Высшая форма ненависти к людям - служение им. А когда люди умудряются, находясь в услужении, заставлять хозяев служить себе - это абсолютная музыкальность ненависти! Именно так устроены аукционы. О собственной красоте может судить только человек с расщепленным сознанием. Цельная личность, напротив, красива опосредованно. Широкий жест, эффектный ли поступок или покупка какой-нибудь дряни за бешеные деньги -- облагораживают и стороннее восхищение передается лицу, возводя невзрачное обаяние до канонов прекрасного.
Влекомый унять скуку дней, я забрел на аукцион картин молодых художников. Самый ветхий из них испустил дух накануне торгов; остальным оставаться на плаву помогала медицина.
Первое полотно изображало гигантского страуса, в испуге пронзившего насквозь земной шар.
--Картина можжевельника. - сказал ведущий, мило улыбнувшись. К нему тот час выпорхнул глупого вида человек и подал какую-то бумажку. - Прошу прощения, накладка. Картина художника Можжевельник - "Страус Яго". Начальная цена - пятьсот.
--Двести десять! - не унималась покупательница, пытаясь настроить слуховой аппарат.
--Пятьсот три... Снимается с торгов.
--Жлобье немытое! - вскочил возмущенный старичок и засеменил к выходу. - Ценители ничтожного! Да мне в Европе за эту картину отвалят втридорого!
--Господа! - колотил молоточком ведущий. - Господа! К порядку! Мы продолжаем.
Внесли следующий лот.
--Картина художника Ляпина - "Я в зеркале, как зеркало во мне". Произведение выполнено в до селе неизвестной манере октаэдо... октаэдризма. Стартовая цена - пятьдесят.
--Пятьдесят один!
Пятьдесят один с полушкой.
--Шестьдесят!
Число "шестьдесят" в человеческой жизни имеет грустный оттенок; обозначает этапный рубеж, когда следует спокойно осмыслить прошлое и задуматься о скачке в вечность. Понурив голову сидела большая половина собравшихся, которые уже набрали достаточную скорость, чтобы оттолкнуться от планки жизни.
На скрипящей тележке вывезли полотнище, с которого улыбался розовощекий младенец, сосущий свой пальчик.
--Картина Веры Абрамовны Сапляк - "Автопортрет". Исходная цена - двести.
--Двести два!
Сумма ленивой пружинкой начала раскручиваться.
Рядом со мной ерзал в кресле субъект с золотой якорной цепью на шее. Казалось, торги его совсем не интересовали - он хищником следил за дородным усачом, сидевшим в первом ряду, но и тот ежеминутно нервно оглядывался на моего соседа. Наконец, усач вскинул левую руку и как-то обреченно пискляво выкрикнул:
--Двести двадцать!
--Я знал, что он первым не выдержит! - обратился ко мне сосед, подмигнув. Он величественно поднял руку и прогнусавил:
--Двести тридцать даю!
--Двести тридцать один! - с надрывом ответил усач.
--Двести пятьдесят! - с уничтожающей ухмылкой сказал сосед.
После отметки "пятьсот" только двое упрямцев соперничали в поднятии цены. Когда прозвучало "тысяча", некая старушка в первом ряду истерически захохотала и рухнула в обморок. Позже выяснилось, что это, собственно, и была Вера Абрамовна Сапляк.
--Тысяча пятьсот! - игриво сказал мой сосед.
Все обратили на него восхищенные взоры, а сам он с упоением смотрел на своего поверженного соперника, который лишился чувств и, свернувшись калачиком, мирно лежал возле Веры Абрамовны, изредка вздрагивая.
--Потрясающе! - заворожено обратился я к соседу. - Признаться, я плохо разбираюсь в живописи. Не могли бы вы просветить меня: чем пленила вас эта хм... картина?
--Что? - рыкнул сосед. - Картина? Да черт меня побери, если я что-либо смыслю в этой мазне! Я Ваське говорил, что обставлю его в любом деле, а словом своим дорожу!