Домой я шел с Любочкой из шестого отдела нашего небольшого частного института. Институт занимался всем и ничем сразу. Мы шли, весело болтали о погоде, о цветах, о ее, Любочкиных, ближайших планах на выходные и вообще. Как вдруг за нами на тротуаре забибикала машина. Проезд по дороге был закрыт, и лихой водитель-частник погнал свои старенькие "Жигули" по тротуару. Любочка дернулась, неожиданно взвизгнула и перетащила и меня прямо на газоны, испугалась, прижалась головой к моему плечу - так и застыли. Я суетился, ругал "Жигуленок", успокаивал Любочку, та приходила в себя, но вдруг вспомнила о том, что времени нет совсем, и заспешила - что-то там дома, важная встреча... я не вдавался в подробности. Мы почти добежали до метро.
Любочка снова вскрикнула, я уже автоматически отпрыгнул в сторону, несказанно испугав пробегавшую под моим плечом старушку. Старушка зыркнула на меня, хищно посмотрела, сверкнула своим серебряным зубом, проговорив: "Милый, поаккуратней надо, а то зашибешь меня, старую, что тогда в лесу делать-то будешь".
Любочка стояла растерянная, почти плакала, показывала мне одну оставшуюся висеть в ухе серьгу, начала шарить по одежде - а вдруг?.. Я не успевал ей помогать в поисках, народ с интересом стал к нам приглядываться. "Нет ее, нет нигде",- уже почти плача, всхлипывая, но еще все-таки как-то удерживаясь, чтобы совсем не разрыдаться, шептала она.
Я спросил:
--
Ценная, что ли?
--
Для кого барахло, а мне память,- сказала Люба, прикидывая, то ли ей расплакаться
по-настоящему, то ли удержаться. И если расплакаться, то как она будет при этом выглядеть со стороны.
--
Пойдем, посмотрим, может, где по дороге обронили,- предложил я.
--
Да ты с ума сошел, я уже опаздываю.
--
Знаешь что,- сообразил я быстро,- давай я пойду поищу, а ты езжай домой. Найду -
отдам, а нет - ну, на все воля Божья.
Любочка уже почти радостно чмокнула меня в щеку, сказала:
--
Ну, удачи тебе, ты ее все же найди для меня.
Я махнул ей рукой. И вот ее голубенький сарафан замелькал в толпе, атакующей
турникеты метро.
"Да,- подумал я,- серьга - не утюг, ее найти трудно, да и потом народ... Он, народ, иногда пробки от бутылок собирает, не говоря уже о серьге". Впрочем, серьги были белого металла, с полудрагоценным камнем, как описал бы следователь. Сравнение было в самый раз, и я, как сыщик, отправился по пути нашего следования. Поток утомленных людей, собирающихся у метро, стал рассеиваться, я начал внимательнее приглядываться к дороге. Разбитые трамвайные пути, ну, тут уж ничего не найдешь.
Лужи, слякоть, чуть зазевался - и проезжающая "Волга" забрызгала меня с ног до головы. Шофер притормозил и крикнул мне вслед: "растяпа!".
Я было решился спросить его, не видал ли он сережки, но быстро понял, что тому явно не до разговоров. Я шел и между делом вглядывался в лица уже реже попадающихся мне людей.
Вдруг увидел лицо старушки с поблескивающим зубом. Она как-то заинтересованно на меня посмотрела и сказала тоненьким молоденьким девичьим голосом: "растяпа, серьгу проворонил".
А при чем тут я, хотел я ей ответить, но она, вдруг сразу же зашамкав, сказала: "Ворон тебе поможет, иди уж".
Сумасшедшая, подумал я, и даже, может, опасная. Старушка как бы продолжила свою речь, но вроде бы мне в ответ: другие поопаснее будут, да тебе, дуралею, всё опасно и все - и она радостно заулыбалась единственным, как оказалось, во рту зубом.
Я поежился, поругал Любку-растеряху: если уж проколола дырки в ушах, так следи за тем, что носишь.
--
Левее возьми,- крикнула мне старуха.
Я дернулся, как от того "Жигуля", перешел небольшую площадь и уже выбежал к газонам, на которые нас загнал лихач. И стал растерянно озираться по сторонам в надежде на то, что вдруг кто-нибудь выйдет и отдаст мне серьгу.
"Щас, жди",- прозвучала в моей голове распространенная фраза, которая лет десять назад звучала: мол, губы раскатал, мол, и поумнее тебя тоже есть.
--
Поумнее вас тоже есть,- вдруг произнес резкий каркающий голос.
Я поднял глаза от земли, на которой безуспешно искал серьгу, и увидел перед собой большую птицу. Она была важной - что-то среднее между вороной, галкой и человеком. Птица была одета в черный вечерний сюртук, очки на носу, и мне показалось, что она прячет за спиной дирижерскую палочку... а может, серьгу, с облегчением подумал я.
--
Нет,- сказала птица,- серьги здесь уже нет.
Украли, подумал я.
--
Зачем же так резко, молодой человек,- тоном старшего наставительно сказала
птица.- Да, ее взяли, пока, временно попользоваться.
"Для чего? - пролетело в моей голове, а язык уже выговорил:
--
Уж не ты ли ее и тяпнула?
Я вдруг вспомнил, что вороны любят все блестящее и чего только не находят в их гнездах.
--
В моем гнезде ничего, что бы вас могло заинтересовать, нет. Я птица умная,- и она
застыла, рассматривая меня как бы со стороны,- мол, стоит ли дальше со мной разговаривать или не стоит.
В ответ так и напрашивалось: мол, я тоже не дурак. Но вместо этого я уставился на ворону, вдруг осознав, что она неестественно большая и почему-то задает мне вопросы. Как бы в ответ на это она строго посмотрела на меня и спросила:
--
А вы кто?- и снова уставилась.
Я начал судорожно перебирать в мозгу, кто же я. Сначала полезло в голову: я - старший инженер, понял,- глупо, дальше, ну, мужчина... И красивый, подсказало что-то. Еще - человек... но стало неудобно, просто какой-то геноцид над братьями нашими меньшими. И не сказал.
--
Да я просто тут гуляю,- глупо выдавил я.
--
Ну, а все же, кто ты?- и птица настырно вдруг приставила к моей груди
дирижерскую палочку.
--
Я не знаю,- осторожно произнес я.
Птица удовлетворенно замахала руками и пропела: "Не сказал бы так, я бы тебе ничего дальше не сказала".
Я напрягся, насторожился, приготовился слушать детективную историю, как сперли серьгу, и сразу же стал думать на старушку. Бестия, шла за нами, мы обронили, а она схватила, подумал я, уже начиная горячиться; нет, чтобы отдать, так потащилась за нами до метро, наверное, вторую хотела...
--
Она не при чем,- сказала птица.
Я попросил птицу представиться, не знал, как к ней обратиться. Она сказала, что еще не решила, как. А пока просто, мол, Друг, и все.
Я переспросил:
--
Друг?..
Она оборвала меня и уточнила:
--
Пропала левая?
Я судорожно вспоминал, за какое ухо хваталась Любочка, и вдруг явно вспомнил - левая.
--
Левая,- произнес я вслух.
Птица удовлетворенно повторила: "левая".
--
Левая,- повторил я и понял, что начал тихо дуреть.
--
Левая,- сказала птица и пояснила,- нам правой пока не надо.
И правильно, подумал я, зачем сразу две. И вдруг обратил внимание, что мыслю в какой-то неестественной для меня манере.
Тем временем птица ходила взад и вперед, читая мне короткие нравоучения, что, мол, мы, молодежь, не ценим ничего, а если ценим, то не то, да и не так.
Я оправдывался: я в серьгах ничего не понимаю.
Друг как-то сочувственно посмотрел на меня и сказал:
--
Я все же помогу. Хотя сначала не хотел. "Ла", послышалось в конце, и я
окончательно запутался, кто передо мной - друг или подруга.
Тем временем птица указала мне на место, где располагался мой институт, и сказала:
--
Тут недалеко, да вот бабушка тебя проводит.
Откуда-то выскочила старуха, уже с двумя зубами - один, как и прежде, серебряный, другой золотой.
Вставила, подумал я, а почему не все?
--
Дорого,- бросила старуха и заспешила со скоростью хорошо тренированного
спортсмена.
Я бежал за ней, а в голове все звучали слова Друга - мол, к трем ведьмам выйдете, они в лесу все знают, может, им серьга и потребовалась.
--
Спасибо!- крикнул я птице, задыхаясь в старании догнать бабушку.
Бежали часа три, но как-то ладно, такое было лишь на межобластных соревнованиях, когда бегали на двадцать пять километров,- впереди пер здоровый Витька, на три года старше меня, в импортных шиповках, и дышал, как лось. Бабка шла так же ходко, как Витька, но без задышки. Задышка начала появляться уже у меня, и по ходу бега я решил бросить курить, а заодно и пить. Бабка приостановилась, сказала: ты с бегу-то, сразу, милой, не решай, от недостатков избавляться надо постепенно и навсегда, а не быстро, да ненадолго.
Перед нами расстилался лес, но не большой, перелесками. Бабка снова припустила, и снова в неплохом темпе бегуньи, тренирующейся на бег с препятствиями. Еще полчаса, и мы вбежали в проходную института. Правда, был это уже не институт, а большой коттедж. Из него вышел медведь, какой-то очень галантный - я в первый раз видел такого галантного медведя... Он, слегка прикрывая пасть лапой, спросил, к кому я и по какому поводу.
Бабка объяснила:
--
Михаил Потапыч, ты порадей, этот из мира приперся, нужда вышла, серьга
пропала, советец сестричек нужен.
И, развернувшись, опять пошла в Витькином темпе, притопывая его новыми шиповками.
Мне стало не по себе. Три ведьмы... тут одна загоняла так, что ведь копыта протяну. Мимо прошел очень гордый лось на длинных ногах с начищенными копытами. И сказал:
--
Отдыхать вам еще рано. Дело еще надо делать.
--
Сударь,- приостановил я его,- а эти ведьмы, как мне с ними?
--
Поаккуратнее,- сказал он и стал похож на начальника моего отдела, который
пропал месяц назад и числился в розыске.- Особенно молодая, смотри,- и он задергал большими лосиными ушами.
--
Как вы тут, Иван Степанович?- поинтересовался я.
--
Неплохо,- ответил он мне полушепотом,- если бы не лосиные вши... а так я тут
расцвел, это же лес, не то, что там, в гадюшнике,- он передернулся и весело поскакал за молодой лосихой, призывно виляющей задом.
Хорошо ему, подумалось мне, и я зачесался, как от укуса вши.
--
Все просют,- сказал Михаил Потапович и ушел.
Три сестры стояли задом ко мне и смотрели в замочную скважину. Нет, не были они любопытными, просто завхоз не менял им давно замки, замок защелкнулся - и ключ ни туда, ни сюда.
--
Мужчина! - обрадовались они и обступили меня.
Было их трое, но казалось, что больше.
Первая, начну с молоденькой,- была фигуристая, во всем открытом и пахла молоком парным. Может, несколько глуповата, подумал я, на что она ответила: "Может, это и так, но зато во всем остальном..." Улыбнулась и представилась:
--
Света.
--
Пал Михалыч,- протянул я, не зная, как правильней поздороваться.
--
Можешь чмокнуть меня сюда,- и она расстегнула пуговку платья, откуда
показались две внушительные выпуклости.
--
Не наседай, Света,- сказала укоризненно та, что постарше.- Павел Михайлович еще
с дороги, и нужды в тебе пока нет.
--
Я подожду,- ответила Света и начала строить глазки.
--
Мне ведьмы нужны,- несмело произнес я.
--
Мы и есть ведьмы,- ответила вторая, и я понял, что ее-то я уже люблю. И
представилась:
--
Тереза.
Третья бросила:
--
Это все ерунда, главное, чтобы вы открыли эту чертову дверь, все остальное... - и
она брезгливо скривила губки.- А кстати, как вы относитесь к последней монографии Иммануила?
--
Какого Иммануила?- спросил я, сухо сглотнув.
--
Ну, Канта, разумеется. Впрочем, до вас она еще, конечно, не дошла... Ну, ничего,
будет часок-другой, я ознакомлю вас, а если заинтересуетесь, то и с последней серией оккультных статей мадам Блаватской тоже.
Я подошел к двери, дамы расступились, я встал на вытертый коврик с изображением геометрических фигур и вдруг неожиданно чихнул, чем вызвал целую бурю эмоций у дам.
Светка подлетела и попыталась подцепить рукой мое мужское достоинство, Тереза сказала: "Я тебя почти люблю", а самая умная: "Я тебе Гегеля подарю с Соловьевым в придачу с дарственной надписью".
--
А что, собственнно, произошло?
--
Да, понимаете,- заголосили все три сразу,- перед этой дверью давно никто не
чихал.
--
Триста лет,- напомнила Тереза.
--
Все так прутся,- сказала Светка.
--
Дальше, дальше давай,- торопила самая умная.
Я взял ключ, он был как от моего кабинета - с бороздкой посередине. Как-то я несколько дней провозился, чтобы открыть дверь, но открыл, а тут - то же.
Я - человек тонкий, и так не грубо, чуть влево, чуть вправо, просунул поглубже, но не переборщил. В замке чмокнуло, в голове щелкнуло, и три ведьмы поцеловали меня сразу во что подвернулось.
Передо мной открылся не мой кабинет, заставленный столами и заваленный никому, может, и не нужными бумагами.
Передо мной была шикарная комната с пушистым ковром-самолетом, очагом типа камина, но больше раза в три, над ним висел котел и вкусно пахло.
Длинный стол, почему-то показалось - для покойников, зеркало во всю стену. Я вошел чуть дальше, но отражения своего в нем не увидел, а ведьмы отразились. На то они и ведьмы, подумал я.
По-хозяйски расположился в кресле, у ног села Света и начала пощипывать меня за волоски на ногах, которые вылезали сквозь дешевые носки.
Тереза варила кофе, а та, что умная, уже копалась на верхней полке среди запыленных фолиантов, слегка демонстрируя свои стройные, изящные ноги, которые почему-то не впечатляли, даже если учесть угол моего зрения.
--
Я, собственно, за серьгой... тут странный случай... мне Друг сказал... я за бабкой
бежал, она почему-то к вам не захотела...
--
Боится,- сказала средняя... что полюбим,- добавила Света.
Лесбиянки, подумал я.
А Умная через плечо бросила:
--
А что вы против этого имеете?
--
Да, собственно, ничего,- смутился я.- Я впервые...
--
Впервые видите женщин, которые любят,- уточнила Тереза, и я захотел на ней
жениться.
Я начал думать как бы ей посноровистей объясниться в любви, но вдруг решил начать со Светы, понимая, что ей-то объяснять ничего не надо. Но на всякий случай как-то опасливо отодвинулся от Светы, которая, заметив это мое движение, сразу же ко мне придвинулась.
Умная сказала:
--
Чего спешишь, ты все равно первая все успеешь.
--
Что успеешь?- спросил я.
--
Кофе выпить,- ответила Тереза, и я полюбил ее еще сильнее, если это возможно.
--
Серьги у нас нет,- сказала Света.
--
Есть,- сказала Тереза.
--
Две,- добавила Умная.
--
Я потерял одну,- вернее, Любка потеряла.
--
Нет, уже две,- и Умная вынесла ларец и показала серьгу.
--
Так это правая,- удивленно сказал я.
--
Да, это так,- сказала Умная и бросила ее вверх; серьга пробила потолок, крышу,
кого-то ударила, кто-то сверху чертыхнулся.
--
Все, теперь за ней на небо придется лезть,- сказала Тереза.
С неба спустили веревочную лестницу. Я за правой лезть отказался, пока не найду левую.
--
Левую без выкупа не получишь,- сказали ведьмы.
--
Так, может, вам чего починить, а то вы тут без мужиков...
--
Да, почини, родимый,- ответила Светка и начала разводить ноги.
Мне стало неуютно, уж больно нахальная, а я хоть мужик не слабый, шофер бывший, однако ручаться не могу - ну, может, на два раза еще и хватит, но этому прущему на меня сексуальному буфету, думаю, и сорок раз будет мало.
--
Подкормить его надо,- высказала Света первую умную мысль.
--
Подкормим!
--
Мне некогда,- сказал я.
--
Ты с ночевками сюда?- спросили ведьмы.
Я промолчал.
--
Ну, как хочешь, но тогда через холодную...
Вдруг запахло воском, показалось, что кто-то умер, понял, что я... и я согласился с ночевками. Но чтобы без обману.
--
Конечно, без обману, у нас тут и протокольчик есть. Мы тебе серьгу плюс
--
Написай, написай,- обрадовались все три моей неумной шутке и пропели:
--
Напиши сам, все напиши.
--
Напишу я о вас точно, а сейчас о способностях. Что вы мне за способности?
--
Это после трех ночей с нами - тебе способности, Любке серьги, а нам твоя
благодарность.
--
Мы по делам, а ты из котла ешь, на стол не ложись, в зеркало не входи, не
отряхнувшись,- забудешь, не выйдешь. Ни с кем не разговаривай, ничему не удивляйся, если что, говори, мол, командированный, наставляли меня ведьмы. И они ушли.
Я осмотрелся, потянулся, поискал попить воды, увидел серебряный жбанчик, как бочечка, в нем серебряный ковш и лягушку на дне.
Раздумывая, пить или не пить, я вдруг услышал голос лягушки:
--
Пей, добрый молодец, хорошо, что сразу сюда, к святой воде богатырской
подошел, а то хлебнул бы зелья очагового и помер бы первой ночью.
Я взял черпак и, сразу же представив себя богатырем, сделал первый глоток - рубашка лопнула от налившихся мускулов, второй глоток - перестал болеть застарелый радикулит. Я допил остатки воды и понял, что немного поумнел. Уже повеселевшим взором обвел комнату. Увидел хомут. Хотел его на себя напялить, но чей-то голос вдруг сказал:
--
На волюшке схомутанный не напрыгался...
--
Ты кто?- удивился я.
--
Я - лошадь,- грустно сказал мужик и вылез чуть из хомута,- Ты, понимаешь,
сначала к воде, а я сразу по старой памяти в хомут влез, вот и остался; теперь, может, повезет, завхозом сделают и лет сто буду воду серебряную возить к сестрам в коттедж.
--
Да, брат, вляпался ты,- сказал я, ощущая превосходство бронзового памятника,
снизошедшего до разговора с простым смертным.
--
Ты сначала скачки первой ночи переживи,- сказала мне большая серебряная
лошадиная подкова, и я решил быть скромнее.
Сел у огня, вытянул руки и начал представлять себе, что я князь,- на мне сразу оказался убор из парчи с пером.
--
Ты с перьями поосторожнее,- сказал откуда-то сверху высунувшийся ободранный
попугай, предварительно сообщив время,- было шесть часов вечера.
--
У меня же нет перьев,- возразил я ему.
--
Зато у тебя есть другое.
--
Что? - уставился я на него.
--
Глупость,- грустно сказал он.
--
Глупость? - удивился я и тут же согласился.- Ну, этого добра действительно
хватает. Вот, за серьгой поперся.
Тут молодой человек, вылезая из камина, весь в черном, я сразу же подумал, трубочист, произнес:
--
Может, вы за всю жизнь одно умное дело-то и сделали, что за серьгой пришли.
Может, подумал я и начал натягивать лук и любоваться серебряной стрелой - натянул, отпустил, что-то сверху брякнуло, где-то загремело.
Голос за спиной сказал:
--
Вот в холодной и прибыло.
--
Женщина,- констатировал кто-то.
Но тут же передо мной появилась усатая рожа черного кота. Он вырвал из моей руки лук и сердито произнес:
--
Тебе, дядя, забава, а кто-то помер.
--
Что, все так серьезно?- удивился я.
--
Серьезно,- сказал Михаил Потапович, который случайно зашел в комнату
поинтересоваться, как мне скучается.- Ты думаешь, я, мил человек, здесь всю жизнь галантным медведем был? Нет, был я там, в ресторане, официантом. Пришла ко мне Тереза, ну, звали ее в тот раз по-другому, я в нее влюбился, а после испугался: жена, дети, совесть, долг, ну и...
--
И что? - поинтересовался я.
--
А то, что все равно здесь оказался, только не мужем...
А-а, вот оно что, понял я вдруг, в какое опасное место меня занесла судьба, и решил ничего не трогать, ни на что не смотреть. Даже решил Богу помолиться. Помолился, но все осталось по-старому. Тогда я подумал - пока никого нет, ознакомлюсь с чем могу, вдруг пригодится.
На маленьком резном столе стоял ларчик из костей.
Человеческие, подумал я и понял: верно. А там стилет, колесо, перо и бумага.
На бумаге текст: "кольцо - залог, стилет - урок, любовь - порок, коль в смерти окончание". Ну, дурь, подумал я и закрыл ларец.
На стене висели рога. Я их примерил на свою голову и стал похож на влюбленного оленя, на мужа, которому изменила жена, и на короля - без власти, но с силой, и сразу же почувствовал себя счастливым.
И захотелось мне полетать... Лег голым на ковер, он немножко приподнялся, мне комнату стало видно лучше, а из камина, из котла, доносился непривычный запах какого-то варева и манил к себе неотвратимо. Я подлетел поближе, там в котле бурлило и шкворчало и так захотелось отведать. Я немного подумал, решился и увидел спускающуюся на цепочке кружку. Кружка была с дыркой.
Я опустил ее за цепь в котел, быстро вытащил, на дне было всего несколько капель жидкости. Жидкость по запаху и цвету напоминала мужскую силу, по вкусу - какой-то божественно сконцентрированный напиток.
Мне захотелось выпить весь котел сразу, я начал судорожно таскать кружку к себе на ковер, но чем больше я старался, тем больше суетился, почти все выливалось назад, но капли, чудесные капли напитка, уже начали проявлять свою силу. Я вдруг весь вспотел каким-то странно пахнувшим потом, весь налился силой и очень захотел, чтобы первой вернулась Света. Немного помучился на ковре со страстным желанием к молодой ведьме, да хоть ко всем трем сразу, плюс и старуха беззубая не помешает, а все-таки было желание еще увеличить свою силу, но я почему-то мудро остерегся.
А в дверь уже входили ведьмы - время, пока я чикался с дырявой кружкой, прошло быстро.
Тереза с Умной быстро поняли в чем дело. Света сказала: "я иду", и мы оказались на кровати размером с аэропорт. И тут началось такое...
Я пошел в лихую кавалерийскую атаку с вытащенной наголо саблей после пятнадцатиминутного боя врукопашную и... я был сломлен, сабля потеряла прежнюю силу. Я выскочил в гостиную, схватил черпак, потревожив бедную лягушку, сделал еще один огромный глоток, и прежняя сила почти вернулась.
Светка в радости и захваченная моей страстью продержалась без явного для себя ущерба еще два часа. Я все, что не додавал женщинам за столько лет, решил отдать Светке... правда, пришлось еще два раза бегать к котлу с варевом... Под утро, потеряв килограммов десять веса, я сидел и уплетал со скатерти-самобранки гречневую кашу, булки, намазанные икрой, под одобрительные взгляды Терезы и Умной.
--
А мы думали, что тебя больше не увидим,- радовалась Тереза, и я ее любил уже
всю, но как-то по-другому, ну, не так интенсивно, как Светку, а как-то глубоко и спокойно.
--
Я рада,- сказала Тереза,- что следующая ночь моя, и ты до нее дожил, не потерялся
в потоках Светкиной страсти.
--
Я мужик,- сказал я, и все громко расхохотались.
Правда, Умная, на то она и умная, подшутила, мол, а что бы ты без котла делал.
--
А что без котла Светка бы делала? - ответил я.
Умная удивилась.
--
Может, и до моей ночи доживешь,- и посмотрела оценивающе на Терезу.
Вечером к коттеджу подкатило такси, за рулем сидел усатый черный кот. Такси было шестидверное - "Волга", таких Пал Михалыч еще не видел, на заднем сиденье сидели свидетели - друзья Пал Михалыча, один, Петька, еще по школе, женщина - подруга жены. Пал Михалыч поздоровался. А, все равно, подумал он, пусть хоть все знают. И такси тронулось.
Откуда-то выкатывало ровное шоссе, верстовые столбы. Уже проехали дуб с котом ученым, промелькнула полуобнаженная русалка верхом на старухе с тремя зубами. Наверное, подрабатывает, пронеслось в голове Пал Михалыча.
В полуподвальчике ресторана горели свечи, играла музыка, стояли празднично накрытые столы. Тереза пошла переодеться и вышла в черном, с алмазными подвесками, платье.
Пал Михалыч тоже оказался в администраторской, где стояли, как в подсобке, ящики с импортным шампанским. Он был облачен в сюртук, тщательно выбрит, причесан в считанные секунды. Словом, стал уже этаким кавалером при своей Терезе. Она была обворожительна, у Пал Михалыча появилось желание подписать кровью все и сейчас. Тереза благосклонно его слушала. Немного шампанского, благожелательные взгляды свидетелей. Подписи на красивом бланке их вечного свадебного свидетельства, в котором Тереза расписалась первой, почему-то остановив его руку. И сказала: Павел Михайлович, если захочешь, утром поставишь свою. Ну, мало ли что, вдруг не понравится.
Пал Михалыч дернулся, попытался расписаться, но она сказала: "За тебя, милый", подняла бокал с шампанским, выпила, поцеловала его крепко в губы. Алмазные кольца уже сверкали на их пальцах.
В ресторане играла музыка, кроме них никого не было. Они танцевали в вихрях и потоках Терезиной любви и его, Павла Михайловича, потоках радости и счастья. У них не было секретов друг от друга. Он рассказал ей за вечер всю свою жизнь, каялся и просил за что-то прощения. Наверное, за то, что не нашел ее раньше. Она благосклонно воспринимала все.
Они начали слегка уставать.
Собрались. Петька тряс руку, заглядывал Пал Михалычу в глаза и говорил на ухо:
--
Ну, ты себе отхватил, ну, рад за тебя.
--
А жить-то где будешь? - интересовалась подруга жены.
Тереза отвечала:
--
На Гражданке есть квартирка, правда, однокомнатная, но моя.
--
Счастливка,- видавшая виды подруга жены с завистью смотрела то на Терезу, то на
ее черное платье из неизвестного материала, то на бриллианты.
Шестидверная "Волга" отвезла свидетелей, причем никто, кроме сидящих в ней, не замечал, что она шестидверная и за рулем кот. А какой-то постовой даже помахал им рукой, заметив кольца на машине и цветы.
Приехали. Она разделась, любила и боготворила своего героя. Грудь Пал Михалыча разрывала щемящая тоска любви. Он купался в ее объятиях, дышал ее волосами, носил ее на руках и готов был вместе с ней спрыгнуть с двенадцатого этажа.
Измотанный, под утро уснул. Поспал часа четыре, она сидела и ласкала его волосы... проснулся, почувствовал себя опустошенным, неудовлетворенным. Хотя Тереза не изменилась, изменился он.
--
Подпишешь? - спросила Тереза.
--
Если как честный человек, то да.
--
А при чем здесь это? Я тебя не в партию принимаю. Сам-то хочешь?
--
Ты меня прости, но я хочу еще чего-то. Чувствую, что не могу тебе обещать
любови вечной не земле.
--
Ну и хорошо, милый. Я сейчас позвоню, вызову такси и поедем в коттедж.
--
Хорошо,- ответил Пал Михалыч и пошел варить кофе.