Аннотация: И в сердцах звучит - лучше бы собаку завели, но это только в сердцах. Потому что...
Курские кошки чернее ночи, смотрят в душу глазами прозрачного расплавленного меда или весенней листвы. Длиннохвостые, прыгучие - подзаборные королевы. Таких берут с улицы в дом, и они живут рядом, принимая людей, позволяя заботиться. Но на руки идут неохотно, порой кажется, не живут вместе, а только скользят рядом. И в сердцах звучит - лучше бы собаку завели, но это только в сердцах. Потому что...
- И где взял? - Таня с умилением смотрела на дочь, ползающую по полу вслед за тонким лысоватым хвостом антенной пеленгатора поднятым к небу.
- Подобрал на улице. Да стой ты, - Сергей успел протянуть руку и перехватить жену в объятья, - тревожная моя.
- Дурачок? С улицы?! - Таня дернулась еще раз, но слишком чистым котенок был для бродяги из подворотни.
- Не дурачок. Она уже...
- Она?
- Ага. Неделю живет у моих. Ветеринар, шампунь от блох, таблетки какие положено.
- Мама твоя? - сомнение в голосе Тани было оправдано, свекровь - чудесная женщина, но помешана на чистоте. Сергей не обиделся.
- Мама. А что мама? День рождения единственной внучки - дело святое. Успокойся, все путем, - Семенов крепче обнял жену, ползающая по полу дочь рождала в голове правильные мысли, потому Сергей опустил голову и дунул Тане в ухо. - Слушай, может второго. А?
- Отстань, дурачок, - хрупкие плечи двинулись в Серегиных руках, мысли стали еще более правильными. - Правда на улице?
- Угу. Вышел на обед - сидит. Черный совсем, глаза желтые на пол морды. Умилился и пошел дальше. Такие на улице не задерживаются.
Таня соглашаясь кивнула, знала она пару знакомых, которые днями колесили по городу и заглядывали под каждую скамейку, чтобы найти абсолютно черного котенка.
Семенова вспомнила как Люда Осипова из соседнего отдела материлась, срывая с кашемирового пальто впившиеся клещами репьи.
- Где тебя так угораздило, ты же на машине.
- Та котенка хотела подобрать, сосед сказал, видел одного за гаражами.
- Котенка? За гаражами? В репьях?!
Люда закатила к потолку ярко накрашенные глаза:
- Сама понимаю, не мое. Но тут совсем черный, понимаешь?
- Нееет.
Осипова недоверчиво прищурилась, а потом в ней щелкнуло что-то:
- Ты же не курская, бедняжка. С Севера.
Таня моргнула, это тут причем.
- Черные кошки, особенно с улицы приносят удачу. И защитить могут, если плохое случится в доме. Беду отвести.
Таня смотрела на независимую успешную девушку и не могла поверить в то, что слышит. Кошки - приносят удачу. Но новый репей, с лёгким матерком отправленный сверкающим ногтем в сторону урны, был реальнее некуда.
Видно и у Сергея были такие знакомые. "Но он ведь местный. Курянин, мой, суеверная очаровашка", - Таня улыбнулась и чмокнула мужа в щеку. На что получила удивленный взгляд и следующую порцию объяснений.
- Иду с обеда. Сидит. Даже как-то ушами двинула в мою строну. Я в офис вернулся, всем кому мог рассказал - и про цвет, и где видел. Пару человек сразу рванули на поиски. Не нашли. Представляешь? Как?! У нас и прятаться негде. Сплошной асфальт. Подумал, забрали уже. Выхожу после работы, а оно в ноги мне. Ну как в ноги, так потопало в мою сторону. Вариантов не было. Подобрал. Мать на удивление, сама к ветеринару, и таблетки. Отец купил что нужно. Так что... Вера, Вер.
- Что? - дочь откликнулась, не отрывая глаз от черного чуда.
- Это от всех подарок. От нас с мамой, от бабушки Иры и деда. Поняла?
- Спасибо.
Сергей понизил голос и снова дунул в ухо жене:
- Так как насчет второго?
Таня зажмурилась и молча кивнула в ответ.
Время шло.
- Мам.
- Что, солнышко? - Таня откликнулась не задумываясь, шелковистые детские волосы умиротворяюще скользили под пальцами. Нюська в животе толкалась, радуясь настроению матери и близости старшей сестры.
- А можно мне папа нового котенка подарит?
- Нового котенка? Зачем?
- Потому что.
- А Шура?
- Шуру я все равно любить буду.
- Понятно, - вздохнула Таня и принялась рассказывать старшей, что у всех свой характер, у людей, у животных. Нужно уважать, не ломать другого и конечно не менять на нового друга, если он не совпал с твоими мечтами.
Русая коса послушно прирастала новыми отбеленными солнцем звеньями, Танюшка журчала успокаивающим ручьем, а высоко на комоде Шура щурила золотые глаза. Таня понимала, о чем не может, или не решается сказать Вера. Их кошка была сам по себе. Не ласковая. И котенком ласковая не была. Игривая, прыгучая, легкая, восхитительно красивая, но - не ласковая. Не шла на руки, и не задерживалась на них, если ловили. Даже мурлыкала тихо, точно дозируя свое великодушие и снисходительность. Но разве можно так - "нового"? Не игрушка. "Мы ее приручили... Хотя кто кого, это вопрос".
- Что смотришь, королева ушастая? Завтра Вера в садик, а мы с тобой на прививку. Готовься. Спуску не дам, - Таня погрозила щеткой в сторону кошки, та совсем прикрыла глаза и отвернулась в сторону.
"Все чувствует, коза", - визита к ветеринару Таня не боялась. На восьмом месяце совсем зачахнуть что ли? Сергей предлагал подождать до субботы и поехать вместе. Отказалась.
- Перчатки мои возьми, кожаные, мало ли что. Хищник все-таки.
- Ага, карманного разлива, - Тане было смешно, - Два с половиной кило гонора и костей. Она в переноску сама идет.
- Видел. Но возьми, - муж считал себя собачником, и прилюдно все еще демонстрировал свое к Шуре недоверие, но Таня видела Семенова насквозь.
Утром Танюха проводила своих, приглашающе распахнула крышку переноски, а когда любопытная, как все муркающие, Шура забралась внутрь, щелкнула запором и довольная улыбнулась себе умнице в зеркало.
Семенова вытянула пластиковую корзину из подъезда и замерла на секунду. Таня еще не разучилась наслаждаться солнцем и жаркой погодой, такими непривычными для нее в начале июня. "Курск - это Юг", - снова напомнила она себе и улыбнулась широко и открыто.
- О, Танечка, здравствуйте.
- Янина Петровна, а вы какими... - Таня хотел сказать "судьбами", настолько удивительно было видеть ухоженную моложавую, но немного закрытую соседку на подъездной скамейке, что принадлежала совсем другим старушкам. Наверняка одного с Яниной Петровной возраста, как молча про себя подозревала Таня, но совсем другим. Бабулькам. Назвать бабулькой или бабушкой сухонькую даму в элегантных брюках и дорогих перстнях у Тани язык не поворачивался. Так что удивляться было чему. Янина Петровна на скамейке у подъезда - событие неординарное, настолько, что даже кое-что другое Таня почти пропустила мимо ушей. "Танечка?! Однако". Необычное обращение требовало внимания, и хороший человек Таня Семенова водрузила резную корзину на скамейку рядом с соседкой и посмотрела в чужие яркие молодые глаза.
- Такси жду, Танечка.
"Такси, понятно", - Танюшка кивнула, значит, ошиблась, ее помощь не требовалась, и можно прощаться. Но Янина Петровна вдруг вытянула узкую гладкую ладонь цвета слоновой кости и положила ее на крышку переноски.
- А кто у нас тут? - Таня готова была поклясться, что черные глаза точно уперлись в расплавленное золото Шуры, хотя сама Семенова-мать с трудом различала его через плотные пластиковые цветы. - Красивая девочка. Как зовут?
- Шура.
- Шура, - Янина Петровна прокатила кличку по языку, словно пробуя на вкус. - Извините, Танечка, имя неудачное. Это "р" в имени кошки, ну совсем не к месту, согласны? Мешает оно ей.
"Мешает?! Вас не спросили, как нашу Шуру назвать", - раздражение, а может, и ревность остро огнем полыхнуло в груди, Таня дернула переноску за ручки и почти спрятала кошку за спину подальше от темных внимательных глаз.
- Ну что вы, Танечка, зачем беспокоитесь. Она и сама от вас никуда не уйдет. Правда, Сушечка?
"Сушечка?!"
Звонкий блям оповещения службы такси поставил точку в неприятном разговоре. Таня попрощалась и с облегчением потащила корзину к своей машине.
- Сушечка?! Детский сад. Правда, Шурик? Ты не расстраивайся, она тебя просто плохо знает, - бубнила Таня, выезжая со стоянки, и чувствовала - кошка полностью на ее стороне. - Я-то тебя понимаю. Мы же друзья, верно?
Так Таня думала ровно до того момента, как поставила Шуру на холодный железный стол ветеринарки, а уличная аристократка Шура обнажила клыки, запредельной сверкающей длинны, о которой глупая Таня Семенова и не подозревала. Никогда. Потом черный бес рвался в Таниных ослабевших от страха руках, бился, кромсая когтями толстые кожаные перчатки, шипел страшно, протяжно. Шура и обмочилась под конец, как показалось Тане, не от испуга - от ярости, невозможности что-то изменить, бессилия своего.
Мыслей не было, руки на руле дрожали, но мыслей не было. Никаких. Нюся в утробе затаилась, пережидая бурю. А на скамейке у подъезда Таню Семенову уже ждала Сотникова Янина Петровна. Таня от ужаса пережитого и фамилию заметной соседки внезапно вспомнила. Ни разговаривать с чужим человеком, ни останавливаться Таня сейчас не желала. К черту воспитание, простого кивка будет достаточно, а можно и без него обойтись, виделись уже сегодня. Сотникова смотрела прямо в глаза подходящей Тане так, словно точно знала, Семенова остановится и не только остановится, но поставит переноску на скамейку и будет слушать, что скажет старшая.
"Ага, как же", - Таня вздернула себя под уздцы и, забыв кивнуть, твердо зашагала к двери подъезда.
- Танечка, вы сейчас испугались. Не сердитесь, это очень заметно. Вы только не отдавайте ее никому. Большую глупость сделаете.
В ответ Таня выше вскинула подбородок и звякнула домофоном. Ей действительно было страшно, но разговаривать об этом она будет только с самым важным и близким своим человеком.
Суета ежедневных мелочей, готовка, ужин помогли отвлечься. Сердце Тани уже не тряслось заячьим хвостом. И разговор с мужем она отложила до самого спокойного, тихого времени дня. Когда Таня вошла в спальню, застала уже привычную картину. Семенов лежал на спине, чуть отведя правую руку в сторону, а кошка заползла к нему хвостом в подмышку. Головой конечно к выходу и свободе. Сережа аккуратно гладил черную точно по шерсти. Шура на вошедшую хозяйку даже один глаз не приоткрыла. Семенов впрочем тоже. Двое были поглощены вечерним ритуалом. "Собачник, как же", - сегодня привычная сцена не вызвала в Тане умиления, ладони еще помнили судороги стальных как канаты мышц обманчиво слабой Шуры.
- Сереж, гони ее.
- Кого? - расслабленный голос мужа отстраненно звучал с границы сна.
- Шурку, - Таня плюхнулась на матрас, а пальцы Семенова сжались, не найдя мягкой шерсти. Шура прыснула прочь при первом лишнем движении кровати. Серега открыл глаза.
- Ты чего это? Случилось что?
- Шура случилась у ветеринара. Устроила концерт на прививке. Ты перчатки свои видел уже?
- Нет, - глаза Семенова подозрительно сощурились, видно дело было серьезное. Танино беспокойство он давно привык делить на категории. Сегодняшнее явно попадало в "имеет под собой основание".
- Билась так... Думала кусаться начнёт. А клыки... Ты не представляешь, сантиметра по полтора. Воо какие, - Таня ткнула мужу в лицо кончик указательного пальца, но только перевела рассказ в категорию - у страха глаза велики. - Не веришь. Нужно было видео у ветеринара попросить. Сам в следующий раз поедешь.
- Конечно, сам, - Сергей сграбастал беременную жену и притянул поближе. - Испугалась...
- Точно, - Таня плотнее прижалась к плечу мужа, знакомое тепло, распускало узы в сердце.
- Шура испугалась. Чужие запахи, люди, место. Она кроме квартиры ничего не видела в жизни. Мы ее мир.
- А я не испугалась.
- И ты тоже, тоже... - Сережина ладонь мягко гладила Таню по голове.
"Точно по шерсти", - вдруг подумала Таня.
- "Тоже", - фыркнула Семенова. - Ты с кем живешь. А? Со мной или черной этой.
- С тобой конечно. Кошки - изменщицы. Видела, как прыснула? Я с изменщицами не вожусь. С тобой вот вожусь...
Большая родная ладонь, успокаивая и согревая, переползла на высокий Танин живот. А Танюха вспомнила, как покидала переноску Шура: с гордо поднятым к небу хвостом, как победительница и хозяйка.
Все забывается. Пугать хозяйку у Шурки больше поводов не было. Родилась Нюся, о прививках на какое-то время вовсе забыли. Таня пеняла Сергею, что от бешенства уже просрочили на три месяца, но Семенов только смеялся.
- Танька, ты чокнутая. Город шестьсот тысяч, какое бешенство? На природу ее не потащим. От глистов я давал уже. И Вере, и Шуре одновременно. Непонятно только Шурке зачем, она песок на прогулке не лопает горстями.
Появление младенца кошка приняла удивительно. Таня и не беспокоилась особо. О Вере беспокоилась. Ревность, уменьшение внимания - все такое. Книжки читала, Сереге под нос совала, плешь проела бабушкам и дедушкам. Обошлось. Вера радовалась младшей, и валялись они вечерами на кровати втроем - Вера, Нюся и Семенов. Шура одобряла безобразие с высоты бельевого шкафа. У Тани всегда находились дела.
Однажды Сергей пришел на кухню и за руку вытащил Таню из мыльной воды.
- Ну Сережа.
- Пошли, что покажу, говорю, а то пожалеешь.
В доме было темно. Вера спала. У кроватки Нюси не оставляли даже ночника. Спать при свете вредно, особенно маленьким - последнее достижение офтальмологии. Как Семенов сумел разглядеть Шуру, застывшую у решетки детской кроватки? Черную тьму во тьме... "По блеску глаз. Вот как", - поняла Таня, когда Шура повернула голову в их сторону. Повернула, но с места не сдвинулась.
- Я знаешь, что вспомнил. Истории курские про кошек-защитниц. Ну как не поверить, часовой и часовой, только мохнатый и с хвостом.
Муж обнимал Таню за плечи, удивительная Шура снова смотрела только на спящего младенца, белевшего распашонкой. А Таня решила чаще проверять заперта ли дверь в Нюсину спальню. Ей было больно признаться, но только что Семенова поняла - Шуре она не доверяет. "Это пройдет, послеродовая мнительность, гормоны бушуют. Пройдет..."
Нюся росла как на дрожжах. Старшая учила ее всему поровну - и плохому, и хорошему. Собирать пивные крышки для коллекции около мусорки и вытирать нос платком. Вера даже заявила бабушке, что будет учительницей, от чего педагог со стажем прослезилась в умилении. То ли Вериными заботами, то ли просто от рождения - Нюся по мнению Сереги и Тани проявляла чудеса сообразительности.
- Вот что старшие сестры с детьми делают, видала? - гордо спрашивал Семенов, когда Нюся, наплевав на закон всемирного тяготения, сооружала новый небоскреб из мягких кубиков, - нет глянь, усилием воли она их держит что ли? Давно должны были упасть. Антонина! Ты архитектор от бога, чес слов, - гордый отец крутил дочь под потолком, яркие кубики веселым водопадом сыпались на пол.
Таня кормила Нюсю грудью, девочка росла спокойной и здоровой. В поликлинику ходили только на прививки. Пугающие цифры на экране градусника увидели, когда резались четыре зуба разом. Ну тут только святой не затемпературит. "Сам бы попробовал так. Четыре разом выдавить", - пеняла Таня белому как полотно Сергею, метавшемуся с бутылкой нурофена на перевес. Муж все никак не мог решить его дать или отрыть свечку с лекарством в холодильнике.
А ближе к году Нюсю обсыпало. Всегда довольная рожица заалела почти нарисованным нездоровым румянцем. Семенов предлагал продать ее в рекламу, а Таня поводов для смеха не видела. Аллергия не шутки, тем более на что было непонятно. Таня с рождения Нюши сражалась за стройную фигуру, ни шоколада, ни лишнего сладкого, ни конфет себе не позволяла, чего говорить о ярких соусах, возбуждавших аппетит. Бросать кормить грудью в лето Тане не хотелось, и она еще строже принялась следить за собой. Педиатр сказал, сдайте для аллергопробы кровь из вены.
- Офигеть! Из вены. Тань, отстань от ребенка, мать говорит израстется, у маленьких бывает. Я в гугле рыл. Пишут, желудочно-кишечный тракт созреет и пройдет само собой. В вену тыкать. Она только ходить начала. Ты про влияние стресса читала? В твоей же книжке прописано. Давай подождем полгодика, кроме щек же нет нигде. Бегать начнет и сделаем, будет хоть куда тыкать. А?
- Семенов, а если у нее на кошачью шерсть? Просто проявилось не сразу?
- Ничего и это перерастет. Подождем?
Уговорил шельмец, благо Нюсю нездоровый цвет лица не тревожил, она не чесалась даже во сне. А краснота после купания с выпуклой попы сходила уже минут через пятнадцать.
Янина Петровна снова попалась на встречу Тане внезапно. Пустой разговор, пара светских вопросов от старшей, пара ответов, больше похожих на мычание ни о чем, от младшей. А потом...
- Аллергия на Сушечку? У ребенка? Странно, - тонкие пальцы качнули огнями перстней и потянулись к прикрывшему спящую Нюсю накомарнику.
Таня толкнула коляску от себя на всю длину руки и узкие пальцы промахнулись.
- Танечка, на полностью черных кошек не бывает аллергии. Вы не знали?
- Почему не бывает. По-моему, Янина Петровна это уже мракобесие. От цвета что зависит? Хоть в фиолетовую крапинку, кошачья и кошачья.
- Может быть. А часто болеет ваша девочка? Что умна не по возрасту, я уже от Сергея Анатольевича слышала.
"Семенов болтал о моей дочери с этой ведьмой? Точно. С ведьмой!" - пришедшее в голову Тани слово было настолько точным, так плотно ложились на все сомнения и шероховатости этого странного общения, что...
- Какая ведьма, Танечка?! Просто люблю курский фольклор. Это прекрасное хобби. Вы вот, про подменышей слышали что-нибудь?
"Точно ведьма", - Таня вскочила со скамейки и рванула галопом ко входу в парк. Рессоры не спасали. Коляска, отвечая на дерганый нервный шаг, дрожала раскачиваясь. Нюся тревожно захныкала, завозилась во сне.
Может убегала Таня слишком медленно, но неприятные липкие мысли догнали ее и поселились где-то внутри.
- Тань, что за фигня у нас в поиске? - Семенов со смехом одну за другой начал зачитывать вслух рекламные фразы из автоматически всплывавших в браузере баннеров. - "Маг во втором поколении", "наша бабушка Апраксия...". Ты чего искала-то? Как удержать мужа и изничтожить любовницу, надеюсь? Я такой неотразимый?
- Один раз по ссылке перешла случайно, по совету Люды вот... - Таня отвернулась к сушилке, чтобы скрыть неожиданно сильную волну смятения. "Черт, я же чистила поиск, надо было и кэш".
- Кошмар. Прямо большой брат бдит. Ладно, пара дней и на нет сойдет, снова будешь от моих танков отмахиваться.
- Ок, - Таня , как в спасательный круг, вцепилась в детскую красную футболку и прикусила язык. "Об этом нельзя говорить, нельзя рассказывать такое даже Сергею. Я сама думаю, что это бред, а он, тот, кто по-прежнему живет в большом мире, среди рациональных взрослых людей... Черт, Семенов, надеюсь ты сам понимаешь, какое это счастье разговаривать со взрослыми людьми и как дико я тебе сейчас завидую".
Реклама экстрасенсов и ворожей выскакивала не по ошибке "Слава богу, хоть сатанинские сайты и экзорцизм не повылезали". Видно последние темы не были так плотно завязаны на деньгах, а может лежали поглубже, вот и не проступили яркими пятнами. Уже неделю Таня искала все что могла в сети нарыть по "подменышам". Начала сразу, как поняла - Шура с Нюсей не играет, она на нее охотится. Когда за общим воскресным завтраком Вера сказала:
- Снесите ее на помойку.
- Кого, Вера?
- Нюську!
- Ты чего, солнышко?
- Снесите, видеть ее не могу.
- Брось, Вер, не хандри, лучше рванем в парк на великах, - муж взъерошил русый шелк длиной Вериной челки. - Тань, ты провидец. Накрыло нашу старшую все-таки. Или, просто накаркала? - кривая ухмылка Сергея Тане не понравилась и перевести в шутку его последние слова она не смогла.
"Ревность, а может?"
"Может..." - в ответ на сомнение Тани качнулось золото в глазах Шуры.
Подменыши - то ли чужие сущности, то ли чужие духи внутри или вместо тела твоего ребенка. Чужое вместо или внутри твоего. Кошки их чувствуют, смело встречая другой мир, признавая его существование. Просто хвостатые живут на границе. Сквозь воспоминания Тани снова скользило "вы только не отдавайте ее никому. Большую глупость сделаете", "на черных кошек аллергии не бывает" и низким чувственным голосом менеджера Люды "защитить и отвести".
Должны быть метки. Так пишут на большинстве сайтов. В скрытых местах. Таня представила голенькое розовое тело Нюси, родное и зацелованное до последнего квадратного миллиметра. Под волосами... "Это гребанный Омен! Омен, гребанный!" - внутренний голос сорвался в истерику - некрасивую, грязную с красным, хлюпающим, потерявшим дыхание носом, животными всхлипами, жутко перекошенным ртом. Таня посмотрела в зеркало, аккуратный макияж пастельных тонов вместо смирительной рубашки на рваных больных мыслях и чувствах справлялся со своей работой. Только обгрызенные ногти пришлось обрезать до упора. "Может, лучше сорваться? Сорваться при Сереге, при свекрови, и мне помогут? А если я права? И только у меня есть силы, чтобы принять эту правду? Никто не поверит".
И стиснув зубы Таня продолжила цепляться за остатки рациональности, и искать, искать, отсеивая аргументы и тупые разводы идиотской рекламы, забивая поглубже мысль пойти к настоящей ведьме - Сотниковой Янине Петровне. Хотя давно посчитала точное количество ступеней между их четвертым и ее девятым этажом.
Но пришло время и Шура, сидя на табуретке в углу полутемного коридора, глядя в глаза Нюси, вытянула лапу и ударила точно младшую точно по темечку. Хлестко, с оттягом.
Таня повесила на плечо мокрое полотенце, которым только что хлестала вслед метнувшуюся черную тень, и крепче обняла рыдающую на коленях дочь. Сквозь тонкие волосы тяжко набухали красным глубокие борозды. "Если бы по лицу..." - холод заползал в сердце вместе с этими словами, плачем дочери и воспоминанием, как твердо стояла перед ударом напротив кошки Нюся. Упрямо расставив ноги, прямо смотрела в Шуру. Глаза в глаза. Не протягивала руки, не улыбалась. Просто смотрела.
Таня как никогда остро чувствовала пустоту ванной и собственное одиночество. Медленно как во сне с брошенной на решетку смятой морды-мочалки брыластого бульдожки о белоснежный акрил срывались тяжелый капли-слюни. Нюська возилась в маленькой детской ванночке. Последние дни Таня снова стала бояться опускать младшую в большую ванну. Слишком много воды, слишком много свободы. Слишком много возможностей для... Всего слишком много. Пылившаяся уже три месяца в кладовке аккуратная розовая емкость с желтыми уточками по краю вселяла уверенность. Но и в нее Таня воды наливала ровно на половину. В таком не тонут, и не топят... верно?
Нюся плескалась и снова пихала игрушку в рот, Таня молчала, она давно перестала слышать другие звуки кроме метронома срывавшихся капель. Не было пара, не было плеска, говора и смеха дочери - только темный затылок и реденькие прилипшие к головке волосы. Вот что видела Таня. Руки потянулись сами. Коротко остриженные остатки ногтей, за которые сегодня утром зацепился вопросом и удивленным взглядом Семенов. Непривычные. Но и это неважно. Все в Тане сосредоточилось на кончиках пальцах и мокрых волосах под ними, точнее на голой коже, что открывалась под загипнотизированными руками. Чисто. Чисто. Чисто... за ухом. А может здесь на затылке? Где рождается упрямый плотный завиток, спускающийся на шею? "Здесь тоже только Пусто. Я схожу с ума... Таня Семенова сходит с ума, и никто не знает об этом".
Нюся подняла серые глаза на лицо матери, улыбнулась, наморщила нос и ударила игрушкой о воду. Детское счастье взлетело к потолку сотней стеклянных брызг. Но Таня была далеко и снова протянула руку к мокрой темной голове. "Нужно проверить еще раз, может пропустила..." У подножия ванной из воздуха сгустилась Шура. Толчок, прыжок. Никакой паузы и напряжения. Прыжок как дыхание, как движение золотых глаз, сужение вертикальных зрачков. Села в углу и уставилась на Таню. Нюся обрадованно потянулась к кошке, Шура не двинулась с места. Таня торопливо перехватила упругую плотную детскую ладошку и рванула полотенце с крючка, завернуть, укрыть и спрятать Нюсю. От Шуры, мира, сомнений, страхов и собственного надвигающегося безумия.
- Хлестнула по голове? Без причины? Нюська не тянула ее за хвост? - Сергей тоже пытался искать оправдания для кошки, что вросла в его душу.
- Я сама видела, - Таня рассказывала Сергееву только правду-истину и чувствовала облегчение от того, что перекладывает на его плечи хотя бы часть сомнений. Таня закрыла глаза, вдохнула-выдохнула и отдала решение трезвым, здоровым, рациональным взрослым людям.
- И что с этим делать? А если бы по лицу...
"Порвет и остановить не сможем. Одного удара достаточно и Нюся без глаза. На всю жизнь", - злые мелкие слезы катились сами.
- От кошки придется избавиться, - озвучила мысли Сергея Таня.
"Прости, Шура, это моя вина, что тебе пришлось так... Я не могу решить. Не могу больше так - на разрыв. Это тоже решение, ты уйдешь - я забуду сомнения".
- Ну что ты, не плачь, - Семенов все понял, как и должен был - правильно понял, притянул Таню к груди, утешая. - Вере как объяснить?
Все в доме знали, Шура Верина и никак иначе, принесена в дом на день рождения старшей дочери, оглажена Верой, и Верой же оговорена тысячу раз, и спать ходит только ей в ноги. На руки не идет, но Верина и точка. А теперь от кошки придется избавиться. Может даже... усыпить. Страшное слово не шло на язык, но выбрасывать на улицу было в Таниных глазах еще хуже.
- Отдать кому? Усыпить? - Сергея явно самого корежило от последнего слова. - Может, лекарства есть. Успокоительные? - Семенов-отец был всегда разумен и к истерике не склонен, чем и завоевал сердце легкой как огонь Тани. - Давай сначала в инете глянем, не может, чтобы мы одни такие.
Точно. Таких было много, и лекарства были, и описания симптомов, и про кошачью психологию. Даже время изменений в поведении Шуры было указано верно. Аккурат в тот момент, как младшая встала на ноги и начала ходить самостоятельно, а значит, стала отдельным субъектом, чужаком, что в созданную Шурой четкую схему иерархии не вписывался. А потому, должен быть изничтожен или выжит, уж это как ему угодно. Но не тут, не здесь, не с Шуриными людьми. НЕ в Шурином доме. Так-то.
Семенов воодушевился, найденным решением и ответами. Точными простыми насквозь земными ответами. А Таня сидела неживая рядом и почти не видела строчек, бегущих по экрану, она и реагировала только на воодушевленные возгласы мужа. Автоматически. Как эхо. Размышления о другой стороне мира безнадёжно растлили сознание Тани. Сергей и факты существовали за толстым стеклом и к Таниной истине отношения не имели. Но Таня сама ничего решить не могла, знание истины не прибавляет решимости. Одинокая измученная Таня была слаба. Оттого и отдала право решать слепым на оба глаза физическим фактам и науке психологии. А если решила, то твое безумие, только твое, а чувство долга дело иное. Таня Семенова - отличница, диплом универа с отличием - всегда делала то, что должна. До предела.
Именно Таня обзванивала ветеринаров. Были же лекарства? Были. Но в Курске их нет и не предвидятся. Может в Москве, да и то, непонятно. Таня ничего не скрывала, рассказала о водяных пистолетах у каждого члена семьи за поясом, о кратких моментах покоя, когда Шура словно забывает о младшей Таниной дочери.
- Может время потянуть? Дочка подрастет. Кошка смирится. Может...
А в ответ услышала:
- Даже не надейтесь. Кошка, не собака. Дрессировке не поддаётся. Всегда делает то, что хочет. Что важнее, когда сама этого хочет. Вот и думайте, стоит ли ждать, когда ваша Шура выберет момент и снова нападет на ребенка, усыпив вашу бдительность. Стоит оно того?
- Если стерилизация? Говорят, характер мягче станет.
- Может и станет. Но вы поймите, с точки зрения кошки дело идет о выживании. У нее мир рухнул. Вы понимаете?
"Рухнул мир..." - Таня представила себя маленькой, тощей и все что видит и знает от одной стены до другой, а простор и свобода, что пахнет в случайно широко распахнутую дверь или манит мельканием крыльев за стеклом окна - неизведанное и ужасное, а может и не существует вовсе.
- Значит, стерилизуем и отдадим бабушке. Нюся вырастет, года через два вернем домой, надеюсь. Пока ждем операции, Шурку на балкон пока Нюся не спит, и наоборот, Нюська в кровать, дверь на замок и Шурку в дом запускаем. Неделю перетерпим как-нибудь. Черт, хорошо, что лето, - вот что решила рациональная ментально здоровая половина их маленькой семьи - Сергей Анатольевич Семенов.
"Он здоров. Я нет. Все решено, - рассматривала Таня красные лунки следов от ногтей на дрожащих ладонях. - Это главное. Точка". А кто там что кричал в ночи, как бился внутри таниной башки, пытаясь начать дикий шаманский танец и по крошечным намекам, собирая детали необходимого ритуала, - пусть идет к черту. Таня справится.
Мыльная вода пенилась над горкой посуды в большом квадрате керамической раковины, глубоком, темном, с искрой. Шумел водой аэратор, пузырящаяся воздухом струя била в дно. Одна тарелка, другая, вилка, ложка, снова тарелка - как транс, как медитация. Нюсин плач почти затерялся в глубокой пустоте достигнутого Таней спокойствия. Плач был неправильный, опасный. Так кричит в ребенке инстинкт самосохранения. Без подвывания, без цели, без шантажа. Не плач - отчаянный Зов. На него мать срывается разом, бросая все, летит птицей. Такой крик вырывает с корнем мысли - не время думать, время кидаться через всю комнату, ловить, подхватывать, защищать.
Вот и Танино тело дернулось на Нюсин крик разом. Дочь висела почти в пустоте на хлипком тумане антимоскитки. Ладошка правой руки продавила иссушенную солнцем сетку и была уже за... Пластиковое полотно выгибалось дугой, трещало под весом крепкой как боровичок Нюси. А Таня просто смотрела, и не действовал на нее правильный Нюсин крик.
Где-то в другой комнате, что-то скреблось отчаянно, шипело и точно материлось. Билось, билось, маленьким больным сердцем, сипящим звуком, как консервным ножом, взрезало танин транс, возвращая к реальности и правильным смыслам.
- Нюська! - Таня вцепилась руками, дернула и повалилась на пол.
Проклинала:
идиотизм свой;
передвинутый под окно стол - слишком долго в доме не было таких - бездумно ползающих и лезущих во все щели;
Нюськину сообразительность не по возрасту - как можно на стул и на стол разом и без звука;
и себя - дура, дура, как могла оставить открытой створку, если в доме маленький ребенок!
Отчаянно захотелось молится, до боли в зубах благодарить кого-то. Потому что в реальном мире не бывает таких случайностей, потому что Нюся должна была выпасть, а Таня не должна была успеть.
Нюська возилась и все пыталась вывернуться из рук матери, ей стало скучно. "В манеж. Дверь на замок", - руки Тани дрожали. Освободившись от нюсиной тяжести тело само потащилось в зал, с одной целью - найти и открыть самый пузатый коньяк из заначенных Серегой.
Шура лежала под окном балкона. Узкое черное тело. Утром Сергей запер ее в лоджии, как делал уже несколько дней подряд. Приоткрытую створку окна, ведущего в комнату, защищала та же клятая антимоскитная сетка. Только попрочнее она была кухонной, это Таня знала точно, сама мыла, устанавливая в середине весны. Теперь сетка валялась на деревянном полу лоджии. Шура выдернула ее. Как? Сдвинула в сторону? Зацепила когтями? Не понятно. Но выдернула. И вылезла в щель приоткрытой пластиковой створки, протиснулась оставляя клочки шерсти и кожи с боков на железе оконного блока. И умерла. Зачем? Почему? Где теперь Тане Семеновой искать ответы?
Сережа не решился хоронить Шуру один. Свекр явился в ночи ангелом смерти. Штыковая лопата, вошедшая в танин дом вместе с ним, желтела в углу коридора почти новым черенком. Шуру завернули в старое детское одеяло и мужчины вынесли сверток в неоново-белый свет подъезда. Таню с собой не взяли, оставили с детьми. Так было правильно.
Сергей, утешая жену, говорил: "Ничего не поделаешь, у Шуры сдали нервы. Взбесилась от ярости. Или может, удар или спину сломала. Кто теперь поймет".
- Что ее дернуло? Ты не видела ничего?
- Нет, - чувство вины прочно заперло рот Тани на замок.
Как рассказать, что Нюська едва не выпала из окна, а ты смотрела на это? Что только звуки одинокой Шуркиной битвы вывели тебя из транса? Что дочь жива не молитвами Тани, не заботой родных, а последней жертвой маленькой черной наглой, что всегда себе на уме и лишь позволяет... позволяла себя любить? Что Шура, которая ненавидела младшую всеми фибрами кошачьей души, отдала жизнь не задумываясь. А мать, природой назначенная стоять на страже, предала, заблудилась в кривом лесу собственного подсознания? Пошла не туда и заблудилась. "Ой, Шура, как сказать? Где взять сил?" Забившись в угол кухни Таня плакала, освобождая душу от мрачных больных сомнений.
У подножия мерцавшего стеклом кухонного пенала тьма скрутилась, сгустившись бархатной тенью. Толчок. Прыжок. Ни паузы. Ни напряжения. Прыжок как дыхание. Как движение золотых глаз... Беззвучный прыжок из другого мира в тихом доме, где уже никто никогда не будет одинок.