Аннотация: Критический анализ творческого наследия Ю.М.Полякова с 1985 года до наших дней.
Первым делом следует сказать о цели данной статьи. Безусловно, Юрий Михайлович Поляков - величина, звезда на блеклом горизонте современной русской литературы. Он является одним из самых продаваемых (причем, "по гамбургскому счету", а не благодаря агрессивной рекламе) и популярных в прессе российских писателей. Все это, он, несомненно, заслужил.
Однако автор этого текста считает, что слишком благостное отношение идет во вред любой персоне. Поляков - не исключение. Он в фаворе у власти, у критики. Обозреватели, по большей части, испытывают пиетет к его произведениям. Комплиментарная часть рецензий на его книги по объему в разы превышает часть критическую (если последняя вообще присутствует). Это ненормально и нездорово, это следствие укореняющейся моды и складывание своеобразного культа личности. Творчество Юрия Полякова, как и творчество любого нормального писателя не свободно от изъянов. Не нужно с лупой выискивать огрехи, достаточно лишь спокойно и четко указывать на художественные недостатки, наряду с несомненными достоинствами. Нижеследующий текст - опыт подобного справедливого художественного анализа.
Вместе с тем, я хотел бы заявить, что не претендую на литературоведческие или журналистские лавры, а всего лишь выражаю свое мнение, с которым читатели вольны соглашаться или не соглашаться. Так или иначе, с творчеством Юрия Полякова я знаком с детства, прочитал все его значимые произведения по нескольку раз и считаю сделанные мною выводы вполне обоснованными.
Статья посвящена творчеству писателя, но для начала стоит уделить несколько строк его личности. Сам я Полякова никогда не считал каким-то выдающимся художником слова, как и всю советскую генерацию писателей. Мастеровитый ремесленник - вполне подходящее для него определение. Диалоги, у Полякова, скажем, отличные, а вот захватывающие сюжеты ему не даются, а попытки "словотворчества" вызывают уныние - настолько натужным и неуместным это выглядит. Впрочем, как мне кажется, изначально Поляков и не претендовал на какое-то место на литературном Олимпе, всегда был "к месту", всегда попадал "в струю" и, в целом, вел себя достаточно сервильно.
Творческий путь его не особенно замысловат. Начинал он как поэт, писал довольно ровно, складно, не ерепенился. Отдавал должное "комсомольской" и "гражданственной" лирике, мусолил тему ВОВ, в общем, находился в рамках того, что можно обозначить как "официальную советскую литературу". Тем более что основным направлением деятельности Полякова в первой половине 80-х была непыльная синекура в комсомоле и газетках. Т.е. это был явно "свой" для режима человек, что, скорее всего и объясняет его дальнейший творческий путь, а именно: как человек с очевидно скромным литературным дарованием в одночасье сделался одним из самых популярных в России литераторов.
Первое произведение, которое явил публике Поляков - "ЧП районного масштаба" - отвечало всем канонам соцреализма. Оно же - самое примитивное и беспомощное в творческом плане. Никудышная интрига с поиском налетчиков на здание райкома ВЛКСМ, скучноватая бытовуха - описание пустых будней комсомольских аппаратчиков, очень осторожная критика наиболее явных пороков системы, не покушающаяся на устои - вот и все, что идет на ум, когда вспоминаешь прозаический дебют Полякова. Впрочем, когда решался вопрос о публикации, все это, скорее сыграло в плюс, поэтому откровенно беззубая вещичка была опубликована еще в 1985 году.
К той же категории можно причислить и откровенно проходной текст "Работа над ошибками", увидевший свет год спустя. Настоящий советский школьный роман, совершенно в духе журнала "Юность", с его типовыми героями: строгий, но справедливый молодой директор, застойная железная завучиха, глупая колхозница-физичка, принципиальная молодая училка-идеалистка и, конечно, задумчивый главный герой, благообразный до уныния. Разумеется, с поправками на время: секс между школьниками обсуждается спокойно, одному из учителей прямо на уроке разбивают морду, вскользь упоминаются проблемы "афганцев" и "лимитчиков". Но все это меркнет в сравнении со святой миссией героев: отыскать пропавшую рукопись гениального писателя, погибшего на войне. Вещь совершенно никакая, прогресс в сравнении с "ЧП" отсутствует и единственное, что выглядит не фальшиво - время от времени вставляемые эпизоды из учительского и ученического быта.
Следующий "прорыв" автора, "Сто дней до приказа" стал известным исключительно за счет своего "скандального" характера. На самом деле, никакой скандальностью в повести и не пахнет - это весьма сумбурное и не особо талантливое сочинение на тему превратностей армейской службы. Как некое откровение автор преподносит неформальную армейскую иерархию (хотя к 80-м годам это уже не было тайной как минимум для всего половозрелого мужского населения Союза), а "ужасы дедовщины" (выражающиеся в вялом поколачивании и несильной трудовой эксплуатации "салабонов" старослужащими) в исполнении Полякова выглядят неубедительно (через несколько лет украинец В.Примост опубликует по-настоящему честную книгу об армии "Штабная сука", в сравнении с которой "дедовщина" Полякова выглядит спортивным лагерем для старшего школьного возраста). Самые неудачные страницы книги - это фантасмагорическая линия о романе жены ротного с рядовым и "многозначительный" финал. Впрочем, на фоне убогости советской армейской литературы хлесткая повестушка проскочила "на ура". Не в последнюю очередь и потому, что "перестраивающаяся" КПСС использовала "разоблачительную" книгу в борьбе с разжиревшим кланом "армейских" и поспособствовала карьере молодого литератора "из наших, из комсомольцев".
Сам Юрий Михайлович говорит о том, что первые его работы были написаны еще в начале 80-х и до перестройки лежали в столе - и скорее всего не выдумывает, ибо разница в качестве трех ранних повестей и следующей по счету книги видна невооруженным глазом. "Апофегей", опубликованный в 1989 году являет собой серьезную творческую эволюцию. Сюжет все так же не блещет оригинальностью: "Герой перед мучительным и необратимым выбором терзается сомнениями", но в чисто литературном плане это для Полякова прорыв.
Протагонист "Апофегея", Валера Чистяков - заметно более живой человек, нежели шаблонные Шумилин и Купряшин, он часто пасует перед судьбой, поступает глупо и эгоистично, не чужд стяжательства, но в целом, довольно симпатичен, особенно на фоне своих коллег и соратников. Мерзкое и подлое окружение главного героя также выведено со всей живостью - чувствуется, что времена на дворе совсем другие, чем в период написания "Ста дней" и автор ощущает себя гораздо уверенней, критикуя двуличную партийную шушеру. Особенно удачно получилось поколотить "историков-марксистов", основательно окопавшихся в университете и удачно работающих на ниве искажения истории и открытого мифотворчества - вспомним, что главный герой был вынужден защищать диссертацию на абсолютно чуждую ему, зато "проходную" тему, а его менее склонная к компромиссам возлюбленная была вынуждена уйти из аспирантуры.
Кстати, о возлюбленной. Несмотря на всю избитость такого сюжетного хода, Валерий Павлович, разрывающийся между любовью к женщине и любовью к карьере, выглядит достаточно трогательно, а лирические сцены являются наименее искусственными во всей повести. Стоит отметить бездарность Юрия Михайловича как пророка - в конце романа он сбрасывает ненавистного БМП-ЕБН с парохода истории, совершенно не догадываясь, что всего через годик этот деятель переиграет всех своих обидчиков.
Что еще интересно - на официальном сайте писателя написано следующее: мол, в "Апофегее" преподносится "сатирическое изображение разрушительного российского "прогрессизма"." Это уж Поляков задним числом нафантазировал, поскольку ничего подобного в тексте нет: как раз именно омерзительная застойная сволочь, купающаяся в роскоши и решающая все свои проблемы одним звонком куда надо, "с прибауточками, с легким аппаратным матерком" бичуется в повести нещаднее всего. Что, кстати, вполне соответствовало тогдашней "линии партии".
Эту тенденцию развивает следующее произведение Юрия Михайловича. Опубликованная в 1991 году повесть "Парижская любовь Кости Гуманкова" как будто бы незаслуженно забыта публикой, во всяком случае, кажется гораздо менее популярной, чем "ЧП районного масштаба" или тот же "Апофегей". И совершенно напрасно, поскольку это сочинение является еще более острым и при этом обладает достаточно самобытным (по тем временам, конечно - и в той мере, насколько это вообще возможно для Полякова) сюжетом.
Повесть посвящена нескольким дням, проведенным в Париже советскими туристами, среди которых номенклатурщики и торгаши, представители технической, гуманитарной и творческой интеллигенции, одна генеральская жена, одна колхозница и один пролетарий. Кроме того, известно, что в составе группы обязательно должен оказаться надзирающий офицер ГБ и невозвращенец - на протяжении всей повести герой будет терзаться в бесплодных попытках догадаться, кто есть кто, раскроется же эта немудреная интрига только на последних страницах. Впрочем, это второстепенный элемент "Парижской любви", как и собственно "парижская любовь" героя. Важнее иное - осмелевший вдруг Поляков сечет солеными розгами сатиры направо и налево. Досталось всем, а больше всего - номенклатуре. Партейное сословие, представленное в книге начальником туристической группы, его заместителем и шефом главного героя Пековским выведено какими-то уж совсем распоследними гадами и отморозками, чуждыми любых добродетелей, вызывающими животные отвращение и ненависть. Прочие спутники главного героя - ненамного лучше, но хотя бы гадливости не вызывают. Впрочем, главный герой - и сам ничтожество. Единственный более-менее нормальный персонаж - героиня, но ее образ настолько стереотипен, что лучше бы этой Аллы и не было вовсе. Есть все основания предполагать, что если бы Поляков выкинул невнятную любовную линию, и сосредоточился на живописании характеров и особенностей поведения за рубежом диких советских туристов - произведение вышло бы куда более драматичным и снискало бы большую аудиторию.
О шестой по счету повести "Демгородок" я достаточно давно уже писал (http://zhurnal.lib.ru/b/balynskij_a/ai-2.shtml) и мое мнение, в общем-то, не изменилось. Лишь добавлю, что произведение является, в каком-то роде, рубежным: от поношения коммунистов автор переходит к гораздо более рьяному поношению демократов и захлебывается в обличительных фантазиях так, что впору менять фамилию на Проханов. Ну, и конечно, в который раз ничего из напророченного Поляковым так и не сбылось: вернее, сбылось с точностью до наоборот. Даже обидно становится, ведь каждый русский писатель должен в какой-то мере обладать даром провидца, но чтобы так лажать как Юрий Михайлович, это уж совсем нужно не понимать эпоху и не чувствовать ситуацию...
Впрочем, Поляков достаточно быстро завязывает с экспериментами и от несвойственных ему антиутопий и детективов возвращается к знакомому жанру: бытописанию мелких советских людей, загоняющих самих себя в безвыходное положение. Этому посвящен первый роман писателя. Главный герой "Козленка в молоке", анонимный молодой писатель (позднее, в пьесе и сериале ему присвоят фамилию Духов), задействовав все возможности и связи на пари делает из безмозглого гопника литературную знаменитость мирового уровня, корежа при этом и свою судьбу, и судьбы всех окружающих.
Есть в романе элементы своеобразного ребуса: коллеги героя по цеху (почти все как один стукачи, подлецы и просто неприятные личности) выведены под "смешными" псевдонимами, начиная от прозрачных Костожогова и Чурменяева, заканчивая неопределимыми Закусонским, Ирискиным и Медноструевым. Я вот, кроме Ерофеева, Солженицына и Окуджавы никого так и не идентифицировал, но с другой стороны, может это и не намек на реальных героев, а собирательные образы "почвенников", "западников", "диссидентов" и прочих литературных группировок времен угара советской власти?
Это из забавного, а вообще книга достаточно неприятная. Запредельно гнусные типажи, мутный и нереальный сюжет, навязчивость авторского "Я", прущего из всех щелей - все это делает книгу не особенно читабельной, и, в общем-то, проходной.
На рубеже тысячелетий Поляков изрядно качался в разные стороны, впрочем, как и все мы, не до конца осознавал свой вывихнутый век, результатом чего стали две контрастные вещи. Худшая - "Небо падших". Лучшая - "Замыслил я побег".
Первая представляет собой, якобы, исповедь на заданную тему юного недоолигарха с дебильной фамилией Шарманов, которую записал едущий с ним в одном вагоне некий говнистый писатель (не исключено, что Поляков имел в виду самого себя). Сюжет тривиален: богач влюбляется в прекрасную деву с исковерканной душой, причем дева откровенно и безудержно ему вредит, и остановить ее в этом оказалась способной только смерть. Помимо всего прочего, "Небо падших" - типичный пример произведения, о котором говорят "после прочтения захотелось вымыть руки". Вещь настолько грязноватая, депрессивная, болезненная, что возникает впечатление, что писатель в это время был как-то нехорошо болен психически, а повесть - плод самопсихотерапии Полякова.
Впрочем, видимо она пошла на пользу - в 1999 году происходит реабилитация, и Юрий Михайлович издает, на мой взгляд, самый достойный свой опус - роман "Замыслил я побег". Это квинтэссенция его творчества: с одной стороны, зрелый взгляд, отточенный стиль, в кои-то веки мастерски сконструированный сюжет. С другой стороны, нет назойливой игры со словами, упрямого морализаторства, откровенных самоповторов, столь свойственных творчеству Полякова в последние 10 лет (впрочем, предпосылки, к сожалению, уже заметны).
Роман очень хорошо передает дух эпохи и отражает психологию типичного "homo soveticus" - Олега Трудовича Башмакова, безликого и безвольного мужичка, любящего дерябнуть, сходить налево, при этом, вроде бы не дурака и не подлеца. Суть менталитета схвачена очень живо - робкий и безынициативный Башмаков весь советский период плывет по течению, но не ропщет, поскольку живет достаточно сытно, до всего же остального ему нет дела. После коллапса СССР все проблемы, прикрытые ветхим одеялом социализма вылезают наружу - герой оказывается выброшен на обочину жизни: как специалист он ничего из себя не представляет, с неквалифицированной работой не справляется, ни жена, ни дочь не уважают его и не считаются с ним. Во всех своих проблемах Башмаков винит, естественно, демократов, но на открытое выступление оказывается неспособен. Не все понимают, что это антигерой. Героев в романе два - вечный бунтарь, "Рыцарь Джедай" Каракозин, иллюстрирующий трагедию безусловно сильного человека, расставшегося с жизнью, стремясь отстоять бессмысленные идеалы, и бывший инженер, а ныне олигарх Аварцев, столь же волевой мужик, приобретший все земные блага ценой проданной души. Это печальные варианты, но башмаковская судьба еще печальней, ведь у него нет ни того, ни другого, герой просто коптит небо и бездумно идет по жизни, не оставляя за собой следов.
Резюмируя: "Побег" - довольно сильная книга, и, к сожалению, ознаменовавшая пик таланта Полякова, который угасает на глазах, заменяясь банальным литмастерством.
Свидетельством этого служит третья крупная форма писателя - "Грибной царь". Структура романа типична почти для всех его вещей: повествование начинается в настоящем времени, в какой-то момент открывается параллельно развивающаяся сюжетная линия, оформленная как воспоминания главного героя (рассказчика). Здесь в этом качестве выступает Михаил Свирельников, крупный московский бизнесмен, в прошлом военный. Центральная линия - "один день Михаила Дмитриевича", начиная от пробуждения в борделе, заканчивая сердечным приступом в загородном кемпинге, в промежутке - много всего, включая секс с молоденькой любовницей, раздачу многочисленных взяток, встречи с семьей и бывшей женой, решение разного рода криминальных вопросов - и чрезвычайно обильное количество "флэшбеков", по любому поводу. Прямо чуть ли не так: герой поскальзывается на льду - и вспоминает, что в 1974 он тоже поскользнулся, сломал руку и лежал в больнице, где познакомился с девочкой из инфекционного, подарившей ему первый поцелуй, причем его жена была очень похожа на эту девочку, что, собственно и стало основной причиной для свадьбы. Через пять минут - видит рекламу заграничного пива - бах вспышка памяти: 20 лет назад однокашник, сын выездного специалиста проставился этим самым, дефицитным тогда пивом и поддатый герой, возвращаясь домой, завернул в чужую подворотню облегчиться, где и встретился со своей будущей женой...
Я намеренно довожу до абсурда, однако самое смешное, что автор почти что именно так и пишет, причем с убийственной серьезностью, как будто так и надо. Это лишь один из досадных недостатков книги - их немало: самым же удручающим является то, что Поляков чем дальше, тем больше погружается в своеобразный "писательский нарциссизм", обильно цитирует сам себя, постоянно вставляет в повествование уже использованные ситуации и обороты с минимальными изменениями, в общем, возникает впечатление, что литературный тезаурус, о наборе которого столь доходчиво писалось в "Козленке" используется уже по второму или третьему кругу. Очевидно, смутно осознавая это, Поляков решил поиграться с другим ресурсом: "средствами художественной выразительности". Результат получился... кхм... не этого... На свет появились такие странные выражения как "неопрятная ветхость (матери)", "белопенная свадебная фата", "выражение лучезарной поздравительности"; придуманные неприятные фамилии (Порховко, Фетюгин, Агариков, Колосовиков и т.п.), нарочито уродские названия фирм "Сантехуют", "Мебельон, "Лингвариум", "Сексофон" - и немногое, немногое другое (немногое - не в смысле количества, его как раз через край, а в смысле разнообразия).
Огорчает и другое: на старости лет литератором овладела ностальгия по Советскому Союзу, поэтому везде, где только можно он вставляет апологии коммунистам, причем опять-таки меры не знает. Повествование в итоге низводится до уровня анекдота: а раньше и пиво было слаще, и потенция лучше, прошла весна, настало лето - спасибо Партии за это!
Надо сказать, что "Грибной царь" - это последняя книга Полякова, которую я купил, а по прочтении весьма расстроился и решил, что если впредь и буду читать этого автора, то только забесплатно. Надо сказать, это решение себя оправдало. Позднее творчество Юрия Михайловича было настолько неудобосказуемо, что потраченные него деньги были бы попросту выброшены на ветер.
Я о романе-эпопее "Гипсовый трубач", вышедшего, на момент написания данной статьи, в двух книгах, причем, вроде бы готовится к печати и третья, которая, может быть станет последней в серии, а может и не станет, если банковский счет писателя не будет радовать глаз количеством нолей. Мастеровитый, и по-своему, талантливый сочинитель Поляков счел свой долг перед русской литературой исполненным и откровенно занялся коммерческой деятельностью.
Эти тома я читал уже невнимательно, к тому же их конструкция всячески препятствует вдумчивому ознакомлению. Роман очень длинный, очень затянутый, по количеству всякого рода вставок, флэшбеков и интерлюдий "Гипсовый трубач" умудрился перещеголять даже "Грибного царя". Количество компенсирует недостаток качества: все отступления несмешные и нудные, зато их невероятно много и они сыплются из героев как из рога изобилия, забивая эфир и не давая задуматься. А задуматься не мешало бы, хотя бы задаться на мгновение вопросом: "Что это за жвачка, зачем она здесь, как она относится к сюжету?". В итоге, центральная линия романа оказывается погребена под грудой бессвязных и бессмысленных анекдотов. Причем автор, затевая работу, очевидно, старался воспроизвести классическое значение слова "анекдот", но конечный итог получился ближе к значению общеупотребительному. "Глубокого художественного анализа жизни российского общества в начале нового столетия", как претенциозно отмечено на официальном сайте писателя не получилось. "Гипсовый трубач" - это полноценное постмодернистское сочинение совершенно в духе всеразличных Сорокиных-Пелевиных, которых Поляков в своей прозе постоянно пытался задеть, высмеять, а, в конечном счете, сам им и уподобился.
Есть в прозе Полякова и еще одно неприятное свойство. На фоне размеренного фактажа, не вызывающего сомнений, несведущему читателю в той же тональности преподносится некая выморочная идейка, ничего общего с реальностью не имеющая, но воспринимаемая как непреложная истина. Примеры такого неоднократно были встречены в 'Козленке' - сцена олигархической годовщины свадьбы 3 октября 1993, когда ужравшиеся гости предлагают поднимать тосты под танковые залпы и жутко расстраиваются, когда воцаряется тишина, причем автор пишет, что 'защитников Белого дома в это время отвезли на стадион, истязать и приканчивать', хотя в эту анпиловскую байку даже самые заскорузлые левые уже не верят. Или, вот в 'Побеге', когда Башмакова знакомят с инкассатором Валерой, который прежде был спецназовцем и участвовал в штурме того же Белого дома, а потом вывозил оттуда трупы. Впрочем очень скоро эта пропаганда была переплюнута по глупости и подлости совсем уж адовым пассажем в 'Грибном царе', который представлял собой вольное изложение идей идиота Ю.Жукова и гласил, что Сталину навязали террор соратники-партийцы, а он, бедолага, был ВЫНУЖДЕН пойти у них на поводу, хотя сам, конечно, хотел совсем другого - свободных выборов и мягкого политического климата.
Подобных псевдоисторических ремарок очень много, и чем дальше - тем больше. Подобные вставочки со стороны писателя, неоднократно заявлявшего о необходимости бережного отношения к национальной истории выглядят довольно некрасиво.
Статья подходит к концу, думается, что основная цель ее достигнута - тезис о том, что творческое наследие Юрия Полякова далеко не так лучезарно, как это преподносится, может считаться доказанным. Тем не менее, стоит еще раз отметить, что по российским меркам Юрий Михайлович - писатель успешный и знатный, благополучно выполнивший не только программу-минимум современного литератора - успешно продаваться, но и программу-максимум - писать хорошо и увлекательно. Я могу с уверенностью заявить, что ВСЕ, даже последние книги Полякова читаются с интересом и на одном дыхании.
Вопрос о том, выполнена ли Юрием Михайловичем "сверхзадача" русского писателя - творить в русле классической русской литературы и, по возможности, обогатить ее своим вкладом - намеренно вынесен мною за рамки данного исследования. Было бы невредно, если каждый из читателей самостоятельно нашел для себя ответ.