Книфофии от Феофана

Я шла неизвестно куда на поиски неизвестно чего, а следом за мной волочился некто, видимый и невидимый одновременно. — Что это у тебя такая недовольная физиономия, будто ты питаешься дохлыми тритонами? — спросил он. Он вообще меня все время о чем-то спрашивал (и о том, сладко ли мне быть ходячей притчей во языцех, и о том, как я отношусь к последним поправкам к пресловутому закону о подстрекательстве, и даже о том, не забываю ли я содержать в остроте свои милые ушки), только я не отвечала. А если его слова казались мне обидными, я старалась не плакать... Не выдержала я только тогда, когда он, гадко усмехнувшись, дотронулся до моих волос. — Не надо меня хватать руками, в конце концов! Мы с вами не на тренировке по дзюдо! — взвизгнула я. — И вообще Вы, мистер, недобры и злоехидны — и мне находиться с Вами рядом просто противно! И вам за это должно быть стыдно! — Да, милочка, мы на другой тренировке, — улыбнулся «мистер» и стал мне пудрить мозги в том смысле, что его злоехидность — мнимая, что он лишь проверяет, насколько хорошо люди умеют относиться к тем, кого они считают гадкими и злыми; и что я, увы, испытание не выдержала, а потому теперь не буду облагодетельствована, хотя его сердце и готово дарить добро каждому встречному-поперечному, лишь бы он был способен этот подарок принять, но я, насколько он понял, принадлежу к той категории граждан, которые сами не знают, чего хотят, и он таких очень не любит, потому что, сколько времени с ними не возись, результат все равно нулевой, а то даже и отрицательный... Я так устала его слушать, что меня уже начало трясти. — Нет, я очень хорошо знаю, чего хочу в этой чертовой жизни, — заорала я: — чтобы все от меня отстали! А всë зло в мире, между прочим, именно от таких вот благодетелей, как Вы! И вообще я не встречная и не поперечная, к тому же все равно не верю Вам ни на йоту! — Может, нам все-таки стоит, образно говоря, провести еще одну тренировку? Вдруг у тебя какой-нибудь удушающий прием и получится? Мне ж премий за экономию в области реализации желаний не положено, поэтому обидно уходить с полными руками... — Нет, уходите-уходите, пора вам уже, ей-богу! — Ах, просто восторг, какая классная мне сегодня попалась цыпочка! — захохотал «благодетель» и трижды хлопнул в ладоши. — Правильно: с незнакомыми мужчинами надо держать ухо востро! Да и со знакомыми, впрочем, тоже! — Вот я и держу! — Как смешно у тебя поджаты губки, глупышка-кочерыжка! А как забавно ты подергиваешь себя за мочки ушей! И какие они прозрачные, нежно-оранжевые, — с желтоватым, правда, оттенком... Может, тебе лучше не ухо держать востро, а карман шире?! Подумай об этом на досуге! Щелкнув пальцами, он закружился волчком, одновременно подпрыгивая все выше и выше. Наконец ему удалось подтянуть свои босые грязные пятки к затылку — и он с грохотом исчез, оставив мутноватое облако вони. — Фу-у-у! Разве можно доверять учителю, испускающему подобные запахи? — подумала я вслух, — и проснулась... И тут же вспомнила, что уже бог знает сколько недель живу одна, потому что мой предыдущий муж утонул, образно говоря, в лунном Заливе Отчужденности. И тут же принялась плакать... Только через три четверти часа я заметила, что к потолку над моей кроватью кем-то прикреплена огромная фотография моего новоявленного приятеля Феодосия (да и не кем-то, а наверняка им же, примитивом, самим), — и взяла себя в руки (потому что вспомнила, насколько сексапильной выглядит категоричность его примитивного мышления). Я выволокла из кладовки слоноподобный чемодан с четырьмя предыдущими подвенечными платьями, одела в них четыре манекена — и принялась лихорадочно обдумывать, какой фасон должен быть у платья номер пять. «Принялась обдумывать» — это, конечно, сильно сказано: сначала я позавтракала, затем села рисовать рукава, банты и воланы, но к обеду обнаружила на эскизах лишь лодки с парусами и волны с барашками. Затем, пообедав, я до вечера простояла у окна, наблюдая за безуспешной охотой тощей кошки на жирных воробьев, затем поужинала — и вдруг затормозила на горшке с амариллисом, который мне по старой памяти подарил чрезвычайный и полномочный посол одного несуществующего государства: я рассматривала большую луковицу, длинные листья, мощную цветочную стрелку — и ничего не могла с собой поделать, потому что в какой-то момент ощутила такую ненависть ко всем этим воланам и волнам, кошкам и воробьям-мышкам, лепесткам, пестикам и тычинкам, что снова, как утром, захлебнулась слезами... В результате я ничего нового так и не сшила, а одела то, самое первое, платье. — Ну, что, шахсей-вахсей-Федосей, нравлюсь я тебе в таком виде? — спросила я своего нового избранника, когда ближе к ночи он наконец ко мне приперся. Федос потрогал меня за разные места и сказал, что очень. — Май гаун, как говорится, из май ган, — сказала я с умным видом. — Проблема только в том, что в этом платье я один раз уже выходила замуж — за Феофана, своего первого. С другой стороны, может, это вовсе и не проблема? Ведь тебе это даже выгодно, разве нет? Денег и времени, например, можно будет потратить на меня меньше... Мой дружок выгоды не увидел: тут же набычившись, он забурчал, что зря я с ним заговорила про своего первого, потому что такие разговоры расшатывает его нервную систему, тем более сам он своими первыми женами мне настроение не портит... — Зато у тебя хватает других способов вывести меня из себя, — заметила я. — И ты не упускаешь возможности эти способы применить! Он со мной категорически не согласился — и тогда я решила сходить в атаку. — Вот как?! Взять и обвинить женщину?! — крикнула я ему в ухо. — Свою несравненную принцессу?! Обвинил бы кого еще, так нет: ты решил обвинить именно меня — ту самую, которая, как дура, собралась за тебя замуж! Вот по отношению к другим ты крайне осторожен! Когда речь не обо мне, ты говоришь так: «Ой, неудобно, вдруг человек обидится?» А то, что я обижусь — это для тебя невероятно, это — как Луна упадет на Землю, да?! Ты, наверно, исходишь из того, что я, в отличие от других, тебя всегда пойму? Что все другие непонятливые, психованные и ранимые, а я — понятливая, не психованная и не ранимая?! Да?! Говори громче! — Да, — еле слышно буркнул он, ложась в мою постель. — Это не так, но твой ответ принимается, — улыбнулась я. — Можешь расслабиться, потому что твое очередное тестирование завершено и я уже успокоилась... Главное ведь в жизни что? Главное — не пускать пыль в глаза самой себе! Мне вот давно уже понятно, что с тебя никакого спроса нет, настолько ты дик, неотесан и оторван от общения. Да и вообще ты надо мной просто подшучивал, да? Просто действовал несколько неосторожно: ведь когда человек неуклюж, он даже в шутках неуклюж... Но ты не думай, я не комплексую из-за того, что у меня будет такой муж... Да, у тебя наблюдается полное отсутствие социальных связей, ты ни с кем не хочешь иметь дело, сторонишься всех, прячешься, только и делаешь, что с утра до вечера бубнишь какую-то чушь, — но я не комплексую... Я задумалась, что бы ему сказать еще такого умного, раз он со мной не спорит, — и вдруг обнаружила, что не спорит он только потому, что уже спит. Можно было, конечно, его разбудить, но мне стало противно от одной этой мысли, поэтому я лежала с ним рядом и мысленно вздыхала: «Почему, почему мне снова так не везет?» «А с кем, интересно, тебе везло? Давай-ка вспомним!» — неожиданно съехидничал мой внутренний голос — и у меня перед глазами тут же возник образ моего первого мужа, ненаглядного Феофана... Я мысленно потрогала его мягкие рыжеватые кудряшки, прикоснулась губами к его смешному курносому носу... «Нет, не смей! — мысленно прикрикнул на меня мой внутренний голос. — Пребывать в мечтаниях — непозволительная роскошь! Все твои беды, дуреха, — исключительно из-за твоих гадких романтических фантазий!» Я хотела огрызнуться, возмутиться, заступиться за себя, но не успела: в носу снова закололо, в голове сработал маленький выключатель, бурный поток слез затопил мои намазанные ночным кремом щеки — и я спрятала лицо в подушку... Федосей приподнял голову и спросил, что происходит. — Ничего! — Но что-то все-таки происходит. — Да, происходит! — закричала я. — Вот никак не решу, в кого лучше превратиться — в отравленную стрелу или в несчастного мотылька-серпокрылку! Потому что конец у них будет один! Мой крик, похоже, его успокоил: он пробормотал, что стрелы обычно падают в рот к лягушкам, в то время как мотыльки сгорают на лампе, а это не одно и то же, — и отвернулся стене. — Своими словами ты снова нагадил мне в душу! — сказала я. — Ты гадишь мне в душу раз за разом день за днем, потому что лягушки, в рот к которым падают отравленные стрелы, живут в самых топких углах самого вонючего болота, а жизнь там настолько паршивая, что лучше сгореть заживо! Ты меня слышишь? Нет, он меня не слышал: он уже похрапывал у меня под боком... И я снова закрыла глаза... На этот раз я оказалась окруженной шуршащими звуками. Я поднимала голову медленно, боясь увидеть что-нибудь длинное и шевелящееся, — но оказалось, что это двуцветные пики пухлых цветоносов книфофии влетают одна за другой в открытую форточку и шлепаются на пол. Затаив дыхание, я настороженно уставилась на них, пытаясь понять, в чем смысл вычурности столь оранжевых верхушек и столь лимонных оснований. Феофан?! Да, только он был на такое способен! Мое сердце застучало часто-часто — и я стремительно выскользнула из постели. Надежда — во мне возродилась надежда: снова война, снова можно попытаться попасть к нему в плен. Быстрее же, быстрее — пока ему не наскучило воевать, пока у него не пропала охота нарвать спелых ягод. Проворнее же, проворнее — пока сомнения не проснулись, не умылись, не выпили утреннего кофе... Лихорадочно набросав несколько слов на листе бумаги, я сбросила с полки коробку с коллекцией минералов, вытряхнула ее на одеяло, выбрала из груды камней свой талисман — иссиня-черный булыжник с таинственными прожилками, — аккуратно завернула его в записку. Распахнув окно, сорвала со стены ракетку для бадминтона, размахнулась, подбросила свой снаряд — и отчаянно ударила по нему. Бумажная обертка, чиркнув меня по шее, отлетела в угол, камень же устремился по верной траектории и угодил рыжеволосому книфофеметателю чуть выше переносицы, чуть ниже кудряшек. Я ахнула. Рванулась вперед, чтобы тоже вылететь в окно, но Феофан, растерянно вскрикнув, уже прижал обе ладони к кровоточащему лбу и побежал прочь — мне даже показалось, что я вижу, как он оставляет земляничного цвета росу на мокрых листьях... «И что мне теперь делать? — спросила я. — Покончить с собой? Или, может, заказать себе ночную рубашку цвета книфофий: сверху по грудь оранжевую, а снизу по грудь желтую?» Подняв с пола и внимательно осмотрев ракетку, я врезала ею по подоконнику и вышвырнула ее в сад. Схватив вторую ракетку, я отправила ее следом. «Ну почему у меня не получается держать ухо востро? Я ведь совсем не глупышка-кочерыжка, но каждая моя победа — не более, чем еще одна причина для плача...» Едва я так подумала, у меня в носу опять закололо, в голове сработал маленький выключатель — и бурный поток слез затопил мои неумытые щеки... Проснулась я в слезах. Посмотрела на часы, поняла, какая еще рань — и принялась рыдать навзрыд. Потом растолкала Феодосия и заорала ему в ухо, что у меня есть другой и я больше не в силах его обманывать. Федос спросил, кого именно я больше не в силах обманывать — его или того, другого, — но я не стала ему отвечать. Я схватила мобильник, чтобы тотчас же сообщить Феофану, что его время тоже окончательно вышло, что я больше не намерена с ним мучиться, что я уже не девочка, чтобы спросонья играть в бадминтон, — но вдруг вспомнила, что после развода мы с ним виделись исключительно во сне и вообще у меня нет его телефонного номера... И я снова заплакала. Но тут же взяла себя в руки и ударила Федоса изо всех сил подушкой по голове. Он засмеялся — и тогда я врезала ему подушкой по заду. Я била его до тех пор, пока не устала, а он хохотал взахлеб и кричал, что сейчас умрет от смеха... И я конце концов сшила подвенечное платье (взяв по куску из имеющихся и перекрасив два из них в оранжевый цвет, а два — в желтый), и Федосей стал-таки моим пятым мужем. — Теперь твоя жизнь в корне изменится, — сказала я ему в нашу первую официальную ночь. — Все-таки я решила, что твой асоциальный образ жизни недопустим. Еще вчера я была уверена, что допустим, а сегодня мне уже так не кажется... С завтрашнего дня я начну тебя учить общаться с людьми и понимать их глубинную природу. — Мне бы со своей собственной мелководной природой разобраться... — Скажи спасибо, что тебе не надо разбираться, что из себя представляет жизнь с мужем-идиотом, то есть с тобой! — засмеялась я. — Большое спасибо, — буркнул Федос... И я снова пошла неизвестно куда на поиски неизвестно чего, но только теперь за мною следом волочился мой пятый законный муж. Я щелкала пальцами, я кружилась волчком, я подпрыгивала все выше и выше, а он, паразит, не отставал...

Путеводитель по текстам