Аннотация: 6 августа 1914 года после газовой атаки отравленные, почти умирающие русские защитники Осовецкой крепости контратаковали противника и обратили его в бегство.
Тринадцатая рота Землянского полка (или, вернее сказать, то, что от нее оставалось) укрылась за холмом, пройдя с версту в густом облаке зелено-бурого ядовитого тумана.
Слезились воспаленные глаза, горело под самодельной тряпочной повязкой лицо, легкие разрывались от надсадного кашля - отравляющие газы без различия косили солдат и офицеров, пожилых и юных.
- Подохнем, а гнид этих... отравителей... придавим! - прохрипел, тяжело дыша, немолодой прапорщик.
- Придавим, как есть! - откликнулось несколько измученных голосов.
Владек Стржеминский видел, как подпоручик Котлинский, приказав всем оставаться в укрытии, поднялся на холм и некоторое время, показавшееся бесконечно долгим, разглядывал в бинокль вражеские позиции. Высокая тонкая фигура его была как на ладони. Начни германцы стрелять - в тот же миг лежать бы Володе Котлинскому мертвым на почерневшей, сожженной ядом траве. Но, к счастью, был от проклятой дымной завесы толк: точно маскировка, она скрывала от противника защитников Осовецкой крепости.
Впрочем, не понаслышке знал Владек, что смерть ротного командира не страшила, что не раз шел он в атаку в полный рост, не пригибаясь под ливнем пуль. Не для сегодняшнего ли последнего боя хранила его судьба?..
- Ну что, братцы... - начал Котлинский, но голос его звучал из-под повязки глухо, невнятно. Он стянул ткань и тут же зашелся в приступе кашля. - Братцы! Впереди неприятель. С полверсты нам пройти нужно. Хоть ползком проползти, а добраться. Всем примкнуть штыки! К бою - готовсь! За мной, вперед!
По дороге двое солдат упали и уже не смогли подняться.
- Отходят... - пробормотал, склонившись, один из санитаров и перекрестился.
"Шестьдесят нас осталось, значит, - подумалось Стржеминскому. - А сколько там германцев?.. Никак не меньше полка".
Мысли путались, вспоминалась, мелькала в голове всякая чепуха - как, получив увольнительную, развеселой шумной компанией катались к "Медведю" и на Острова, как захаживали в "Бродячую собаку" послушать Гумилева и хлебнуть шампанского из чайника.
Да было ли оно в самом деле или привиделось в этом аду, где вот уже несколько месяцев каждый день с воем рвались чудовищные снаряды "Большой Берты", руша крепостные стены и погребая под собой солдат, где голод, вши и пороховая вонь давно стали привычны?..
Тринадцатая рота возникла словно бы из ниоткуда перед размеренно шагавшим неприятелем, который, несомненно, полагал, что впереди - лишь выжженная трава и трупы последних защитников Осовца.
Какая почти детская растерянность, какое изумление были на лицах германцев, когда вышли из зеленоватого тумана оборванные, пошатывающиеся, задыхающиеся, окровавленные солдаты! "Tot! Russisch tot!*" - послышались испуганные возгласы.
Замешкался, дрогнул, распался первый ряд - и тут же был опрокинут русскими штыками, яростно втоптан в землю. Те, кто стоял позади, однако же, быстро опомнились и ответили шквальным огнем.
Подпоручик Котлинский вдруг словно бы споткнулся и рухнул навзничь. Двое солдат, что оказались поблизости, подхватили его, вынося из боя. Подбежал и Стржеминский.
- Подпоручик... Владек... Принимай роту. Отвоевался я... - Котлинский тяжело дышал, с хрипом выталкивая слова.
"Да как же я? - недоуменно вспыхнуло в голове. - Я ведь сапер, сроду никогда пехотой не командовал..."
Но словно бы пробудилась неожиданно неведомая, дремавшая до поры-до времени память - и напружинилось тело, руки будто сами собою высоко вскинули шашку, окреп голос:
- За мной! Ура!
Подпоручик Владимир Котлинский к вечеру умер от ран. Штурм защитникам Осовца удалось отбить, однако спустя несколько дней по приказу командования крепость была оставлена русскими войсками и взорвана.