Она скоро явилась на истошный зов и обмерла: грудь и живот супруга были пробиты семнадцатью ножами!!!
- Что с тобой, любимый? Ты выглядишь... гм... взъерошенным!
- Вчера гадалка предсказала мне стра-а-ашную смерть...
- Надеюсь, ты приказал ее казнить?
- Странный вопрос! Ее бросили в яму со львами... Видела бы ты их благодарные взгляды!
- Ты говорил о предсказании...
- Да, это ужасно! Меня, утверждала ведьма, заколят на заседании сената! Я твердо решил по примеру одного достойного мужа - его звали, кажется, Митридат, - приспособить себя к ножевым ранениям. Не без гордости скажу - мне это понемногу удается...
- Но тот оригинал, чье имя ты назвал неверно, приучал себя ко всевозможным ядам.
- А я к всевозможным ножам! Невелика разница!.. Вот посмотри, - и он стал поочередно дотрагиваться к ножам, предельно точно показывая руками длину и ширину лезвия каждого из них. - Как видишь, я во всеоружии!
- Зачем же ты позвал меня? Мне больно смотреть на твои упражнения!
- Полагаешь, мне не больно??? Ничего, привыкну! А позвал я тебя за тем, чтобы ты воткнула мне в спину десяток ножей. Старуха предрекла не меньше двадцати трех ударов!
- Но дорогой! Я не могу! Избавь! Ты ведь муж мой!
- Знаю, что это будет тяжело тебе, однако мне необходима помощь! Не единожды я пробовал сделать это сам, но тщетно!
Утирая горькие слезы абсурда происходящего, плавными, неспешными движениями Клеопатра вонзала в спину Гая нож за ножом. На третьем ударе в ее глазах вспыхнула увлеченность.
За этим диковенным занятием чету застал Брут.
- Здравствуй, Брут! Да ниспошлют тебе боги смерть во сне!
- Вiват, Цезарь! Як ся маєш?
- Почему ты говоришь по-украински?
- А ты бы хотел, чтоб я разговаривал на чуждой мне латыни? Украинский - вот подлинный язык чистого римлянина!.. Впрочем, как тебе будет угодно... О, боги! Что я вижу, Цезарь! У самого матерого ежа иголок меньше, чем ножей в твоем теле!
- Не завидуй, Брут! - пристыдила его Клеопатра.
- Великий Цезарь решил попробовать новый вид наслаждения?
Гай дотошно объяснил всю подноготную. Вскоре они расстались.
Несясь по улицам и закоулкам с выпученными глазами Медузы Горгоны, от взгляда которых каменел римский плебс и благородные патриции, - Брут, грубо растолкав слуг, ворвался в дом Гая Кассия.
- О, Кассий! Цезаря нам не убить!
- Выпей вина и успокойся!
- Он покрыл свое тело частоколом ножей, приучаясь не умирать от их ран! Я заметил в его глазах зловещую подозрительность! Что нам делать?.. Я боюсь!
Катилина задрожал, будто в ознобе.
- Ты не ошибся?
- Ни одним глазом!..
- Не скули! Дай мне подумать... Приучается, говоришь...
- Да, да! Его железная воля обрела тело, улезвленное железом. Тут нож, вот здесь и здесь, и там, и... Он без них теперь жить не может!..
- Как ты сказал? Не может жить?.. - и на лицо Кассия выползла из глубин его хитрости зловещая улыбочка. - Придумал! Цезарь научил свое тело не умирать от вонзенных ножей, но это значит, что, вынь мы эти ножи - и ему не жить!
- Гениально! Я всегда верил, о Кассий, что в тебе сосредоточена вся подлость Римской Империи!
- Ступай домой, Брут, и выспись хорошенько. Нас ждут великие дела! Избавим Рим от тирана!
Следующим днем, ничуть не смущаясь своим противоестественным видом, Цезарь вошел в курию Помпея. Спустя несколько минут на него набросились озверевшие от страха возможной неудачи сенаторы. Последний нож вынул из императора Брут.
- И ты, дитя мое! - воскликнул погибающий Цезарь.
Брут отступил шаг назад, обтер кровь с ножа о свою тунику и с глубоким знанием истории недоуменно хмыкнул: