Вовка Брунов был младше нас года на три-четыре. По детским меркам дистанция преогромная - это сейчас, определяя возраст человека, можно ошибиться лет на десять, но тогда....Поразлетелись, порастерялись, поразбрелись по жизненным дорогам друзья детства, оставив после себя лишь фрагменты слов и поступков. Никогда уже не собрать из этих пазлов цельную картину или образ. С Вовкой Бруновым получилось все иначе. Судьбе угодно было, чтобы в течение добрых сорока пяти лет наши встречи случались более-менее регулярно. Казалось, знаю я этого человека основательно и до мелочей, однако.... Ничем не выдающаяся личность, этот Вовка, но недавние события заставили внимательней посмотреть на человека, с которым существовала единая и основная связь, связь с прошлым.
Пришлось однажды встретить на оживленной улице, в спешащем и возбужденном людском потоке Вовкину мать, тетю Марусю, женщину почтенного возраста и изрядно сдавшую за последние несколько лет. И посыпались стандартные наборы - "Как ты? Как родители? Где работаешь? Как семья?" Перегрузив друг на друга "баулы" новой информации и немного успокоившись, словно поплавок после промчавшегося мимо катера, мы перешли к детализации сказанного.
Выяснилось, что Вовка, теперь уже Владимир Иванович, всю жизнь проработавший шофером, оказался вдруг без работы. Тетя Маруся начала свой рассказ не сразу, казалось, что в голове ее происходят какие-то невидимые процессы - то ли фильтрация, то ли переформатирование. Наконец, все было готово.
"Ты знаешь, Вовка мой - всю жизнь за рулем. - Она глянула на меня, пытаясь найти поддержку. Я кивнул. - Это для нас машина - руль и четыре колеса, а для Вовки...."
И снова пауза. Я забеспокоился. Разговор приобретал формат "жевательной резинки".
"Последнее время ездил на "Зилу" (так и сказала - на "Зилу"), он за своей Иркой так не ухаживал, как за машиной. Но у автопарка возникли какие-то проблемы - то ли долги, то ли авария на дороге. Вообщем, приехали однажды незнакомые люди к руководству требовать компенсацию. Долго совещались, наконец, начальник автопарка вывел гостей на площадку, где стояли все машины и сказал:
- Выбирайте, какую хотите.
А Вовкина машина, как невеста перед загсом, явно выделялась среди своих "подружек". Помытая, ухоженная, до последнего винтика перебранная. Конечно, они выбрали Вовкину "невесту". Он отдает ключи, а у самого на глазах слезы, еле сдержался, чтобы не разрыдаться в присутствии десятка мужиков. Говорит: "Дайте, хоть, круг последний проехать". Никто не знает, что он там, в кабине в последние минуты рассказывал своей "любимой". Я бы и этого ничего не знала, если бы не Вовкин товарищ по работе. Ну, а затем, вообще, сокращение грянуло. Кого первого убрали? Конечно, того, кто был без руля. Неделю уже как пьет, все не может в себя прийти".
Эта история вызвала во мне непонятные, двусмысленные ощущения. С одной стороны нормальную жалость к человеку что-то потерявшему, как-то: кошелек, документы, зонтик, в конце концов, а с другой стороны - недоумение и, даже, легкое раздражение. Так оплакивать "железку"?! Да, тут за людьми не успеваешь плакать. Чуть позже мне пришлось устыдиться своих поверхностных, недалеких и неглубоких мыслей. Однако, зацепил меня этот случай, нахлынули воспоминания.
Вовке было лет пять, когда впервые я увидел его с палочкой в руках. Оказалось, это была не просто палочка - это был "руль", руль первого его автомобиля. Уже тогда он не ходил пешком, как мы все - он ехал. В течение всего дня не вылезал из "машины", везде можно было встретить его со своей любимой палочкой, умело и добросовестно имитирующего звук работающего двигателя. Никогда я не видел в его руках других игрушек, возможно, здесь поработал ластик времени, стирая детали, во всяком случае, картинка эта зафиксировалась довольно четко - Вовка и палочка. Наши игрушки, как вкусы и предпочтения, сменялись одни другими. Мы легко расставались с ними и также легко принимали в свою компанию новые, более совершенные игрушки. Для Вовки палочка оказалась неким символом и смыслом всей его жизни.
Открывая мою, исписанную до последней страницы, трудовую книжку, работники отделов кадров приходили в замешательство - слишком несовместимые и парадоксальные профессии соседствовали там друг с другом. Запись "художник" предваряла "коммерческий директор", за "инженером" следует "слесарь подвижного состава вагонного депо", "начальник электромонтажного участка" сменяет запись "термист". Для меня смена профессий - это смена заработной платы, не более. Я никогда не был влюблен ни в одну из них и как мог я, "перекати-поле", жалеть и, тем более, осуждать человека цельного и, по-своему, счастливого?
В этот вечер на бумагу легли строки:
"Зубами впиваются шины в бисквит непромерзлых дорог, вцепился в баранку машины скрестившийся дьявол и Бог. Шипящая тьма в оцеплении и дворники скачут, как черти, и пляшет нога на сцеплении - сцеплении жизни и смерти".
Спасибо тебе, Вовка, Владимир Иванович, за науку, за то, что позволил мне переосмыслить вещи, казавшиеся еще недавно несущественными!
"Дышит старый "Зил" на ладан, за стеклом весна-подруга, ночь продавливает взглядом шоферюга, шоферюга, шоферюга".
И снова я вижу маленького Вовку, "подъезжающего" к подъезду нашего дома. Вот он прячет свою палочку за входной дверью, чтобы завтра, с утра снова спешить к ней.
"Но сегодня пульсирует темя, за разгоном последует юз, рвется ночь, пробуксовывает время, рассыпается памяти груз".
Встретился недавно с другом в метро. Разговор на бегу получился очень коротким.
- Ну, ты нашел работу?
- Пока, нет. В нашем возрасте это не так просто.
И тут я делаю провокационное предложение:
- Ты знаешь, Володя, есть одно место на рынке. Довольно приличные деньги.
Посмотрел так, как смотрят на безнадежно больных или умалишенных. Молодец, Вовка! Ничего не изменилось, по-прежнему предан своей "палочке". Вечером родился припев:
"Оскандалилась погода, отступает дождь и вьюга,
Потому что есть в природе шоферюга, шоферюга, шоферюга".
Будь здоров, дорогой мой шоферюга! Когда-нибудь, я спою тебе эту песню! Как говорят: "Ни гвоздя, ни жезла тебе!"
