Отдохнуть... Свалить заботы на плечи старого воеводы, привыкшего опекать его с самого детства. Почему - нет? Хотя бы пока. Пока еще не взят город в плотную осаду, не идут на приступ злые находники. Вот тогда уж он - Владимир встанет на стену вместе с простыми воями, не даст ворваться в город страшному ворогу, или падет вместе с ними на обледеневших от крови стенах и валах. Да. Так и будет. А сейчас можно, как и советует дядька Филлип, отдохнуть. Вздремнуть чуток. А рано утром со свежими силами... Владимир поднялся из-за стола, кивнул, сказал, сладко зевнув:
- И впрямь пойду вздремну. Но ты меня сразу буди, ежели что.
- Само собой, - кивнул в ответ Филлип Нянка.
- Вы тоже ступайте отдыхать, - обратился князь к меченошам. - Завтра чуть свет поднимаемся, идем на стену, ну и другие дела вершить.
Меченоши тоже поднялись на ноги, поклонились Владимиру, воеводе и пошли в сторону лестницы, ведущей в горницы, где им были выделены небольшие каморки для сна вблизи княжьих покоев. А у Владимира внезапно ушла вся сонливость, будто только и ждала, когда можно будет отойти ко сну. Захотелось выйти на улицу, послушать, посмотреть, что твориться, пусть не во всем городе, но хотя бы вблизи княжеского терема.
- Пойду воздуха вздохну перед сном, - сказал Владимир воеводе Филлипу.
- Сходи, - пожал плечами тот. - Но лучше недолго - сон прогонишь, потом полночи ворочаться будешь, не уснешь.
- Да, я недолго.
Владимир зашагал к выходу, прошел сени, вышел на небольшую площадь перед теремом, дошел до ее центра. Площадь оказалась пуста. Даже дворня не шныряла туда-сюда, как обычно. Словно затаились. Только с полтора десятка укрытых попонами лошадей возле коновязи изредка переступали кованными копытами по бревенчатой вымостке. Владимир поднял голову к черному, беззвездному небу. Сверху из невидимых туч летели редкие крупные снежинки. Они падали на волосы - шапку князь не надел - на лицо, таяли, превращаясь в капельки влаги, холодящие кожу.
В самом городе царила непривычная тишина, он словно затаился в ожидании не сулящего ничего хорошего завтрашнего дня. Но слышен был далекий шум из окруживших Москву татарских станов. В тех местах небо озаряло багровое зарево от многочисленных костров. На Владимира вдруг навалилась смертная жуть от тишины города и звуков, издаваемых завоевателями. Забылись мечты о подвигах, которые завтра и в последующие дни он совершит на городских стенах. Захотелось в родной Владимир под защиту большого и сильного отца, отважных, испытанных в боях старших братьев, прижаться к матери, ища утешения, как когда-то давно, когда он был еще несмышлёным дитем... Глаза заполнили слезы, теплые ручейки потекли по щекам, вбирая в себя холодные капли от растаявших снежинок.
Сколько он простоял так, глядя в черное небо, Владимир не знал. Потом холод, сдавивший сердце, отпустил. Так же внезапно, как и пришел. Дышать сразу стало легче, а окружающий мир сделался не таким страшным и угрожающим. Владимир прерывисто вздохнул, вытер ладонями слезы со щек, взлохматил ставшие влажными от растаявшего снега волосы. "Раскис, как девченка!" - укорил себя. Развернулся и решительно зашагал обратно к княжьему терему. Поднялся по высокому крыльцу, ведущему, минуя гридницу, сразу в покои, прошел по освещенному единственным слабеньким светочем коридору в спальню.
В спальне на прикроватном столе в трехрогом серебряном подсвечнике горели три на половину сгоревшие свечи. На его неразобранной кровати, свернувшись калачиком, спала теремная девка Оксиния. Та самая, которую он привез с собой из Стольного града. Глядя на нее такую красивую, беззащитную, Владимир испытал прилив нежности. А еще почувствовал себя воином, защитником. Все страхи и сомнения куда-то исчезли, тело налилось силой. А еще желанием...
Он осторожно присел на край ложа рядом с девушкой, погладил ее по волосам, стянутым в тугую косу. Оксиния вздрогнула, открыла глаза, узнала князя, улыбнулась, взяла его ладонь в свою, прижала к щеке. Щека была теплой, показалась даже почти горячей с уличного холода. Владимир наклонился, поцеловал эту щеку.
- Холодный, - тихонько хихикнула девушка и подставила для поцелуя губы.
Губы оказались совсем горячими. Жар от этих губ охватил все тело Владимира, ударил в пах. Он, торопясь, начал разоблачаться. Оксиния жеманиться не стала, быстро стянула с себя сарафан, сорочку и голышом юркнула под одеяло. Мгновение спустя, Владимир, закончивший с раздеванием, последовал за ней, навалился сверху и быстро, без затей, овладел девчонкой. Раз, еще и еще. Никогда он еще не был так ненасытен. Подумал еще мельком: с чего бы? Неужто страх смерти так подстегивает? Должно - так...
Погодя, расслабленный, сбросивший душное одеяло, он лежал в полудреме на спине, уставившись в дощатый потолок, освещаемый еще не прогоревшей парой свечек. Оксиния положила голову ему на плечо и водила пальчиком по груди.