Тридцать девять Глава третья

- Д'гузья мои, а вот и мы!

Должок слегка поклонился и указал обеими руками на Веру. В тот же миг из-за стола вскочил молодой человек, нервно дёрнул головой, зацепил стул, извинился, тут же снёс вилку, полез за ней - да так и остался под столом. Лишь пара глаз необычного жёлтого цвета следили между бокалами за Верой.

- Мы раньше встречались? - неуверенно спросила актриса, и встав на цыпочки, с любопытством посмотрела на торчащую над столом всклокоченную макушку.

Голова сразу скрылась под узорчатой скатертью.

- Сядь на место!

Должок гаркнул так неожиданно, что Вера приняла это на свой счёт и, ошарашенная, села на стул.

- Ой, Алексей Леонидович, ну до смерти напугали! - Лиза, которую Вера не сразу заметила, манерно схватилась за сердце.

Тот же, кому предназначалась команда, вылез из-под стола и неловко уселся, понурив голову. Вид у него был нелепый: выгоревшие на солнце волосы стояли торчком, мятая льняная рубашка застёгнута косо, словно наспех, да и глаза эти странные...

Вера вопросительно посмотрела на Должка. Администратор, не понимая, что от него хотят, слегка развёл руками:

- 'Габота у нас такая...

Повисла пауза. Из приоткрытого окна потянуло сквозняком. Сырой воздух просочился под тонкое платье, и Вера почувствовала, как по телу пробежал озноб. К счастью, никто не обратил на неё внимания. Актриса обхватила себя за плечи и украдкой глянула на горничную. По всей видимости, Лизу не заботил сквозняк: она наматывала локон на палец и увлечённо рассматривала на салфетке вышитый вензель, так, как если бы видела его впервые.

- Вот как, скажите мне, как можно так красиво вышивать гладью? - Лиза настолько близко поднесла салфетку с вышивкой к лицу, что её широко расставленные миндалевидные глаза съехались к переносице. - Ниточка к ниточке, цвет к цвету... Я несколько раз пыталась научиться, и всё без толку!

- Лизонька, тебе и не надо уметь вышивать. Для этого есть специально обученные люди, - Должок лукаво подмигнул горничной, и Вере стало неприятно - настолько нелепым казалось такое поведение администратора.

Лиза хлопнула салфеткой по столу так, что молодой человек напротив неё вздрогнул.

- Мясоедов, - она опёрлась локтями на стол и положила подбородок на ладони: - Вот ты умеешь вышивать гладью?

Вера удивлённо посмотрела на Лизу - по выражению лица было непонятно, говорит девушка серьёзно или издевается. Молодой человек, который оказался тем самым 'знатным сыщиком', о котором Вера слышала у себя в комнате, пробормотал что-то невнятное и застыл, всем своим видом давая понять, что его здесь нет.

- Всё с тобой ясно, Мясоедов, - горничная безучастно посмотрела в окно. - Вместо того чтобы учиться чему-то полезному, ты изучаешь ближайшие окрестности парка.

Мясоедов бросил умоляющий взгляд на Должка. Тот хохотнул, прикрывшись крахмальной салфеткой, а затем делано строгим голосом произнёс, вложив в последнее слово как можно больше пафоса:

- Лиза, оставь уже в покое человека.

После этой фразы оба - Алексей Леонидович и Лиза - уже не сдерживались: Должок беззвучно трясся и вытирал салфеткой слёзы, а девушка смеялась громко, беззаботно и очень заразительно, и Вера поймала себя на том, что тоже искренне улыбается.

Никто не услышал, как в гостиную вошёл Адриан.

- В чём причина веселья?

Смех мгновенно прекратился. Лиза, не в силах подавить икоту, прикрыла рукой рот и отошла к окну; Мясоедов с вилкой в руке замер на стуле, а Должок, закусив губу, тянулся за новой салфеткой.

Адриан взглянул на гостью и слегка поклонился. Та, в свою очередь, как зачарованная, смотрела на хозяина дома. На мгновение все, кто находился рядом, словно перестали существовать: в гулкой тишине гостиной остались Вера и Адриан. В настороженном взгляде актрисы блеснул вызов, но тут же рассыпался в пыль под тяжёлым взглядом хозяина дома. Она смутилась: в груди стало холодно, и одновременно затрепетал... нет, не интерес, а что-то обратное. Вся её сущность отторгала этого человека, она кричала: 'Беги! Беги от него!' Тёмные глаза вызывали страх, но одновременно они притягивали, манили и будто говорили: теперь ты в моей власти. Никогда ещё актриса не испытывала таких противоречивых чувств!

Наваждение ушло так же быстро, как и появилось. Вера озадаченно осмотрелась: все либо делали вид, что ничего не заметили, либо её воображение действительно сыграло злую шутку. Адриан кивнул Должку. Администратор коротким движением ударил по звонку и с гордым ожиданием уставился на боковую дверь. В углу гостиной заиграл рояль, и слуги внесли блюда и напитки.

Вера апатично ковыряла вилкой еду и исподлобья наблюдала за этой странной компанией. Мясоедов пытался справиться со столовыми приборами, но они упрямо выворачивались из рук и по очереди падали под стол. Молодой человек тоскливо смотрел, как Лиза аппетитно объедала куриную ножку, совершенно не заботясь о соблюдении правил приличия. Алексей Леонидович после каждого съеденного кусочка манерно утирался уголком салфетки, которую предварительно заправил за ворот рубашки. И только на Адриана актриса боялась поднять глаза. Она покосилась в его сторону и сквозь ресницы увидела, как он небольшими глотками потягивает вино из бокала. Вера неожиданно для себя вздохнула и отложила вилку.

- Госпожа Вера, Вам не нравится обед?

Голос хозяина дома заставил её вздрогнуть. Вера посмотрела на едва тронутую еду в своей тарелке и виновато, как это бывает в детстве, ответила:

- Мне больше не хочется...

Рука Должка замерла на полпути ко рту. Он отложил вилку, аккуратно вытер губы, чуть помедлил, чтобы набрать воздух, и скороговоркой промолвил:

- Господин Ад'гиан, у Ве'гочки есть некоторые воп'госы по поводу дальнейшей судьбы фильма. Думаю, после того, как мы п'гоясним ситуацию, аппетит к ней ве'гнётся. Неп'гавда ли, дитя моё? - Администратор улыбнулся, обнажив ряд крепких ухоженных зубов.

Адриан ещё мгновение полюбовался вином и отставил бокал.

- Госпожа Вера...

- Просто Вера, - выдохнула актриса, с сожалением отметив, что её слова прозвучали немного резче, чем хотелось.

- Как Вам будет угодно. - Едва различимый незнакомый акцент придавал речи мягкость и чувственность. Хозяин секунду помедлил, подбирая слова, затем продолжил:

- За время Вашего отсутствия, Вера, на съёмочную площадку были доставлены мощные прожекторы дневного света. Такая техника позволила бы ускорить процесс съёмок, поскольку снимать можно и ночью. Однако случилось непредвиденное...

- Очень даже предвиденное! - совершенно неожиданно в монолог хозяина вклинилась Лиза. - Если бы кое-кто не решил отметить прибытие прожекторов, то дядя Гоша не перепутал бы провода и не спалил бы распределительный щит!

Должок сидел пунцовый - на него жалко было смотреть. Он дёрнул горничную за подол, но та не унималась.

- А вот и не надо меня дёргать, Алексей Леонидович! Вас предупреждали, что дяде Гоше даже пробку нюхать нельзя? Предупреждали. А теперь - вон, второй день не просыхает, всё про какой-то косинус фи бормочет. А щит кто чинить будет?

Администратор виновато посмотрел на Адриана, потом на Веру; медленно поднялся из-за стола и побрёл к двери. На полпути он остановился, словно что-то вспомнил, но затем в сердцах сорвал салфетку, кинул её на стул и быстрым шагом вышел из гостиной.

Вера чувствовала себя так, словно это она напоила дядю Гошу и испортила оборудование. А ещё почему-то стало досадно за поведение Лизы, которая с видом оскорблённого достоинства прошествовала мимо, оставив после себя едва уловимый аромат горькой полыни.

Актриса посмотрела на хозяина дома: по всей видимости, он сам не ожидал такого поворота в разговоре.

- Так вот, съёмки приостановлены, и я предлагаю Вам погостить в усадьбе. Надеюсь, это займёт лишь несколько дней... - он устало прикрыл глаза и потёр переносицу: - Простите, я о ремонте щита, а не о Вашем присутствии в Ясеневом острове.

Раздался стук - Мясоедов очередной раз уронил вилку.

***

- Вот скажи мне, Алёшка, как друг скажи... Хотя вовсе ты мне никакой и не друг... Ну, да ладно. Скажи мне вот что: чего тебе не сидится? Что ты норовишь всё время вылезти в самый неподходящий момент?

- Так уж и в неподходящий? - Алёшка зло прищурился.

- Да как же? На съёмках арку опустил? Опустил! Отступницу своим недооборотнем напугал? Напугал! Электрика, в конце концов, кто напоил? Тютчев?!

- Чем тебе классик-то не угодил? - деланно возмутился Алёшка.

- Да ну тебя!..

На несколько минут повисла тишина.

Алексей Леонидович сидел на берегу заросшего пруда и с отсутствующим взглядом ковырял палкой влажную землю. Маленькая лягушка, которая грелась на пыльном листе лопуха, внезапно плюхнулась в воду, заставив администратора дёрнуться. 'Уж лучше бы меня в жабу превратили! - в сердцах подумал Должок и тяжело вздохнул. - И тело это неудобное! Столько лет, а всё не могу привыкнуть...'.

- Тело ему не нравится! - фыркнул Алёшка. - Скажи спасибо, что дед тебя не в квазимоду какую-нибудь определил!

Алексей Леонидович отрешённо смотрел на спиральную закорючку, которую вывел палкой на берегу...

...Молодой сеньор в выцветшем, помятом камзоле заглядывает в избу, настолько старую, что её основание уходит в илистый берег. В сенях, пропитанных дымом дешёвого табака, не протолкнуться. Он продирается сквозь плотную толпу; вслед летят сердитые выкрики, но отвечать нет времени: его уже ждут. Выискивая глазами табличку с нужной надписью, молодой человек недоумевает: как в небольшой снаружи избе помещается столько комнат и проходов? Чем дальше он пробирается по узкому коридору, тем меньше встречается посетителей, да и те бросают на него напряжённые взгляды, в которых можно прочитать и испуг, и жалость одновременно. Наконец, в конце коридора - ветхая дверь, сквозь которую тянет сквозняком. Юноша садится на лавку, ожидая сигнала. На стене едва тлеет крашеная красным керосиновая лампа. Через мгновение фитиль вспыхивает, и огонь выхватывает из полумрака пыльный офорт, висящий рядом с лампой: щеголевато одетая дама, опираясь на спины безобразных старух, летит над землёй. Молодой человек успевает прочесть подпись на испанском: 'Они взлетели'. Фитиль гаснет, и сеньор робко заходит в комнату.

- Чой-то ты неторопливый такой?

Из-за первого стола на него недовольно смотрит старик в исподнем. Седые волосы торчат в разные стороны, словно дед только что поднялся с лежанки.

- Чего опаздываем, говорю? Думаешь, ежели тот свет, то и торопиться не надо? Эх, молодёжь... - тянет последнее слово старик и кивком показывает на табурет; хмурится, но тут же деловито приосанивается.

- Как звать?

- Алехандро.

- Это по-нашенски Алёха, стало быть... Что ж, так и запишем... - дед слюнявит огрызок химического карандаша и царапает по листу засаленной амбарной книги: - Алексей Леонидович...

- Почему Леонидович-то? - вскидывается парень, уже махнув рукой на то, что переписчик исказил его имя.

Мужичок сипло кряхтит - смеётся; тут же закашливается и, утирая рукавом по-старчески синеватые губы, отвечает:

- А у меня все Леонидовичи. Вон у напарника моего все Робéртовичи. Ась, Робéрт? - дед заглядывает за перегородку. Напарник на мгновение застывает над своей записью и в безмолвном раздражении закатывает глаза; потом, сделав глубокий вдох, продолжает писать.

- Ты, гляжу, наворотил делов, да-а... То-то тебя в долговой отдел и направили. - Дед сосредоточенно просматривает записи, скребёт ногтями жёсткую щетину на подбородке: - Куда ж приписать новопреставленного Алексея?

Старик бормочет и, слюнявя палец, медленно листает приписную книгу. Алехандро кажется, что прошла вечность с того момента, как он сюда зашёл. 'Ты думал, будет легко?' Молодой человек резко оборачивается - никого. Опасливо озирается, чтобы увидеть источник ехидного голоса, но в комнате только он, старик и его напарник, который так ни разу и не оторвался от бумаг. Алехандро трясёт головой, пытаясь прогнать наваждение, отчего его поблёкшие кудри рассыпаются по лицу.

Наконец, на тридцать девятой странице лицо деда вдруг озаряется, и он удовлетворённо причмокивает:

- Ну, вот, нашёл-таки тебе работу. Будешь служить при императоре.

- При каком ещё императоре? - настораживается Алехандро.

Старик сурово смотрит ему в глаза.

- Прибудешь на место - узнаешь. Выбора у тебя нет. Вообще нет. И вот ещё что... - он придирчиво, словно на рынке, осматривает парня, - тело ладное. Ни к чему оно тебе отныне.

- Да как же?.. Как же я? - Алехандро вскакивает, пятится и растерянно смотрит на старика, который не спеша поднимается со стула.

- А тебе, Алексей, другое тело дадим. Чё ж, не бестелесным тебе оставаться... Кхе-кхе!.. Ну, что - по рукам! - дед протягивает ладонь и на удивление крепко сжимает руку Алехандро. - А теперь иди, иди, милок. Твоё время вышло.

Когда юноша выходит, переписчик оглядывает комнату, словно выискивает надоедливо гудящую муху:

- Кстати, о бестелесном... Присмотри за ним, а то, гляжу, засиделся ты в духах. Слышь, обитатель невещественного мира?

- Слышу. Я уже в пути, - словно издалека доносится ироничный голос.

- Ты построже там с ним, Алёшка...

Дед снова садится, поворачивает на столе какой-то рычажок. Тут же в дверь несмело стучат.

Алехандро стоит в коридоре у тлеющей лампы. Взгляд снова упирается в офорт, но картинка на нём изменилась: безобразный человек с огромными крыльями вместо рук летит, неся на спине перепуганных до смерти уродцев. Внизу подпись: 'Счастливого пути!'. Рука, которую пожал старик, жжёт и ноет. Юноша, давно забыв, что такое 'чувствовать', с удивлением смотрит на ладонь - в багровом прямоугольнике чётко проступают буквы: 'А.Л. Должок, приписное свидетельство N II-39. Император Адриан'.

***

- Ну, хватит дуться, а то и правда жабой станешь! - Алёшка как-то вяло хохотнул и замолк.

Должок сосредоточенно крутил в руках палку, так, словно это движение помогало думать. Лицо его осунулось, от губ к подбородку пролегли глубокие тёмные складки. С тех пор, как после многолетних бесплодных поисков нашли последнюю отступницу, Алексей Леонидович с каждым днём замыкался в себе всё больше. Он мало говорил, избегал встреч с хозяином, подолгу не выходил из своей комнаты, появляясь среди людей только по необходимости.

Даже мысль о том, что срок его службы у Адриана подходил к концу, и освобождение уже близко, не приносила желанного покоя. Давно прошло то время, когда он мучительно искал ответ на вопрос: почему его так жестоко наказали? Жалости к себе не было; скорее, он стыдился своего поступка, не мог простить себе то малодушие, которому поддался. Стыд медленно разъедал его существо; и не было подсказок, как от него избавиться.

- Ну, пошли, что ли... - в голосе Алёшки слышалось сочувствие. - Хозяин хватится - пожалеешь!