Однажды Орсон Уэллс вспоминал следующую историю, связанную с Уинстоном Черчиллем. Американский режиссер и актер был к тому времени уже хорошо знаком с британским политиком. Последний неоднократно посещал постановку "Отелло", в которой Орсон был задействован в главной роли. После спектакля политик приходил в гримерку актера, садился на стул и со свойственным ему бульдожье-невозмутимым лицом, дымя сигарой, начинал бормотать речь великого ревнивца из пьесы Шекспира: "Most potent, grave, and reverend signiors..." И вот, как-то раз, Уэллс оказался в Венеции, где вел переговоры с одним богатым русским по поводу спонсирования своего будущего фильма. Переговоры не складывались. Финансирование картины находилось под угрозой. Русский спонсор пребывал в сомнениях: стоит ли вкладывать деньги в очередной проект "золотого мальчика"? Однажды, рано утром, Уэллс и спонсор вышли прогуляться по венецианской набережной, где им и встретился Черчилль. Завидев их, Черчилль приветливо кивнул Уэллсу. На русского это произвело эффект разорвавшейся бомбы. И разумеется, он немедленно дал согласие на спонсирование проекта. Спустя пару часов Уэллс рассказал Черчиллю историю, благодаря за судьбоносный кивок, который самым положительным образом повлиял на будущее картины. Но на этом история не заканчивается. В тот же день, Уэллс и спонсор вновь вышли прогуляться по набережной, чтобы обсудить детали проекта. И опять им встретился Черчилль. Но на этот раз, неспешно поднявшись со своего лежака, сэр Уинстон отвесил Уэллсу глубочайший и почтеннейший поклон японского дворецкого. Реакцию русского спонсора история умалчивает.
Пересказывая эту историю, я вспомнил другую, не менее трогательную. Великолепный английский писатель Грэм Грин очень любил фильмы Франсуа Трюффо. Поэтому, когда Грина пригласили на эпизодическую роль страхового агента в фильм Трюффо "La Nuit américaine", тот с удовольствием согласился. Ведь в фильме ему предоставлялась возможность сказать несколько реплик самому режиссеру, который тоже был задействован в картине. Исполнив свою крошечную роль, счастливый писатель покинул съемочную площадку. А Трюффо впоследствии очень расстроился. Дело в том, что он был большим поклонником книг Грэма Грина, и всегда хотел встретиться с автором лично. Но он ничего не знал о внешности Грина, и его не поставили в известность о том, кто будет играть незначительную роль представителя страховой компании.
Когда борхесовский персонаж Пьер Менар раздумывал над тем, какую книгу ему выбрать в качестве объекта для своего экзистенциального эксперимента, то остановился на "Дон Кихоте" Сервантеса. Аргумент этого, по иронии выдуманного самим Борхесом персонажа, был следующим. "Дон Кихот, - объясняет Менар, - меня глубоко интересует, но не кажется мне, как бы это выразить, неизбежным. Я не могу вообразить себе мир без восклицания По: Ah! Bear in mind this garden was enchanted! или без "Le bateau ivre" , или без "The Ancient Mariner" , но чувствую себя способным вообразить его без "Дон Кихота" . Далее Менар утверждает, что "Дон Кихот" - книга случайная", что этот роман "вовсе не необходим."
Однако, читая этот текст, понимаешь, что Борхес открыто лукавит с читателем. "Дон Кихот" все же оказался истории необходим хотя бы потому, что он понадобился вымышленному персонажу рассказа Борхеса. Так же дело обстоит с историческими байками и полуфантастическими воспоминаниями. На первый взгляд, вполне можно было бы без них обойтись. Но они нередко обладают тем свойством "точной фантазии" (термин Гете), которая позволяет гораздо более правдиво и глубоко передать саму суть явления или человеческого характера, о чем прямолинейная, событийно-батальная история, к сожалению, умалчивает. И поэтому, когда некоторые исторические выдумки находят документальное подтверждение, испытываешь счастливое облегчение от того, что они заняли свое достойное место в пантеоне правды.