По крыше беседки пробарабанили последние капли дождя, над соседним кварталом прощально ухнул гром, и ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Наш больничный дворик утопал в зелени. Блестели под солнцем мокрые листья, в воздухе пахло озоном и гниющими в соседнем саду яблоками. Притихшие во время грозы кузнечики осторожно пробовали голоса, а над клумбами уже вовсю трудились пчелы. Возле крыльца приемного отделения стояла умытая дождем машина "скорой помощи". У ее колес в мелкой лужице плескались воробьи.
- "Рыба"! - заявил Петрович. - На тебя запись.
- Запись так запись, дядь Толь, - сказал я. - Завтра доиграем.
Пока я складывал домино в коробку, Петрович задумчиво размял желтыми пальцами беломорину, закурил.
- Благодать-то какая, Вовка, - сказал он, оглядываясь по сторонам. - Нас не будет, а это все останется.
Где-то в тополях трубно заворковала горлица, с натужным гулом мимо входа в беседку пролетел шмель.
И вдруг послышался звук сирены. Вначале слабый и едва различимый, он быстро набирал силу и приближался. Не прошло и минуты, как витрины ларьков на той стороне дороги фиолетово блеснули и, заложив лихой вираж, в больничные ворота въехал милицейский "УАЗ". За ним, бампер к бамперу, следовала пассажирская "ГАЗель". А вот ничем не примечательный желтый "ПАЗик" с матерчатыми шторами на окнах просто и незатейливо заблокировал выезд из больницы.
Водитель "скорой помощи" торопливо отогнал свою машину от крыльца, и ее место тут же заняла "ГАЗель". На "бобике" стихла сирена, у подъехавших машин одновременно открылись двери, и все пришло в движение.
Замелькали черные "сферы" и белые буквы на бронежилетах омоновцев, бросались в глаза укороченные автоматы в руках простых ментов.
Ребята из ОМОНа рассредоточились вокруг крыльца, держа автоматы наизготовку. Из "бобика", поправляя на поясе кобуру, вылез Алехин. К нему подошел омоновский командир, и оба направились к "ГАЗели".
- Ты смотри, - напомнил о себе дядя Толя. - И майор ваш "пушку" нацепил. Прямо боевик какой-то.
Я вышел из беседки и сразу же оказался под наблюдением ближайшего спецназовца.
- Александр Николаевич! - чуть раньше, чем хотелось бы, позвал я майора.
Алехин оглянулся и приветливо махнул рукой:
- А, старлей. Давай к нам! Пропустите его.
Держась за резаный живот, я подошел и поздоровался с майором.
- Ну что, старлей? Как аппендикс? - с улыбкой спросил Алехин. - Заживает?
- Уже свербит и чешется, товарищ майор.
- Добро. Это - старлей Гусев, - майор представил меня командиру ОМОНа. - Наш дознаватель. А это - капитан Самолазов.
- На месте, - ответил омоновец. - Хорошо.
Я взглянул на майора. Алехин картинно вздохнул и развел руками.
- Отбой, - капитан вынул из уха маленький наушник-вкладыш и протянул руку. - Самолазов, - сухо представился он.
Мы обошли "ГАЗель" и остановились у ее распахнутой настежь задней двери. В полутемном салоне резко пахло мочой. На полу между сидениями лежал в луже собственной крови молодой мужик.
Глаз привычно фиксировал детали: рост потерпевшего - сто семьдесят пять, плюс-минус один сантиметр; вес - около девяноста; возраст - тридцать-тридцать пять лет; телосложение спортивное. Под разорванной в клочья футболкой были видны грязные окровавленные бинты. Мокрые шорты с вывернутыми наружу карманами и дорогие кожаные сандалии дополняли его гардероб. Левая щека и висок были покрыты коркой засохшей грязи. Раненый тяжело и прерывисто дышал, его ноги била мелкая дрожь.
- Как тебе наш красавец, нравится? - спросил майор. - А на трассе после этого деятеля четыре трупа осталось.
- Ого! - я присвистнул. - А кто это?
Алехин посмотрел на капитана и вопросительно вскинул брови.
- Карасик Дмитрий Иванович, - Самолазов достал из кармана прозрачный пакет с документами и протянул его майору.
- Разрешите, - нас оттеснил от "ГАЗели" врач. С носилками в руках подошли санитар и водитель "скорой помощи".
- Карасик, Карасик... Что-то знакомое.
- Ба-а-альшой человек! - Алехин с улыбкой передал пакет мне.
В пакете находились два паспорта, водительское удостоверение, техпаспорт на машину. Здесь же лежал и солидный бумажник из кожи какой-то рептилии. На самом дне, возле красиво оформленного конверта, поблескивали "желтым металлом" часы.
- Вы что, "вели" его? - спросил я Самолазова.
Капитан кивнул и снова вставил наушник.
- Да, - коротко бросил он, оглядываясь на больничные ворота. - Пропусти.
Я вынул оба паспорта и открыл заграничный. С фотографии на меня спокойно смотрел широкоплечий крепыш.
- Кто? - спросил Алехин у капитана.
- Прокуратура.
"ПАЗик" на воротах заурчал и отъехал в сторону, пропуская к нам прокурорскую "Волгу".
Я торопливо бросил оба паспорта в пакет и отдал его капитану:
- От греха подальше.
- Ты бы смылся отсюда, - Алехин смотрел на меня с сочувствием.
- Поздно...
Из "Волги", ни на кого не обращая внимания, грузно выбрался Головатый. Он что-то буркнул своему водителю, и направился к "ГАЗели". С минуту прокурор постоял, наблюдая, как раненого перекладывают на носилки, перекинулся парой слов с доктором, и только потом подошел к нам.
- А что это Гусев, как в засаде сидел? - пошутил прокурор города, протягивая руку. - Александр Николаевич, кто у тебя по месту будет это дело вести?
- Если УБОП не заберет, думаю передать его Бессонову. Он только из отпуска.
- Ладно! - прокурор махнул рукой. - Четыре трупа, все равно нам копать. Где его бумаги?
Капитан молча отдал пакет Головатому. Прокурор перебрал его содержимое, бегло изучил оба паспорта, заглянул в бумажник.
- Где мобильник? - спросил он.
- Здесь все, что было при нем, - ответил капитан. - Остальное - в джипе. Там сейчас ваши работают.
- Да знаю я! - перебил Головатый. - На, - он вернул пакет омоновцу. - Оформите потом изъятие.
Раненого Карасика уже занесли в больницу. Осматривавший его хирург вышел на крыльцо и закурил, задумчиво глядя в одну точку. В беседке зашелся кашлем Петрович.
- Ага, эскулап освободился, - Головатый направился к доктору. Мы двинулись следом.
- Ну, что скажет медицина?
Щурясь от дыма, доктор сделал глубокую затяжку, и устало ответил:
- Плохо дело. Такие повреждения. И сердце там слабое, - он снова затянулся. - Впрочем, рентген покажет. Но надежды мало.
- Так ему что, вообще операцию делать не будут?!
- Уже, наверное, делают.
- А вот такой вопрос, - Алехин деликатно взял доктора под руку. - Хотя бы дня два-три он протянет?
- Вряд ли, - пожал плечами хирург. - С такими ранениями долго не живут.
Прокурор сунул руки в карманы и, смерив нас долгим взглядом, пробормотал:
- Пять трупов, а?
Глава 1. Дорога.
Сквозь залитую ярким солнечным светом жару июльского полдня по проселочной дороге меж колхозных полей и густых, одичавших лесопосадок, неспешно пылит уже не новый "Mitsubishi-Pagero". В комфортабельном салоне джипа, благодаря тонированным стеклам, царит приятный зеленоватый полумрак, негромко играет музыка. Выставив толстый локоть в окно, водитель лениво, одной рукой покручивает баранку. Большой серебряный брелок от ключа зажигания мерно раскачивается над его коленом, время от времени негромко ударяясь о пластиковую панель. Сидящий рядом пассажир, былинного телосложения здоровенный детина Леха-Слон, кажется, задремал. Оно и к лучшему.
Ведущий "Радио Европа" объявил Киркорова, и Карась уже протянул руку, чтобы выключить всю эту музыку к чертовой матери, как вдруг салон наполнился утробным воем - любимого артиста узнала Лехина малолетняя идиотка.
Леха вздрогнул и открыл глаза.
- Так! - рявкнул он, разворачиваясь всем корпусом назад. - Что там такое?!
"Пение" тут же прекратилось. Карась сокрушенно покачал головой и сплюнул в окно.
- Брат, а, брат? - спросил он минуту спустя. - Не пора ли нам колоться?
- О чем колоться? - Леха лениво растягивал гласные. - Ты че, Димон?
- О чем колоться? Ну, посуди сам, брат. Я выезжаю в полпятого утра из города. Об этом, - слышишь, Леха, - об этом мало кто знал. И вот на трассе около Карповки я вижу тебя с баулом и с этой... Что, невеста? А, Слон?
Карась повернулся к собеседнику. Встретив тяжелый взгляд из-под полуопущенных век, он ухмыльнулся и, передразнивая друга, с блатной ленцой в голосе произнёс:
- "Слышь, Димон! Классно, что это ты. Короче, возьми нас до Днепра". Короче, даю тебе десять минут. Ты либо колешься, и я тебя с подругой высаживаю по пути, где скажешь. Либо... Ну, ты понял. Время пошло.
- Что я понял?
- Не груби, - осадил его Карась.
- Слышишь, Рыба! Че за понты?! - Леха весь подался вперед. - Мы вместе или нет?! Слышишь, короче, давай расставим все точки над "i".
- Давай.
Впереди из посадки на дорогу царственным шагом вышел козел. Следом высыпали козы. Увидев в приближающемся джипе конкурента, козел угрожающе наклонил голову и заскреб копытом по пыли.
Пришлось остановиться.
Следом за козами из зарослей шиповника, тяжело опираясь на клюку, вышла согнутая "в три погибели" старуха. На ее горбу раскачивался внушительных размеров мешок с травой. Огрев палкой одну из коз, бабка схватила козла за рога и неожиданно легко оттащила его от машины. Остальные козы с интересом обнюхивали радиатор и колеса, плутовато поглядывая на людей своими бесовскими глазами. Вдруг одна из них, пружинисто присев, явно вознамерилась запрыгнуть на капот. Димон резко нажал на клаксон, животных сдуло как ветром, и джип почти бесшумно тронулся с места.
- Не спи, брат! Время идет. Давай, расставляй свои точки.
- В общем, слышишь? - произнес Леха голосом двоечника у доски. - Ты это самое... Короче, что тебе не ясно?!
- Я ж тебя нормально спросил, - Карась снова сплюнул в окно. - Ладно, слушай вопросы. Как ты узнал, когда и какой дорогой я сегодня поеду?
- Да не помню я. Сказал кто-то.
- А ты вспомни. Это же вчера было, не так ли?
- Ну, да, - тяжело согласился Леха.
- Кто был в хате, когда тебе это сказали?
"Когда тебе это специально сказали".
* * *
Карась выехал сегодня минут в десять пятого. Перед этим он долго, не меньше получаса, сквозь гардину изучал пустую в этот ранний час улицу. И хотя громадный Дживс, положив морду на передние лапы, мирно посапывал посреди двора, на душе у Карася было препаршиво.
Спустившись в гараж, он вынул из верстака новенький "Грач" ("Я вам скажу: офигенная вещь! Штука двести баксов - и он ваш!" - или как там барыга говорил?), заслал патрон в ствол, подкинул пистолет на ладони, и со вздохом положил его на место. Даже в просторных шортах полуторакилограммовая "пушка" вряд ли будет смотреться невинным брелком. Потом он открыл ворота и уселся за руль "Паджеро". Гадостное чувство, вот уже три дня словно тисками сдавливающее грудь, вновь напомнило о себе, и Карасю пришлось сделать над собой усилие, чтобы захлопнуть дверь и выехать во двор.
Вопреки обыкновению, Дживс даже не попытался встать на задние лапы и лизнуть хозяина в нос. Он медленно отошел в сторону. Пройдя несколько шагов, он на минуту оглянулся. Обида и печаль, взявшись за руки и не мигая, стояли в его карих, почти человеческих глазах. Потом он отвернулся, улегся на землю и, пока Димон выезжал на улицу, запирал ворота и калитку, больше не поворачивался. Но вот стих вдали шум мотора, осела пыль, и Дживс, тяжело вздохнув, закрыл морду лапой.
Карась быстро проскочил спящий город, и в половине пятого уже сворачивал с трассы на проселочную дорогу, как вдруг две одинокие фигурки дальше на обочине, на которые он сперва не обратил никакого внимания, пришли в движение. Карась посмотрел на них и чуть не взвыл от досады: к нему спешил "самый крутой киловатт их бригады" Леха-Слон.
Через плечо Слона была перекинута громадная спортивная сумка. Широко шагая, он толкал перед собой какую-то девчонку. Когда странная парочка приблизилась, лицо Карася вытянулось - девчонка была дефективной.
Одетая в застиранный не то халат, не то платье с засаленными рукавами и карманами, она пробежала последние несколько метров и остановилась перед машиной. На вид ей было лет четырнадцать или пятнадцать. Увидев Карася, малолетняя идиотка широко улыбнулась, затопталась на месте и, пуская губами пузыри, поздоровалась:
- Ы-ы!
- Ы! - строго ответил подошедший Слон. - Стой тихо! Слышь, Димон! Классно, что это ты. Короче, возьми нас до Днепра, а?
Карась пожал протянутую руку и огляделся по сторонам. Вроде бы все тихо...
- А это что? - он кивнул на малолетку.
- Да так, - хмуро ответил Леха, ставя на заднее сидение баул. - Просили передать. В хорошие руки.
- Куда передать?
Леха начал терять терпение:
- В Днепропетровск! - он открыл дверь пошире и позвал девчонку: - Ы! Иди сюда, ы-ы.
Карась еще раз посмотрел на идиотку и его передернуло.
- Стой.
Он порылся в кармане, вынул оттуда новенький мобильник, нажал пару светящихся кнопок и приложил телефон к уху. Ждать пришлось почти минуту.
- Привет, Миша!.. Да, я... Нормально. Что? Нет, как и договаривались... Да... Миша, тут одно недоразумение. Меня на выезде из города Леха Герасимов караулил с какой-то голимой идиоткой. Я говорю: с идиоткой! Да, Слон... В общем, Миша, я их до Днепропетровска довезу. Не знаю... Да... Хорошо, я понял. Давай! - Карась выключил телефон и спрятал его в карман.
Еще раз оглядевшись по сторонам, он вышел из машины и открыл багажник.
* * *
- Ну-у, кто там был... - Леха почесал нос. - Ну, я был, Туркмен, Жорик, потом этот, как его, Царицынский с Олегом приехал.
- И больше никого?
- Никого. Че за допрос, Димон?!
- Леха, - тихо спросил Карась, - сколько ты бабла за бугор перевел?
- И это все? - разыграл удивление Карась. - А на что ты там жить будешь?
- На первых порах хватит.
- Брат, не спеши. А на вторых порах что ты делать будешь?
- Слышишь, Димон! Придумаем что-нибудь. На Кубе восемьсот тысяч баксов - это громадный капитал, понял?
Карась уважительно кивнул:
- Да, круто. Ты бы с такими бабками лучше в КНДР поехал. Или нет, Кузя ж к тебе на Кубу приехать обещал, не так ли?
Слон замер, но быстро нашелся и нервно ответил вопросом на вопрос:
- А при чем тут Кузя? Что ты прешь?
- Ну как "при чем"? Это же Кузя тебе вчера малолетку привез, ага, Лёсик? Мне Марадона вчера звонил, - закончил, не моргнув глазом, Карась.
- Заколебал меня ты этим Кузей, слышишь?! Кузя, Кузя... - Леха отвернулся к окну.
Карась с презрением посмотрел на слоновий затылок. Сунь руку в карман, достань "пушку", нажми курок. Окно открыто - все вылетит. А если что, навести марафет в салоне двух литров газ-воды вполне хватит. Да и потом, "Паджеро"-то ведь все равно придется бросить. Да в том-то и дело, что нету "пушки" в кармане. Но монтировка под сиденьем имеется, гм.
У Димона вспотели ладони, и он по привычке огляделся по сторонам.
Но, нельзя. Пока. Карась глубоко вздохнул и, расслабившись, откинулся на сидении. Надо куда-нибудь на полчаса заехать побазарить. Что там они затеяли? Слон просился до Днепра? А до этого Днепра километров тридцать или сорок осталось. Легкий спазм сдавил желудок. Что же этот чертов Кузя затеял?!
И идиотка эта. Так, стоп! Стоп. Значит, Слон, спортивная сумка и маленькая замурзанная идиотка! Карась всем телом повернулся и посмотрел назад. Девчонка стояла на коленях в багажном отсеке и гладила пальцем неизвестно как оказавшуюся на окне стрекозу. При этом она что-то тихо бубнила себе под нос и кивала головой. Та-ак. Нет, "терку" надо устроить обязательно!
- Леха, знаешь, - покручивая баранку, произнес он. -я хочу без понтов свалить за "бугор", без лишних проблем и сюрпризов. Тихо и навсегда. Меня там ждут новая жизнь и солидные деловые партнеры. Кстати, ты знаешь, сколько Кузя на черный день припрятал?
Слон молчал.
- У нас с ним в Австралии фирмочка есть на троих. Кто третий - тебе знать не положено. Так в этой фирмочке наши с ним доли составляют по два "лимона" с лишним. Еще в Германии какая-то там интернетовская контора ему в немалые бабки обошлась.
Леха опять отвернулся к окну, и Карась, обращаясь к его затылку, рискованно пошутил:
- Есть еще свечной заводик в Самаре.
- Слышишь, Дима! Чего ты от меня хочешь?! Довези до Днепропетровска и всё! У тебя уже просто мания какая-то! "Что? Кому? Где?!".
Не реагируя на эту вспышку, Карась свернул с дороги. Теперь джип, плавно переваливаясь с колеса на колесо по невидимым в густой зеленой траве канавам и кочкам, медленно подъезжал к месту, где две сходящиеся лесопосадки образовывали нечто вроде лесной поляны. То там, то там, из высокой и слегка прижухлой травы выглядывали голубые глазки васильков, веселыми островками белели россыпи ромашки и торчали старушечьи головы наполовину облетевших одуванчиков. Полевой вьюнок дружелюбно оплетал ветви ближайшего куста шиповника. Раздавив кротовью нору, джип остановился.
Глава 2. Страсти по Хармсу
Димка-Спортсмен
К моменту окончания средней школы невысокий, крепко скроенный паренек Дима Карасик был уже кандидатом в мастера спорта по вольной борьбе. Подвигнул на такое, в общем-то, миролюбивого и улыбчивого юношу банальный комплекс неполноценности. В самом деле: разве это справедливо, что за какое-то лето между седьмым и восьмым классами многие пацаны, стоявшие раньше на уроках физкультуры по левую руку от Димки, вытянулись, кто на спичечный коробок, а кто и повыше. И это притом, что именно у него, у Димки Карася первого во всём классе вырос кадык, сломался голос, и появилась растительность на верхней губе, именно ему первому начали уделять внимание классные красавицы, которые созрели годом раньше! А теперь вот такой облом... Ну да ладно, не получилось ввысь - пойдём вширь.
Вообще-то увлечение спортом началось гораздо раньше, еще в четвёртом классе. Тогда весь Старометизный район их небольшого городка всколыхнуло убийство предводителя местной шпаны. И произошло это буквально у всех на глазах.
Восемнадцатилетний здоровый лоб Вовка Степанов по кличке Семен имел обыкновение куражиться на "пятаке" перед местным гастрономом. Он стоял в окружении своих "шестерок" и ленивым жестом подзывал к себе какого-нибудь прохожего из тех, кто бросал пугливые взгляды на его ватагу. И, если у бедолаги не хватало ума или смелости проигнорировать этот жест, начиналась длительная процедура установления личности подошедшего.
Для начала Семен с сонным видом и под гыгыканье пацанвы выяснял паспортные данные теперь уже окруженного шпаной гражданина. Затем следовало: "Куда идешь?", "Почему так быстро?" и т.д. и т.п.
Когда же "этот фраер позорный" начинал надоедать, его отпускали, как правило, без мордобоя. Правда, какой-нибудь весельчак при этом обязательно требовал небольшую сумму в долг или часы - поносить: "Потом отдам. Ты что, не веришь?!".
Так и в тот погожий майский день Семен стоял, подпирая толстым плечом фасад гастронома, и благосклонно слушал, как упражнялись в остроумии его подданные, передразнивая только что отпущенного "козла". Как вдруг все разом смолкли. По противоположному тротуару, под ручку с каким-то незнакомым парнем шла Танюша. Красавица Танюша, которая холодно отвергла ухаживания правильного пацана Семена, шла, весело смеясь, под ручку с каким-то чуваком! Казалось, стихли даже пьяные "базары" за столиками соседней "Рюмочной"! Нужно было спасать авторитет.
Семен вальяжно, не спеша перешел улицу и подождал, пока парочка не приблизится. Опять же лениво перегородил девушке дорогу и, ухмыляясь, что-то произнес. Таня попыталась, было, обойти его, но Семен резко схватил девушку за руку.
И тут вмешался её невысокий худощавый кавалер. Он молча вклинился между ними и, опустив руки, стоял, спокойно глядя Семену в лицо. Со скорбной миной повернулся Вова Степанов к своим улыбающимся через дорогу корешам, мол, что поделаешь, не я первым начал, и с мгновенным разворотом, как и учили в колонии, попытался локтем заехать Танькиному хахалю в зубы. Но на своем красивом развороте встретил Вова Степанов по кличке Семен два мощных удара в голову, упал, ударившись затылком об бордюр, пару раз дернулся, выгнулся дугой и затих навсегда.
Сразу же после этого случая бокс был единодушно объявлен обязательным пунктом в программе становления личности будущего защитника Родины.
Не стал исключением и маленький Карасик, которого за светлую кудрявую шевелюру дразнили Стружкой. Пройдя все этапы предварительного отбора, он и еще несколько других таких же резвых пацанят, были приняты в секцию окончательно. Но не было в характере у Димки агрессивности или хотя бы той спортивной злости, без которой в боксе делать нечего. Во время поединка он сознательно пропускал один-два удара и лишь после этого заводился на всю катушку. Как ни ругал его тренер за это, как ни наказывал - ничто не помогало.
И вот однажды, примерно, год спустя после начала занятий, Иван Михайлович отозвал запыхавшегося и мокрого от пота Димку в сторону и с грустным вздохом заявил:
-Нет, Карась, ты никогда не станешь окунем и никогда не будешь чемпионом. В общем, думай сам.
Затем было увлечение бассейном и самбо до тех пор, пока в школе, где учился Дима, не открылась секция вольной борьбы. Вёл её новый молодой физрук Саня, который своей методикой преподавания и демократичным поведением очень быстро завоевал расположение детей.
После первой же тренировки Димка понял: вольная борьба - это его стихия. Как будто специально созданная под его склад характера и физические данные, борьба увлекла полностью и бесповоротно. Смущало лишь категорическое требование Сани хорошо учиться. А учёба всегда давалась Димке легко, не было лишь должного прилежания, да и, откровенно говоря, хорошо учиться было в среде старометизовской ребятни чем-то вроде легкого позора - западло.
С ростом разрядности и спортивного мастерства все больше времени стали забирать всевозможные олимпиады, сборы и соревнования. Какая уж тут учеба? Одним словом к концу восьмого, в те годы выпускного класса Карась имел первый разряд по вольной борьбе и длинную шеренгу троек в аттестате.
Вскоре перед ним встала дилемма: либо оставаться в школе еще на два года, либо поступить в какой-нибудь "технарь" или "бурсу". Разрешить её помог завуч. Он как-то спросил Димку о его планах на будущее и, не став слушать всякую ахинею в ответ, очень тихо произнес:
- Пойми, Дмитрий, чем лучше ты будешь учиться, тем лучше ты будешь жить, - развернулся и ушел, оставив Димку одного в пустом школьном коридоре.
Когда он дома объявил родителям о желании остаться в школе, а затем поступать в институт, отец с матерью его поддержали, особенно мама - она всегда мечтала о высшем образовании.
К зимним школьным каникулам в девятом классе Карасик стал хорошистом. А в октябре, уже будучи в десятом, на областных соревнованиях по вольной борьбе он занял второе место в своей весовой категории и был объявлен кандидатом в мастера спорта.
Но ничто хорошее не вечно. Ещё не успел Димка привыкнуть к своему новому спортивному званию, как произошла трагедия, поставившая крест на его спортивной карьере. Любимого тренера Александра Алексеевича, или просто Саню, сбила машина. Полученные травмы - переломы обеих ног, нескольких ребер и позвоночника - были не смертельны, но навсегда приковали его к инвалидному креслу.
Вначале ребята навещали своего Санька чуть ли не через день, но вскоре он сам запретил им приходить, понимая, какое тягостное впечатление производит на молодых хлопцев его теперешнее состояние.
Секция распалась. Карасик в числе самых лучших и перспективных был приглашен в секцию вольной борьбы при факультете физвоспитания местного Педагогического института. Но здесь уже не было прежнего коллективизма и взаимовыручки, да и новый тренер с ними явно отбывал повинность.
А однажды перед самой зимой поехал Димка с отцом на рыбалку, где, выпрыгивая с лодки на мокрый от дождя деревянный помост, он поскользнулся и упал в ледяную воду. В итоге - тяжелое ОРЗ. Лишь через десять дней бледный и всё ещё слабый Карасик "приплыл" на тренировку, но никто не поинтересовался, где он был, и что с ним случилось.
После этого Дмитрий оставил секцию, так, приходил иногда - размяться, поддержать форму. Появившееся свободное время было посвящено учебе и девочкам. Им нравилось внимание Димки-Спортсмена с его приветливой улыбкой, уверенными движениями борца и несомненными успехами в учёбе.
Окончил школу Дмитрий Карасик, имея в аттестате зрелости три четверки, остальные - пятерки.
Юлечка
На первом курсе Индустриального института, студентом которого Дима стал в том же году, он впервые с удивлением ощутил в своей душе томительно-сладкий дискомфорт любви.
Случилось это на репетиции студенческой комик-группы "Соседи". Димон, как его теперь все называли, не был участником самодеятельного коллектива, но ему очень нравилась буквально насыщенная ионами юмора атмосфера дружбы и полного взаимопонимания, которая царила тут. Поэтому каждый день после занятий он спешил не домой, а в институтский Актовый зал, на сцене которого и проходили репетиции. Димка вместе со всеми весело смеялся над наиболее удачными творческими находками и с не меньшим возмущением, чем остальные, отвергал явные несуразности. Ему неоднократно делали предложение стать полноправным участником коллектива, но всякий раз Дима со стеснением отказывался.
В тот день после лекций шла последняя, генеральная репетиция спектакля "Страсти по Хармсу". Был задействован весь имеющийся реквизит. По ходу развития сюжета, через равные промежутки времени, сцену в одном и том же направлении должен был пересекать перепуганный милиционер с вытянутым от удивления лицом и вытаращенными глазами.
И вот, когда в очередной раз высокий и нескладный Генка-"милиционер", втянув голову в плечи и выпучив в зрительский зал большие немигающие глаза, скрылся за кулисами, Димка не выдержал:
- Не верю! - по-станиславски крикнул он и, уже обращаясь к рядом сидящему режиссеру Ленке Грач, упрямо повторил: - Не верю!
Репетиция прервалась. Все озадаченно уставились на Димона. Из-за кулис показался уже и вправду удивленный "милиционер".
- Генка, - быстро заговорил Дима, отчаянно жестикулируя и подыскивая нужные слова. - Генка должен держать в руках большой картонный пистолет. Это - раз. Потом. Зачем ему галифе и сапоги?! Пусть будет в рваных, застиранных домашних гамашах с пузырями на коленях. И в шлёпанцах!.. Или в кедах на босу ногу.
Видя, что первое недоумение сменяется понимающими улыбками, Димка, забыв все свои прежние страхи, быстро взбежал на сцену. Здесь свою горячую и сбивчивую речь он щедро обогатил жестами и мимикой:
- Дальше. Со всяким... Нет! С каждым новым выходом у него должно меняться выражение лица. Вот так! Ну, помните этого, ну, пионера: "А вы тут чего делаете, а?". Понимаете, физиономия "мента" должна становиться всё более и более подозрительной, - и под дружный хохот доморощенных комедиантов Димон изобразил перепуганного Крамарова.
- И ещё! - он уже пытался перекричать поднявшийся гвалт одобрения. - И ещё, - добавил Димка, когда все опять с веселым любопытством уставились на него. - Пусть с каждым новым выходом у Генки в руках оказываются другие, самые нелепые предметы. Ну там, солёный огурец, к примеру.
Теперь кричали все! Казалось, ни кто не слушает остальных. Предлагались самые неожиданные варианты:
- Лучше банка огурцов!
- Глобус!
- Носки! Полосатые...
- Генка! Слышь, Генка! Чугунную батарею! На горбу!! Ха-ха-ха...
Взлохмаченный и раскрасневшийся Карасик стоял на сцене и сияющими глазами смотрел на орущих друзей. Он уже сделал шаг, чтобы сойти вниз, как вдруг замер, словно пораженный громом!
Из галдящей и веселой толпы, в которую превратились "Соседи", на него долгим и задумчивым взглядом, не отрываясь, смотрела Юлечка Невзорова.
И всё! Остановилось время. Призрачно задрожали и растаяли в воздухе стены и потолок, и куда-то исчезла шумная орава, и в наступившей тишине остались лишь эти невыразимо прекрасные глаза.
Но вот дрогнули длинные пушистые ресницы и опомнившийся Димка, красный, как рак, кубарем скатился со сцены и, потупив взор, плюхнулся в своё кресло.
В этом спектакле у Юлечки роли не было. Пьеса, написанная в жанре абсурда, предусматривала соответствующий типаж исполнителей, под который стройная черноволосая смуглянка просто ни как не подходила. А когда все угомонились, и репетиция была продолжена, Юля подошла и села возле Димки, как бы невзначай спихнув его руку с подлокотника.
"Очень недовольный" Димон "очень строго" посмотрел на Юльку. А та с невинной улыбкой "внимательно наблюдала" за развитием событий на сцене. И вновь ураган эмоций пронёсся в Димкиной душе, оставив после себя лишь лёгкую и радостную пришибленность от такого соседства.
Мадам э мусью
После репетиции комедианты шумной толпой спустились в полутёмный и пустой институтский вестибюль. Кварцевые часы на стене высвечивали девятнадцать-тридцать. Ворчливая гардеробщица облегчённо заметалась среди вверенных ей пустых вешалок, срывая и сваливая в одну кучу на барьер одинокие актёрские куртки, плащи и пальто.
Юля вытянула свою курточку из общего завала и, разворачиваясь, нос к носу столкнулась с Димоном. Димка, специально подстроивший это столкновение, знал, что сейчас он должен пошутить. Но как?! А, была-не была:
- Слюшай, дэвушек! Дай памагу, да?
"Боже мой!.."
Но Юлька прыснула и посмотрела почему-то на гардеробщицу. Та важно кивнула в ответ и неожиданно подмигнула.
- Вот чудак-чэлавэк! Кацо, дарагой, канэшно памагы! - раздалось вдруг у Димки за спиной.
Карасик удивлённо оглянулся. Сзади стоял, надменно подкручивая воображаемый ус, Генка-"милиционер". Увидев Димкину растерянность, деликатный хохмач многозначительно кашлянул в кулак и направился к выходу, продолжая негодовать:
- Такой хароший дэвушка, а он спрашивает - памоч или нэ памоч...
Слегка ошалевший Карасик вновь повернулся к гардеробу. Юлечка с улыбкой, чуть наклонив голову, смотрела на Димку блестящими озорными глазами и - о, счастье! - протягивала ему свою курточку.
В холодную черноту ноябрьского вечера вышли вместе, и Юля как-то вполне естественно взяла Димона под руку и уже не отпускала до самого своего дома. Прощание получилось скомканным и неловким. Они стояли под моросящим дождём у освещенного подъезда пятиэтажки и, не зная, что сказать, робко поглядывали друг на друга. И эта обоюдная растерянность радовала обоих и сближала лучше всяких слов.
- Ну, пока, - первой нарушила молчание Юля.
Димон, вздохнув, лишь кивнул.
Постояли ещё несколько секунд. Наконец, виновато улыбнувшись и пожав плечами, девушка быстро направилась к дому. Уже в подъезде она вдруг оглянулась и, помахав Димке рукой, крикнула:
- До завтра, Димончик! - и быстро взбежала по ступенькам.
Оставшись один, счастливый Карасик ещё немного потоптался на месте, и вдруг с гиканьем и свистом, вприпрыжку, словно школьник, ловко перепрыгивая через лужи, понёсся домой.
Следующим утром он уже прохаживался взад-вперёд пред заветным подъездом, то и дело поглядывая на старые, с облупленной краской деревянные двери. "Так, что у нас сегодня? Первая пара - геометрия - всё в порядке. Вторая пара - блин! - механика! Ну где ты, Юлечка? Давай быстрее, мне ещё "лабу" передрать надо!..". Мелко заморосил дождь.
- Привет, Димончик! - вдруг услышал он.
Перед ним стояла чуть запыхавшаяся Юлька. Деловито игнорируя Димкино замешательство, она, как и вчера, взяла его под руку. С треском раскрылся зонтик над их головами и студенты, тесно прижавшись друг к другу, направились в институт.
Возле самого института их вернул на грешную землю театральный "мент" Попов.
В шумном вестибюле им пришлось расстаться - разные факультеты, разные аудитории.
Вновь встретились перед самой премьерой. Всех комедиантов отпустили с последнего часа распоряжением ректора. За Димоном на политэкономию пришли чуть ли не всем составом. Преподаватель слегка поломался, ссылаясь на важность предмета, но вынужден был капитулировать перед последним аргументом Ленки-режиссёра:
- Да вы что, Лаврентий Моисеевич! Да ведь на премьере будет сам товарищ Вунюков - секретарь Отдела культуры горкома партии!
- И как давно я худрук? - осторожно поинтересовался Димон у Ленки, когда вышли в коридор.
- С сегодняшнего дня! - решительно пресекла дальнейшие расспросы режиссёр.
- Ты смотри, надо же, - покоряясь судьбе, убито пробормотал Карасик.
До начала представления оставалось минут сорок. Поэтому, не теряя времени, действующие лица принялись быстро переодеваться и наносить грим. Оформление сцены было закончено ещё вчера, за него все были спокойны. С реквизитом тоже всё было в порядке. Небольшая заминка вышла с трёхлитровкой огурцов - она была закатана жестяной крышкой. Но в последний момент новоявленному худруку удалось убедить режиссера, что начатая банка без крышки в "милицейских" руках будет смотреться комичнее.
- Символичнее, - точно заметил Генка, и все кинулись искать, чем бы её открыть.
Пришлось Димке сбегать к электрику за плоскогубцами. А по залу между рядами уже сновали первые захватчики лучших мест.
Спектакль прошел "на ура". Зал был переполнен. Сидели в креслах, взяв на руки любимых девушек или просто девушек, сидели и стояли в проходах, толпились возле запасных дверей.
Большие Люди солидно занимали восьмой ряд центральной группы кресел. Точно в середине этого ряда горой розового сала возвышался сам товарищ Вунюков. И когда переполненный зал в очередной раз содрогался от хохота, он, благодушно посмеиваясь, авторитетно кивал головой. По правую руку товарища Вунюкова сверкал золотой улыбкой ректор, по левую - похохатывал за компанию вузовский парторг Ефимов. Дальше от центра, поближе к проходам, в порядке убывания собственной значимости располагалось остальное институтское начальство.
Димон впервые в жизни оказался за кулисами во время представления. Незадействованные в спектакле комедианты выполняли обязанности гримеров, костюмеров и прочих ассистентов. Суматошно подготовив очередное действие и выпустив актеров к публике, они, схоронившись за дырявым киноэкраном в глубине сцены, с трепетом наблюдали за реакцией переполненного зала. И когда новый взрыв смеха сотрясал пыльные портьеры Актового зала, закулисные соглядатаи, счастливо улыбаясь, похлопывали друг друга по плечу и показывали большие пальцы вверх.
Затем были мгновения такого всеобъемлющего, всепоглощающего счастья, о существовании которого Карасик и не догадывался. Освещенные яркими лучами софитов, ребята, взявшись за руки, стояли на сцене и под нескончаемые аплодисменты, свист и крики, кланялись благодарной публике. Рампа, словно гигантская линза, преломляла и фокусировала на них энергию зрительского восторга.
Вопрос "Куда пойти обмыть удачную премьеру?" был решен однозначно: к Генке, куда же еще?! А чего, предки - на Севере, "хата" пустая. Короче, веди, Попов, в свои пенаты!
Там же Димке и объяснили то состояние эйфории, которое охватило его на сцене:
- Слушай меня ушами, - Ленка ткнула в его сторону горящей сигаретой. - Да престань обниматься с Юлькой! - выпито было уже немало. - Меня обнимай... Ага, значит так. Димон, мы, значит, одиннадцать человек, подарили праздник полутысячной толпе. Так? Так. Сколько будет: пятьсот разделить на одиннадцать? Серый! Тише там с гитарой - ничего не слышно! Юлька, не подсказывай, пусть сам считает... Сорок пять? Что - сорок пять? Ах, да! Так вот, представь себе: ты идёшь, а на встречу тебе идут сорок пять человек, и каждый тебе рад, каждый с тобой здоровается, хлопает по плечу...
- И спрашивает: "Как мама?" - вставил кто-то.
- И каждый, - отмахнулась Ленка, - тебе заявляет, что ты - классный парень, и что ты не зря на свете живешь. Понял, Димон? Всё, целуйтесь дальше. Спичку! Дайте мне спичку, у меня сигарета потухла...
Расходились заполночь. Стоя в дверях, хором пытались уговорить хозяина никого не провожать, но Генка с пьяным упорством норовил первым покинуть свой гостеприимный "вигвам".
Димон поймал его на лестничной площадке.
- Геша, - заводя друга обратно в квартиру, проникновенно начал Карасик.- Время - полпервого ночи, - он показал Генке свои часы.
- Ну! Чьёрьт побьери! - они уже прошли через прихожую и направлялись в спальню. По пути Димон жестом дал понять усталым гостям, мол, выходите, я сейчас. - Чьёрьт побьери, чьёрьт побьери, - по-аптекарски приговаривал он, укладывая Генку на диван.
Вскоре познакомились и сдружились Юлины и Димкины родители. Отцы сблизились на почве рыбалки и "Жигулей": оба были страстные рыболовы, и у обоих в гараже стояла "копейка". Круг взаимных интересов их матерей оказался неизмеримо шире.
Начиная с двадцатых чисел декабря, Димка стал появляться дома только для того, чтобы поспать, побриться и позавтракать - "Соседи" готовили новогодний капустник. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Димон пару раз остался ночевать у Юлечки, а затем и вовсе забрал из дому свою зубную щётку.
- Галочка, здравствуй! Извини, что так поздно.
- Катюша, ты?! Да я сама хотела только что звонить.