ПОЛЁТ.

.Но в час, когда полночь погасит краски,

Бывший Пьеро поменяет маску,

Много из тех, кто над ним смеётся

Превратится в гной.

"Агата Кристи"

Я шут . Да, я шут, я циркач, так что же..?

Циркач. Кто из этих мещан, пялящих свои усталые от мелких житейских дел глаза, поймёт меня? Что 
они думают, видя мелькающие на крохотной "сцене" предметы быта? Видя чашку, расплывётся в 
добро-приторной улыбке поблёкшая физиономия, и так легко, по-домашнему подумает:

-" Чайку бы сейчас горяченького. Да с вареньицем малиновым. Только варенье закончилось. А там 
стояла банка сливового? Нет, не стоит уже, съели намедни с женой."

А нож? Что подумает мещанин о покрытом мелкими царапинами кухонном ноже? Наверное, так:

-" Ножи наши совсем уже затупились. Нужно бы снести наточить. Да возьмёт же, подлец, три рубля, 
а за что, спрашивается?"

Ну и пусть себе думает, уже его не переделаешь.

А ведь нет ничего на свете страшнее этих вещей! Это безобразные, забытые, запыленные и 
прорванные тряпки омерзительного быта мещанина.

Зеленеет затопленный журчащей водой пьяный виноградник. Скучная, безликая и пыльная 
физиономия в леденящем сером окне огромного крупнопанельного дома.

Коробки. Пересоленный суп и обыденная домашняя ругань. Дым крепкой папиросы, стелящийся 
над столом, оторванная засмоленная плитка и надоевший соломенный чай.

Вот этот мир. Великая фраза: " Весь мир - театр, и люди в нём актёры". Но, чтобы сыграть этих 
людей, актёры не нужны. Вполне достаточно обиходных вещей, с которыми каждый сталкивается по 
тысяче раз на день.

Это и есть мой театр. Ваза с засохшими цветами, единственный сохранившийся в мире 
урбанизации представитель Природы, пузатые чашки - сценический эквиваленты этакого 
мещанина-конформиста, довольного своим бухгалтерским заработком и мягким диваном, 
шаркающие домашние тапочки, залатанные во многих местах, имеющие амплуа наглеца и хама, 
соседа из коммуналки, да мало ли что ещё..

А я? Я в этом театре режиссёр, сценарист, универсальный актёр и даже звукооформитель.

Вот я показываю очередную сценку из жизни салонных аристократов.

Пустой бокал из-под шампанского разговаривает с пепельницей, зажиревшей, молодящейся 
светской дамой. О чём? Грязь, пустота, сильвупле-пардон. Где-то будет раут, туда приглашены все 
сливки высшего общества. Будут пить кофе со сливками, дорогие ликёры, шампанское. Музыка 
будет, пригласили скрипача и пианиста. Вы придёте? Ах, нет? Вы сильно заняты? Ах, вас уже 
пригласили? К нему, тому самому? А вы не могли бы попросить и для меня приглашение? Буду 
очень признателен! И так далее.

..А там, куда не пришли эти пустомели, будут изливать души перед скучающими рылами грустный 
пианист и задавленный тоской скрипач.

Синие, безжизненные глаза телекамер пялятся на сцену. Чуть правее от меня находится огромный 
экран, который показывает публике мой спектакль. Да, актёры мои слишком малы, их не видать из 
роскошных лож и переполненного людьми партера

Главное - чтобы на экране не было видно моих рук. Во- первых, это противоречило бы нашему 
договору с дирекцией театра, а во-вторых, - мои руки сильно оживят безжизненную сцену. Я уже 
привык к этому, пальцы мои перебирают тонкие лески и крохотные магниты почти машинально и 
бессознательно.

Пусть же найдётся среди зрителей хоть один, который сможет правильно понять смысл моего 
представления. Я буду рад, да что рад, несказанно счастлив, если кто-то назовёт мои действия 
Искусством. Но что же вообще такое - Искусство?

Сколько раз размышлял на эту тему! Отражение жизни, принародное уничтожение и бичевание 
пороков, высший ранг творчества или просто выражение протеста жадному и злому человечеству.

В жизни нет ничего, что было бы дороже Искусства, этого вечного Бога прекрасных душ 
человеческих.

Оно разное, но оно одно. Многометровые фески и маленькие карандашные наброски, 
многогранные ослепительные бриллианты и скромные, но со вкусом расписанные шкатулочки, 
оглушительные огромные оркестры, блещущие ослепительной медью, мощью и красотой и три 
аккорда бардовской лирики.

Это всё душа, душа прекрасная и большая, напоминающая белоснежное облако, плывущее в 
величественном синем небе.

Хлопки аплодисментов. Они напоминают хлопанье крыльев кур, которых всполошили ночью в 
курятнике. Но я рад им, рад, что хлопки, а не удары по лицу, рад, что не слышу душераздирающих 
криков: " Убей!"

Складываю своих бездушных и неприхотливых актёров в чемоданчик. Пора ехать домой.

- Свет чуть было не подкачал, - доверительно причмокивает мне наша "основная театральная сила" 
- добродушный старичок Антипыч.

- Что так, Антипыч? Или лампочка Ильича уже ненадёжна?- бросаю ему дежурную остроту. 
-Перегорает?

Убеждённый коммунист Антипыч кивает головой несколько нервною Театральный прямо-таки 
жест! Один мой хороший друг, актёр Нифонтов всё время ищет для своих ролей что-то интересное, 
надо будет изобразить ему этот жест "лёгкой нервозности".

Мигала, подлая, - шамкает Антипыч. - Для съёмок это ни к чему. Счас электрик возится.

Какая мелочь - одна лампочка. Прощаюсь с нашим "незаменимым" и иду к выходу.

Вот он, возле двери стоит, курит с нервозностью уже неизвестно какую за сегодня сигарету. Наш 
директор Валентин Никитич Неунывако.

Наш. Я просто считаю этот театр своим вторым домом. Театр, оснащённый самой новой 
аппаратурой, с огромным экраном, кучей видеокамер, компьютеров. Это дом второй. А первый - 
опостылевшая до тошноты однокомнатная квартира.

Я просто киваю головой шефу, после чего выхожу на улицу. И правильно. Сколько же 
обыкновенный человек может слушать этого болтуна? Если бы я сказал ему:

* До свидания, -

Он бы ещё очень долго рассказывал мне о проклятой компьютерной системе, которая "не 
фурычит". Шеф наш - красочный пример человека не на своём месте.

Доверить наш театр этому человеку - всё равно, что доверить свинопасу в третьем поколении 
управление подводной лодкой. Сразу же появится на простецкой физиономии деревенского 
парубка печать глубокого ума. И будет он шнырять по всем отсекам, будет отрывать от работы и 
злить всех подчинённых своим мнимым всезнайством. Точно такой же человек и наш директор

Промозглая осенняя погода. Зонт выворачивает наизнанку и вырывает из рук ледяными порывами 
ветра. На тротуарах - разливное море, в котором плавают лодочками спичечные коробки, окурки, 
фантики от жвачек и конфет и бог-весть ещё какой хлам. Даже люди становятся в такую погоду 
какими-то серыми, скучными. Дремлют в трамвае люди, водят по сторонам своими асфальтовыми 
лицами. Все мрачные, все тоскливые, словно тюремная камера.

Трамвай едет страшно медленно. Людей - уймища, все толкаются, временами сухо произнося 
"извините". По окнам медленно стекают тоненькими ручейками дождевые капли.

Ох, как хочется попасть скорее домой! Надеть сухую одежду, сделать себе крепкого чаю, покурить в 
тишине.

Смотришь на людей в трамвае, - сразу же начинаешь задумываться. Все такие разные и такие 
одинаковые, собранные волею судьбы на некоторое время в этом железном коне. И каждого же из 
них угнетает какая-нибудь проблема, у кого-то радость, у кого-то житейские неурядицы. Вот бы 
научиться читать мысли!

О чём думает, например, этот человек с ярко выраженной внешностью неудачника?

"Мне не везёт", - сообщает всем интересующимся его усталый взгляд. Да и правда, жизнь у этого 
человека не складывается.

Если такой неудачник захочет красиво причесаться, ветер одним дуновением разбросает в стороны 
его волосы и, вместо классической причёски с безупречно ровным пробором на голове будет 
красоваться смешной жиденький чубчик. Если этот неудачник задумает сварить кофе - в лучшем 
случае он зальёт газовую плиту кофейной гущей, в худшем - кофе зальёт конфорку и произойдёт 
катастрофа.

Я с интересом рассматриваю этого человека. О чём, всё же, он думает? Возможно, о том, что он 
гладил свои брюки добрых полчаса, а они всё равно висят на нём мешком, или о том, что на службе 
постоянно продвигают каких-то бездарей, а он, человек интеллектуально развитый (а он 
действительно интеллектуал) уже полтора десятка лет сидит на одном и том же месте.

Да мало ли людей в трамвае, которые носят на лицах печать неудачи? Этот тип встречается очень 
часто, буквально на каждом шагу. Мой театр тоже имеет такого актёра - мятый и потёртый 
спичечный коробок.

А вот человек, который создаёт больше всего неудобств в общественном транспорте. Челнок, 
который постоянно возит с собой многочисленные баулы и чемоданы.

Выглядит он так же ярко и безвкусно, как стенд с рекламой дешёвых сигарет Омытый потоками 
дождя, вечно растрёпанный и озабоченный, мчится он со своими баулами на рынок.

Голова челнока всегда наводнена бурным потоком мыслей, а мозг напоминает пёструю газету 
рекламных объявлений. Он - один из многочисленных винтиков рыночной торговли.

Челнок постоянно должен кому-то деньги, кто-то должен ему. Нужно крутиться, затыкать 
финансовые бреши и дыры. Поэтому людей в трамвае он не замечает, и, заходя сюда, первым 
делом думает, на чьи бы ноги и головы сложить свои необъятные и неподъёмные сумки.

Скучно, граждане, как сказал бы сейчас Зощенко. Всё это скучно, уныло, серо. Но это - жизнь, и 
далеко не у всех она должна быть интересной. Да и большинство людей вполне устраивает роль 
винтика в бездушной машине общества.

Выхожу из трамвая под прохладные капли осеннего дождя. Помогаю какой-то бабушке спустить с 
подножки её тяжёлую тележку и медленно направляюсь домой.

В серых глубоководных лужах плавают жёлтые осенние листья. Сильный ветер, от которого мелкой 
дрожью постукивают зубы. Проезжающие машины обдают прохожих целыми фонтанами грязи.

Вокруг мрачной панорамой раскинулся урбанистический пейзаж. Дешёво-пёстренькие клумбочки, 
цветы, напоминающие искусственные, запыленные бензиновыми выхлопами и радиацией. 
Полузасохшая, изрезанная ёлочка, напоминающая пластмассовую, пахнущую жжёной резиной 
новогоднюю ёлку. Почерневшие от горячего асфальта деревца.

И параллелепипеды домов, напоминающие выброшенные на поляне спичечные коробки. 
Асфальтовые вены дорог, стальные артерии трамвайных путей. Пугающие жуки и пауки городского 
транспорта.

Захожу в свой подъезд. Здесь темно и сыро, в спёртом воздухе стоит тяжёлый смрад дешёвых 
сигарет.

Вот стоит сосед со второго этажа. Скучнейший до невозможности человек, нудный, словно сессия 
Верховного совета Украины. Каждое утро он просыпается с мечтой слимонить на своём этаже 
лампочку и вкрутить вместо неё перегоревшую, или унести с близлежащей стройки пару килограмм 
цемента.

Я бы очень сильно удивился, если бы он не стрельнул у меня сигарету. И удивляться не пришлось. 
Вопрос: "нету ли у вас сигареты?" последовал даже вместо обыденного "здрасьте".

Хищно вытянув тонкими узловатыми пальцами сигарету из пачки, сосед настроился на долгий 
разговор. И, яростно выпуская изо рта целые облака сигаретного дыма, он принялся выливать на 
мою голову целые потоки кляуз:

-.Я же им сто раз говорил: "пропадёт пацан", - слышу я краем уха. - Целыми днями ходят к нему 
толпы каких-то парней. Житья от них нету, от этих компаний, как пройдут под моей дверью - 
волнуюсь. Шпана! Иди знай, что вытворит! А родителям наплевать и растереть. Как же это так?

Сухо прощаюсь и заскакиваю в лифт. Скорей домой, в тепло!

Лифт со скрипом и шумом поднимается наверх. Рассматриваю потёртые, поломанные и 
оплавленные кнопки. Кнопка третьего этажа вообще отсутствует. Кому она могла понадобиться?

Да никому! Просто есть немало таких людей, которым нечем заняться в те несколько секунд, пока 
едет лифт. И что они делают? Вынимают ножик, или зажигалку, или карандаш. И на стенах 
появляются рисунки. Кто-то любит ломать кнопки, а кто-то задаётся большой и светлой жизненной 
целью - за много поездок в лифте проковырять дырку в его стенке. Таков уж наш человек.

На моём этаже спёрли очередную лампочку. Темно. Пробираюсь к своей двери на ощупь, натыкаясь 
на какой-то хлам. Откуда только взялись здесь все эти коробки и пачки старых газет?

Да ладно. Мелочи, повседневные дрязги. Слишком уж ничтожны они, чтобы тратить нервы.

На столе дымится чашка крепкого горячего кофе. Я уже переоделся в тёплый домашний халат, и 
теперь с наслаждением затягиваюсь сигаретой. Как приятно сидеть в тепле, обжигая горло горячим 
кофе, и смотреть в окно на разбушевавшийся ливень! Суетятся прохожие, промокшие с ног до 
головы, несмотря на их зонтики. Быстро бегают "дворники" на стёклах автомобилей, сметая в 
стороны целые пригоршни дождевой воды.

А я сижу в сумерках на кухне, Здесь сухо и тепло, сладко убаюкивает мягкая тишина. Мерное тиканье 
стенных часов лишь добавляет домашний уют. Забываются все проблемы, заботы, тревоги.

Нужно трудиться, чтобы жить. Да, человек не способен прожить без крыши над головой, без куска 
хлеба и глотка воды. Но жаль мне тех, кто превращает свою собственную квартиру в божество и без 
устали служит ему.

Эта бессмысленная погоня за мебелью, за телевизорами, дотошное мещанское чистоплюйство. 
Сколько же человек признало эту суету смыслом своей жизни? Это их радость.

Радость страха. Радость смерти. Радость радости.

Но обрадуем же самих себя, наполним вырожденные черепные коробки ржавым скрежетом смеха.

И заиграет, запоёт, затрясётся и запрыгает скованная, словно цепями, душа.

Будет счастье, мелочное, словно грязный, запыленный пятак в руке у заскорузлой нищенки. Будет 
лежать на ладони, будет позвякивать в кармане, пока не выпадет. И будет рад обладатель глупым 
смехом юродивого калеки, у которого нет завтрашнего дня.

Я настоящий душевнобольной, и, если бы не мои спектакли, давно бы заперли меня мои 
родственники в сумасшедший дом. Грустно смотрел бы я на обыденный мир сквозь тиски 
санитарного надзора. Моя болезнь - моё искусство. Больная душа - вечный немой укор мелким 
здоровым душам. И никогда не умолкнут споры о мудрости идиотов и идиотизме гениев. Всегда 
будет существовать абстрактное, ирреальное искусство, придуманное гениальными художниками во 
времена запоев и депрессий.

Карандашные наброски Ван Гога, сделанные им в сумасшедшем доме, стоят больше, чем сотни 
красивых, но бездарных полотен преуспевающих художников того времени.

Абсурд, абстракция. Переливистые линии, измазанные, неправильные геометрические фигуры.

Но правда, здесь правда, здесь она, великая и несгибаемая.

Жизнь. В этих линиях нелепая, абсурдная жизнь нашего общества, как плохая театральная 
постановка на прогнившей сцене.

Музыка. Вместо оркестра - расстроенная, противно звучащая скрипка. И отрешённость, чёрная 
пустота запыленных залов и поломанных деревянных подмостков.

И голое одиночество.

В наступившей темноте сижу за столом на кухне. Полная тьма и тишина.

Подношу бледный, дрожащий огонёк спички к чёрному фитильку свечи. Фитиль загорается. Вначале 
- маленький, неуверенный язычок пламени, затем он разгорается, крепчает. Оранжевое пламя 
мягко подрагивает от слабого сквозняка. Кухня наполняется бледным оранжево-розовым светом и 
загадочными тёмными тенями.

Смотрю на пламя. Отбросить в сторону все мысли, все чувства. Нет тела, оно испарилось, 
растворилось в воздухе. Остался только мой мозг и пламя свечи.

Замкнутая система. Я, вернее, моя сущность и одинокое пламя свечи. В непроглядном, чёрном, 
абсолютном мраке на многие миллиарды световых лет вокруг.

Медитация. Полная концентрация мысли, уход из этого мира в иную реальность.

Бог-огонь, отец-огонь. Вот твой ангел, здесь он, на фитильке свечи. Мы с ним одни в опустевшей 
Вселенной.

Я сливаюсь с огнём, становлюсь с ним единым неделимым целым.

Огонь. Самая могущественная из четырёх стихий. Вот он, подобный острию копья, клинку меча. 
Всесжигающее, всеуничтожающее пламя.

Я в стихии огня, стихия огня, стихия огня во мне.

Новый мир, новое измерение, совершенно нереальное и абсурдное, а потому кажущееся мне 
истинным. Здесь нет живых существ. Это мир цветов и звуков.

Абсолютный цвет и абсолютный звук. Как божественно прекрасны они, достигшие поистине 
неземного совершенства! Насколько живее они, насколько величественней людей!

Вот плывёт необычайно высокая нота ля, такая, какую не смог бы взять ни один музыкальный 
инструмент, ни один тончайший музыкальный слух не смог бы расслышать. Но здесь она жива и 
имеет реальную форму. Она, вместе с другими нотами образует поистине божественную мелодию, 
и ошеломляюще свежие и сочные цвета пульсируют в такт. Это и есть сама ГАРМОНИЯ в её 
чистейшем и непреложном виде.

Полная эйфория, полёт в мире цвета и звука. Моя сущность здесь - сочетание множества красок. 
Полёт плавный, лёгкий и бесконечный. И повсюду царит ГАРМОНИЯ, повсюду звучит необычайная 
мелодия.

И нет здесь ни Времени, ни Пространства..

Какое разочарование! Выйти из медитативного транса в полной темноте, за столом, перед 
потухшей свечкой. Тело расслабилось до крайних пределов, я даже не могу пошевелить рукой. 
Внутри меня - тонкая струнка какой-то доселе незнакомой энергии, она тёплая, почти горячая, и 
мягко пощипывает тело где-то в районе солнечного сплетения.

Мощное усилие воли. От него вздымается кипящая волна, и к суставам постепенно приливает кровь.

Во мне две реальности. Одна, тягостная и попросту нудная, угнетает и уничтожает, лежит на мне, 
словно свинцовый груз бесчеловечности.

Но вторая, буйная и расплывчатая, тянет меня вперёд и вверх, в облака, уничтожая страх и 
зависимость.

КАКУЮ ВЫБРАТЬ???

Победить самого себя, или сложить свою жизнь на алтарь обречённости и вырожденности?

Первая из них для меня, словно аллергия. И не хотел бы, да проступает она, словно красные пятна 
на лице. Вторая - тоже болезнь, она называется у психиатров паранойей, а может быть, 
какой-нибудь маниакальной идеей, я и сам не знаю. А интересно, что ощущает совершенно 
здоровый духовно человек? Он достигает просветления?

Мысли разбредаются. Светит мягким светом лимонная луна. Дождь уже закончился, и в 
почерневших небесах нет ни тучки. На улице глубокая ночь.

Полнолуние. Самое время для праздника крови.

Вкус крови. Человек не может жить без него. Чтобы почувствовать этот вкус, кое-кто с аппетитом 
поедает кровяную колбасу или бифштекс с кровью. Иные берут ружьё и направляются на охоту, или 
устраиваются работать на бойню.

Но это всё не то, совсем не то. Человек жаждет человеческой крови. Она для него - словно острый 
томатный соус, словно горький красный перец. В ней захлёбывается ярость и злоба, 
душераздирающие крики жертв подобны величественной опере Вагнера и оглушительному 
триумфальному маршу.

Война. Вот когда можно ощутить вкус крови!! Вот когда можно хлебать её, как огненный украинский 
борщ, залиться ей по самое горло!

Запах крови, страха и смерти стоит везде, им скованы поля и долины, он, словно невидимая сеть, 
витает над многочисленными кладбищами и безымянными могилами с поржавевшими солдатскими 
касками на них.

Огромный глоток водки из помятой фляги - и в бой. В битву, по телам погибших товарищей, в 
кромешный туман и гарь порохового дыма, на проволочные заграждения и захлёбывающиеся в 
канонаде танки!

В бой! В кровь!! В пекло!!!

С щитом или на щите!!!!!!

Искупайся в реке крови, напейся её до тошноты и одури! Попрыгай на изувеченных трупах!

Кровеносные сосуды головы раздирает от ярости и адреналина. Игра в русскую рулетку - детская 
забава по сравнению с этим!

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Ночь, тихая и мягкая, словно бархат. Кажется, что в пьяном воздухе разносятся завораживающие и 
чарующие, мелодичные звуки скрипки. Поют звёзды, поют ночные огни большого города, поют 
деревья, поют лужи, в такт гармоничной мелодии громыхают стёкла проезжающего запоздалого 
трамвая. Словом, поёт ночь.

Медленно вхожу в опустевший старый парк. Задумчиво шагаю вдоль целого ряда деревянных 
облупленных скамеек. Впереди тащится моя неимоверно длинная тень.

Я готов, я полон решимости. И в эту тихую поэтическую ночь кто-то должен будет умереть.

Скидываю на мокрую от вечернего дождя скамейку свой плащ. Вот оно, моё оружие - моя одежда, 
превращающая меня во льва. Как нелепо смотрится чёрный балахон, точь-в-точь такой же, как у 
монахов-отшельников! Грубая материя, огромный безразмерный капюшон, очень широкие рукава. 
Надеваю балахон и подпоясываюсь пеньковой верёвкой.

Чувствую, что мой рот сам по себе искривляется в злобной, и вместе с тем ироничной ухмылке. Я 
предчувствую вкус крови, и это подобно ощущению, которое возникает, когда видишь на блюдечке 
нарезанный тонкими кружочками сочный лимон.

Кто же будет моей жертвой? Я и сам не знаю. Может быть, возвращающийся с очередной гулянки 
добродушный пьяница, волею судьбы занесённый на эту роковую тропинку. Может быть, злобный 
бандит с полными карманами героина, который будет важно идти и подсчитывать в уме свой 
сегодняшний грязный заработок. А может, добропорядочный служащий, этакий трудоголик, 
засидевшийся в своей конторе до глубокой ночи.

Я готов ко всему, я уверен в своих силах. Я предвкушаю поединок между палачом и жертвой, для 
кого-то из нас последний, а потому ожесточённый и бескомпромиссный.

Внизу под обрывом раскинулась дискотека. Отсюда я слышу приглушённые звуки танцевальной 
музыки, вижу, как мигают неоновые огоньки. Гуляют люди, веселятся, и не знают, что сегодня для 
кого-то наступит последний день. Ведь этой ночью полнолуние, а каждое полнолуние - это мой 
собственный праздник, ПРАЗДНИК КРОВИ!

Чу! Слышу чьи-то твёрдые шаги. Жертва уверенной поступью поднимается на свой эшафот. Тем 
лучше, что жертва уверенна в себе, тем полнее будет моя победа, тем сильнее буду я ощущать вкус 
крови.

Надеваю на голову капюшон чёрного балахона и зажигаю свечу. Медленно встаю и ступаю по 
тропинке навстречу жертве. Пламя дрожит, отражается в холодном лезвии кинжала.

Вы, сильные жестокие люди! Вы неустанно пожираете себе подобных, вы подминаете под себя 
светлые идеи и свободу. Вы бесстрашны, вы неукротимы, ваши стальные глаза не знают слёз.

Но СТРАХ - ваш Бог и ваш Дьявол, ваше добро и ваше Зло. И больше всего опасен СТРАХ в одежде 
непонятного и необъяснимого.

Вы готовы душить соти и тысячи людей, НО ВЫ БЕССИЛЬНЫ ПЕРЕД ДУШЕВНОБОЛЬНЫМ 
ПАРАНОИКОМ, ибо он и есть это самое НЕОБЪЯСНИМОЕ. Он подобен чёрному пятну и огненной 
надписи "Mene tekel" во мраке ночи. Склоните же головы перед этим Демоном Страха.

По тропинке движется навстречу мне человек в милицейской форме. И я рад, я счастлив. Он - 
достойнейший противник, который смог бы постоять за себя.

Ну что же, судьба моя, не покинь меня в роковую минуту, возьми под своё крыло.

В бой!!!

Что же ты, моя жертва? Ты бесспорно силён, в другой обстановке легко бы разделался со мной. Но 
сейчас ты боишься, и это моё оружие, с которым тебе не сладить.

Что мой нож? Ты бы легко обезвредил его, выбил из моей руки. Но что можешь поделать со своим 
ледяным ужасом?

Завидев мой чёрный балахон и горящую свечу, ты застыл на месте. Кровь замерзает, она 
превращается в жидкое ледяное крошево, растекающееся по окаменевшим венам. Нервы натянуты 
подобно гитарным струнам, они затвердевают и не дают пошевелиться. Сердце выпрыгивает из 
ледяной груди.

А я иду медленно и уверенно, ступаю легко и мягко, словно призрак. Беги назад, - и ты спасешься. 
Вспомни, что ты силён - и ты Победитель. Но нет, не получается. Сковавший страх превратил тебя в 
безжизненную восковую фигуру.

Кинжал взметнулся в чёрное ночное небо. Ты робко прикрылся рукой от жестокого удара.

Лезвие воткнулось мягко, словно в набитое сеном чучело. Но, вместо засохшего сена из раны 
брызнул фонтанчик крови. Ты отскочил назад, но ранение обессилило твою плоть. Следующий удар 
кинжала рассёк тело от плечей до живота.

Вот она, кровь! Воздух в парке наполнился её терпким запахом, она отражается в жёлтом лике 
полной луны и в звёздном небе. Мёртвое тело распластано на мокрой траве, испуганные глаза 
остекленело смотрят в небо, как бы вопрошая: " Боже, за что?"

Вытираю окровавленные руки о свой балахон и ставлю на грудь убитому свечу. За упокой.

От места своего жестокого празднества отхожу спокойно, не нервничая. Из театра жизни ушёл ещё 
один актёр. Точно так же легко уходят актёры из моего театра. Смял старую сигаретную пачку, 
бросил в мусорник - и всё кончено.

Груз души утоплен. Утоплен в ярости, крови и леденящем душу страхе.

Вот это я называю ДНЁМ КРОВИ, Днём победы над собой. Из помешанного депрессивного артиста 
родился хищник, жестокий и безжалостный лев.

Что делать, когда человек имеет большой отрицательный заряд и наделён большими психическими 
способностями? Что делать, когда лев рождён в шкуре человека? Что делать, когда мир един для 
всех?

А небо так широко раскинулось, манит и притягивает к себе, как ароматное вино! А небо так 
приятно пахнет лугами.

Как победить этот мир в одиночку? Победить его можно только в себе. И это свершилось!

Люди теперь не больше, чем мои мелкие актёры. Я презрел их, я могу уничтожать и миловать, 
предо мною трепещут.

Кто я, дьявол или ангел? А, всё равно. Ибо в конечном итоге, что такое Добро и что такое Зло? Где 
они, в чём? Сколько можно привести примеров, когда герои оказывались подлецами, а извечная 
сволочь совершала героический поступок!

Вот он, полёт мысли, полёт души! Тело моё медленно передвигается по земной грешной тверди, но 
душа в небе!

Хлопают крылья. Руки красные и разные. Оглушительные крики, визг, истерика

И раскалённый экстаз разошедшейся толпы.

И полёт, полёт высокий и безграничный, среди намокших от страха белых развенчанных небес. Два 
крыла, белые и пушистые.

А снизу вся планета тревожится. Испуг и трепет перед летающим человеком. И просто безразличие 
и безучастность.

Труднее всего победить самого себя. И я сделал это!

Спите, люди! Ночь тихая и поэтичная, почему бы вам не спать? Хищник насытился, теперь он мягкий 
и добрый. Мне не нужна больше ваша кровь, не нужны ваши жизни. Я вас всех прощу и помилую. 
Спите спокойно, утром отправляйтесь по своим мелким делам. Я не трону вас до следующего 
полнолуния.

Жёлтый глаз луны равнодушно смотрит на меня. Сколько злодеяний и беззаконий видел на своём 
долгом веку этот глаз! Порадуйся же, луна, вместе со мною, разделим на двоих мой праздник! Я 
умею летать, луна, скоро я прилечу к тебе на своих крыльях.

Вот и ты, мой дом, мой кров. Я закрываю дверь, снимаю плащ и скидываю на пол свой балахон. 
Вынимаю из карманов плаща перчатки.

На моём праздничном наряде, подобно пятнам, оставшимся после весёлого пиршества, 
полузасохшая кровь. Окунаю балахон и перчатки в ведро с водой, насыпаю стиральный порошок. 
Затем тщательно отмываю от крови свой кинжал.

Вот и всё. Остаётся лишь провести медитацию и поблагодарить ОГНЕННОГО БОГА за мой праздник.

Свеча разгорается на моём столе, её пламя источает тонкую струйку чёрного копчёного дыма.

Причудливая игра теней создаёт иллюзию, что свеча стоит не на столе, а на растерзанном 
окровавленном трупе. Стен не видно, их нет, кругом лишь неограниченное пространство.

Я - душа, вылетающая из убитой плоти.

Вот он, мой последний Полёт, полная свобода и раскрепощение! Исчезла грешная планета, 
растворилась во мраке, пропала навеки в чёрном опустошающем хаосе. Мимо меня, подобно 
мерцающим звёздам, пролетают мелкие астральные существа.

Я лечу в свет, в солнце, в огромнейший огненный шар, расположенный где-то в центре мироздания.

К СМЕРТИ ИЛИ К НОВОЙ ЖИЗНИ??? В ад, на вечные муки? В Тартар? Или к полному перерождению 
и очищению?

Но к солнцу!!

Вот оно, солнце! Абсолютный свет, Мудрая Звезда. Огромнейший астральный мир в центре 
Вселенной. Головокружительный полёт, стремительный. Миллиарды, триллионы парсеков в 
секунду.

Мягко присаживаюсь на тёплый астральный свет. Он живой и лучистый, он охватывает меня со всех 
сторон, затягивая прозрачную оболочку в себя, становясь с ней одним целым.

А впереди просто ярчайший свет, во сто крат ярче астрального света Мудрой Звезды.

Я умер, не осталось даже тончайшей оболочки. И вот она, СВОБОДА!!!! Здесь я могу стать даже 
Богом.

Фонтанчики астрального света взлетают вверх. Мой путь - через них, в самый очаг ПРЕДВЕЧНОГО 
СВЕТА. Вот он, мой последний путь.

Бог-Огонь, Отец-Огонь, проводи меня, приди ко мне на помощь!

============ ============ ==========

Рассвет, оборвав туго натянутую струну ночи, забрезжил за окнами, солнце, цепко затянутое серым 
утренним туманом, всё же озарило сонный утренний город.

За столом, в оцепеневшей от жуткой медитации позе, перед давно уже сгоревшей свечой, сидел 
сумасшедший актёр и убийца. Он спал, или, может быть, находился в абсолютном трансе, 
оторванный от мира, где осталась лишь его телесная оболочка.

Я видел своё тело со стороны, смотрел на него откуда-то из многовековой темноты и тишины.

Неужели это тот человек, который смог совершить столь нелепое и чудовищное злодеяние? Разве 
это тот лев, который провозглашал вчера приговор всему человечеству? Неприглядная восковая 
фигура, одиноко скорчившаяся над грязным столом.

============ ============ ===========

И вновь полет, совершенный, ничем не ограниченный. Мимо огромных и галактик, мимо 
растревоженных величественных астральных скоплений. Страшная, неведомая никакой мечте 
скорость, много миллиардов световых лет в ничтожно малую долю секунды. Ничьё, пусть даже 
самое смелое воображение не в силах представить себе этот полёт. Страх, опасность 
ошеломляющего, ослепительного удара о какую-нибудь раскалённую звезду теряется где-то 
позади несущегося тела. Миллиарды мыслей отстают и теряются в безграничном Космосе.

Сильный и резкий удар сотрясает оцепеневшее физическое тело. Оно даже не может двинуться, 
руки бессильно падают, как мёртвые. Веки глаз залиты слабостью, их удаётся разлепить лишь 
ценою огромных усилий. Тело поражено смертью.

Но вот энергия лёгким теплом разливается по всему организму, наполняет его собой. Медленно 
согреваются совершенно окоченевшие пальцы, заржавевшие суставы приходят в движение. Ещё 
минута - и я встану, смогу передвигаться.

Утро после Варфоломеевской ночи. Смерть, душераздирающие крики жертв и безнадёжное 
отчаянье тонут в липком и водянистом утреннем тумане, растворяются в полноводной реке 
времени.

Какая суета происходит сейчас там, в старом парке! Да, совершенно очевидно, что орудовал 
безумец, опасный буйнопомешанный, до сих пор разгуливающий на свободе.

НО КТО ОН?? Ответ на этот вопрос навсегда погребён во мраке. Ибо единственным свидетелем 
убийства была полная луна. А это - самый бесстрастный и молчаливый свидетель, видевший целые 
сотни и тысячи злодеяний, так до сих пор оставшихся нераскрытыми.

Хожу по кухне, время от времени выглядываю в окно. В голове не пролетает ни единой мысли. Если 
вдруг появится хоть какая-нибудь мысль, начнёт она клубиться в моём мозгу, начнёт увеличиваться 
в размерах, увлекать за собой и сводить с ума.

Пью кофе и курю сигарету. Её дым сильно горчит, он волнами разливается в моих лёгких и щекочет 
их. В окно летят клубы белесого дыма.

Горька моя сигарета.

Вкус горечи. Любит его человек, очень любит. Горькие сигареты, горький кофе, горький 
натуральный шоколад. И грусть - вот что горько, да так, что сводит скулы. Эта чаша с ядом, которую 
выпил Сократ, горчайшая хина несбывшихся надежд и мечтаний, разбитой мечты и переломанной 
судьбы.

Грусть не радует человека, однако потерять её он не может. Каждую минуту - глоток горячего и 
горчайшего отвара. И невозможно вылить это пойло.

Я сажусь за стол и быстро пишу. Строки набрасываются на белый лист бумаги и оккупируют его. 
Больные мысли сумасшедшего параноика..

Бумага не в силах стерпеть тех абсурдных, нереальных строк, которые я пишу на ней.

Бумажный бунт.

Кипящая жидкая бумажная масса зальёт головы продажных лжецов-журналистов, взбунтовавшиеся 
тюремные протоколы допросов, уставшие от записанных в них жестокостей, обожгут глотки 
свирепых псов-следователей. Миллиарды книжных томов в магазинах полетят на головы 
омерзительных писателей, восхваляющих нашу счастливую жизнь. Мечом Немезиды взлетят над 
головами людей, примазавшихся к Искусству, кипы их грязных рукописей.

Настоящий оглушительный, грохочущий и исходящий отрывистыми звуками бунт элементалов.

Сухость в теле и сухость в душе. Кажется, что я побывал где-то далеко, в совершенно ином мире, да 
и пробыл там довольно долго. И теперь я вновь очутился на грешной планете Земле. И вот я стою 
на мрачном сером асфальте, задыхаюсь и дурею от грязного воздуха, всё тело ломит от ставшего 
непривычным земного тяготения.

И вновь побежали по бумаге слова, слова обыденные и банальные, зачастую непонятные даже мне 
самому. Но ясно одно: среди клейкой, воздушной и безвкусной каши обыденных слов таится 
ядовитое жало приговора. Его смертельная нить пронзает буквы и тянется вслед за бегущим пером.

И приговор этот тем страшнее, что выносится он самому себе.

Какое оружие самое опасное? Что может уничтожить в мгновение ока целые государства и народы?

ПЕРО И БУМАГА!

Вложи в трясущиеся руки буйнопомешанного автомат - он будет убивать, пока не кончатся патроны. 
Дай в руки судьи, политика или чиновника лист бумаги - и жди лавины злодеяний, бурные потоки 
насилия и чёрное зарево войны.

Вот протоколы суда. Каждое их слово заключает в себе пулю в затылок или переломанную судьбу.

А вот и политика, этот зловещий дух лицемерия и насилия.

Политика. Уничтожающий, скандальный листок бульварной газеты, мятый и брызжущий ядовитой 
желчью.

Гекалитры грязи, которыми заливают светлые гражданские головы, внешне симпатичные венки, 
сделанные из смердящих цветков лживости.

Белила, замазывающие чёрные пятна злодейских душ, чёрные пятна геноцида и террора.

Полуободранные, трепещущие на ветру прокламации и манифесты издыхающего, 
полуразложившегося правительства.

И холодный ветер, несущий в раскрытые слезящиеся глаза колючие и грязные пылинки, ветер, 
выдирающий с корнем все деревья светлых начинаний, но щадящий омертвелые замёрзшие пни.

И ни зимы, ни лета, ни спокойствия, ни спасения.

Итак, я пишу свой смертельный приговор. Я как бы перехожу в бумагу, создаю свою копию, которая 
в конце концов уничтожит меня. Ибо бумажный человек гораздо сильнее человека реального.

В голове моей стихают последние удары барабана Праздника Крови. Больная душа орошена 
кровяными капельками.

И Свобода уже и не радует, не тянет куда-то вверх, в белые облака и в бесконечные космические 
дали. Раньше такая желанная и вожделенная, она теперь становится невыносимой и опустошающей. 
Я одинок в своём полёте, оказавшись одновременно в поднебесной дали и в ледяной пустыне.

Мой приговор людям - не больше, чем глупое чудачество. Я боролся с ними, я хотел победить, но 
теперь вдруг понял, что это невозможно. Я УБИВАЛ ЛЮДЕЙ, НО ВСЕГДА БЫЛ БЕССИЛЕН ПРОТИВ 
ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

И оно уже вынесло свой приговор. Если я был виноват перед человечеством, то уже давно наказан 
им. Приговор людей бесстрастен и безапелляционен, а потому и чудовищен - ОДИНОЧЕСТВО.

И ДАЖЕ НЕ ИМЕЕТ СМЫСЛА ЗАПИРАТЬ МЕНЯ В ОДИНОЧНУЮ КАМЕРУ НА ВЕКИ ВЕЧНЫЕ. Я и так 
одинок, словно ветер в чистом поле, словно монах-отшельник в своей келье.

Так хлебнём же до дна чашу с горьким отваром одиночества! Пусть же плещется в душе это зелье, 
пусть зальёт больное израненное сердце.

Итак, полёт мой окончен, я, словно цепями, прикован к нашей скорбной планете. А на грязных 
листах бумаги огненными буквами начертан мой приговор.

Так доверю же его Богу Огня!

Подрагивающими руками зажигаю свечу. Пламя медленно разгорается и вдруг начинает коптить.

Да, Отец-Огонь, ты ждёшь жертвы. Ты нетерпелив, ты просто дрожишь от нетерпения. Приготовься 
же, сейчас мой бумажный двойник придёт к тебе.

Итак, ещё секунда - и мой смертельный приговор сгорит в огне. Но не значит ли это, что я победил 
самого себя? Я казнил себя с помощью пера и бумаги, я помилую себя с помощью Огня.

БОГ-ОГОНЬ, ОТЕЦ-ОГОНЬ, ПРИМИ МОЮ ЖЕРТВУ!!