Аннотация: Попытка нашкрябать что-то в жанре альтистории. Короче, немцы наступали большими силами и выиграли Арденны.)
Пролог
18 декабря 1944 года. Москва. Кремль. 23.56
Сталин, сидя за столом и попыхивая папиросой, изучал какую-то карту. Впрочем, "какую-то" - это навряд ли. Жуков мог поклясться, что Верховный Главнокомандующий просматривает топографический материал, связанный со странами Бенилюкса, хотя со своего места видел лишь печать картографического отдела Генштаба. Немая сцена продолжалась уже минут десять, когда Сталин наконец оторвал глаза от карты и поднялся на ноги.
- Товарищ Василевский, как вы оцениваете потенциал немецких войск в операции "Вахта на Рейне"?
Встав со стула, кашлянув, тот обстоятельно ответил:
- По нашим агентурным данным и сведениям, предоставленными союзной стороной, можно сделать выводы о том, что: во-первых, немецкие войска, дислоцированные на Западном фронте, имеют менее выраженный некомплект личного состава и боевой техники, что позволяет командованию противника осуществлять хорошо спланированные операции; во-вторых, состояние системы снабжения войск союзников далеко от оптимальной, что препятствует проведению скоординированых действий сразу на нескольких участках фронта; и, в-третьих, замысел операции "Вахта на Рейне", по первоначальным данным, сводится к мощному фланговому удару 5-й и 6-й танковых армий в направлении на Брюссель с целью расчленить группировку союзных войск и отрезать одну из частей севернее участка прорыва с последующим ее уничтожением. Суммируя все эти факторы, можно с известной долей уверенности говорить о немалых шансах на успех, имеющихся у немецкого командования. Вероятные действия союзников, скорее всего будут сведены к встречным и фланговым ударам по коридору прорыва...
- Понятно, - поморщился Сталин. В телеграмме господина Черчилля весьма недвусмысленно намекалось на необходимость более раннего удара советских войск с целью отвлечения немцев на Восток. Как вы считаете, рационально ли бросать наши измотанные армии в неподготовленное наступление?
- Я так не считаю, товарищ Сталин. Как вы верно отметили, наши войска измотаны и нуждаются в пополнении и отдыхе после почти трехмесячного наступления. К тому же, в последние недели части 1-го Украинского и 1-го и 2-го Белорусских фронтов вошли в полосу фортификационно-подготовленных позиций противника, и для их ликвидации требуются немалые силы и средства.
- Ваша позиция ясна... А что скажет товарищ Жуков?, - вождь перевел взгляд на маршала.
- Я согласен с товарищем Василевским и считаю, что перенос наступления на более ранние сроки совершенно невозможен. Более того, - Жуков криво улыбнулся, - сколько раз мы просили англо-американцев о форсированном открытии второго фронта, но забегали они только когда поняли, что с немцами мы и без их помощи разберемся...
- То есть вы предлагаете вообще отменить наступление, я правильно вас понял?
Глаза Сталина хитровато блеснули, он набил и принялся раскуривать трубку.
- А вы не находите, что это... не по-товарищески, - с той же хитрецой спросил Главнокомандующий.
- Тамбовский волк им товарищ, - резко ответил Жуков.
- О как. Ну хорошо. А что скажет Генштаб?
- Генштаб, товарищ Сталин, - неторопливо начал генерал Антонов, - рассмотрев все варианты, нашел предложение товарища Жукова об оперативной паузе в 2-3 месяца не лишенным смысла. Благодаря этому, мы сумеем подтянуть тылы, пополнить войска, и, что самое главное, произвести поставку новых видов боевой техники, провести ее обкатку и войсковые испытания.
- Ясно. Товарищ Василевский, а каково ваше мнение на этот счет?
- Взятие оперативной паузы мне представляется вполне разумным шагом в сторону уменьшения потерь наших армий...
...Оставшись один, Сталин отложил погасшую трубку в сторону и надолго задумался. Теперь отношения с Черчиллем и Рузвельтом сильно охладятся. Что ж, он не особо рассчитывал на послевоенную дружбу с Западом. Когда-то Гитлер сказал что-то вроде "Земной шар - приз для победителя". Теперь таким призом стала его Германия, разворачивается гонка за ней, и Советский Союз - редкий случай - оказался не в роли догоняющего. В политике правил нет, пользуясь примером с гонкой..., почему бы не воткнуть сопернику палку в колеса?
Глава 1
23 января 1945 года. Антверпен. Бельгия.
Генриху было страшно. Страх рождался где-то в глубине живота, ледяными струйками проникал в сердце, заставляя его вздрагивать и мелкими волнами проходил по конечностям. Ефрейтор потянулся за сигаретой, неловко чиркнул зажигалкой, едва не уронив трофейную "Зиппо" в мешанину из каменной крошки, стрелянных гильз, потемневшего снега и остатков какой-то мебели. Все эти операции он проделывал левой рукой, не отрывая взгляда от дальнего конца улицы; правой, озябшей от холодного металла солдат сжимал рукоятку своего MG-42, направленного туда же. Генрих попытался успокоиться, глубоко вдохнув морозный воздух, выдохнув до половины, а затем резко опустошив легкие. Этот способ нередко помогал ему, но сейчас он не сработал - левая кисть по прежнему предательски подрагивала и коченела - то ли от порывов холодного ветра, то ли от того самого страха.
Ефрейтор вздрогнул всем телом. До этого у него не получалось успокоиться перед боем лишь трижды. Первый раз - в мае 40-го, когда еще 18-тилетним юношей рядовой Унрау прибыл в действующую армию. Второй - на рассвете 6-го июня 44-го. Пулеметчик вздрогнул еще раз, вспоминая тот день. Словно соткавшаяся из тумана огромная эскадра союзников, яростные атаки морской пехоты, волна за волной накатывавшиеся на пляж, прятки в канавах, кустарнике от американских истребителей, охотившимися за любыми людьми в сером обмундировании.
- Черт... Плохой был день..., - выругался он вполголоса.
Третий - 17-го сентября того же года. Полдень. Небо, покрытое парашютами, опускающимися, словно снег в сочельник. Тогда ему, как и многим, казалось, что военную машину противника им не остановить. Их спасло от полного краха настоящее "чудо" - бритты не углядели две танковые дивизии СС...
Генрих бросил быстрый взгляд на часы - 7.12 утра. Около пяти янки произвели нечто вроде разведки боем на нескольких участках наспех организованной обороны города и быстро откатились. Но не все. Несколько американцев так и остались лежать на брусчатке, а "Шерман-Файрфлай", грустно опустив орудие и дымя развороченным бортом, уткнулся в кафе.
- Эй, Генрих, успокойся, - окликнул его второй номер, - не жги понапрасну нервы, в уличных боях они еще понадобятся!
Широколицый, постоянно улыбающийся Петер Браун недавно притащил с улицы "Томпсон", десяток коробчатых магазинов к нему и возился с ним уже минут двадцать.
- Петер, ты в курсе, что, если американцы поймают тебя с этой игрушкой, то шлепнут, не раздумывая? - ухмыльнулся еще один гренадер, устроившийся у второго окна в комнате.
- За меня не волнуйся, живим я янки не дамся. Кстати, Франц, встречный вопрос, не ты ли в Бастони прикарманил тесак того парашютиста, а?
Генрих улыбнулся, вспомнив то устрашающее мачете американского десантника, длиной около 40 сантиметров. Индейских кровей, что-ли? Во всяком случае, лицо у него было вполне обычное. Широко улыбнувшись, ефрейтор снова воскресил в памяти те дни после взятия Бастони. Американцы дрались аки черти, но нехватка боеприпасов и Люфтваффе, сумевшее зонально захватить господство в воздухе, не оставили им шансов.
А за мачете, которое первым нашел именно Петер, весь взвод чуть-ли не передрался. Впрочем, тесак, словно почуяв недоброе, счел за нужное исчезнуть, и теперь пол взвода дружески подозревало друг друга в присвоении трофея. Сам Генрих склонялся к мысли, что ножик узурпировали танкисты, благо его можно было хорошо спрятать.
- Да зачем мне сдалась эта тупая овощерезка?, - притворно возмутился Франц, - Куда я ее девать буду?
Не отвечая, Петер вогнал магазин в "Томпсон", передернул затвор, щелкнул флажком предохранителя, отложил автомат в сторону и, прислонившись к стене, прикрыл глаза. Франц, хмыкнув, достал папиросы и с удовольствием закурил. На несколько минут воцарилась тишина, прерываемая лишь отдаленными, на пределе слышимости, выстрелами, и парой глухих взрывов. Нехотя падал редкий снег, устилая улицы, оседая на крышах, сквозь дыры в них попадая в разгромленные, насквозь продуваемые дома. Тусклое солнце с трудом просвечивало через облака, очерненные дымом.
Внезапно из-за горизонта донесся жужжащий, нарастающий в рев звук, и, по мостовой, домам пронеслись хищные тени. Генрих вскинул голову, провожая взглядом четверку "Мустангов", прошедших курсом куда-то на северо-восток, и тихо чертыхнулся. Союзническая авиация была проклятием Рейха, разрушавшая не только заводы и транспортные узлы, но и терроризирующая и опустошающая города. Как хорошо, что его семья - мать, отец и сестра живут в сельской местности, - все-таки шансов погибнуть от случайной бомбы куда меньше. И все равно, последние письма от них были пропитаны страхом и болью: давно и карточки уже отоваривались не полностью, и американские истребители охотились чуть ли не за коровами и лошадьми, пытаясь хоть как то израсходовать нетронутый боезапас...
От невеселых мыслей Генриха оторвала гулкая, длинная очередь, трассерами пронзившая небо, и последующий кашляющий, надсадный и прерывающийся звук мотора; три "Мустанга" испуганными воробьями шарахнулись в стороны, а четвертый, оставляя дымный след, по пологой траектории пошел к земле. Франц, крепче сжав винтовку, злобно ухмыльнулся.
- Отлетался, сволочь...
- "Вирбельвинд", - не шевельнувшись, произнес Петер, то ли спрашивая, то ли утверждая.
- Похоже, - отозвался Франц, - хоть что-то... Кстати, Генрих, как твой брат?
- Плохо. Мать пишет, что когда в последний раз видела его, Вилли был очень плох...
Р-47, покачнув крыльями, опустил нос, пытаясь набрать скорость. Поздно. Прицел, на долю секунды обрамив самолет, уполз вперед, давая упреждение. Короткое, привычное касание гашетки, истребитель вздрагивает, факелы дульного пламени на мгновение заслоняют обзор, и "Кувшин" с обстриженным оперением и дырами в левом крыле срывается в штопор. Две секунды равнодушного, нет, скорее невидящего взгляда на американца, и РУС на себя. Вой двигателя, привычный боевой разворот.
Тело действует инстинктивно, автоматически, без команды мозга. Что ж, все так и должно быть. Он мертв. Вильгельм Унрау, майор Люфтваффе, эксперт, мертв. Мертв уже..., ну более двух лет. Он не помнил, когда точно это произошло - над Ленинградом, над Финским заливом или в небе Ладоги. Он летает как зомби. Руки и ноги двигаются сами, шейные мышцы каждые тридцать секунд поворачивают голову. Он не жил. На земле он спал. В воздухе... В воздухе он умирал.
Пятый год в пылающем небе. Пятый год калейдоскопа винтов и инверсионных следов. Пятый год боли, крови и бензиновых факелов. Вильгельм равнодушно смотрел, как его тело снарядами кромсает "Железные Густавы", скрипит зубами от перегрузки, крутясь в "собачей свалке" или бомбами разносит русские колонны. Когда Гитлер вешал ему на шею "Дубовые листья", а затем и "Мечи", он стоял и смотрел, не понимая, зачем? Он не помнил, когда подавал последнюю заявку на сбитого. Зачем? На киле его истребителя не хватало многих десятков полосок. А зачем они нужны? Разве эти отметины вернут к жизни тех, чьи души они забрали? Он презирал выскочку Хартманна, и других, подобных ему, нередко записывающих один реально сбитый как два, а то и три. Хм, презирал? Он все еще способен испытывать эмоции? Это даже не презрение, а просто раздражение.
Его сбивали дважды. Первый в сентябре 40-го, над Ла-Маншем. До сих пор в кошмарах ему видется алюминиевый гроб, погружающийся в свинцовую, обжигающую холодом воду, судорожные попытки открыть фонарь и последующие три часа в бушующем море. Выжив каким-то чудом, он затем четыре месяца лежал в госпитале.
Второй, пусть и не оставивший явных следов на психике, был не менее тяжелым. Он приземлился в нескольких километрах от какой-то деревеньки, и долго уходил по лесу от преследователей. Про переход линии фронта вообще лучше не вспоминать...
Только переброска его группы на Западный Фронт спасла майора от... если не смерти, то от сумасшедшего дома точно. Бои с советской авиацией, всегда превосходившей Люфтваффе численно, а с начала 43-го и качественно, были настоящим адом...
- Волк-1, это Часовой, вы перехватили противника, прием?, - голос наземной станции наведения вывел Вильгельма из заторможенного состояния.
- Часовой, это Волк-1, два Р-47 уничтожены к югу от Дира, прием.
- Волк-1, ложитесь на курс 295, РЛС засекли авиацию противника к юго-востоку от Антверпена, курс 340, скорость 400, высота 2000, прием.
- Вас понял, Часовой, курс 295, конец связи. Волк-2, ложимся на курс 295, скорость 600, набираем 3000, прием.
- Волк-1, вас понял.
Грозно взревев двигателями, два Fw-190D-9 заложили вираж, одновременно набирая высоту.
Взмыв над грязно-серыми облаками, "Доры" окунулись в золотистый свет недавно взошедшего солнца. Вильгельма охватило невероятное, но тем не менее неоднократно испытанное чувство: мощный истребитель, послушный малейшему движению пальца, несущийся на большой скорости сквозь ясно различимые солнечные лучи...
- Красота...
Он улыбнулся.
- Волк-2, не забивайте частоту. Хотя... Знаешь, Клаус, я согласен...
Несколько минут спустя слева, на фоне облачности стали различимы темные точки, быстро увеличивающиеся в размерах. Заходящие со стороны солнца "Фокке-Вульфы" пока оставались незамеченными. Вильгельм связался со станцией наведения.
-Часовой, это Волк-1, наблюдаю противника, эскадрилья В-25 и два звена Р-51. Атакую.
- Отставить, дождитесь подхода осно...
Вильгельм переключился на ведомого.
- Волк-2, атакуем замыкающий "Митчелл" с пикирования. Клаус, вцепись в мой хвост всеми конечностям и не отпускай, пока не выйдем из боя, понял?
- Так точно, герр майор, - в голосе Клауса послышались тревожные нотки.
Истребители скользнули в строну, оказавшись над последним звеном бомбардировщиков. Переворот, и в рев мотора вплелся свист рассекаемого воздуха. Стрелок одного В-25 дал короткую неприцельную очередь, прошедшую в нескольких десятках метров в стороне. Самолет в прицеле, короткая очередь и, оказавшись под строем, Унрау рванул на себя РУС, и тотчас на него навалилась темнота, кожа на лице натянулась. Брюхо "Митчелла" вползло в прицел, длинная, злая, до дрожи в зубах, очередь, и он, объятый пламенем, клюнул носом и устремился вниз.
Быстрым разворотом уйдя влево, Вильгельм толкнул РУД, одновременно включив подачу метанола. Взревев как раненый зверь, истребитель прыгнул вперед, за какие-то секунды разогнавшись до 650 км/ч. Быстрый взгляд назад - Клаус, с ошалелым лицом, на месте, американские бомбардировщики судорожно палят во все стороны, первый атакованный, дымя двигателем, тащится сзади. "Мустанги" парами рассыпались по всему небу, видимо пытаясь понять, что произошло.
Ведущий В-25 внезапно скрылся в облаке пламени, и, оставляя за собой звуковую смесь из свиста и воя, Мессершмитты-262, атаковавшие в лоб, развернулись на новый заход. Улыбка тронула губы Вилли: в октябре - ноябре 44-го его штаффель прикрывал "Ласточек" из "Kommando Nowotny" на взлетно-посадочных операциях. Он познакомился со многими пилотами, буквально "оседлавшими огонь", в том числе и с самим Вальтером Новотны. Но после его гибели в ноябре, Коммандо расформировали, пополнив летчиками и самолетами JG7.
Бросив взгляд на приборную панель, майор обратил внимание на топливомер. Пора возвращаться на аэродром...
22 января 1945 года. Эйндховен. Голландия. 22.19
Монтгомери сидел за столом, словно скатертью, покрытым крупномасштабной картой. Сейчас ему хотелось одного - что бы это был сон, просто страшный сон. Кошмар. Немцы в Антверпене. Даже на учениях это было бы тяжелейшим поражением. Но это были не учения. Это реальность - и от того еще более страшная. Чертовым бошам удалось невозможное - не только взять крупнейший порт Европы, но и обезопасить коридор Бастонь-Динан-Лувен-Антверпен. Вся его 21-я группа армий отрезана в Южной Голландии. Часть войск, разумеется, получится эвакуировать морем, но только часть, не более 4-5-ти дивизий. Угу. Из 35-ти, не считая 12 отдельных бригад.
Фельдмаршал обхватил голову руками и едва слышно зарычал - от злости на самого себя, самоуверенного Паттона, дубоголового Эйзенхауэра, "учителя" Бредли. Сложно сказать, кто виноват - здесь смешались и недооценка противника, и немилость погоды, не позволившей в полной мере использовать штурмовую авиацию, один из немногих адекватных ответов немецкой бронетехнике, и умелые тактические действия Моделя, ловко отбившего фланговый удар 1-й американской армии...
Резкий зуммер телефона вывел Монти из прострации.
- Да?
- Брайан, ты понимаешь, что это значит?, - голос Эйзенхауэра звучал резко.
Монтгомери устало вздохнул.
- Всем активным операциям конец.
- Вот именно.
- Дуайт, я не хуже тебя знаю, чем это нам грозит!,- взорвался Монти.
Он еще около минуты орал в трубку, пока не заметил, что собеседник уже отсоединился. Фельдмаршал устало откинулся на спинку стула и опять обхватил голову руками.