На опустевшей улице запоздалым прохожим я оказался. Мои наручные часы вдруг ушли, галопом ушли вперед: только начинался вечер, а улица очистилась от мамочек и их деточек, от бабушек, обсиживающих околопарадный скамеечный шесток. Нахраписто надвигалась гроза; ветер недружелюбно раскачивал деревья, требуя от них преклоненья. Я курил. Вокруг меня взъерошились толщи мусора, брошенного где ни попадя людьми, чистота помыслов которых заканчивалась в отсутствии постороннего взгляда . До ближайшей урны оставалось шагов двадцать. Огневые искорки пепла разили прохладу воздуха. Иногда я удивляюсь своим мыслям: решил совершить поступок, не требующий внешнего одобрения - поравнялся с урной и бросил в нее окурок. Спрашивал сам себя: зачем это позерство, перед кем, для чего? Может быть, во имя города, в котором я живу? Не знаю. Порыв воздуха, проглотив пачку таблеток неудержимой вседозволенности слабительного, так ошалел, что я едва мог идти. Пришлось с напрягом шевелить усталыми за день конечностями. Сейчас грянет! Небеса окрасились цветом лица неизлечимого больного и уже грозили близостью слияния стихий. Позади меня послышался грохот. Я оглянулся, не расставаясь с желанием вернуться домой не вымокшим. За мной местечковый завихрившийся смерч приподнял на полметра и бросил обратно на землю пластиковую урну, в которую я бросил окурок. Из нее в воздух поднялось много бумажек, всякого мусора и еще мой безветренный порыв оставаться культурным человеком.