История эта может показаться вам совершенно неправдоподобной, достойной фантастического сборника. Однако она произошла наяву - ровно двадцать лет тому назад - знойным летом 1982 года. Старого доброго застойного года, когда цены были низкими, а прилавки пустыми, когда повсюду царствовали парткомы и анекдоты об этих парткомах, а самиздат и "Голос Америки" считались ужасными монстрами западного империализма.
Историю эту поведал мне один из участников тех необычайных событий. Но имя по его же просьбе я раскрыть не могу - дал слово. Одно скажу - имя это вы все прекрасно знаете, оно у всех на слуху. Поэтому предупреждаю сразу: все события, описанные в этой повести, подлинные, а вот имена и фамилии участников тех событий, во избежание неприятностей как для них, так и для автора данных строк, изменены.
Сначала и я не поверил в истинность произошедшего тем далеким летом, но вдруг увидел один засекреченный документ - настоящие имена, точные даты... А каким образом этот секретный документ попал в мои руки, не скажу.
Но самое поразительное то, что произошла эта удивительная история - да, да - в нашем городе... Название его я скрывать не буду - зачем таить секрет Полишинеля? Произошла эта история в Инсарске.
Для тех, кто не был в нашем городе, скажу: Инсарск - это один из тех небольших провинциальных городков, справедливо полагающих, что они не последние на балу в свите королевы-Москвы.
Город, похвалюсь, славный своей могучей электротехнической промышленностью. "Каждая третья лампочка в мире - наша!" - гордо восклицают до сих пор инсарцы, а злые языки добавляют: "Перегоревшая!" Горды инсарцы и тем, что здесь несколько ночей давил клопов в местной гостинице сам Иван Сергеевич Тургенев, застрявший в городе из-за распутицы. "Притом оставил самые теплые воспоминания", - вздымали высоко вверх грудь патриоты, а все те же непатриотические злые языки как бы ненароком добавляли: "В нецензурной форме". И Инсаров - персонаж одного из самых известных романов писателя - возник благодаря нашему городу. Разумеется, не сам герой, а его звучная и гордая фамилия. Гостиницу меж тем в начале 30-х годов снесли, но инсарцы гордились тем самым местом, где она раньше стояла. Впрочем, старожилы до сей поры спорят, где она стояла, поэтому горожане с полным правом могли гордиться несколькими местами, расположенными в противоположных частях города.
Восторгались инсарцы и землячеством с видным сыном земли инсарской известным художником Ленинградовым-Петербуржским (для справедливости надо заметить, что вторая часть псевдонима появилась у видного сына нашей земли вместе с переименованием Ленинграда, а до этого он был просто Ленинградовым). "Славного художника из плеяды великих воспитал город!" - задирали носы курносые патриоты. А непатриоты тоскливо напоминали: "Где бы был ваш гений, если бы в трехмесячном возрасте его не увезли в Ленинград - так бы и остался Малейкиным!"
Для бескультурных непатриотов напомню о нескольких шедеврах этого маститого мастера: "Брежнев и Кастро в сосновом бору", "Мальчик с апельсином", а из последних работ "Иисус Христос в Гефсиманском саду", которую, впрочем, он переделал из "Ленина в Разливе" и которая одно время носила название то ли "Горбачев в Форосе", то ли "Ельцин в Барвихе" - точно не помню, но одно из двух - это наверняка.
Был в Инсарске и свой очаг культуры - педагогический институт, почему-то называвшийся первым, хотя никакого второго института в городе не было, - ПИПИ (то бишь - Первый Инсарский Педагогический Институт). И если великовозрастный недотепа ныл: "Хочу ПИПИ", это значило, что ему приспичило получить диплом, который в те времена освобождал студентов от их патриотического долга.
Впрочем, был в городе и свой драматический театр, и своя опера, и даже свой цирк. Вернее, здание цирка, в котором выступали гастролирующие циркачи. Хотя зачем это я вам рассказываю - любознательные читатели все это и массу других интересных подробностей могут узнать из обыкновенного туристического справочника "Инсарск", 1981 года выпуска.
2
Однако хватит присказок - пора наконец и сказку нашу достоверную сказывать.
Был в Инсарске, как и во всех приличных городах, свой печатный орган - газета "Инсарская правда", основанная еще в незабываемом 19-м.
Ответсеком - ответственным секретарем (не путать с генеральным!) - в этой газете работал один из главных героев нашей повести Николай Лыкин. Причем не первый год.
"Нет, нет и нет у нас в Союзе грамотных людей. Конечно, Ксана - редакторская любовница, его очередная блажь. Но спускать с рук такие опечатки?! Вместо КРС - крупно-рогатый скот - написать "крыс": "Колхозы Шарашкинского района перевыполнили поставку шкур крыс государству". Что, наши советские колхозы крыс разводят? А чего только стоят силикатный шифер и волновой цемент! Филолух!" - и слава КПСС, что у Коли привычка просматривать тексты за корректорами. А то в прошлый раз он страшно устал и махнул рукой: одну статью не прочитаю - ничего не случится. И что же - закон подлости - случилось! В небольшом фельетоне, повествующем о бесхозяйственности в одном из колхозов области, вышел такой абзац: "Председатель колхоза "Путь к коммунизму" товарищ Плюгавенько крайне безответственно относится к своим обязанностям - мало того, что колхоз один из отстающих. В селах непролазная грязь, повсюду неубранные кучи мусора. А у сельсовета прямо под окнами БЕЖАЛА дохлая лошадь..." Впаяли ему тогда выговор с лишением премии, а этой Ксаночке хоть бы хны - последнее китайское предупреждение. Долго потом вся редакция потешалась:
- Вот какие разгильдяи в наших колхозах. Даже дохлая лошадь от их безобразий побежала!
И это газета обкома партии!
Сам редактор - Олег Николаевич Марковин - ему всегда говорил: "Коля, газета - это источник знаний. Ей верят, и если мы написали, что мертвая лошадь бежала, а не лежала, то читатель и будет убежден, что так оно и было". Ну, для Марковина газета только ступенька, плацдарм для прыжка в обком, а для него, Коли Лыкина, газета - это вся жизнь. Почти двадцать лет без малого он в "Инсарской правде", из них десять - ответсек.
Коля еле-еле передвигал ноги - за день так намотался - все на нервах. В последний момент прислали доклад Брежнева - пришлось все материалы, которые были на первой и второй полосах, убирать. Готовые материалы... Зашел в подъезд, взял из почтового ящика утренний номер "Инсарской правды" - для него вчерашний и многажды прочитанный. "Меня нет - некому и газету взять", - прозудел он про себя. Редактор Марковин в свое время в обязательном порядке заставил весь коллектив подписаться на свое издание. Хотя на следующий день эти газеты валялись по всей редакции никому не нужными пачками.
Николай открыл дверь - жена, как всегда, даже не удосужится встретить. Заперлась в ванной - стирка, видите ли. Нашла отговорку. Младший сын спрятался в своей комнате - вот оболтус - притащил откуда-то этого полузапрещенного хрипуна Высоцкого. Уроки бы лучше учил - образ партии в романе Фадеева "Молодая гвардия". Троечник! Коля со злостью швырнул газету на стол, глаза бы его ее не видели. И так за целый день от нее уже в глазах рябит. Если бы не телепрограмма - давно бы в туалетную бумагу превратил.
Включил телевизор. "О Господи! Как он надоел - кто бы только знал!" Диктор Кириллов нудно и долго зачитывал Продовольственную программу, благо еще не сам Брежнев причмокивает. Выключил. Взял в руки вчерашний "Советский спорт". В принципе, из всех печатных изданий Николай уважал только "Советский спорт". Жена читала "Работницу" и "Крестьянку", сыновья в свое время любили "Мурзилку". В добровольно-принудительном порядке приходилось выписывать еще и просто "Правду". Но она на пару с "Инсарской" шла в макулатуру. И то польза - Борис, младший Колин сын, исправно выводил свой класс в победители по сдаче этой самой макулатуры. "С помощью "Правды" можно многого добиться", - шутил Николай Лыкин. Старший Колин сын Михаил читал исключительно "Футбол-Хоккей", но его, как назло, выписать было невозможно, а в газетных киосках быстро расхватывали..
Но только Николай взял в руки любимую газету, как ввалилась вся растрепанная и мокрая от стирки жена Ирина. Интересный, кстати, факт, везет ему на Ирин: мать - Ирина, жена - Ирка, любовница - и та Иринушка. Одно хорошо - не спутаешься.
- Есть будешь? - какой противный у нее голос!
- Что же я - святой, по-твоему? - этот голос Николаю за двадцать с хвостиком лет до того осточертел, что он готов был иногда на стенку от него лезть. И как он умудрился жениться на этой дуре? Дура дурой ведь. Книг, кроме паршивых детективов, не читает, между ними нет ничего общего, кроме бытовых проблем и супружеского долга. Если по правде сказать, Коля женился на ней исключительно из-за своей честности. Хотя это она, зараза, его подставила - уперлась: не буду делать аборт и точка, а сроки-то еще не прошли. Правда, готовит отлично. Хоть какое-то положительное белое пятно... Вот Иринушка - это совсем другое дело, не то что Ирка. Это настоящая женщина. И поговоришь с ней - о Рейгане, о "Динамо" киевском, анекдот про Брежнева прошепчешь, да и в постели не бревно, этой же вечно нельзя. Эх, если бы... взял и ушел. И пусть все горит синим пламенем.
Сын врубил на полную катушку Пугачиху с ее надоевшим "Звездным летом". Ладно, это еще свое, советское, а то в прошлый раз врубил эту, как ее, "Бони-М" - "Ни бо, ни эм". И что за песни пошли: ни мелодии, ни текста, вот в свое время были песни. Хоть бы книжку в руки взял. Вон его сверстник-сосед Вовка Шуман запоем книжки читает. И где только их достает? В книжных магазинах - одни классики маразма-ленинизма и их продолжатели.
- Да сделай наконец потише! - не выдержал Николай, заорав на сына, и поплелся на кухню, как на казнь. Да, Иринушка - не Ирка. Ирка вон как растолстела и подурнела. Дура - и подурнела?! А Иринушка за собой следит. Но ей с родственниками повезло: брат, главный инженер электролампового завода, недавно ей из Франции такой косметики привез - от Диора какого-то. Это не то что "Красная Москва". А Ирка...
Хоть бы одно ласковое слово - все сопом или криком. Ей бы Герасима в мужья, того, дружка Муму. Вот - два сапога пара. И тот бы, наверное, не выдержал - утопился бы вместе с Муму.
- Пап, а что это - в газете ошибка? - на кухню прибежал сын с "Инсарской правдой" в руках.
У Николая внутри все похолодело - где? Опять эта Ксана-Оксана? Он что - корректор - почему он должен отчитывать полосы за корректором? Главное, не на первой бы полосе и не в докладе Леонида Ильича.
- Что за ошибка?
3
Ксану-Оксану Дятлову в редакции не любили. Последний человек в коллективе - корректор, - а воображает о себе невесть что. Та тоже не пылала ни к кому, кроме шефа, любовью и нежностью. "Корректировщица", - презрительно шептались за ее спиной. Это прозвище закрепилось за ней сразу - с первого дня работы. Когда она пришла устраиваться в газету, то сказанула такую фразу:
- Вам корректировщики требуются?
Замглавного Былинкин вначале даже не понял, о чем идет речь. Он, бывший военный, первым делом подумал об армейском термине и долго не мог сообразить, что эта девица-красавица имеет в виду. Оказалось, должность корректора. Ее бы не приняли, если бы главному не понравились ноги. И все остальное. Корректор из нее, к вящему неудовольствию ответсека, подчищавшего за ней многие ляпы, получился неважный. Но благодаря стараниям и усердию в другой области корректировки, как шутили сами газетчики, ей удалось-таки закрепиться в штате.
Хотя была еще одна причина, позволявшая ей относительно безболезненно переносить все газетные неприятности. Она была сексотом. Секретным сотрудником компетентных органов. Правда, Ксане-Оксане неприятно было вспоминать день вербовки. И не из-за самой вербовки, а из-за страшной винно-водочной передозировки. Никогда - ни до, ни после она так не напивалась. Оксана совершенно не помнила, как выглядел тот тип. Похмелье было дикое, она даже забыла, как оказалась с ним в одной постели. Она помнила только его слова: "Журналистика - это передовая идеологической..." борьбы, войны, а может, фронта? Какой черт теперь разберет. Однако она и не очень-то страдала, если б не похмелье. Даже наоборот - в какой-то степени была горда, что хоть каким-то боком, - а вербовщик лежал как раз под боком - имеет отношение к бойцам невидимого фронта. Им там - на передовой, в Америках и Англиях - ох, как несладко. А она, Оксана Дятлова, труженица невидимого тыла. Она с детства любила "Подвиг разведчика", "Щит и меч", ну и, конечно, недавние "Мгновения" с артистом Штирлицем в главной роли. Чекист просил докладывать о настроениях простых и непростых журналистов: "Ты - обычный сотрудник, они от тебя своих настроений скрывать не станут". Она сначала не могла понять: и зачем им мысли Марковина - он что, шпион что ли? "Все может быть", - посерьезнел компетентный орган в лице вербовщика.
Но ничего, решила она, еще чуть-чуть и буду проситься на передовую - в Америку, или на худой конец - в какую-нибудь эфэргу. Или сбегу, как мальчишки сороковых. Обидно было только, что этот тип поймал ее на интимных связях с редактором обкомовской газеты. А сам-то какие связи всю ночь устанавливал? Ксана-Оксана согласилась бы работать и без этого шантажа. Но что интересно - после ее согласия никто больше не надоедал нравоучениями и даже угрозами из-за ее отношений с шефом. Теперь - всем до лампочки ее дела.
И вот сейчас она находится в кабинете Олега Николаевича Марковина, а он, Олег Николаевич, обнимает ее своими огромными ручищами, и она не сказала бы, что это ей было неприятно.
- Что же ты, Ксана-Оксана, в этом номере опять кучу ошибок насеяла? Ответсек опять сердился - мол, сколько опечаток за тобой исправил, - надул важно губы Марковин. Но он отнюдь не ругал свою подчиненную - наоборот - говоря эти слова, он корректировал положение своих рук на задней части тела корректировщицы. У редактора поблескивали от влаги губы, а на их краешках выступила слюна. У него всегда влажнели губы и выступала слюна, когда он видел красивую женщину. А когда он видел красивую женщину, то, как и собака Павлова, не мог никак совладать со своими условными рефлексами. Единственное, вернее, единственная, кто мог совладать с его условными рефлексами, была его жена Алевтина. Но к счастью для главвреда жена работала в совершенно другой организации - директором продбазы - и не могла постоянно контролировать мужнин темперамент.
Впрочем, она догадывалась о его шалостях, время от времени устраивая грандиозные скандалы и жалуясь парторгу газеты Озоровскому. Но, как вы уже знаете, Ксана Дятлова имела, как бы сейчас сказали, "прочную крышу", и поэтому у Алевтины было мало шансов урезонить мужа. Так и пришлось смириться.
Только было Марковин скорректировал правильно руки, как зазвонил телефон. Если бы простой - Олег Николаевич и не подошел бы к нему, но звонил "горячий" телефон. Так называл редактор телефон связи с партийным начальством, по которому получал "ЦУ" и который ни в коем случае нельзя было игнорировать.
Плюнуть бы на все - ну его к лешему, - но вдруг что-нибудь срочное? Пришлось Ксане-Оксане слезть с колен. Звонил Пальцын.
Да, это был сам товарищ Пальцын, первый секретарь Инсарского обкома партии. К слову, он был одним из самых молодых первых секретарей - ему было всего сорок пять.
За день он чертовски намотался. Утром принимал депутацию польских рабочих ("Забастовщики проклятые!"). Потом почти целый день проторчал на строительстве алюминиевого завода в Посопске (это небольшой город в 50 километрах от Инсарска). В довершение всего произошла серьезная авария на ТЭЦ-3, чуть весь Инсарск без света не остался.
Надо позвонить Маше, как там внучка Леночка. Вот дочь у него - Мария - двадцать лет, а уже замуж выпорхнула. Нет, чтобы подождать, институт закончить. Хотя он сам в свое время в девятнадцать "окольцевался". Только вот свекровь, неплохая вроде женщина, но упрямства не занимать: уперлась и с сизифовым терпением стала настаивать, чтобы Леночку окрестили, а то, видите ли, не по-людски. И как Павел Владимирович ни убеждал: я - коммунист, я - первое лицо в области, на меня люди смотрят, - бесполезно. Наивная женщина, а Марии как дочери нет бы его поддержать, так она за свекровью запопугайничала. И вот не понимают люди, что накапает кто-нибудь в ЦК и за такую вроде бы малость можно и кресла лишиться. Как полетел в свое время из парторгов электролампового завода его знакомый Георгий Трутнев. Правда, он сына крестил. Пришлось взять инициативу в свои руки - и крестили малышку в Старом Городище в забытой всеми церквушке в двухстах километрах от Инсарска.
Болела голова и о первом секретаре комсомола. Фокина забирают в Москву. Кем бы его заменить? Если только Хамелеоновым Валеркой. Вроде способный парень, энергичный. Таких бы в ЦК, а то засело там старье, песок аж сыплется. Они в ЦК совсем, что ли, свихнулись: ну стыдно же держать в руководителях государства абсолютную развалюху. Что: нельзя помоложе выбрать - того же Романова или Горбачева Мишу. А что, чем он плох? Его Ставропольский обком не из худших.
Пальцын вытянул ноги и закурил. Пока жены нет, а то она терпеть не может табачного дыма... Да, за всей этой суетой чуть не забыл - обещал в обкомовскую газету передовицу сочинить. В принципе, статья была уже готова. Единственное, что осталось, - найти две соответствующие цитаты двух Ильичей - Ленина и Брежнева. Ну, этим пусть помощники займутся. Куда бы только эти цитаты втиснуть?
Пальцын поморщился, взял трубку телефона и позвонил главному редактору "Инсарской правды" Марковину:
- Олег Николаевич, не тиснешь во вторничный номер?
5
Старший сын Лыкиных Михаил провожал свою девушку - Людмилу - Милу Аистову до дома. В душе все прыгало и смеялось - сегодня Мила согласилась стать его женой. Его, Мишкиной, женой. Или он сошел с ума, или весь мир перевернулся. Мила - его жена! Кино какое-то, она сказала, что любит его. Нет, это что-то невероятное.
А родители даже и не догадывались о ее существовании. Он ведь не хотел раньше времени об этом говорить - боялся спугнуть свое счастье. Сегодня оно в руках, а завтра упорхнет и было таково. Кто знает, что нас ждет. Зачем тешить себя надеждами и строить иллюзии. А сегодня Людмилка - счастье его - согласилась стать его женой. Какая гарна дивчина, а обратила свое внимание именно на него, хотя парней возле увивалось немало. "Ты, - говорит, - добрый".
- Знаешь, ко мне сегодня цыганка приставала, все хотела погадать. За три рубля, - сообщил Миша своей невесте.
- Ну и что нагадала?
- Ничего, я послал ее и "к", и "в", и "на".
- И тебе неинтересно знать, что с тобой будет лет через десять-двадцать?
- А зачем? Если знаешь - неинтересно будет жить. Моя бабушка говорила: "Что будет - не исправишь". А то вон моей тете одна такая цыганка нагадала смерть от несчастного случая в 56 лет. Ей сейчас 54 и она со страхом ждет, что будет через два года.
- Бедная женщина. Это очень плохо - знать будущее и не уметь его предотвратить. Как в мифе об Эдипе. Ты суетишься, все делаешь, чтобы уйти от судьбы, но именно эта суета и приводит к напророченному.
- Люди хотят знать только добрые вести. Несчастья никто не ждет. А так не бывает... Да и предсказания все эти только пугают. Чушь это все.
- Пушкину предсказали смерть от руки блондина в тридцать семь лет. А Дантес был блондин.
- Вольтеру тоже предсказали смерть в тридцать лет. Он писал потом, что посмел обмануть судьбу аж на тридцать с лишком лет...
- А все-таки интересно, - Милка закусила губу, - что нам дано и можно ли изменить эту данность?
- Знаешь, Мил, если человек в запое, то никакой цыганки не надо, чтобы узнать, что он вскоре получит белую горячку.
- Но человек может выйти из запоя - сила воли...
- Много ты видела таких людей? Может - да, но не выходит. Не у всех хватает силы воли, да и элементарного желания. Ему в запое приятнее и легче. На будущее почти никто не смотрит. Ведь для кого-то запой - деньги и достаток, для кого-то - бабы, для кого-то - власть, для кого-то - свобода...
- А ты в каком запое? - улыбнулась Мила, немного удивленная таким философствованием.
- В твоем, - Миша полуобнял свою девушку и при полном непротивлении поцеловал.
Счастливые часов не наблюдают - будущее для них ограничивалось обыкновенным завтра. "До завтра еще дожить надо", - шутила Мила.
6
А отец Михаила Николай Лыкин в это время крепился из последних сил. Ирка опять достала. Ну, посудите сами: попросил ее как человек человека раз в жизни пожарить картошку на сливочном масле. Ну, любит он сливочное масло, любит. И не выносит растительного. А Ирка, зараза, все ему на растительном жарит. Эх, бросил бы ее, как растительное масло, и ушел к Иринушке на сливочное.
- Ир, ну я же просил, - заныл было он.
- Ты говори это Пальцыну - он, небось, как царь живет. Который год город на талонах держит. Ты ведь не один в семье - у тебя два взрослых сына.
Что верно, то верно, талоны на масло - по 400 граммов на душу в месяц. А еще - талоны на мясо, на мучные и макаронные изделия, на винно-водочные, на кондитерские...
На растительном так на растительном. Ну и как доброму мужу любить после такого изуверского издевательства свою жену? Двадцать с небольшим лет Николай промаялся с этой... женой, с позволения сказать. И что дальше, что в будущем? Еще лет двадцать - до самой гробовой доски с ней маяться? Да, так оно и будет. Выбрал стежку-дорожку - иди до конца, от этого не уйдешь. С Иринушкой встречаться, как до 17-го года, на конспиративной квартире, все в тайне, в страхе, а вдруг кто узнает? Идиотизм. И газета эта - всю жизнь ей отдал и что, чего достиг? Ничего не было и ничего не будет. Ирка поди думает то же самое, мол, не прожила - промучилась с тобой. Ушла бы, да дети... Да и привыкла. Идиот Колька, но свой... Точно, так поди и думает. Ее устраивает такая жизнь, а его, Николая, устраивает? Как Ирка не скажет, чего еще ему не хватает? А чего-то не хватало, чего Николай сам понять не мог.
А тут еще сын пристал с этой опечаткой:
- Пап, в программе написано одно, а по телеку совсем другое.
- Газета тут ни при чем, это на телевидении что-нибудь напутали, - отмахнулся он. От души отлегло. Опять Брежнев речь зарядил на час-другой, вот программу и перекроили на ходу.
- Пап, тут написан фильм "Архипелаг ГУЛаг".
- Ну и... - отец вдруг ойкнул, осекся, ложка выпала из рук и грохнулась в сковородку так, что картошка разлетелась во все стороны. - Что?
- Вот, докфильм "Архипелаг ГУЛаг"...
Не забудьте, дорогие читатели, что на дворе стоял, лежал, бежал и прыгал 1982 год. Солженицын был под строжайшим запретом и любое упоминание о нем в неругательном ключе грозило большими неприятностями.
Отец вырвал у сына из рук газету и вперился в текст, как баран на новые ворота:
- Восемнадцать тридцать - худфильм "Бедные тоже смеются", девятнадцать пятнадцать - докфильм "Архипелаг ГУЛаг", двадцать ноль пять - "Поле чудес"... девятнадцать пятнадцать - докфильм "Архи..." Что за галиматья?
Николай в недоумении перевернул первую страницу, чтобы посмотреть на дату. Вот Ксана-Оксана, вот растяпа, а он не усмотрел. Ну и ну. Еще и год в титуле перепутала - вместо 1982-го поставила... Нет, это не все... Но черт побери... Заголовок какой-то странный. В глазах Лыкина потемнело - газета называлась не "Инсарская правда", а "Инсарскiя в?сти", причем "в?сти" вообще писались через "ять"!
Что за чушь! Коля хотел по привычке пробежать глазами передовицу и поперхнулся - крупный заголовок почти в полстраницы гласил: "Три трупа с перерезанными глотками на юго-западском мосту". И три восклицательных знака!!!
Николай тут же забыл про ужин и про то, что ужасно голоден: молнией промчался в свою комнату. Лихорадочно перевернул страницу, а там "Солженицын в нашем городе", а на третьей в аккурат над программой броская шапка "Интервью маньяка Чикатилкина. Эксклюзив!"
Нет, здесь что-то не так. Это провокация. Этого не может быть. Это кто-то специально в подпольной типографии отпечатал и подсунул ему.
Последняя страница его добила: мало того, что в добрую четверть страницы была напечатана фотография абсолютно обнаженной девицы "Оленьки", так еще в соседствующем с ней разделе международной хроники Лыкин черным по белому прочитал заголовок "Визит президента Украины в суверенный Узбекистан".
Внизу была еще статья о какой-то Чернобыльской АЭС. Но что там произошло, Лыкин читать был просто не в состоянии. Настолько был поражен всем прочитанным до этого. Остальные события будущего он воспринимал уже чисто автоматически.
В спортивной хронике уроженец Инсарска Валентин Крыжовников исправно наколачивал голы в НХЛ, и газета очень этим гордилась, анонсируя интервью в следующем номере. В футбольной таблице высшей лиги Лыкин не увидел своего любимого киевского "Динамо". Да что киевского, там не было ни минского, ни тбилисского. Зато, из последних сил удивляясь, он обнаружил в турнирной таблице высшей лиги свою любимую инсарскую "Лампочку", не вылезавшую с последних мест второй лиги в 1982 году. Правда, она и в высшей тоже, мягко говоря, не блистала, опережая в таблице только неведомый "Паровоз-Газпром" из... Нижнего Новгорода! Не Горького!
"Все! Хватит, еще немного и я сойду с ума", - Коля засунул удивительную газету в ящик стола. Он плохо соображал: это или сон, при этом кошмарный, или он действительно сошел с ума, причем еще на предыдущей остановке.
Он не слышал, как к нему в комнату вошел старший сын:
- Папа, я женюсь...
- Я уже ужинал, - ответил отец, пребывая в прострации и глядя сквозь сына на стену.
7
...Еще больше Николай Лыкин был поражен, когда ровно через неделю получил по почте второй номер "Инсарскiх в?стей".
Господи! Что произошло? Колю уже мало интересовали семейные проблемы: он довольно равнодушно воспринял решение старшего сына жениться, чем ошарашил того. Женишься - как говорится, туда тебе скатертью и дорога, все там будем. Тут та-а-акие вещи публикуют! Если такое в местной прессе, то что же тогда печатают в центральной?
Все-таки каким образом газета из будущего попала именно к нему? Может, подобные экземпляры приходят и к соседям? Николай внимательно исследовал почтовые ящики - обыкновенные ящики. Заходил в типографию и понял, что такую газету скрытно не напечатаешь - слишком рискованное занятие. К тому же печать очень качественна для подпольного изготовления.
На последней странице, между прочим, этих самых "В?стей" значилось: "Отпечатано в типографии имени Октябрьской революции - ул. Богословская, 55". Богословская - это же дореволюционное название улицы Энгельса.
И второй номер был прочитан от корки до корки. Он даже послал жену подальше, когда она предложила ему чай. Какой тут может быть чай? Тем более грузинский. Чем очень удивил Ирину: та никак не могла понять, зная пристрастие своего мужа к чаю, что газета, оказывается, может быть интересней.
Много там было разного, и после первого номера не все воспринималось так сильно. Первая полоса гласила: "КРОВАВЫЕ РАЗБОРКИ инсарской мафии: перестрелка на Дормаше". Статью невозможно было читать без нитроглицерина. Обилие трупов леденило кровь.
Рекламы в газете было не меньше, чем трупов - почти четверть, если не больше, всего объема. Особенно выделялась реклама инве... инвет... и не выговоришь- инвестиционного фонда "Хитер-Инцест".
Но больше всего Николая поразила статья господина (именно господина) Хамелеонова, в которой он мать в перемать крыл семьдесят с хвостиком лет проклятого коммунистического режима, в том числе тоталитаризм-сталинизм, КГБ, брежневский застой и Советскую власть минус электрификация. Но ведь товарищ Хамелеонов, если ему не изменяет память, второй секретарь комсомола области. Как же так? Ведь совсем недавно на девятнадцатом съезде комсомола он с жаром доказывал преданность советской молодежи коммунистическим идеалам, с пеной у рта кричал, что дело и тело Ленина живет, возносил осанну другому Ильичу, а теперь предлагает выкинуть мумию ненавистного палача из Симбирска на свалку истории, а Брежнев, по его словам, вообще был маразматик и политическое, как у него язык поднялся - и напечатают же такое, - политическое сексменьшинство.
А чего только стоит вскользь упомянутое сообщение о ветеранах штурма Грозного... Это как - свой город, что ли, штурмовали? Или это был другой заграничный Грозный? А если заграничный, то за какой границей?
Мир перевернулся... Б-р-р. Николай Лыкин позеленел, как березы весной, потом покраснел, как клубника летом, побледнел, как опавшая листва осенью и наконец побелел, как земля зимой. Вся эта гамма времен года отразилась на его лице за одну минуту.
Но любопытство победило изумление, и Николай стал читать дальше. На второй странице он обнаружил статью памяти Андрея Дмитриевича Сахарова с проклятиями КГБ отставного генерала КГБ Белугина. В подвале - статья про летающие блюдца. Стоп. Николай опять вернулся к статье о Сахарове. В колонке справа газета обнародовала имена всех сексотов Инсарска застойного времени. Интересно: Аршинов, Биндюга, Ворошин, Гадюкин, Дятлова, стоп еще раз, Дятлова Оксана Петровна... Это же корректировщица. Е-мое, сексот с 1980 года. Агентурная кличка - Бабочка. Ну, Оксана, ну... "А я ей анекдот недавно про Брежнева рассказал", - Коля оторопел и долго не мог прийти в себя.
Любопытно, а кто редактирует эту газету? Так, Алексей Кириллович Бессонов - это же диссидент, загремевший года два назад в места не столь отдаленные за антисоветскую деятельность. Теперь он - главный редактор "Инсарскiх в?стей". А "Инсарская правда" не так давно разгромную статью про него напечатала: "Отпор клеветнику!"
На четвертой странице статья о сексе - фу, как им не стыдно. Со статьей о сексе соседствовала статья о личной жизни мэра города Никитина. Подожди-подожди, это же Иринушкин брат. Точно, вот в биографической справке написано, что занимал должность главного инженера электролампового завода.
Ну-ка, ну-ка, что он тут о себе рассказывает? Жена, дети, может, и про Иринушку что-нибудь скажет.
"В 1982 году в Крыму в автокатастрофе погибла моя сестра Ирина, это моя боль..."
У Лыкина потемнело в глазах. В 1982 году... это... это же... Николай сначала нервно сложил газету, потом опять развернул, потом снова сложил. Он не соображал, что делает. Его как контузило - он ничего не слышал, только тупо рассматривал рисунок на обоях. В глазах стояла белесая пелена и как у пьяного прыгали чертики.
- Ты куда? - пронесся ему вслед крик недоуменной жены, когда он ракетой вылетел из квартиры.
- Потом... потом... - он не понял, что крикнула ему жена, и даже не сообразил, какое оправдание придумать для своей отлучки.
На улице галопом подбежал к первому попавшемуся на глаза телефону-автомату. Долго не мог попасть двушкой в гнездо. Его всего трясло, будто в сильный мороз: вдруг она уже уехала? Вдруг он опоздал? Как назло, на другом конце провода долго не брали трубку. Наконец-то.
- Алло, - это она - Иринушка, не уехала!
- Ира, нам нужно срочно встретиться, - Коля даже не поздоровался - надо, надо ее уговорить остаться дома.
- Что?
- Нам нужно срочно встретиться. Не уезжай в Крым! - вдруг заорал он, перестав себя сдерживать.
- Какой Крым? Ты что? Ну хорошо, подъезжай.
Николай застал Иринушку не такой, какой видел всегда: в старом латаном-перелатаном халатике, в тапочках на босу ногу, с немного взъерошенной прической и наспех сделанной косметикой, похоже, специально к его приходу.
- Что случилось? - она ничего не успела сообразить, как Коля сгреб ее в объятья и долго не хотел выпускать.
- У меня Лена (это дочка от первого брака, Ирина в разводе) дома, - осторожно отстранилась она. - Ты ужасно бледный, не похож сам на себя.
Она поспешила было к аптечке, но он ее остановил:
- Ириш, не надо. Ты действительно не едешь в Крым?
- Да нет, с чего ты взял?
- И не поедешь?
- Ну откуда я знаю - человек, сам понимаешь, предполагает, а Бог... И с чего ты взял, что я еду в Крым?
- Иринушка, милая моя, Ирина, в этом году ты не должна никуда ехать. Слышишь? Ни в Крым, ни и Сочи, ни в Юрмалу - никуда!
- Почему?
Коля замешкался, он сомневался - показывать ли ей газету или нет? Иринушка, конечно, не Ирка безмозглая - имеет понимание, но все же. И тут Лыкин обнаружил, что в спешке оставил газету дома.
- Я боюсь за тебя, у меня нехорошее предчувствие, - прохрипел он, от волнения потеряв голос.
Он так и не рискнул рассказать ей о газете. Да и зачем пугать? Хотя чувство неясного беспокойства сжимало голову тугим железным кольцом.
Николай попил у Иринушки чаю, попытался пошутить о предсказателях - неудачно. И все время повторял:
- Если поедешь куда - сразу скажи мне. А лучше - никуда не уезжай. Слышишь!
- Ты зачем приходил? - удивилась она, когда он собрался уходить.
Пришел домой немного успокоенный, эх, была бы его воля, оторвал бы полгода к чертовой матери. Или декретом объявил 1983 год. Жена, к его немалому удивлению, не стала приставать с расспросами. Оказывается, только что Михаил приводил на смотрины свою невесту Милу. Ждали его, Николая, но ушли, так и не дождавшись, буквально за пять минут до его возвращения. Но Коля это пропустил мимо ушей. Мол, женишься - тем хуже для тебя. Он первым делом рванулся к своему столу и... не обнаружил одной из газет.
- Ир, здесь газета лежала, ты не брала? - в душе его екнуло - он с ужасом стал понимать, что произошло что-то неладное.
- Да здесь валялась какая-то газетка, я в нее конфеты обернула и подарила Миле. Она - приятная девочка, у Миши хороший вкус.
- Что? Ты понимаешь, что ты натворила! Дура! - заорал Николай, сам не свой от бешенства и гнева. Но он тоже хорош - нет, чтобы спрятать газеты от посторонних глаз, вот рассеянный. И Ирка - хороша! Что она наделала! Ну и дура его жена, ну и дура!
- Сам идиот!.. - вдруг закричала в ответ жена, присовокупив еще пару ласковых слов, коих в нормальной литературе печатать не принято. - Оставляй где попало больше! Если нужна - спрятал бы. Из-за газеты какой-то паршивой хай поднимать! Завтра в редакции спросишь.
Она даже не заплакала, как бывало иногда при семейных скандалах. А только хлопнула что есть мочи дверью - так, что штукатурка посыпалась - и уединилась с посудой на кухне. Стала греметь - хоть бы хны. И ведь не понимает, что наделала, КАКУЮ газету выбросила.
- Где она живет? - рванулся было он на кухню. Жена посмотрела на него, как на умалишенного:
- А я откуда знаю? Это Михаил знает - он ее и пошел провожать.
Ирина так высоко подняла пустую кастрюлю, что Николай даже на миг испугался - а вдруг как шваркнет. У нее хватит ума - вернее не хватит. Что с нее взять - у нее ничего святого нет: на мужа кастрюлю поднимет. И от греха подальше ретировался. Слава Богу, хоть другая газета осталась в целости и сохранности.
А назавтра, на всякий пожарный случай, Лыкин взял оставшуюся газету с собой на работу. Так сохраннее будет, решил он. И очень сильно ошибся.
8
Марковин частенько в последнее время задумывался о своем будущем. Что будет с ним лет через пять - десять - двадцать? Вернее, кем он будет? Взять бы ту же корректировщицу... Связь с Ксаной-Оксаной порой его тяготила, но эта связь превратилась для него в нечто вроде вредной привычки. И знаешь, что уже не надо бы, да бросить не в силах. Как запой. Она превратилась для него в подобие любимой пепельницы, в которую можно сбросить сигаретный пепел своих переживаний и мыслей. Другая пепельница - уже не то удовольствие. Хотя по большому счету это его заботило в меньшей степени. Вон жена знает - и ничего, так что пугаться вроде бы нечего. Его заботило другое - что ждет его завтра? Вечное прозябание в этой вшивой "Правде"? Неужели всю оставшуюся жизнь только и делать, что хватать этих дур за коленки? А подчиненные по-прежнему полунасмешливо будут за спиной величать его "наш Марковкович" или даже "наш Мракобесыч".
Хотя десяток лет назад Олег Николаевич так не считал. Радовался, как ребенок, когда его утвердили редактором. Радоваться было чему: такой виток карьеры, и всего за три с небольшим года. Своего рода "большой скачок": замзавотдела экономики, завотделом политики, замредактора, редактор. Он стал самом. Самом. Он не забыл, кем был. Он помнил гонор и высокомерие старого редактора: мол, я - голубая кровь, а ты, Олеженька, кто - пустое место. Смотри - где теперь этот старый пень? А где он, Олег Николаевич Марковин! Утер тебе нос, старый козел. Но с тех пор прошло десять лет - и что: сплошное однообразие, застой. Вон Пальцын - младше его, а уже первый в области, а он - вшивый редактор вшивой газеты. И поди какой-нибудь Гена Шапочкин того и гляди подсидит (Гена Шапочкин, еще один герой нашего повествования, был простым репортером - самым низкооплачиваемым лицом в газете). В Москву бы выбраться. В какую-нибудь "Социалистическую индустрию", на худой конец - в "Сельскую жизнь". Москва - это Москва. А ведь просижу в этом вот кресле еще лет десяток и проводят меня на заслуженный покой областного значения. Даже Ксане-Оксане не буду нужен - найдет какого-нибудь Гену Шапочкина...
Ко всему тому прибавилась еще одна неприятность. Известный академик Цуканов написал письмо в ЦК (а копию еще за границу передал, стервец!) с протестом против гонений и ссылки академика Сахарова, ко всему прочему подверг сомнению решение о вводе ограниченного контингента советских войск в Афганистан. Опомнился - наши там уже два года. Обезумел старик. Его-то в отличие от Сахарова никто не трогал, никто не преследовал, так чего трепыхаться-то?
Теперь из ЦК требовали соответствующей статьи о выжившем из ума ученом (хотя, какой он старый - и шестидесяти нет) плюс публичного осуждающего письма советской интеллигенции. В принципе, письмо было уже готово - нужно только поставить подпись. Всех делов-то.
Марковин раньше, до журналистской карьеры, работал под началом Цуканова в ПИПИ. Старик всегда был чокнутым, но ему и всегда при этом поразительно везло. Других бы в Дубравлаг давно свезли, перемололи бы мозги и кости в лагерную пыль, а он все отделывался легкими ушибами. Еще до двадцатого съезда, будучи аспирантом, выступил против культа личности Сталина. В 70-е написал гневное письмо в ЦК с осуждением линии партии на замалчивание сталинских преступлений. Отделался неполучением Госпремии. Теперь вот публичное письмо в ЦК. Этого бы Цуканова из партии выкинуть, да не член. А вот если вдруг попрут его до сто первого километра, то вполне могут вспомнить, кто был у него в свое время в любимчиках-аспирантах. И не то что в Москву, из Инсарска вылетишь спецкором какой-нибудь районки - хотя бы той же "Шарашкинской жизни", Олег Николаевич. И будешь ты тогда опять просто Олегом, Олежкой-сыроежкой. Даже не Марковковичем.
Наивный мужик этот Цуканов - ну чего он добивается, чего ему нужно? Можно подумать, этим письмом можно что-нибудь изменить. Власти сами с усами - разберутся, что правильно, а что нет. Приструнить, конечно, старика следовало бы - диссидент хренов. Если бы только в ЦК, а на кой ляд за границу-то копию отправлять? Ну ничего - щелкнут по носу, поостынет. Марковин взял авторучку и хотел было уже поставить свою подпись, как в кабинет вихрем ворвалась Ксана-Оксана. Весело подмигнула, хохотнула:
- Я тут сперла одну интересную газетку.
9
Да-да... Ксана-Оксана самым нахальным образом стибрила из ящика ответсека Лыкина "Инсарскiя в?сти". А дело было так: Николай Лыкин положил газету в ящик своего рабочего стола. Замок у ящика сломался, но Николай понадеялся на честность сослуживцев - кому надо лазить по почти пустым чужим ящикам. Однако он не учел вороватости корректировщицы Дятловой. Да она бы и не воровала, если бы у нее не кончилась паста в авторучке. Попросила у коллег - но те отказали: ручка - орудие труда журналиста. Жмоты! И она, грешным делом, увидев пустой кабинет, решила у кого-нибудь эту злосчастную ручку позаимствовать, хотя бы на время, и вернуть, если спохватятся.
Как нарочно, ящик ответсека попался под руку первый. И она бы не взяла эту газету, если бы не яркий заголовок "Секс как зеркало перестройки". Неужели наши газеты и про это стали писать? Она вздохнула и спионерила "Инсарскiя в?сти".
Прочитав одну статью, она заинтересовалась и запоем проглотила все. Когда Оксана увидела свою фамилию в списках разоблаченных сексотов, то вначале испугалась. И даже расстроилась. Вот, делаешь людям добро, а они тебе дюжину грязных поросят подкладывают. Ну и чем, скажите на милость, она виновата, если спустя какой-то небольшой десяток лет звание чекиста и помощь им оказались не в чести. Какие же люди - твари неблагодарные! И почему они такие злые!
Интересно, а какое же наказание ей полагается за подобное сотрудничество? Не тюрьма же. Ну уж дудки, все это клевета - пусть сначала докажут. Бабочка, хм, нашли агентурную кличку. Да они просто хотят опорочить имя честного человека. Этот Бессонов, мало ему дали... А может, и правда послать все эти компетентные органы куда подальше. Ну да, их, пожалуй, пошлешь - потом они тебя пошлют - далеко-далеко, где много снега и лесов. Надо было сразу отказаться. Сейчас уж ничего не поправишь - завербовали-то ее два года назад. Дело сделано.
Хм, а вот что-то нехорошее и о Марковине. Всем сестрам, как говорится. Конечно, надо бы показать это кому следует. Но фиг вам без масла - вы фамилию мою опубликовали - пеняйте на себя, доблестные рыцари невидимого тыла. А вот Олегу показать бы стоило. Он - умный человек, пусть сам решит, что с ней делать.
А все-таки - откуда у Лыкина такая газета? Разумеется, Ксана и не подумала возвращать газету ее настоящему владельцу. Но судьба-злодейка отомстила ей за это. Дело в том, что наша корректировщица аккуратно вырезала статью со своей фамилией и спрятала в сумочку, однако по рассеянности оставила эту самую сумочку на столе открытой. Вырезка была спрятана неглубоко, и ветер из распахнутого окна подхватил ее как раз в ту минуту, когда Ксана-Оксана находилась у шефа. Но это не все. В это время в комнату зашел Гена Шапочкин - он хотел попросить закурить у Николая, и вырезка прилетела прямо ему в руки. Он сначала думал было выбросить ее, но потом, заинтересовавшись, положил в карман - и тихонько вышел прочь.
Удар для Николая был сильнейший, когда он обнаружил пропажу. Но искать вора не решился, да это и бесполезно. За такую газету можно было и куда следует угодить. Вот так, чудесным образом приобретя удивительные газеты, Николай потерял их.
А вороватая корректировщица, еще не зная о пропаже вырезки, и думать не думала о муках совести. Единственное, что ее мучило - сообщать или не сообщать о странной газете в компетентные органы. И решила повременить - они с ней в будущем не больно-то церемонились.
Она всегда считала, что лучше всего в жизни подождать - все сделается само собой. Ведь она не сказала бы, что ее полностью устраивало нынешнее положение вещей. Да, она фаворитка Марковина. Шеф - человек небедный, от него всегда что-нибудь да перепадает. Но ей уже к тридцати. Семьи нет. Детей нет. Конечно, можно было бы завести мужа... Но ведь сейчас не мужики - одни дохлики. Она бы пошла, побежала за Олегом Николаевичем, но тот не возьмет. И она это прекрасно знает, у него семья. Он ей так честно и признался. Рано или поздно их роман кончится. И найдет он себе новую фаворитку - какую-нибудь Лену-Елену. Но ничего, она тоже без хозяина не останется. Только бы...
Оксана боялась заглядывать в будущее. Она одно время пыталась уйти из газеты. Но потом решила - от добра добра не ищут. Только добро ли все это - она старалась об этом не думать. А думалось. А пусть остается все как есть. Может, лет через десять все будет иначе...
- Ты никому больше ее не показывала? - спросил, почему-то виновато озираясь, Марковин, когда в общих чертах ознакомился с газетой.
- Нет.
- А где ты ее нашла?
- В столе у Лыкина, но она была уже вырезанная, - наполовину призналась - наполовину солгала корректировщица. - Может, с Николаем поговорить?
- Не надо, все равно отопрется. Вот что, Ксан. Ты никому об этом не говори, - редактор вежливо выпроводил Ксану-Оксану из кабинета и принялся изучать газету поподробнее. А Ксана между тем рвала на себе волосы за то, что оставила сумочку без присмотра.
Главвред был немало удивлен событиями будущего. И его праздное любопытство осталось бы праздным, если бы он не наткнулся на статью некоего Хамелеонова. В ней тот на чем свет стоит ругал коммунизм, Советскую власть, Ленина-Сталина. Но не только, доставалось и конкретным лицам. Так, Хамелеонов (знакомая фамилия, где я ее слышал?) славословил академика Цуканова, советника Президента России, который в лихую годину застоя не побоялся сказать слово правды, а тех, кто был причастен к гонениям на этого честного человека, клеймил позором. Среди прочих - ректора ПИПИ тех ужасных лет Бузникина, которого Бог покарал и за поддержку какого-то страшного и ужасного ГКЧП тот лишился кресла. Редактора "Инсарской правды" Марковина, прихвостня Советской власти, который предал и продал своего учителя за тепленькое место. Иуда, не редактор. Но и тот поплатился за это своей осиной - его тоже сняли...
Олег Николаевич Марковин похолодел и сразу спрятал газету в сейф. При этом воровато оглядываясь, словно за ним кто-то следил.
10
А в это время резидент ЦРУ Гленн Смит вызвал к себе нового сотрудника, работавшего под вывеской журналиста газеты "Растудей ньюс" Джона Джонсона.
"Молодой еще, завалится", - матерый волк мирового шпионажа Гленн Смит не доверял новичкам: неопытны, неосторожны - да и продажное поколение, нет той кристальной честности, безграничной самоотверженности, безоглядной преданности своему делу. В Лэнгли считали иначе и видели в Джоне новую перспективную поросль. А опыт? Опыт - дело наживное, придет с годами. Джонсон рвался в бой, но Смит не доверял ему важных заданий. Все какие-то мелочи: то сгонять за "Раша водка" в ГУМ, то за виски в "Березку". То достать билеты в Большой, то в Малый, то в Средний, то в Безымянный театры. Не шпионаж, а одно сплошное "Лебединое озеро". Причем небезопасное. В ЦУМе в очереди за черной икрой его едва не пришибли. После этого он чуть было не накатал рапорт - обидно погибать за черт знает что. Но потом здраво прикинул: шеф ЦРУ и Гленн - закадычные друзья и, не дай Бог, отправят его в какую-нибудь Анголу - костей не соберешь.
Ведь все его друзья при настоящем деле - Роберт Робертсон берет с риском для жизни пробы грунта у Арзамаса-16, Айзек Джексон покупает секретные данные у физиков одного московского НИИ - покупает по дешевке, а в Центр загоняет втридорога - сам разницу в карман кладет, потомок Моисея, что ни говори. А уж Барби Барбос - на что была дура дурой - и та руководит дешифровальщиками в одном из восточно-европейских посольств. И только он, Джон Джонсон, как проклятый. А ведь мечтал о настоящей работе - чтобы сполна нагадить этим Советам за их коммунизм паршивый, так подгадить, чтобы эта империя зла света белого невзвидела.
А тут еще посол недавно позвонил:
- Слушай, Джо, тут мой старый приятель приехал - канадский второй секретарь - организуй ему уик-энд.
- Откуда в России уик-энды? Здесь абсолютно некуда пойти, - простонал агент ЦРУ, - ни одного приличного публичного дома, ни одного ночного клуба.
- Какая гнусная клевета на советский строй! - возмутился полковник КГБ, прослушивавший этот телефонный разговор - ему было куда пойти, просто места знать надо.
- Учитесь сдерживать эмоции, Джо, - обиделся посол. - Вы - в самой середине, в самой гуще клубка ядовитых и бешеных змей.
- А что - змеи бывают бешеными? - спросил полковника подслушивающий вместе с ним стажер.
- Дикий Запад, там все возможно, - пожал плечами полковник.
Холодная война была в самом разгаре.
Но молитвы Джона Джонсона были услышаны, и Смит решился-таки доверить ему одно очень важное и срочное задание. Для этого он пригласил своего агента на прогулку в один уютный московский скверик. Там он показал Джону обрывок газеты. На одной стороне была статья о секретных сотрудниках КГБ, на другой - часть статьи некоего Шахиншахяна "Секс как зеркало перестройки" и международная хроника.
- Эту газету нам вчера передал один наш очень ценный агент в Инсарске. Это странная и удивительная газета. Она датирована ... годом. Эта газета из небольшого провинциального городка Инсарска. Даже из той небольшой информации, что здесь опубликована, нам стало известно, что Советы распались на 15 частей, что мы вышли победителями из холодной войны, что американский образ жизни - самый правильный и лучший в мире. Так вот, возможно, это бред. Ваша цель: связаться напрямую с нашим агентом в Инсарске и узнать - первое - не провокация ли это КГБ, который вполне сознательно мог организовать утечку информации и ввести нас в заблуждение, второе - если это не провокация, каким образом добыта подобная информация, где, когда и кто напечатал эту газету, было бы неплохо иметь в руках полный номер такой газеты, и третье - есть ли у Советов доступ к будущему и если есть, то каким образом.
- Я вас понял, шеф.
- В Инсарске у нас есть ценный агент но кличке Диод...
- Идиот?
- Диод, а не идиот. Так вот, вам назначена встреча в парке города Инсарска. Пароль: "У вас есть "Правда" и "Советская Россия"? Отзыв: "Правды" нет, "Россия" продана, остался "Труд" за три копейки"...
Так агенты мирового империализма вели планомерную, подлую, грязную работу на подрыв мирной жизни сотен миллионов наших соотечественников, на развал единой и дружной семьи СССР.
11
И все-таки любовь - это невероятное волшебство. И поверьте, самый искусный волшебник из самой волшебной сказки не может того, что может сделать в жизни любовь. Если только любовь настоящая.
Людмила Аистова жила своим счастьем. Они с Мишей будут жить, как Филемон и Бавкида из античного мифа - долго и счастливо, а умрут в один день. В августе у них свадьба. Что еще надо? "Милая Мила!" - называет он ее.
На днях познакомилась с его родителями - простые симпатичные люди. Особенно очаровала Милу Мишина мама - Ирина Алексеевна - добрая приветливая женщина. Отец у Миши, правда, какой-то не такой - рассеянный очень, все время что-то бормочет себе под нос. То задумается и встанет, как испорченный маятник, то, наоборот, носится, как метеор. Впрочем, он - интеллигентный человек, а то, что немного тронутый - так почти все отцы такие. Уж лучше, чем бы злоупотреблял зеленым змием.
А мама Мишина в первый Милин визит подарила ей коробку хороших конфет. За суетой последних дней она так и не посмотрела какие. Как были обернуты в газету, так и спрятала на всякий торжественный случай.
Мила обожала разные сладости, особенно шоколад. И все-таки, интересно, что за конфеты? Если с орехами, то это просто замечательно. Она не тронет ни одной, а просто посмотрит. Мила развернула газету и хотела уже выбросить, как что-то ее остановило. Какая-то необычная газета. Она отложила конфеты и взяла газету в руки.
Вот это да. Мало сказать, что девушка была изумлена. Даже испугана - ведь за хранение подобных газет и посадить могут. А здесь и статья про Солженицына, врага советского народа, и... На четвертой странице она нашла статью, посвященную памяти спасателей, погибших в результате аварии на неведомой Чернобыльской АЭС - "Они были спасателями". Был даже мартиролог всех умерших из Инсарской области - всего 187 фамилий. Она совсем машинально посмотрела на него и неожиданно взгляд ее остекленел на строчке: "Лыкин Михаил Николаевич. 1961-1988". Людмила перечитала - ошибки быть не могло. Так неужели это ее Миша, неужели он погибнет, и так скоро, всего через шесть лет? Неужели Бог отпустил их счастью так мало времени?
Девушка даже растерялась - потом в порыве отчаяния смяла газету, кинула на пол. Но все же через пять минут опомнилась. Осторожно подняла, расправила и спрятала среди книг на книжной полке.
12
Олег Николаевич Марковин сидел, глубоко вжавшись в свое кресло. Ему даже показалось, что оно, кресло, и в самом деле закачалось, и он крепче схватился за поручни, чтобы не свалиться.
Перед собой он вертел письмо-осуждение академика Цуканова - подписывать или нет? Редактор "Инсарской правды" находился в небольшом трансе, он даже совершил наиглупейший поступок: позвонил в обком и поинтересовался - его подпись так-таки обязательна? На что получил вполне ожидаемый нагоняй: вы что, Марковин, белены объелись?
Объешься тут. Только он думал о будущем, о завтрашнем дне - а будущее - вот оно, совсем рядом - в небольшом клочке бумаги. Редактор раз в сотый перечитывал один и тот же текст этой странной газеты. И откуда она взялась на его голову! Не знал бы он ничего - на душе бы гораздо спокойнее было. Из-за одного росчерка, из-за одной треклятой подписи и крах карьеры.
Да что же это такое с креслом? Оно и в самом деле качается под ним. Мистика. Наконец он догадался встать. Хороша мистика - кресло просто стояло на неровной поверхности, ковер под ним завернулся и все. А он целый час сидел, мотался. Как идиот.
"Марковкович" был не в духе с самого утра. Весь вчерашний день он продержал гневное письмо у себя. Какую бессонную ночь провел Олег Николаевич, знают только он и его домашние.
А сегодня утром произошел беспрецедентный инцидент: он наорал на Ксану-Оксану. Грозил даже уволить за безобразную работу, чем сильно поразил не столько саму корректировщицу, сколько коллектив. Сама же Дятлова, всхлипнув для приличия пару раз, стала придирчиво оглядывать коленки потенциальных кандидаток в новые фаворитки. Она и понятия не имела, что настроение шефа испортила принесенная ею газета.
Потом под горячую руку составил компанию корректировщице репортер Гена Шапочкин, так некстати вертевшийся у стола ответсека Лыкина. Зачем человека от работы отвлекает?
Тянуть с письмом было нельзя, надо уже сегодня отправить его в ПИПИ на подпись ректору. На письме уже стояли автографы многих авторитетных людей области - интересно, задумался Олег Николаевич, а как на их судьбу повлияла эта окаянная подпись? Вот подпись заслуженного артиста РСФСР Кочкина, получившего в прошлом году госпремию за роль Ленина, которой, в смысле роли, он добивался лет десять. Вот подпись профессора Яйцекладова. "Из него такой же профессор, как из меня балерина", - проворчал Марковин. Вот подпись поэта Институтова... Его стихи "Комсомол" и "Партия" учат в школе: "Народ и партия - едины в вечности..." Дальше как?
"Да что я в самом деле? Если сейчас не подпишу - сейчас карьеры лишусь, ведь это могут расценить как пособничество антисоветчику, а так на десяток лет продлю карьеру. В конце концов, один что ли я такой, тут вон - гора этих подписей, что ни подпись, то имя. Да и за эти годы всякое может случиться - бабушка еще надвое сказала".
Он смачно плюнул - хорошо, что никто не видел, - потом аккуратно растер плевок носком ботинка. Все-таки редактор, какая-никакая - интеллигенция, нельзя, чтобы даже уборщица подумала о нем плохо. Плюнул и поставил свой размашистый автограф. Не без злорадства отправляя письмо в институт, подумал: "Ну что, ректор Бузникин, попался..." И еще довольно потер руки.
13
Гена Шапочкин, репортер "Инсарской правды", и был тем ценным агентом, которым так дорожил резидент ЦРУ Гленн Смит. Именно он и передал газетную вырезку из "Инсарскiх в?стей" цереушникам.
Гена всеми фибрами своей антикоммунистической души ненавидел свою советскую Родину. И эту ненависть он пронес через всю жизнь, впитав ее с молоком матери. Еще в детсадовском возрасте первые ростки ненависти дали плодотворные всходы, именно тогда он увидел всю несправедливость советской системы: детей членов КПСС сажали на хорошие добротные эмалированные горшки с зайчиком, козликом, собачкой, а он, сын простого советского директора ювелирного магазина, был вынужден сидеть на обшарпанном, заржавленном одноцветном горшке с обломанной ручкой. Ну разве это справедливо? И почему он, Гена, не родился, ну, допустим, во Франции или США в семье простого французского или американского банкира?
То же было и в школе. Учителя ставили ему двойки якобы за плохое знание и отвратительное поведение. Но на самом деле уже тогда это был его протест против советской системы. Он еще с третьего класса понял, что двойки - расплата за инакомыслие (все считали, что дважды два - четыре, он считал иначе, все считали, что неприлично писать на доске матерные выражения, он мыслил инако). А когда его не приняли в комсомол из-за длинных волосьев, то в душе Гены к тому времени пышным цветом цвел махровый антисоветский сад. После школы (отца посадили за растрату, какая тут карьера) он стал бандитом, добывая себе на пропитание игрой в джаз-банде. И вполне закономерно, что уже после этого ну при всем своем желании он не мог не продать Родины. Последний роковой шаг в пропасть был сделан после покупки транзисторного приемника, - назло всяким глушениям Гена стал слушать вражеские голоса. А "Свобода", "Голос Америки" и прочая "Радио Канада", сами знаете, никого еще до добра не доводили.
Он все время мечтал уехать из этой проклятой страны. Шапочкин не видел будущего в стране послушных "совков"-рабов и коммунистических господ-товарищей. Ведь настоящая жизнь - там, в Западном Раю, а не здесь, в социалистическом концлагере. Но вот неожиданная проблема - ему катастрофически не повезло с пятым пунктом (с национальностью, кто не в курсе). Все родственники были, как назло, русскими. Хотя и был дедушка мордвин, да муж какой-то троюродной сестры - друг степей, но считай тоже русский. Ко всему прочему они всю жизнь не вылезали за пределы Инсарской области, исключая командировки в соседние регионы, службу в армии (и то в "безграничном контингенте"), отпуска (в лучшем случае в Ялте) да, пожалуй, наезды за колбасой в Москву. Никто не пришлет приглашение хотя бы погостить. Тяжелая жизнь...
И вот однажды в олимпийские дни оказался Гена Шапочкин в Москве, где и познакомился с хорошим добрым американцем Гленном, оказавшимся, к счастью, разведчиком. Тот подарил Гене фотоаппарат "Кодак", и сердце негодяя было покорено. Вот так, за обыкновенный фотоаппарат заграничного производства отщепенец продал свою Родину, душу, честь американскому сатане. Хотя, пожалуй, "Кодак" стоил в те дни подороже тридцати сребреников.
Он рвался уехать, но Гленн сказал, что им такие люди, преданные республиканской и демократической партиям и американскому отечеству, и здесь пригодятся. Короче, его завербовали. И теперь он, Гена Шапочкин, будет бороться с мировым коммунизмом - будет всеми силами приближать светлый заветный день победы над "Совком", причем за зарплату. И не в рублях каких-нибудь.
Задания, на взгляд Гены, вначале были какие-то несерьезные: что думают о политике партии рядовые инсарцы, какие сплетни рассказывают в очередях, какая зарплата у рабочих механического завода, отношение простых работяг к Пальцыну и прочая халтура. И хоть бы одна диверсия или на худой конец - секретная миссия. И вот когда он увидел вырезку из "Инсарскiх в?стей", то решил, что ей цены нет и что это секретное оружие Кремля. Ведь недаром он обнаружил этот листок у самой фаворитки редактора обкомовской газеты! Это не хухры-мухры! Эта бесценная информация поможет борьбе доблестных цереушников с подлыми кагебешниками. Он в тот же день передал вырезку через тайник, установленный у общественных уборных и замаскированный под толчок.
Скоро получил ответ: Гленн обещал прислать человека для получения дальнейших инструкций. И вот он, Гена Шапочкин, ждет этого человека. Тот будет в майке-американке с надписью "Монтана" и джинсах "Левис", в руках пачка "Мальборо", которую агент должен будет раскупорить на его глазах, закурив одну сигарету. А вот с Геной чуть не случился конфуз. Первоначально предполагалось, что он будет одет так, как простой русский человек: на ногах валенки, на теле фуфайка, в руках балалайка. Кроме этого из кармана должна была торчать бутылка "Раша водки", которую надлежало отхлебывать "из горла" - по-русски, и без закуси. Гена запротестовал: во-первых, жаркое лето, а во-вторых, в России нет простых русских, все какие-то усложненные. От валенок и фуфайки пришлось отказаться, балалайку заменили газетой "Труд". С "Раша водкой" Гена схитрил, он как отщепенец был трезвенником и в бутылку из-под водки налил осветленного лимоном чая.
Как назло, Гена обегал все киоски и с трудом в одном из них купил нужную газету. А то было хотел уже взять "Комсомолку", а сверху авторучкой написать "Труд". Придумывают же такие пароли, что сложно выполнить. Они там в Лэнгли совсем не знают советской действительности. И судят о России по Флемингу.
- У вас есть "Правда" и "Советская Россия"? - Гена вздрогнул - человек, спросивший это, подошел, как и подобает настоящему разведчику, незаметно, раскупорил пачку сигарет, щелкнул зажигалкой - осечка. Еще раз - опять осечка. Джон Джонсон аж вспотел - и зачем он доверился этим советским зажигалкам? Наконец раза с десятого он добился-таки огня, закурил в ожидании отзыва.
- Это... - как нарочно, у Гены запершило в горле: в самый ответственный момент он чуть не перепутал пароль. - Эта... "России" нет, "Труд" продан, осталась "Правда" за три копейки...
Джон Джонсон недоуменно посмотрел на ценного агента из Инсарска - в этой России вечно что-нибудь не так.
- Э-э, нет, - вовремя опомнился Гена, поняв, что ляпнул что-то не то. - "Правды" нет, "Россия" продана, "Труд" остался, за три копейки.
- Ну так бы сразу... Приступим к делу. Во-первых, спасибо за ценную информацию...
- Служу Соединенным Штатам Америки! - глухо отчеканил предатель, инстинктивно вытягиваясь в струнку. Джон чуть не поперхнулся сигаретой - в испуге оглядываясь - никто не слышал? Ну и послал Бог агента - но выбирать не приходилось, и наш новоявленный Джеймс Бонд начал инструктировать Гену, как действовать дальше.
14
А на следующий день у Николая Лыкина и его соседей по подъезду странным образом исчезли все почтовые ящики. Вечером были, а наутро - как корова языком слизала. И никто не слышал никакого шума.
"Происки ЦРУ", - весело ворчали в ЖЭУ, но в тот же день поставили новые. Там и не подозревали, насколько близки они были к истине в своей шутке.
Да, именно завербованный вражеской иностранной разведкой Гена Шапочкин и приложил свою грязную руку-лапу к пропаже почтовых ящиков. Предположив, что разгадка появления таинственной газеты может скрываться именно в почтовом ящике, он похитил их под покровом ночи и при полной поддержке ЦРУ. Но результат оказался нулевой - удивительная газета не появилась сама собой.
Здесь следовало бы сообщить дотошному читателю, как ЦРУ вышло на Николая Лыкина. Дело в том, что, когда Николай обнаружил пропажу газеты, украденной корректировщицей Ксаной, он стал заглядывать во все ящики чуть ли не всей редакции. Даже в мусорницах копался. Свидетелем этого была почти вся редакция. А когда Гена спросил, что же тот ищет, Николай в ответ промычал нечто невразумительное насчет какой-то пропавшей бумаги. "А ведь это его вырезка!" - догадался Гена. Отщепенец предположил две версии: первая - газета рассылается по почте неведомым образом, и вторая - ее в таинственном месте достает сам Лыкин. У шпионов было вследствие этого два варианта действий. Первый - вариант "Ящик" - самый безобидный, попробовать отследить почту. Второй вариант - силовой ("Морг"), захватить Лыкина и узнать, откуда он достает эту газету. Остановились пока на первом.
Гена взял с собой нож и спрятался в подъезде караулить почтальона. В эту минуту он не мог не понимать, к чему привела его скользкая дорожка предательства. Но отступать было поздно - Рубикон был перейден, причем вброд.
Почтальон - молодая женщина лет тридцати, мать двоих детей - ни о чем не подозревая, зашла в подъезд. Если бы она знала, какое подлое преступление замышляется, то, может быть, и поостереглась, но она ни о чем не подозревала. Почтальон опустила газеты в почтовые гнезда и нагнулась, чтобы поправить туфлю... Тогда Гена ринулся вперед, выставив нож впереди себя...
Но тут заскрипела дверь на первом этаже и дряхлый старичок с клюшкой в руках полез в свой ящик. Только за ним захлопнулась дверь, послышались шаги - сверху кто-то спускался; это был здоровенный детина. Он и не думал заглядывать в почтовый ящик - такие газет не читают - и пошел вниз, чуть не столкнувшись с Геной нос к носу.
Но вот наконец все затихло - почтальон ушла, можно было приступать к варианту "Ящик". Шапочкин подскочил к почтовому ящику Лыкиных и с помощью ножа открыл его. И - о, радость! - в его руках золотой рыбкой бился и трепыхался свежий номер "Инсарскiх в?стей". Правда, был еще пескарь - "Советский спорт", но он полетел обратно в ящик.
Уединившись с номером у себя дома, Гена стал жадно его изучать.