Седьмой день прошел впустую. Бирви поднялся с запыленного пола склепа, поднял свечу и пошел мимо рядов саркофагов и стеллажей урн к выходу из этого опостылевшего места, словно в шутку выдолбленного в глыбе розового песчаника. И какой идиот станет делать склеп розовым, особенно если в свете факелов розовые стены приобретают отвратительно живой цвет, а серые тени как сокращения гигантского желудка уносят твой рассудок прочь во тьму галлюцинаторного кишечника. Седьмой день никто из духов не хочет выходить на связь. Самое простое испытание начинающего некромага провалено, три года обучения чтению, письму, математике, астрономии, чтению манускриптов и калиграфии сигилов, началам алхимии и психологии человека. Три года издевательств старших учеников и, чего греха таить, сверстников. Три года впустую. Перед взглядом Бирви появилось лицо его матери, однако оно больше не было радостным и благодарным. Когда Бирви уходил обучаться в Гимназиум, последний сын некогда известного рода, вдовствующая мать была счастлива - её сына ждало пусть не великое, но будущее: без нужды, без болезней, без рекрутского призыва. Теперь же, не пройдя посвящения Первого круга, его ждет лишь позор и изгнание из Гимназиума. Шаркающие шаги Бирви заглохли, он со стуком упал на колени. Тяжелые капли падали с его лица в густой слой пыли, разбиваясь на десятки грязных комков, словно ртуть убегающие в тень за пределами розового круга свечи. Четырехчасовой сон, медитация и голод стеной океанской волны рухнули на плечи Бирви. Но вместе с тяжестью и отчаянием в нем росла, колючками цеплясь за всякую мысль, злоба, гнев, чистая ярость. Бирви плакал стиснув зубы, не видя ничего, кроме своего горя. И зря - тьма сгустилась вокруг него, или может, это пламя задрожало, но тут и дам стали слышны постукивания, а пыль закружилась с тихим шелестом в замысловатом узоре вокруг него. Злоба кипела в юноше и чем крепче он сжимал зубы, тем меньше было капель, сбегающих по лицу, и тем сильнее шелест пыли стук костей. В голове Бирви ярко засиял сигил Хро, знак и слово горящего воздуха, само пламя во рту мага. Сам сигил был несложным в исполнении, однако само его написание требовало сильнейшего сосредоточения - вливание силы в чуть измененный знак приводило к взрыву тем более сильному, чем больше было желаемое пламя. Не понимая еще, зачем, Бирви представил себе стило с аквамариновым наконечником и принялся чертить знак Хро: широкая дуга, насколько позволила рука, росчерк угла в 60 градусов ровно и семь точек созвездия Свечи. Бирви чертил последнюю линию с животным страхом, но что-то холодное внутри него продолжало безумную работу. И хоть стила в руке не было, и песчаник не нарушали царапины знака, пыль повторяя движения руки струилась в фигуре, источая злой белый свет. Бирви провел последнюю линию к седьмой звезде Свечи. Рот открылся словно сам собой. Холод заполнил грудь и пробрался в голову. Ногти в неверном свете тусклого огонька были синими - сила уходила прямо из тела заклинателя. Язык провернулся как мельничный жернов и холодное дыхание, должное быть приказывающим, просипело:
- Со рий Хро!- и была тьма.- Вот ч...
Последние слова утонули в реве бордового пламени.
В день двенадцатилетия у него было занятие с ментором Савваро, как и каждый день до завтрака вот уже 2 года. Саварро был оруженосцем и верным другом отца, младшим сыном рода Астони, отданным в услужение роду Каро. После смерти отца Бирви, Саварро, так и не ставший рыцарем, согласился стать вторым отцом и ментором наследнику рода - молодому лорду Бирви Каро. И хотя среди других Домов ходили слухи о неблагочестивых действиях младшего Астони в спальнях вдовы Каро, все жильцы и служащие поместья Карвестен упорно эти слухи опровергали. Однако не от того, что мнили своих хозяев святыми, а скорее из благодарности и непротивления отношениям такой прекрасной пары (хоть покойный лорд Каро был на 9 лет старше своего оруженосца, леди даже на год отставала от своего нынешнего избранника). И Бирви-подскребыш, как называли его между собой служанки за позднее рождение, рос под опекой Саварро без лишней опеки, как это бывает в семьях вдов.
Проснувшись, мальчик первым делом очистил мокрым полотенцем ноги от засохшей грязи - ведь в ночь перед рождением можно было найти славный цветок жар-корня, а кому, спрашивается, не хотелось бы быть здоровым и богатым. Поэтому еще одиннадцатилетнему Бирви пришлось по карнизу пробираться к веткам клена, а с него - бежать на церковное кладбище в Хровстоу, а это, между прочим, час быстрой ходьбы днем. В общем, цветка жар-корня мальчик так и не нашел, однако охранные камни ограды кладбища при его уходе так жутко загудели, что Бирви от страха чуть не грохнулся в обморок. К счастью, ноги оказались умнее головы мальчика, и спустя полчаса он уже лежал под простынями своей спальни, трясущийся от страха перед умертивиями-охранниками. Кто же еще мог так нарушить сигнальные чары, как не огромный дух с еще более огромной глефой! Однако, утром события ночи кажутся всегда такими... ненастоящими, хоть и трудно отделить сон от реальности, что уже не трясуться колени, и не бьется быстро сердце. Мало ли, сон приснился... А сегодня тебе двенадцать, и будет праздник, и возможно, даже подарят меч или собаку. Хотя в 12 меч свой меч еще никому не дарили, но вдруг случиться чудо. Но 17 утро месяца жатвы было не таким как остальные дни года не только потому, что младший лорд Каро отмечал день своего рождения. Едва мальчик спрятал под кроватью грязное полотенце, дверь его комнаты распахнулась и на пороге возник встревоженный ментор. Сказать, что это было дурным предвестием - не сказать ничего для людей, знающих Саварро Астони. За годы, проведенные рядом с этим почти двухметровым сухощавым человеком, Бирви лишь трижды видел эмоции на его лице. Первый раз давно, когда он вернулся с войны с дурной вестью для жены лорда. Второй - когда упился на поминках на следующий день, он горланил похабные солдатские песни и с яростью на лице дубасил немногочисленных утихомиривающих его мужчин. А третий раз эмоции проступили на каменном лице Саварро, когда Бирви во время занятий по вольтажировке свалился под копыта лошади. Синяки исчезли быстро, но муку на лице ментора Бирви поклялся не забывать никогда. В какой-то мере, образ отца, которого Бирви видел разве что на дрянных от дешевизны картинах, перенесся на мудрого и сильного ментора, который к тому же был близок к матери, леди Авеолене. В общем, тревога на лице Саварро действовала ничуть не хуже набата в церквушке Хровстоу.
- Доброе утро, маленький лорд. К вам посетитель, и, боюсь, обязывать ждать этого человека не стоит.