Почему космонавт Кузнецов позавидовал лягушке Петровой Клаве?
Недалёкая дорожка к Юпитеру давно была пробита космическими зондами, проторена автоматическими межпланетными станциями и протоптана пилотируемыми аппаратами. Человек уже успел так много всего сделать в первый раз. Первый шаг по поверхности Марса и Венеры. Первые фотографии Сатурна, выложенные в Сеть живыми людьми - экипажем первого пилотируемого "Дальний-1". Первый добывающий комбайн в Поясе астероидов. Первая свадьба на Луне.
И конечно прозванный "Счастливчиком" ещё в Лётной академии космонавт Кузнецов тоже умудрился стать первым - первым человеком, отправившимся в полёт в состоянии анабиоза. Забитый до упора криобиологическим оборудованием умный корабль должен был подняться с Земли и, приостановив жизнедеятельность двух живых организмов на своем борту, стартовать к Юпитеру.
Даже подготовительная неделя на орбите Земли, проведённая в маленькой жестянке больше похожей на медицинский склад, не поколебала душевного равновесия Кузнецова. Один за другим космонавт выполнял нудные тесты, отвлекаясь только на написание мемуаров. Он и название придумал для своей автобиографии - "Первый в Эпоху вторых".
Трясли его как грушу, точно снова оказался в школе в выпускном классе, только отлынивать не было никакой возможности. Всё чего-то искали, всё чего-то подозревали, то ли проблемы с нервами, то ли с памятью. Профессор во время сеансов связи твердил о возможном повреждении клеток лобных долей мозга, о вероятном изменении личностных характеристик. Чушь! Разве процесс не был многократно просчитан и смоделирован в лаборатории? Всё будет хорошо. Как могло быть иначе? Всё будет просто круто, он был лучшим, он будет первым, и ему некому было завидовать.
Космонавт вспомнил случайно услышанный разговор главного по анабиозу с руководителем полёта. Профессор горячился и совал руководителю в нос планшет, что-то безостановочно листая. Жаль, до Кузнецова долетали только обрывки разговора: "... вы на это посмотрите... да, я понимаю, что как человек, как личность... выносливость, устойчивость просто фантастические! ... дрянь, согласен - дрянь... Но чертовски здоровый! Для нас сейчас - это самое главное!" Он тогда даже оглянулся вокруг: "Все слышали?! "Фантастические"! И наплевать ему на тех, кто шикал в спину в академии - карьерист, неприятный в общении... Вы сначала дорастите до моего уровня... Не со всеми же подряд обниматься, как эти лаборантки со своей лягушкой".
Усмехнувшись, пилот постучал пальцем по прозрачному, встроенному в стену контейнеру, в котором парила окутанная тончайшими нитями, погружённая в анабиоз маленькая лягушка. "Петрова Клава... - имя дурацкое придумали". "Счастливчик" вспомнил, как все носились с мерзкой пучеглазкой, и даже профессор, казалось разговаривал с ней чаще, чем с Кузнецовым. "Ууу, уродина... Твои родственницы уже летали к Юпитеру, и первой тебе, зелёно-бурая мерзость, уже не быть. А я буду! - со злорадной улыбкой он щёлкнул по стеклу напротив плоского носа. - Так-то!"
Наконец, неделя подошла к концу и лег космонавт Кузнецов в анабиозную капсулу в прекрасном расположении духа.
Одиннадцать месяцев пилотируемый космический аппарат "Юпитер-9" неторопливо обменивался приветственно-опознавательными кодами с встречными зондами, следил за орбитой, ориентируясь на радиоизлучение определённого ему инструкцией квазара, регулярно отправлял доклады в Центр управления полетами, тихонько собирал и берёг в памяти данные о состоянии экипажа и наблюдал за космосом, пусть известным, но всё ещё полном сюрпризов. Иногда "Девятый" чем-то тихонько потрескивал - нагреваясь, иногда чем-то едва слышно похрустывал - остывая. Но ничто не могло нарушить счастливого состояния его капитана, которое замерло почти на год вместе с его мозгом и всем его организмом. До орбиты газового гиганта оставалось два дня. Пришло время будить пилота и маленького пассажира.
Кузнецов проснулся счастливым. "Всё-таки здорово что я согласился... Только на что? - мутная мысль не выдержала натиска ощущения безоблачного счастья и растворилась без следа. - Но ведь хорошо, что согласился, верно?"
Счастье требовало свободы и движения. Кузнецов повел плечами и уткнулся в стенки. "Стенки..? А..? Анабиозной капсулы! Точно!" С трудом выпутавшись из вёртких трубок и проводов, он привычно бросил взгляд на приборы, оценивая обстановку. Что-то толкнулось в плечо космонавта. Пару раз промахнувшись рукой мимо, но всё же перехватив преступно плавающую по кабине толстую тетрадь в помпезном переплёте, Кузнецов потрогал твёрдый угол: "Такой и убить можно...". Автоматически открыл, перелистнул пару страниц. ""Первый в Эпоху вторых"?! Каким самовлюблённым эгоистом нужно быть, чтобы написать такую чушь?!" - хмыкнув, он стал крепить тетрадь к стене. Замок ремней не желал подчиняться пальцам, вдруг ставшим неуклюжими. Почему-то в памяти пилота всплыла крупная надпись на любой банке с витаминами - "нажми и поверни" - предохранитель от посягательств на яркие "конфетки" неуверенных детских пальчиков.
Прямо под ремнями для бумаг, справа от капсулы, за прозрачной стеночкой висела в жидкости маленькая зелёная тварюшка. "Эй, милая пучеглазка, поболтаем?" - смутное ощущение дискомфорта настигло Кузнецова. Медленно, точно во сне он протянул палец к стеклу. Пучеглазка моргнула в ответ и посмотрела прямо в душу капитана. Пилот голову был готов дать на отсечение, что тварюшка знает кто он. И тут космонавт Кузнецов жестоко ей позавидовал.