Она очнулась утром, но чувствовала страшную слабость и все никак не могла согреться. Серое предрассветное небо то опускалось на нее, то стремительно взмывало ввысь. Девушка скосила глаза, потому что повернуть голову не было сил, - она была словно чугунной, - но ни индейца ни лошадей не увидела. Чуть пошевелилась, поняв, что спеленута одеалом, а поверх укрыта еще одним, но, не смотря на это, согреться так и не смогла. Кажется, она снова уснула или впала в беспамятство.
Потом ей виделось, что вождь силой поил ее из кружки отвратительным горьким питьем. Сопротивляясь, она отворачивалась, сжимала губы, тогда индеец безжалостно и цепко обхватывал ее щеки, давя на них пальцами так, что она невольно открывала рот. Он вливал в нее горький настой и зажимал рот ладонью, заставляя проглотила его. Она, захлебываясь, глотала, кашляла, плакала, кажется ее снова тошнило, потому что она лежала животом на чьих-то коленях головой вниз, исторгая из себя горечь.
В какой-то момент она очнулась от донимающего запаха дыма, слыша над собой негромкое монотонное бормотание. Кого-то хоронили... нет... это индеец намеревается сжечь ее на погребальном костре. Она беспокойно шевельнулась в своих пеленах, крича, что еще жива, что не нужно ее сжигать, но было поздно - тело ее уже было объято огнем. Она хватала за руку того, кто удерживал ее в жарком пламени, не давая спастись и огонь медленно испепелял ее.
Стучат колеса фургона. Впереди виден крепкий частокол форта, что вырастал по мере приближения к нему. Они доехали несмотря на то, что подверглись жестокому нападению сиу. Разве их не перебили всех? Может быть... Но, как бы то ни было, обоз добрался до форта. Его ворота медленно раскрылись и навстречу прибывшим выступили солдаты в синих мундирах. Среди них она сразу же узнала Джеймса. Вскочив с сидения, она закричала ему, зовя по имени, но он так и не услышал ее, радостно обнимая за плечи кого-то из прибывших. Тогда она соскачила с фургона и побежала к нему, раскинув руки, чтобы обнять. Сейчас она его расцелует и обо всем расскажет: и как ее провожали, и как она долго ждала обоза, который должен был направиться в форт, и о том, как на них напали индейцы, и что ей даже пришлось стрелять... Джеймс, так и не видя ее, смеясь весело переговаривался с траппером и возницей замыкающего фургона. Странно, что он не слышит ее, ведь она совсем близко от него. Он не мог не заметить ее. Она всматривается в такие родные черты. Господи помилуй, как же она соскучилась по нему! Ветер взъерошил его светлые волосы, он улыбнулся и от уголков его глаз разбежались светлые морщинки. Мундир на нем был расстегнут, на шее повязан желтый платок. Она так ясно видела его, что была просто счастлива. Так и не услышав ее, он поворачивается и медлено уходит прочь. Тогда как она прикладывает все силы, чтобы догнать брата, выбиваясь в тщетной попытке добежать до него, он неторопливо уходя, стремительно удаляется...
Проснулась она от страха. Сердце сжимало от ужаса и печали так, что хотелось плакать. Ее обступала темнота и звезды. Пылающее лицо ласково обдувал ветерок. Она жестоко мерзла и, желая согреться, повернулась на бок, чтобы свернуться калачиком, и лбом ткнулась в какую-то преграду. Выпростав руку из-под одеял, она с опаской притронулась к ней. Ладонь уперлась в мускулистую спину и она тут же отдернула ее, но было поздно, краснокожий спал чутко. Он резко сел и повернулся к ней. Приложив ладонь к ее лбу, он пошарил у себя под боком и достал алюминевую кружку, отчего-то напугавшую Белую. Вождь молча поднес кружку к ее лицу и девушка уловила знакомый запах горечи. Она помотала головой, давая понять, что чувствует себя просто отлично и больше не нуждается в этой гадости. Ни слова не говоря, вождь протянул руку к ее лицу и знакомо сжал ее щеки жесткими пальцами.
--
Хорошо, хорошо... - заторопилась девушка, пытаясь оттолкнуть его руку. - Я выпью это... выпью... - и жестом попросила отдать ей кружку.
Быстро отпив несколько глотков, она протянула ее обратно. Индеец кружки не взял, а снова подтолкнул ее к ней.
--
Что? - испугалась девушка.
Вождь жестом велел ей допить то, что оставалось в кружке, а оставалось там на четыре добрых глотка.
--
Не могу, - с отвращением заглянув в нее, покачала головой девушка. - Я просто не могу... уж лучше брось меня здесь одну... лучше смерть от рук пауни, ты хоть сам пробовал это пойло? Ой...
Индеец вовремя подхватил готовую вывалиться из рук выздоравливающей злополучную кружку, отлично увидев попытку бледнолицей опрокинуть ее содержимое на землю. Больше не слушая возражений Белой и ее обещаний послушно выпить лекарство, он придвинулся к ней и разжав рот, влил ей в рот горький настой, после чего привычно сжал его ладонью, заставив проглотить.
--
Ты чудовище! Ты злой, грязный, вонючий, бесчувственный... - плакала Белая, откашливаясь и отплевываясь. - Господь накажет тебя, дикарь, за твою бессердечность. Только такие, как ты недалекие и жестокие способны испытывать удовольствие от мучения других... Правду говорят, что вы то ли недоразвитые люди, то ли развитая животная особь... Чтоб тебе пить эту гадость до конца дней своих! - Свободно отводила она душу, зная, что он все равно не понимает ее.
И правда, индеец, как ни в чем не бывало укладывался спать, не обращая внимания на ругань женщины. Повернувшись к ней спиной он улегся на землю и мерно задышал. Немного погодя успокоилась и Белая. Она легла на спину, укрылась одеялами и смотрела в звездное небо до тех пор, пока не заснула. Утром, когда она было поднялась, вождь положив руку ей на плечо, уложил обратно и сел напротив перед небольшим костерком, поторшить какую-то зверушку, ставшей его добычей. Проснулась она под вечер. За горами догорал закат, ночь быстро съедала багровую солнечную дорожку, исчезающую на глазах. Потухая, дымился костерок, а на его углях лежали прожаренные полоски мяса.
Почувствовав, что голодна, девушка даже не заметила, как съела все мясо. Поднявшись на ноги, она прислушалась к себе. Голову с непривычки кружило и чувствовалась небольшая слабость, но и только. Она огляделась и обрадовалась, что они опять вышли к безымянной мелководной речушке. Внимательно осмотревшись и не заметив нигде присутствия индейца, девушка пошла к речке, потом вдоль берега, придирчиво выбирая себе место. Она больше не намерена была терпеть зловоние своего тела и слипшиеся пряди волос. Найдя подходящее местечко у валуна так, что укрывшись за ним, она видела догорающий костерок, девушка принялась за дело.
Быстро раздевшись, она кинула одежду в воду, придавив ее камнем, чтобы не уплыла и зайдя в речку, принялась с наслаждением тереть голову, которая уже начинала зудеть от грязи. Она все еще отмывала волосы, когда заметила индейца и быстро присела за валуном. Слава Всевышнему, что она увидела его раньше, чем он ее, потому что вместо того, чтобы сесть к костерку или просто лечь спать, вождь тревожно заозирался. Привстав из-за валуна, она махнула ему рукой, показывая, что с ней все в порядке, надеясь, что он успокоится и займется своими делами, в конце концов, костер нужно было разжечь заново. Но вместо этого он затоптал потухающий костерок и тихонько свистнул. Откуда-то появились лошади. Лори была уже под седлом с перекинутыми через спину седельными сумками. Взяв ее под узцы, индеец направился к Белой и она начала торопливо натягивать на себя мокрые одежды, которые успела кое-как выжать, а с волос еще вовсю стекала вода. Подошедший индеец знаками показал, что нужно ехать. Опять в седло, будь оно все неладно?!
--
Что случилось? - С тревогой спросила Белая. - Ночь уже, куда ехать?
Хения провел ладонью над своей головой ото лба к затылку. Пауни! Он махнул в сторону рощицы, здесь они росли островками, вдали темнели горы Саха-Сапа. Расспрашивать индейца дальше времени, судя по всему, не было. Приходилось все додумывать самой, молясь чтобы ее догадка, что пауни идут по их следу, оказалась ошибочной. Поняв, что им нужно успеть доехать до рощицы и укрыться там, она вскочила на Лори, вздрогнувшей всем телом от мокрых одежд хозяйки, недовольно мотнув головой.
По всему выходило, что пауни не дождались отряда, который умудрился полностью истребить сиу, и, выйдя на его поиски, напали на след врага. Хения и Белая пустив лошадей в галоп, примчались к заветной рощицы уже в кромешной темноте. От бешеной скачки одежды и волосы Белой высохли, но натянув поводья и остановив Лори, она вдруг увидела, что эта гонка привела ее одежды в вульгарный и неприличный вид: юбка задралась, обнажая колени, а рубаха съехала с плеча. Быстро приводя себя в порядок, она возблагодарила Господа, что сейчас ночь и спешилась. Жестом индеец приказал ей не двигаться и замер. Он стоял, не шевелясь так долго, что девушке стало казаться, что она осталась одна, ненароком потеряв его в темноте, а то темное и неподвижное что высилось на его месте, было обрубком какого-то дерева. Но чудилось ей недолго. Где-то впереди сухо треснул сучок, вскрикнула и тут же умолкла потревоженная пичуга. То неподвижное, которое она уже с уверенностью принимала за обломанное дерево, шевельнулось, схватило лошадей под уздцы и повело в густые заросли, двигаясь при этом совершенно бесшумно, словно сказочный лесной дух. Белая шла за ним, ориентируясь на глухую поступь копыт.
Прежде чем уйти индеец показал на то место, где она стояла. Девушка кивнула, сообразив, что он велит ей дожидаться его здесь. Тогда он опустил ладонь к земле, показывая, чтобы она пригнулась, а не стояла столбом и когда Белая послушно опустилась на колени, поднял вверх палец, призывая к полной тишине. Девушка кивнула, и он сунул ей в руку поводья, но прежде чем шагнуть в сторону и раствориться в темноте, замешкался на какую-то долю секунды. Она смотрела на него снизу вверх большими испуганными глазами, раня его сердце.
На этот раз она послушно осталась не из-за того, что испугалась быть убитой, а из-за того, что снова могла убить. Все это время она была подавлена тем, что свершила убийства, взяв на душу тяжкий грех, который вряд ли сможет искупить. То что ее саму пытались убить не оправдывало ее в собственных глазах. Кровожадные индеи, были всего лишь дикарями, не знавшей истинной веры и почитавшие убийство за доблесть. Она же была христианкой и ведала, что творила, а они нет. Как бы то ни была, но она не жаждала пройти через весь этот кошмар снова, а потому все время была настороже.
Но сколько бы она ни приглядывалась и не прислушивалась, не услышала ни шороха в траве, ни звука случайно треснувшей ветки под чьей-то крадущейся ногой. Привязав поводья к какому-то кусту, Белая села на землю, чутко прислушиваясь к окружающим ночным звукам. Обступившие ее заросли кустов казались в темноте плотной стеной. Над головой явственно слышался шелест листьев, шорохи в траве, резкие и неожиданные крики птиц. Порыв ветра прошелся по кустам и кронам деревьев, будто кто-то провел по ним гигантской ладонью, пригибая в одну сторону.
Думать о том, что сейчас происходит с Хенией, не хотелось. Увиденная бесчеловечность и жестокость одним махом разрушили ее иллюзорно - ажурный мир, в котором она жила прежде. Но больше всего ее ужасало то, что ее схватка с пауни принесла ее, израненному страшным впечатлением, сердцу странное успокоение. Как будто убив пауни, она победила ту грозную силу, что положила на ее душу тяжкий груз ожесточения и уверенности в том, что в этом мире нет места для справедливости и любви. Теперь все уже было не таким, как прежде. Угол ее мировоззрения, как и душевного восприятия резко поменялся, будто метнувшаяся в противоположную сторону стрелка компаса.
Она видела все по-другому, но самое главное изменилась ее вера в Бога. Прежний Бог перестал существовать для нее. Она видела его уже не как добродушного старца, относящегося к грешникам, словно к проказливым внучатам, а как некую грозную силу, которой один раз было произнесено, что дозволено, а что нет и неподкупным судией строго взыскующим по этим законам. И пусть человек выбил Его законы на камнях, но следовал и следует ли он им? И когда, перейдя в жизнь вечную, в другое бытие, человек по привычке потребует себе райского блаженства, твердо уверенный, что имеет на это право, его спросят: "А за что? Что ты сделал такого, чтобы получить рай? Как ты потрудился для этого душой?" И никакое оправдание не поможет, даже кается будет и то поздно. Суд пройдет сурово и беспристрастно. А ведь еще совсем недавно, она искренне считала злом, то когда ее лишали комфорта и привычных удобств. О, да! Для нее это было поистине вселенским злом! А что сейчас?
Странно, но теперь она не считала, что судьба обошлась с ней жестоко, даже вспоминая то, как Когтистая Лапа волок ее в одной рубахе по мокрому снегу и то, что ее сделали рабой, заставляя выполнять непривычную работу. Жестокостью стало то, как убивали разведчика сиу, и тетя Валерии виделась теперь не бездушной самовлюбленной тиранкой, а тетушкой, желающей добра племянникам в меру своего разумения. И уж, конечно, ни Бурый Медведь, ни Хения, ни, тем более Легкое Перо не были дикарями в отличие от пауни, убивающих ради забавы. И вместе с тем, она ощущала себя страшно одинокой и растерянной потому что, уже была не внучкой, чьи желания беспрекословно выполнялись любящим дедом, а человеком, чьи поступки оценивались беспощадной совестью, которая подсказывала ей сейчас, что она могла гордиться одним единственным поступком: когда, не слушая ничьих заботливых и доброжелательных советов, отправилась в далекий форт к брату. Она осталась совсем одна без заботливых рук "дедушки-бога". Теперь, чтобы иметь право воззвать к Нему о помощи, она должна будет это право заслужить и у кого сейчас искать ей поддержки и утешения? И если раньше она верила в рай, то теперь в существование ада.
Но постепенно эти мысли вновь начала вытеснять тревога за Хению. Беспокойно фыркнула Лори. Конь индейца мотнул головой, пробуя привязь на прочность. Влажно блеснули в темноте его глаза. Неужели, что-то почувствовал?
--
Вы же слышали, он велел нам сидеть тихо, - прошептала Белая, убеждая, скорее саму себя, чем лошадей.
Но конь индейца вдруг опять потянул привязь, возбужденно раздул ноздри и всхрапнул, переступая на месте. Господи, помилуй! Еще немного и он начнет рваться до тех пор, пока не освободиться? Может отпустить его? Но Хения ничего об этом не говорил. Теперь она с раздражением думала, что ему незачем было ввязываться в драку с пауни? Они могли бы оторваться от погони, ускакав от них или, на худой конец, переждать, притаившись где-нибудь. Только ей ли сердиться на вождя? Это ведь из-за нее их выследили и нагнали пауни. Если бы она не свалилась в горячке, Хения и она, давно бы достигли Саха Сапа и, может быть, уже возвращались обратно. Что сейчас делает вождь? Запутывает следы, сбивая и направляя погоню в другую сторону или ввязался в драку, чтобы разжиться еще скальпами врагов?
Раздавшийся выстрел заставил ее испугано вздрогнуть, а сердце учащенно забиться. После выстрела тишина стала иной - напряженной, тяжелой. Все вокруг затаилось, а ожидание стало просто невыносимым. Услышав чьи-то шаги, девушка вся сжалась, и первым ее побуждением было спрятаться. Но судя по тому, что шли открыто, не таясь, кто-то знал, что она находиться здесь. Конь индейца тихо заржал. Не отводя взгляда от кустов, Белая потянула из ножен на щиколотке нож.
Из кустов к ней вышел Хения и остановился, глядя на стоящую коленями в траве девушку с бледным лицом, темными провалами глаз, с разметавшимися по плечам волосами и поднятым перед собой ножом. И только когда она опустила нож, он подошел к рвавшемуся к нему коню, успокоил и медленно взобрался на него. Спрятав нож, Белая села на Лори, как обычно направив ее за индейцем неторопливо ехавшего впереди, по привычке держась позади него так, чтобы видеть его спину. Было как-то странно плестись за ним, приноравливаясь к неспешному ходу его коня. Она заметила, что Хения все время держался за плечо, то и дело, наклоняясь вперед.
Выехав из рощицы, индеец не поехал дальше, а неторопливо и неловко спешился, тут же опустившись на землю. Соскочив с Лори и подойдя ближе, она увидела в его руках кресало. Одной рукой он сгреб в кучку сухую траву и поджег ее, прерывисто дыша. Белая, без всяких напоминаний, не отходя далеко, собрала сухие ветки. Дрожащее, слабое пламя костра, подпитываемое новым топливом, выросло и окрепло. Еды у них не было, но лично ей есть не хотелось. Подбросив в костер сухую ветку, Белая взглянула на индейца. Тот осматривал свое плечо, вся рука его была залита кровью, сочившейся из раны. Первый порыв девушки был помочь. Хения потерял много крови и, продолжая истекать ею, слабел, но он так посмотрел на нее, что поднявшаяся было Белая, тут же села на место.
--
Позволь мне помочь тебе, - все же тихо попросила она, хотя никогда прежде не имела дела с ранеными и не представляла, что нужно делать.
Индеец достал нож и, придвинувшись ближе к огню, сжав зубы, сделал от раны еще четыре коротких надреза и, скрипнув зубами, раздвинул ее края. Теперь и она заметила темное от крови древко стрелы. Кое-как ухватив его, индеец дернул, но только причинил себе лишнее страдание, которое перенес с коротким, едва слышным стоном. Не выдержав, Белая поднялась и подойдя к нему, присела рядом. Хения заметно ослаб, лицо приобрело землистый оттенок, лоб покрывали крупные капли пота, но сухие бледные губы, были решительно сжаты. Не мигая, он посмотрел на нее из-под полуприкрытых век и чуть заметно кивнул, давая понять, что готов принять ее помощь. Отбросив впечатлительность, собрав всю свою храбрость и решительность, она внимательно осмотрела рану. Наконечник стрелы засел глубоко и вождь, видимо пытаясь выдернуть ее, сломал древко почти у самого его основания. Теперь обломок чуть выступал за края раны, и, пытаясь ухватить его, скользкий от крови, он еще больше бередил рану. Полив на руки водой из фляжки, девушка вернулась к индейцу и, опустившись перед ним на колени, тонкими пальчиками ухватила влажный от крови обломок стрелы. Нужно было выдернуть его с первой же попытки. Она, крепко взяла индейца за плечо и, вцепившись в древко стрелы, дернула на себя с такой силой, что опрокинулась на спину. Индеец остался сидеть, хрипло дыша, опустив голову, он опирался на здоровую руку. Наконец он поднял к ней бледное лицо.
--
Прости, но у меня, кажется, ничего не получилось, - виновато сказала она, поднимаясь с земли.
И тут ладонь ее наткнулась на что-то острое. Схватив это что-то, она поднесла руку к лицу и, раскрыв ладонь, посмотрела. Это был темный от крови наконечник стрелы. У нее получилось? Нет! У них получилось. Смогла бы она его выдернуть, если бы индеец не заставлял себя сидеть неподвижно. Теперь необходимо было остановить обильно льющуюся кровь, перетянув рану, и она не придумала ничего лучше, чем отодрать рукава от своей рубашки. Между тем, индеец сидел и забавлялся своим ножом, держа его над пламенем костра, переворачивая лезвие из стороны в сторону. Ну, что ты с ним будешь делать!
--
Нужно промыть твою рану и перевязать, иначе она загноится, - назидательно сказала Белая, подойдя к нему с длинными полосами ткани и фляжкой, в которой еще оставалась вода.
--
Понимаешь? - Присела она перед ним. - Будь добр отложи свою забаву и дай мне перевязать тебя.
Индеец обратил на нее тяжелый взгляд и, грубо оттолкнув от себя, показал на то место у костра, где она прежде сидела. Чуть не плача от унижения, глубоко оскорбленная, Белая поднялась с земли и села на свое место. Ей было до слез обидно. Она же хотела помочь! Губы ее по детски дрожали. Но нет, этот дикарь и на этот раз не увидит ее слез. А "дикарь", когда клинок раскалился добела, поднес его к плечу и приложил к ране. Зашипела прижигаемая кровь, тошнотворно запахло паленой кожей. Какой-то миг, он еще удерживал нож у раны так, что от нее даже поднялся дымок, сдерживая сквозь зубы рвущийся крик и, наконец, отбросив нож в сторону, повалился на бок. Перед глазами у Белой все плыло и качалось, уши заложило и звуки были слышны словно издалека - все признаки надвигающегося обморока. Глубоко задышав, она усилием воли преодолела обморочное сосотояние, перебралась к индейцу и тихонько похлопала его по щеке. Он не шелохнулся, вообще не подавая признаков жизни.
--
Господи помилуй! - Перепугалась девушка. - Ты ведь не можешь умереть от раны в плече?
Он медленно открыл глаза. Слава Богу! Он не оставил ее, и она всхлипнув, вновь коснулась его щеки. Не глядя на нее, индеец подтянул к себе ружье и заснул. Достав из сумки свое одеяло, девушка укрыла его им, накинув сверху еще и его одеяло и, сев к костру, все ночь поддерживала огонь, не давая ему угаснуть.
Мужество вождя внушало уважение, и ей было стыдно вспоминать свою ребяческую обиду. Она расседлала пасшихся рядом лошадей, набрала еще веток и теперь сидя у костра, то и дело подбрасывала их в огонь. Недалеко хрустнула ветка и Белая резко выпрямилась, настороженно оглядываясь. Она пристально вглядывалась в видневшиеся темной неясной стеной деревья рощицы, за которыми кто-то прятался, следя за нею и, терпеливо ожидая, когда она уснет. Быстро перебравшись к индейцу, она утащила его ружье. Страх прогнал сон. Костер начал было потухать и она торопливо, оглядываясь и вздрагивая, побросала в него сухостоя.
Наконец-то, нехотя занялся серый рассвет. Воздух стал промозглым и влажным. Белая потрогала лоб индейца, жара не было, дышал он глубоко и спал крепким сном без бреда и метаний. Но он потерял много крови и ослаб, а потому им придется задержаться здесь день другой, пока он не окрепнет. Теперь ее главной заботой было подумать, чем накормить вождя и поддержать его силы, потому что ни мяса, ни какой другой пищи у них не было. Что-то надо было делать? Но что?
Белая разозлилась. Считала, что выживешь самостоятельно? Так, давай, справляйся! Хорошо бы сперва сварить кофе, тогда она обязательно, что-нибудь придумает. Как же трудно принимать решения самой. Она раскрыла седельную сумку и, вытащив кулек, посмотрела в него. В нем оставалось чуть больше пригоршни кофе.
Сахар тоже имелся, хоть и совсем немножко. Дело оставалось за малым: нужно было найти воду. Не зная, сколько продляться ее поиски, Белая подбросила в костерок веток, повесила на плечо ружье и, прихватив котелок, отправилась искать воду. Льдистый холод рассвета уступил ясной свежести утра. Возбужденно щебетали пичуги, на траве лежала роса, а это значило, что день будет жарким. Интересно, настоем из каких трав поил ее индеец? А вдруг он умрет без лекарств? Может ей вернуться? Мучимая сомнением: идти за водой или все же вернуться, она быстро шагала по оленьей тропе, которую заметила, войдя в рощицу. И тут между деревьев блеснула вода. Подобрав юбку, девушка бегом бросилась к ней. Запахло сырой землей и тиной, и она вышла к небольшому озерцу с глинистыми берегами и мутной стоячей водой. Весь берег был испещрен глубокими и четкими следами копыт. Зачерпнув котелком воду, она уже собиралась уходить, беспокоясь за вождя, который сейчас был беспомощнее ребенка, когда увидела на противоположном берегу вышедшею на водопой олениху с олененком.
Девушка заворожено следила за ними. Мясо! Они с вождем были бы сыты три дня, и оставался бы еще запас свежего мяса. Тем более, вождю была просто необходима пища, после того как он потерял столько крови, и... ведь, у нее есть ружье, вспомнила девушка. Может у нее выйдет... Озерцо было не широкое и расстояние до оленихи не так уж и велико... Вдруг ей повезет на этот раз и она не промахнется. Она просто обязана рискнуть, только бы не случилось осечки. "Слишком много сомнений" - одернула себя Белая, ставя котелок на землю и медленно стягивая ружье с плеча. Плавно подняв его, она тщательно прицелилась.
Олениха подняла голову, чутко принюхиваясь, но Белой было нечего бояться, ветер дул в ее сторону и олениха не могла учуять ее. Олененок жался к ногам матери. Девушка плавно нажала курок. Грохнул выстрел. Олениха подскочила и присев на задние ноги, ринулась вперед от воды. Белая расстроилась, ей опять не повезло, она, конечно же, промахнулась. Но олениха вдруг оступилась, пошатнулась, ее передние ноги подломились и она, шатаясь, сделала несколько неуверенных шагов и повалилась набок, откинув назад изящную голову. Девушка радостно взвизгнула. Олененок неверными скачками, оступаясь и спотыкаясь, отбежал за деревья.
--
Прости, малыш, но так было нужно, - пробормотала она, обходя озерцо, пробираясь по берегу к своей добыче, даже не предполагая, что повторяет индейский обычай просить прощения у убитой на охоте живности.
Ее ноги то увязали в чавкающей глине, то скользили по ней и, торопясь добраться до оленихи, она оступилась и упала, проехавшись по мокрой глине. Тогда, поднявшись, она пошлепала по воде. Ей было уже все равно.
Прежде чем тащить олениху к привалу, Белая посмотрела, куда угодила ее пуля. Она прошла в бок и вышла где-то под лопаткой. Поздравив себя еще раз с удачным выстрелом, девушка схватила олениху за задние ноги и поволокла к тому месту, где оставила котелок с водой. Там, немного переведя дух, она повесила ружье на шею и, взяв в руку котелок, другой подхватила олениху за заднюю ногу и двинулась по тропе к месту привала.
Однако ее возвращение оказалось делом нелегким и она быстрее, чем предполагала, выбилась из сил. Намокший, вымазанный в глине подол юбки тяжело хлопал по ногам, в башмаках хлюпала вода и на них налипли пласты глины. Полкотелка уже расплескалось, нога оленихи постоянно выскальзывала из ее ладони. К тому же она чуть не заблудилась, потеряв тропу и от того, сделала приличный крюк.
К костру она вышла вконец измученная, таща олениху за собой держа ее обеими руками за задние ноги, стискивая в зубах дужку котелка, тогда как ружье болталось на шее. Весь бок юбки и рубахи был перепачкан в уже подсохшей глине. Больше всего сейчас она походила на взмыленную лошадь, проскакавшей без передышки три дня подряд.
Подняв голову, она остановилась не в силах поверить своим глазам. Индеец, которого она ожидала застать чуть ли не бездыханным, сидел на корточках перед костром, переворачивая на тлеющих углях рыбу. Похоже, он тоже не ожидал увидеть нечто подобное, и только самообладание помогло ему не выдать своих чувств. И все же губы его чуть дрогнули в сдержанной улыбке, зато он одобрительно взглянул на олениху, которую она бросила. Разжав зубы, Белая взяла котелок за дужку и подошла к костру. Индеец внимательно следил за ней. Уж кофе-то она точно заслужила. Она заварит его крепким, густым, на одну порцию, а вождю не даст. Он его не получит.
--
Откуда это? - Поставив котелок с плескавшимися в нем остатками мутной воды, показала Белая на рыбу. - Откуда рыба? - знаками спросила она опять.
Индеец, пержде коснулся убитой оленихи и своего лба, прося у нее прощение за то, что пришлось отнять у нее жизнь, и уж потом рассеяно махнул в сторону противоположную той, откуда пришла Белая, и девушка решительно направилась туда. Пройдя несколько шагов, она увидела протекающий в низине ручей. Трудно описать ее состояние в эту минуту. Ее гордость и уверенность в себе были растоптаны и уничтожены в один миг. Столько сил и нервов были затрачено впустую, только потому, что она не удосужилась сделать каких-то лишних три шага в сторону. Ей захотелось кофе? Она его получит! И быстро вернувшись к костру, она пинком опрокинула котелок с водой.
Вождь, свежуя олениху осторожными движениями, чтобы не потревожить раненое плечо, бесстрастно глянул на нее, ожидая, что будет дальше.
--
Что? - Крикнула ему Белая. - Все просто замечательно! Я лишний раз доказала, какое ничтожество! Господи помилуй, почему ты не дал мне мозгов?! Ненавижу себя! Куда я собиралась бежать, когда даже воду в трех шагах от себя не в силах найти?!
--
Зато ты подстрелила олениху...
--
Да причем тут олениха! - в досаде отмахнулась девушка, на ее глазах задрожали злые слезы. - Ее бы убил даже ребенок... Что?! Так ты говоришь по-английски?!
Индеец кивнул, вырезая куски мяса с уже ободранной туши.
--
Все правильно, - вздохнула Белая, поникнув. - Со мной даже дикарь не считает нужным разговаривать.
Она плюхнулась на лежащие, на земле седло и сжала меж колен ладони. Слез уже не было, они сгорели в эту минуту жестокого разочарования в себе.
--
Я не говорю с васичу, - подтвердил Хения. - О чем с ними говорить? Я слышал от них много слов, но ни одно из них не было словом правды. И я не говорю с женщинами бледнолицых. Их разговоры, что птичьи крики - пусты, бесполезны и утомительны. Слова они ценят больше чем дела, потому что не способны их увидеть. Я знаю лишь одну женщину, которая выбрала тропу дел, а не пустых слов. Она живет по законам своего сердца и отдает лучшее что у нее есть, оставляя себе худшее не из-за страха и не из-за того, что так надо, а потому что она такая. Она вытащила из моего сердца жало ненависти.
Белая безучастно слушала его правильный английский и, вдруг, до нее со всей ясностью дошло, что ведь тогда он понимал все те гадости, что она ему наговорила. Девушка импульсивно прижала ко роту ладонь, выпустив в нее испуганный и растерянный возглас. И так как он смотрел прямо в ее пунцовое от стыда лицо, через силу выдавила:
--
Прости.
--
Если ты просишь прощения за "грязного дикаря", "надоедливую свинью" и "вонючего краснокожего", то я принимаю их. Хотя так может ругаться скво, а не белая леди. Ешь, - протянул он ей рыбу, подняв ее с углей.
--
Спасибо, - прошептала все еще пунцовая Белая и сразу же занялась рыбой. Что бы скрыть смущение она сосредоточенно выбирала кости из ее мяса, тогда как индеец, ел рыбу вместе с костями.
За этим занятием она немножко успокоилась, тем более, что индеец кажется больше не сердился на нее. Доев рыбу, девушка взяла котелок и пошла к реке, где зачерпнула воды и вымыла руки.
Вернувшись, она занялась варкой кофе, не обращая внимания на вождя, чем немного озадачивало его. Он знал, дай женщине повод поговорить и она будет трещать не закрывая рта, точно священная погремушка в руках у одержимого духами шамана. Это лишний раз убеждало в том, что Белая необычная девушка, как и утверждал Серая Сова, и она либо предпочитает сама искать ответы на свои вопросы, либо упрямо не желает разговаривать с дикарем. Последнее заметно задело его и вот это сильно удивляло, как и его желание поговорить с ней, и задавать вопросы. Белая не была скво и он не знал, как она отнесется к тому, что он ей просто прикажет говорить. Она была из тех женщин, которых бледнолицые зовут "дамами" и "леди" и носятся вокруг них, точно старая скво вокруг найденного тетеревиного яйца. Когда кофе сварилось, она кое-как слила его в кружку и протянула индейцу, но он взял котелок, оставив кружку Белой, ведь рукавов, которыми она перетянула его рану, у нее больше не было.