Байтов Николай Владимирович : другие произведения.

Впервые

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Уже более десяти лет моё имя в литературе (и особенно в литературной тусовке) связано с именем великолепной поэтессы - Светы Литвак. Должен подтвердить, что это совсем не случайно, а именно потому, что мы сами с ней связаны. В этом рассказе описывется наша первая встреча и первые совместные шаги на тернистом поприще "литературного перформанса".
   В П Е Р В Ы Е
  
  
   0
  
   Надо ли лишний раз напоминать читателю о той бездонной пропасти, которая всегда разделяет автора и его лирического героя? -
   Думаю, надо. Читатель стал безграмотен и наивен, как кочевник. Всё принимает буквально за чистую монету, пока ему не растолкуешь. (Слава Богу, что и толкования понимает так же буквально!...)
   Разумеется, никто не спорит, что писатель для своего героя использует - в той или иной мере - свой личный опыт. Но ведь фантазия - сестра истинного вдохновения - должна тоже играть какую-то роль? - А как же! Ещё какую! Обязательно. Как же без этого?
   А уж заменить в тексте реальные имена и топонимы на условные - это вообще дело техники. Так что, как говорится, - все совпадения (буде таковые обнаружатся) носят случайный характер. (В случае с "Эйнштейном" и "Гейзенбергом" такие совпадения оказываются довольно курьёзными - но опять-таки по воле случая, а не автора.)
   Что касается местоимения "я", то для большей определённости его следовало бы везде ниже заключать в кавычки. Но я (без кавычек, т.е. автор), заявив эту процедуру в предисловии, считаю, что этого достаточно, и дальше буду её лишь подразумевать, - исключительно из экономии бумаги.
  
   1
  
   Я увидел Свету впервые во время вечернего чтения - в холле турбазы под Смоленском. Мы все там сидели, - т.е. все, приехавшие на третий фестиваль Голубева (последний, камерный). Одни литераторы, без музыкантов (если не считать Тиля). Всё равно они ездили раньше почти все, а я не ездил и многих не знал...
   Итак, мы собрались в холле - в первый, наверное, вечер после приезда, в Рождественский сочельник - и читали в своём кругу. Публики не было и не предполагалось (т.е., по сути, не фестиваль, а конференция). Я, наверное, тоже читал... Не "наверное", а точно, потому что, когда я увидел Свету, я был повёрнут лицом к аудитории, - значит читал в этот момент. А Света сидела в заднем ряду, в тени. Позади её стула стоял мужчина и, склонясь над ней, что-то нашёптывал. Она улыбалась - едва заметно и как-то странно... Странно то, что она слушала этот шёпот, но её взгляд был повёрнут внутрь, в собственные глубины.
  
   2
  
   Впоследствии в одном из её текстов я встретил выражение, очень точно передающее то выражение её лица: "для меня самое интересное - это тайная жизнь моего тела"... или как-то так: "...прислушиваюсь к тайной жизни моего тела, и для меня нет ничего интереснее и удивительнее".
   В её улыбке было, вместе с тем, нечто циничное или лучше сказать - всезнающее. Но это всезнание касалось только внешнего мира. Оно явно относилось к тому, что шептал кавалер. - "Ну да, ну да, давай рассказывай!..." - И загипнотизированный - остановившийся, расширенный - взгляд внутрь...
  
   3
  
   Нет, не так. - Я увидел Свету впервые на перроне Белорусского вокзала, у поезда, который отходил в Смоленск. Мы с Лёвшиным подошли к вагону. Там стояла кучка "наших". Кое-кого я знал. Две девушки стояли немного в стороне, за кругом общего разговора и приветствий. Теперь я знаю, что это были Света и Ира Семёнова. Света сказала Ире нервно - и, как мне показалось, с досадой: "Ну давай покурим, что ли". Они закурили.
   К чему относилась её досада, я не понял - и в то же время мне показалось, что понял. Но я не мог это объяснить... Сейчас могу - для себя, но не стану этого делать для читателя, - не хочу напрягать текст громоздкими усилиями... Ибо мой талант "вербализации", увы, ограничен, и многое ему не по зубам.
  
   4
  
   ...Света сидела в заднем ряду, в тени. За спинкой её стула стоял мужчина и, склонясь над ней, что-то шептал в ухо.
   Что это был за мужчина? - Наверное, Ткаченко. Или фотограф, приехавший с нами, - фамилии его не помню и никогда с тех пор не видел...
   Нет, пожалуй, это был именно фотограф. А Ткаченко наложился на эту сцену из-за моей антипатии к нему, которая возникла позже - по Светиным рассказам и по моим двум встречам с ним впоследствии, в Пэн-клубе... Впрочем, уже тогда, на турбазе, Ткаченко казался мне странным, неприятным (смешным в своей надутости?). Он почти ни с кем не общался, жил в отдельном номере, в столовую приходил важный - соблюдал какую-то "дистанцию", ему одному ведомую. Участвовал ли в вечерах, читал ли? - не помню. Вроде, нет. Зачем тогда он ездил?...
  
   5
  
   Бессилие моего таланта, в частности, проявляется в том, что я не могу представить себе, что именно он шептал ей... Ну ладно, представить не могу, но просто моделировать несколько пошлых (или не таких уж пошлых) фраз - неужели трудно для опытного литератора? - Да, трудно, не получается почему-то.
   Общий-то смысл и направление (цель) этого шёпота - ясны. Света это называет - подбивать клинья. Когда я однажды в разговоре с ней - и со ссылкой на неё - употребил это выражение, она возмутилась: "Да ты что! Я никогда так не говорю". На самом деле она говорит, но, видимо, не замечает. Несколько раз говорила. Впервые я обратил на это внимание, когда она рассказывала мне про парня, который приплыл к ней и сел рядом - а она лежала на берегу Кратовского озера, ждала меня (я должен был подъехать с дачи на велосипеде). - "И что он тебе говорил?" - "Да так... Подбивал клинья..."
  
   6
  
   Итак, Света сидит в заднем ряду в тени. И некий мужчина (наверняка фотограф!), наклонясь сзади к её уху, шёпотом подбивает клинья... Тёртый мужик, - ему, конечно, известно, что "мужчина любит глазами, а женщина ушами"...
   Света улыбается - едва заметно и как-то странно. По её лицу, кроме этой улыбки, бродят блики... Нет, улыбка не "бродит", она неподвижна, как у Джоконды, а бродят - трепещут - только красноватые блики... Потому что она сидит в тени... Потому что, - как я теперь вспоминаю, - мы читаем при свечах.
   Свечи купил я - в церкви. Ещё днём я спросил Сашу Голубева, где ближайшая церковь. Смоленск был в пяти километрах, но оказалось, что туда идти не обязательно: церковь имеется километрах в двух по той же дороге, в селе... - каком-то, - забыл... И я пошёл к рождественской всенощной. Была уже почти темнота - кругом снега и чёрные кусты.
  
   7
  
   Прошло Рождество. Утро восьмого числа было пасмурным и тяжёлым. Медленно, долго, поодиночке тянулись отдельные личности в столовую на завтрак. Мы со Светой пришли вместе, одними из первых (потому что ночью почти не спали), и сели скорбно за столик у окна. Мы молчали...
   Вдруг появился мощный и бодрый Саша Голубев. Он вместе с каким-то помощником внёс ящик водки и, быстро пройдя по залу, расставил на каждый столик по бутылке. Я восхитился им. Немного дрожащей рукой я свинтил пробку и, уже наклоняя, задал вопрос: "Мадам, вы как? Вам налить?" - "Ну... да... только совсем немножко"...
  
   8
  
   Нина Искренко, управлявшая вместе с Митюшёвым программой фестиваля, велела мне купить свечей. - "Вечером устроим святочные чтения. Если будут свечи - отлично. А может быть, будем гадать..." - Даже скинулись - кто по рублю, кто и по трёшке.
   Я, имея в кармане сумму и глядя на чёрные кусты вдоль дороги и на крупные рождественские звёзды, шёл в сомнениях. А вдруг не продадут столько? - Скажут: "Вы не для церкви свечи покупаете. Вы с собой их заберёте? Что вы собираетесь с ними делать?" - (т.е. в каких-то иных культах использовать - языческих или, чего доброго, сатанинских?) - Что мне в этом случае отвечать? - Что свечи предназначаются для озарения двух десятков литераторов, собравшихся в холле Богом забытой турбазы?... или для озарения улыбки сидящей в заднем ряду Светы, к уху которой приник... кто? - да, наверняка это был фотограф, а не Ткаченко...
   Но женщина за свечным ящиком ничего не спросила. Очень любезно она продала мне два или три десятка толстых свечек. Я поставил к иконам штук пять. Остальные, сунув в сумку, понёс назад после службы. И потом их зажгли на тех чтениях, когда я увидел...
  
   9
  
   Её лицо при этом... Но что я могу объяснить? - Нужна речь кавалера, а её нет...
   Впрочем, кое-что всё-таки могу. - Когда Света после Смоленска впервые мне позвонила, она сказала так: "Байтов, о тебе здесь все только и говорят. Ты такой знаменитый... Ну и вот я решила позвонить..." - Многоточие продолжается, оно требует ответной реплики...
   В это время она томилась, встречая старый новый год у Бунимовича (на Патриарших прудах). А я томился на квартире в Царицыно. И я понял, что именно такая конструкция разговора - неопределённая и вместе с тем весьма направленная на конкретную цель - и называется "подбивать клинья". (Отметим, что она идентична конструкции, которую употребила когда-то рыбачка-Соня, направив к берегу баркас.)
  
   10
  
   Я вскричал в ответ, непослушными пальцами распечатывая пачку "Пегаса":
   "Света!... О Господи!... Ты звонишь?... Ты уже получила моё письмо?"
   "Какое письмо?... Ты писал?... Нет, не получила... Я редко проверяю почтовый ящик..."
   "А где ты взяла мой телефон?"
   "Да здесь мне сказали".
   "Я сейчас собираюсь, и мы едем в бункер, куда я тебя звал. Это у метро "Водный стадион". Согласна?"
   "Конечно".
  
   11
  
   Моё письмо читалось так:
   Мадам! Редакция литературного альманаха "Эпсилон-салон" имеет честь пригласить Вас принять участие в акции возрождения этого альманаха из праха. Акция состоится 15 января 1993 года в 20.00 в бункере издательства "Постскриптум". Справки по телефону - значился номер моего телефона - и подпись.
   Я не знал её домашних обстоятельств - мало ли кому в руки может попасть письмо - вдруг муж прочтёт? - Поэтому я очень обрадовался, сочинив это иносказание. Ждать конца дня, когда приеду домой, я не мог - бросился в бухгалтерию и попросил разрешения напечатать один лист на машинке (выдумав какую-то срочную причину). Потом пошёл - купил в киоске конверт и отправил...
  
   12
  
   Это происходило в так называемом "Троицком домике" - двухэтажном ветхом флигеле рядом с церковью Троицы в Вишняковском переулке. Внизу книжная лавка, наверху комната сторожей и бухгалтерия.
   "Троица", приписанная к Николо-Кузнецкому приходу, ещё только восстанавливалась. Раньше в ней был какой-то выставочный зал... Рабочие днём ломали старый интерьер, штукатурили, пилили мрамор для пола. Вечером, когда все уходили, сторож запирал храм, запирался сам в домике и охранял, собственно, только книжную лавку.
   Раза два впоследствии Света приезжала туда в моё дежурство, но чувствовала себя там плохо. Вся обстановка, столь благостная для меня, воспринималась ею как чуждая, тревожная, подозрительная. И я не мог её успокоить. Наоборот - её тревога передавалась мне...
  
   13
  
   К чему я клоню? - Вообще-то я клоню к тому, что, когда я говорю "я", я имею в виду довольно разнообразные субъекты. Именно так и говорил Кролик Винни-Пуху: "Я бывают разные". Поэтому в данной точке повествования я собирался, как и в предисловии, подчеркнуть свою неаутентичность - а вернее, своё многообразие.
   Я часто задаюсь праздным и неприличным вопросом о своём месте в плеяде великих поэтов. И мне обычно доводится довольствоваться именно таким рассуждением: "Ну хорошо, пусть я не самый талантливый, - но уж наверное самый разнообразный. Кто разнообразней меня? Ну, кто? Пушкин? - Ну, это ещё потягаться... А за что я его и люблю..."
  
   14
  
   ...Купил конверт и отправил? - Нет, не всё так просто: адреса я не знал. Мне пришлось позвонить Гере Лукомникову и спросить. При этом я страшно стеснялся. О Гериной безграничной доброте и деликатности я ещё не имел представления. Поэтому я на ходу выдумал какой-то неуклюжий проект с перепиской литераторов (вроде mail-art"a) и спросил несколько адресов - среди них Светин. (А чьи ещё? - Митюшёва?... Капкина?... Тучкова?... - не помню... но, в общем, из "смоленской" компании.)
   Это было, наверное, на другой день после приезда, то есть числа одиннадцатого.
   Впрочем, сейчас я не понимаю, откуда у меня взялся Герин телефон и почему я решил, что он может знать эти адреса. Пожалуй, потому, что он работал в "Гуманитарном фонде" и как-то был причастен к рассылке газеты...
  
   15
  
   "Конечно", - сказала Света решительно. Лишь два-три вопроса о том, что это за "бункер" и сколько мы там пробудем, - до утра?
   Я ещё не знал, какой она бывает недоверчивой. Многие годы ушли на то, чтобы она привыкла доверяться мне в каких-то ситуациях (далеко не во всех). Но в тот момент в её тоне я чувствовал самоотверженную решимость. - Глубочайший скепсис, сложные лабиринты сомнений - всё отбрасывалось в этом порыве.
   И странную ночь в "бункере" - подвальном складе, заставленном до потолка пачками типографской продукции - она вынесла стойко, без жалоб.
   Она хотела смотреть на меня, а я требовал от неё взгляда внутрь, - как впервые в холле турбазы, где она сидела в заднем ряду, в тени, и по её лицу бродили красноватые блики...
   Я выключил грязный жёлтый свет между штабелями книг и зажёг свечку, которую специально принёс.
  
   16
  
   Приехал Дима Григорьев из Питера со своей второй женой Ольгой. Это было, пожалуй, в декабре - недели за две до того, как меня пригласили в Смоленск. Они приехали, потому что Ольга написала рассказ и получила вдруг за него премию на каком-то феминистическом конкурсе в Москве. Она читала этот рассказ, но в чём там дело, я совершенно забыл. Кажется, он назывался "Любовь"...
   А незадолго перед этим я сочинил "Кротовую нору", и мне захотелось на них двоих испытать. Ольга убежала в туалет и там плакала - после первой части. Вот тогда мне и открылась сила этого текста...
  
   17
  
   Раньше там был какой-то выставочный зал (я имею в виду - в Троицком храме, а не в "бункере"). Выставки там устраивались промышленные - не художественные. Тем не менее, осталось несколько брошенных больших полотен, натянутых на подрамники. Живопись весьма грубая... не то чтобы абстрактная, а скорей, декоративная. Должно быть, эти картины использовались в оформлении экспозиций. Стояла даже фамилия художника - но я не помню...
   Я содрал с подрамника один холст, наиболее тёмный: месиво чёрных мазков с проблесками - вроде красного пламени. Отнёс его домой, разложил на полу посреди своей комнаты и стал изображать "кротовую нору" - закрасил ещё черней (проблески кое-где сохранил) и стал покрывать белыми точками, сходящимися к границе чёрного круга, оставленного в центре. На самой границе белые мазки толпились, теснились, образуя нестерпимое сияние, и - сразу проваливались в полный мрак, т.е. за "горизонт событий".
  
   18
  
   Но в "бункере", на репетиции, этого холста ещё не было. Он появился только при первом исполнении "Кротовой норы" - в салоне Руслана Элинина на "Преображенской". Он там лежал на полу изображением вниз, и в конце первой части я его резко выдёргивал из-под Светы и переворачивал.
   В "бункере" же Света сидела просто на моём спальном мешке, который я разложил поверх лежанки, выстроенной из пачек с книгами.
   Кажется, у нас была бутылка вина или, скорей всего, какого-нибудь дешёвого иностранного ликёра, - их тогда много продавалось в киосках...
  
   19
  
   "Ты можешь довести себя до оргазма на слух?"
   "Как это?"
   "Ну, я буду читать... А ты ничего не будешь делать, только слушать... А потом, ну... испытаешь оргазм".
   "Что ты! Так у меня не получится".
   "Да нет, тихонько. Не надо никаких бурных реакций... Только всё же чтоб было заметно".
   "Что я - притворяться, что ли, должна? Нет, не хочу ничего изображать!... Я буду просто сидеть и слушать", - решила Света.
   "Ну, давай попробуем... А жалко... Вот было бы здорово... Нет, изображать-то как раз ничего не надо ни в коем случае".
  
   20
  
   В те баснословные времена я ещё не читал Хокинга и потому не знал, что все "кротовые норы" постепенно "испаряются". Некоторые (маленькие) даже не "постепенно", а настолько быстро, что - взрывоподобно. Этот, казалось бы, парадоксальный результат, на самом деле, увязывает их существование с нашим обычным представлением о всеобщем возрастании энтропии.
   Ко всем сплошным парадоксам, из которых состоит "кротовая нора", её "испарение" добавляет ещё и скорость частицы, превышающую скорость света. Здесь можно сказать так: "Скорость света равна 300 000 км/сек с точностью до неопределённости Гейзенберга". (Отметим, что это означает статусный приоритет принципов квантовой механики по сравнению с физическими константами!... - чего, пожалуй, никогда бы не допустил Эйнштейн...)
   Следовало, наверное, внести в текст "Кротовой норы" соответствующую поправку, - но я почему-то этого не сделал. Композиция и смысл нашего со Светой перформанса менялись и уточнялись много раз, но текст, участвующий в нём, оставался неизменным. Почему - не знаю.
  
   21
  
   Когда я вернулся из Смоленска и пришёл на дежурство в свой "Троицкий домик", Миша Владимирский спросил меня скептически:
   "Ну, что там у вас происходило?"
   (Сейчас я понимаю, что по мне просто-напросто было видно - многое, если не почти всё... Наверное, я как-то светился. Или даже - подобно "кротовой норе" - испускал частицы, летящие быстрей электромагнитного поля...)
   "Да что там могло происходить? - отвечал я в тон ему. - Пьянство, как обычно".
   "Просто пьянство? - уточнил он строго. - Или ещё что-нибудь?"
   "Да так... Всего понемножку..." - уклонился я от конкретного повествования.
   Он сокрушённо (но и снисходительно) покивал.
  
   22
  
   Любые действия, какие мы совершали со Светой, мне всегда почему-то казались безгрешными, чистыми. И в плане, так сказать, метафизики я чувствовал себя вполне уверенно и беспечно. Я чувствовал (и не сомневался), что между нами присутствует нечто, что нам даёт право. (Впрочем, благодаря этому чувству, я даже не знаю, совершали ли мы вообще какие-то по-настоящему рискованные действия... Или мы тоже жили - хотя бы в художественной области - как обыкновенные обыватели, филистёры?...)
   Другое дело - человеческий глаз и сглаз. Этого я всегда очень боюсь. Я знаю, что человеческий глаз сердоболен и отзывчив на беды, но зато не может терпеть никакого счастья - он его своим завистливым взором просто убивает. Поэтому многое из того, что мы делали, остаётся пока малодоступно или совсем зашифровано.
  
   23
  
   Света чувствовала себя там плохо (я имею в виду "Троицкий домик", а не "бункер"). И я не мог её успокоить. Наоборот - её тревога передавалась мне...
   "Да ты что! Это от тебя вся тревога мне передавалась! Уж я-то чувствую! Ты места себе не находил - куда б меня спрятать!" -
   И, поразмыслив, я соглашался с ней: "Ну да, мне хотелось тебя спрятать". - То есть я знал нечто другое, но мой скромный талант версификатора (или - если взглянуть с другой точки - демагога) не давал мне возможности это другое выставить как средство аргументации.
  
   24
  
   А что касается конкретно перформанса "Кротовая нора", то он с тех пор исполнялся множество раз, постепенно совершенствуясь по части жестов и оставляя неизменной область текста, - пока не пришёл к своему каноническому виду, каковой и зафиксирован уже в нескольких видео-документах.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"