- Да выруби ты его, наконец! - уже почти во всю глотку орал худощавый паренек лежебоке, вальяжно устроившемуся на "модерновом" для своего времени диване.
Вот уже не меньше минуты мальчишка пытался сначала относительно мирно и спокойно, своим негромким с характерными ломающимися нотками, а затем крайне раздраженным, срывающимся от бессилия на фальцет голосом пробудить дремлющего спутника. Но куда уж там крику, наполняющему гулким эхом небольшое помещение, казалось бы способному разнести обветшавшие перекрытия и изрядно осыпавшему уцелевшей штукатуркой и без того захламленный пол, тягаться с магической силой звуков времен, безвозвратно ушедших в небытие. Судя по всему к той же мысли пришёл и наш герой, а потому, не желая признавать победу старого плеера (впрочем, тоже в какой-то степени посылки из загробного мира), приступил к решительным действиям.
But the end never came
And we're digging the graves
And we're loading the...
Бац! - раскаленная картофелина, точнее некое её подобие со смачным звуком встретилась с отворотом шапки спящего. Сей ход возымел свое действие, и счастливый обладатель портативного проигрывателя как ошпаренный подпрыгнул, чуть ли не принимая боевую стойку. Спутником мальчишки оказался крепкий, поджарый, высокого роста мужчина, отнюдь не создающий впечатление лентяя и любителя поваляться, где придется. Что он и подтвердил, перемахнув через костер, и через секунду отвешивая нехилый подзатыльник нашкодившему пареньку.
- Чего вытворяешь?! Совсем с ума сбрендил, Олег?!
- Ничего я не сбрендил, - ответил матерый картофельный снайпер, потирая голову.
- Ну а какого черта продукты-то переводишь? Маскировку опять же нарушаешь. Хочешь, чтоб к нам с полгорода зверья набежало, а? - навис над провинившемся учеником проснувшийся меломан.
- А я виноват, что ты там дрыхнешь, как ни знаю кто со своими наушниками? - с обидой и одновременно вызовом обратился непокорный парнишка, - Я тут ему, видите ли, чай завариваю, ромашковый, между прочим, специально для него добытый, а он ещё рукоприкладствует.
- Ой, да ладно тебе, - немного остыв, уселся у огня пробудившийся, - Знаю я, как ты горазд "порукоприкладствовать". Не таких люлей ещё получал и другим раздавал. Так что притихни, студент.
- Студент - скорчил язвительную гримасу мальчик, - Кто бы говорил! Сам-то ведь рассказывал, что даже не закончил университет свой.
- Но-но! Я четыре курса закончил, с отличием, кстати говоря...И вообще не тебе уж рассуждать о том, что было До, - как-то уже совсем мрачно закончил мужчина.
Олегу показалось, что в эту секунду лицо наставника осунулось, постарело лет на двадцать. Какая-то невероятная, вселенская усталость древнегреческого героя, только что совершившего свой двенадцатый подвиг, пробежала морщинами по его лбу. Словно маска смерти, отражение всего того, что сгорело, испарилось в пекле судного дня десять лет назад промелькнуло перед глазами паренька. Может, это просто свет от задорно играющего пламени так неудачно лег, а может быть, и нет. В любом случае мальчишка почувствовал вину за свое, действительно, неразумное поведение, но прежде всего за то, что так небрежно затронул самое сокровенное в душе сидящего по другую сторону костра человека, заставил его снова пережить страшные минуты, разделившие ход истории на два, совершенно не похожим периода.
Да, Олег не мог в полной мере разделить чувства наставника хотя бы потому, что ему и было-то шесть лет всего в момент Катастрофы. Он вообще мало что помнил из тех времен кроме пронзительного лазурного неба, голубей, которых порой подкармливал, детских игрушек, да и тех вещей, которые были съедобны и могли быть признаны ребенком вкусными, вроде мороженного. Ничего этого уже не существовало в помине, а что же касается голубей, то впрочем, мальчишка видел, что с ними стало. Пренеприятнейшее зрелище, надо сказать.
Помнил Олег прекрасно и тот самый день, когда Хэт, а именно так звали его спутника, затащил беспомощного, потерявшегося в обезумевшей от страха и воя сирен толпе плачущего мальчонку с леденцом в руках в незаконченный раскоп будущей станции метро. Этот леденец пареньку особенно запомнился - он не выпустил кусок слипшейся, подтаявшей карамели, вобравший в себя частицу апокалипсического ужаса, пока не уснул в первую ночь наступившей эры мрака и безвременья...
- Извини меня, Хэт, я... я... по-дурацки поступил, не подумал толком - попытался загладить вину мальчик.
- Да ладно, не бери в голову - мужчина сам был погружен в глубокие раздумья.
***
Он тоже вспоминал тот день. Как сейчас видел перед глазами не испуганное, нет, - больше растерянное лицо мальчика, озирающегося по сторонам в поисках неизвестно куда девавшихся родителей. Совсем уж комично выглядела конфета, крепко зажатая в маленькой ручонке. Тогда Хэт не смог побежать дальше без оглядки, поборов свою совесть и переложив ответственность за юную жизнь на плечи какого-нибудь случайного человека - он схватил Олега и понесся с ним к павильону ближайшей станции метро, совсем недавно пущенного в Омске и по-настоящему востребованного хоть и не по прямому назначению только сейчас, в день конца света. Пацан не рыдал, не бился в истерике, он тихо, так что слышно было только спасителю звал маму, может завернувшую накануне в какой-нибудь магазин или зашедшую сделать маникюр, но так или иначе теперь недостижимую, был даже как-то слишком спокоен, уже будто смирившийся с творящимся вокруг безумием...
Павильон метро заливало все новыми набегающими волнами людей, толкавших, бивших, топтавших, чуть ли не грызущих друг другу глотки, кто-то пытался буквально пройти по головам впереди стоящих, но был немедленно низвергнут в пучину толпы, не знавшей сострадания, и безжалостно раздавлен. Проникнуть в спасительное подземелье здесь, да ещё с пацаном на плечах было дохлым номером, и поэтому Хэт ринулся в противоположную сторону к котловану другой, ещё недостроенной станции.
Пара километров по прямой как стрела улице, усеянной десятками попавших в ДТП искореженных автомобилей, под сводящую с ума симфонию смерти бухающих первых взрывов и чудовищных, нечеловеческих криков. Поворот. Последний рывок к забору, усеянному буквами "М". Ракета расчерчивает небо, разгоняя свинцовые вихри вокруг себя, догоняя беглецов, и через пару секунд - чудовищная вспышка впереди, но Хэт уже снимает мальчонку с забора и скатывается с ним в котлован, ныряя в зев тоннеля за миг до того, как ударная волна начинает сметать, словно щепки старые постройки, слизывать остановочные павильоны, сдувать деревья и закручивать погребальную пляску тысяч тонн искореженных обломков железа, бетона и праха испарившихся в атомном пекле людей.
***
Словно отзвук судного дня пронесся по небольшому подвальному помещению, и люди постарались поскорее избавиться от гнетущих мыслей и потопить их в беседе за ароматным чаем, настоящим, из ещё сохранившихся пакетиков довоенного производства.
- За сколько, говоришь, выменял эту роскошь? - спросил Хэт, словно вернувшись из забытья.
- Пять пакетиков - рожок и фонарик в придачу.
-С ума сошел?! Свой фонарь слил?
- Да не волнуйся ты, я батарейки вытащил, а этот дуралей впопыхах даже не проверил его. А вот патронов у меня как раз больше и не осталось. Ну, ничего. Зато тебе приятно сделал.
- Это да, услужил, брат - улыбался Хэт, потягивая божественную жидкость из термического стакана - почти такой же редкости, как сам чай.
Собственно как люди здесь оказались и почему драгоценные чаи распивают посреди мертвого сибирского города, спросите вы?
Метель. Настоящая постапокалиптическая метель - вот ответ. После конца света зимы уже не такие, как были прежде. Они стали ещё безжалостнее и страшнее даже для привычного к холоду сибиряка. Но не только морозом опасны эти необычные зимы. Радиоактивная пыль, сокрытая под сугробами смертельна для неосторожного путника, гибелен сам воздух, наполненный её частицами. Наконец, одичавшие звери и их не совсем нормальные потомки отнюдь не прочь утолить чувство голода, а голодны они почти всегда, и не дай вам Бог оказаться на их пути безоружным.
Вот поэтому Хэт с Олегом, которого мужчина сделал своим компаньоном и воспитанником, забрались в подвал одной из школ, дабы избежать подобных непредвиденных встреч во мраке бушующей стихии. А внутри относительно тепло и уютно, даже мебель: диван, стулья, пошедшие на растопку костра, совершенно неожиданный здесь стол для пинг-понга - сохранилась. Только еле слышное завывание ветра напоминает людям о том, что наверху им теперь не рады. Пурга между тем продолжалась часов шесть и могла испытывать терпение путников ещё дольше, но отправляться в дорогу к центру разрушенного города, где на бывших станциях омского метрополитена, ставших для Олега и его наставника новым домом, бурлила жизнь, в таких условиях было настоящим самоубийством. Поэтому мальчишка решил задать давно интересовавший его вопрос, воспользовавшись вынужденной остановкой:
- Хэт, слушай, а почему...эм...почему - Хэт?
- В смысле? - удивился коряво построенному вопросу ученика мужчина, - Ты имеешь в виду, что значит мое прозвище?
- Ну, вообще да.
- Знаешь, это не имеет особого значения, тем более глупо с твоей стороны повторять не менее глупую кликуху, придуманную непонятно кем.
- Как это, непонятно кем? Булат же и придумал. Да все уже тебя на Пушкинке так называют! Ничего же обидного в этом нет, как я понимаю? Или есть? - осторожно добавил уже совершенно не уверенный в своей правоте после сегодняшних проделок Олег.
- Да нет, как раз ничего обидного, - у парнишки, как гора с плеч, - просто Игорь Анатольевич Булатов, хоть мне и хороший друг, но больно любит вещи приукрашивать и в данном случае лишь льстит моим, конечно же, шикарным волосам, - Хэт в этот момент, задорно улыбаясь во все удивительно белые и ровные тридцать два зуба, как-то очень забавно взмахнул своим, как он называл густую массу спускавшихся чуть ниже плеч серебристо-соломенных волос, "хаером", разгоняя круговым движением непокорной копны дым и пыль, висящую в помещении.
- Ничего не понимаю, - уставился на наставника, немного щурясь, Олег.
Глаза у него болели от любого сколько-нибудь яркого света, даже станционных ртутных ламп, не говоря уже о свете солнечном - последствие памятного дня Катастрофы, когда мальчонка на мгновение перед тем, как скатиться в спасительный котлован станции, бросил взгляд на ярчайшую, сказочно красивую, но столь же губительную вспышку ядерного взрыва. Каких-то миллисекунд хватило, чтобы Олег ослеп на несколько дней. Позже зрение постепенно вернулось, но резь в глазах никуда не ушла, пришлось даже Хэту обзавестись темными очками для своего маленького компаньона, которые он практически не снимал. Зато открылась у Олега замечательная и необъяснимая способность видеть в темноте как кошка, улавливая незримые тепловые лучи, испускаемые окружающими объектами, которая не раз помогала ему и наставнику в их совместных отчаянных вылазках по мертвой поверхности.
- А как это связано с твоим прозвищем? - ни унималось любопытство парнишки.
- Слушай, оно тебе надо? Кстати говоря, вообще не называй меня так, или ты забыл уже, как звать меня?
- Дядя Леша, ну расскажи, страсть, как интересно!
- Ох...ну ладно, - сдался Хэт, - Были раньше такие люди - рок-музыканты, но об этом-то ты знаешь, наверное. В общем, ребята вроде нашего Беркута...ну тот, который в косухе ходит...ну в кожаной куртке такой. Вспомнил? Вот, значит, они играли на гитарах, барабанах и кроме того пели. Был среди них дико известный и заслуженный человек, который играл особенно тяжелую и агрессивную музыку...хотя это ещё как посмотреть, - ухмыльнулся мужчина, - ну да ладно, ты вряд ли поймешь. В общем, его звали Джеймс Хэтфилд.
- А что за фамилия такая? - удивился паренек, - Он американец был что ли?
- Ну да, американец. А ты откуда знаешь?
- Ну, имя-то американское, я в какой-то книге, что мы находили, помню, видел такое, - с гордостью заявил Олег.
- А ты молодец! Значит, не совсем зря время на твое просвещение тратил.
- Слушай, а раз он американец, то, наверное...
- Нет, не враг он был, - оборвал мальчишку Хэт, - меньше слушай эти стариковские бредни, на кнопки жали другие люди, и мы никогда не узнаем, кто был первым, тем более даже они лишь выполняли приказ свыше. Запомни одну важную вещь - в том, что случилось, виноваты все мы в равной степени, разве, что кроме тебя и твоих сверстников, само общество было гнилым до безобразия, мы мало внимания уделяли старикам, забывали подвиги предков, плевали на мораль и совесть, отвернулись от Бога. А он отвернулся от нас. Но об этом тебе, пожалуй, отец Павел намного больше рассказать сможет. И давай не будем больше об этом.
- Хорошо, хорошо, ну а про Хэтфилда-то этого ты не дорассказал.
- А, ну да. Короче говоря, многие, в частности твой Булат, считают, что я похож на него внешне. Вот и стали, как его фанаты, меня Хэтом кликать. Вообще, что-то, может быть, и есть, но кроме внешности существует ещё куча вещей, и я бы не хотел, чтобы, по крайней мере, ты меня так называл.
- Но почему? Ведь круто звучит, мне кажется. Да и на гитаре ты играешь классно!
- Круто, да. Тот Хэт был реально крутой перец, а я так - Алексей Владимирович обыкновенный.
- Да брось, какой же ты обыкновенный? Тебя все уважают в метро, даже военные с Академии и то к нам идут, если дело какое на поверхности есть. Да и вообще, что бы со мной было, если б не ты.
- Ой, какие мы подлизы, оказывается! - засмеялся сталкер, - Вот я тогда тебе историю одну, даже нет - легенду расскажу об этом замечательном человеке, чтоб ты понял, как заблуждаешься относительно меня. Хочешь?
- Конечно! - загорелся Олег и укутался как можно теплее в свое одеяло, предвкушая очередной интереснейший рассказ наставника, - Но я не заблуждаюсь, - добавил паренек, доливая кипяток в свою кружку.
- Ахаха, ну все кончай, мне, конечно приятно, но не перебарщивай тоже. Лучше слушай...
***
Мягкий сумрак медленно наползал на город, плавно перетекая из постепенно пустующих улиц мегаполиса на огромный пустырь, обещавший стать сегодня местом поистине эпического действа огней и звуков, укутывая в своих объятьях десятки тысяч ликующих в предвкушении шоу от американских легенд рока людей. Багровое солнце, уже не раздражающее своими слепящими лучами, склонялось к закату, окрашивая абсолютно безоблачное небо в приятный, светло-фиолетовый оттенок. Зной ясного летнего дня постепенно уступал место прохладной вечерней свежести, остужавшей пыл наиболее ретивых, успевших предварительно нагрузиться спиртным молодых фанатов группы. Старые же, много лет преданные своим кумирам, куда более спокойные, но от этого не менее "труъ" поклонники, обсуждали возможный сет-лист концерта, спорили о том, какие хиты будут сыграны, слажает папка - Хэт или нет, и говорили о прочих приятных мелочах, ожидая концерта, словно очередного, но такого же приятного, как первый в жизни, акта любви. Иными словами все было готово к предстоящему празднику.
И вот колокольным звоном прокатились по многотысячной толпе первые звуки традиционного вступления к любому шоу группы - прекраснейшей композиции Эннио Морриконе из классического вестерна Серджио Леоне. Пара минут томительного ожидания под величавое хоровое пение, - и вот вспыхивает свет софитов, возвещающих выход калифорнийской четверки на огромную многоярусную сцену. Толпа взрывается сотней с лишком децибел чистой и неподдельной радости, и начинается Оно. Стремительной пулеметной очередью ритм-гитара, а затем и вся команда рвут барабанные перепонки обезумевших от счастья слушателей - "открывашкой" концерта сегодня избрана беспощадная, как сама смерть Creeping death. В рассчитанном на поддержку фанатов бридже неувядающий фронтмен группы Джеймс, как динамо-машина заводит толпу, заставляет вторить его замогильным рефренам:
Die by my hand
I creep across the land
Killing first born man
В следующем эпике уровень кача, порождаемый неистовой ритм-секцией ударных облысевшего, но все ещё сверкающего демоническим взглядом Ларса и баса вышагивающего своей забавной крабовидной походкой Роба превосходит все мыслимые пределы. Десятки фанатов всех возрастов в экстазе устраивают слэм , практически готовые выдавить и выплюнуть массой тел первые ряды прямо на сцену. Все это неистовство, творящееся на протяжении нескольких первых боевиков, среди которых и очень символичная, как оказалось, Blackened, посвященная ядерной войне, внезапно сменяется мерным волнообразным покачиванием тысяч поклонников с зажигалками, сотовыми телефонами и прочими светящимися объектами под чарующую мелодию знаменитой баллады об одиноком, отвергнутом человеке. Кирк запиливает великолепное, задушевное соло, заставляющие людей сопереживать этому неназванному несчастному.
Блестящий, фантастический концерт, который, казалось, не под силу прервать ничему на свете, кроме конца этого самого света. Короткое сообщение прозвучало приговором в наушнике Джеймса Хэтфилда или просто Хэта. Затянувшаяся пауза между песнями наполнена недоуменными, не верящими в возможность происходящего взглядами старых рокеров. Наконец фронтмен решается выступить с речью, он хочет дать шанс спастись хоть кому-нибудь от неизбежно надвигающейся из алеющего закатного неба смерти - в городе есть метро, но ближайшая станция неблизко:
- Извините, друзья, но, видимо, концерт окончен. Спешите домой к родным, спасайте себя и их как можно скорее. Времени почти нет. Это война.
Простые фразы, сказанные по-английски, понимают абсолютно все, но смысл их доходит до взбудораженных песнями раскрасневшихся фанатов только с первыми воями сирен, возвестившими об Армагеддоне. Тысячи обезумевших людей бросаются кто куда в надежде УСПЕТЬ. Американцы умоляют зрителей не создавать панику, покидать площадку организованно, не вредить друг другу, но все тщетно - люди ввергнутые в отчаяние не слышат просьб своих кумиров и давят, толкают, матерят на чем свет стоит, не щадят никого, чтобы УСПЕТЬ.
Через минут десять больше половины фанатов схлынуло с концертной площадки, но многие тысячи так и остались на бывшем аэродроме с легендами уходящего в небытие мира. Им некуда спешить, у кого-то в городе нет близких, кто-то здесь вместе с любимыми, а для кого-то уже и не осталось ближе людей в эту минуту, чем окружающие единомышленники, кто-то пытается дозвониться родным, но тоже не уходит. Не покидают сцену и сами музыканты, неотрывно следящие за происходящим. Они тоже приняли свое решение и уже попрощались с женами и детьми, которых от них отделяет полмира. Все эти люди не хотят никуда УСПЕТЬ. Они все уже успели на последнюю в своей жизни встречу. Джеймс смотрит в глаза затихших зрителей и видит там преданность и поддержку, смотрит в глаза самых верных ему во всем мире людей.
Ещё есть время, и рокеры хотят ненадолго продлить неудавшийся праздник. Ларс возвращается за свою ударную установку, допивает неизменный стакан апельсинового сока и занимает законное место, покручивая истертые, изувеченные палочки. Гитаристы меняют инструменты, и Хэт дает вступление к великой балладе One, начиная отсчет времени до надвигающегося Конца. Кирк играет незамысловатое, но невероятно проникновенное соло, вступает Ларс. Песня низвергает водопад чувств по уступам нетрадиционных размеров, заставляя фанатов слиться с музыкой в единое целое. Затем переход во вторую, исполненную агрессии плотного рифленого звука гитар и отчаяния героя, от лица которого поет вокалист, заключенного внутри самого себя, лишенного зрения, слуха и дара речи. Минуты спустя, словно залпы артиллерийских орудий завершают песню. Тут же начинается не менее легендарная Fade to black, пожалуй, наиболее подходящая ко всему происходящему сегодня. Рокеры превосходят сами себя, стремящиеся доказать перед лицом смерти, что способны по-настоящему дать жару, как в молодые годы. Джеймс уже лет десять, как не пел так безошибочно и чувственно, а старый неудавшийся теннисист датчанин отыгрывает фантастически усложнённую партию ударных, Роб все так же идеально держит ритм, а Кирк рвет душу пентатоническими изысками своих гитарных соло. И вот ракеты уже пролетают над головами свидетелей этой заупокойной рок-мессы, пронзая вечернее звездное небо, а музыканты тем временем играют финал композиции, приближаясь нота за нотой к её развязке, стремясь обогнать саму смерть. Их конец тоже близок - уже бухают вдалеке первые взрывы, но звукач поддает громкости, и рокеры, Четыре всадника апокалипсиса, как их называли, без тени страха смотрят на все новые и новые вспышки, медленно подбирающиеся к концертной площадке из глубины гибнущего города, а обнявшиеся зрители, ещё пару часов назад, не знавшие о существовании друг друга, со слезами радости скандируют: МЕТАЛЛИКА! МЕТАЛЛИКА!
Yesterday seems as though it never existed
Death greets me warm, now I will just say good-bye
Good bye
Под звуки великой музыки своих последних легенд мир ушёл в черное...
***
Костер медленно догорал, и его инфантильное пламя лениво поглощало тлеющие щепы. Ослабевший огненный демон требовал нового подношения, чтобы продолжать согревать и освещать сокрытое в недрах бывшей школы помещение, но путники целиком были погружены в маленький мирок, созданный искусным рассказом мужчины, и не обращали внимания на призывы посылаемых им немногочисленных искр. Наконец, Хэт вышел из оцепенения и подкинул свёрнутых листов найденной в подвале бумаги в огонь, вдыхая жизнь в почти что зачахнувший очаг. Олег же ещё долго не мог придти в себя, доставая из памяти, вновь и вновь прокручивая яркие картины последнего дня, несомненно, отважных и достойных людей, нарисованные кистью его богатого воображения.
- Хэт...ой...дядь Леш, неужели так все и произошло? - пролепетал восторженный мальчик.
- Хм...Это же легенда, парень. Люди передают их из уст в уста, бережно сохраняют, кто-то переделывает на свой лад, приукрашивает, но верит в неё. В том и суть, что мы, скорее всего, никогда не узнаем, что же там было на самом деле, не будучи свидетелями произошедшего. Остается только верить. Ну а ты? Ты-то веришь?
- Я? - переспросил ещё окончательно не вернувшийся из мира фантастических, завораживающих образов Олег, - Что? А, конечно! Просто не могу представить, что все они - и музыканты и их поклонники, - сгинули безвозвратно.
- Кто знает, что сталось с ними...но лично мне, как и тебе, невероятно хочется, чтобы это было не так, - мужчина заметил, что паренек как-то совсем повесил нос, и добавил - И, кстати говоря, можешь воспринимать все это не просто как легенду, а как, возможно совсем чуть-чуть приукрашенную историю из жизни, потому что первоисточник на наше счастье здесь не какой-то там затерявшийся в веках незнакомец, а вполне реальный человек.
- Реальный?! Как же это? - удивился Олег.
- А вот так. Мой хороший старый друг был на том концерте, а я не попал - не судьба была, видно.
- Невероятно! Но как же ты узнал? - взбудораженный подобным поворотом событий спросил Олег.
- Он каким-то чудом сумел до меня дозвониться по телефону. Не по той коробке, что есть на Библиотеке, а по мобильному, который умещается даже на ладонь, - с этими словами Хэт полез куда-то в недра своего рюкзака, пытаясь нащупать что-то, и через пару секунд достал смутно знакомую из детства пластиковую коробочку, - Так что я был предупрежден о Конце минуты на две-три раньше остальных.
Наставник бросил старый гаджет Олегу, и тот, поймав на лету, стал жадно рассматривать вещицу. Большой черный корпус был сильно истерт сзади, крупный экран, занимавший почти всю площадь - покрыт множеством царапин, а привычных кнопок было всего три, но ни одна не обозначала какую-либо цифру.
- Как же с него звонить? - мальчик попытался на удачу понажимать кнопки, но наставник прервал его.
- Он выключен, выключен уже давно, да и заряда нет.
- Тогда зачем он тебе? - Олег протянул телефон Хэту.
- Не знаю, может, я жду очень важного звонка, который не прозвучал в свое время...
- Но он же не работает? Как ты примешь звонок?
- А брось, - наставник вновь спрятал вещь в своем рюкзаке, - для чего-нибудь да сгодится.
- Угу...А что тебе все-таки друг рассказал? То, что и ты мне?
- Нууу, в принципе да. В любом случае я полагаю, что все так и было на самом деле...Теперь-то ты осознал, какие классные дядьки были в те времена? А то Хэт, Хэт. В общем, не называй меня так впредь, а то обижусь.
- Хорошо, хорошо! - заверил Олег наставника.
- Ну вот и отлично...а вообще, знаешь, таких, как эти парни, которые двигали целые направления, овладевали умами миллионов или просто хорошо делали свою работу было не так мало. Представляешь, миллионы, миллиарды людей жили на земле до Катастрофы! Не то, что сейчас. Говорят: меньше народу - больше кислороду, да только кому нужен этот кислород теперь. Разве что тварям с поверхности. Среди этих миллиардов много шлака, откровенно говоря, но не стоило оно того, чтоб все начисто сметать...не стоило...эх...
- Сейчас же плохих людей тоже много, от этого никуда не деться - бандиты, гопота всякая. Да хоть Архангел твой.
- Ну, знаешь, Архангел мой друг со школы, а это, брат, намного больше, чем тебе лет, так что пример, прямо скажем, неудачный.
- Ну, ты же не будешь отрицать, что человек, подмявший под себя всех этих выродков с Московки, может быть добреньким простаком?
- Ты прав, конечно, но многого не знаешь, да и не надо тебе знать - для пользы твоего же воспитания.
- Да брось, я ж не пятилетний какой! - возмутился Олег.
- Не пятилетний, но есть в жизни вещи посерьезнее, чем в монстров из ружья палить, вещи, которые понять сложнее, чем даже научиться безнаказанно по поверхности лазить и уж тем более, картошкой разбрасываться, - не преминул поддеть зарвавшегося ученика Хэт, и Олег вынужден был молчаливо согласиться с мнением наставника...
***
"Ровер" медленно, загребая буксующими колесами красную марсианскую пыль, взбирался на вершину холма. Жесткая подвеска доставляла некоторый дискомфорт двум пассажирам, когда аппарат подскакивал, наезжая на камни, но это все мелочи жизни, если представить, что астронавтам пришлось бы на своих двоих плестись в дутых скафандрах пару километров. Вот, наконец, марсоход закончил свое восхождение к темно-фиолетовому, практически черному при разреженной атмосфере утреннему небу и дал сильный крен на нос, открывая перед путешественниками фантастическую панораму инопланетного запустения. Прекрасного запустения.
Могучая звезда медленно поднималась из-за величественных гор, разгоняя густой мрак, заполнивший гигантскую равнину. Сразу стало намного теплее и уютнее. Хотя все относительно. Если ночью минус сто, то день в минус пятнадцать, морозный на Земле, здесь просто райское времечко. А астронавтам вообще все равно, их даже при абсолютном нуле потом заливает. Но тут уже ничего не поделаешь - враждебная среда все-таки.
Яркие солнечные лучи продолжают свой стремительный бег по просторам лениво подставляющей свой наклоненный на двадцать пять градусов бок планеты. Натыкаются на что-то большое, выпуклое. Несутся дальше, пожирая мертвые пески.
- Джексон, ты видел?
- Что?
- Да вот там, на юго-востоке, - астронавт указывает неповоротливой рукой куда-то вниз и в сторону.
- Нет... так, подожди...ага, вижу, какая-то здоровая и интересно выглядящая хрень.
- Она овальная...надо посмотреть что там.
- Давай спустимся, Джо, только поскорее - буря скоро накроет все вокруг, - Солнце скрылось за плотной пеленой стекающей с гор песчаной бури, озарив напоследок долину.
Через полчаса астронавты, уже неспособные сдержать волнения, выжимали все возможное из "ровера", рассекавшего пески и опасно кренящегося на поворотах, лавируя между валунами, разбросанными как попало проказницей-природой, или каким-то другим могучим Проказником. Ещё бы, ведь овал-то оказался непростой. Только спустившись с холма, астронавты осознали, что это самое что ни на есть настоящее лицо, огромное каменное лицо посреди пустыни. Пара минут, и они уже сами, бросив марсоход, пробирались среди непроходимых для аппарата острых как лезвие бритвы скальных обломков.
- Боже, Джексон, - кричал в микрофон сквозь шум надвигающейся бури Джо, - Что это? Зачем Оно здесь?
- Как зачем? - ответил, не оборачиваясь, астронавт, - В назидание другим.
- В назидание? Что за чушь! О чем ты?
- О нас, Джо. Ты не находишь, что у этого монумента как-то слишком вздернут нос?
- Ты сбрендил.
- Он смотрит ввысь, не замечая ничего под ногами, прямо как это делали мы раньше, - продолжал Джексон.
- Я не понимаю тебя, - уже почти орал астронавт, с ужасом глядя на неприступную стену, надвигавшуюся на них, и закрывшую уже полнеба.
- Ты думаешь, это монумент нашему величию? Ошибаешься, это монумент нашей глупости и беспомощности. Мы уничтожили города, в которых жили, и выжгли души дотла изнутри.
Джо неотрывно наблюдал за подрагивающей спиной сумасшедшего спутника, почему-то очень не желая видеть его лицо.
В эту секунду откуда-то сверху, прорывая мрак, выскользнул пылающий огненный шар. Джексон медленно повернулся. Лица нет, только оскалившаяся в чудовищной улыбке костистая морда, череп под забралом скафандра.
- Ничего нет, Хэт, и нас нет, и не будет больше никогда! - прорычал скелет.
Шар с чудовищной скоростью врезался в изваяние, разметая его в клочья. Когтистые лапы песчаной бури, поглотившей разрушенный лик тянутся к нему, обнимают и растворяют в своем чреве Джексона. Хэт бежит без оглядки, спотыкается обо что-то. Оборачивается и видит торчащий из земли скелет.
- НИЧЕГО НЕТ, И НЕ БУДЕТ НИКОГДА! - повторяет он.
В эту секунду из-за неумолимо наступающей завесы пыли и обломков вырываются языки пламени. Они стелются по земле и несутся с огромной скоростью, обволакивают все вокруг.
Удар.
...раскаленная картофелина, точнее некое её подобие со смачным звуком встретилась с отворотом шапки спящего...
***
Хэт откинулся на удобном диване, вспоминая, недавний сон. Чудной сон, но вполне ясный для него. Никак лучше и нельзя было описать представления сталкера о сгинувшей в адском пламени цивилизации. ЛИЦО В ПЕСКЕ. Спасибо Iron Maiden, черт возьми. Вот оно - олицетворение и одновременно эпитафия человечеству. Точно так же через тысячи, а может, и миллионы лет другие, более разумные и совершенные создания, прилетев на заброшенную, пустую планету, будут ломать голову, что же произошло здесь, а, может, и вовсе не заметят нашего существования.
Сколько нужно, чтобы от нас ничего не осталось? Пара веков, миллениум? Не больше. Ветер и дожди вместе со скалами, словно ненужные элементы чьего-то циклопического полотна, сотрут дома и постройки, сгниют и обрушатся трухлявые небоскребы, зарастут джунглями города. НИЧЕГО НЕТ, И НАС НЕТ, И НЕ БУДЕТ НИКОГДА. Может только пирамиды, неприступные для неумолимого течения времени, выстоят и станут свидетельством непомерной гордыни человеческой. Да будет так.
А пока что Хэт смотрел на ученика, поддерживающего огонь. Тот явно был погружен в какие-то свои мысли, вызванные разговором за костром. Правильно, пускай. Может он что-то сможет изменить, исправить ошибки отцов и дедов, вернуть прежний мир? Время покажет.
Мужчина взял старенький плеер, зажал почти неразличимую сенсорную кнопку с треугольником, понтовые в той жизни наушники нежно обняли ушные раковины и погрузили в мир мелодий ушедшей эпохи. Даже не так.
Эры...
And we're digging the graves
And we're loading the guns for the kill
Can the end be at hand?
Is the face in the sand?
Future memory of our tragedy
Can the end be at hand?
Is the face in the sand?
Future memory of our tragedy
Бридж (bridge) - переходный структурный элемент музыкального произведения, связывающий отдельные его части.
Слэм - действие публики на музыкальных концертах, при котором люди толкаются и врезаются друг в друга.