появилось озеро, махнула правым рукавом...
   - ...кладбище! - мрачно прогундосила Сенька.
   Иванушка посмотрел на неё с укоризной и поспешил закончить лекцию:
   - ...поплыли по озеру лебеди! Понятно?
   - Нет.
   - Что непонятно?
   - Где тут ужин, - честно призналась Василиса.
   Народ удивился и задумался. И вдруг Федька хлопнула себя по лбу:
   - Понял! - патетически воскликнул он и с горячей убеждённостью первооткрывателя принялся объяснять: - Это же просто! Всё наоборот надо!
   - В смысле? - удивился народ.
   - В один рукав гуся живого засунуть, а в другой... шланг пожарный! И ка-а-ак!..
   Общественность честно попыталась постигнуть глубину скоморошей мысли, но тот первый не выдержал и принялся ржать:
   - Ну, у вас и рожи! - согнулся он со смеху, хватаясь за остолбеневшего в задумчивости Ивана.
   - Нет, ну правда, а вдруг получиться...
   - Ва-а-аня, я пошутил!
   - Нет, ну правда...
   Всем миром решили всё же идти по уже опробованной дорожке. Но попытка влить кружку воды Лягухе в рукав закончилась плачевно. Вода вылилась, а Василиса еще долго трясла мокрым рукавом, зябко ёжась от холода. Увещевания типа "ты же земноводная!" на неё не действовали, потому как "земноводные в сентябре по норам сидят, третий сон смотрят, а не по лесу шастают". Тогда решили искать косточки...
   - Эх жаль, Каркуша улетел! - с притворным сожалением вздохнула Сенька.
   И глядя в её честные и добрые серые глаза, Иванушка только теперь по настоящему понял, что она и есть Серый. Ужас!
   - Сень, как ты можешь!..
   - А что! - с вызовом ответила царевна.
   - Он же наш друг!
   - А ты?
   - А что - я?
   Серафима только набрала воздуха для полновесного ответа, но вмешался Федька:
   - Ребята, ребята... и девчата! Спокойно, он еще нам пригодиться.
   - Ты думаешь?.. - со скептическим презрением оглядела Сенька скукожившегося под её взглядом царевича.
   - Уверен!
   - Ну ладно, пусть живёт... - согласилась она и демонстративно отвернулась.
   Федька ободряюще похлопал Ивана по плечу. Царевич выдохнул. То, что Волко-Сенькины шуточки стали на порядок злее, он еще мог понять, но вот почему его самого это так задевает... Но ведь он любил Серого!.. А Серафиму?.. Кошмар!
   - Может у этих... там в кустах... оторвём? - нерешительно предложил дед.
   - Каких таких - в кустах? - заинтересовался старшина.
   - Да таких, которых царевна Серафима с царевичем Иваном тут порешили. Так мы их там, рядком, и поскладали...
   - ...Рученьки, ноженьки, косточки в ряд - Сеньке попался разбойный отряд... - хмыкнул скоморох, чем заработал взгляды: одобрительный - царевнин и укоризненный - царевичев.
   - Да не... Оно как-то... Хотя?..
   Неловкие раздумья с тяжкими сомнениями прервал Митяй.
   - Я! Я знаю! - сорвался он с места и погнал куда-то к кромке леса. Через минуту он вернулся, неся в руке грязную давно обглоданную костомаху.
   - Чё это? - брезгливо сморщилась Василиса.
   - У волков отобрал, - серьёзно предположила Сенька.
   - Да там куча мусора у разбойничков, - радостно размахивая добычей, пояснил малой. - Подойдёт?
   - Ну, как бы... - волшебницу всё же одолевали сомнения.
   - Давай! - решительно махнул рукой Нэчипай.
   Костомаху в рукав запихивали всем миром, Лягуха при этом только гадливо воротила мордашку. После, старшина лично расставил вверенный ему личный состав на безопасном расстоянии, а глянув на благостно лыбящуюся физиономию деда Назара - так вообще за деревом.
   - Усё готово! - сообщил он Василисе. - Колдуй!
   Та вздрогнула, словно всё время пребывала в трансе и с надеждой на пощаду оглядела окружающую общественность. Голодная общественность к её мольбам осталась глуха. Василиса обреченно вздохнула и принялась делать руками какие-то замысловатые выверты, наблюдая при этом за собственными движениями, будто со стороны. Через минуты две такого танца, они начала еще и притопывать, мыча про себя что-то неразборчивое.
   - Гоп, гоп, гоп, чи нэ гоп! А я танцую... - внёс свою лепту в развитие магии Федька, а старшина только одобрительно покрутил вислый ус. - Гоп, гоп, гоп, чи нэ гоп, а я... УЙЙЙ!
   Последнее восклицание было вызвано уже Сенькиным вкладом в магическое творчество - совсем не танцевальным, но действенным - с общим смыслом "сиди и не рыпайся".
   Меж тем, Лягуха продолжала набирать обороты. Руки её то лебедиными крыльями взмывали вверх, то "чертили" по земле, как у раненной куропатки. Она уже не топталась на месте, а вихрем крутилась по поляне, так что у зрителей появилась новая забота, как бы раньше времени не попасть ей под горячую руку. А еще Василиса подвывала себе простеньким, но очень грозным мотивом, от чего становилось только страшнее. И вообще, стало казаться, что след её выкрутасов еще некоторое время искриться в воздухе, словно снежная пыль. Но вот она особо резко крутанулась, особо громко взвыла, взмахнула руками, будто пытаясь отправить их в свободный от тела полёт. И, с заключительным "тамам!", из рукава её "птицей" выпорхнула кость... на лету превращаясь в толстенького полосатенького кабанчика!
   - УИИИИ! - заверещал поросёнок на чистом шаньтоньском, обнаружив в себе способность к полёту.
   - УРРРА! - приветствовали его появление на свет изрядно оголодавшие зрители. - Получи!..
   - БЗДЫНЬ-ДЗЫНЬ-ДРЫНЬ! - прервали церемонию "рождения" ужина звуки катастрофы...
   То не гром гремит с неба грознаго, не зарницы-молнии блещут жаркие, то ругается силён-батыр Калоян-хан, получивши в лоб поросёночком! Не простым поросёнком - шестимесячным - по башке получивши ошеломленной. И присел народ в обалдении: кто с удара присев акустическа, а Иван присев - чтоб записывать, а старшина присев - да заслушавшись. Говорил Калоян таковы слова, минут пять говорил - не повтОрился. Только "в" и "на" все и поняли, а куда идти - то неведомо. А когда иссяк его справочник, по местам не столь отдалённейшим, то сказал он с обидой горькою: "Вы тут чё, обалдели, да?! Окончательно?!" А у ног его поросёночек хрюкнул жалобно, ножкой дрыгнувши...
   Несколько мгновений было тихо, и вдруг Василиса сорвалась с места и рванула к пострадавшим от её магии:
   - Убили!
   - Савсем чуть-чуть, да?! - засмущался было Колянушка, но царевна на него даже не взглянула.
   Она рухнула рядом с ним на колени и обхватила беспомощное полосатое тельце:
   - Убили... Бедненький...
   Уже один раз съеденный поросёнок в её руках захныкал почти человеческим голосом, жалуясь на свою тяжкую долю.
   - Ты куда смотришь?! - вызверилась Лягуха на оторопевшего батыра. - Ты чего тут ходишь?!
   - Я?! Ходишь?! - совсем растерялся воин, возвышаясь над ними монументом очень большого удивления и немножко даже обиды, да?!
   - Про-о-опал ужин... - разочарованно махнула рукой Сенька.
   - Не дам! - Василиса сейчас же закрыла собой пострадавшего летуна. Тот удовлетворённо вздохнул и сунулся пятачком ей под мышку.
   Глядя на эту сцену, Федька даже прослезился от умиления:
   - Ты его вылечишь...
   - Да!
   - ...выходишь...
   - Да!
   - ...и назовёшь его Ёжиком!
   - Да!.. Почему?
   - Потому что ёж - тоже птица гордая, не пнёшь, не полетит!
   - Ты!.. Ты!.. - Василиса аж задохнулась от возмущения, но её прервал задумчивый голос Митяя:
   - Чё-то я не понял... А откуда кабанчик взялся?
   - В смысле?.. Ты же сам кость принёс! - удивилась Сенька. Да и остальные выжидающе уставились на малого.
   - Так это же лось был!
   - К'как, лось?.. Ты не путаешь?! - Лягуха ошарашено посмотрела на своего подопечного, будто впервые его увидела.
   - Да точно - лось! - подтвердил Митяй её наихудшие подозрения. - Там и рога были.
   - То-то ж я выжу, косточка для кабанчика вэлыковата! - обрадовался старшина. - Так шо ты, Колянушка, нэ бунтуй. Коли шо, так було б огого як гирше!
   - Вах! - впечатлился батыр возможностью получить в лоб целым лосем.
   Сенька хмыкнула было на эту сцену, но тут ей в голову пришла другая мысль:
   - Слу-у-ушай, Вася! О чём же ты думала, когда колдовала?.. Или о ком?.. - Сенькин взгляд штурмовым тараном упёрся в Федьку.
   Взгляд Василисы стрельнул туда же и... спугнутым зайцем заметался по всей поляне. Иванушка тоже чего-то застыдился, хотя ему, казалось бы, что... Даже Митяй, глянув на скомороха, вдруг просиял хитрой ухмылкой, будто, как и все, уразумел что-то важное. Только дед Назар, как обычно, "сиял" по другому поводу... или вообще без повода.
   - Не-е-е по-онял?.. - скоморох с подозрением оглядел смущенные лица друзей.
   - Ну как тебе сказать, Федя! - взвалил на себя тяжкую ношу правдорезательства Иванушка. - Ассоциативная магия в стрессовых ситуациях... - Но тут он увидел, что сейчас его будут бить и быстренько исправился: - Ну-у-у... как представляла, так и вышло!
   - ...Свиньёй! - с непрошибаемой деликатностью брякнул Митяй.
   - П'познакомься с... с... крестничком! - выдавила Сенька и упала на колени от хохота.
   Федька набычился и обиделся, зыркая исподлобья на мнущихся в попытке удавить смех и трясущихся в попытке его же выдержать друзей. Василиса обиделась и зарделась, словно собираясь обратиться в новую, еще не опробованную ипостась, причём сразу варёную. Пострадавший богатырь из этой сцены ничего не понял и сосредоточился на определении размеров "пострадания" путём ощупывания армированного шлемом лба, на что старшина, мотая головой в невысказанном "ну и ну!", ободряюще похлопал его по кольчужному плечу. Все были при деле, только Иванушку начали мучить смутные сомнения.
   - Послушай...те Василиса! - привлёк он внимание возгласом, а еще больше видом, будто вот-вот собирался сделать величайшее открытие века. - Как же так получается, что вы и меня вылечили... уже два раза... Свинью вот наколдовали... Федоту... Но целовать-то вас должен был кто...
   - Кто?.. - насторожилась Лягуха.
   Иванушка только открыл рот, чтобы озвучить наконец пришедшую ему на ум и, несомненно, стоящую того мысль, как вдруг богатырь Колянушка оставил тереть лоб и вскинул руку, прислушиваясь:
   - Тиха, да?!
   Все замерли и тогда стал слышен приближающийся и быстро нарастающий до уровня обвала треск и глухой топот.
   - Квуо это?! - с перепугу Лягуха перешла на родную речь. - Ломиться-то как!
   - Кабаны?.. - неуверенно предположил Федька.
   - Лоси! - сообщил Митяй авторитетно.
   - ...Мстить... - мрачно добавила Сенька.
   - З...за что?.. - Василиса даже побледнела.
   - За надругательство над павшим товарищем! - серьёзно пояснила Серафима.
   Василиса совсем спала с лица, и Иванушка, укоризненно глянув на Сеньку, попытался её успокоить:
   - Может разбойники?
   Но на это старшина только успокаивающе махнул рукой:
   - Свои!
   - А то чьи же... - не удержался от подколки Федька.
   Вертевший головой Калоян, наконец бросил попытки угнаться за смыслом и обиделся:
   - Савсем дурной, да?! Кони!!!
   И пока Сенька набирала воздуху для очередной порции запугивания подруги, а Федька прикидывал продолжение известной песни "Кони сытые бьют копытами...", всё разрешилось само собой. На поляну, проломив мощной грудью кустарник, вырвались один за другим богатырские кони лесогорцев.
   - Сенька, все живы?!! Вы чё тут орёте?!! - было первым, что услышали присутствующие. А вторым...
   - Иванушка, Колянушка!.. Митяйка!.. Ребята, мы вам обед привезли!
   Перед каждым из всадников в седле оказалось по красной девице. И красными они были по большей части от удовольствия, млея в богатырских объятиях царевичей.
   - Колбаски!.. - расплылся в глуповатой улыбке Федька, но перехватил потемневший взгляд Лягухи и стушевался.
   - Таська! Марьяшка! Вы как здеся?! - Митяй аж подпрыгнул от радости.
   - Ты не поверишь! Мать тут вам мешочек собрала!.. И староста!.. Говорят, чай, Митяй с дедушкой оголодают-то!.. И царевич!.. - наперебой затарахтели девицы. - И нас вослед отправили... Уж так просили, так просили!.. А мы прём всё то по лесу... ка-а-ак дуры! А навстречу - ТА-А-АКИЕ ПАРНИ!..
   - Окстись, бесстыдница, женат еси! - с ухмылкой ссадил "свою" Марьяшу Свиря, на что та только беззаботно повела плечиком. Следом была спешена Таська и брякнуты оземь два мешка пуда по три каждый, так что слегка подгибающиеся ноги богатырских коней с заметным облегчением распрямились.
   - Ого! - с уважением отметил Федька.
   - Ато! Четверых мужиков-ить собирали, да мы прудчей оказались!.. - несколько невпопад с предыдущей версией гордо похвасталась Таська. - Ну, и где у вас стол?
  
   Самым сложным в приготовлении ужина оказалось... ничего не делать. Если бы Иванушка читал произведение Лючинды Карамелли "Как мы спасали мир или Большой Эксперимент по-женски", то даже бы не пытался. Но он не читал и поэтому страдал от невозможности приложить руки хоть к чему-нибудь, пока Таська с Марьяшкой всё переворачивающим и всех закручивающим вихрем мотались по поляне.
   - Нет-нет, не надо нам помогать! Мы всё-всё сами! - с ходу категорически отвергли юные хозяйки участие мужчин в священном процессе приготовления пищи. - Сами разложим, сами накроем...
   Более опытные товарищи, чтоб не попасть под горячую руку (или ногу, или горшок), моментально слиняли под руководством бравого старшины "по дрова", попутно отправив несколько тормознувшего деда, чтоб ненароком старинушку не затоптали, по воду. Не принятый во взрослую компанию Митяй, подхватил в руки три сухие веточки и с важным видом принялся расхаживать в поисках четвертой, тщательно уворачиваясь от возможности навесить себе что-то менее в хозяйстве важное. Не повезло Иванушке и... Федьке.
   Геройски отобрав у Марьяшки тяжеленный мешок, царевич попытался лихо взвалить его на широкие плечи. Но, видимо, ширины их для таких замахов не хватило и вместилище продуктов с тяжким "гупом" вернулось на землю. Иванушка охнул, схватившись за поясницу. Марьяшка ахнула, хватаясь за голову. Однако, если она думала, что этим всё закончиться, то глубоко ошибалась. Потому что царевич, придя в себя, попытался срочно исправиться и взялся транспортировать продукты к месту употребления волоком. И закончилось бы всё уничтожением с таким трудом допёртых запасов, если бы Иванушку не остановило крайне неуважительное гыгыканье Серафимы.
   Заметив, что процесс завис, Сенька ободряюще похлопала Марьяшу по плечу:
   - Это еще что, видела бы ты как наш герой за стеллийской царевной ухлыстывал - обхохочешься!
   Иванушка обиженно засопел, хотя намёк отлично понял. И от этого понимания обиделся еще больше. Но Сеньке его обиды были побоку:
   - Да не стой столбом, красавица! Он же не успокоиться, пока всё не изничтожит, я ж знаю. Айда, ужин спасать!.. Раз-два, взяли! - отобрала она мешок у царевича и на пару с Марьяшкой быстренько дотащили до ковра.
   - Ох! - обрадовано утёрла лоб Марья.
   - Ато! - весело подтвердила Сенька, мимоходом одарив Ивана таким взглядом, что впору было, не спросясь пардону, тикать от суженой за тридевять земель. - Они же - царевичи - люди в домашнем хозяйстве не токмо бесполезные, даже вредные. А этот - так, почитай, всех злее.
   - Ну, знаете!.. - не выдержал Иванушка и шагнул к развоевавшейся невесте, гордо выпрямляясь на ходу.
   - Что?.. - без малейших усилий остановила она его возмущение, уперев руки в боки и глядя так, будто это она его сверху вниз рассматривает, решая, пожалеть ли убогого.
   Иванушка смутился.
   - Я ведь тоже вам жизнь спас... как бы...
   - Зачем? - невинно поинтересовалась Сенька, но губы её при этом кривились чуть напряженней, чем от простой издевки.
   - Ну, как... зачем?.. - Иванушка растерялся и даже оглянулся в поисках поддержки ("поддержка" сейчас же тактично зарылась с головой в мешок продуктов). - Ты ведь... Я ведь...
   ...Вот как объяснить Серафиме - зачем? Затем, что иначе не мог?
   - Что - "ведь"? Так надо - ведь?! - немедленно отгадала та.
   - Как бы - да... - пожал плечами Иванушка, в то же время ясно сознавая, что этот совершенно естественный для него ответ почему-то царевну не устраивает.
   "Но почему?! Ведь так на моём месте каждый..."
   - "На моём бы месте так поступил бы каждый", да?! - тут же процитировала Серафима его мысли и чуть сдвинулась вперёд.
   - Да! - твёрдо заявил царевич и попытался упереться.
   "Нет!" - увидел он в Сенькиных глазах и, не удержавшись, попятился.
   "Но что тогда? Что?!.. Потому что мы столько пережили вместе? Потому что Серый - мой друг? Мой единственный друг? Потому что без него (или неё) я все эти дни был как в тумане и жизнь казалась пустой и ненужной? Хотя нет, казалось мне как раз другое... Но всё равно, едва услышав голос Серого, я ведь сразу понял... понял что..."
   ...Серафима смотрела на душевные муки царевича и не могла понять, что она тут делает. И чего вообще пристала к человеку? Ну видно же, мнётся, страдает, чудушко, слов не находит, как бы так - по культурному - выразиться, чтоб сразу не убила. Спасибо, дескать, вы нам очень помогли, мы вам тоже кое-чем отплатили, так что - адью, дорогая! - никто никому не должен... Но почему же так больно-то?! Ядрён кочерыжка!!! Накой я вообще потащилась в это Лукоморье! Накой эту дурацкую стрелу ухватила! И на какого лешего мне сдался этот пентюх... увалень... чудо косорукое... этот...
   - Потому что я тебя люблю... - словно само себе удивляясь проговорило "косорукое чудо".
   - Ва-а-аня... - выдохнула Сенька, и если бы Иванушка её не подхватил, то села бы тут прямо на землю. - Ванечка...
   - С-сенечка...
   - Иванко...
   А оно, оказывается, того стоило...
  
   Не меньшие страсти кипели на другом конце поляны.
   - Отдай!
   - Не отдам!
   - Отдай, говорю, мымра пучеглазая!
   - Не отдам, кобыла кривоногая!
   - Девочки, девочки!.. Может я сам как-нибудь?
   - Отвали!!! Без тебя разберёмся!
   ...Всё потому, что Федька тоже решил было проблему занятости. Но едва он пристроился помочь Таське с котлом, едва та выдала смущенное "ой, что вы, что вы...", как на них, аки ястреб с неба, горя неземноводным рвением к хозяйственной деятельности, пала Лягуха. Федька, от греха подальше, уступил сразу. Однако, Таська упёрлась, потому как всем своим крестьянским сознанием поняла, что последнего "нецаревича" сейчас уведут. И кто?! Невесть, из какого болота припрыгавшая жаба!
   - Толстая, противная, скользкая, зеленая! Вот!
   - А?!! - обомлела Лягуха, выпустив из рук котёл раздора.
   Довольная Таська обернулась и... нахмурилась, потому что последний "нецаревич", в предчувствии ужасных последствий, смотрел теперь только на Василису.
   - Вась!.. Вась!..- начал он, умиротворяюще протягивая к той руки, но было поздно.
   - Я-а-а?!.. Я-а... зелёная-а-а... - замерла Лягуха с разведёнными словно крылья руками, а из-под растерянно хлопающих ресниц закапали слёзы.
   - Ну что ты, Вась, что ты!.. Ты не зелёная! С чего ж ты будешь зелёная...
   - Тебе-то что?.. - подозрительно приглядываясь, буркнула Таська.
   - И не скользкая! - походя отмахнулся скоморох и засюсюкал, словно дитяте "козу" показывая: - Разве что цуть-цуть, када сьлёзьки по ссёцькам капают. Да?! И не противная вовсе, а очень даже миленькая, - погладил он мокрую пухлую щечку.
   Василиса перестала всхлипывать и подняла округлённые надеждой глаза, но Таська, брякнув оземь многострадальный котёл, упёрла освободившиеся руки в боки:
   - Тебе-то что?! Ты, мил друг, рамсы не попутал - на царску дочь заглядываться?! - выпалила она возмущенно и, чтоб уж наверняка, добила: - Да еще толстая...
   - Тебе-то что! - выкрикнула Василиса отчаянно. - Федь, скажи!
   - Ну... как бы... - поразило вдруг Федьку косноязычие. - Я бы может... но ты же... - И в свете его замешательства, Таська победоносно воззрилась на соперницу.
   Царевна сникла. Глаза потухли, руки опали... Бездумный пустой взгляд скользнул по окрестностям и, неожиданно наткнулся на Митяя, который так и торчал рядом, взирая с открытым ртом на девичьи разборки.
   - Я тут хворосту принёс! - поспешно объявил тот, внося в общий костёр свой "могучий" вклад, уместившийся по случаю в одной руке. - Огонь, чать, потух почти... - добавил он ворчливо, примериваясь и другой рукой внести нечто не менее "весомое": - Тут ишшо какая-то зелёная тряпочка... Кидать?
   Но Василиса неожиданно вырвала из его рук добычу и замерла, заворожено уставившись на зеленовато-бурый кусок то ли ткани, то ли кожи.
   - А гори всё синим пламенем! - вдруг воскликнула царевна и запуляла этим куском в едва теплившийся костёр.
   - ...Ать! - бросился наперехват скоморох, но не успел.
   Огонь вспыхнул, приняв как-то слишком "радостно" такую незначительную поживу, а с неба, ослепляя и заставляя вздрогнуть как всех собравшихся на поляне, так и появившихся из лесу водо-дровоносов, ударила молния. И тут же вечерние сумерки начали быстро чернеть до состояния грозовой тьмы.
   - КТО ОБИДЕЛ МОЮ ДОЧЬ?! - громом раскатился суровый голос.
   - Папка! - всхлипнула в ответ Василиса.
   - Доченька?.. - удивился голос.
   - Папка! Забери меня отсюда!
   - Силичка?!.. - ещё больше удивился голос, сгущаясь посреди поляны в странное существо, словно целиком состоящее из буйных косм, плавно переходящих в столь же буйно ниспадающие ткани. Опиралось существо о здоровенный резной посох.
   - Папочка! - Василиса тут же бросилась к нему и вцепилась обеими руками в ворох одёжек.
   - Силинька, как ты выглядишь?! - попытался отстраниться тот, но Василиса только крепче к нему прижалась.
   - Си-и-илинька... - хмыкнула Сенька, но перехватила осуждающий взгляд Ивана и прикинулась добропорядочной: - Всё, молчу, молчу...
   - Что они с тобой сделали?! - разглядел всё же отец странное одеяние дочери и, сверкнув из-под волос очами, грозно вопросил окружающих: - Где этот Иван-царевич?! Где этот проходимец?! У-у-у, щас я ему!..
   Тут уж ни рука на плече, ни предостерегающий возглас не смогли удержать Серафиму от превентивных действий.
   - Э, дядя! Полегче! - заступила она суженого. - Не твоё, не трожь!
   Иван покраснел, так и не признавшись себе от чего больше: то ли от смущения, что девица заслоняет его - какого ни есть, а богатыря - от опасности, то ли от удовольствия, что за такою Сенькой, как за каменной стеной.
   - Бу-бу-бу, - угрожающе затряс космами и одеждами батя Лягухи. - Я есть Водяной - Болотного царства хозяин! Реки-ручьи мои! Омуты-трясины мои! Как скажу, так и...
   - Папка! Это не тот царевич!
   - Как - не тот?!
   - ...А тот и не царевич вовсе...
   - Как же не царевич?! Кто же тогда, окромя царевича, с тебя заклятие снял? Кто от лягушачьей доли избавил? Кто облик человечий вернул да силушку колдовскую, тобой утерянную? Кто?!
   - Я?!! - глазами Федьки можно было поверять золотые червонцы. - Да я... да чтобы...
   - Этот?!! - у водяного от удивления даже космы дыбом встали.
   Царевна "вспыхнула" вечерней зарёю и спрятала лицо в батины одёжки.
   - Да, батюшка... - едва проблеяла она.
   - Маршавенький какой-то... - пригляделся Водяной царь, вызвав неуместное хихиканье Таськи с Марьяшкой. - Да и не царевич... Нет! Никак того быть не может!
   - ...Не может... - шепотом повторила Василиса.
   - ...Не может... - эхом отозвался Федот.
   На поляне повисла трагическая тишина, прерываемая только потрескиванием опять позабытого костра. Серафима переводила взгляд то на одного, то на другого товарища по несчастью, будто пыталась высмотреть ответы на свои незаданные вопросы. Иванушка глядел куда-то в небо, шевеля губами, словно сам с собой споря. Девицы-красавицы сбились в кучку и тихонько шушукались о своём, о девичьем, любопытно стреляя глазками по сторонам. Богатыри наоборот, чувствовали себя очень неуютно, примериваясь, как бы опять свалить за водой, но старшина устроился уже по-тамамски и задумчиво потягивал неизменную люльку, так что пришлось царевичам топтаться за его спиной, почёсывая богатырские затылки и ожидая указаний старших по званию. Митяй где-то прихватил очередную палку и глубокомысленно ковырял ею землю. Даже дед Назар перестал сиять ясным солнышком. Даже кабанчик, грустно всхрюкнув, проковылял до любимой своей Лягухи и уныло плюхнулся у её ног.
   - Пойдём домой, Силюшка, - пробубнил Водяной, ласково поглаживая растрёпанные волосы дочери.
   В ястребиных глазах скомороха появилось совсем уж отчаянное выражение. И тогда Иван-царевич не выдержал:
   - Но так нельзя! Так не честно!.. Так! Быть! Не! Должно!
   - А то - не тебе решать, человеце!
   - Но послушайте!..
   - И слушать нечего! Я так решил! Аз есьм царь водяной над реками-ручьями...
   - Знаем-знаем! Омуты-трясины... камыши да кочки... - поддержала суженного Сенька. - Ты погоди, дядя, дай разобраться!
   - Ты кто такой, вьюноша?!
   - С вашего позволения, девушка...
   - Девушка?!!
   - Сам удивляюсь, да?! - хмыкнула Сенька, но под укоризненным взглядом Иванушки и обиженным Колянушки вновь навела на лицо серьёзность. - Молчу, молчу...
   - Бу-бу-бу... Надо же! Какая невоспитанная девушка...
   - Иди ты, "невоспитанная"... От тиранодеспота слышу!
   - Куда-куда ты меня послала?!! А - в жабу не хочешь?!
   - А в лоб?!
   Ввиду полного провала дипломатической миссии, Иванушка ухватился за Сеньку, а Лягуха повисла на шее у бати. И никто не заметил, как рядом с кипящим возмущением водяным оказался старшина Нэчипай.
   - А-А-А-тставыть драку!
   Противоборствующие стороны удивлённо замерли.
   - Серафима Батьковна, ты ж царевна! Нэ позорь батюшку!.. Да и наставнык твий, скажу, положительный мужчина, а ты?!..
   Сенька смутилась. Но и воспрявший было Водяной Царь получил своё.
   - А-я-яй! Як же ж нэ сором, в дела молодёжи лизты!
   - Я царь!..
   - Та шо царь!.. Ты ж батько!
   - А что ж мне делать?!
   - Та ничё! Дай доньци самой разобраться... А пока - айда до наших, та пропустым за встрэчу, а? - и старшина хитро скосил глаза на притороченную к поясу флягу.
   - А есть?! - загорелся вдруг идеей царь.
   - Ато!
   Глядя, как старшина дружески уводит под руку грозного владетеля всея топи и хляби, Иванушка вытер взопревший лоб.
   - Ну, Сень, ну ты даёшь... - вздохнул он с облегчением, всё еще чувствуя себя странно при этом имени, и обернулся к суженной... но той рядом уже не оказалось.
   А Серафима уже тащила красную, словно варёный рак и неуверенно упирающуюся Василису к угрюмому, как сто чертей Федоту.
   - Ну, не надо... ну, куда...
   - ...Туда!
   - Но я же не могу...
   - ...Вот сама и скажешь!
   Серафима водрузила Лягуху напротив Федьки, бдительно пресекла попытку немедленно удрать и отошла к Иванушке. Тот взял её за плечи, она тесней прижалась к нему, устраиваясь удобнее, и оба с удовлетворением подумали, что очень даже неплохо, когда не надо уже краснеть и шарахаться.
   Меж тем, у Лягухи со скоморохом шараханье только начиналось.
   - Я... Я тебя... Ты мне... - мямлила Василиса, даже не поднимая глаз.
   - Я понял... - так же вяло отвечал Федька.
   - Оно ведь так случилось... иначе бы ничего... - выдавливала по чайной ложке Лягуха.
   - Да я понял... - мрачно бурчал скоморох.
   - Но теперь, когда я... когда папа...
   - Да понятно уж...
   - Ну, тогда...
   - А ГОРИ ОНО ОГНЁМ! - вдруг взорвался Федька и схватил вздрогнувшую Василису за руки. - Вась! Я же не знал!.. И даже не думал!.. - принялся он объяснять торопливо и сбивчиво. - Но когда ты спалила... когда сказала, что уходишь... У меня словно оборвалось всё!.. И мне всё равно теперь, что - твой отец... и что - царевна...
   - А - что лягушка?.. - вдруг закокетничала Василиса.
   - Па-а-адумаешь!
   - И зелёная?..
   - Хоть сер-бур-козявчатая!
   - Да-а-а?! - обиженно протянула Лягуха и Федька быстренько исправился:
   - Главное, что не толстая!..
   - Дурдом! - прокомментировала Сенька. - Слышь, Вань, если бы ты мне так объяснялся, я б тебя убила, честлово!
   - Ну да, ну да... - задумчиво ответил ей Иванушка, с лёгким ужасом представляя, сколько еще черт в его характере попадает под это определение. Семейное счастье обещало быть трудным, а если постараться, то и недолгим. И вопрос, кто станет первой жертвой, сомнения не вызывал...
   Но тут двойной страстно-завидющий вздох со стороны местного населения напомнил Сеньке о более насущных проблемах.
   - Так! А жрать мы сегодня будем? - (дружно ойкнув, хозяйки метнулись в разные стороны). - А где все осталь... Нет вы посмотрите на них, а? - вырвалось у неё при виде тёплой мужской компании на краю поляны. - Вы еще деда нам тут напоите!
   - А ну, хлопчыкы! - поднял там голову старшина. - Ать-два поляну накрыть! И шоб було як... ну вы понялы!
  
   Не прошло и получаса, как на потемневшей от вечерних сумерек поляне уже уютно пылал костёр, а рядом гостеприимно стелился шат-аль-шейхский палас, которому на склоне гарантийного срока досталась гордая роль дастархана. Вокруг, на подозрительно побулькивающих матрацах (творении Водяного царя) расположилась кто как мог вся компания, заедая, запивая и закусывая чем бог (в лице Таськи с Марьяшкой) послал пятихатского угощения.
   - Слушай, Сень! - застрял вдруг с недонесенным до рта пирогом и взором, вдохновенно вперившимся в смутные дали воображения Иван-царевич. - А ведь вышло у нас, прямо как в сказке! Ну точь-в-точь, как у лукоморских витязей!
   - Кхм... - почему-то закашлялась Серафима, и даже смущенно покраснела, чего за ней отродясь не наблюдалось. - Вань, ты извини, что я твою книгу... порвала... ну тогда еще... Просто я подумала... ты такой скромный, начитанный... зачем тебе такие картинки...
   - А?.. Ой, не-нет, что ты! Я уже и забыл! - отмахнулся царевич, продолжая витать в своих 'облаках' (Сенька украдкой вздохнула с облегчением). - Я не об этом! Просто всё началось с придорожного камня. И всё как там, на камне, написано... э-э-э, в смысле, в 'Лукоморских витязях'... так и получилось!
   - Вань, ты меня пугаешь! - удивилась Серафима, которая 'Лукоморских витязей' не читала, зато что пишут на придорожных камнях, знала хорошо и даже сама участвовала в этом виде народного творчества.
   - Ну как же! - просиял Иванушка, словно собираясь подарить любимой звезду с неба, и вдохновенно продекламировал: - 'Направо пойдёшь, женатым будешь! Налево пойдёшь...'
   - Я те пойду налево!.. - многозначительно пообещала Серафима.
   - Ну Сень!.. Ну я же... Ну там же...
   - Ваньша, я пошутила, - Серафима с ухмылкой полюбовалась на мучения суженного и нырнула ему под руку. - Ох, чудушко ты моё, лукоморское...
   Иванушка так и застыл, с невестой в одной руке и пирогом в другой, всё еще не веря и боясь нарушить своё нежданно свалившееся счастье.
   А на другом конце ковра нежданно свалившееся счастье с тяжкими мучениями пыталось выгрести двух осчастливленных им влюблённых из лабиринта слов и завалов условностей.
   - В-василиса... д-дор-рогая... - пытался выдавить официальное признание сквозь внезапно окостеневшее горло скоморох. - Т-ты будешь... бу-будешь... буд-дешь... О-ей!
   - К-коей?! - удивлённо 'квакнула' Лягуха, у которой от мысленных усилий даже щёчки запали, настолько глазки выпучились.
   - Ну-у-у... МОЕЙ! - наконец выродил заветное слово Федька.
   - А! - обрадовалась Василиса и с облегчением затараторила: - Да, да! Согласна! Я буду моей!
   - ...Твоей! - удивлённо поправил Федька.
   - В смысле, 'моей'?! - ещё больше вытаращилась Лягуха.
   - Чьегой?! - теперь и у скомороха глаза приобрели отчётливо жабье выражение.
   - Чьяей? - совсем растерялась Лягуха.
   - Й-й-я запутался, - затряс головой скоморох и предложил с надеждой: - Давай сначала, а?
   - А, давай! - с энтузиазмом поддержала Василиса.
   - Ну шо, батько, бу-будэш?.. - с благожелательной улыбкой глядя на мучения молодых, обратился старшина к водяному...
   - Бу-бу-бу...ду! - отвечал тот старательно подбирая не то что слова - слога!
   - А ты, диду, бу-бу? - обернулся старшина в другую сторону.
   - Я вам дам - бубу! - подскочила со своего места Василиса, правда руки Федькиной при этом не выпустила. - И так уже папку набубукали!
   - Д-дочь! - батя грозно сдвинул очи... к переносице, но сфокусироваться на объекте воспитания так и не смог. - Не пе... пе... пе...
   - Что "пе-пе"?
   - Просто "пе-пе", - важно констатировал царь и махнул рукой: - Наливай!
   Под завистливыми взглядами богатырской братии, которой было строго указано, что на службе "ни-ни", старшина разлил по кружкам остатки настойки и, чёкнушись с царём, выпил.
   - Бу-бу-бу... - удовлетворённо пробубнил Водяной, переваривая ощущения, но после что-то вспомнил и нахмурился. - А всё ж не нрав...ить!-ся мне, что он не царевич! Не-хо-ро-шо!
   - Та далысь тебе те царэвичи! - сморщился еще более обычного выражения старшина. - Хороший жеж парень!
   - Парень хороший, - согласился царь и тут же упрямо добавил: - Но не царевич!
   Лягуха на это только плотнее обхватила руку любимого, словно его прямо сейчас собирались у неё отобрать. Сенька же, краем уха внимавшая старшему поколению только хмыкнула - её чудушку титул уже никак помочь не мог. И вдруг в голову ей пришла дельная мысль.
   - А чё ж не царевич! Даже больше чем царевич!
   - Как так?! - удивился батюшка. Да и сам скоморох уставился на Серафиму недоумённым взглядом.
   - Да так! - ничуть не смутилась та. - Кто у нас в державе самый главный? Царь. А чьи песни да сказки народ слушает? Царя? Ну, бывает и царя, только это называется политикой и проходит в новостях. А вот настоящие песни да былины, чать, не царь сочиняет. А кто?
   - Кто? - не дошло с пьяну до царя.
   - Так скоморох наш и сочиняет! Значит и он царь... только в своей, так сказать, державе.
   - А-ить! правда... - задумался водный владетель.
   - Не вели казнить, царь-батюшка, вели слово молвить! - пискнула Лягуха, с восхищением глядя на собственного скомороха, которому только что присвоили царское звание.
   - Хрюф... - подавился Федька, что с одинаковым успехом могло значить либо "говори, да только складно", либо "вы тут чёкнулись что ли?!". Под локтём его нарисовалась поросячья морда и поросячьими же глазками с удивлением на него уставилась - мол, чего зовёшь? Не добившись ответа, морда задвинулась обратно, стянув попутно с ковра кусок пирога. Через мгновение из-за спин раздалось довольное чавканье.
   - Дозволь, царюшко, песню спеть, а? Нашенскую!..
   - Какую такую нашенскую? Что-то не припомню никаких нашенских... - буркнул в ответ скоморох.
   - Колбаску! - радостно объявила Василиса и воодушевлённо заоглядывалась. - А где?.. Где эти-то?! Где "колбаски"?!
   Девушки нашлись быстро - вконец растерявшийся Калоян-батыр едва успевал отбиваться от их навязчивого сервиса.
   - Таська, Марьяшка! - радостно подхватил Митяй. - Хорош витязю голову крутить, народ песню хотит!
   - А что! - сразу приосанились красавицы. - Могём и песню!
   - Может не надо?.. - без особой надежды заканючил скоморох, но Василиса его нытьё решительно пресекла:
   - Надо, Федя... Надо!
   И пугая ночное зверьё, разнеслось над лесом залихватское:
   "Два кусочека колбаски
   У тебя лежали на столе.
   Ты рассказывал мне сказки,
   Только я не верила тебе!"
  
  

ЭПИЛОГ

  
   С тех событий не прошло и месяца, как всё лукоморское девичество стало томно вздыхать и мечтательно закатывать глазки под новый хит сезона "Мне тебя сравнить бы надо...". Разнесённая с попутными караванами песня быстро освоилась на сулейманских базарах, караканских стойбищах, среди бродячих театров Забугорья. И вот уже, переведенная на шантоньский, она покоряет сердца прекрасных дам, звуча серенадой под их балконами. А во дворцах калифов и султанов лучшие из лучших знатоков поэзии спорят до хрипоты и драки, кому из великих поэтов Сулеймании принадлежат безсмертные строки "ты своим весёлым взглядом к сердцу прикасаешься...", приводя в пример несомненное и неподражаемое сходство в ритме и образе. А в это время в садах и парках, под чинарами и березами эти строки сами собой находят своих "авторов", кому они и были предназначены. Больше того, знатоки утверждают, что слова этой песни имеют особую колдовскую силу и, произнесенные от чистого сердца, способны творить чудеса! Ибо чем еще можно объяснить, что едва песня зазвучала в Сулеймании, как три добропорядочные дочери уважаемого султана одна за другой сбежали из родного дворца: с лихим джигитом, сладкоголосым поэтом и вообще - с водоносом! И что самое странное, все три счастливы, и ни одна не подумала вернуться, так что султану ничего не оставалось, как вручить безродным женихам по титулу, а дочерям - по наследству. История эта попала в сказки, обросла "джинами" и "дэвами", но мы-то знаем, чье разбуженное истинным чувством волшебство наделило простую песню силой любовного эликсира.
   Где-то в то же время, в бескрайнее Широкое Поле, что раскинулось от тайги до британских морей (славящихся, как известно, уникальными раковинами для бритья), вышли погулять серых уток пострелять не богатыри-молодцы, а в кои-то веки красны девицы сёстры-поляницы. И уж так погуляли, что шум от их гула облетел все кочевья и ханские ставки. Мало сами накуролесили, еще и окрестных девок на степную вольницу сманивать стали. Так что многие сильномогучие витязи отправлялись положить край непотребству, победить в честном бою богатырш-поляниц. Да разыскать их в Поле смогли немногие, а кто нашёл... никто из тех не вернулся. Поговаривали, что не саблею да стрелами встречали они витязей, а песнею. И под припев "ой ты скажи, ты скажи, чё те надо..." уводили в свою станицу. А что там дале делалось, про то неведомо. Про то из всей степи знал лишь старый казак Нэчипай, да его неизменная люлька. А еще, говорили странное, что младший сын Беренди-хана вернулся из дальних стран батыром сильномогучим... а жениться отказывается. Уж как отец увещевал, как мать просила... "А нельзя мне пока", - говорит. "Что я, враг себе?" - говорит. "Пускай еще погуляют, - говорит, - потом целей буду, да?!"
   А в Лукоморске отгуляли царскую свадьбу. И ждала Серафиму с Иваном тихая семейная жизнь...
   И НЕ ДОЖДАЛАСЬ!
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"