Аннотация: Это первый текст. Был написан просто так. Даже не ради смысла, а ради слова. Ведь как интересно слова иногда складываются! Не так ли? Все мы мотыльки. Но что есть тот свет, к которому мы летим?
Направляясь на восток, он почти понял, что солнце стоит неподвижно и то, к чему стремиться просто мираж. Но почему столько человек сказали, что достигли его?
Ветер копошил густые, покрытые песком одиночества, черные волосы, отливавшие в отдельные моменты очень ранним серебром, играл в ушных раковинах и уносился прочь, чтобы потом снова вернуться, но с привкусом морской соли, обжигавшей раны. Глаза почти ничего не видели из-за переплетения оглушающих световых волн, бивших белыми лучами в глубокие серые глаза. Нельзя было различить даже очертаний того к чему он стремился. Ткань света на несколько мгновений становилась удивительно вещественной, казалось, что свет можно потрогать руками, но чаще иллюзия была чем-то абстрактным.
Звук тишины в тысячи децибел звенел в ушах, оглушал, переливался бликами, иногда по нему проходила рябь. Не было слышно даже её сердца, скорее всего, потому что её самой еще не существовало в его жизни.
Иногда останавливаясь на миг и оборачиваясь, он хотел идти назад, но обман вёл ТУДА, через тернии рук и слов, бивших по лицу.
Знаете, что европеец и азиат представляют время по разному? Житель старого света видит перед собой график, прямую где слева - прошлое, справа - будущее, а настоящее - по центру. Для восточного же человека будущее впереди, прошлое сзади, прямая времени пробивает его насквозь.
Он был северянином, но в жилах текла кровь юга, видимо, поэтому время перемешалось для него в причудливое переплетение двух образов одного и того же.
На самом же деле время ходило кругами, циклами, это была колея, давно протоптанная предыдущими поколениями. В разные моменты она шла, то вверх, то в пропасть, и тогда идти становилось легче. Хотя он ходил по кругу, местность менялась, каждый раз, когда он оказывался на том же самом месте.
Иногда прямо на дороге появлялись кости, обычно человеческие, он переступал.
Существовал один пятачок, где его колея пересекалась с какой-то другой, но никого не было видно. Это было единственное, что не менялось. На других перекрёстках встречались люди, а точнее тени, потом он часто узнавал их лица в тех костях, что видел на дороге. Те перекрёстки на которых он на них наталкивался исчезали, появлялись новые.
Странно, но расстояние он мерил, почему-то не шагами, а ударами сердца, которое чувствовал где-то в районе солнца.
Он не замечал тьмы и пыли, которые стремились окутать и поглотить: свет, исходящий от миража как ножом резал темное, скрипящее на зубах масло.
Одна часть его эго понимала, или точнее могла понять, что что-то не так и он постоянно входит в одну и ту же реку с золотым свечение над своей головой, которое было подвешено словно кусок плоти перед носом у гончей. Однако другая часть всегда во время глушила все её радиопозывные к разуму, включая помехи и немного повышая яркость картинки. Он не задумывался над тем, кто мог подвесить эту лампочку перед газами. Кто-то из окружающих мотыльков говорил, что когда ты достигнешь своего миража, то ничего больше не будет надо. Наверно это была правда. Потому что никто из них не возвращался.
Вдруг свет померк, ярко моргнул, и лопнул, в глаз вонзился осколок, и затем дальше продолжил свой путь... Звук чуть позже дошёл до ушей, но уже не до сознания, Тишина стала ещё громче и выше на такт.