Санди Саба : другие произведения.

Мородинские сказки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Санди САБА

(Александр Бажанов)

МОРОДИНСКИЕ СКАЗКИ, ИЛИ БАЙКИ БАЮНА БАРСА

  

От автора

(необходимое примечание)

  
   Читателю, который будет читать эту сказку, будут не совсем понятны многие "топонимические шутки" и географические каламбуры. Поэтому сразу сделаю несколько необходимых пояснений. Во-первых, Мокшания - это перифраз топонима "Московия". Потому как некоторые мордовские историки выдвинули гипотезу, по которой слова "Москва", "мокша" (санскритское слово, обозначающее "вода", "река", отсюда слова "мокнуть", "мокрый", в то же время это и мордовская народность) и славянское божество Мокошь одного финно-угорского происхождения. Во-вторых, эти же историки считают, что топоним Рязань (как и Арзамас, Пенза и некоторые другие) этимологически также имеют финно-угорские корни. Например, Рязань - это видоизмененное слово "Эрзянь", эрзя - вторая, помимо мокши, мордовская народность. В-третьих, есть еще одна гипотеза, вовсе малонаучная, которая этимологически связывает мордовское слово "лондать" (туманный) со столицей Англии Лондоном, а греческое слово "симпозиум" с мордовскими словами "симкс" (пить) и "поза" (квас). В-четвертых, всем известное слово "стерва" действительно имеет "мордовские" корни и представляет собой сложносоставное слово: "стирь" - в переводе означает "девушка", "ава" - женщина, поэтому "стирь-ава" переводится как старая дева.
  

СКАЗКА ПЕРВАЯ: О ЗЛОЙ ВЕДЬМЕ СТИРЬ-АВЕ И ДОБРОЙ ФЕЕ ЭЙЛИНЕ

  
   - Давным-давно, в стародавние времена обитало на земле племя мородинов. От слова "мордер" - несущие смерть. Потому что убивали они всех чужеплеменников без разбору. Традиция была такая...
   - Они их лопали? - перебил Егорка.
   - Нет, просто приносили в жертву лесной ведьме Стирь-Аве. Безобразная такая женщина с огромными глазищами, обвислыми ушищами, большими губищами и великим носищем. Каждое время года она меняла цвет волос: зимой была блондинкой, весной - рыжекудрой, летом - брюнеткой, а поздней осенью вообще без волос ходила, лысая. Злющая она была, как сорок багдадских разбойников вместе взятых. Однажды мородинский вождь Горгаз заплутал в лесу, поймала его Стирь-Ава и захотела скушать, причем живого. У нее была волшебная иголка, ей она прикалывала жертву к своему поясу, носила с собой и ела частями еще живую, где аппетит приспичит. Ногу сначала отрежет, потом руку, помучается человек сильно, пока она его окончательно не доест. Испугался Горгаз такой судьбы и пообещал выполнить любое ее желание, чтобы только она его не ела.
   Вывела Стирь-Ава Шумбрата из пущи, но за это взяла с него страшную клятву. В благодарность князь должен приносить человеческие жертвы, и вкус крови должен узнать каждый мородинский мужчина. Много лет прошло с тех пор, но мородины строго выполняли клятву, данную Стирь-Аве. Среди них царил жестокий закон: каждый мородинский юноша не мог считаться настоящим мужчиной, если по достижении совершеннолетия не убивал иноплеменника. И было у Горгаза два сына...
   - Мосгаз и Горводоканал, - встрял с глупой шуткой Егорка.
   - Сам ты - ГОЭЛРО недоделанный, - прикрикнула не брата сестра, ну не виноваты же древние мородины, что у них были такие "коммунальные" имена.
   - Нет, их звали Вастома и Мусоля. Вастома был отважным воином и прекрасным мужчиной, его имя переводится на мокшанский как Юность. Веселый, озорной и добрый. Мусоля был трусоват и некрасив... И во рту всегда мусолил какую-нибудь гадость.
   - А как его имя переводится? - поинтересовался неугомонный кесаревич.
   Котозавр растерялся и если бы был человеком, то зарделся бы: маленьким мальчикам и девочкам еще рано знать такие нехорошие слова.
   - Это некрасивый человек. Однажды пошел Вастома на охоту, и напал на него медведь, и помял юношу, тот едва спасся, но крови потерял много. Туго бы ему пришлось, если бы мимо не проходили двое чужеземцев-мокшичей: брат и сестра Игорь и Ольга. Это были дети мокшанских князей. Они спасли Вастому. Перевязали ему раны, дали лекарственного снадобья - тирлич-травы. Мородинский юноша сразу же выздоровел и с первого взгляда полюбил Ольгу, и она его полюбила: он был красивый и статный мужчина, а она писаная красавица. Или по-мородински - Валдоня. А с ее братом Вастома побратался, перемешав кровь из своих вен - раньше был такой обычай. Однако Мусоля, увидев Ольгу-Валдоню, тоже захотел жениться на мокшанской княжне. Но, понятное дело, получил отказ. Тогда он пошел к отцу и рассказал, что его брат Вастома не просто хочет жениться на чужеземке, но желает принять чужие обычаи и изменить клятве, которую дали мородины лесной ведьме. Осерчал Горгаз, повелел схватить чужеземцев и старшего своего сына и убить их, и не просто убить, а принести в жертву Стирь-Аве. По злому мородинскому обычаю, человека должны были привязать между двух согнутых берез, потом деревья отпускали, и беднягу разрывало на части. А убить чужеземцев и Вастому должен был, как вы догадались, Мусоля. Так бы все и случилось, но крестной матерью тех чужеземцев была сама фея Эйлина. И когда мокшичей и Вастому схватили и хотели привязать между двух берез, Эйлина неожиданно для всех появилась возле приговоренных к казни. Она держала в руках волшебный огненный меч и отогнала казнителей прочь. Мусоля так и полетел, словно от сильного ветра. Увидела это взбалмошная Стирь-Ава, разгневалась, вытащила свою волшебную иголку и налетела на Эйлину. Но Эйлина, как щепку, отбросила ведьму куда подальше, отобрала у нее иголку и переломила о колено...
   - Может, это не Стирь-Ава, а Кощей Бессмертный был? - предположил кесаренок.
   - Это в мокшанских сказках Кощей, а в мородинских - Стирь-Ава. Исчезла сила у Стирь-Авы после этого великого перелома, хоть она и не померла, но с тех пор не могла она есть живых людей. Теперь ходит по болотам самой глухой ночью и воет на луну: мол, ну зачем я на свет появилась, ну зачем меня мать родила?! Говорят, только во время прихода Антихриста вернется на малое время ей силушка прежняя, но с попущением лопать только нехристианские души. А любую злую женщину с тех пор в наших краях зовут Стирь-Авой, или попросту стервой.
   После этого изгнали мородины в северные края тех, кто убивал людей ради забавы Стирь-Авы. Изгнали Горгаза, изгнали Мусолю, и многих других, кто оставался верен ведьме. По легенде, Горгаз, Мусоля и их потомки до того одичали, что превратились в полуобезьян-полупризраков, которых сегодня называют "снежные люди". Все, кто остался, дали клятву Нового Завета - завета Любви, Доброты и Милосердия.
   - А Вастома и Валдоня поженились? - спросила Наталья.
   - Ну, конечно. Вастома стал вождем племени. У них народились детки: дочка и сынок, крестной матерью которых стала фея Эйлина. Они жили-поживали да добра наживали.

СКАЗКА ВТОРАЯ: О ТОМ, КАК МОРОДИНЫ ПРИСЯГНУЛИ НА ВЕРНОСТЬ СУРОВОМУ МОКШАНСКОМУ КЕСАРЮ ИВАНУ

  
   Жил-был на свете мородинский народ. Гордый народ, упрямый народ: никому не хотел подчиняться, не любил над собой ничьей власти, кроме Божьей. Даже собственных князей и то терпел едва. Но так уж устроен мородинский народ: если бунтуют, то бунтуют, но если присягают на верность кому-нибудь, если дают слово, то держат его верно и упрямо. Клянутся редко, но выполняют метко. Недаром же пословица говорит: упрям как мородин.
   И вот шел через мородинские владения воевать с Тартаром мокшанский кесарь Иван Суровый. Кесарь и впрямь был жесток и скор на расправу. Чуть что ему не по нраву: голову с плеч долой, в лучшем случае, в темницу ослушника и колодки на ноги. Благо еще так, а то мог и на дыбе самолично пытать и смотреть, как человек мучается. Мородины не хотели с ним ссориться: хотели быть хорошими соседями и союзниками. Собрали мородинские князья Пек и Вадря совет: что делать, как поступить так, чтобы не рассердить гневливого соседа и умаслить его и в то же время на веки вечные сохранить незалежность свою мородинскую. Три дня и три ночи совещался тот совет. Наконец, порешил: пусть идут к суровому мокшанскому кесарю дети княжеские Шароня и Жордяй с большим поклоном мира и согласия, пусть кесарь мокшанский идет по мородинской земле и ничего не боится, мородины его верные союзники.
   - А как переводятся на наш язык эти Шароня и Жордяй?
   - В те времена жил среди мородинов лягушатник-путешественник, и когда у мородинских князей народились детки, он им имена и придумал - на своем лягушачьем языке. Вроде, по слухам, Шароня - знатный вельможа, а Жордяй - родившийся после дождичка в четверг, - ответила няня, утаив, что Шароня переводится с лягушачьего не "знатный вельможа", а очень даже наоборот - бездельник без роду-племени, но она была мородинкой и этим все сказано: - Приготовили подарки - бочонок хорошей браги да огромный короб лесных лакомств: ягод, орехов, меда.
   И вот пошли Шароня и Жордяй отнести эти гостинцы, да возьми и сбейся во время пути с дороги. Пек и Вадря приказали им идти, никуда не сворачивая, а они, лукавцы, решили навестить своих возлюбленных, да еще гостинцами, предназначенными для мокшанского кесаря, их угостить. Думали, времени много, мол, никуда мокшанский кесарь от них не денется. Вот и заблудили, вот и заблудились. Плутали день, второй, третий, собственные харчи кончились, а кушать-то хочется. Они помаленьку стали гостинцы приворовывать и подъедать. Только через неделю с лишком добрались до ставки Ивана Сурового. Осмотрели гостинцы, а гостинцев-то и нету: три капли браги, два червивых ореха да ягодка земляничная, и та с гнильцой, от меда только запах остался, как в той альбионской сказке про медвежонка Пуха. Все съели. Пригорюнились послы. Бежать назад: суровый Иван, не дождавшись их, решит, что мородины - враги, засаду устроить хотят, воевать начнет. Да и собственный князь не пожалеет за разбазаренные подарки. Без них идти тоже не радость: решит Иван, что мородины негостеприимный народ, вмиг послов на дыбе замучает. То плохо, а это еще хуже. Час кручинились Шароня и Жордяй, два, а на третий придумали выход. Хоть, конечно, он тоже не Адонай весть какой, но выбирать не приходилось. Пусть казнит их суровый Иван, но спасут, оборонят они от лютого кесаря землю мородинскую. Да и себя от позора: вроде бы подарки доставили, остальное не их дело. Мол, знать не знаем и ведать не ведаем, что там в коробах и бочонках. Мы, мол, только послы: нас послали, мы и пошли. Не нами, мол, кладено, нами, мол, принесено. Зачерпнули они из Сивинь-реки речной водицы и наполнили им бочонок, а в короб доверху наложили чернозема, да прикрыли сверху травой-муравой зеленой. Будь что будет. Идут к Ивану Суровому. Смотрят: у ставки виселица, и качаются на ветру на той виселице три мертвеца. Спрашивают: кто это и за что их? Отвечают им: мариэльские послы смели не те подарки подарить кесарю, вот он их и повесил. Да еще в настроении добр был, а то бы вообще четвертовал. А что они подарили? - спрашивают мородины. Им отвечают: да золота, серебра навезли, да, видать, поддельное все было, не той пробы. Еще более пригорюнились Шароня и Жордяй, но ноги сами ведут прямо в руки к кесарю лютому.
   Пришли они к Ивану, поклонились до земли ему в ножки да и встать не могут: сейчас он велит им голову снести, не сходя с места. А кесарь сидит на троне, который он в походе с собой возил, зыркает грозными очами на послов, спрашивает: "Чьи вы?" Те еле молвят: "Мы - мородинские послы, наши князья Пек и Вадря гостинцы прислали". Мол, воевать не хотим, дружить хотим. "Давайте поглядим, что у вас за гостинцы?!" - повелел суровый кесарь, сделал легкий жест, и слуги его со всех ног помчались открывать бочонок и короб. Открыли, поднесли кесарю. Шароня и Жордяй затаили дух, стоят ни живы ни мертвы, ждут участи своей незавидной. Опрокинул кесарь бочонок: стал пить. И невдомек было послам, что с похмелья кесарь ужасного: ввечеру пир был горой. Пил он жадно, отер губы и сказал только одно слово: "Вадря - хороший князь!" (с тех пор, слово "вадря" стало значить в мородинском языке - "хорошо").
   Открыл короб, потрогал зелень, запустил руки в чернозем почти по локоть, вынул, весь испачкался, по лицу непонятно, доволен или сердит. Взял землю в горсти и стал пробовать на вкус. Послы мородинские вжались в пол, с жизнью прощаются, думают, какой казнью казнить их мокшанский кесарь будет, молят бога своего мородинского о легкой смерти. А Иван Суровый попробовал землицу и воскликнул: "Пек и Вадря - хорошие князья!" (с тех пор "пек вадря" стало значить в мородинском языке - "очень хорошо!"). Глаза довольно блестят, обратился к своей свите:
   - Много мне подарков дарили, что хан-осман, что хан-крыман, что хан-басурман, но никто такого гостинца хорошего мне не дарил, как мородины... - приободрились послы, может, пронесет нелегкая, а кесарь продолжал: - Они подарили мне воды и земли свои, чтоб пил я и ел я их, и берег, и тратил, как свои собственные. Ведь так, послы дорогие?
   Переглянулись ошарашенные послы, да это не Иван Суровый, это Иван-Хитрован, замялись сначала, но делать нечего, иначе казнь лютая неминучая, подтвердили:
   - Так, кесарь.
   - Клянешься мне в верности и присягаешь на службу мне, мородинский народ? - подал им он свой золоченый крест и руку с бриллиантовым перстнем на безымянном пальце. Для целования в знак присяги и клятвы.
   - Клянемся и присягаем, - только и пролепетали послы и поцеловали крест и перстень.
   Засмеялся кесарь. Тут же велел Шароню и Жордяя в лучшие одежды обрядить, кафтан им с царского плеча пожаловал - один на двоих - да взял с собой Тартар громить. В обоз.
   Вот так упрямая Мородиния стала вассалом мокшанским. Подивились Пек и Вадря такому ходу событий, но негодовать было поздно, делать нечего: клятва произнесена, ведь Шароня и Жордяй - княжеские дети, наследники. Рассудили здраво: под рукой такого сурового кесаря сподручней быть, защитит от набега, поможет при голоде, наградит вотчиной. Да и упрямы: коли клятву дали, разобьются в лепешку, но сдержат. И во вражде, и в дружбе упрямые.
   - Глупые послы! - определил кесаревич.
   - Не такие уж и глупые, выкрутились, ты, когда подарочные конфеты слопал, которые для сына тридевятьземельского посла предназначались, так ничего и не придумал, ревел, - не согласилась кесаревна.
   - Вместо конфет землю подсунуть?! - оторопел Егорка с таким видом, мол, как это он мог так поступить.
   - Тридевятьземельский посол не Иван Суровый - не казнит, - рассмеялся баюн.

СКАЗКА ТРЕТЬЯ: О ТОМ, КАК ХРАБРЫЙ МОРОДИН ЛЮДОЕДОВ БАСАЯ И НЕЛАДЕНА ПОБЕДИЛ

  
   Дело это случилось в стародавние времена в краях мородинских. Объявился в наших краях один людоед. Звали его... как же его звали... Ах да... Неладен его звали, будь он неладен. Поговаривали, что в Заокеании он свалил цельных две вавилонских башни, и всех людей, что там были, слопал чуть ли не в один присест, а в дремучей Мородинии спрятался от праведного гнева заокеанцев. И любил он человечину кушать, ни ребенком, ни старушкой не брезговал. На завтрак - человечину, на обед - человечину, на ужин - опять-таки человечину. Трижды на дню лопал людей. Ни одного дня не пропускал. И был у него слуга по имени чудном: Басай. То ли от того, что он босой ходил, то ли от того, что колченогий был - одна нога у него была деревянная. Знающие люди говорили, что в этой ноге деревянной у него силушка волшебная, бесовская. И что если отобрать у него эту ногу - умрет он в тот же миг лютой смертушкой. Он хоть и не такой прожорливый был, как его хозяин, но питался-то объедками с барского стола. Чужаки они были не только в Мородинии, но и в мире людей - чужие имена имели, чужую душу, небожескую, считай, что вообще без души. Люди боялись тех мест, обходили стороной, и вот этот Басай выходил на дорогу, рядился в какую-нибудь личину, встречал одинокого путника и как бы невзначай направлял его к людоеду. А тот уж встречал гостечка, как следует, с ножом и топором.
   И жили в тех местах четыре друга. Один был мокшич по имени Русак. Второй галлиец из города Рапижа по имени Люссак (лягушка по-французски). Третий хитрован из земли обетованной по имени Охломон...
   - Может, Соломон? - поправил няню неугомонный кесаренок.
   - Если я говорю Охломон, значит Охломон. Был бы Соломон, я бы сказал - Соломон, - упрямого баюна переубедить было нельзя. - И не перебивай меня больше, а то забуду, о чем речь вел...
   А четвертый - мородин по имени Ломань. Так вот, собрались вместе Русак, Люссак, Охломон и Ломань. Друзья они были не разлей вода, огни, воды, медные и бронзовые трубы прошли. И вот сидят они в кабаке, и спор у них зашел, кто из них смелей, кто по дороге людоедской от самого начала до самого конца пройдет и не пропадет. Все четверо бахвалятся, друг перед дружкой выпендриваются, тьфу ты, ваше слово привязалось. А рядом, за соседним столом Басай сидит, вроде под пьяненького притворяется, а сам тверез, как стеклышко, прислушивается, деревянную ногу свою волшебную под лавку спрятал. Думает, как бы подластиться к этим друзьям, чтоб не заподозрили неладное. Уж больно аппетитными они выглядели. Ничего не придумал, взял и просто встрял в разговор, когда уж они совсем в кондицию вошли, что он, мол, такой герой, эту людоедскую дорогу исходил вдоль и поперек и никто его не тронул. И что там такие вещи творятся - просто чудеса. Тихо зашептал сначала Русаку: "Я знаю, где водку бесплатную дают каждый день, сколько пожелаешь". Тот аж протрезвел: "Где?" Басай его и направил прямиком в логово людоеда. Потом к рапижанину подсел и шепчет: "Я знаю, где много красивых женщин". Рапижанин тоже встрепенулся, глазами кабак обводит: "Где?" Басай и его отправил к Неладену. Тут очередь хитрована настала. Басай и его на хитрость взял, даже не ожидал, что так легко: "Я знаю, где клад зарыт, там много золота, серебра и драгоценностей!" Хитрован подскочил почти до потолка: "Где?" И его Басай послал по адресу людоеда.
   А вот с мородином морока вышла. Что ему Басай ни обещал, не покупался Ломань на уговоры: и водку, и женщин, и золота, упрямился и все: "Да зачем мне это?" И так старался Басай, и эдак, ничего не получалось. Он и отступить хотел, махнул рукой да и сказал: "Правильно парень делаешь: там на дороге злой людоед живет, слопает и не заметит. Лучше не ходи". - "Я? Да не пойду - карачурта лысого, еще как пойду!" - неожиданно взбеленился мородин. "Не ходи!" - "Пойду, еще как пойду". И к вящему удовольствию Басая, направился прямо в лапы людоеда, ну и угодил в ловушку. Поймал его Неладен, будь он неладен, связал и к дружкам пойманным бросил, еще слопать не успел. А сам довольно руки потирает, рядом уж и Басай вертится: ждет, когда ему самые лакомые куски бросят, костылем, как ложкой, по столу стучит - жрать, мол, хочу.
   Смотрит Ломань, а все его друзья связаны по рукам и ногам, маслом уж обмаслены, сметаной обсметанены, даже перчиком проперчены. От страха трясутся, а людоед ножик уж точит. И что мородин удумал, решил разговоры устроить с людоедом, чтоб хоть немного смертушку лютую оттянуть: "Ты нас как варить-то будешь, всех вместе или по очереди?" Неладен-то тоже парень не промах, про себя молчит, только улыбается в бороду свою огромную. Тогда мородин Басая спрашивает: "Он, что, твой хозяин, немой?" Басай отвечает: "Нет, не немой, он по-бусурмански разговаривает, а нашего языка не ведает". "А последнее желание? Покурить хоть разрешите, а тог на том свете табака не водится", - это опять мородин балаболит. Басай перекинулся парой слов с людоедом, тот милостиво разрешил, развязал руки и поторапливает, мол, живей, живей, очень уж кушать хочется. Взял Ломань из кармана "беломорину", затянулся, а помирать не хочется. И тут Голос будто Ломаню почудился: "Прыгни на ногу волшебную деревянную Басаевскую изо всех сил, это твой последний шанс". А Басай ногу свою протянул, отдыхает, готовится к трапезе кровавой. Мородин мысленно помолился, да как швырнет окурок в морду Басаю, прямо в глаз угодил. Пока тот соображал, что к чему, Ломань как подпрыгнул и сиганул Басаю точнехонько на его деревянную ногу. Нога и переломись, один обломок подлетел да как даст Басаю по лбу, а ото лба в котел, а котел с кипятком, опрокинулся и прямо на голову Неладену. Тут такой переполох поднялся. Нога-то волшебная была, но волшебство злодейское против злодеев и оборотилось. Мородин себя развязал, потом и друзей своих освободил. Они этим негодяям и накостыляли по тридцать первое число. Вот так упрямый мородин Ломань людоедов Неладена и Басая победил.
   - Да я бы этого Басая одной левой, - бахвалился Егорка.
   - Молчи уж, герой верх дырой, то-то ты вчера испугался своей тени, - рассмеялась Наталья, припомнив случай, когда в сумеречной комнате кесаревич заорал благим матом от испуга, приняв свою собственную тень за очертания сказочного дракона.

СКАЗКА ЧЕТВЕРТАЯ: О ТОМ, КАК МОРОДИНЫ СТОЛИЦУ НАШЕЙ РОДИНЫ ОСНОВАЛИ, А ПО ПУТИ СТОЛИЦУ АЛЬБИОНИИ*

  
   Давным-давно, в стародавние времена, когда городов на нашей земле было не больше, чем пальцев на руке, и когда каждый князь городской княжил сам по себе, слушая только себя да свою дружину, жила-была на свете волшебница Мокоша. У нее была большая голова и длинные руки. Днем она спала, а ночью пряла нить судеб человеческих, отдыхала в пятницу...
   - У нее было семь пятниц на неделе? - хихикнула кесаревна.
   - Не знаю, сколько у нее было пятниц, может и семь, может, восемь, для нас это не важно. Нам важно, что был у Мокоши муж по имени Переплюй, сварливый был мужичонка, плут, кого угодно мог обмануть, но единственно, кого не умел - свою жену Мокошу. Все началось как раз с того, что однажды гостил Переплюй в городе Эрзяни и понравилась ему дочь эрзянского князя Арася прекрасная Марыся. И прикинулся он холостым, и посватался за Марысю, посулил богатый выкуп за невесту. Да девушке этот самый Переплюй не больно-то нравился: мужичонка на вид был так себе, да еще и плут, кому такой понравится. Она отказала ему, вознегодовал Переплюй и решил Марысю хитростью взять. Подошел к ее отцу Арасю и такое вено за невесту предложил, что у Арася глаза чуть из глазниц не выскочили. Продал подлый отец свою дочь. Опоил сонным зельем и в мешок Переплюю засунул. Принес Переплюй этот мешок домой аккурат под ночь, когда Мокоша проснулась и стала нить свою судьбоносную прясть. Поэтому, чтобы обмануть жену, сказал, что в мешке живой товар ярмарочный: кролики.
   Но Мокошу не проведешь, она быстро раскусила мужнин обман. Пока он по своим делам куда-то отлучился, она развязала мешок и увидела девушку. Та проснулась, поняла, что отец родной ее продал, словно тех же кроликов, и залилась горючими слезами. Зло взяло жену на мужа за такую подлость его. И вот что Мокоша придумала, чтобы мужу досадить и Марысю из беды выручить. Был у нее рог изобилия, удачи и любви, который ей в день свадьбы подарил сам Переплюй, на вид небольшой, но утроба у него была почти бездонная. Мокоша взяла и спрятала Марысю в этот самый рог. Пришел домой Переплюй, а мешок-то пустой, спросил жену, а та в ответ так с хитрецой отвечает: я решила посмотреть на кроликов, открыла мешок, они и разбежались, прости меня, мол, дуру любопытную. А потом не выдержала: "Кролики, говоришь, товар ярмарочный!" И бац мужу по мордасам его, потом еще и еще. Руки-то у нее были длиннющие и тяжеленные. Оторопел Переплюй: ну, думает, сейчас, если я ее не скручу, она меня убьет насмерть. Все-таки мужчина сильнее женщины, скрутил Переплюй свою жену, связал по рукам и ногам ее же судьбоносной нитью, чтобы руки не распускала, на самое святое - мужа - не замахивалась. Связал и ушел по своим делам, мол, посиди денек, а сам красавицу Марысю пошел разыскивать. Невдомек ему, что она в роге спряталась. И вот сидит Мокоша связанная и воет во все горло о своей тяжелой бабской доле, а распутаться не может: нить ее прочнее и суровее во сто крат любой самой прочной и суровой нити.
   И тут на ее счастье шел мимо мородин по имени Ланселот Инязерный, он был дружинником у самого короля Артура альбионийского, долго жил в чужих краях, но потом затосковал по родным местам и король отпустил его проведать родных.
   - Это что: знаменитый Ланселот Озерный был мородином?
   - А то! - закивал баюн. - И не Озерный он был, а Инязерный, то бишь мородинского княжеского рода, просто историки все перепутали. Ведь именно мы, мородины, основали альбионийскую столицу Лондон.
   - Как это?
   - Как, как. Шел однажды Ланселот Инязерный с дружиной по Альбиону, возвращался с ратных дел к королю Артуру - дракона очередного изводил - в тумане заблудился. Решил на берегу красивой реки Темзы ночлег устроить. Небольшой, как говорят мородины, симпозиум. То есть пить позу, мородинский квас и отдыхать. И вот место того симпозиума и стало называться с тех пор другим мородинским словом Лондонть - то бишь туманное место.
   Так вот, услышал Ланселот Инязерный крики Мокоши, поспешил на помощь, увидел такое дело, развязал несчастную женщину. А Мокоша рада-радешенька, хочет отблагодарить славного мородина за помощь. Сулит ему удачу вечную во всех делах любовных, военных и торговых. А тот отнекивается, говорит: "Меня сам альбионийский король Артур прозвал рыцарем Ланселотом Инязерным, потому что я не могу дела добрые делать корыстно". Но уговорила-таки Мокоша взять рог изобильный, в знак признательности за спасение. Правда, предупредила, чтобы не пил из него, пока домой не возвратится.
   И вот идет Ланселот Инязерный, идет, а лето было, погода жаркая, вышел он на берег небольшой, но красивой реки, не выдержал и опрокинул рог, чтоб напиться. И выпала оттуда прекрасная Марыся, и держала она в каждой руке по спелой ткемали.
   - А что такое ткемали? - започемучила Наталья.
   - Это алыча.
   - А что такое алыча?
   - Это слива такая южная, эти ткемали Марыся в роге нашла, и настолько они ей понравились, что она с собой несколько штук прихватила. И увидела она Ланселота Инязерного и полюбила его с первого взгляда, и увидел он прекрасную Марысю и тоже влюбился.
   - По самые гланды... - встрял кесаревич.
   - Можно и так сказать, - рассмеялся рассказчик. - Ланселот называл ее: "Моя прекрасная Марыся Ткемали". Она его ласкательно: "Мой Инязор".
   И забыли они про все на свете, и поженились, и поставили на том месте, где Ланселот рог опрокинул, избу. И стала та изба первой постройкой нового города, который счастливые супруги назвали в честь Мокоши. Реку тоже так назвали - Мокшва. И через положенный срок родился у них мальчик. И назвали его Кремля, то есть кремень-богатырь. Он-то и основал Кремль, и возвел первые стены вокруг него. Вот откуда пошла столица нашей родины город Мокшва, - с гордостью в голосе завершила свою очередную сказку няня Ирина.
   - Забавно, никогда бы не подумал, что слово "симпозиум" не древнехеллинское, а мородинское, -произнес Егорка.
   - Эх, мой друг Горацио, в мире столько чудес, что и не снилось нашим мудрецам, - рассмеялся в ответ сказочник, процитировав альбионийского драматурга.
   - Только не говори мне, что и Шекспир был мородином по фамилии Шекспиркин, - едко подметил Егорка, на что баюн ответил, ничуть не смущаясь:
   - Так ведь никто не знает, кто был Шекспир, даже сами альбионийцы, а ведь на самом деле его звали Сашок Спирькин, но ты мне все равно не поверишь?!

СКАЗКА ПЯТАЯ: ПЕЧАЛЬНАЯ, О СЛАВНОМ СПАРТАКЕ, КРАСАВИЦЕ ЛИСМЕ И ЗЛОДЕЕ РОМЕ ЧУКЧЕЛСИ

  
   Случилось это в те времена, когда усталый и довольный Батя-хан уже разорил землю мокшанскую и вернулся из похода домой с большой добычей...
   - А Мама-хан, это не жена Бати-хана? - поинтересовалась Наталья.
   - Нет, - улыбнулась няня, - это вообще был мужчина, и жил он на сто лет позже Бати-хана. Просто рос сиротой, в детстве все время тростил: "Мама! Мама!" За это его и прозвали Мама-хан. Он к нашей истории не имеет никакого отношения.
   - И когда это было? - с сомнением поглядел на баюна Егорка.
   - Давным-давно, когда... - начал котозавр, но нетерпеливый Егорка перебил:
   - Когда прадед прадеда царя Гороха под стол пешком ходил, да?
   - Не нравится, иди в футбол гоняй, - дала ему подзатыльник Наталья. Егорка хотел дать сдачи сестре, но та ловко увернулась, мальчик скатился с кровати вниз головой, едва не набив шишку. Баюн улыбнулся, помог кесаревичу подняться и сказал:
   - Ну, не такие уж эти стародавние времена были старые и давние. Это произошло во времена нашествия Бати-хана. И насчет футбола: ты хоть знаешь, почему наши футбольные команды называются так, как они называются: "Зенит", "Спартак", ЦСКА?
   - Чего? Их что: еще Батя-хан основал?! - покачал головой Егорка.
   - Нет, конечно, но названия возникли именно тогда, когда стали бороться на удаль молодецкую тартарские, мокшанские и мородинские богатыри, - выдал баюн и утих, выдерживая паузу.
   - Ну, рассказывай, рассказывай, чего замолчал? - заинтригованный кесаревич стал торопить сказочника.
   - Так вот, а у Бати-хана был сын, которого звали Спартак...
   - Подожди-подожди, нам на уроках истории говорили, что его Сартак звали, - не унимался кесаревич.
   - Мокшанские историки ошибаются. Наши мородинские ученые доказали, что на самом деле Сартака звали Спартак. Батя-хан был очень образованным человеком и назвал своего сына в честь знаменитого гладиатора. Легенда гласит, что, когда он прочитал о неудавшемся восстании, заплакал и воскликнул: "Мы пойдем другим путем!"
   Так вот, однажды Спартак по прозвищу Чемпион (так прозвали его заморские купцы и послы), потому как был он непревзойденным ратником и лучшим тартарским богатырем в борьбе на поясах, поехал к своему другу славному ижорскому князю Саше Зенице. Саша Зеница тогда только что побил псов-рыцарей на озере Чад...
   - Чудь, - поправил кесаревич.
   - Это сейчас оно Чудь, а тогда оно звалось Чад. Это все Карамзин напутал, не ту букву в летописи написал. Неграмотный был человек, сразу видно, не мородин. Так вот, поехал Спартак по прозвищу Чемпион в гости к Саше Зенице, но дорога была неближняя, и он решил остановиться на отдых у мородинского инязора по имени Пурген. Тот и не рад был незваному гостю, который был для него хуже... некуда, но попробуй откажи. Согласился. И была у него красавица-дочка по имени Лисма. И увидел Спартак Лисму и полюбил больше всего на свете. И увидела Лисма Спартака - и полюбила его тоже больше всего на свете. Кроме Бога Сущего, конечно. Но Пурген мужичок был на редкость вредный и очень не хотел отдавать свою дочь за оккупанта какого-то, разорителя земли мородинской. Ему надо было, чтобы дочка нашла жениха среди мородинов. Тем более, что у отца на дочку свои виды были и сватовство Спартака в его планы не входило. Хотел Пурген выдать свою дочку за хитрованского купца Рому Чукчелси. Такая фамилия у купца была необычная - Чукчелси. Где-то на холодном севере у него владения были великие и богатства несметные, но по причине холодности климата Рома Чукчелси появлялся там очень редко, только чтоб не забывали да богатства пересчитать - не украли ли чего. Красавица Лисма терпеть не могла на дух этого Рому Чукчелси.
   Но просто так сыну самого сильного хана не откажешь. И вот что придумал Пурген: он протрубил, что учреждает турнир по мородинской национальной борьбе на призы себя дорогого и любимого. И что главный приз - дочка его любимая. А Чукчелси этот хитрый был, как никто. Это он надоумил Горгаза - ты, мол, турнир учреди, а я его на корню куплю.
   И учредил Пурген турнир. И приехали на этот турнир богатыри изо всех окрестных земель. Сам ижорец Саша Зеница приехал. У него хоть жена была, но он сказал: буду драться за друга своего Спартака. Приехал любимец Бати-хана его темник Цесека. Сильней него никого не было, даже Спартак-Чемпион ему проигрывал. Приехали буртасский богатырь с Волги Крылатая Сова, алан по имени Алан, абрек Терек, булгарин Рубиня, рославлич Шиннич, мокшичи Динама (боец из него неважный был, хотя на вид уж очень грозный) и Торпеда (боец сильный, только выпить был не дурак, а с похмелья ну какая борьба) и прочие-прочие. Прибыли даже заморские гости: ибериец Реал, немчин Бавария, фрязин из города Милана, альбиониец Ливерпуль, галлиец Пари Сен-Жермен, даже хитрован один по имени Маккаби. Человек сто.
   И вот турнир начался: и что же - Цесека, Спартак и Саша Зеница стали побеждать всех подряд направо и налево. Сильнее них никого не было. В конце концов осталось четыре борца: они и Рома Чукчелси. Он-то все свои победы купил. И вот ему схватка предстояла со Спартаком в полуфинале. В другом полуфинале в трудном поединке Цесека уложил-таки на ковер Сашу Зеницу и ждал, кто выйдет бороться с ним в финал. А Роме-то драться ужас как не хотелось по-настоящему, а подкупить неподкупного и честного бойца никак не мог. Тогда он удумал подлость подлую. Был у него друг, тоже хитрован Абраша Березовый.
   И этот Абраша Березовый взял и преподнес накануне боя бутылку вина Спартаку. А вино, сами понимаете, отравленное было. Когда Спартак попробовал его, то упал замертво. Рядом Лисма была, увидела она такое дело и тоже отпила: жизнь без любимого Спартака - тоска, лучше смерть. И тоже умерла. Вот такой получился финал. Тут Саша Зеница пришел, все это увидел, понял, в чем дело да и снес голову с плеч подлому Абраше, хотел и Рому Чукчелси оприходовать, да тот вовремя ноги унес. Сбежал на туманный Альбион, говорят, стал торговать там тамошним туманом, с большим прибытком для себя.
   - Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Спартаке и Лисме, - закончил сказку Барс Мурзович.
  

<

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"