|
|
||
Сия вещица "лирикой" названа несколько незаслуженно... Но всё-таки. | ||
)
"Шиза чистого разлива" (c)
******
Не знаю, почему именно "СIRCUS". Да я вообще об этом рассказе почти ничего не знаю. Я вообще редко думала, когда его писала - робкая попытка застать врасплох своё загадочное подсознание... Вообще это, наверное, нельзя назвать рассказом - оно не претендует на статус произведения литературного искусства. Это просто...Просто это я. Нет, не принимайте за тупой эгоизм и излишнее самолюбие. Может, каждый найдёт здесь что-то своё. Ведь все наверняка будут видеть совершенно разные вещи - и, скорее всего, совсем не те, что представляла себе я. Ну и пусть.
******
Mein Platz ist nur ein Notsitz
Zuviele Menschen sind heute hier
Das Licht geht aus - der Film beginnt
Errinerungen steigen wieder auf
Langst Vergangeness wird wieder Gegerwart
Ein fremeds Ich glotzt mir ins Gesicht
Ich blicke in die Menge
Das ganze Kino lacht...
( Tilo Wolff, "Reissende Blicke")
CIRCUS
(Подлинная история из моей жизни)
Nichts bleibt bestehen
Nichts halt mich auf
Ich will raus - aus diese Menschen kalten Welt
Und will hinein - in jener Liebe warmen Hand
( Tilo Wolff, "Fassade")
1.
Она видела перед собой его глаза - странные, пустые, словно из стекла, но в то же время живые. То есть немёртвые... Эми моргнула, видение исчезло. Осталась пустота - впереди, сверху, снизу... А колючая проволока даже через толстые подошвы больно колола ступни. Ноги, плотно зашнурованные в ботинки и обтянутые чулками, ныли от усталости, узкий жёсткий корсет не давал как следует вздохнуть. Эми взмахнула маленьким чёрным зонтиком, чтобы не потерять равновесие."А что, если я упаду?..Сорвусь?.."- мелькнуло у неё в голове. И она тотчас пошатнулась, правда, сразу выровнялась, бессознательно ища опору в воздухе свободной рукой. Глаза, перечёркнутые чёрным гримом, предательски блеснули, чёрные же губы дрогнули. Она глянула вниз - Пьеро, где-то далеко, там, под ногами, протягивал к ней руки. С высоты было не разобрать - то ли он действительно улыбается, то ли это грим Вечной Улыбки Несчастного Клоуна. Эми вздохнула так глубоко, насколько позволял туго зашнурованный корсет, и пошла дальше, помахивая зонтиком, чтобы удержать равновесие."Не поймает ведь...Нет, не поймает..." Проволока таяла вдалеке, но конца ей не было видно.
Nur hereinin meine kleine Welt
Und friss dich durch bis zum Schafott
( Tilo Wolff, "Siehst Du Mich Im Licht?" )
2.
Ветер раскачивал деревья и теребил ветхую ткань чёрно-грязно-белого шатра, над отдёрнутым пологом которого чёрно-белые воздушные шары украшали вывеску,на ней огромными витиевато выписанными буквами было начёртано:
CIRCUS
Вдали, за шатром, таща по земле зловеще-серый невод, с нескрываемым пафосом ползла ленивая туча, набухшая дождём. Высокие пирамидальные тополя царапали её отвисшее брюхо, туче это явно не нравилось, но она лишь изредка лениво погромыхивала, выражая этим своё негодование. Подхалим-ветер услужливо пригибал древесные верхушки, но те гордо выпрямлялись и хлестали тучу ещё больнее.
Ветер хлопал полосатым тентом, оторванным от своего родного лотка, а усталый мороженщик тщетно пытался поймать его и вернуть на место. Ветер скрипел старым чугунным фонарём - если бы вы проходили мимо, то непременно решили бы, что он вот-вот упадёт вам на голову. Ветер гнал по ухоженным тропкам и аллеям парка сухие хрусткие листья, упорно не желавшие отрываться от земли. Ветер шуршал газетой, забытой кем-то на лавочке, распластывая её по дорожке...Ветер сегодня был буквально везде. В том-то и дело, что только ветер.
Туча наконец разродилась хлёсткими бурлящими потоками ливня, но никто не побежал по лужам, стремясь укрыться под весьма ненадёжной в этом отношении сенью деревьев, не захлопал зонтами...Парк был пуст. И только у шатра с надписью "Circus" стояла чёрная карета, запряжённая чёрными лошадьми.
Катафалк.
Nur verlorene Stunden
Nur velorene Tage
Verloren wenn wir sterben
Verloren an was?
Doch ich lebe
Ich lebe immer noch
Ich lebe
Ais eine Luge
( Tilo Wolff, " Seele in Not" )
3.
Воздушные шары над вывеской беспокойно шуршали. Изнутри доносилась музыка - плач вперемешку с железным звоном.
Пьеро ещё не знал, по какому поводу пригодился его музыкальный талант. Он просто самозабвенно водил смычком по струнам и наслаждался звуками. Ему даже не пришло в голову спросить, почему попросили играть реквием.
Перед ним Танцовщица, закованная в тяжёлые железные браслеты, исполняла изящные па на чугунном шаре, прикованном к её же ноге. Шар гулко лерекатывался по полу, но она искусно балансировала на нём - с бесполезно-отрешённой грацией отчаяния. Цепи сочуственно позвякивали, но спадать с изящных запястий не спешили. Пьеро продолжал играть, а девушка за органом, подрагивая чёрными крыльями, методично перебирала клавиши. Орган плакал так же бездушно.
Внезапно Пьеро увидел вдалеке, за тяжёлой чёрной занавесью, тёмное пятно. Взглянул ещё раз - и увидел лицо Эми. Она совсем не изменилась, её лицо ничуть не отличалось от прежнего. Нет, не потому что мёртвое лицо казалось живым. Просто при жизни у неё было лицо покойника.
Виолончель жалобно взвизгнула в последний раз, смычок хрустнул в слабой, казалось бы, руке. Пьеро вскочил на ноги, виолончель отскочила в сторону, полированная дека разбилась вдребезги, струны по странной прихоти полопались одна за другой. Бездушный плач органа утонул в невообразимом шуме. Танцовщица ловко соскочила со своего шара, чтобы не оказаться на пути у Пьеро, бросившегося к Эми. Чёрный Ангел с недовольством отвернулась от органа, негодующе взмахнула крыльями, и полетели во все стороны испещрённые нотными значками листки, тяжёлые занавеси тревожно закачались.
...Он не верил в это. Просто не мог поверить. Его заставили играть на её похоронах!..А вот и она - такая мёртвая-мёртвая. Неживая. Он поцеловал её в чёрные губы, нежно провёл ладонью по белой-белой щеке. Запрокинул голову, закатил глаза и издал беззвучный вопль - Ангел и Танцовщица услышали только глухой хрип. Дёрнул шнуровку жёсткого корсета и уронил голову ей на грудь, как всегда белую и холодную. Потом расшнуровал ботинки, осторожно снял и принялся целовать окровавленные ступни. Соль чужих слёз не разъедала мёртвых ран. Ей было уже всё равно. Она просто сделала шаг в сторону. Один лишь шаг. А он не уследил.
Пьеро не заметил, как к ним подплозла Танцовщица, тяжело волоча за собой чугунный шар, на котором она так крассиво танцевала. Закованные в железо руки обнимали гриф разбитой виолончели.
Пьеро молча зашнуровал Эми ботинки, слёзы по-прежнему бежали по его щекам, не смывая грима. Он уже дапно научился так плакать. А вот она плакать не умела. Совсем. Потому что не хотела плакать, а хотела быть сильной, гордой и независимой. Именно поэтому она не стала ждать, когда он сподобится поймать её. Она хотела летать сама.
Зонтик, рваный, с переломанными спицами, валялся рядом. Пьеро поднял его, прижал к сердцу на мгновение и вложил в её окоченевшую руку. И ему показалось - всего лишь показалось - что страшная гримаса Вечной Боли и Отчаяния на миг сменилась улыбкой - лишь для него.
Der Sunde sei vergeben
Blind vor Vut - Blind vor Schmerz
Taub aus Liebe - Stumm vor Angst
Kann ich mich nicht mehr hatten
Verliere den Verstand
( Tilo Wolff, " Seele in Not" )
4.
Чёрные лошади беспокойно поводили ушами, возница напевал себе под нос какую-то весёлую модную песенку, пока кто-то из труппы не шикнул на него. Кажется, это был Энди, метатель ножей. Его напарница сверкнула ледяными глазами, и бедняга-возница надвинул на нос шлпу и молчал потом до самого кладбища.
Проводить Эми вышла вся труппа - кроме Танцовщицы, которая осталась внутри обнимать разбитую виолончель.
-In nomine Patris, filii et Spiritus Sancti...Amen...- заканчивал читать священник, когда Пьеро сорвался с места и убежал куда-то. Труппа проводила его сочувствующими взглядами.
Всё внутри жгло, каждый вздох вырывался с сиплым хрипом, сердце бешено билось. Так быстро он ещё никогда не бегал. Хотя бежал он совершенно напрасно - перед ним вновь предстало лицо Эми и её израненные, истёртые в кровь ноги...Он упал на мокрую траву и зашёлся в кашле. Хрип и кашель перемежались тихими ругательствами. Когда кашель отступил, Пьеро ещё пролежал некоторое время, глядя в небо. Серые тучи расползлись, солнце светило ярко и радостно. Но оно было здесь так же неуместно, как, скажем, ярко-рыжая бабочка в горошек при строгом чёрном фраке...Пьеро вскочил и, злобно оскалясь, потрясал кулаком, нелепо угрожая небу. Маленький ангел бессильно уронил лицо в ладони, пытаясь закрыться волосами. Ангел был ещё слаб и беспомощен. И не улетел даже,а растворился в воздухе.
Солнце продолжало издевательски улыбаться, и Пьеро ничего не мог с этим поделать. Опустил кулак, снова упал на землю. Ангел взглянул на него с надеждой откуда-то с изнанки, легко взмахнул крылом и снова исчез.
Das ist der Lohn - eiserne Einsamkeit
Das ist der Alptaum meines Daseins
( Tilo Wolff, "Der letzte Hilfeschrei")
5.
Шипение ножа, рассекающего воздух, разрезало только что сотканное полотно грёз - такое тёплое, живое, родное...Хотелось завернуться в свежесотканый гобелен, словно в старенький клетчатый плед, усесться в кресло перед камином. С чашкой горячего крепкого кофе...И беззаботно слушать весёлый бред догорающих поленьев...
Стук и треск фанеры окончательно порвал тонкую ткань - нож попал в яблочко.
- Говорят, только хорошие умирают молодыми.
Пьеро с трудом понял, что это голос Энди. Ему показалось, что тот метнул нож, который только что держал в руке - так ему стало больно. Энди метнул последний нож, промахнулся и повернулся к Анне. Та прильнула к нему и тихо шепнула на ухо:
- С ним нельзя так, Энди... Посмотри на него!
Но Энди не видел ничего, кроме белого костюма с чёрными помпонами, белого колпака и печального грима.
Энди отстранил Анне и взял покорно принесённые ножи. Глаза Анне уже перестали быть ледяными и смотрели с сочуствием и пониманием. Но Пьеро не смотрел в её сторону. Он внимательно наблюдал за ножом, посылаемым твёрдой рукой Энди, и вздрагивал каждый раз, когда нож впивался в исгерзанный фанерный лист. О, как он понимал эту деревяшку! И как он ей завидовал... Ведь у неё-то души скорее всего не было. Они и не требовали, чтобы она была. Но уж если она есть, куда её денешь?..
...И снова - шипение и звонкий стук. Треск. Следующий нож...
Потом перед фанерным листом встала, раскинув руки, Анне. Снова зашипел рассекаемый ножом воздух, снова раздался стук и треск. В прекрасных огромных глазах Анне не было и тени сомнения и неверия в напарника. Только твёрдая уверенность. Такая же твёрдая, как его рука. А в глазах Энди...В глазах Энди по-прежнему стоял лист фанеры. Правда, с очертаниями аппетитной фигурки, которую он, кажется, уже где-то видел. Уж не в своей ли постели?..Но нет, нельзя отвлекаться на подобные мелочи.
Шипение.Стук. Треск...
Suchte ich die Herrlichkeit der Zweisamkeit
Und fand nur die lacherliche Einsamkeit
( Tilo Wolff, "Einsamkeit" )
6.
Анне сидела, обхватив руками колени, придерживая рваное платье. Дорогое чёрное кружево висело уродливыми лохмотьями, обнажая белую кожу.
Вокруг, насколько хватало взгляда, простиралось поле клинков - злых и острых. Забывшись, Анне отвела назад руку и тут же отдёрнула. По руке тонкой ниточкой стекала кровь, алые капельки жадно поблёскивали на одном из ножей. Анне вытерла кровь подолом платья - на чёрном она не была заметна.
Она долго смотрела на порез, из которого продолжала сочиться кровь, потом внезапно как-то зло и нервно дёрнулась - узкое платье не выдержало подобного надругательства, затрещало по швам и порвалось ещё больше, - и упала спиной прямо на ножи, ожидая нестерпимой боли и, конечно, крови. Но ничего не последовало. Ножи просто исчезли. Или их там не было?.. Или она упала не туда?..
- Анне...
Она вздрогнула от неожиданности, резко выпрямилась. Платье окончательно превратилось в жалкие лохмотья. Анне раздражённо дёрнула за оторвавшийся лоскут, он жалобно хрястнул и оторвался совсем.
Только тут Анне подняла голову и поняла, кто её звал. Перед ней, склонив голову, стоял Пьеро. За ним среди ножей осталась тропинка - они расступались перед ним, как бы он ни хотел на них наступить. Как и колючая проволока, по которой шагала Эми - он при всём желании не мог бы поранить об неё ноги.
- Анне...- повторил Пьеро.
Она хотела было взглянуть на него зло и раздражённо, но это желание исчезло, как только она открыла глаза и увидела его перед собой.
- Анне...- он будто забыл все остальные слова, которые когда-либо знал. Он просто стоял перед ней и повторял её имя просто потому, что не знал, что он хотел бы ей сказать. Так нелепо и по-грустному смешно...Она внимательно смотрела на него и ждала,что же он скажет. А он вздохнул, махнул рукой, повернулся и пошёл обратно. Ножи вновь сходились за ним.
- Постой! - вдруг вскочила Анне и, немного помолчав, добавила:
- Пьеро...- будто бы пробуя это имя, какое-то нелепое и глупое...
Он остановился и долго стоял, не оборачиваясь - уверяя себя, что это всё-таки его позвали, назвали его имя...
Обернулся.
- Ты звала меня?
Анне кивнула. Её руки нервно теребили и рвали кружевной лоскут. Он пошёл к ней,ножи расступались...
- Спасибо, - сказала Анне, глядя на тропинку за его спиной, свободную от клинков.
Кружево треснуло и порвалось в её тонких пальцах. Пьеро недоумённно взглянул на обрывки, она, как-то виновато пожав плечами, выбросила их вон и жестом попросила его сесть рядом.
Рваное платье показывало все синяки, они кричали с беломраморной кожи, надрывались болью. Кричали они, потому что их обладательница решила молчать.
Анне просто спрятала лицо у него на груди и молчала, даже не плакала. Пьеро обнял её холодные дрожащие плечи. Как всё банально! Но тем не менее - клинки постепенно исчезали, и пустое пространство наполнил некий смысл...
У неё был Энди - живой, из плоти и крови - синяки красноречиво напоминали об этом, - у него была Эми - бестелесный дух, - о которой напоминало всё. Но...Какое странное слово "но" - всего лишь две маленькие буковки, а сколь многое они могут сказать!..Вы всё услышали?..Увидели?..
Одиночество с досадным шипением уползло, грозясь, однако, заглянуть попозже. На мгновение с надеждой обернулось, удостоверилось в своей никчёмности и неуместности, поползло искать жертву попроще. Ангел не знал, то ли радоваться сложившимся обстоятельствам, то ли...С одной стороны...А вот с другой...Хотя... Потом перестал размышлять, потому что ангелам размышлять не положено, а положено радоваться добрым делам. А что, кто-то сказал, что оно не доброе? Извините, но я этого не слышал...Ангел взмахнул крыльями и полетел восвояси - радоваться.
...Когда Пьеро уходил, ножи вновь словно вырастали на его следах. Но Анне этого не видела - к своему счастью - потому что крепко спала. На губах играла блаженная ребяческая улыбка. Хотя Пьеро даже не обернулся, чтобы посмотреть на неё - она бы очень больно напомнила ему Эми...Боль постепенно притуплялась, её клыки потихоньку стачивались. Но это не значило, что она переставала кусаться.
Анне проснулась. Вокруг было темно и пусто. Она оглянулась - и правда никого. Только темнота. Снова закрыла глаза и принялась вспмоминать.
...Пьеро ведь играп только музыку. Отточенно, ввиртуозно. Красиво. Анне просто тонула в этой музыке. И пыталась петь. О да, у Анне был чарующий голос, волшебный, необыкновенный. Но, к несчастью, она часто фальшивила. Ведь она слушала музыку только сердцем. А оно, конечно, не умело лгать, но и о правде деликатно умалчивало. Поэтому дуэт не получился. Видимо, ей лучше удаётся слушать музыку стали. Лучше молчать и полагаться на твёрдую руку Энди. И не вспоминать, что когда-нибудь она всё же дрогнет.
Ich traumte einst vom Leben
Und traumte einst von Liebe
Doch aus dem Leben wurde Flucht
Und aus Liebe wuchs die Angst
( Tilo Wolff, "Loblied Auf Die Zweisamkeit")
7.
- Ну смотри, как красиво!
Снег заискрился в воздухе, слепя глаза. Сквозь бклую пелену виднелась только фигурка Эми - маленькая, тоненькая, хрупкая....
Снег падал на лицо, на тоненькие плечи...Но уже не таял. А она всё повторяла:
_ Красиво, правда?..Снег...Он такой белый!
Её тоненький силуэт кричал совсем о другом: "Ну посмотри на меня! Взгляни! Видишь, я здесь!.." Но когда Пьеро всмотрелся как следует, белая пелена поглотила её. Эми засыпало снегом, и она растворилась в окружающем белои безмолвии.
Пьеро сжал в руке пригоршню снега, тот жалобно скрипнул и рассыпался. Пьеро старался задержать дыхание, чтоб не таяли пролетающииие близ лица снежинки. Не помогало. Он выругался, резко встал, стряхнул с себя снег...
Белое безмолвие растаяло. Где-то вдалеке, за лесом чёрных бархатных занавесей, вспыхнул короткий отблеск пламени. Это упражнялся факир. Пьеро дёрнул толстый шнур - упала занавесь и закрыла собой яркие отблески. Пьеро очутился в полной темноте.
Тут же послышалось странное гнусное хихиканье. Пьеро вздрогнул и обернулся. Он не видел в темноте, но прекрасно знал, кто это. Злобный карлик Виго, с наполовину обритой - неизвестно почему - головой, в чёрном костюме арлекина - точной копии белого Пьеро. Волосы, свисающие на правую плолвину лица неизменно сальными сосулькамми. Злобный грим и всегда добренькая масочка в руках. Именно таким Пьеро запомнил Виго, когда в последний раз видел его при свете. Как же давно это было... С некоторых пор Виго взял манеру появляться только в темноте. Но всегда и всюду. Вспыхнул маленький огонёк - это Виго, щёлкнув зажигалкой, закурил сигарету. Пьеро кашлянул в кулак - он не переносил табачного дыма. Но никуда не ушёл, а остался слушать Виго.
...- А Танцовщица? - вдруг спросил Виго. - Как же она?.. Кто же она?..
Её звонкий смех мириадой хрустальных колокольчиков полетел вверх, под купол шатра. Они летели, звеня, чудом не падая вниз... И вдруг резко разбились, все разом, ударившись о мягкую бархатно - чёрную изнанку. Осколки полетели вниз, царапая её нежную кожу. Она испуганно спряталась с головой под одеяло, окунувшись в тёплую темноту. Но рядом никого не было.
Она выглянула наружу - осколки таяли льдинками, грязными лужицами растекаясь по полу. Вешалка ещё качалась на гвозде, но белой рубашки клоуна на ней уже не было.
Потом она увидела блестяющую круглую чёрную бусину. Ворон моргнул, склонил голову набок... Хрипло крикнул - зло и угрожающе, так, что мурашки побежали по похолодевшей коже. Её волосы взметнуло ветром - ворон распахнул крылья и взлетел.
Только потом она увидела человека, потому что ворон сел на руку именно ему. Его чёрные волосы только-только вновь легли на плечи, потревоженные вороновыми крыльями. Ворон на руке застыл неподвижно и каменно. На мгновение ей стало непонятно - как незнакомцу удаётся удержать на вытянутой руке такое - пусть и не лишённое изящества, но всё-таки наверняка тяжёлое! - обсидиановое изваяние.
Незнакомец откинул плащ, серебристо кольнул по глазам эфес шпаги.
" Почему он не утрёт свои кровавыве слёзы?" - подумалось ей. Кровоточащие губы незнакомца раскрылись, и он крикнул - точно так же, как ворон мгновение назад. Чёрные глаза блеснули, отражаясь где-то среди бархатного мрака.
Она испуганно вскрикнула и вновь попыталась найти защиту в тёплой темноте под одеялом, не без глупой надежды, правда, взглянув сначала на пустую вешалку. Бесполезно...
Яркий росчерк вспорол одеяло. Она вздрогнула и в панике попыталась закрыться подушкой. Перья закружились вокруг, словно замерзающий моросящий дождь и застыли с её истерическим криком.
Его шпага уже покоилась в ножнах, но она ощутила вкус крови на губах. Крови, стекающей по губам и подбородку. Она захлебнулась истерическим смехом. Ворон беспокойно хлопал крыльями, а незнакомец молчал, отступив в тень - непобедимо и молниеносно. А потом исчез.
И перья в воздухе осели уже не белые, а чёрные.
- Ну вот, собственно, и всё, - докурив сигарету, подытожил Виго. Искры рассыпались под ногами, потухли, и они с Пьеро вновь погрузились во мрак. - Теперь тебя можно винить уже в двух смертях...
- Что? - вскинулся Пьеро. - Разве Танцовщица мертва?
- Жива! - театрально взмахнув рукой, провозгласил Виго и тут же закрыл лицо маской. - Жива, жива, жива! - издевательски вопила Маска.
- При чём же тут смерть?.. - растерянно спросил Пьеро.
- Flamma fumo est proxima! - значительно произнесла Маска и снова оскалилась. Потом прогнусавила:
- У неё был ножик...Был ножик...Был...
Голос удалялся куда-то во мрак.
- Жива... - пробормотал Пьеро, вытирая пот со лба длинным белым рукавом. И вздрогнул от громкого вопля, доносившегося оттуда, куда удалился голос. Потом - тихие истерические повизгивания Маски:
- Жива? Жива? Жива!
Потом ещё один такой же громкий вопль, крик, срывающийся на визг:
- Умерла! - и снова истерические хихиканья.
Бархатный занавес поднялся, и Пьеро снова увидел огонь и факира. Виго нигде не было видно. Того, кто мог так ужасающе вопить, тоже.
"Он сказал - жива," - камень упал с души и больно ударил по голове. "У неё действительно был нож..." Пьеро закатал рукав и нащупал багровый рубец - он, кажется, ещё не успел остыть..."Потом нож упал...Хотя никто этого не слышал. Потому что он не упал, а его подхватил Виго. Ведь было темно...Он ли?.."
Камень больно ударил ещё раз и вернулся туда, откуда упал. Вспышка яркого пламени снова ослепила глаза. Показалось, что запылал и чёрный бархат занавеса. Послышался даже треск пламени.
Под ноги Пьеро упало тело обезглавленной куклы в чёрном. Голова шлёпнулась рядом - с тлеющими волосами, лицо в копоти, глаза...Глаз не было. Отвратительно пахло палёным мясом и кровью.
Пьеро наклонился, взял голову за волосы, хотел заглянуть в пустые глазницы. Обжёгся, выронил, оттпиннул подальше ногой. Голова, обиженно фыркая, укатилась куда-то и злобно оскалилась.
Он поднял обезглавленное тело. Чёрное платье приятно шуршало под пальцами. Пьеро улыбнулся, взял куклу подмышку и ушёл.
Пламя вспыхнуло в последний раз, и на арене осталась только злобная голова. Но она не могла ничего больше, кроме как биться об пол и пялиться в темноту пустыми глазницами.
Geworfen in das Meer der Sinnlosigkeit
(Tilo Wolff, "Vermachtis Der Sonne")
8.
Много-много капелек алой крови в хрустальном плену...Тонкие пальцы обняли ножку бокала, винр плеснуло и оставило на стекле кровавые потёки, медленно стекая.
Она не слушала комплиментов - его пламенная речб была полна ими, как этот бокал - вином. Но бокал был уже осушён, и она с подчёркнуто-безразличной грацией потянулась и отвернулась прочь. Чего ещё ждать от кошки?
Свет играл на её бархатной шкуре, отражался в её бездонных глазах. Избитый образ...Избитое кнутом дрессировщика тело. Пантеру не приручишь ничем - ни кнутом, ни любовью и страстью. Даже недавний шрам от ошейника она будет скрывать ото всех, даже от самой себя.
Фрид яростно заорал и в бешенстве бросил свой бокал на пол. Пантера злобно оскалилась, щеря клыки, и оттекла немного назад - сжатая пружина, готовая в любой момент распрямиться. Красно-винное пятно уродливо расплывалось на дорогом ковре. Фрид потянулся было за хлыстом, потом резко отдёрнул руку, ругнулся сквозь зубы, хлебнул прямо из бутылки. Пантера успокоилась и свернулась клубком - совсем как котёнок, - уставившись на Фрида жёлтыми глазищами хищника, но отнюдь не котёнка.
- Прости, - пробормотал он.
Сгусток бархатноо мрака - обладательница прекрасно-жёлтых глаз - тотчас оказалась рядом с Фридом. Изящные руки с алыми ногтями опустились на его плечи, бархатный мрак растворился в неверном свете, словно расползся по тёмным углам. Остались только чёрные локоны. Белая кожа. Алые ногти и губы. И глаза. Надо ли уточнять, что они остались жёлтыми?
- Говорят, к Танцовщице приходил Ворон.
Она изумлённо приподняла тонкую бровь:
- Кто говорит?
- Виго.
- Он...его видел? Ворона?..
- Нет, конечно. Просто понял это. Нельзя было не понять.
- Она жива?
- Виго благоразумно умолчал об этом.
Она вздрогнула и беззастенчиво, по-детски прижалась к нему, ища опоры и защиты...Нет. Ему всего лишь захотелось этого.
Бнло-алые руки всё ещё покоились на его плечах. Она ещё никогда не подпускала так близко.
Рука Фрида вновь потянулась за хлыстом. Ответом ему было сдавленное рычание. Алые ногти...когти погрузились в его кожу. Ей нечего было терять. Её всё равно ждёт клетка...
Тёплое покрывало бархатного мрака распласталось по его телу. Он отчаянно закрывал глаза, чтобы не видеть жёлтого блеска. Но веки предательски пропускали её проницательный взгляд. Ему не оставалось ничего, кроме как ждать, когда она успокоится и свернётся клубком...Станет котёнком.
Мир в глазах Фрида приобретал безумный жёлтый оттенок - ярче и ярче с каждым днём.
Ich bitte dich
Ignoriere mich nicht
Lass mich nicht alleine stehen
Nicht so nach bei dir
Bitte sieh mich an
Bitte sprech zu mir
Ich bitte dich
( Tilo Wolff, "Deine Nahe")
9.
...Шкатулка, сплетённая из человеческих рёбер, связанных тугими чёрными шнурками, стянутая кожаными ремнями с серебряными пряжками. И где-то там, внутри - трудно поверить! - бьётся живое человеческое сердце. Красное и горячее. Он же просто хотел вынуть его из этой шкатулки, освободить из клетки! А ему сказали: "Нельзя!" и больно, грубо шлёпнули по рукам, расстёгивающим первую пряжку. Шнурки зашипели змеями и связались мёртвым узлом, рёбра ощетинились клыками. Он же хотел как лучше!..Он же..
...А потом сердце стало мёртвым и превратилось в чёрное, липкое и холодное. Деликатес для могильного червя.
Пьеро налёг на черенок лопаты - ещё один ком земли полетел в сторону. Вечером шёл проливной дождь, земля была сырой и копать было относительно легко.
Базальтовый ангел с соседней могилы взирал на это с негодованием, однако навек застывшая каменная маска Тоски и Скорби благоговейно смотрела в небеса.
...Прошло уже четыре месяца с тех пор, как она лежала там...Лопата врезается в землю. Её красотой беззастенчиво упиваются черви...Руки с непривычки истёрлись в кровь. Но она там, она совсем близко, она почти здесь!..Комья земли оскверняющим дождём посыпают соседние надгробия. Маленький ангел вытирает слёзы и закрывает лицо ладошками, не в силах отвернуться или исчезнуть - решил увидеть всё до конца...
Лопата глухо ударила в крышку гроба. Пьеро тут же отбросил лопату, упал на колени и принялся копать голыми руками.
Гроб не был заколочен, однако Пьеро не без труда удалось снять тяжёлую крышку...
Резкий запах гниющей плоти.
Белый червь, спешащий заползти обратно в глазницу, напуганный непрошеным гостем.
Полуистлевшее чёрное платье...
И...
...Вон оно, сердце. Чёрное, липкое и холодное. Верно, оно понравилось червям...Они-то знают, что жрать в первую очередь, а что оставить на потом.
...Когда-то это был пьянящий аромат её волос...
...А это - глаза, живые и блестящие...
...А платье тихо шуршало, спадая на пол...
Но...
...Сердце он сегодня видел впервые. И убедился, что оно у неё было.
Видит Бог, да и Дьявол, несомненно, тоже видит, он хотел уберечь это сердце. Уберечь, но сделать свободным. Защитить, но вынуть из клетки... А она предпочла отдать его на хранение могильным червям.
Пьеро хотел протянуть руку и дотронуться до него, но под самыми его пальцами вылез деловитый белый червь. Хотя тот сразу же шмыгнул обратно, Пьеро отдёрнул руку и поспешил уронить на место тяжёлую крышку гроба.
С головы до ног перепачканный землёй, он сидел на земле, свесив ноги в разрытую могилу, где лежало мёртвое тело.
Тело Эми.
Раздался громкий крик ворона. Пьеро вздрогнул и поднял голову. Ворон блеснул глазом с соседнего памятника. Из темноты выделилась чёрная тень и вышла в свет ущербной луны. Пьеро снова вздрогнул. Ещё оставалась последняя надежда, но она с тихим криком отлетела прочь, когда лунный свет скользнул по блндному лицу. Кровь на щеках и губах. Чёрные глаза...Ворон крикнул снова.
Ему уже не надо было доставать шпагу из ножен. Пьеро снова упал на колени. Потом распластался в грязи, пряча лицо. Только не это! Только не он! Почему сейчас, почему здесь?
Тень скользнула ближе, роняя на землю капельки крови. Рука всё-таки скользнула к эфесу.
Внезапно с другого конца кладбища донёсся голос Анне - голос, зовущий Пьеро.
Снова полил дождь. Капли глухо стучали в крышку гроба. Тень не спешила уходить, Пьеро боялся поднять лицо.
Голос Анне позвал снова. Она шла сюда. Пьеро бысттро вскочил на ноги и побежал навстречу. Тень метнулась было за ним, но быстро передумала. Чёрная фигура взяла лопату и принялась закапывать могилу, пока не залило дождём.
Анне поняла всё без каких-либо объяснений - стоило только один раз взглянуть на перепачканного землёй Пьеро, как всё становилось предельно ясно и понятно.
- Прости, - он виновато склонил перед ней голову, будто только что раскапывал именно её могилу.
Анне помолчала и, отвернувшись, пошла прочь.
- Энди будет волноваться, - бросила она через плечо, ускоряя шаг.
Пьеро просто шёл за ней. Но ножи теперь не расступались перед ним, а наоборот, смыкались чаще и чаще. Ступать по ним было больно.
Но боль была уже другой.
...Наутро кладбищенский сторож с ужасом обнаружил на одной из могил обезглавленную куклу, укрытую чёрными птичьими перьями. Кукла почему-то была тёплая, словно живая...
Пьеро уже не помнил, как ему удалось дойти обратно до цирка. Пришёл он только утром, хотя внутри всегда царил мрак... Пошатываясь, пошёл к себе, при этом сильно сомневаясь, что дойти всё-таки удастся. Фрид и его пантера, случайно заметившие Пьеро, смотрели на него с сожалением...со странной примесью не страха даже, а леденящего ужаса. Уже все в цирке знали, что эту ночь он провёл на кладбище. А уж что он там делал - у всех были свои предплолжения на этот счёт.
...Неожиданно ногу пронзила острая боль - словно вонзился сразу десяток иголок. Это была горелая кукольная голова, до этого высиживавшая планы мести в кромешной темноте покинутой арены. Пьеро заорал и дёрнул ногой, однако у головы была мёртвая хватка. Схватил за волосы, всё-таки оторвал и посмотрел на изуродованное лицо. Голова счастливо облизывала маленькие острые зубки алым язычком. Пьеро подавил желание снова отбросить её от себя.
- Её надо сжечь, - вслух подумал он. Нашёл факел, поднёс к голове. Та истерически задёргалась, строя невообразимые гримасы. Пьеро уронил её, горящую, на землю, присел рядом на корточки - посмотреть, чтобы не упрыгала куда. Голова, догорая, хрипела и фыркала. Пахло палёным волосом и ещё какой-то дрянью. Пьеро проследил, чтоб сгорело дотла, встал, усмехнулся и ушёл.
Zerfallen in tausend Stucke
Krieche ich tausend Richtungen
Und halte deine Hand nicht fest genug
( Tilo Wolff, "Einsamkeit")
10.
Тонкая сталь быстро мелькала в проворных тонких пальцах. Анне, правда, давно не бралась за иголку с ниткой и поэтому успела уже исколоть отвыкшие от рукоделия нежные руки.
Вместо драного платья на полумёртвой кукле красовался наряд из чёрных перьев, которые Анне вместе с куклой нашла на могиле Эми. А вот головы нигде не было. Анне из жалости пришила к туловищу - неживому, но почему-то всё ещё тёплому! - тряпичную, вместо волос пристроив какие-то обрывки ниток, вышила маленький носик и алые губки. Долго искала маленькие чёрные пуговицы, чтобы пришить вместо глаз.
...Анне посмотрела на кулу, пригладила растрёпанные нитки. Глазки-пуговицы блеснули синим. Анне почему-то стало страшно, но она мужественно чмокнула куклу в вышитые ею же губы, осторожно положила на собственную - то есть их с Энди - постель и поспешила уйти прочь.
Вслед ей пристально смотрели четыре вороньих глаза.
Фрид раскуривал трубку. Витающий среди чёрных портьер сладковатый дым пьянил и обволакивал - ненавязчиво, но тем не менее настойчиво.
Фрид выпустил колечко дыма, и оно тут же нимбом окружило голову внезапно появившейся перед ним Анне. Та почему-то смотрела на него округливвшимися от страха глазами. Потом присела рядом с ним. Дымовой нимб уже растаял.
- Что случилось?
Анне молчала. Ну не рассказывать же, что она испугалась куклы - подумать только - да к тому же отчасти сделанной своими руками.
Пантера ревниво ворчала откуда-то неподалёку, из полумрака, и жёлтые кругляши её кошачьих глаз немигающе пялились на Анне. Та продолжала молчать, Фрид не стал повторять своего вопроса. Трубка погасла, он тихо выругался и полез за спичками. Маленький огонёк всего лишь на мгновение ярко осветил его лицо. Когда огонёк погас, он тихо сказал в темноту:
- Пьеро у себя...
Анне сорвалась с места и почти мгновенно исчезла в темноте.
Пантера усмехнулась в усы и наконец моргнула.
Казалось, сладковатый дым заполнил почти всё тело...Да что там тело - всё сознание. Тёплый, родной дымок любимого табака.
Фрид грустно улыбнулся и выдохнул очередное кольцо дыма.
...Когда за ней примчался разъярённый Энди, Фрид лишь безразлично пожал плечами, выбивая трубку, а пантера угрожающе заворчала.
Der Freund ist viel zu nahe
Er ist ein Mensch und Feind
Das Schild der Freundshaft deckt ihn
jahrelang
Dahinter sammelt er die Waffen
( Tilo Wolff, "Versuchung")
11.
- Я боюсь!
Пьеро ощутил порыв, движение воздуха, когда рука Анне отдёрнула портьеру.
- Я боюсь... - повторила она уже тише,незаметно как-то, с тоской и отчаянием.
Пьеро наконец обернулся. Протянул руку - так, будто это было по меньшей мере сакраментальное таинство церковного обряда. Анне нежиданно резко, словно со злостью, ударила по ней, потом бессильно, с бесслёзным плачем опустилась на пол.
- Всё кончилось? - почему-то спросил Пьеро.
- Ещё нет...Ничего не кончилось! Но я больше не хочу...Не могу больше! - так же странно ответила она. Они будто говорили о совершенно разных вещах.
Он поднял её с пола и долго держал её руку в своей.
- Знаешь, я...
- Догадываюсь, - грустно усмехнулся Пьеро.
Просто он не мог усмехнуться по-другому.
"...Какая же она странная, эта жизнь! Как всё пошло... Как всё истёрто - словами, мыслями, руками и взглядами...Как всё одинаково! И хочется жить по-другому, хочется жить другим! Но не получается..."
Тепло. Столь желанное тепло - вызывает тоску и отвращение. Анне ещё ближе прижалась к нему - и нстинктивно, неосознанно. Потому что хотелось оттолкнуть его прочь, выругаться самыми чёрными словами и гордо уйти...Нет. Не выйдет.
Пьеро ощущал тепло её тела. "Почему за тепло всегда приходится платить болью?" Своей ли, чужой - неважно. Но платить всё равно приходится.
В ушах звенела и грохотала музыка - будто всех чертенят-бесенят Преисподней усадили за рояли, или вручили им скрипки, флейты, барабаны, блестящие медные тарелки... Кто сказал, что они сразу стали бить и выламывать клавиши, рвать струны, гнуть беззащитную медь?..
- Тебе больно? - так же, как и Пьеро, невпопад спросила Анне.
Тот промолчал. Глупо резать себе вены и при этом вопрошать: "Мне больно?"
- Всем бывает боьно... - сказал он после долгого молчания. - Но некоторые после этого умирают.
Nie sah ich sovilie Turen
Nie soviele Wege hinaus
Nie hielt man mich fest
Doch jetzt lieg ich in Ketten
Dreh dich um und zir dein Gesischt
Ich spure meine Krafte langsam schwinden
Im Stumm der Zeit mein Augenlicht verblassen
Zum letzten Mal halte ich meine Hande aus
Du drehst dicch um und zeigst mir dein Gesischt
Doch ich bin alt und sehe dich nicht
(Tilo Wolff, "Satura")
12.
Нож.
Он летел прямо - как всегда.
Как всегда - точно и безукоризненно.
Только на этот раз вместо фанерного листа с намалёванной на нём мишенью был Пьеро. Грустный клоун. Мальчик, приносящий ножи.
Но. Произошло то, чего боялась - и потому не ожидала - Анне. Рука Энди дрогнула.
Нож легко прошил чёрное кружево и белую плоть. Кровь залила рубашку клоуна...
Всё это за считанные мгновения прнеслось в мозгу Энди. Нет. Так не будет. Он уже занёс руку с ножом, когда на него уставились четыре вороньих глаза.
Ворон стоял неподвижно, чёрная птица застыла на его вытянутой руке.
Нож лишь жалобно звякнул.
Существо в чёрном лениво жевало листки чемерицы. Энди попятился назад. Один из листков плавно поплыл по воздуху у почему-то приземлился у него на языке. "Чёрт возьми!..Я умру?.." - подумал Энди, когда уже надкусил зелёный листок. Потом ещё один...Ещё...
Чёрные бусины, похожие на ягоды вороньего глаза - за что же ему так называться! - пристально смотрели на него.
Сердце остановилось.
Veratrum Album.
Чёрный вынул из-под плаща куклу - она радостно сверкнула пуговками, увидев мертвеца - и подошёл к двоим. Не обременяя себя излишней - да и вообще какой бы то ни было - деликатностью.
Увидев куклу, Анне закричала громко и хрипло, потом крик перешёл в визг и сорвался - моментально и неожиданно. Пьеро отшатнулся, посмотрел в чёрные бусины глаз - и, собрав одежду, быстро исчез за портьерой.
Кукла упала на тёплую постель и уставилась своими пуговками прямо в глаза Анне. Та сидела, не двигаясь, и смотрела на незнакомца в чёрном. Тот повёл себя странно: кивнул сначала кукле, потом - на Анне. Кукла отрицательно помотала головой, чёрный пожал плечами и, взяв её на руки, растворился в портьерах.
Анне осталась сидеть неподвижно.
Кукла.
Её спасла кукла.
За то, что она пришила ей глазки.
Обман.
Он обманул.
И не её одну.
Анне нашла под кроватью бутылку абсента, откупорила, выпила. Противно запершило в горле - давно не пила. Если не сказать - не пила вообще. Пришлось выпить ещё, горло горело, и Анне продолжала бессмысленно заливать его горькими изумрудами.
"Небо раскрылось перед ней, и она ступила в него...Наверное, так и было. Эми!.."
Анне оглянулась и явственно увидела обрывки чёрных кружев на колючей проволоке. Кровь закапала со ступней. Пальцы разжались, и бутылка с тихим свистом полетела вниз.
Звон - и всё вокруг стало изумрудным. Даже небо, которого никогда не было.
Внизу - только разбитая бутылка и мёртвый Энди. Внизу нечего делать. Значит, надо шагнуть в небо. Там нет ножей, страшных кукол и чёрных незнакомцев.
...............................................................................
HALT MICH!