(по поводу лекции о Мандельштаме 
на центральном автобусном вокзале 
г. Тель-Авива)

Все, кто не видел знаменитой Федры,
идите и смотрите, как старуха
средь грязной сцены коммунальной кухни
в соседский чайник подсыпает соль,
большим бельмом кося под примадонну
и героиню довоенной драмы -
пока венецианскую бауту
на пыльных антресолях травит моль...
А Ипполит расстрелян на рассвете
колючего, как проволока, утра:
он списка кораблей до половины
не дочитал... не помнит... не слыхал...
И он не видел знаменитой Федры,
и он не знал, как Федра знаменита
за толщей закулисного дознанья,
где ослепляет ламповый накал.

В тот год воронья шуба поседела
в удушливом, как память, коридоре,
где очередь длинней, чем жизнь Сивиллы,
не предсказавшей прошлое назад.
К ней прежде тоже гости приходили
на светлый праздник, заполночь, под утро,
без стука, без звонка, - и вышибали
резных дверей классический фасад
подкованной кирзой... А на паркете
бледнели лица редких фотографий
из переписки легендарных дам.
Все умерли: и Анна, и Марина,
и друг их жизни Ося Мандельштам -
все умерли. Апофеоз Расина.

Финальный хор. Не пенье - отпеванье
из панихид по стареньким знакомым,
которые в урочищах Сибири валили кедр...
Вдвоем и допоем
под вечный вой служебных волкодавов
про вычурный чубук в зубах у вохры...
В чужбинном многоярусном вокзале
Расин усоп на празднестве своем.
Он не увидел знаменитой Федру, -
зато она его в гробу видала
в его парадном маршальском мундире
с наградами, покрывшими живот.
Всем, кто не видел знаменитой Федры,
прослушать лекцию на том вокзале,
где Федра только тем и знаменита,
что всех и все всегда переживет...