Бандурин Евгений Николаевич. Моя военно-морская жизнь. Часть 1. Училище

Моя военно-морская жизнь.

Свои воспоминания я начал писать в возрасте 66 лет, и писал их практически более 10-ти лет, так как писал понемногу от случая к случаю, тем более что в этом деле был большой перерыв из-за моего переезда из Москвы в Санкт-Петербург, и из-за личной лени. Писал я, основываясь только на личных воспоминаниях, ведь никаких записей в процессе своей жизни я не вёл. Но почему-то вспоминалось очень много таких мелочей, которые, может быть, и перегрузили сей труд, но все-таки не хотелось бы их вычеркивать из жизни. Так что, что получилось, то и получилось.

Ч а с т ь I.

Высшее Военно-Морское училище инженеров оружия (1957-1962 годы).

1. Дорога в моряки.

В Военно-Морском Флоте я оказался в некотором смысле случайно.

Родился я 2 сентября 1940 года в городе Ногинске Московской области, в 1957 году закончил там 10 классов средней школы N 2 им.Короленко. Мое раннее детство прошло в военные годы, потом достаточно трудные послевоенные годы, интересные школьные годы, и я бы не сказал, что это было "несчастливое" детство, как сейчас нас хотят уверить в этом многие "демократические" политики. Мы всегда были рады куску хлеба, помазанного подсолнечным маслом и посыпанного сахарным песком или солью, очень редким конфетке или мороженому. Но мы никогда не унывали, много играли в футбол, в городки и другие игры, много катались на лыжах, коньках, санках зимой и много плавали и гоняли на велосипедах летом, но никогда не считали эти занятия спортом. То было само собой разумеющиеся занятия, ведь мы почти не знали телевизоров, они появились очень редко у кого только в 50-х годах, о компьютерах вообще ничего не слышали. Но нам удавалось каждый день интересно проводить время и вечерами до поздней ночи в общении между собой, в различных играх на улице, в которых мы старались проявить свои знания, свою физическую подготовку и свой ум, а если у кого-то чего-нибудь не хватало, то он старался добавить этого, учась у товарищей.

Отец у меня в 1941 году окончил Московский текстильный институт и вместо работы где-то в Средней Азии загремел на фронт командиром взвода, так как в институте заработал воинское звание "младший лейтенант запаса". Прокомандовал взводом он недолго, так как на Украине немцы их окружили, и где-то в октябре 1941 года весь взвод попал в плен. В плену отец пробыл всю войну, работал в Германии на шахтах и в мае 1945 года был освобожден американскими войсками.

По тем временам все это считалось практически преступлением, поэтому отец почти год после освобождения проходил спецпроверки в каких-то спецбатальонах на Украине, заодно охраняя пленных немцев, которые восстанавливали наше народное хозяйство. Таким образом, отец вернулся домой только в январе 1946 года.

Мать у меня простая женщина с начальным образованием, с детских лет работала ткачихой, кстати, добавив себе 2 года возраста, чтобы пораньше пойти на работу, потом переквалифицировалась в продавцы продовольственного магазина, но это практически мало что улучшало, так как в те времена они получали очень мало, а с "воровством" было очень строго.

В 1948 году родился брат, мать долгое время не работала, отец получал мизерную зарплату начальника цеха Чулочной фабрики, и к окончанию мной школы отец с матерью сделали вывод, что если я поступлю в институт, то им нас с братом просто не "потянуть".

В это время у моей рядом живущей двоюродной сестры жених оканчивал Ярославское военное среднее радиотехническое училище, и он рекомендовал моим родителям отдать меня в "военные", обещая помочь с поступлением в это училище на полный государственный кошт. Родители согласились и, уже учась в 10-м классе, я начал проходить в военкомате медкомиссию и все, что положено. И как раз в городском военкомате военком предложил мне вместо этого училища поступать в Высшее военно-морское училище инженеров оружия, которое находится в Ленинграде, и из которого пришла разнарядка аж на 3-х человек.

Мы с радостью согласились.

Кроме меня в это училище согласился поступать Алешин Олег Алексеевич (он был согласен на имя Алик, а впоследствии и просто Лёха), который окончил мою школу на 1 год раньше и успел год проработать где-то на заводе. Мы вместе с ним съездили в город Подольск в Московский областной военкомат на мед.комиссию, которую благополучно прошли, но только была отмечена моя худоба (пережитки послевоенного детства).

Таким образом, я с Лёхой Алешиным были зачислены абитуриентами для поступления в ВВМУИО.

2. Абитуриент.

Отдохнуть после окончания 10 классов мне почти не удалось, т.к. буквально через 1,5 недели после выпускного вечера нас уже отправляли в Питер.

Собирали нас - абитуриентов - опять в областном военкомате, где мы провели почти целый день, отдыхая на травке, без кормежки, т.к. поезд был поздно вечером. Там мы впервые увидели настоящего капитана 1 ранга, который приехал за нами. Там же мы с Лёхой познакомились с Юрой Стекольниковым, остальных я уже не помню, а Юру хорошо помню как очень мускулистого парня, который, оказывается, очень здорово увлекался волейболом.

Поздно вечером нас погрузили в поезд в общий вагон и повезли в Питер. Утром, невыспавшиеся, т.к. спали в основном сидя, мы приехали на трамвае с пересадкой в "систему", об этом названии мы узнали позже от старших товарищей. Большое впечатление произвело на нас расположение "системы": кончились большие дома на Московском проспекте и за ними среди большого пустыря, заросшего бурьяном, стоял громадный "Дом советов". К нему с проспекта вел деревянный тротуар, который, как мы узнали позже, курсанты прозвали "проспектом Казачинского" по фамилии заместителя начальника училища по строевой части бывшего катерника Героя Советского Союза капитана 1 ранга К.В.Казачинского.

Здание поражало своей громадностью и монументальностью, оно было практически замкнутым своими корпусами с тремя дворами внутри здания, в то время еще грунтовыми. Особенно поражал своими размерами клуб с огромной площадью зала, высотой в 4 этажа и со стеклянным куполом крыши. В здании не было ни одного лифта, а набор корпусов был в 5, 8 и даже 11 этажей, на которые нам впоследствии приходилось бегать пешком. Кроме того, все полы в здании были паркетные, и мы впоследствии стали классными полотерами, т.к. в наше время электрических полотеров еще не было и приходилось обходиться обычным рабочим ботинком ("гадом" по-флотски) и обычной полотерной щеткой.

Нас сразу заставили таскать койки, матрасы, тумбочки, здесь я впервые познакомился с 2-х ярусными койками, на 2-м ярусе которой я и прожил около 2-х месяцев. Нас разбили по группам для сдачи экзаменов, состав нашей группы я не помню, главное, что мы с Лехой были в одной группе. Тогда же мы были поставлены на котловое довольствие, и это была ощутимая перемена после маменькиной готовки. Особенно меня удивил первый завтрак: хлеб большими ломтями, какая-то бурда под названием "кофе" и что-то жидкое, размазанное по тарелке: это оказался комбижир, которым надо было мазать хлеб, но пайка сахара была настоящего. Оказалось, что мы питаемся по солдатскому пайку, а потому особых разносолов не было, но с голоду умереть не давали.

Кроме того, в училище работал неплохой буфет, и мы иногда там подкармливались кефиром и всякими булочками. Когда ещё я уезжал поступать в училище, мама мне пришила на брюки с внутренней стороны потайной карман и положила туда где-то порядка 100 рублей (эти деньги она с трудом выделила из семейного бюджета). Вот на эти деньги я периодически подкармливался в буфете. Расходовал я их очень экономно, так что еще хватило и на обмывку зачисления в училище.

Вступительных экзаменов было целых шесть: сочинение, математика (письменный и устный), физика, химия и иностранный язык (кстати, по химии это был мой последний экзамен в жизни). Помню, когда мы готовились к сочинению, Владимир Михайлович Сафонов, наш будущий командир роты, который занимался и абитуриентами, инструктировал нас, что военному человеку не нужны витиеватые фразы, а главное грамотность, поэтому он рекомендовал писать нам короткими, односложными предложениями. Для меня литература, да впоследствии и все гуманитарные науки были совсем не любимыми и сложными. Но, памятуя эти указания, я сумел написать сочинение на "хорошо". Остальные экзамены были для меня семечками, я все их сдавал на "отлично". При этом у нас была хорошая связка с Лёхой Алешиным, я ему довольно успешно подсказывал, в результате еще до последнего экзамена мы с ним были вызваны на мандатную комиссию. Комиссию мы успешно прошли, причем ко мне был только один провокационный вопрос политрабочего: а не хохол ли я. Видимо он ассоциировал фамилию Бандурин с украинским народным музыкальным инструментом "бандурой", убедившись, что я коренной подмосковный русский, больше вопросов не задавал.

Последний экзамен был сдан успешно и 24 июля 1957 года приказом по училищу я и Лёха были зачислены на 1-й курс в ВВМУИО и получили воинское звание "курсант". С этого дня пошла моя военная служба в Военно-Морском Флоте.

Кстати, в этом году я впервые осознанно отметил День Военно-Морского Флота. До этого практически полтора месяца мы безвылазно сидели в здании училища, нас никуда за пределы не выпускали, но я как-то безболезненно переносил это затворничество, исходя из принципа, что это в новой жизни так и надо. А на День ВМФ нас впервые выпустили еще по гражданке в город в субботу вечером, и в воскресенье днем. Мы с Лёхой впервые поехали на Неву, кстати, мы доехали на трамвае прямо от училища до моста Лейтенанта Шмидта ( ныне Благовещенский), перед мостом стоял на якоре недавно вышедший из завода первый атомный ледокол "Ленин", а также по всей Неве стояли боевые корабли в парадном строю, и мы уже почувствовали свою причастность к флоту. Там же на набережной где-то во дворе мы нашли столовую и там благополучно "даванули" бутылку водки, взятую предварительно в магазине. Так мы отметили свое поступление в училище и первый в жизни осознанный День ВМФ.

Потом нам выдали кучу шмоток, и я впервые ощутил всю "прелесть" ношения "робы" (рабочего платья), "гадов" (рабочих кирзовых ботинок с кожаными шнурками), бескозырки без ленточек, причем на моем худом теле это все казалось большим, неудобным, но потом все притерлось и нормально носилось все 5 лет обучения. К тому же в училище было небольшое ателье пошива военной формы одежды, в котором можно было за небольшую плату подогнать полученное обмундирование. Помню, я впоследствии подгонял там шинель, которая сначала висела на мне мешком, а после переделки смотрелась очень даже прилично, скрывая мою впалую грудь. Подгоняли там также и форменки, и брюки и др.

Правда, не было в здании своей почты, за ней ездили специально выделяемые старшины на Московский проспект где-то в районе Парка Победы.

Так как мы были зачислены самыми первыми, то за нас рьяно взялись всякие хозяйственные службы училища, и нам пришлось очень много работать, особенно, по уборке училища, ведь все курсанты от 2 до 5 курса были на практике или в отпусках, а кадровая рота в училище была не очень большая. Вот здесь мы впервые столкнулись с натиркой громадных площадей паркета посредством ноги с надетым на нее "гадом" и полотерной щетки. Так прошло недели две, пока не были набраны остальные курсанты на 1 курс. После этого нас распределили по факультетам и классам. Всего факультетов в училище было три: артиллерийский, минно-торпедный и химический.

Мы с Лёхой попали на 3-й "минно-торпедный" факультет, я в класс "торпедный", а Лёха в класс "ПУТСов". Всего классов на факультете было пять: торпедный, минный, тральный, противолодочный и ПУТСов, каждый класс одновременно становился взводом. Всего на факультет набрали 82 человека.

Командиром нашего курса, а точнее 31 роты (3 факультет, 1 курс), был назначен старший лейтенант Сафонов Владимир Михайлович, который остался в памяти всех наших однокурсников как самый лучший командир. Под его руководством мы проучились и прослужили 3 года обучения и службы.

Под его же руководством мы были отправлены в лагерь для прохождения курса молодого бойца.

3. Курс молодого бойца.

Путь в лагерь был довольно неудобным. От училища до Благодатного переулка (сейчас это Благодатная улица), где тогда было трамвайное кольцо, мы шли строем пешком, потом нас на трамвае довезли до Финляндского вокзала, там погрузили в электричку и мы ехали до станции Рощино, которая тогда была конечной для электричек. Там мы пересели в паровик и ехали до станции Каннельярви, от которой больше часа топали ногами до Нахимовского озера, где и находился лагерь, это Карельский перешеек.

Нас поселили в палатках по 10 человек. В каждой палатке стоял деревянный настил, на котором лежало 10 ватных матрацев, еще были какие-то полочки для личных вещей. Заправлять свои койки на этом настиле было довольно непросто сначала, но потом и к этому приноровились.

Старшинами (командирами отделений и зам.командиров взводов) к нам были назначены курсанты, по-моему, 3 курса какого-то пехотного училища, для которых это была учебная практика. Они нам дали прикурить.

Распорядок дня был довольно нагрузочным. Подъем был, по-моему, в 6 часов и нас сразу в одних трусах и "гадах" строем бегом гнали на озеро где-то с километр. Там нас на берегу строили в 2 шеренги, мы разувались, потом была команда "Трусы снять" и "В воду бегом марш", что мы и исполняли, вода казалась сначала очень холодной, а потом и ничего. После этого с мостков, которые были настелены на воду, мы чистили зубы и умывались и опять бегом до палаток. Там одевались в рабочее платье, утренний осмотр и на завтрак.

Камбуз в лагере был довольно хороший, почти капитальный, хлеб с маслом и чаем уходили после такого утра мгновенно. После завтрака на плацу, роль которого играл стадион, мы где-то часа четыре занимались строевой подготовкой, это было довольно сурово. Заканчивались эти занятия зачетным прохождением взводов перед начальником (старшим в лагере) по кругу стадиона. Взвод, прошедший, по мнению начальника хорошо, отправлялся в лагерь, прошедший плохо - на второй, третий и т.д. круг до хорошей оценки.

В лагере опять раздевались до трусов и опять в озеро, после которого обед. После обеда отдыхать практически не давали, а начинались теоретические занятия по изучению уставов и других воинских документов. Это тоже были очень трудные часы, так как неутомимо тянуло ко сну, а приходилось слушать, запоминать, отвечать на вопросы, тем более что занятия проводили с нами старшины. После занятий опять озеро и ужин. После ужина было часа 2 или свободное время, или начальство что-нибудь придумывало типа работ или занятий. Где-то в 21 час была прогулка строем с песней по лесу километра 2, потом вечерня проверка и где-то в 22 отбой. Спали после такого трудового дня на свежем воздухе как убитые и, естественно, никогда не высыпались.

При этом мы несли дежурную службу, выполняли всякие хозяйственные работы по лагерю и по камбузу.

Где-то недели через две нам привезли оружие - карабины СКС - и начались его изучение, строевые приемы с оружием, несение вахты с оружием и стрельбы. Кроме того, мы изучали ручной пулемет Дегтярева и станковый пулемет Горюнова, из которых тоже стреляли. Стрельбой я занимался еще в школе, имел 3-й спортивный разряд, но тут мне достался карабин со сбитым прицелом, и я сразу не смог выбить зачетные очки, и только потом где-то на 3-4 дополнительной стрельбе приноровился прицеливаться в угол мишени и выбить зачет. Зато настрелялся я от души, тем более, что на дополнительных стрельбах любили пострелять сами офицеры, особенно из пулеметов, а здесь и нам кое-что перепадало.

Кстати, почва в этих местах была песчаная, кругом расстилались сосновые леса, в которых было полно грибов, особенно, белых. И вот когда мы куда-нибудь шли, в частности, на стрельбище, офицеры выстраивали нас по обе стороны дороги в цепочки, и мы собирали грибы, каждый раз их было довольно много, сдавали их офицерам, они их на камбузе отваривали и ведрами отвозили домой. Мы на это не обижались, ведь сбор грибов вносил разнообразие и своеобразное удовольствие в нашу жизнь, а готовить их нам начальство права не имело.

Там же на озере мы занимались морской практикой, изучали устройство шлюпки (на озере было с десяток 6-ти весельных ялов) и занимались греблей. Для меня это было довольно трудное занятие, так как весла были простые распашные, тяжелые, и ворочать их мне, физически не очень развитому, было довольно тяжко. Дома вроде я занимался и работой на огороде, и гоняли в футбол целыми днями, и часами купались в озере, но здоровой мускулатурой я не обладал, приходилось всего набираться на практике.

Но все это были детали, народ мы были послевоенного воспитания, к трудностям военной службы привыкали довольно сносно и не жаловались. Главное, что запомнилось о лагерном периоде жизни, это постоянное желание поесть, кроме - поспать. По этому поводу вспоминаю такой случай из лагерной жизни. Был у нас во взводе Юрий Прохоров, который был самый голодный во взводе. На камбузе мы сидели за столом 10 человек, и нам на стол рабочий по камбузу ставил бачок первого и бачок второго. Так вот Юра сказал, что он запросто один съест содержимое этих бачков. И весь наш стол поспорил с ним, что если это сделает, то в следующие дни каждый из нас поочереди будет отдавать ему одно из блюд, а если нет - то он отдает свой обед поочереди каждому из нас. Да это был спектакль: многие собрались посмотреть на него. Кстати в этот день обед был не очень вкусный и камбузный наряд стоял наш, поэтому постарался в бачки положить побольше. В результате Юра давился до умопомрачения каким-то супом и перловой кашей и, естественно, не смог их осилить. Весь наш коллектив бурно высмеивал его поражение, но впоследствии мы все-таки давали ему поесть.

Видимо, перемена климата с подмосковного на карельский, перемены в жизни и нагрузки для меня еще выразились в том, что у меня последовательно вскочили два больших фурункула на правой руке и ноге. Врачу санчасти пришлось вскрывать их скальпелем, но это дало мне какое-то освобождение от службы и занятий два раза дня по три, за которые мне удалось и отоспаться.

В целом за время пребывания в лагере мы окрепли и физически и морально, многому научились по курсу молодого бойца, большая часть из этой науки практически частенько пригождалась мне в последующей службе даже офицером. Пробыли в лагере мы где-то месяца полтора, должны были быть недели на две больше, но нас решили раньше привести в училище, так как начальство решило заасфальтировать дворы, а для этого нужна была рабочая сила.

Наше возвращение в Питер было таким же: сначала пешком до станции Каннельярви, потом на паровике и электричке до Финляндского вокзала, оттуда на трамвае до Благодатной улицы, а от нее пешком с оркестром до училища. Разница была лишь в том, что мы возвращались с личным оружием (карабинами СКС). И если до Благодатной улицы мы несли их за спиной, что не так уж трудно, то от нее мы несли карабины в положении "на плечо": это было довольно трудным испытанием для нас, так как левая рука практически отваливалась.

Возвращение в училище нам нравилось тем, что перешли к нормальным условиям жизни: просторные кубрики, отдельные одноярусные кровати, уютные туалеты (далее гальюны по-флотски) и белоснежные умывальники, ногомойка с горячей водой, чистота и порядок везде, которые мы поддерживали своими силами. В столовой мы сначала сидели за столами по десять человек, но скоро нас рассадили за столики по 4 человека.

Однако поработать нам пришлось очень здорово: у южных ворот училища была навезена огромная куча гравия, которым мы должны были засыпать дворы слоем где-то сантиметров двадцать толщиной после трамбовки. Гравий носили носилками, его много на носилки не положишь, потом надо было нести во двор на отведенный каждой паре человек кусок двора площадью где-то 4-5 кв.метра. Этой площади хватало для работы до самого обеда, причем к концу работы руки просто разжимались при подъеме носилок, и приспосабливались носить их на согнутых локтях и по-всякому. Однако задача была выполнена в установленный срок и, по-моему, первого октября мы приступили к занятиям.

4. Первый курс.

Весь период от лагеря до начала учебы и назначения к нам старшинами старшекурсников старшиной роты у нас был Миша Скуржин, который пришел в училище с флота и имел звание "старшины 2 статьи". Кроме него с флота было еще человека 3-4, из которых я помню двоих: Володю Иванова и Ивана Хуттера.

И где-то с начала октября к нам были назначены старшинами старшекурсники. Первым старшиной роты стал пятикурсник Слава Русаков: вот это был старшина - здоровый, с могучим голосом и кулаками. Остальных старшин не помню. Но они нас здорово воспитывали в любви к Родине, Военно-Морскому Флоту, училищу и к родной роте. Здесь тоже была доля "годковщины", но она не имела никаких издевательских черт, а в основе несла принцип: младшие должны уважать старших, а старшие должны научить младших правильной деятельности во всех сферах: и в уборке помещений и гальюна, и в несении ДВС, и даже в учебе.

В начале же октября мы принимали присягу на пустыре перед училищем, где по утрам мы бегали и занимались утренней физзарядкой. Сейчас это благоустроенная площадь с памятником В.И.Ленину и музыкальными фонтанами посредине, а тогда это был именно большой болотистый заросший чертополохом пустырь с утрамбованной ногами курсантов серединой. Вот на этом участке нас построили и начали принимать присягу. При этом заморосил дождик и я помню, что, первым по списку прочитав текст присяги, я наклонился над столом расписаться в ведомости, и с моей бескозырки вылилось приличное количество воды на ведомость. Потом нас заставили уже в помещении переподписываться в новой ведомости. Дождик, видимо, скорбил по тому, что мы вступали в ряды подневольных защитников Отечества, о чем потом некоторые из нас сожалели.

Кстати, для меня прием присяги был некоторым нарушением закона, так как 2 сентября 1957 года мне исполнилось только 17 лет, а по закону призыву в армию и приему присяги подлежали новобранцы, достигшие 18 лет. Но то ли для курсантов был другой закон, то ли начальство не придало этому значения, однако нас таких было несколько и все прошло нормально. Для меня же это был праздник, несмотря на дождь, так как с этого момента мы получали ленточки на бескозырки с дорогой для нас надписью на них - "Высшее инж. училище ВМФ". Одна из этих ленточек, которые мы получили за первые 3 года учёбы в училище, хранилась у меня буквально до начала 2006 года, когда я подарил его любителю-собирателю морских ленточек с бескозырок капитану 1 ранга П.А.Никиткову. Прием присяги должен был стать для нас еще одним из праздников, так как с этого дня мы получали право на увольнение в город. Однако буквально с 1 октября в училищах Ленинграда был объявлен карантин в связи с эпидемией гриппа в Питере. Карантин продлился целый месяц, в увольнение никого не пускали, и первый раз мы пошли в увольнение только 6 ноября, т.е. перед октябрьским праздниками.

0x08 graphic

Моя первая фотография в форме курсанта - (настоящий моряк).

В свое первое увольнение я в Питере нашел своего однокашника по школе - Шурика Козлова, который поступил в Ленинградский технологический институт пищевой промышленности, распологавшийся вместе с общежитием около клуба имени Капранова в районе площади Московских ворот. Потом я довольно часто гостил у него в общежитии, где близко познакомился с жизнью студентов, и она мне, честно говоря, не очень понравилась, несмотря на их относительную свободу. Все-таки они жили и учились как-то обособленно, каждый за себя, а наша жизнь протекала в тесном коллективе, где каждый был готов помочь и в служебных, и в личных, и в учебных делах.

Я со студентом-земляком А.Козловым знакомимся с Ленинградом.

Учеба в военном училище значительно сложнее учебы в гражданских ВУЗах, ведь кроме обучения большому объему общеобразовательных и специальных учебных предметов мы несли и воинскую службу: строго соблюдали распорядок дня, ходили строем, соблюдали порядок в жилых, служебных и учебных помещениях, то есть везде делали приборку, несли дежурную и караульную службу, изучали Уставы Вооруженных Сил и оружие. При этом никого не интересовало то, что ты пропустил занятия в связи с несением службы: ты обязан все наверстать сам и по учебе идти вровень со всеми. Для этого существовала и целая система принудительных мероприятий:

обязательная самоподготовка до ужина и после ужина, во время которой нельзя было без значительной уважительной причины покидать учебные помещения;

лишение увольнения тех, кто получил на неделе двойки или не сдал положенные зачеты, причем вместо увольнения ты обязан был заниматься в учебном помещении, а не убегать в клуб в кино или на танцы.

Эти мероприятия строго контролировались начальниками всех степеней и дежурными офицерами, которым учебные кафедры давали соответствующие сведения о задолжниках.

Мы, как будущие офицеры и инженеры, изучали большое количество различных дисциплин, о которых подробно написано в начале книги, что дало нам впоследствии возможность служить и работать в любых подразделениях нашего Военно-Морского Флота и на командных и на инженерных должностях.

Мне довольно здорово запомнилась подготовка нашей роты к несению первого караула по училищу, когда командир роты В.М.Сафонов заставил нас вызубрить Устав гарнизонной и караульной службы, долго тренировал нас практическим действиям по смене караула, постов, действиям на посту и в бордствующей смене. В результате мы были подготовлены к несению первого и всех последующих караулов так, что мне и впоследствии всю мою службу офицером это пригодилось и при несении и при проверках караульной службы в различных гарнизонах и частях без всякой дополнительной подготовки.

В училище в карауле был один круглосуточный пост N 1 у знамени училища и где-то 3-4 поста ночных: у секретной части, у вещевого склада на 11 этаже, у выходных ворот южного двора, у склада КЭЧ. Везде часовой стоял с карабином и с патронами, за исключением поста у склада КЭЧ, где - с карабином, но без патронов. Посты у знамени и у ворот были 3-х сменные круглосуточные, а ночные посты - 2-х сменные: на них служба неслась только от заступления в караул вечером с уходом служащих до прихода служащих на работу утром, потом курсанты покидали караул, сдавали оружие и шли на занятия. На выходные дни 2-х сменные посты становились круглосуточными. Иногда, не помню почему, пост N 1 переносили к секретной части, и тогда ночью при закрытой секретной части часовой мог ходить по ее коридору от знамени и обратно, что облегчало несение службы, днем же он стоял у знамени, как истукан с карабином "у ноги", и отдавая честь кому положено "по-ефрейторски".

Очень интересным был единственный вне здания пост у склада КЭЧ: за воротами училища стоял длинный сарай, в котором хранилась какая-то мебель, вокруг сарая тоже были сложены какие-то ящики и сломанная мебель, также в большом транспортировочном ящике хранился командирский крейсерский катер. Все стены сарая были исписаны изречениями и афоризмами военной службы, переложенными к курсантской жизни, что очень помогало нести службу в светлое время суток: пока читаешь, время летит незаметно. В темное время суток можно было найти местечко и вздремнуть, главное было не проспать проверяющего или смену поста. Некоторые наиболее ушлые курсанты умудрялись договариваться с девушками, те приезжали на этот пост и мило оба проводили два часа, а некоторые умудрялись делать это и зимой - одного тулупа часового вполне хватало на двоих.

Учеба на первом курсе давалась мне довольно легко, я любил и легко усваивал математику, физику, начертательную геометрию, иностранный язык. Удивительно легко давалась мне новая наука - кораблевождение. Кстати, благодаря тому, что мы начали изучать кораблевождение с первого семестра и продолжали практически все пять лет учебы, в дальнейшем при службе на флоте у меня никогда не было проблем со штурманским делом. Как всегда трудно мне давались гуманитарные науки, здесь в частности, история КПСС, но с помощью четкой организации семинаров и экзаменов в классе, когда все готовы были прийти на помощь и в части распределения вопросов, подсказок, подноса шпаргалок, я достаточно успешно преодолевал и эту науку.

С первого курса большое внимание уделялось нашему физическому воспитанию, и хотя я не участвовал ни в каких спортивных секциях (не очень я к этому тяготел), однако плановых занятий по физподготовке, и иногда самостоятельных занятий (для этого во многих закутках коридоров стояли спортивные снаряды типа перекладин, брусьев, козлов, коней, просто лежали гимнастические маты) вполне хватило для того, чтобы я физически окреп и смог нормально сдавать все положенные нормативы и зачеты по этой подготовке. Значительно способствовала этому и помощь товарищей, которые всегда готовы были позаниматься со мной дополнительно.

Большое внимание в училище уделялось нашему культурному воспитанию. Было много различных кружков и секций, в частности, помню, почти сразу нас всей ротой определили в хор. Привели всех в клуб, там у рояля сидела женщина, она сразу по очереди проверила нас на слух и голос, потом расставила по голосам и получился хор добровольно-принудительный, мы долго и упорно разучивали какую-то песню типа кантаты и даже выступали с ней на одном из праздничных концертов, вроде получилось довольно терпимо.

Еще мне нравилось, что в клубе один или два раза в неделю появлялась театральная кассирша, у которой можно было купить или заказать билеты практически в любой театр Ленинграда, чем курсанты активно пользовались, и я сумел побывать за время учебы во многих театрах.

Клуб в здании Дворца Советов был громадный, полукругом, высотой в четыре этажа со стеклянным куполом, так что большая сцена и зрительские кресла на весь личный состав училища, кажется, занимали где-то четверть или треть зала. По бокам зала располагались небольшие уютные ниши, в которых стояли кресла, пара бильярдов, приличный буфет. По средам, субботам и воскресеньям в клубе показывали кино, а по субботам и воскресеньям устраивались танцы, причем, в основном, приглашался небольшой оркестр, очень редко танцы были под пластинки. Несмотря на отдаленность училища и неудобство подходов к нему девушки буквально "валили" на танцы, причем для их прохода в клуб нам командиры выдавали "билеты на право приобретения билета" в клуб, которые мы давали своим девушкам, а те по ним покупали билет. Я как-то еще стеснялся девушек и, обычно, отдавал свой билет другим ребятам, так как у многих девушки приходили с подругами.

Свой первый Новый год в училище я встречал, будучи в "пожарном подразделении": это дежурство запрещало увольнение из стен училища, но допускало посещение клуба. Так что Новый 1958 год я встретил бутылкой лимонада в буфете клуба и какой-то булочкой.

Бытовые условия в училище, я считаю, особенно по тем временам были идеальными. Спали мы на одноярусных кроватях, правда в кубрике (спальное помещение) все вместе, на двоих была тумбочка, в которой хранились мелкие личные вещи и туалетные принадлежности. Постельное белье меняли каждую неделю, кроме того централизованно нам стирали повседневные тельняшки (так называемый - второй срок) и кальсоны (зимой). Рабочее платье (роба) и форменки второго срока стирались также централизованно где-то раз в квартал. Для этого на факультете была специальная женщина-баталерша, которая собирала от дежурной службы всех рот грязное белье и занималась сдачей его в стирку, получением из стирки и раздачей по ротам. Рабочей силой у нее также были курсанты, в основном, младших курсов. Она также могла за символическую плату что-нибудь подшить, пришить, т. е. помочь в бытовых мелочах.

Баня была также еженедельно, в училище был большой душ со множеством кабинок с горячей и холодной водой, и все это происходило по субботам после большой приборки. Мелочи, типа носков, трусов, мы стирали сами во время бани или в личное время, особенно удобно было стирать в ногомойке, в которой как и в умывальнике со множеством белых раковин и никелированных кранов была также и горячая и холодная вода. В гальюне было с десяток посадочных мест, но не унитазов, а, так называемых, выдраенных до блеска "чаш генуя", чистота там была идеальная. За эту чистоту во всех помещениях со всех категорий командиров здорово спрашивал начальник факультета капитан 1 ранга А.Г.Свердлов, а они соответственно с нас. В гальюне даже висели "озонаторы" - такие специальные сосуды с приятно пахнущей жидкостью для придания там соответствующего аромата. Кубрик разделялся пополам таким выступом с небольшим закутком, в нем лежали небольшая штанга и набор гимнастических гирь, которые всегда можно было потягать на досуге, что и делали многие наши силачи, но я к их числу себя не причислял.

Экзамены за первый семестр я сдал довольно легко и получил право съездить в отпуск домой, и мы вместе с Олегом Алешиным отправились на Московский вокзал, где от радости, что наконец-то еду домой, я аж заорал все горло. Отпуск был всего 10 суток (впоследствии где-то на 2-м или 3-м курсе зимний отпуск был увеличен до 14 суток), но этого мне было достаточно, чтобы навестить родимый дом, родителей, братишку, погулять с друзьями, кстати, наш отпуск совпадал со студенческими каникулами, что позволило мне продолжать общаться с моим земляком Шуриком Козловым. Мать с отцом и братишка были рады видеть меня вообще, и в морской форме в частности, а главное, по их мнению, было то, что я пристроен к делу.

При убытии в отпуск командир роты нас предупредил, чтобы мы возвращались наголо подстриженными, что я, как исполнительный курсант, и сделал, как и многие другие, но некоторые проигнорировали это указание, их за это строго "пожурили". Второй семестр прошел также в учебе, несении нарядов, выполнении приборов и различных работ, и более редких увольнениях. Но для меня все это было уже как-то привычно, и не ущемляло моих интересов, в общем, я очень терпимо относился ко всем перепитиям военной курсантской жизни, и она мне даже некоторым образом нравилась.

Где-то в начале марта наш курс включили в парадный расчет училища для участия в параде на Дворцовой площади в честь праздника 1 Мая. Нас муштровали почти 2 месяца почти каждый день, кроме этого были дневные и 2-3 ночных тренировки на Дворцовой площади. Шли мы в шеренгах по 19 человек, держать равнение в такой шеренге было довольно трудно. Кроме того, мы шли с карабинами в положении "на руку", то есть наперевес, это было само по себе тяжело, также приходилось следить, чтобы не задеть штыком голову впереди идущего. Это было довольно тяжелое мероприятие, зато после парада все отпускались в увольнение, т.е. на праздник была гарантия не стоять в наряде. Впоследствии я участвовал практически во всех парадах на 7 Ноября и 1 Мая (всего я участвовал в парадах в училище 8 раз, не пропустил ни одного), а строевая выправка осталась на всю службу в ВМФ.

Вторую летнюю сессию я сдал успешно, и вместе со всеми отправился на первую морскую корабельную практику на крейсер пр.68 бис "Жданов". Он стоял на рейде Таллина, куда нас благополучно доставили сначала на поезде, потом на катере. Конечно, корабль поразил нас величиной, множеством помещений, личного состава. Вообще-то в моей жизни это был первый корабль, тем более боевой. Я попал в отделение управления стрельбой малокалиберной зенитной артиллерии. В отделении было что-то человек 5-6, командиром отделения был старший матрос. Он по тревоге находился где-то высоко-высоко на передней мачте на наблюдательном посту, где на площадке их было несколько человек, и они по секторам наблюдали в стереотрубы за горизонтом и оповещали по телефону зенитные пушки В-11 об обнаруженных целях. На другом конце телефона сидел я, принимал целеуказания и передавал их командиру орудия, находящегося рядом. Мой пост располагался у первой дымовой трубы по левому борту, что позволяло в холодные ночи погреться у трубы, она была теплая.

Сама по себе служба на крейсере мне не понравилась: спать приходилось на рундуках на жестком пробковом матрасе, сплошные тревоги, приборки, какие-то работы, занятия. Однажды нас ночью выгнали на железнодорожный вокзал, и там мы всю ночь разгружали составы с мукой, крупой в мешках. Особенно мучительным для меня казалось "бачкование": это получение пищи на отделение, накрытие стола, потом самое неприятное - мытье посуды. В то время на корабле мясо шло только жирная свинина, готовили коки вкусно, но посуда также покрывалась толстым слоем жира, а горячую воду для мытья получали вместе с пищей, и пока все поедят, вода остывала, и мыть ею было очень трудно. Командир отделения, как "годок", сам не "бачковал", но всегда проверял чистоту посуды, и если обнаруживал не отмытый жир, заставлял "бачковать" повторно, а нам и так приходилось это делать часто ввиду малочисленности отделения.

Кроме того, уже к концу практики корабль участвовал в каких-то флотских учениях, и нам даже немного продлили практику, чтобы мы "набрались боевого опыта". Это тоже был какой-то кошмар, тревоги следовали одна за другой, мы сидели на боевых постах по несколько часов, а на верхней палубе ночью да на ветру на ходу корабля было довольно холодно, хотелось спать. Корабль выполнял стрельбы из всех видов оружия, принимал и ставил в море мины, я все это наблюдал со своего боевого поста, было, конечно интересно, но уж очень надоело. В общем, я еле дождался конца этого кошмара, и был несказанно рад окончанию практики и возвращению в училище.

По возвращению в училище нас отправили в летний отпуск уже на 30 суток с оплаченным проездом. Я опять был дома и отдыхал с большим удовольствием, много гулял, встречался с однокашниками по школе и с товарищами по поселку, ходил на танцы, причем уже немного бравировал перед товарищами и морской формой, хотя дома одевал ее очень редко, да и тем, что уже послужил на настоящем крейсере и ходил в море. Пришлось, правда, и поработать, отец в это время строил новый дом, так что днем я работал с ним, помогал мешать шлаково-цементную смесь и заливать стены: работа была достаточно трудной, ведь все делалось вручную, но для отдыха хватало и вечернего времени. Так отпуск незаметно и пролетел.

5. Второй курс

К 1 сентября 1958 года мы все вернулись в училище и стали второкурсниками. Мы все активно делились впечатлениями об отпуске, но большая часть курсантов были дома, а вот Миша Бухарцев (ленинградец) рассказывал, как он отдыхал дикарем в поселке Лазаревском под Сочи, загорал под южным солнцем, купался в море и познакомился там с девушкой, тоже ленинградкой Тамарой Кораблевой. Так они и прошли бок о бок всю курсантскую жизнь, всю его офицерскую службу и пенсионную жизнь.

Начало учебы ознаменовалось тем, что появилось несколько новых дисциплин, в том числе сопромат. Про него в то время во всей студенческой и курсантской среде ходили всякие ужасные слухи, ну а главной была поговорка: "если сдал сопромат, можешь жениться". У меня же эта наука не вызвала никаких сложностей, я ее успешно одолевал и на 2-м и на последующих курсах и впоследствии сдал экзамен. В целом учеба в этом семестре продвигалась достаточно успешно.

Я на втором курсе.

В это время у нас организовалась компания: я, Миша Бухарцев и Вадим Кириллов, позднее к ней присоединился Слава Вопросов. В один из выходных в увольнение Миша Бухарцев (ленинградец) пригласил меня с Вадимом к себе домой в гости. Мы поехали и познакомились с его мамой - Тамарой Николаевной, прекрасным и очень добрым, гостеприимным человеком. Она нас с удовольствием приняла в своей единственной комнатке, где она жила со своим вторым сыном, угостила и, по-моему, мы ей понравились. С этого дня мы довольно часто бывали у нее и в выходные, и отмечали многие праздники, впоследствии приводили в этот дом и своих девушек, и продолжалось это вплоть до окончания училища. В общем, мне повезло в очередной раз в моей жизни на встречу с очень хорошим человеком.

Экзамены за первый семестр я сдал хорошо и в третий раз поехал в отпуск домой, новая встреча с родителями, братом и друзьями дали новый заряд для продолжения службы и учебы. При возвращении в училище я прихватил с собой и гражданский костюм, в котором я еще ездил сдавать вступительные экзамены, а после поступления в училище его отправили домой. Впоследствии с наступлением теплых дней я использовал его в увольнении, хранил я его сначала у своего друга студента в его общежитии, а потом у Тамары Николаевны Бухарцевой.

Во втором семестре вместо истории КПСС появился новый, очень неприятный для меня предмет - политическая экономия: ну как-то не доходил до меня смысл этих "гуманитарных наук", не понимал я их логики и давались они мне тяжело. Я мог сказать смысл любого постулата в двух словах, но этого почему-то было мало, требовалось развивать словоблюдие, а этого у меня ну никак не получалось.

Несмотря на все трудности, экзамен за второй семестр мною были сданы хорошо, и мы выехали на электричке в Ломоносов на учебный корабль "Урал" (бывший минный заградитель) для прохождения штурманской практики. Для этого корабль был специально переоборудован: ниже ходового мостика было оборудовано большое помещение, в котором было скомплектовано порядка двадцати рабочих мест (столов со всеми необходимыми приборами) для работы штурмана в походе. Для размещения практикантов под кубрики были приспособлены трюмы корабля (бывшие минные погреба), в которых были смонтированы 2-х - 3-х ярусные койки и столы для приема пищи и досуга. Поражало обилие в кубриках крыс, которые самым наглым образом расхаживали по помещению, особенно днем, когда людей там практически не было, и любимым занятием дневальных по кубрику в дневное время было прицельное метание обломков кирпичей по ним (кирпичи набирались заранее).

С нашим приездом выяснилось, что корабль неисправен, у него треснула крышка одного из цилиндров главного двигателя, и ее пытались заварить на Кронштадтском морском заводе. Пришлось нам где-то дней десять заниматься морской практикой: учили флажной семафор и Боевые эволюционные сигналы, вязали морские узлы, гребли на 10-ти весельных ялах, ходили в увольнение в Ломоносов, ездили на экскурсию в Кронштадт, ведь посетить эту морскую крепость мечтает каждый моряк.

Так прошло пару недель, заваренную крышку цилиндра установили на место, и корабль отвалил от пирса. Но мы успели только дойти до фарватера у Кронштадта и повернуть на выход из Финского залива, как крышка снова лопнула, и это был последний поход "Урала". На буксире нас привели снова в Ломоносов, куда дня через три пришел корабль-цель (бывший эсминец пр. 7У), и на бешеной скорости перевез нас в Таллинн. Там нас временно раскидали по разным кораблям ОВРы, я, в частности, не помню уже с кем, попал на большой охотник проекта 122бис. Условия существования на этих кораблях были достаточно суровыми, но дня через три нас снова собрали, разбили на две группы и разместили на двух базовых тральщиках пр.254, которые были немного приспособлены к нашей штурманской практике: на крыльях штурманского мостика были установлены 4 или 6 столов-раскладушек для размещения карт и инструментов, на которых мы вели прокладку, пеленгаторы с картушками гирокомпаса располагались здесь же, а за показаниями остальных приборов мы забегали в штурманскую рубку. Штурманскую вахту мы несли посменно, чтобы через нее прошли все курсанты, а в свободное от этой вахты время еще дублировали вахту сигнальщиков. Эта вахта мне запомнилась тем, что на переходе часто устраивались сигнальные учения, когда поднимались различные сигналы из флагов, и приходилось эти флаги набирать, потом поднимать, спускать, разбирать и снова набирать новые команды, так что на мостике после этого валялась куча флагов, которые после учения необходимо было аккуратно сложить в маленькие свертки и разложить по своим ячейкам.

Разместили нас всех в носовом кубрике N 1, условия жизни были вполне сносными, вообще тральщики этого проекта отличались достаточно хорошей обитаемостью. Кормили тоже неплохо, и мы в таких условиях прошли вдоль побережья от Таллинна до Калининграда с заходом в Ригу, Вентспилс, Лиепаю. В Лиепае мы даже сходили в увольнение, и я впервые искупался в мелководном Балтийском море.

Обратный путь в Таллинн был значительно короче по времени, так как шли мы без заходов в другие порты, но и более тяжелым: сразу после выхода из Калининграда нас прихватил довольно сильный шторм. Опасаясь за жизнь и здоровье курсантов, наши командиры отменили все штурманские и сигнальные вахты, и мы проводили все время, в основном, в кубрике, и многие из нас ощутили все "прелести" качки. А на плоскодонных тральщиках качка ощущается особенно сильно, так что мы впервые прочувствовали "удовольствие" морской службы.

Несмотря на эти неудобства, поход закончился благополучно, мы дошли до Таллинна, там сели на поезд и возвратились в училище. Нас обрадовали новостью, что мы покидаем наш "Дом советов" и перебираемся на Охту в здание бывшего среднего Военно-политического училища ВМФ, которое факультетом переводилось в ВВМУ им.М.В.Фрунзе. "Обрадованные" этой новостью мы разъехались в отпуск, считая себя уже полностью моряками и третьекурсниками.

В отпуске я опять гулял с друзьями и знакомыми, отдыхал, но и старался помогать отцу, который потихоньку сам с помощью одного из родственников продолжал строить новый дом.

6. Третий курс

В конце августа 1959 года мы возвратились из отпуска в училище и начали перебазировать его имущество на Охту. Командование решило сэкономить на работах по переезду и основная работа легла на курсантов. Кроме имущества роты каждый класс активно участвовал и в перевозке материальной части своих кафедр. В частности, мне пришлось участвовать в выносе с кафедры торпедного оружия и образцов торпед и торпедных аппаратов, а кафедра находилась, по-моему, на третьем этаже. Мы их просто расстыковывали, плотно становились по обе стороны с обеих сторон, цепляли под ними наши руки, поднимали и потихонечку несли на руках на первый этаж, на улицу и на машину; или подсовывали под них толстые концы (веревки), с обеих сторон брали эти концы на плечи и таким образом несли. Ну а разные там мелочи типа аппаратуры, запасных частей, инструмента таскали вниз чуть ли не бегом. В общем, работа была та еще, но шла с таким энтузиазмом, что к концу сентября все работы по перевозке были закончены, и мы приступили к размещению всего на новом месте.

Мне запомнилось, как мы монтировали действующий торпедный аппарат подводной лодки. Если в "Доме советов" он был смонтирован в полный размер в кабинете кафедры, то здесь пришлось его монтировать в коридоре и в усеченном виде без середины. Но мы его все-таки смонтировали, подвели воздух высокого давления и даже произвели пробный холостой выстрел, при этом оказалось, что кто-то спрятал в нем несколько листов стекла, а так как аппарат почти упирался носовой частью в стену коридора, то при выстреле стекло разлетелось в пыль, и получилось очень эффектно.

Так что наша ударная работа позволила уже 1 октября начать учебные занятия, причем был издан приказ начальника училища контр-адмирала В.А Егорова о поощрении личного состава за перебазирование училища, по которому я получил премию в размере, по-моему, 150 рублей, т.е. нашего оклада на 3 курсе.

Вспоминая наше размещение на новом месте, хочется отметить, что, несмотря на значительно меньший объем наших новых зданий, в них оказалось как-то уютнее. В учебном корпусе, расположенном прямо на набережной Невы, располагались все командование училища, учебные кафедры и классы, клуб, столовая и буфет. Все помещения были поменьше, но нам хватало, к тому же было интересно наблюдать в окна за движением различных плавсредств по Неве. Клуб также был значительно меньше, но очень уютный, зал имел вокруг балкончик, на котором любили уединяться парочки: девушки все также "валили" на наши танцы в большом количестве.

Отопление учебного корпуса было централизованное, но со своей котельной, в которой работал один гражданский кочегар. Поэтому на все подсобные работы, в частности, подвозку угля из кучи снаружи в кочегарку, ежедневно выделялось два курсанта, приходилось мне попадать и на эту вахту.

Вот жилищные условия были здесь похуже, чем прежде. Жилые корпуса располагались отдельно от учебного через дорогу (Новочеркасский проспект), причем политическому училищу достаточно было одного корпуса, нам же его не хватило, и был выделен второй корпус, который до нас занимали солдаты стоявшей здесь же какой-то части. В этот корпус и поселили наш 3-й факультет: он был настолько запущен и загажен, что понадобилось не менее месяца, чтобы привести его в порядок. Я в то время по приборке был расписан в гальюне, и до сих пор помню, как мы кирпичом и прочим отдраивали чаши Генуя (унитазы) от наросшей на них грязи, доводя их до белоснежного состояния. Кроме того, отопление жилых корпусов было печное, и обязанностью дневальных по роте была топка печей, что было довольно хлопотным занятием: нужно было наколоть дров во дворе, натаскать их в ротные помещения, разжечь печки и следить за ними, подбрасывая дрова обеспечивать противопожарную безопасность. Кстати, дрова завозились во двор жилых корпусов в виде каких-то здоровых колод, и колоть их было довольно трудным занятием. Кроме того, осенью этого года очень долго шли дожди, дрова полностью промокли, а потом сразу ударили минусовые температуры, и дрова фактически превратились в ледяные глыбы: и вот их необходимо было наколоть и, главное разжечь, то есть фактически "поджечь воду". Но потихоньку справлялись и с этим.

Сначала в жилых корпусах было тесновато, и мы первые полгода спали на 2-х ярусных койках, позже, помню, перешли опять на одноярусные. При этом вспоминается, как однажды нас в учебное время загнали в спальные помещения слушать по радио выступление Н.С.Хрущева на Генеральной сессии ООН, так как в учебном корпусе по соображениям секретности радио не было, а телевизоры в то время и у населения были наперечет, а уж в воинских частях о них даже не мечтали. Мы благополучно продремали это выступление на наших 2-х ярусных койках, и только значительно позже узнали, что Н.С.Хрущев стучал ботинком по трибуне ООН.

Отдельное размещение жилых корпусов привело к значительному увеличению дежурной службы: на выходе из учебного корпуса во дворе и на входе в жилой корпус были устроены два КПП, на которых дежурили офицер и 2 или 3 курсанта, которые кроме контрольных функций обеспечивали безопасность перехода курсантов через дорогу, частенько перекрывая ее для прохода строя. Кроме того, в учебном корпусе был КПП и со стороны набережной, где, в основном, проходили командование, преподавательский состав, девушки на танцы и другие.

Не знаю, откуда, но у училища появилось 2 разъездных катера (типа рейдовых тральщиков пр.361), которые стояли на Неве на противоположном берегу прямо напротив учебного корпуса. Там тоже круглосуточно дежурили 2 курсанта, это был довольно интересный наряд: во-первых, далеко, до катеров надо было идти через Большеохтинский мост, во-вторых, дежурный по училищу, который должен был проверять этот пост, ходил туда редко в силу его удаленности. Поэтому дежурные по катерам чувствовали себя довольно вольготно, можно было сбегать в магазин и хорошо посидеть, можно было и поспать, ведь на катерах были кубрики с койками.

В целом, службы прибавилось, но мы были уже на 3-м курсе, самая "золотая молодежь", мы уже знали и службу и учебу, и нам все было хорошо и удобно. Учебный корпус с одной стороны граничил с каким-то заводом навигационной техники, от которого нас отделял солидный забор, а с другой стороны с небольшим заводским стадионом, от которого нас отделял хилый деревянный заборишко с многочисленными прорехами. Этим путем частенько мы пользовались для самовольных прогулок: в спортивной форме через дырку на стадион, а там на все четыре стороны, главное, во время вернуться. Кстати, вдруг завезли кирпич и начали строить новый кирпичный забор, но командование училища почему-то решило ставить этот забор опять же со стороны завода, так что проход на стадион остался прежним.

У нашего второго жилого корпуса также проходил старый бетонный забор, отделяющий нас от улицы. Перемахнуть этот забор для молодого организма ничего не стоило, чем многие и пользовались, особенно при возвращении из увольнения в не очень потребном виде.

Своей бани в училище не было, и нас каждую неделю водили в городскую баню квартала за 2-3 от училища по Большеохтинскому проспекту. Эти походы нам очень нравились, ведь после помывки можно было выпить кружку-другую пивка в банном буфете и потрепаться с гражданскими мужиками о жизни.

Таким образом, мы продолжали учиться, служить, отдыхать, как-то времени хватало на все, и я вспоминаю этот год не без удовольствия. В декабре меня приняли кандидатом в члены КПСС. Нельзя сказать, что я был большим поклонником коммунистов, но здесь сыграли свою роль два основных фактора. Во-первых, мой отец не мог вступить в партию, так как имел "темное пятно" в своей жизни: нахождение в плену во время Великой Отечественной войны. Это всю жизнь играло против его карьеры и роста по служебной лестнице на работе, о чем неоднократно я слышал от него и матери. Во-вторых, в училище нам неоднократно твердили, что офицер должен быть членом КПСС, так как все важнейшие и служебные и политические вопросы решаются на партийных собраниях, в партийных организациях. Таким образом, я решился на этот шаг, вместе со мной вступали в кандидаты Вадим Кириллов и, по-моему, Юра Дьяконов. Принимали нас на партийном собрании кафедры, в партийную организацию которой нас и приняли на учет.

Я опять благополучно сдал зимнюю сессию и получил право на зимний отпуск. Перед отъездом в отпуск мы с Вадимом Кирилловым и Мишей Бухарцевым договорились летом поехать в отпуск на юг, куда Миша ездил каждый год после первого курса и очень нам нахваливал, здесь к нашей компании присоединился и Слава Вопросов. Сейчас мы предупредили об этом родителей и договорились начать откладывать на летний отпуск любые деньги, которые сможем сэкономить от нашего скромного бюджета. Хранителем этих сбережений согласилась быть Тамара Николаевна.

Отпуск пролетел как всегда быстро и хорошо, разрешение на летний отпуск было получено, и мы возвратились в училище полные надежд и желаний. И вот в процессе учебы во втором семестре мы узнали, что наше училище расформировывается, а наш факультет практически полностью передается в ВВМУ им.Фрунзе. Шла наша повседневная учеба и служба, но уже проводилась работа по нашему переводу. Проходили беседы о наших желаниях по дальнейшей судьбе, я высказался за продолжение учебы, так как уже привык к военной службе и особенно не представлял своей судьбы в другой ипостаси. С нашей роты было демобилизовано несколько человек, но основная масса в количестве 50 человек оставалась (это против 82 человек, поступивших на 1 курс).

Артиллерийский факультет практически полностью был демобилизован, только некоторые курсанты с него попали в другие училища, а химический факультет полностью передавался в ВВМУ им.Кирова в Баку.

Незаметно подошла летняя сессия, которую мы сдавали под аккомпанемент хорошей погоды в начале лета, ликвидации училища и ожидания летнего отдыха на югах. Экзамены я сдал хорошо, узнал, что из торпедистов придется переквалифицироваться в минёры - противоминщики.

Не помню, какие работы мы проводили по ликвидации родного училища, помнится только, как химики свозили свое имущество (склянки-банки) на большой док, который стоял на другом берегу Невы напротив училища и должен был перегоняться в Баку.

На этой территории мы выпустили 5-й курс ВВМУИО (можно сказать последний), большую часть которого забрали в ракетчики, получили отпускные билеты, простились с нашим командиром роты Владимиром Михайловичем Сафоновым, который не захотел идти в ВВМУ им.Фрунзе, а пошел в ВВМИУ им.Дзержинского и разъехались по местам проведения отпусков. Вернуться нам было приказано уже на Васильевский остров в ВВМУ им.Фрунзе.

И вот мы в поезде Ленинград-Сочи вчетвером в отдельном купе (нам уже были положены купейные вагоны): я, Миша Бухарцев, Вадим Кириллов и Слава Вопросов, Мишина Тамара подъехала дня на три позже. Ехали весело, поглощая взятые с собой еду и винцо. Я, памятуя веселую песенку "Хорошо на верхней полке у открытого окна", так и лег спать, а утром с ужасом почувствовал, что сплю на песке. Оказалось, что у меня на постели лежит прямо-таки слой сажи, тогда еще ходили паровозы. Пришлось все вытряхивать, чтобы вторую ночь поспать нормально уже с закрытым окном.

Вышли мы на станции Лазаревская, и сразу были атакованы тетеньками с предложениями сдачи коек. Сговорились с одной на комнату с 4-мя койками и пятой на террасе рядом. Пляж был недалеко, по дороге на пляж была большая летняя дешевая столовая, море было отличное и теплое, только я впервые был на галечном пляже. Мы с непривычки так дорвались до солнца, что в первый же день сгорели до волдырей, но все равно было прекрасно. Купались, загорали, гуляли по поселку, ходили на танцы, пили сухое вино, которое на рынке стоило копейки, и также за копейки можно было выпить стаканчик другой у калитки любого частного дома: обычно у калитки стоял столик с графином, стаканами и тарелка для денег. Здесь же мы отметили День Военно-Морского флота, ведь форму пришлось везти с собой, чтобы отметиться в военной комендатуре. В общем, пробыли мы там дней 15, отлично отдохнули и, главное, набрались новых впечатлений, узнали, что такое "отдыхать на юге". Поистратились так, что еле осталось чуть-чуть на обратную дорогу, хотя мы и не шиковали.

Мы в Лазаревском: я, Слава Вопросов, Тамара (еще Кораблева), Миша Бухарцев и Вадим Кириллов.

Обратно ехали также вместе, но Миша с Тамарой и Слава ехали до самого Ленинграда, а я с Вадимом доехал до Москвы и заехали ко мне в Ногинск. Он пробыл у меня дня три, мы с ним съездили в Москву погулять вообще и на ВСХВ. Запомнился мне случай, когда мы с Вадимом и отцом пошли в Ногинске в баню, после бани отец взял всем по кружке пива, и Вадим то ли схитрил, то ли правда, смог выпить только половину кружки. Отец после этого периодически вспоминал это почти до самого конца жизни: "Какой был мальчик, даже кружку пива не мог выпить". Потом Вадим уехал в себе домой в Рыбинск.

Я же догулял отпуск, помогая отцу, который все еще достраивал дом, и к назначенному сроку в середине августа поехал в Ленинград в училище.

7. Четвертый курс

По договоренности перед отпуском все курсанты нашей роты (оставшиеся 50 человек) по возвращении из отпуска собрались в 12.00 у памятника Крузенштерну перед парадным входом училища Фрунзе. Мы дождались сбора всех членов нашей роты и где-то в 12.30 пошли в училище. С парадного входа нас направили в проходную на 12-й линии. Так большой толпой почти с часовым опозданием, за которое нам, естественно, ничего не было, мы прибыли к новому месту учебы и службы.

Здесь мы попали довольно в сложную обстановку: мы были на 4-м курсе, и нам оставалось учиться еще два года. В то же время в училище оставили 4-й курс прежнего училища, и он был выпускной, так как до нас училище Фрунзе было "командным" с временем обучения 4 года. Также в училище остался последний один 3-й курс бывшего политического училища, которое мы заменили год назад на Охте, и он тоже был выпускным. Учитывая то, что срок военной службы все-таки являлся главным критерием во взаимоотношениях военнослужащих, то такое положение вызвало некоторый антагонизм между нашим и этими курсами. Открытой вражды, конечно, не было, но исподволь некоторые трения между "инженерами", "фрунзаками" и "политиками" все-таки наблюдались.

В связи с тем, что мы прибыли в училище без своего командира роты, нам назначили временных командиров. Сначала это был капитан 2 ранга Радкевич Василий ..., который командовал и 4-м курсом "фрунзаков" одновременно. В нашем обиходе его называли просто "Васей" и, хотя он был довольно простым, общительным и веселым человеком, но к нашему двору он не пришелся. Довольно скоро временным командиром к нам был назначен капитан 2 ранга Коноплев Георгий Борисович, который перед этим выпустил 5-й курс нашего училища оружия и то ли был не у дел, то ли командовал вновь набранным 1-м курсом, который был на 1 год отправлен служить матросами на флот (такая практика была введена как раз в это время, но просуществовала всего один или два года). Коноплева за глаза называли "Жорой" и он был полной противоположностью бывшему нашему Владимиру Михайловичу Сафонову: излишне жесткий и требовательный, не для курсантского коллектива, поэтому он продержался у нас тоже недолго.

К этому времени командир нашего 5-го курса "кроштадтцев" майор Иванов Александр Тимофеевич распределил большинство своих подчиненных старшинами на младшие курсы, в том числе и к нам, и его назначили ротным к нам на постоянно. Так он и прокомандовал год двумя ротами, а уж на следующий год только нами. Человеком он оказался неплохим, и достаточно требовательным, и достаточно снисходительным, в общем, пришелся нам ко двору.

Здесь же возник наш первый конфликт с начальством "фрунзаков": нас заставили сменить ленточки на бескозырках - вместо "ВЫСШЕЕ ИНЖ. УЧИЛИЩЕ ВМФ" одеть "ВЫСШЕЕ ВОЕННО-МОРСКОЕ УЧИЛИЩЕ", здесь терялась наша инженерная составляющая. Мы где-то месяц сопротивлялись этому мероприятию, в училище носили новую ленточку, а в увольнении уже на улице одевали старую, считая себя все-таки инженерами. Эта история дошла даже до начальника училища контр-адмирала Ванифатьева А.Г., и он однажды пришел к нам на какое-то общее занятие и долго убеждал нас, что училище теперь не инженерное и не командное, а командно-инженерное, и флоту нужны командиры, а не какие-то там "гаешники". Он нас нисколько не убедил, но мы скоро поняли бессмысленность нашей борьбы, нам надоела эта замена ленточек, да и начиналась подготовка к очередному ноябрьскому параду, в общем, мы смирились с этой переменой.

Кстати, нам заменили карабины на автоматы АК, тренироваться и идти на параде с ними было гораздо легче.

По прошествии некоторого времени "фрунзаки" пошли на конфликт и выдали начальству нашу тайну: дело было в том, что писарем в нашей роте был Толя Баженов с хорошим почерком, он был доверенным лицом командира роты и, в частности, писал нам увольнительные записки на официальные увольнения. Увольнительные записки с уже поставленными печатями училища командир роты получал в строевой части, передавал их Толе, а тот их заполнял и подписывал у командира роты. Учет был не очень строгий, у Толи всегда был запас записок с печатями, подпись А.Т.Иванова он умел подделывать в совершенстве, поэтому всегда в случае крайней необходимости мог вечерком при отсутствии командира роты выписать любому увольнительную. Наш народ этим не злоупотреблял, но и пользовался систематически (такой вариант самоволок был в традиции "оружейников"). Все было шито-крыто, пока об этом не узнали "фрунзаки" и не "заложили" нас своему начальству. Скандал был грандиозный, дошло да начальника училища. После этого записки выдавались строго по учету, излишки немедленно по счету сдавались в канцелярию, на них одновременно ставились печать и штампик разного цвета, и эти цвета менялись каждую неделю. Это создало некоторую неприязнь между нами - "оружейниками" и "фрунзаками".

Наша учеба продолжалась уже немного в другом направлении, кроме устройства оружия и его эксплуатации нам больше стали давать правила его боевого применения, то есть готовить из нас больше командиров БЧ-3 кораблей, чем инженеров по эксплуатации оружия, ведь профиль ВВМУ им.Фрунзе преобразовывался из "командного" в "командно-инженерный" с продолжительностью обучения 5 лет вместо 4-х лет до этого. Отмечу интересный факт: все мы миновали изучение астрономии, как науки кораблевождения. Произошло это, видимо, оттого, что в ВВМУИО ее должны были изучать после 3-го курса, а в ВВМУ им.Фрунзе астрономию к 4-му курсу уже прошли, и мы миновали эту, я считаю, важную для моряка науку. Пришлось потом азы астрономии практически осваивать уже при службе на корабле.

Хорошо было то, что в училище был бассейн на 4 дорожки длиной 16,6 м, неплохой спортивный зал и своя шлюпочная и катерная базы с несколькими 6-ти весельными ялами и 2-мя катерами пр.361. В бассейне мы начали изучать основы плавания (некоторые не умели плавать вообще, я плавал общенародными стилями "по-собачьи" и "в размах"), плавать стилем "кроль", а впоследствии и подводное плавание с маской и аквалангом. На шлюпках мы совершенствовали навыки гребли, но в шлюпочную команду я не попадал по той причине, что были ребята и поздоровее. На катерах мы отрабатывали командирские навыки отхода от пирса и швартовки к нему.

Мы продолжали активно заниматься спортом, бегать кроссы, играть в волейбол, баскетбол, я тоже старался принимать в этих мероприятиях посильное участие, несмотря на свою не особенную спортивность, но необходимость сдавать зачеты и в этом виде учебы заставляла это делать.

Зачет по кроссу: я, Миша Бухарцев, Толя Ларош, Вадим Кириллов, Юра Дьяконов.

Кстати, прямо в здании этого училища было свое почтовое отделение, наличие которого упрощало нашу жизнь, ведь всегда можно было самому отправить и письмо и телеграмму, и даже получить денежный перевод или посылку. Даже адрес ВВМУ им.М.В.Фрунзе был элементарно прост - "г.Ленинград, В-162". Немного опережая события, вспоминаю, что весной 1961 года я решил поздравить родителей с "серебряной свадьбой", с помощью Вадима Кириллова я написал телеграмму где-то слов на 30-40 и спокойно отправил ее с нашего почтового отделения, удивив оператора ее объемом. Потом родители мне рассказывали, что эта телеграмма с подачи почтальонши произвела настоящий фурор в нашем поселке в Ногинске.

Во дворе училища: Слава Иванушкин, Боря Быстров, Женя Скиба, Вадим Кириллов, я, Миша Бухарцев, Игорь Переверзев.

Выход в увольнение: Володя Смирнов,Володя Линьков, Юра Семенов(сидит), Миша Бухарцев, я, Боря Черных, Володя Иванов (сидит), Слава Иванушкин, Коля Крылов.

Где-то в октябре нам устроили экскурсию на табачную фабрику им. Урицкого, которая была знаменита на всю страну, даже мой отец обычно в качестве подарка из Ленинграда просил меня привезти несколько пачек "Беломора" этой фабрики. Перед экскурсией мы одели форменки попросторнее, чтобы было куда прятать набранные папиросы. На фабрике нас сначала повели на линию, где делали самые дешевые папиросы "Красная звезда", и разрешили взять себе на память. Мы, естественно, набрали их на халяву-то побольше, а потом нас повели на линии выпуска "Беломор-канала" и "Казбека", которых мы взять много уже не могли: было некуда, но все равно курева мы притащили довольно много. Помню еще, что Гена Любимов познакомился там с одной из дивчин - работницей фабрики, и она снабжала его потом довольно дорогими папиросами, не помню уже какими, но что-то типа "Герцоговины Флор", а через него и нам перепадало.

В ноябре мы участвовали в съемках художественного фильма "Две жизни", где мы изображали толпу революционно настроенных матросов. Мы снимались, сняв ленточки с бескозырок, некоторые получали ленточки с названиями дореволюционных кораблей. На съемках нам выдавали старые винтовки-трехлинейки Мосина с длиннющими штыками, мы лихо маршировали с ними по улицам Петрограда, дружно и картинно погибали под пулеметами контрреволюционеров. Запомнились эти дни, как интересные новыми событиями, съемками днем и ночью, питанием на свежем воздухе, когда, казалось бы, быка съел, так было вкусно. Правда позже мы себя на экране не нашли, но здорово это не расстраивало, ведь главное - участие.

В целом учеба и служба у меня шли достаточно хорошо и в декабре 1960 года меня приняли в члены КПСС. В роте нас оказалось трое членов партии: я, Вадим Кириллов и Юра Дьяконов, у нас была создана партийная организация, в которую, кроме нас, вошел один из преподавателей кафедры, организация из 4-х членов считалась уже вполне работоспособной. Дальше наша парторганизация стала довольно быстро пополняться за счет других наших сослуживцев, которые тоже достаточно активно стали вступать в партию.

Перед новым 1961 годом произошло одно интересное событие. В конце 1960 года Н.С.Хрущев объявил о проведении в СССР денежной реформы, по которой выпускались новые деньги с номиналом в 10 раз выше существующих денег, соответственно цены также уменьшались в 10 раз. Он говорил, что это заставит людей и "за копеечкой нагибаться". Так со мной и моими друзьями и получилось.

Дело в том, что в начале этого года я и Вадим Кириллов были в патруле в Мраморном дворце, и там на танцах Вадим познакомился с симпатичной дивчиной Татьяной Гриневич (будущей Кирилловой). Начальником патруля оказался хороший офицер, он разрешил Вадиму проводить ее домой. С этого у Вадима закрутился роман, он познакомил меня с Татьяной, а потом и с ее семьей. Отец у нее был бывший полярный летчик с хорошей пенсией, мать - домохозяйкой и при этом очень приятной и гостеприимной женщиной. Я как-то пришелся опять ко двору в этой семье, мы частенько были у них в гостях, отец потихоньку и понемногу гнал самогоночку, а это сближало нашу компанию и делало ее теплее, я даже иногда ночевал у них, устраиваясь на ночь на настоящей шкуре белого медведя.

Как-то перед новым годом мать Татьяны отдала мне с Вадимом металлическую коробку из под чая, полную однокопеечных монет, которые она собирала просто для интереса. При этом она сказала, что все равно эти деньги скоро заменят, а мы, как бедные курсанты, можем бросать эти монеты в автоматы оплаты проезда в наземном транспорте для "звона", а сколько их там все равно никто не увидит. Мы коробочку взяли.

Новый 1961 год мы встречали у мамы Миши Бухарцева - Тамары Николаевны всей нашей кампанией: я один, Миша и Вадим со своими девушками Тамарой и Татьяной, также Слава Вопросов. Дело в том, что день рождения у Тамары Николаевны был 31 декабря, поэтому мы вечером сначала посидели по этому случаю, потом молодежь - это мы - пошли на улицу развеяться до встречи Нового года. У меня в кармане была коробка с копеечками, каждый взял себе по маленькой щепоточке. Уже было темно, мы при свете фонарей гуляли, шутили, резвились, со смехом кидались друг в друга монетками.

Часам к 22 мы вернулись к Тамаре Николаевне, снова накрыли стол, дождались боя курантов по радио (телевизора у нее еще не было) и отметили наступление Нового 1961 года, говорили тосты, выпивали, пели песни, было не до радио. Потом завалились спать, в основном, на полу под столом. Только проснувшись утром, мы узнали по радио, что монеты достоинством 1, 2 и 3 копейки оставлены в обращении, то есть их ценность удесятерилась. Мы уж было собирались бежать на улицу собирать вчера разбросанные монеты, но потом одумались, тем более что в коробке оставалось чуть более половины.

Первые 3 месяца или полгода были в ходу и старые и новые деньги, первые пару месяцев обычно и продавцы еще считали на старые, так что в январе-феврале 1961 года мы шли в буфет, и когда буфетчица говорила, примерно: "С Вас 3 рубля 50 копеек", мы ей скромно отсчитывали 35 копеечных монеток. Первые пару раз она пыталась возмущаться, но деваться было некуда, правда была на нашей стороне, а скоро и весь СССР и мы перешли на новые "хрущевские" деньги. Мне кажется до сих пор, что это были лучшие деньги и советского и нашего времени.

0x08 graphic
Я с другом Вадимом Кирилловым.

Скоро Миша Бухарцев и его Тамара поженились, для нас это прошло довольно обыденно, ведь они пронесли свою любовь с самого первого курса, и мы привыкли к ним, как к одному целому. Помню, после Дворца бракосочетания свадьбу мы отмечали в столовой где-то рядом с сегодняшней станцией метро "Электросила", а на самом заводе Электросила Тамара отработала потом до самой пенсии.

Перед экзаменами зимней сессии у нас - "оружейников" вышел конфликт и с "политиками". Дело в том, в училище инженеров оружия сложилась целая система подготовки к экзаменам: для того, чтобы узнать содержание экзаменационных билетов, которое до нас официально не доводилось, доверенные люди проникали в учебную часть, где хранились билеты по общеобразовательным предметам, переписывали их содержание и, по возможности, метили их. С секретными предметами было сложнее, они хранились в закрытых и опечатанных чемоданах соответствующих преподавателей, которые, в свою очередь, хранились в нерабочее время в секретной части. Так как перед экзаменами мы занимались самоподготовкой допоздна, то и секретная часть работала где-то до 22 часов, поэтому вечером, когда преподаватели уходили домой, нам удавалось всеми правдами и неправдами доставать их чемоданы, и также знакомиться с билетами и метить их. Были случаи вскрытия секретных частей ночью, но это делалось в те дни, когда караул и, соответственно, часовой у секретной части стояли из своих или факультетских сослуживцев. Эти действия фактически тянули на "воинское преступление", но при хорошей подготовке и организации проходили тип-топ. Потом на все билеты сообща писались шпаргалки, причем писались они по 1-2 штуки подготовленными товарищами, а потом проверялись слабо подготовленными, чтобы им все было понятно: при браковке - переписывались. Шпаргалки доставлялись, при необходимости, до объекта на экзамене дежурным по классу, который всегда назначался, как положено в военной организации, даже на экзамен.

Так вот на один экзамен, кажется по математике, наши "оружейники" 2-го или 3-го курса, полезли в учебную часть за билетами, а недалеко находилась секретная часть, которую охранял часовой с 3-го курса "политиков". Он это увидел и передал в караул, который по тревоге прибыл на место происшествия, а "преступники" убежали, но когда все успокоилось, они вернулись, опять часовой поднял тревогу, но теперь были организованы тщательные поиски во главе с дежурным по училищу, и "преступники" были пойманы. Разразился большой скандал. На другой день в результате тщательного расследования начальство узнало почти все тайны махинаций с экзаменационными билетами и приказало всем преподавателям их проверить. Каково же было удивление наших преподавателей, когда при внимательном обследовании они установили, что даже их секретные билеты были помечены. В результате мы тянули билеты, закрытые для невозможности видеть метки в отдельные конверты, но мы были уже достаточно подготовленными четверокурсниками, наши преподаватели нас хорошо знали, к тому же сказывалась хорошая предварительная подготовка, так что для нас экзамены окончились также благополучно, как и всегда.

Я опять хорошо сдал все экзамены и уехал в свой родной Ногинск в отпуск. Причем в этот раз я решил добираться до Москвы на самолете. В это время между Москвой и Ленинградом начал регулярные рейсы первый наш реактивный пассажирский самолет Ту-104, и мне захотелось испытать этот полет на себе. Билет стоил не очень дорого, всего 18 рублей, зато осталось много впечатлений от организации и самого полета, который длился всего один час, из них 20 минут на набор высоты и 20 минут на снижение, конфетки на эти маневры, дорога до аэропорта и от аэропорта, регистрация: все это было абсолютно внове. Моя семья, наконец-то, переехала в новый дом, правда еще без перегородок внутри. Отпуск пролетел незаметно в освоении нового места жительства, знакомстве с новыми соседями, посещении старых друзей, которые стали находиться немного подальше.

Вернувшись из зимнего отпуска, я снова включился в учебу, несение нарядов и во все перепитии курсантской жизни. В это время наши старшины - пятикурсники "кронштадтцы" приступили к написанию дипломных работ, их освободили от старшинства на младших курсах. Теперь уже некоторых наших ребят назначили старшинами на младшие курсы, а меня назначили командиром отделения в своей роте у оставшихся ребят и присвоили мне воинское звание "старшина 2 статьи". Я пришил себе две лычки на погоны и получил право нести дежурную службу уже дежурным по роте, начальником караула или разводящим, а также дежурным по камбузу (по столовой).

Я на 4-м курсе и старшина 2 статьи.

У дежурного по камбузу, кроме основных обязанностей по инструкции, была дополнительная обязанность: приберечь максимально возможное количество харчей на вечер и накормить перед отбоем однокурсников, которые пожелают подхарчиться. В обычные дни таких желающих было обычно немного, но в субботу и воскресенье после танцев было немало желающих, обычно "холостых", то есть, кому некого было провожать, но в эти дни и харч было легче сэкономить. Так и пошла моя старшинская жизнь, но зато была небольшая прибавка к окладу.

Встречать праздник 1 мая 1961 года Татьяна будущая Кириллова пригласила нашу компанию к себе на дачу в Рощино. Там у ее семьи был большой дом с мансандрой, было уже достаточно тепло. Я как всегда был без пары, и она пригласила на это мероприятие свою подругу по работе на заводе Валентину Плющ. Мы собрались на даче где-то к вечеру 1 мая, так как участвовали в параде на Дворцовой площади. Посидели за столом, продукты и вино привезли с собой, выпили, закусили, попели песни, потом пошли гулять. Я с Валентиной гулял там по какой-то "Аллее любви", болтали обо всем и ни о чем, и она утверждает до сих пор, что я "лез целоваться", а я из-за скромности это отрицаю. Как я узнал потом, у нее был в это время парень, но он уехал на праздники на родину, поэтому она согласилась на предложение Татьяны, у меня же не было никаких перспектив. Переночевав на мансандре, утром я уехал в училище, так как заступал в наряд, и благополучно забыл это небольшое приключение. Кто бы знал, что оно получит через полгода знаменательное и судьбоносное для меня продолжение, но об этом позже.

Я со Славой Вопросовым у главного входа в ВВМУ им.Фрунзе.

Я благополучно сдал летнюю сессию и стал готовиться к практике, которая в этом году была длительной - два месяца и состояла из производственной части и морской части длительностью по одному месяцу. Производственная часть в свою очередь делилась на 2 части: на предприятии флота и предприятии промышленности по две недели.

Первая часть производственной практики мы проходили на 15 Арсенале ВМФ в Большой Ижоре. Жить нас определили в спортзале личного состава арсенала, где поставили койки и тумбочки, а питаться - в столовой батальона охраны арсенала, которая находилась где-то метрах в 500-х от нашего кубрика.

Юра Дьяконов, Слава Вопросов и я в кубрике в спортзале арсенала.

Нас кормили по курсантскому пайку, а солдат - по солдатскому, и здесь мы воочую убедились в их разнице: создалось впечатление, что солдат кормили, в основном, горохом и перловкой, каждый раз на обед и ужин у них были или суп гороховый, или пюре гороховое, и все это перемежалось перловыми супом и кашей. Нас же кормили вполне прилично и вкусно.

Наша практика состояла в изучении технологических процессов приготовления и ремонтов минного оружия, организации арсенала. Техническая часть арсенала располагалась отдельно от административной части в лесу за двумя рядами колючей проволоки со строгим пропускным режимом. Многие работы по осмотру и ремонту оружия проводились на открытом воздухе, где и днем и ночью роились тучи комаров, здесь я впервые познакомился со специальной жидкостью от комаров, которую выдавали рабочим и служащим арсенала. Помню, я попал в бригаду, которая производила осмотр свинцовых колпаков мин, я эту операцию быстро освоил и дальше стало скучно. Погода в это время установилась прекрасная, солнечная, и мы стали после кратковременного присутствия на рабочем месте убегать на пляж на Финский залив, который был рядом с нашим жильем. Таким образом, большую часть практики мы провели на пляже вместе с нашим руководителем практики тогда еще молоденьким начальником лаборатории нашей кафедры старшим лейтенантом Пронозовым Борисом Николаевичем, загорали, купались, дурачились. Мне до сих пор вспоминается боль от сгоревших спины и живота, даже в увольнении на танцах она чувствовалась сквозь белую форменку. Так незаметно проскочили две недели.

Вторую часть производственной практики мы проходили на Средне-Невском судостроительном заводе в поселке Понтонном, где в то время строили базовые (впоследствии морские) тральщики пр. 264А, так называемые "девятисоттонники". Для жилья рядом с заводом на территории понтонного полка мы поставили несколько армейских палаток, в которых размещалось по 4 койки и тумбочки, рядом на улице был устроен умывальник. В аналогичных палатках вовремя курса молодого бойца мы размещались по 10 человек на деревянных нарах, а здесь же жили как короли по 4 человека.

0x08 graphic

Володя Егоров, Слава Вопросов и я на фоне наших палаток.

Ходили мы в синем рабочем платье без погон, носили пилотки без звездочек, то есть были "замаскированы" под рабочих. Кормили нас в заводской столовой за плату, которую перечислило училище , причем не только обедом, который готовили для всех рабочих завода, но завтраком и ужином, которые готовили специально для нас, в общем, на питание мы не жаловались.

Работали мы дублерами электромонтажников как внутри спущенных на воду тральщиков, так и на их мостиках и мачтах. Кроме того, мы ознакомились со всем циклом строительства кораблей от сборки их на стапелях в закрытом эллинге до спуска на воду и достройки на воде. Я еще с несколькими ребятами записался дополнительно учеником электросварщика, мы научились варить стальные мелочи и немного освоили газовую сварку маломагнитной стали АМГ, даже сварили из нее хитрый замок-задвижку на гараж нашему руководителю практики преподавателю тогда еще капитану 3 ранга Вотякову Арису Павловичу. В результате практики я получил квалификационные удостоверения электромонтажника 2 разряда и электросварщика 3 разряда.

В увольнение я в Ленинград не ездил, но мы со Славой Вопросовым и еще с кем-то ездили рядом в Колпино, где ходили на танцы и заходили домой к родителям Вопросова, где они жили в то время. Помню многие ребята, у которых были девушки, ездили в Ленинград к ним, а обратно поезд приходил чуть позже 24.00, они опаздывали из увольнения, Арис Павлович ловил опоздавших и строго журил, но выше об этом не докладывал. Также незаметно проскочила и эта практика, очень интересная и увлекательная.

После этого мы поехали на морскую практику на Северный флот поездом до Мурманска. Начальство предупредило нас о капризности северной погоды и рекомендовало брать с собой теплые вещи. Мы не пренебрегли этим советом, однако плавки тоже на всякий случай взяли. Мурманск и правда встретил нас не очень ласково, было достаточно прохладно.

Прямо скажем, совсем не жарко летом в Мурманске.

Потом мы довольно долго ждали буксира, на котором в конце концов наш класс морем переправили в г.Полярный в Екатерининской гавани, где в то время располагался штаб СФ. Из Екатерининской гавани на катере нас переправили в соседнюю Пала-губу, в которой стояли корабли бригады тральщиков, это были тогда еще базовые тральщики пр.254. Пала-губа в то время была пустой небольшой бухтой с отвесными скалистыми берегами, в скалы одного из которых были вмурованы стальные швеллеры или рельсы, а уже на них располагалось где-то

В ожидании буксира.

4-5 небольших причалов и соединяющие их дорожки, наверх вела пара лестниц, по которым можно было пешком подняться на вершину скал, а там недалеко было и до Полярного. В общем, условия базирования были довольно суровыми, к пирсам, правда, была проведена пресная вода. В Баренцевом море большие приливы и отливы, поэтому личному составу тральщиков несколько раз в сутки приходилось перетаскивать трапы, ведущие с кораблей на пирс, то на ют, то на ростры, учитывая положение воды и наклон трапа. Правда, касалось это только личного состава кораблей, пришвартованных непосредственно к пирсу, корабли стояли ошвартованные лагом по 3-5 корпусов к каждому пирсу. Вход в бухту был довольно узкий, к тому же сразу за входом располагался небольшой островок, на котором мы отрабатывали подрывные работы. Главное достоинство этой бухты было в том, что никакие ветры и волнения не влияли на безопасность стоянки.

Как мы ходили в море, ставили тралы, выполняли другие задачи, что-то вспоминается плохо, но запомнились кое-какие моменты от этой практики. Мы должны были дублировать старшин команд и служили фактически уже по пятому году, все матросы и старшины на кораблях были моложе. Поэтому уважение у них к нам было полное, нас старались не трогать, мы могли немного и "погодковать". Офицеры тоже к нам особенно не придирались, сами все это прошли. В общем, жили мы очень даже неплохо, к тому же в северный паек личного состава было включено сгущенное молоко, что значительно улучшало утреннее и вечернее чаепития.

Очень удивила рыбалка, которая проводилась прямо с борта кораблей в Пала-губе: на пустой крючок с вырезанным из консервной банки подобием блесны почти мгновенно попадались крупные экземпляры трески или пикши, причем леска должна быть довольно толстой, так как рыба попадалась и за жабры, и за хвост, и за брюхо. Помощники командиров кораблей чуть ли не каждый день после отбоя вызывали на ют "нарядчиков", заставляли их ловить рыбу, благо в это время был полярный день, они за 1,5-2 часа налавливали пару лагунов рыбы, и утром всегда на завтрак подавали по целой жареной рыбине, да так вкусно зажаренной, что слюнки текут до сих пор.

Плавки, которые мы все-таки взяли с собой, тоже пригодились, так как установилась теплая солнечная погода. Наверху над бухтой находилось озеро с очень чистой холодной водой, но в эту пору оно сверху достаточно прогрелось, чтобы купаться. Мы частенько бегали туда, грелись на северном солнышке, плавали по поверхности воды, но стоило хотя бы на метр нырнуть вглубь, как все члены тела сводило от холода. Я разок сходил в увольнение в Полярный, познакомился с городком и знаменитым зданием над бухтой, которое было видно во всех фильмах про Северный флот, но делать там, особенно, было нечего. Вдруг нам сообщили, что для старшинского состава училища практика сокращается на 1 неделю из-за сборов, в это число попадал и я. Перед окончанием практики мы пошли к помощникам командиров кораблей за характеристиками, но помощник на нашем корабле, учитывая нашу активную бездеятельность, поставил нам условие: хорошую характеристику за стирку всех пожарных шлангов на корабле. Но нас этим было не запугать, мы умели все, пресная вода на пирсе была, и мы за полдня выстирали почти до белизны все шланги. Мы получили хорошие характеристики и убыли с практики, но каково было наше убытие и как проходили сборы старшин я уже не помню. В конце июля в училище подъехали остальные курсанты, мы получили отпускные билеты и разъехались по домам.

Отпуск я опять проводил в Ногинске у родителей, помогая им по мере сил и возможностей по хозяйству, друзей почти не осталось, кроме пары одноклассников. Словно предчувствуя скорые перемены в своей жизни, я порвал кое-какие связи в родных пенатах и в конце августа вернулся в училище для преодоления последнего пятого курса.

8. Пятый курс.

Итак, я на пятом курсе, выпускник, годок и так далее. Почему-то только не очень большая часть курсантов нашей роты назначена старшинами на младшие курсы, а основная часть осталась в роте, и я командир отделения в своем классе, то есть у своих товарищей, что почетно, но очень неудобно: со своих много не потребуешь, а наоборот.

В самом начале года у нас случилось значительное происшествие: командир роты майор Иванов А.Т. ушел в отпуск, и вместо него временно назначили капитана 2 ранга Г.Б.Коноплева. В это время у молодежи во всю были в моде узкие брюки, мы не отставали от молодежи, а начальство с этим старательно боролось: ведь на флоте всегда были модны широкие "клеши". В одно из увольнений Коноплев построил роту для осмотра и увидел, что у многих зауженные брюки. Тогда он отменил увольнение всем командирам отделений за неопрятный внешний вид их подчиненных, а остальных уволил. Тогда в знак солидарности со своими товарищами - командирами отделений остальные курсанты демонстративно побросали свои увольнительные записки на стол дневального и отказались от увольнения. Этот факт коллективного неповиновения дошел до большого начальства, приезжала комиссия, чуть ли не из Москвы, и в результате разбирательства Г.Б.Коноплев был освобожден от руководства нами, а также вышло конкретное указание о допустимой ширине брюк в зависимости от роста: это указание нас вполне удовлетворило, и мы считали все это нашей небольшой победой.

7 ноября 1961 года произошло самое значительное событие в моей жизни: я вторично и окончательно познакомился со своей Валентиной. На этот день было назначено бракосочетание Вадима Кириллова с его Татьяной, с которой он "женихался" почти год. Расписывались они в 1-м Дворце бракосочетания Ленинграда на набережной Красного Флота (ныне Английской), а свадьба состоялась на квартире у Татьяны. И там ее мать Ирина Павловна обратила мое внимание на девушку, сидящую у противоположного конца стола: "Женя, а вот сидит Валя! Очень хорошая девочка!" Я пригляделся и вспомнил ту Валю, за которой безуспешно пытался ухаживать 1-го мая в Рощино. Здесь уже я занялся знакомством вплотную, не отходил от нее весь вечер, потом провожал ее домой, мы шли пешком с Садовой улицы через Техноложку до Марата (она жила на углу Свечного переулка и Марата в двух кварталах от Невского), болтали, я сразу наизусть запомнил ее телефон. Я довел ее до дверей квартиры и попрощался, она уверяет до сих пор, что я лез целоваться, но я этого не помню. У нее в это время был парень, и она была уверена, что я быстренько ее забуду. Но она мне очень понравилась, и уже на другой день я ей позвонил, чему она очень удивилась, и мы начали встречаться. Я повел настойчивую осаду: я познакомился с ее мамой Плющ Евгенией Васильевной и 11-летней сестренкой Наташей (они втроем жили в 9-метровой комнатке в большой коммунальной квартире где-то на 6-7 семей). Отец Валентины подполковник Плющ Виктор Савич родом был из Севастополя, в 1940 году окончил ленинградскую Военную электротехническую академию РККА имени С.М.Буденного (Академия связи), по окончании ее был назначен преподавателем в Ульяновское военное училище связи, оттуда в октябре 1941 года был отправлен на фронт и 16 апреля 1945 года в должности заместителя Начальника связи 53 Армии погиб в Чехословакии, где и был похоронен на центральной площади города Скалица (теперь в Словакии). Я каждое увольнение спешил к Валентине на свидание, мы много гуляли по городу, ходили в кино и театры, в музеи, очень любили ходить в мороженицу и в "лягушатник" (если в кармане заводился свободный "трояк"), я даже помогал ей убираться в общих местах их большой квартиры, если мое появление совпадало с их дежурством по уборке. Отопление в их квартире было печное, круглая печка стояла и у Валентины в комнате, а к зиме им провели центральное отопление, и я лично разбирал эту печку: очень осторожно, по кирпичику из-за большого количества сажи, зато в комнате прибавилось где-то на кв.метр жилой площади. В дни, когда не было увольнения, я обычно вечером ежедневно звонил ей домой, и мы болтали минут по 30-40, болтали бы и дольше, но на очереди стояли другие ребята, а городской телефон - автомат на факультете стоял один. В общем, осада велась по всем правилам, а о результатах ее в процессе дальнейшего повествования.

Новый 1962 год, последний год нашего пребывания в училище, год его окончания я с Валентиной встречал на свадьбе Толи Баженова и Тамары, какая это была прекрасная пара и как им не повезло в жизни, очень их жаль.

Учеба в первом семестре 5 курса и последнем учебном семестре шла обычным путем, по привычному сценарию, и закончилась последними экзаменами в училище, которые я сдал, как всегда, достаточно хорошо.

За время обучения нами были изучены следующие учебные предметы и науки:

высшая математика,

теория вероятностей,

физика,

сопротивление материалов,

начертательная геометрия,

черчение,

теоретическая механика,

газомеханика,

теория машин и механизмов,

детали машин,

технология металлов,

теория упругости,

история КПСС,

политическая экономия,

иностранный язык,

кораблевождение,

корабельная электротехника,

боевые средства флота,

гидроакустика,

физические поля кораблей,

электроника, автоматика и телемеханика,

специальность,

смежное оружие,

морская практика,

строевая подготовка,

физическая подготовка.

По всем этим предметам были сданы экзамены или зачеты.

Сразу после экзаменов нам присвоили воинское звание "мичман", мы пришили новые погоны с одной широкой продольной золотой полосой, одели вместо бескозырок фуражки с "крабом", которые были получены заранее, подогнаны и перешиты в соответствии с модой, и разъехались в новом уже качестве в последний курсантский отпуск по домам.

Зимний отпуск я провел дома, с восторгом рассказывал родителям и брату о Валентине и торопил время встречи с ней. Мать с отцом от моих рассказов задумывались, но я этого особенно не замечал.

В самом конце февраля мы возвратились в училище и выбрали темы дипломных проектов из предложенных нам кафедрой. Я не стал утруждать себя научными изысками и взял простейшую тему "Быстроходный контактный трал", благо одноименный прототип уже состоял на вооружении ВМФ. Свою задачу я видел не в том, чтобы удивить мир и сделать что-то новое, а в том, чтобы показать умение проводить необходимые расчеты и действия при проектировании соответствующих изделий.

2 марта началась наша преддипломная практика в 28 НИИ ВМФ, она продолжалась почти до конца марта и была очень хорошим временем для нас. Мы уходили утром из училища и целый день до возвращения могли быть где хочешь, контроля за нами практически не было. В институте я быстренько списал откуда-то вступительную главу к своему диплому, Вадим Кириллов тоже что-то быстро для себя сделал, и мы обычно к обеду заканчивали наши дела и ехали на станцию метро "Нарвская" встречать наших дам: он - жену Татьяну, а я - пока просто Валентину. Они были подругами и обе работали в том районе на военном заводе "Равенство". Если у нас было лишних 40 копеек, то мы по дороге покупали на фабрике-кухне два эклера, встречали дам, угощали их и провожали домой.

Приближалось 8 Марта, хотелось подарить что-нибудь девчатам эдакое, а денег было совсем не густо. И мы решили подзаработать: Слава Иванушкин сказал, что у него дядя работает каким-то начальником на какой-то разгрузочной станции под Питером и может поспособствовать нам заработать какие-то деньги на разгрузке саморазгружающихся вагонов с торфом: работа, мол, пустяковая, только отгребать торф от путей. Мы с удовольствием ухватились за идею, и где-то 5 марта я, Миша Бухарцев, Вадим Кириллов, Слава Вопросов и Слава Иванушкин на вечерней прогулке сбежали из строя, Слава Иванушкин поехал домой, а мы переночевали у Тамары Николаевны Бухарцевой, переоделись во что-то рабочее и рано утром встретились на Московском вокзале. В электричке было много студентов, но мы не обратили на них внимания, а оказалось зря. На нужной станции они куда-то мгновенно испарились, оказалось, занимать вагоны для разгрузки. Мы же пошли искать дядю, потом он вызвал какого-то старшего по разгрузке, а когда он пришел, то оказалось, что все вагоны уже распределены, а нам он может выделить один оставшийся крытый вагон с каким-то химическим удобрением, но оплата за него значительно больше. Мы согласились, а зря: вагон под самую крышу был засыпан через боковые окна, работать простыми лопатами даже вдвоем было очень неудобно. Мы быстро наглотались пыли, бросили это дело и сбежали на обратную электричку, а вечером присоединились к роте опять же на вечерней прогулке. В общем, остались мы без приработка, но, уже не помню каким-то образом, с 8 Марта все равно выкрутились.

Сейчас многие может быть удивятся, что нам приходилось даже на 5-м курсе прилагать столько усилий для встреч с девчатами, ведь сейчас уже со 2-3-го курса курсанты находятся в свободном положении и могут ходить в город, когда захотят и даже жить там, а мы в то время до самого выпуска были на казарменном положении и увольнялись по увольнительным запискам в определенные дни. Но мы это благополучно пережили, и это только закалило нас и наши чувства.

Здесь же в марте месяце 1-4 курсы училища в большей своей части уехали на подготовку к параду в честь 1 Мая в Москву, а нас - дипломантов - оставили, и это добавило нам хлопот: ведь все общеучилищные наряды, в частности караулы, свалились на нас.

26 марта закончилась наша преддипломная практика в 28 НИИ, и мы приступили непосредственно к написанию диплома. У меня работа шла довольно просто и быстро, поэтому я с несколькими ребятами позволял себе до обеда пару часов в спортзале погонять в баскетбол с командами преподавателей, у которых был обязательный спортивный час, потом искупаться в бассейне, помыться в душе, а после обеда и слегка вздремнуть. Достаточно приличную часть работы над дипломом составляло изготовление чертежей, но я это дело любил и умел, так что и эта работа не доставляла мне особых трудностей.

В течение этого времени нас обмерили и сфотографировали. Обмер производил мастер из военного ателье для пошива на каждого из нас персонального набора повседневной и парадной офицерской формы. Фотографировал для личных дел и офицерских удостоверений личности нас мастер фотоателье, который привез с собой пару-тройку форменных парадных офицерских тужурок разных размеров, пару белых манишек и галстуков. При этом он спросил "инженеры ли мы?", на что мы ответили утвердительно и особенно не слукавили, ведь в дипломах мы получали квалификацию "инженер-электромеханик". Тогда он сфотографировал нас в тужурках с погонами с "молоточками", которые в этом училище нам, увы, уже были не положены. Фотограф показал негативы командиру роты, и Александр Тимофеевич бритвой выковыривал "молоточки" с наших погон, отчего на фотографиях получились непонятные следы от них.

В начале мая в Ленинград приехала моя мама на разведку, чтобы посмотреть на Валентину, о которой я много писал родителям. Ее приняла у себя Тамара Николаевна Бухарцева, мама жила у нее где-то неделю, мы познакомили ее с мамой Валентины, ходили с ней гулять по Питеру, в театр в Мариинку. У нее тоже сложилось очень хорошее впечатление о Вале и ее маме, и где-то в начале июня я предложил Валентине пожениться, она согласилась при условии согласия мамы. Мы вызвали ее маму с дачи, где она отдыхала у своей сестры, и я официально попросил у неё руки дочери: она расплакалась и согласилась.

Кстати, впоследствии Валентина мне призналась, что до встречи со мной и некоторое время после встречи она дружила с одним парнем-студентом, но у него была длительная программа: кончить институт, хорошо устроиться с работой, а потом жениться, но моя осада оказалась настолько планомерной и непрерывной, что она не устояла.

В конце июля мне предстояла защита диплома, потом почти 3-х месячная стажировка на флоте, так что заявление на заключение брака мы сразу подавать не стали. Этим впоследствии Валентина занималась сама, пока я был на стажировке, и у нее это получилось очень здорово, она вообще оказалась хорошим организатором всех семейных мероприятий на всю нашу дальнейшую совместную жизнь.

Диплом я защитил на "отлично", и мы стали готовиться к стажировке, которая предстояла в течение 3-х месяцев на Тихоокеанском флоте. Вообще-то, когда нас спрашивали о желаемом месте службы, то я под влиянием Вадима Кириллова, который говорил, что "поедем на ТОФ командовать крейсерами", тоже записался на ТОФ, тем более до этого времени желающие служить на ТОФе на стажировку ездили на ЧФ. Мы так и надеялись отдохнуть на стажировке на Черном море, а уж потом ехать на Дальний восток. Но в этом году начальство впервые приняло решение стажировку проводить только по месту дальнейшей службы, так что мы в некотором роде "пролетели".

Уезжали мы на поезде 1 июля 1962 года из Ленинграда до Свердловска (ныне Екатеринбурга), там садились на проходящий московский поезд до Владивостока. Ехало нас 11 человек: 5 "плошников": Иванов Володя, Иванов Феликс, Левкович Юра, Таланов Олег, Шинкевич Гена; и 6 "минеров": я, Баженов Толя, Вопросов Слава, Дьяконов Юра, Кириллов Вадим, Линьков Володя. Ехали мы одни без сопровождающего офицера. К поезду провожать нас пришли моя Валентина и Кириллова Татьяна, которые притащили нам на дорогу две объемные сумки продуктов, ведь ехать предстояло порядка 7-8 суток, а выпивкой мы запаслись сами. Все "минеры" собирались в нашем купе, где ехали я, Вадим, Слава и Володя, старшим финансистом был избран Вопросов. Ехали мы весело, быстро все съели и выпили, тогда наш финансист на одной из станций купил много-много хлеба и кабачковой икры в банках, которыми мы и питались, в основном, оставшуюся дорогу. Скоро в нашу компанию влилась какая-то дивчина, студентка-геолог ехала на практику, родители у нее, видимо, были состоятельные, и она была при деньгах, поэтому частенько прикупала что-нибудь на всех. Кроме того, нас иногда подкармливала молодая мамаша, которая ехала с грудным ребенком и частенько оставляла его на наше попечение, пока она бегала в ресторан сварить ему кашки или постирать в туалет. Так мы и доехали до Владивостока.

Во Владивостоке мы добрались до штаба ТОФ, откуда нас направили в 47 бригаду кораблей ОВР на остров Русский в бухту Парис. Туда с 36 причала Владивостока 3 раза в сутки ходил катер ПСК-1, на котором мы и добрались до бригады. В штабе, который располагался на старом списанном пассажирском пароходе "Смольный", который стоял у торца плавпричала тральщиков на мертвых якорях, нас распределили по дивизионам: "минеров" на 146 днтщ, "плошников" на 11 днплк недалеко в бухту Житково. В скором времени "Смольный" из-за старости и ветхости был заменен на аналогичный пароход "Саратов", но немного помоложе, а позднее 11 днплк был перебазирован сюда же в Парис ко второму плавпричалу.

Штаб 146 днтщ распределил нас по кораблям, и я попал на тральщик пр.264-А "Павел Хохряков" дублером командира БЧ-2-3 старшего лейтенанта Андреева... Восемь кораблей этого проекта, как их называли 900-тонников, построенных на заводе в Понтонном, где мы были на них на производственной практике, прибыли в бригаду в конце 1961 года Северным морским путем с Северного флота. Фамилию командира корабля я не помню, помню только что он где-то через месяц был назначен командиром нового кабелеукладчика "Ингул". В то время командиром дивизиона был капитан 3 ранга Яровой Геннадий Петрович, а дивизионным минером капитан-лейтенант Трыков Николай Никитович. Стажировка проходила довольно активно, тем более в связи с тем, что Андреев часто был в каких-то командировках. Приходилось часто мотаться и в МТУ ТОФ, и на склады, и в море нести вахту, а при выполнении противолодочных задач сидеть на рекордере, корабль имел ГАС "Тамир-11", РБУ-1200 и кормовые подпалубные бомбосбрасыватели для глубинных бомб ББ-1. Из трального вооружения на корабле имелись тралы БКТ - быстроходный контактный трал в 3-х вариантах: подсекающий, с пропускателями и поверхностный, ТЭМ-2 - электромагнитный трал и АТ-1 - акустический трал, мог быть использован и цепной охранитель ЦОК-2-40, для чего корабль на носу имел шпирон.

Я на стажировке на о. Русском.

Кстати, в некотором роде "легендой" дивизиона, да и всей бригады в то время был командир одного из тральщиков пр.264 капитан 3 ранга Савельев Александр Михайлович: участник войны, вся грудь в боевых наградах, молодой, симпатичный, очень демократичный и с большим чувством юмора - он пользовался очень большим авторитетом у всего личного состава. Даже корабль у него выглядел по-пижонски: без шпирона, все цепные и тросовые леера заменены на металлические трубчатые, ну прямо СКР, а не тральщик.

Август 1962 год. На стажировке в б.Парис. Слева - Слава Вопросов, в центре - я, справа Вадим Кириллов, фотограф - Юра Дьяконов.

Пару раз мы съездили во Владивосток отдохнуть, были в гостях у Рудольфа Гусева, который выпускался на 2 года раньше и был у нас командиром отделения в училище. В целом он отзывался о службе на ТОФе неплохо, но он служил на берегу, а не на кораблях.

В конце нашей стажировки на флоте объявили какие-то учения, корабли разбежались по разным заданиям, в частности, мы стояли на якоре в западном проходе залива Стрелок, когда семафором получили команду об убытии стажеров в б.Парис для сбора и отправки в Питер. Командир вызвал дежурный рейдовый катер, я собрал свои пожитки, попрощался с командой, и меня доставили на пирс в б.Чажма, где я был впервые. Как добраться до Владивостока я, естественно, не знал, но тут оперативный дивизиона сторожевых катеров сказал, что от них на катере-цели во Владивосток идет командир ВМБСтрелок, и посоветовал попроситься к нему попутчики, что я и сделал. Адмирал милостиво дал "добро", я кинул вещички куда-то внутрь катера, встал спиной к заднему ограждению мостика, катер рванул где-то узлов под 40 и менее чем за час, прыгая по волнам как мячик, долетел до 30 причала Владивостока. В штабе 47 бк овр меня, Вадима Кириллова и Славу Вопросова (те, кого помню) оформили на убытие, выдали какие-то деньги и пожелали счастливой дороги. Мы добрались до Владивостока, по-моему, сразу взяли билеты на московский поезд в общем вагоне, закупили в магазине много хлеба и консервов из лосося, которые в то время стоили там копейки, не забыли и горячительного для дезинфекции, погрузились в поезд и с радостью отчалили.

Пробыли мы на стажировке чуть больше двух месяцев, и эта служба в б.Парис на о.Русском почему-то отбила у меня охоту попадать туда еще раз. Но, как говорится, пути господни неисповедимы, но об этом позже.

Ехали в поезде мы весело, играли в домино, в питании особенно не шиковали, питались экономно, но и не голодали. Кроме того, к нам присоседился играть в домино один дедуля, который в этом же вагоне ехал с женой, дочкой и внучкой отдыхать. Придя к нам поиграть в домино, он частенько лез куда-то в штаны, доставал из заначки денежку и посылал одного из нас за бутылочкой и чем-нибудь закусить, сидел он с нами, пока жена с ворчанием не забирала его на свое место. Таким образом, мы благополучно добрались до Москвы, Кириллов и Вопросов сразу поехали дальше в Ленинград, а я заехал на пару дней в Ногинск.

Дома мы с родителями обсудили организационные вопросы моей предстоящей женитьбы, они выделили мне небольшую сумму на свадебные расходы, и я вернулся в Ленинград.

Я прибыл в училище где-то числа 25 сентября, предварительно заехав к Валентине. От нее я узнал, что она подала все необходимые документы в Дворец бракосочетания на набережной Красного флота (ныне Английская), который работал в Ленинграде только третий год и через него прошли фактически все наши "женатики", что наше бракосочетание назначено на 30 сентября, и мне нужно только поехать туда с ней и расписаться во всех необходимых документах. Узнав о моей предстоящей свадьбе, командир роты А.Т.Иванов отпустил меня совсем при условии, что я буду являться на некоторые училищные мероприятия типа тренировки выпуска. Мы с Валентиной съездили во Дворец бракосочетания, оформили до конца все документы, и начали помогать ее маме готовиться к свадьбе. Кстати, в этой подготовке приняли участие все жители их большой коммунальной квартиры, они договорились между собой, что самая большая комната квартиры будет выделена под свадебный стол, другая комната - как раздевалка для верхней одежды, еще одна - для танцев, а где перекантовались жители этих комнат я уже и не помню, ведь тогда еще не принято было справлять свадьбы в ресторанах.

А народу на свадьбе ожидалось довольно много, ведь у Валентины в Питере было 5 теток и 1 дядька, ну них тоже уже кучи детей, то есть двоюродных сестер и братьев Валентины. С моей стороны должны быть мои родители и несколько наших ребят: Вадим Кириллов с женой, Слава Вопросов со своей подругой, Володя Линьков, Миша Бухарцев быть не смог, так как у него в это время рожала Тамара, но была его мама Тамара Николаевна со вторым сыном Львом. Накануне свадьбы приехали мои родители, оставив дома на хозяйстве 14-ти летнего брата, и моя мама сразу включилась в предсвадебные хлопоты: она очень вкусно готовила и умела хорошо украсить блюда и стол в целом, а посуду опять-таки собирали всей квартирой. Также вдруг пришла телеграмма от моего друга - одноклассника по школе Саши Александрова, который в это время служил срочную службу на БФ в Риге после окончания техникума, о его прилете на мою свадьбу, то есть фактически он удрал в самоволку, пользуясь своей относительной свободой как спортсмен; он стал свидетелем с моей стороны при бракосочетании.

Интересно, что когда мы уже 30 сентября ехали своим ходом (тогда еще не ездили на лимузинах) во Дворец бракосочетания, мы совершенно случайно встретили Альберта Мироедова. Он учился с нами в ВВМУИО с 1-го по 3-й курс, все время навязывался мне в друзья, но сам по себе и по внешности человек был не из приятных и многим ребятам не нравился. При расформировании училища он демобилизовался, вроде бы где-то учился. Узнав о моей женитьбе, он искренне удивился и буквально навязался с нами.

Когда мы приехали во Дворец бракосочетания, там перед нами оказались еще две или три пары, и мы разошлись по комнатам жениха и невесты. В нашей комнате я обнаружил небольшую группу людей, стоящих как-то обособленно. Как мы узнали впоследствии, это оказалась небольшая группа туристов из Франции, и они почему-то выбрали для обозрения нас: может их привлекла наша пара, а может моя морская форма. Они присутствовали на нашем бракосочетании, и, видимо по этой причине, речь депутата Горсовета была более обширной и проникновенной, а вся церемония как-то более торжественной, чем все предыдущие, на которых я был у своих товарищей. Глава этой группы, мужик, между прочим, подарил Валентине букет, маленький значок Эйфелевой башни и так ее поцеловал, что аж захотелось дать ему ...

Из дворца мы поехали на квартиру к Валентине, где уже были накрыт большой стол, все собрались, только ее мама во Дворце не была, она занималась подготовкой свадьбы. Погуляли хорощо, потом Володя Линьков удивлялся, какая у Вали большая квартира, он просто не знал, что в этой квартире у Валентины всего одна комнатка в 9 кв.метров на троих.

30 сентября 1962 года. Дворец бракосочетания. Мы с Валентиной на "ковре", слева видны Вадим Кириллов, а также другие родственники.

"Кольцевание птички", сзади на фоне окна видны французы.

Мои родители на свадьбе: слева моя мама с отцом, правее Вадим Кириллов с Татьяной, моя Валентина со мной, сзади самый высокий Саша Александров.

На другой день 1 октября утром пришлось ехать в училище на репетицию выпуска и получение парадной офицерской формы на выпуск, а также всего офицерского вещевого аттестата. В общем, вечером я вернулся уже домой к теще нагруженный вещами как ишак: это было мое приданое. Через день должен быть выпуск, и мы с Валентиной убили его на то, что она уговорила свою подругу, умевшую шить, на подгонку мне форменных брюк, которые были пошиты по военным лекалам и больше похожи на шаровары.

3 октября 1962 года весь личный состав ВВМУ им.М.В.Фрунзе был построен на плацу на парадном дворе, туда же были допущены жены и другие родственники выпускников. Мы, выпускные роты, стояли впереди еще в курсантской форме. Нам зачитали приказ Министра обороны о присвоении нам воинского звания "лейтенант" и вручили каждому диплом об окончании училища и кортик.

После этого мы переоделись в офицерскую форму и прошли парадным строем перед всем училищем, начальством и родственниками. Вечером в столовой училища был устроен товарищеский ужин для нас с женами в присутствии всего начальства, потом мы перешли в зал Революции, где был концерт и танцы. О каком-то альтернативном ужине я что-то не помню и в нем не участвовал.

Вот такой первый диплом я, как и все мои однокурсники, получил по окончании училища.

3 октября 1962 г.

Я - лейтенант ВМФ.

Хочется отметить, что в то время на всех форменных тужурках, шинелях и кителях мы носили золотые погоны, и только с 1964 года начались эксперименты по замене офицерских погон на матерчатые, которые, в конце концов, вылились в современные погоны.

На следующий день мы окончательно рассчитались с училищем, получили отпускные билеты на первый офицерский отпуск, предписания к новому месту службы, проездные документы и на отпуск и к месту службы. А, главное, мы получили первую офицерскую получку, причем "ТОФовцам" и отпуск дали побольше и сразу 2 оклада: до сих пор помню - это было 360 рублей (первичный оклад по должности - 110 рублей, пайковые - 20 рублей, оклад по воинскому званию "лейтенант" - 50 рублей). Это по тем временам были приличные деньги, жена была приятно удивлена, она просто не приняла во внимание, что это на целых два месяца. Прибыть к новому месту службы во Владивосток в Управление кадров ТОФ в распоряжение командующего флотом я, как и все ТОФовцы, должен был где-то к 18-20 ноября 1962 года.

Кстати, должен заметить, что на стажировке с нами на ТОФ был Толя Баженов. И, видимо, ему так "понравился" Дальний Восток и остров Русский, что, возвратившись в училище и пользуясь близостью к командиру роты со своей писарской работой, он сумел место службы себе переделать на СФ. А на ТОФ он определил вместо себя Колю Ковальчука, хотя Юра Дьяконов и утверждает, что это он уговорил Колю поехать на ТОФ: "сумлеваюсь я".

Где-то неделю отпуска мы провели в Ленинграде, потом на пару недель поехали в Ногинск - надо же было познакомить жену с моим родным городом, при этом решили в Москву лететь самолетом, для жены это был первый полет, а для меня уже второй, так что я выступал в роли бывалого. В Ногинске родители устроили нам вторую свадьбу, по их понятиям этого нельзя было не сделать, ведь родственников и знакомых в этом городе также было немеряно, и всем надо было показать невестку-ленинградку. В целом мы там неплохо отдохнули и погуляли.

Вот так мы отдыхали в Ногинске.

Вернувшись в Ленинград, мы стали готовиться к поездке на ТОФ. Первым делом, вместе с Кирилловыми, Вопросовым и Володей Ивановым взяли билеты на поезд до Владивостока через Свердловск, где делали пересадку на московский поезд. Потом самые необходимые вещи собрали в два больших чемодана, а все остальное (пару подушек, одеяло, полный столовый сервиз на 6 персон, подаренный нам в Ногинске родственниками, и прочее имеемое и подаренное барахло) сложили в 2 фанерных ящика и сдали их в багаж на наш же поезд. Кстати, перед отъездом моя Валентина и Татьяна Кириллова сходили к врачу, и оказалось, что они обе беременны с одинаковым сроком: даже здесь мы оказались с Вадимом "друзьями".

Ехали мы около 8 суток все время с Кирилловыми в одном купе, Вопросов с Ивановым ехали рядом, было весело и интересно прокатиться в такой компании через всю Россию. Мы совершали эту поездку в третий раз, считая со стажировкой, а наши жены в первый.

Во Владивосток мы приехали после обеда числа 18-20 ноября, Володя Иванов повез Кирилловых и Вопросова к какому-то своему знакомому, а мы с Валентиной поехали к какой-то ее старой знакомой по Питеру и живущей во Владивостоке. Мы ее нашли, переночевали, но утром что-то замешкались и приехали в УК ТОФ немного поздновато. Оказывается Кириллов с Вопросовым уже прошли кадры и захватили два места на Камчатке. Мне предложили остров Сахалин и, хотя для меня это было совершенно неизвестное место, я согласился, посоветовавшись при этом с присутствовавшими в коридоре ребятами и женой и узнав, что там выслуга идет 1,5 года за один и полуторные оклады. В это время подъехал Володя Линьков с женой Эммой, ему тоже предложили Сахалин, так нас стало двое. Нам тут же выписали предписание в распоряжение командира 33 бригады кораблей ОВР, проездные документы и сказали, что пароход отходит в Корсаков завтра. Ходил туда пассажирский пароход "Крильон", мы сразу же поехали на морвокзал, взяли билеты на этот пароход (по двухместной каюте на семью) и успели переоформить свой багаж на Корсаков. Мы еще раз с извинениями переночевали у знакомых и на другой день сели на пароход. От Владивостока до Корсакова пароход шел двое суток, и в проливе Лаперуза его прилично качнуло. Мы с Володей и сами-то чувствовали себя не очень, а уж наши жены тем более помучились, моя Валентина до сих пор вспоминает этот переход с содроганием, тем более она была уже беременна. После этого мы таких морских круизов не совершали.

Оставить комментарий © Copyright Бандурин Евгений Николаевич (ben-ru@list.ru) Размещен: 03/03/2018, изменен: 21/04/2018. 124k. Статистика. Повесть: Мемуары Иллюстрации/приложения: 22 шт.		Оценка: *6.698** Ваша оценка:

Бандурин Евгений Николаевич : другие произведения.

Моя военно-морская жизнь. Часть 1. Училище