Если лечь на подоконник и посмотреть вверх, то из окна моей комнаты можно увидеть небо. Из любой другой позиции видна стена противоположного дома. Здесь маляры владеют секретом безупречно-безнадежного желтого цвета, которым красят стены дворов - колодцев. По мнению взрослых, во дворе ничего не растет. Но я вижу: вокруг люка поздней весной прорастает колючая трава, и каким-то чудом доживает до глубокой осени. В окне напротив всегда сидит белая с рыжим кошка. Окно забрано решеткой. "Наши соседи очень состоятельные люди",— говорит бабушка и поджимает губы. Кроме кошки и решеток ничего интересного в доме напротив нет. Наш двор проходной, первый из множества себе подобных, соединенных в причудливое ожерелье подворотнями. Тайные тропы, ведомые адептам Острова - детям, бабушкам и влюбленным студентам. В подворотне между нашим и следующим двором есть помойка - мечта кладоискателя. Какие только сокровища не расточают чистоплотные хозяйки! Куклы с оторванными головами, дощечки, палочки, радиолампы, мраморные шарики, зонтик с отломанной ручкой... Но где нашим бакам тягаться с Большой Свалкой. Она расположена через два двора от нашего. Это участок, с трех сторон ограниченный все теми же желтыми стенами (с пыльными окнами коммунальных кухонь и темно-коричневыми ящиками, заменяющими бабушкам холодильники), заполненный самым разнообразным мусором - от ломаного рояля до конфетных фантиков. Хозяйка несет вещи на свалку, словно собирает близкого родственника в последний путь: оботрет тряпочкой, установит в выгодном ракурсе. Вздохнет и шаркая подметками шлепанцев убредет обратно к парадной. Наверное, взглянет из-за стекла входной двери. через пару часов вспомнит, подойдет к кухонному окну, вытирая мокрые красные руки о передник -- так и есть, унесли. Эх...
Отсюда, с Большой Свалки, отец вечно что-нибудь приносил, побуждаемый древним инстинктом собирательства. Под тихое ворчание домашних в доме появлялись почти новые стулья с зеленой обивкой, большая вешалка в прихожей и множество полезных мелочей.
По большей части обретенные ценности оседали в кабинете. Там на окне растет большой цветок со звучным именем "рододендрон" — бабушка называет его плаксой. Перед дождем на кончиках изрезанных его листьев появляются капли росы. Рододендрон долго не протянет - потому что кроме него на широком подоконнике всегда сидит собака Лика. Окно удобно тем, что из него видна большая половина двора, подворотня и и часть улицы. Стенки окна сальные и темные от постоянного соприкосновения с собачьей шерстью. Рядом с Ликой сижу я, запустив обе руки в слегка пахнущий псиной рыжий мех. Подоконник такой широкий, что мы все втроем размещаемся на нем без труда. Мы ждем. За нами громоздятся магические реалии кабинета - череп, подпирающий стопку книг, катушки с пленками, рентгенограммы, книги с ятями, продавленное кресло-качалка, трофейный радиоприемник, занимающий большую часть облупленного письменного стола. Кабинет узкий, длинный, как щель, манящий и мрачный. Там тысячи книг, русских и немецких. Сладкий запах лигероса, и по темно-синей пачке плывет крошечный золотой кораблик. Мы ждем отца. Иногда он приходит, пока я еще не сплю, все реже и реже.
* * *
Когда дом наш тачал тонуть, как последняя надежда явились щенки. Они рождались один за другим —мокрые и уродливые, постепенно высыхали и пушистели, превращаясь в клубки неопределенного горчичного цвета с разной формы белыми воротничками. Один был черный, а брови рыжие, словно цветной негатив. Щенков было девять, они очень тихо пищали, толкались, и в общем ничего интересного из себя не представляли. В вечеру следующего дня один умер, и мама с папой его унесли куда-то. Щенки поселились в кабинете, и каждый день захватывали все новые участки квартиры. Тот, что с рыжими бровями, был девочка, остальные мальчики.
Через две недели у них начали открываться глаза, до того затянутые жемчужной пленкой, а у Лики перестало хватать молока. Щенков пришлось кормить детским питанием. Потом они стали разбегаться, появлялись в самых неожиданных местах и кусали за пятки. Они гавкали, нежнейший пух на спинках густел и приобретал абрикосовый оттенок, они съели все тапки и просили еще. Бабушка кормила их кнелями из говяжьей вырезки, сервируя для каждой группы отдельный столик из коробки, поверх которой ставилась изящная стеклянная тарелка. Композиция неопровержимо свидетельствовала о наличии у бабушки гуманитарного образования.
Потом чужие люди уносили их по одному. Последний прожил около двух месяцев, стал длинноногим и веселым. Но потом унесли и его.
Неудивительно, что даже эти прекрасные события не спасли наш дом. В лицо дохнул стерильный ветер ремонта, заставил нас с Ликой вжаться в подоконник, уже свободный от вынесенной на помойку плаксы. Словно балласт с воздушного шара, выбросили все лишние, ненужные в следующей жизни вещи. Появились маляры, а потом и маклеры. Еще несколько месяцев тревожного ожидания - и с островной жизнью было покончено.
Где-то в немыслимом измерении мы с Ликой все сидим на подоконнике и ждем. В окно видны ясени, посаженные вдоль улицы. Вы видели когда-нибудь семена ясеня? Их форма совершенна
