Его машина оказалась припаркована в соседнем переулке и он активно рылся в разбросанном в багажнике инструменте в поисках ножа.
-Брось! Утрись обидой. Жизнь себе из-за ерунды переломаешь.
-Ты кто?
-Случайный свидетель. Мы пересекались раньше на языковых курсах.Тебя ведь Виктор зовут?
-Нет. Олег.
Он вытер рукавом разорванной рубахи нос, из которого сочилась кровь и глухо с ожесточением: -Зарежу, гадов … Всё равно всё прахом.
Лезвие небольшого ножа, зажатого в левой руке, было запрятано под манжет рубахи.
А ведь прирежет, дурак, прикинул я, оценивая ситуацию. Пьян он, пожалуй, не менее моего.
- Кого, Олежек, на шишак напялишь, исполнителей? А до хозяина тебе не добраться. Ты прикинь- кругом сам виноват: что расслабился, подставился и дал себя облапошить.
Он не спорил. Алкоголь и обида ещё крепко владели его разумом и он мимо меня рванул в одних носках по осеннему переулку к свету реклам.
Вернулся довольно быстро. Его руки и плечи била дрожь от холода или нервной встряски. Буркнув: - Закрылись, скоты,- он влез в свою машину и включил двигатель для обогрева.
Сидя рядом, я слушал достаточно рядовую для неудачника в эмиграции историю.
Я - Иуда. Иу-удушка. -протянул он.
-Но предал я, прежде всего, самого себя.
Нет принципов, которые бы я не отверг. Нет близких мне людей, которых бы я не предал. Я потерял всё, что было мне дорого: дом, семью, Родину. Остался один за бугром: без друзей, работы и завтра. Да мне его и не надо.
Откровения малознакомого мне человека лились сами без понуждения. Возможно я и не был ему нужен как слушатель. Так люди часто ведут себя в аффекте.
-Я родом сам из-под Питера, кончил институт, работал в дорожном строительстве. Пристроился к нефтяникам в Тюмени. Повезло: выбился в начальники автоколонны транспортного управления Нижневартовска. Женился на российской немке, склепали двух девок. Денег хватало, отдыхать на моря летали. Рабочих неурядиц, само собой, было выше крыши: «водилы» были всё больше бедовые пьющие,техника на пределе и дороги, отсыпанные по болотам на глубину до 10 метров. Но, как бы это сказать, - это всё было моё, понятное: квартира, заработок, проблемы, дороги, по которым мы колесили. Это и был мой «дом», в котором я был себе хозяином.
Чёрт меня дёрнул послушать жену и податься в 95-ом в эту Германию.
Олег полез в бардачёк и, поковырявшись, извлёк початую бутылку Корна (слабой немецкой водки).
-Будешь? - протянул он мне белый штоф. Только от представленного вкуса этой бурды во рту и, особенно, послевкусия на утро меня замутило. Я молча мотнул головой. Олег хлебнул из «копытца» и, прибрав эликсир, продолжил каяться.
- Ладно, она с роднёй ехала на историческую, якобы, Родину. Нас-то, русаков, куда понесло? На восьмой параграф. Ну, да ты знаешь. Ни стажа, ни пенсии, ни языковых курсов. Люди не второго, а даже третьего сорта. А что делать?- коль будущим детей мотивируют. Расстаться я не был готов. Любил, наверное. А её, как заклинило. Долой отсюда, пока мутер жива. Сама она немецкий и не знала. Я так думаю, проживи они (немцы) в России ещё одно поколение и уже не вспомнили бы про свои перебитые корни.
Это сейчас вижу, что глупость сморозил, а на тот момент и с тех передряг, что выпали России, решение подняться и откочевать на Запад виделось, как крутое. Осуждать брались единицы из нашего окружения. Что для меня досадно - средь них мой отец, крепкого замесу старикан, что повоевать успел и в плену побывал и после войны своё огрёбший на родине. Он как в воду смотрел: «дурь ты, сын, затеял». Кто б его слушал! Сами с усами. Он не говорил прямо- на кого, мол, нас со старухой на сраку лет оставляешь, но имел это тоже ввиду. Когда в 96-ом отец стал помирать, выехать к нему я не сумел, как и потом ничего не сделал, чтобы вывезти сдавшую после смерти отца мать.
Ты, ведь, понимаешь- кем мы здесь были? Сами сидели без прав в переселенческом лагере три года и зашибали дойчемарки по-чёрному. На Мальёрку, правда, выбраться в отпуск время и деньги нашли. А когда сестра о смерти матери сообщила- у меня снова с выездом в Россию не сложилось.
Олег стукнул двумя руками по рулю.
- Я даже не знаю- когда я начал себя предавать?- с отказа от членства в партии в августе 91-го? Или с отданной другу перед отъездом в неметчину охотничьей собаки? Она даже не смотрела в мою сторону, когда я уходил из его дома, будто всё понимала и соглашалась с неизбежным.
Олег замолк. Вытер пьяную слезу. Продолжил.
- Свой любимый Жигуль с гаражом я продал за копейки-что оно стоило в те сволочные 90-ые?А как доставалось?
Казалось - пару лет и все поедем на иномарках. Ага.
С кувалдой, на бетономешалке.
Как и других корешей-русаков с 8 параграфом из лагеря, арбайтсамт (управление по труду) стал нас быстренько пристраивать на вакансии для неквалифицированной раб.силы, мотивируя это тем, что один член семьи должен трудиться, чтоб остальные могли учиться с обретением достойной работы. Моя жена, как немка, получила после языковых курсов трёхгодичные курсы референтов, дочки пошли в школу и все стремительно онемечивались, чураясь моего появления в кругу своих знакомых. Мордой, понимаешь, папочка не вышел, а рта просили, по-возможности, не открывать, чтоб не коробить деликатных ушей новых друзей и коллег моим чудовищным немецким. На работе-то кроме «привет» с утра и «до скорого» вечером, по большому счёту, мне их «шпрах» и нужен-то был, как к «поддувалу» дверца. На весь автоматизированный бетонный узел я был практически один фюрер с монитором и кувалдой, ежели ихние клеевые бетоны, не ровён час, в течение замеса в барабане схватятся.
- А ты-то чем промышляешь? - в первый раз обратился он ко мне, будто только приметил мою персону.
- Работаю на химпредприятии по производству пластмассы. Так, что понимаю- о чём ты. Ну а с жизненными обстоятельствами у всех свой расклад. Тем более, что я в Германии по другой линии, - отвечал я, не вдаваясь в подробности. Да они его и не очень интересовали.
- Так о чём я?- продолжил он.- Попусту горбатиться на хозяев мне было противно. И платить по нашим понятиям сумасшедшие бабки за съёмное жильё в Лёнебурге тоже. Применение деньгам у жены с дочками находилось быстро. Вот и надумал я , как многие знакомые и родичи жены, взять свой дом, для чего влез в кабалу к банку. Так выходило, что лет за 20-25 я успевал за свои 4 стены рассчитаться. Как раз жена выходила на работу и могли бы тягло тянуть. Но сложилось так, что стали мы чужими: первая эйфория своего угла схлынула и остались заботы и платежи. Пришло безденежье. То, что зарабатывал я- было общим, её зарплата оставалась её доходом. У неё был свой круг знакомых, где мне не было места. Начались скандалы, оскорбления, которых не было слышно, пока я в одиночку тянул семейный воз. Неудачник, бездарь: сам понимаешь, как у баб в такие моменты слова вылетают. Не сдержался, врезал пару раз по-пьяни. Не знаю, как сорвался. Она, как ждала, собрала шмотки, девок и ушла, обложив меня, подобно волку флажками- обвинениями и карой. Для начала выпотрошила в минус счёт в банке и с помощью адвокатов весь кредит за дом переложила на меня одного. Хорошо, что не посадила, пожалела, чтоб было кому алименты платить: у немцев с семейным насилием круто. И как позже выяснилось, ушла не в никуда: оказалось кому утешить. Так подозреваю, что не вчера у неё шуры-муры начались.
Короче, как почва из-под ног поехала, стал я срываться. А кому ненадёжный работяга нужен? Место постоянное потерял, «языка» не хватает, стал по «цайтовым» фирмам болтаться-куда пошлют на подхвате работать. За неуплаты дом банк продал, повесив на меня долги, пришлось по совету опытных людишек объявить себя банкротом. Со всей этой истории не выгадали ни моя бывшая, ни я. Хрен ей, а не алименты с моих копеек, и никому всерьёз она не понадобилась- так, помурыжили хахали и пинка под зад. Мы все для них низкопородные: что восточные немцы, что поляки-румыны, что мы.
- Ну и где ты, Олег, ныне обретаешься?
- В Хорне живу в социальной квартире, а работаю по складам от рекрутовых фирм, но основной заработок, как раньше в лагере, от «халтуры» на богатеньких немцев с ремонтами и укладкой плитки.Эх! Знал бы ты, как всё остоп...ло! Только сейчас стало доходить, что за всё в жизни приходится платить по счетам.
Собственно, не возразить, не поддержать умученного мужика мне было нечем. Сам не далеко ушёл. Да и звучали бы эти слова фальшью.
- Где там твоя «горькая»,- спросил я.
Во время этого монолога вспомнились похожие и не очень рассказы других мужиков и парней, судьбина которых не задалась по одной простой причине, что не смогли они обеспечить запросов подруг и жён, получивших западенскую прививку свободы от рутинных семейных обязательств. Слышал и о модном тренде, рождённым бурной жизнью в столицах, когда молодухи ищут несмышлёного парня, быстро «обкручивают», подарив ребёнка, и затем продолжают свободный образ жизни, превратив несчастного в печатный денежный станок.
Никакого цинизма- реализм и практичность.
- Я вот задумался, - через долгую паузу продолжил Олег. Не пора ли до Родины собираться. Что я здесь забыл? Ещё полтинника нет. Что скажешь?