САМАЯ КРАСИВАЯ

- ...Ух ты, какая... какое... - голос Находки, проникнутый тихим ужасом, сошел на нет: дать точного определения вещи, только что извлеченной из пестрой коробки, ее воображение отказывалось. И поэтому прибегло к простейшему трюку - обратиться за помощью к воображению царевны Серафимы, наблюдавшей за подругой с довольным видом и скрещенными на груди руками.

После дневного приема, когда знать, пятьдесят лет скрывавшаяся в горных замках от внимания Костея, была допущена засвидетельствовать почтение жениху и невесте - будущей царской чете, гора подарков загромождала половину комнаты Находки. А комнату ей Карасич - единственный стражник, он же истопник, он же мажордом царского дворца - отыскал далеко не самую маленькую[1]. Короба, коробки, блюда, свертки, сундуки, кофры, шубы, вазы, гобелены, статуи и статуэтки всевозможных размеров и цветов, сервизы и даже пара мебельных гарнитуров для кабинета и спальни горой возвышались на ковре. А вокруг них, ежеминутно переходя от восхищения к недоумению, и от изумления к ужасу, металась Находка - ученица убыр и невеста царя Кондрата, а за ней - Малахай, их с царем приемный сын девяти месяцев от роду, любопытный озорной медвежонок. Он тыкался носом во всё, до чего мог дотянуться, успел покатать по ковру и загнать под кушетку вамаясьскую вазу, попробовать на зуб ногу статуи девушки с веслом, забраться на шкаф и свалиться с него, вытряхнуть на пол содержимое трех сундуков и пестрой коробки, испугаться раскраски подарка и забиться под подарочный секретер, уронив его на ящик с посудой.

- ... какой... Что это, Сима? Как ты  думаешь?

Сенька вытянула на пол нечто огромное, тяжелое, пахнущее затхлым с овертонами прелой лаванды, красно-лилово-зеленое в ядовитый оранжевый горошек, от которого глаза собирались в кучу и в таком положении заклинивались.

- Попона для слона? Чехол для осадного арбалета? Шатер для походных балов дальтоников? - деловито предположила царевна. Бледная, усыпанная веснушками физиономия октябришны вытянулась:

- Попона?.. для арбалета?.. для...тоников?..

Сенька сгребла психоделическое чудо, чтобы запихать обратно, и из складок на ковер выпала карточка: 'От барона и баронессы Касаторитов. Отрез на наряды девице Находке, дабы была она еще краше'.

- Касаторитов? - царевна задумчиво наморщила лоб. - Это у которых дочка похожа на крысу, проглотившую линейку?

Ученица убыр хихикнула, но тут же помрачнела:

- Угу. И отрез этот дурацкий подарили, чтобы поиздеваться! Они, когда думали, что я не слышала... или наоборот слышала... говорили всем баронам, что такой жены, как их Лебедыня, Кондрату вовек не сыскать. И красивая, и ученая, и политес знает, и на фортепьянах бренчать обучена, и гладью вышивает, и стихи в рифму сочиняет аж по восемь строчек длиной, и в крестики-нолики играть искусна... Как будто он на ней жениться собрался!

- Правильно говоришь, - Серафима подняла палец к потолку. - Не на ней. А значит, пусть болтают, что хотят и кому хотят. А из отреза занавесок нашьешь.

- Да я в одном доме с такими занавесками!.. - взвилась будущая царица. - Или я, или они!

- Подаришь Касаторитам от имени короны, и пусть попробуют не повесить, - поспешила успокоить ее Сенька, вскочила на край сундука и стащила со шкафа приглянувшийся подарок. Коробка размером с пару кирпичей, затянутая в фисташковый шелк, атласный кремовый бант, карточка дарителя... Октябришна сама прочитала имя, водя пальцем по вычурным буквам, и нервно глянула на подругу:

- От вдовствующей баронессы Жермон! Ой, Сима, я так боюсь, так боюсь!!! Завтра они все соберутся на свадьбу - бароны, графы - спесивые, ехидные, завистливые, с дочками со своими чопорными, и будут смотреть, как мы... как я... Нет, баронесса Удавия - все бы такие были, как она! - мне все традиции расписала. Где стоять, что говорить, куда идти... Но это всё так путано! Так непонятно! Отчего я должна на вытянутых руках держать кастрюлю с горячей кашей, а Кондрат - живого зайца подмышкой? Зачем нам потом меняться? Что будет, если заяц побежит? А если я кашу уроню? А если обварю кого-нибудь? А если заяц в кашу упадет?!..

- Будет каша с зайчатиной, - резонно заметила Сенька, но подруга, теребя выбившуюся из косы огненно-рыжую прядь, словно желая оторвать ее, не слышала:

- ...И почему надо кланяться каждые семь шагов? И это с полной кастрюлей!.. Я обязательно всё испорчу, опозорю и себя, и Кондрата, а они будут подхихикивать, Касаториты особенно: вот, деревенская панява, полезла из подпола на престол! Они ж все, едва с гор вернулись, начали дочек своих ему выхвалять да сватать! Думаешь, я не знаю, что они про меня говорили - не ему, промеж себя! Не пара я ему, так и говорили! Дескать, медведь на лягуше не женится!

- Сами они уховертки! - гневно фыркнула Сенька, но октябришна словно не слышала:

 - Сима! Я всё испорчу! Всё сделаю не так! Они нас на смех поднимут - из-за меня!..

- Отставить ныть! - прицыкнула царевна. - Прорвемся! Я-то на что, по-твоему?! Открывай лучше коробку! Разве тебе не интересно, что подарила на свадьбу сама бабушка Удава?

- И...интерес...но! - Находка, дрожа от переживаний, не отпускавших ее уже с месяц[2], принялась развязывать бант. Малахай, снова снедаемый любопытством, перелез через низвергнутый секретер, прикосолапил к приемной родительнице, встал на задние лапы и с нетерпением воззрился на презент.

- Сейчас, Малашик! - пообещала та, одолевая последний узел. Вслед за ленточкой упала на пол ткань, открывая шершавые бока ящичка, сколоченного из тонких досочек и набитого доверху стружкой.

- Растопку подарила? - ошеломленно моргнула ученица убыр. Ее подруга фыркнула, запустила руки внутрь и, рассыпая стружку, вытащила на свет...

Малахай заморгал и сощурился, а ладони царской невесты сами собой сложились в молитвенном жесте и прижались к груди:

- Ах!.. Какая красота!

- Ага, угар, - еле сдерживая похожие эмоции как бы равнодушно кивнула лукоморская царевна. Пальцы ее сжимали туфельки, сыплющие искрами даже под неярким светом свечей. Как и подобало настоящему хрусталю.

- Это... что? Это... как? - еле дыша, Находка приняла из рук Серафимы граненое чудо.

Сенька задумалась на секунду и пришла к выводу:

- Это тебе на свадьбу надеть надо.

- Надеть?! - ужаснулась октябришна.

- Ну да! А чего такого? Это еще одна экзотическая свадебная традиция, я читала! Давно, правда, лет в пять... Но помню всё! Значит, так. Была... одна принцесса, - Серафима наморщила лоб, припоминая, - которой бабушка купила на день рождения... или за хорошее поведение... чтобы в лавке сцену не устроила... такие же туфли. Да. Точно. И пошла она в них на бал, и танцевала лучше всех, а в полночь одну потеряла где-то, и не знала, где.

- Как так можно? - удивилась ученица убыр.

- Не важно, - отмахнулась царевна. - От поклонников убегала, наверное. Или перепились все. Короче, проснулась к обеду - а на одной ноге туфля, на другой - тыква.

- Серьезно?!

- Н-ну... да! - поколебавшись мгновение, подтвердила Серафима. - Про тыкву в книжке точно что-то было! Объявили, значит, по городу розыск. По всем домам ходила стража со второй туфлей и искала: наверняка ведь сперли на сувениры, к бабке не ходи!

- А зачем со второй-то?

- Чтобы свою узнать. На следующий день уже к вечеру такая обувка продавалась там десятками пар: вошли в моду моментально! Ну и вот. Ходили они по всей столице, обшаривали, и когда зашли в самый последний дом, навстречу им вышли семь богатырей, один другого выше, ширше и краше...

- И что?.. - выдохнула октябришна с замиранием сердца в предчувствии романтического хэппи-энда.

- И тут выяснилось, что принцесса уже сама ее нашла. В болоте за дворцом, - договорила Серафима, поправляя ремешок на лбу, удерживавший темно-русые волосы до плеч.

- И это конец? - физиономия девушки разочарованно вытянулась.

- Ну... в общем-то, да. Туфле. Потому что в нее забилась жаба - толстая, пупырчатая, противная. И когда принцесса ее оттуда выковыривать начала стрелой, у стражника отнятой, то туфлю уронила и разбила. Плачет принцесса, плачет королева, плачет король, а жаба им говорит... говорит... или нет... Не-не-не-не-не! Не так было! Вспомнила! Жаба шлепнулась на землю, и покатилась. Катится она-катится, а навстречу ей... Или нет?.. А, не-не-не-не-не-не-не! Опять не так! Упала жаба, и от удара о землю изо рта ее выпал кусочек яблока! Вот. Точно.

- Какого яблока?! - Находка вытаращила глаза.

- Э-э-э... - задумалась Сенька, перетряхивая детские воспоминания, и радостно встрепенулась, отыскав подходящее: - Отравленного!

- Жабы яблоками не питаются. Тем более отравленными. Животные чувствуют, когда пища может им повредить, - недоверчиво нахмурилась девушка, но Серафима лишь отмахнулась:

- Не будь занудой! Выпала, короче, долька, и выросла из нее яблоня с золотыми яблоками.

- И что дальше? - осторожно полюбопытствовала Находка, опасаясь подтвердить только что полученный диагноз.

- И однажды сел под нее отдохнуть один великий ученый, и упало ему на голову золотое яблоко, и когда его из лазарета выписали, изобрел он каски для строительных работ. И вообще! - Сенька нетерпеливо притопнула. - Я не понимаю, чего ты тут стоишь-болтаешь! Меряй скорей!

- А если размер не мой? Если велики? - отыскала Находка последний аргумент.

- С шерстяными носками наденешь!

- А если малы?

- Растянем!

- Как?!

- Найдем стеклодува! - сурово отрезала царевна, и ее подруга сдалась. Она присела на край сундука, стянула растоптанные чуни и носки и осторожно вставила ноги в хрустальное чудо. Малахай замер в ожидании.

- Ну как? - деловито поинтересовалась Сенька за них двоих.

- Не поняла пока... - держась руками за край сундука, Находка встала и медленно выпрямилась, покачиваясь на тонких каблуках высотой с две ладони.

- Отпусти сундук! - строго потребовала царевна.

- Я же упаду!

- Завтра тоже с сундуком пойдешь?

- Кастрюли хватит, - буркнула октябришна, сдаваясь и, оттопырив одну руку как противовес, медленно стала отнимать пальцы от резной крышки.

- Ну... Ну... Ну... - не замечая, как затаилось дыхание и сжались кулаки, шептала Серафима, и медвежонок, прижавшись к ковру, напряженно качал головой в такт ее восклицаниям. - Ну?!..

- Есть! - радостно охнула девушка, резко выпрямляясь в позу 'щас всех обниму'.

- Молодец! - воскликнула Сенька и, не давая подруге насладиться триумфом, приказала: - А теперь иди!

- Идти?! - паника отразилась на круглом веснушчатом лице. - А можно, я лучше завтра надену?.. - жалобный взгляд Находки устремился к разбитым, но таким родным чуням.

- Нельзя, - сурово отрезала царевна. - Жермоны - наши единственные союзники среди этого благородного сброда, и обижать их отказом надеть подарок - дело последнее. Политика! Ноблесс оближ! Положение обязывает! Шагом - марш!

- Куда?!

- Вперед. Назад. Вокруг подарков. Главное - равновесие не теряй! - наказала царевна. Октябришна умоляюще глянула на подругу, на Малахая, прочитала по их физиономиям, что пощады не будет, красота требует жертв, и вообще ноблесс оближ, и сделала шаг вперед. Потом еще один и, отдохнув с полминуты и настроившись, еще два, расставив руки коромыслом и не сгибая коленей.

- Ой, ноблесс, ноблесс, не оближь меня... - страдальчески шептала она себе под нос, задавая ритм шагам.

- Как на протезах идешь, - с видом полководца, недовольного результатом учений, Серафима сунула руки в карманы штанов. - Так не дело. До завтра надо натренироваться.

- Кому надо, тот пусть и  натренировывается, - возмущался бунтарский дух октябришны, пока она сама строевым шагом пингвина на ходулях двигалась к дальней стене.

Шаг, другой, третий, четвертый, пятый...

Сенька с Малахаем неотступно следовали параллельным курсом:

- Руки опусти! Голову подними! Ногу выпрямляй! И спину тоже! Не семени, не на льду! Шаг побольше! Нет, поменьше!..

Ковер неожиданно кончился, открывая широкую полосу паркета. В конце ее, прижавшись спиной к стене, пуговичными глазами на них взирал манекен, наряженный в свадебное платье. Зеленое, просторное, с мягким ниспадающим воротом и объемными рукавами с узкими манжетами, оно было подарком от совета министров, как гласил витиеватым почерком деда Голуба приколотый к нему кусочек картона. В самых заметных местах платье украшала вышивка, сделанная постольскими мастерицами[3].

- Ты его мерила уже? - спросила царевна.

- Нет. Некогда всё... - виновато развела руками октябришна. - Его только утром принесли.

- Давай посмотрим, как будет с туфлями смотреться? Самая красивая будешь!

- Давай! - оживившись, девушка шагнула с ковра на паркет, и...

- Осторожней!!!

- АЙ!!!..

Хрустальный каблук поехал по натертой воском поверхности, руки механически выметнулись в стороны - одна смягчая падение, вторая - в поисках опоры на куче презентов... Сенька с медвежонком кинулись ей на помощь - но поздно. Подарочный обвал засыпал Находку, растянувшуюся навзничь в нелепой позе.

- Сломала-а-а!.. - горестные всхлипы октябришны оглашали покои, превращая их не просто в непокои, но в непокои с повышенной влажностью. - Сима-а-а! Я слома-а-а-ала-а-а-а!

- Да пень корявый с твоей туфлёй! - прорычала царевна, вытаскивая из ступни Находки один хрустальный осколок за другим. Девушка сидела на диване, сложив пострадавшую ногу на банкетку и прижимая правой рукой левую к груди. На лице ее под холодным мокрым полотенцем застыло потрясенно-жалобное выражение. Губы дрожали. Медвежонок прилег рядышком, положил лобастую голову ей на колени и сочувственно вздыхал в такт причитаниям.

- Тут про ноги надо думать, а не про туфли! - сердито прицыкнула Серафима.

- Так ведь это... на лес... налез... облез... наближ... - девушка хлюпнула носом.

В косяк снаружи коротко стукнули, и дверь распахнулась, впуская Кондрата под отчаянный девичий дуэт: 'Не входить!!!'

- Добрый ве... - начал было молодой царь, но, увидев кровь на ноге невесты, осекся и бросился к дивану. - Находка?!..

Отчаянный всхлип был ему ответом.

- Что случилось?!

- Поскользнулась. Упала. Очнулась - перелом туфли, растяжение запястья и синяк всего лица, - Сенька коротко изложила события последних минут.

Царь подумал, о чем бы еще можно было спросить, но исчерпывающий отчет лукоморской царевны не оставлял места для вопросов. Коротко выдохнув: 'Сейчас вернусь', он выбежал в коридор и вернулся через несколько минут с чистым лоскутом и горшочком бальзама для ран.

- Кондрат... я... я... Кондрашенька... - только и сумела выговорить октябришна - и замолчала. Слов больше не было, оставались одни слезы.

- Потерпи, сейчас всё хорошо будет, - пробормотал он и принялся за перевязку.

- Прости... это всё я виновата... всё теперь пропало... живьем сожрут... - доносилось приглушенное из-под полотенца вперемежку со всхлипами. - Всё из-за меня...

- Рука твоя как? Пальцами пошевелить можешь? - отвлекла Серафима подружку от погружения в бездну самобичевания.

В первый раз за то время, что ее извлекли из-под завала, Находка перестала рыдать и задумалась.

- С-смотря какими, - глянул на царевну быстро заплывавший зеленый глаз[4]. Лицо октябришны уже стало раза в полтора круглее, чем было, и раз в пять пухлее. И без всяких знахарей было понятно, что к утру оно станет еще и раз в сто синее, и никакие примочки и компрессы тут не помогут. Сенька болезненно поморщилась, представляя, каково будет ее подруге смотреться в зеркало в ближайшую тройку недель, но более важные вопросы заставили ее забыть о красоте[5].

- Что значит - смотря какими? - грозно прищурилась она. - Это ты так шутишь?

- Не шучу. Больно шевелить. Растянула. - Находка опустила взгляд, и глаза ее снова наполнились слезами. - А лучше бы шею свернула...

- Ты что такое несешь?! - взвился Кондрат, но октябришна повесила голову, словно увядший цветок. Полотенце упало на Малахая. Тот недовольно тряхнул головой, отправляя его на пол, но Находка даже не заметила.

- Деревенская к-корова... п-поскользнулась на паркете... разбила п-подарок единственного друга из баронов... и руки-ноги в придачу повывертывала... Т-тебя... оп...озорила... перед баронами... С-кажут... в-выбрал... с-себе...

При последних словах плотина слез, сдерживаемая до сих пор, прорвалась, и ученица убыр, обхватив здоровой рукой медвежонка за шею, заплакала - тихо и безнадежно, будто наступал последний день ее жизни. Слезы ручьями бежали по конопушкам, падали на платье и на голову Малахая. Серое сукно темнело, словно под дождем, мишка недовольно дергал ушами, но для октябришны, внезапно встретившей персональный конец света, не существовало больше ничего.

- Да отменим мы вообще эту свадьбу! - махнул рукой царь, едва не роняя горшок с мазью. Сенька, увидев ужас на физиономии подруги и истолковав по-своему, торопливо поправила:

- В смысле, перенесем!

- К-как... отменим? Как перенесем?!.. Столько всего наготовлено уже... куча продуктов потрачена!

- Это да... - царевна нехотя признала весомый аргумент: в полуголодном Постоле куча продуктов ценилась больше кучи золота.

- А сил сколько пошло? Люди старались, чтобы приятное нам сделать. И министры, и гильдии, и детское крыло с дедом Голубом и матушкой Гусей, и все-все-все! И тут я - здрасьте-пожалуйста, спасибо, что пришли, садитесь, поешьте и вертайтесь все по домам?

- Да не расстраивайся ты так из-за какой-то ноги... и руки... и лица, - нежно завязывая бинт на бантик, царь предпринял новую попытку успокоить невесту. - Не хочешь отменять - найдем костыли. Или выкатим тебя на стульчике с колесиками...

- Что?! - ученица убыр задохнулась от негодования. - Да лучше я старой девой останусь, чем... чем...

- Да чем тебе стульчик плох?! - не вынесла Сенька обиженного вида Кондрата и отчаяния подруги. - Знала бы ты, сколько стоять тебе придется - радовалась бы!

Глаза Находки снова наполнились слезами.

- Бароны и так меня ни во что не ставят... простолюдинка... выскочка... дерёвня... со свиным рылом в калашный ряд... а тут я еще как калека на стульчике... с костылями... с распухшей чушкой в синяках...

Обе руки октябришны метнулись к лицу, закрывая, но правая неловко задела левую, и девушка ойкнула и снова прижала ее к груди.

- Слушай, Находка! - осенило царевну. - Ты же целитель! Вот и исцели себя! Хоть как-то, чтобы день завтра продержаться хотя бы!

- Не могу, - октябришна убито мотнула головой. - Это всё равно, что за волосы себя из болота вытащить.

- А что, я от Ивана слышала, что жил в Мюхенвальде такой барон... - оживилась было Сенька.

- Который магией мог сам себя вылечить?

Царевна вздохнула:

- Наверное, нет. Это даже ему было не под силу.

- Вот видишь... - безнадежно шепнула октябришна. Малахай поднялся, обнял ее и уткнулся холодным мокрым носом в шею. Находка прижалась лбом к его взъерошенной теплой макушке и замерла, словно марионетка с перерезанными ниточками.

- Милая?.. - не зная, как бы еще помочь, чтобы не навредить еще больше, Кондрат, не вставая с колен, взял ее руки и прижал к своей щеке. - Милая...

Если бы Находка рыдала, кричала, ругалась или сыпала обвинениями, Серафима перенесла бы это стоически. Но вид подруги, раздавленной несчастьем, поразил ее в самое сердце.

- Да перестань ты кукситься раньше времени! Будет у тебя завтра свадьба на двух ногах и с зайцем!

Находка еле заметно мотнула головой.

- Не будет.

- А вот посмотришь! - Сенька грохнула кулаком по подлокотнику дивана, заставив подскочить Малахая и жениха. - Давай действовать! Конраш, тащи скорей топор, воду, нитки... хотя нет, сначала Ивана! Остальное и остальные приложатся! Или приложим.

*     *       *

На утро бракосочетания дворец подвергся нашествию.

Ни свет, ни заря воспитанники детского крыла, на ходу обивая снег с валенок и снимая кожушки, шумной гурьбой ввалились в Большой Зал Церемоний царского дворца, чтобы добавить последние штрихи к его ослепительному совершенству.

Ленты, удерживавшие портьеры, завязывались и перезавязывались девочками десятком различных способов в попытках отыскать самый красивый. Расставлялись свечи в подсвечниках под лекцию неутомимого деда Голуба о том, что такое перпендикулярно, параллельно, кривые руки и врожденное косоглазие. Красная ковровая дорожка под размышления Снегирчи, Мыськи и Кыся о том, перпендикулярна она или параллельна, и у кого из них врожденное кривоглазие и косоручие, расстилалась и перестилалась на мраморной лестнице, ведущей из Церемонного зала в Зал пиров. Пыль, осмелившаяся за ночь присесть отдохнуть на пути к полу, безжалостно стиралась со всего на высоте детского роста плюс вытянутая рука плюс цыпочки. Цветочные венки из старого пергамента, крашенные луковой шелухой, свекольными очистками и всеми лазаретными запасами зеленки, развешивались над окнами и дверями. Растерянный табунок стульев в двадцать пятый раз перегонялся из угла в угол в поисках места, где они будут доступны гостям, и одновременно не будут мешать церемонии[6]. Паркетный пол натирался стайкой трудолюбивых семилеток, усилия которых переключились на мрамор, стоило кончиться паркету. Дорожка, только что положенная перпендикулярно, хоть и параллельно, была повешена ими на перила, и ступеньки подверглись яростной атаке щеток и воска. Пятью минутами позже яростной атаке при помощи щеток и воска со стороны гвардии королевича Кыся подверглись сами полотеры.

Короче говоря, дворец полнился звонкими детскими голосами, радостью и улыбками[7].

Часам к девяти ко дворцу стали подтягиваться экипажи гостей. Стараясь перещеголять друг друга[8], костейская знать украшала кареты, извлеченные из сараев после пятидесятилетнего простоя, как могла и чем могла. Выбитые стекла заменялись коврами, порезанными по размеру окон, если владелец был дотошный, и волочившимися по снегу, если домовитый. Места, где слезла позолота, подмазывались отваром луковой шелухи или завешивались гирляндами из еловых веток или шкурами. Со стоек на крышах гроздьями свисали лисьи и волчьи хвосты. Кучера в лохматых шубах и шапках ревниво косились друг на друга, точно прицениваясь в лавке меховщика. Похоже было, что бароны и графы соревновались друг с другом в пышности выезда в буквальном смысле.

Сенька отошла от окна и оглянулась на замершую у дверей Находку:

- Ну, готова?

- Готова, - с дрожью кивнула та.

- Кондрат?

- На исходной позиции, - доложил Иван-царевич.

- Малахай?

Медвежонок оттолкнул задней лапой то, что местами подозрительно напоминало подаренную вчера статую девушки с веслом, и ответил на вопрос невинным взором и урчанием.

- Ваня?

- Готов, - кивнул тот со странным выражением лица, тут же нашедшим отражение на испуганной физиономии октябришны. - Но Сень... Находка... А вы уверены, что свадьбу не надо перено...

- Отставить пораженческие настроения! - прицыкнула Серафима, и ее супруг, качая головой, но молча, занял исходную позицию.

Дверь покоев невесты приоткрылась, впуская матушку Гусю:

- Собрались! - заговорщицки оглянувшись в коридор, шепнула она. - Пора!

Сенька поправила свой парадный сарафан, огладила ворот новой рубахи мужа и решительно скомандовала:

- Вперед!

- ...Да не убояцеша женавица мужена свояго во хмелю и не обидеша во гневе... Да не прельщацеша мужен прелестяшами прелестницев прелестнышех без письменнаго согласия женавицы свояей, и како аукнется, тако откликнется, да упомняше молодобрачушиеся... Да храняше женавица очаго семейственный, аки медведице...

Под патетический старокостейский речитатив Коротчи, уполномоченного вести бракосочетание как старейший министр, Воробейник, министр ковки и литья, вынес из-за спин совета министров десятилитровую кастрюлю дымящейся свадебной каши[9] и торжественно подал невесте. Та протянула руки, приняла ее с легкостью, достойной Спиридона, и принялась обносить гостей при неотступном сопровождении дружек. Простой люд, набившийся на галереи, молчал, затаив дыхание, и лишь женщины растроганно вздыхали, смахивая слезы умиления.

Царская невеста являла собой скромность, гостеприимство и выносливость, как и диктовали традиции. Рукава платья полностью прятали кисти рук, покрывало - лицо, подол касался пола, голова опущена. Шла она - будто лебедь белая плыла, как сказал бы, задыхаясь от восторга, поэт[10]. Но выйди октябришна вприсядку в мини-юбке, лаптях, рубахе из шкур и с балалайкой на боку, гости вряд ли заметили бы: по сравнению с нарядом ее дружек всё остальное показалось бы скукой, тоской и серостью.

Рубаха лукоморского царевича и сарафан его жены - умопомрачительно красно-лилово-зеленые, сумасшедшего покроя, пахнущие затхлым с овертонами лаванды - притягивали все взгляды в Зале торжеств. Было непостижимо, что человеческий разум мог задумать такую окраску, а потом еще и воплотить ее в жизнь[11]. Еще более невероятным мнилось, что нашлись люди, у которых поднялась рука сшить из этой ткани одежду. Но самым головоломным, не подающимся никакому пониманию и осознанию было, что отыскались те, кто согласился по доброй воле[12] надеть ее на себя.

У одной стены зала, полностью занятой друзьями - гвардейцами со своими девушками, воспитанниками и воспитателями детского крыла, а также министрами, не задействованными в ритуале, октябришна замедлила шаг.

- Черпайте больше, сколько хотите! - донесся из-под покрывала ее голос, и детвора, вооруженная свежевыструганными ложками, напустилась на угощение - только свист за ушами стоял.

- Счастья и много детей, тетенька царица! - улыбалась измазанная сладкой пшенкой детвора, и взрослые, оставляя ложки в каше, вторили им: - Любовь да совет, да прожить тыщу лет!

- Спасибо, миленькие мои, хорошие!..

- Совет да котлет, - пожелал дед Голуб то ли невесте, то ли себе, и детвора захихикала, наперебой поддерживая учителя:

- Совет да омлет!

- Совет да рулет!

- Совет да винегрет!

- Отставить разговорчики на свадьбе! - прервав благословение, прицыкнул Коротча, спрятал улыбку и продолжил благостным басом: - ...Да пребудеце доме её полною кастрюлецей яко гостии видяцеше глазецами свояшими...

У следующей стены выстроился цвет, вкус и запах костейской аристократии с серебряными ложками наготове. Теперь сверлящие взоры не покидали невесту ни на мгновение: придирчивые - баронов, неприязненные - их жен, завистливые - дочек. Но даже на этом фоне один взгляд выделялся, как акула среди щук: Лебедыни Касаторит. И говорил он о том, что на месте Находки она до сих пор видела себя.

- Ложечки в каше оставлять не забываем... ну и что, что серебро... именно поэтому и оставляем... Ну и ничего страшного, что из набора... остальной набор можно завтра принести... ибо неполный набор в баронском доме - плохая примета... царь любить не будет... - занудно, но дружелюбно бубнила царевна. Правой рукой она держала подружку за локоть, левой утирала замаранные кашей баронско-графские уста таким же красно-лилово-зеленым ароматизированным рушником: традиции - прежде всего.

Под другой локоток Находку поддерживал Иванушка, свободной рукой прикалывая на груди гостей ленточки из той же ткани, что и полотенца. Орудовал он булавкой старательно, но неумело: то и дело костеи подпрыгивали, ойкали и хватались за уколотые места.

- Ой, простите! Ой, извините! - ойкал им Иван в ответ и шептал в сторону - супруге: - Я ж говорил, привязывать надо было... или так раздавать... для самообслуживания...

- Да кто ж такое в здравом уме сам на себя привяжет, - с тихой гордостью отвечала ему Серафима и громче напевала тушевавшимся вельможам: - А вот кто кашу не ест, ложку не оставляет, придет Спиридон и запинает-запинает-запинает...

Когда процессия, символизирующая изобилие, плодородие и гостеприимство, остановилась рядом с вдовствующей баронессой Удавией Жермон, Находка как бы невзначай выставила из-под подола носок туфли. В свете десятков свечей блеснул и заиграл искрами горный хрусталь. Брови баронессы взлетели, глаза округлились, губы сложились в потрясенное 'О', губы октябришны при виде такой реакции - в 'ой', сердце пропустило такт...

И тут ложкари и трещоточники грянули выходную. Дальняя дверь распахнулась, и в зал в сопровождении Малахая, генерала Спиридона и его жены Ластоньки вступил Кондрат. Из-под левой подмышки его выглядывал заяц, из-под правой - каравай хлеба, в правом кулаке, прижатом к груди, был зажат резец, в левом - кайло, что должно было символизировать богатство страны пушниной, сельхозпродуктами, косторезами и полезными ископаемыми.

- На голову еще гнездо надо было надеть, в зубы дать рыбу, а за спину улей привесить, - пробормотала Серафима, но слова ее потонули в болезненном стоне гостей: рубаха царя, сшитая из подарка Касаторитов, на слабонервных была не рассчитана.

- А вот и царе-государе-отече державице нашей пришеде, яко медведе ступаюше, медвединку свою выбираюше!.. - спохватившись, гаркнул Коротча - и обряд покатился по накатанной колее.

Выбор невесты из одной кандидатки прошел успешно, как и закрепление намерений в виде торжественного обмена зайца на кастрюлю. Вопреки опасениям Находки - или благодаря им[13] - заяц был смирным и подозрительно косым. На руках октябришны он забился под покрывало и моментально уснул, высунув в мир заднюю лапу. Вскоре после сего обряда, призванного убедить всех присутствовавших, что жених достоин невесты и наоборот, что бежать уже поздно, и что любовь, совет и рулет в их семейной жизни теперь просто неизбежны, ритуал подошел к концу.

- А тепере молодобрачашихся поздравить подходитеше, женавицу лобызате, мужена обнимате, и не перепуташе. А потом - пир, - с облегчением выдохнул Коротча.

Поток благожелателей сначала медленно, потом[14] всё быстрее и напористей устремился к молодоженам. Поклоны, улыбки, пожелания всяческих благ, доступных и недоступных смертным и немного больше летели со всех сторон. Бароны, исполнившие свой вассальный долг, улыбались, потягивали носами в предвкушении пиршества, и медленной рекой выливались на широкую мраморную лестницу, перпендикулярно покрытую параллельной дорожкой.

Что произошло в следующий момент, не поняли ни лукоморцы, ни невеста. Одно мгновение Лебедыня Касаторит, подошедшая с родителями, прошипела сквозь оскаленные в улыбке зубы 'Чтоб вам жилось долго, но весело' - и тут же с зайцем, мирно дремавшим на Находкиных руках, что-то случилось. Будто приснилось ему, что он тетерев, взвился он, дрыгая всеми лапами, извернулся и кинулся в бега - срывая и увлекая за собой невестино покрывало.

Открывая распухшую, неестественно белую физиономию Находки и заплывшие глаза.

- Стой! - октябришна панически взмахнула руками, обнажая запястье в лубке и прикрученный к нему железный крюк, схватилась здоровой рукой за ускользающий край покрывала... и поехала.

- Стой! - Кондрат, Иван и Серафима одновременно рванули за ней - но последнее тайное уже стало явным. Край подола задрался, обнаруживая одну ногу в хрустальной туфельке, а другую - в чуне.

И привязанную в ней доску на колесиках.

Осознав, что случилось, Находка выпустила беглое покрывало, руки ее заметались, поправляя то подол, то рукав, то закрывая лицо - но было поздно. Смех - сперва тихий, но с каждой секундой всё громче и громче, волнами катился по дворянским рядам. Те, кто стоял у самого подножия лестницы, останавливались, спрашивали у верхних, в чем дело, а узнав, присоединялись к дружному аристократическому хохоту, вкладывая в него всё презрение к деревенской девчонке, ставшей царицей.

Рядом с невестой из костейских дворян осталась стоять только Удавия Жермон. Приобняв несчастную девушку за плечи, она что-то шептала ей на ухо низким контральто, но слезы ручьями лились из Находкиных глаз, смывая муку и обнажая разноцветье синяков.

- Ах ты... - Сенька нашла хищным взглядом Касаторит-младшую на верхних ступеньках, двинулась к ней... но Малахай оказался проворней. Зубами и когтями он уцепился за верхний край ковровой дорожки, украшавшей лестницу, и рванул изо всех сил.

*     *       *

- ...А еффо фелаем фолких фет фысни и фофмефтного флакофенствия, - закончил свой тост барон Дрягва.

- Благодарствую премного, ваше превосходительство, - учтиво склонил голову Кондрат, и довольный Силезень Дрягва улыбнулся во весь щербатый рот, ойкнул, приложив пальцы к разбитым губам, и поднял кубок.

- За долгие лета жизни и повсеместное благоденствие пьем стоя! - радостно подскочила Серафима. За ней степенно встали царь с царицей, а вслед, кряхтя и постанывая, потянулось костейское дворянство. Лубки, повязки и ссадины озарились политкорректными улыбками - часто с плотно сжатыми губами: демонстрировать, как Дрягва, то, чего нет, пока решались не все. Остались сидеть только те, кто экспресс-спуск с лестницы закончил с переломами и вывихами нижних конечностей.

- Горько, горько! - закричали дед Голуб с матушкой Гусей, и жених с невестой, взявшись за руки, робко соприкоснулись лбами. Кондрат покосился на цветущее свежими синяками костейское дворянство и уверенно прошептал:

- А ты у меня самая красивая.

Находка искоса глянула на знатных гостей, отыскивая вполне определенное лицо, трудно узнаваемое за последние полчаса, и удовлетворенно хихикнула:

- Особенно по сравнению с Лебедыней Касаторит.

- А еще ты у меня самая умная и самая любимая, - не сводя теперь с нее взгляда, выдохнул царь. Губы их приблизились... и сошлись на черном носу Малахая. Уж он-то совершенно точно знал, кто в этом зале сегодня самый умный и самый любимый.

- А еще, милая, ваше величество, - пробасила тихонько на ухо Находке подошедшая баронесса Жермон, - вы самая мужественная.

- Я? - девушка, незаметно покраснев под мукой, вскинула на советницу недоуменный взор.

- Да, - торжественно подтвердила та. - Вы в один момент осуществили то, на что у меня не хватало духу всю жизнь. Видите ли... Эти гельвитанские бокалы для шантоньского достались мне от бабушки, а той - от ее прабабушки. Я с детства обожала их разглядывать... вертеть в руках... представлять... мечтать... Но так ни разу и не осмелилась надеть их на ноги.