Было жарко. По раскаленным камням, которыми была выложена главная улица в Иерусалиме, невозможно было пройти босиком. Детвора выбегала на середину дороги и через несколько мгновений с громким смехом возвращалась в тень домов, обжигая пятки о нагретый солнцем камень.
Эта забава полностью поглощала внимание мальчиков и девочек, поэтому они не обращали никакого внимания ни на левитов, важно шествующих в этот день по улице, ни на многочисленных пришельцев, бродящих по городу в поисках места для ночлега. Конский топот и свист плетей, звонко рассекающий застывший в полуденном зное воздух, наконец возвратил детей к реальности и они, прижавшись к глиняной стене испугано проводили глазами промчавшийся мимо них отряд римских всадников во главе с центурионом.
- Натан, где ты? - раздался встревоженный женский голос после того, как взметнув густое облако пыли, всадники исчезли за поворотом.
- Я здесь, мама, - ответил один из детей.
Услышав голос своего сына, вышедшая только что из дома молодая женщина, облегченно вздохнула.
- Когда же кончатся эти гонки, - негодующе прокаркала стоявшая тут же старуха, опираясь на палку, - как ни праздник, так и начинается карусель. Римляне совсем обнаглели. В наше время так не было...
Недослушав старуху, Натан спросил:
- Мама! Ты каждый вечер рассказываешь мне о мессии, который придет и освободит наш народ от врагов. Почему он медлит?
Услышав детский вопрос, женщины переглянулись. Старуха неодобрительно хмыкнув, стукнула палкой по камню.
- Будь осторожен, сынок, - обратилась она к мальчику, - в наше время и стены имеют уши.
Сказав это, старуха пошла к Храму, мерно постукивая палкой и шаркая истоптанными сандалиями. Схватив сына в охапку, молодая женщина исчезла в дверях своего дома. Остальные дети еще некоторое время оживленно перешептывались между собой, тыкая в ту сторону, где исчезли римские всадники, а затем возобновили свои забавы, радуясь тому, что наступил долгожданный праздник Песах.
- Жалко, что Флор не захотел поставить здесь свой бюст, - раздавался громкий голос одного из римских воинов, стоявших неподалеку от широкой лестницы Храма, - я бы с удовольствием принес ему в жертву пару голубей! Ха-ха-ха!
- У тебя есть возможность по-крайней мере, бросить жменю муки на жертвенник еврейскому богу, - шутливо ответил другой, - к тому же у него, как я погляжу, большой праздник.
Первый воин недовольно поморщился и сделав оскорбительный жест в сторону Храма, ответил:
- Позавчера в Кесари познакомился с хорошенькой самарянкой. Если бы наш гарнизон не отослали в эту забытую богами провинцию, сегодня я не плохо повеселился бы.
Собеседник неожиданно толкнул говорившего в бок и указал на группу людей, стоявших неподалеку и пристально наблюдавших за двумя римскими воинами.
- Чего они хотят? - недовольно спросил один. Его собеседник пожал плечами и поправил меч на поясе.
- Мне не нравится выражение их лиц, - ответил он в полголоса, - они явно настроены враждебно и смотрят прямо на тебя.
Воин нахмурился:
- Пойду узнаю, в чем дело, - произнес он.
- Будь осторожен. Я пойду с тобой.
Воин пожал плечами и с ехидством в голосе ответил:
- Почему я должен опасаться шайки невооруженных еврейских дикарей?
Последняя фраза прозвучала достаточно громко, чтобы ее услышали "еврейские дикари".
- Остановись!!! - прошипел римлянин, но было поздно. Метко брошенный из пращи камень пробил голову неосторожному солдату, и он без звука упал на гладкие каменные плиты. Прикрываясь щитом, товарищ убитого стал пятится в сторону стоявшего неподалеку отряда. Несколько камней ударились об щит с характерным звуком. Когорта солдат бросилась на выручку соотечественнику, атаковав агрессивных евреев. Завязался бой.
На подмогу мятежникам подоспели еще несколько десятков человек, вооруженных топорами, кольями и дубинами. Оказавшись в меньшинстве, римляне стали отступать, отбиваясь дротиками от яростных нападений противника.
Мирно идущие на поклонение женщины и дети остановились на полдороги и молча наблюдали за происходившим.
Под натиском врага римские солдаты падали один за другим, орошая храмовую площадь своей кровью. Евреи готовы были огласить Иерусалим победным кличем, но отряд конницы, на все скаку налетевшей на победителей в следующее мгновение охладил их воинственный дух. Не имея возможности дать отпор противнику, мятежники бросились в рассыпную, стараясь затеряться в узких извилистых улочках.
Римляне легко настигали беглецов, прокалывая их копьями и забивая до смерти бичами. Под горячую руку оккупантов нередко попадали беззащитные женщины и даже маленькие дети. Изуродованные тела еще несколько дней лежали на храмовой площади, собирая вокруг себя тучи насекомых и хищных птиц...
1.
Восходящее солнце ласково прикоснулось к листве дремлющих деревьев. Роса, покрывавшая холмы и долины, исчезала под теплым взглядом утренних лучей. В эти волшебные минуты пробуждения даже самые укромные уголки Гефсиманского сада уже наполняла свежим звучанием симфония из птичьих голосов. Легкий ветерок, извиваясь среди изящных акаций и могучих дубов, играя на струнах высокой травы и нежась о беззащитные лепестки полевых цветов, изгонял остаток сна.
В тени древнего дуба, прислонившись к большому камню, закутанный от ночного холода в серый шерстяной плащ, спал юноша лет двадцати, склонив голову на грудь. Пестрая птица, оказавшись на нижней ветке, залилась веселыми трелями как раз над самым его ухом. Юноша вздрогнул и открыл глаза. Разбуженный, но не успевший прийти в себя от крепкого сна, он несколько мгновений смотрел перед собой. Затем, видимо, желая узнать, кто его разбудил, поднял голову. А виновница пробуждения, то ли испугавшись, то ли решив, что ее миссия выполнена, и делать ей здесь больше нечего, исчезла в густой листве соседнего дерева.
Шимон, так звали этого юношу, распахнув плащ и потянувшись, полной грудью вдохнул воздух, наполненный ароматами полевых цветов и прохладой. Нащупав хлебы, лежавшие в его суме, Шимон вдруг ощутил нестерпимый голод и встал на ноги. Размяв несколькими энергичными движениями затекшее за ночь тело, юноша расстелил на траве плащ и, стоя на коленях, с жадностью стал есть, вгрызаясь в черствые лепешки и запивая водой из меха. Утолив голод, Шимон накинул плащ на плечи и направился к бежавшему неподалеку ручью.
Юноша был в хорошем расположении духа. Он бодро шагал среди высокой травы и напевал какую-то мелодию, улыбаясь своим мыслям.
2.
Шимон, сын Урии, провел детство и часть юности в небольшом селении близ Иерихона. Отец имел стадо коз, за которыми ухаживал с большой любовью. Эту любовь Урия привил и своему единственному сыну. Вместе с младшей сестренкой Тиной Шимон пас животных в долине Иордана с раннего утра до поздней ночи.
Переливаясь на солнце, словно драгоценные камни, мерцая всеми оттенками фиолетового в загадочном свете луны, с достоинством старца текли воды легендарной реки в омут Соленого моря. Мудрый шепот волн, ласкающих древние берега, мерно звучал в унисон с шорохом трав, шелестом листвы и блеяньем коз на лугах. Звездный песок, рассыпанный в бесконечности ночного неба и синева в полуденный зной, - все это рождало в сердце Шимона тягу к прекрасному и стремление к совершенству, которое он видел вокруг себя изо дня в день. В то же время работа пастуха превратила Шимона в сильного и рассудительного мужчину, способного постоять за себя и защитить имущество своего отца от воров и хищных зверей.
Неизвестно как бы сложилась жизнь Шимона и его семьи, если бы не события, происходившие в Иудее, провинции Римской империи в то время. В те неспокойные дни, когда свинцовые тучи войны нависли над еврейским народом, в семье Урии произошел случай, изменивший ее судьбу.
Глубокой ночью в дверь дома Урии громко и настойчиво постучали. Урия подошел к двери и спросил, кто это и что ему нужно в столь поздний час. Это был родной брат Урии - Иуда. Он умолял впустить его, поскольку скрывался от погони. Когда Урия открыл дверь, Иуда вошел тяжело дыша. В руке он сжимал обломок топорища. Прислушавшись - не слышно ли погони, Иуда обессилено опустился на соломенный тюфяк. Спустя недолгое время обитатели дома Урии услышали страшную историю его брата, бравшего участие в мятеже, происшедшем в разгар праздника Песах. После подавления восстания несколько сот иудеев, кому не удалось скрыться, оказались в тюрьмах. Их ожидала страшная участь...
Урия с ужасом узнал о том, что римляне, скорее всего, запомнили внешность его брата, поскольку его приняли за предводителя мятежников. Они с товарищем одни из первых напали на центуриона, вооруженные палками и топорами. Смельчакам не повезло - центуриону пришли на помощь всадники. Товарищ Иуды был убит, самому же Иуде удалось скрыться. Теперь его, вероятно, разыскивают и награду назначили...
Когда Иуда закончил рассказ, в доме воцарилась тишина. Урия стоял, не двигаясь, и смотрел в одну точку. Мария, его жена, с широко раскрытыми от страха глазами, сидела у стены, еле заметно шевеля губами, и нервно теребила волосы, уснувшей у нее на коленях Тины. Шимон, хмурясь, подбрасывал дрова в огонь - становилось холодно. Иуда молча грыз данный ему полу засохший хлеб и запивал его вином - больше в доме из еды в это время суток ничего не нашлось.
- Из-за своей горячности ты погубил себя и... нас всех тоже, - промолвил, наконец, Урия. Его глаза встретились с глазами Иуды, который прочел в них отчаяние и горький укор. Дом снова наполнило тяжелое молчание. Запел петух, возвещая о близости утра. Иуда вышел из оцепенения:
- Мне пора, - произнес он, поднимаясь на ноги.
- Куда же ты теперь пойдешь? - спросил Урия.
Иуда пожал плечами:
- В Галилею. Там видно будет...
- А что с нами? - Урия посмотрел на жену, дочь, сына и вопросительно взглянул на брата.
- Я старался быть незамеченным...
Урия обратился к жене:
- Мария, дай мех вина. И не смотри на меня так - Всевышний милостив.
Отдав мех с вином брату, Урия крепко обнял его:
- Да хранит тебя Господь, - произнес он тихо.
Иуда исчез в предутренней дымке.
Визит Иуды нарушил привычное течение жизни в семье Урии. Любой окрик или стук копыт за спиной повергал в ужас. Каждый день Урия ожидал прихода римлян с обвинением в укрывательстве государственного преступника. Каждая минута жизни с тех пор, как Иуда ступил за порог его дома, стала для Урии и его семьи нестерпимой пыткой, которая, казалось, никогда не кончится. Однако шли дни, а римские отряды, ежедневно проходившие через селение, не проявляли никакого интереса к дому Урии. С течением времени надежда на то, что опасность миновала, постепенно изгнала из души страх, и ночной визит стал казаться просто кошмарным сном, не имеющим ничего общего с реальностью. Только через полтора месяца стало ясно, что ничего из происшедшего в ту ночь не укрылось от всевидящего ока римского орла.
Возвращаясь однажды вечером из Иерихона, Шимон увидел свою мать у распахнутых настежь дверей. Мария сидела на земле в разорванной одежде, с кровоподтеками на бледном лице и гладила головку Тины, сидевшей возле матери, уткнувшись лицом в ее грудь. Тело девочки сотрясалось от рыданий.
У Шимона внутри что-то оборвалось. Он стоял на дороге, смотря на свою поруганную избитую мать и несчастную сестренку, и не мог заставить себя сдвинуться с места.
- Они пришли сегодня утром, - услышал юноша голос позади себя, - именем императора арестовали твоего отца как мятежника, увели скот, надругались над Марией. Кто-то донес, что видел мятежника возле вашего дома...
Шимон обернулся. Позади него стоял старик Адоникам - друг и учитель детства. Седые пряди волос, и борода были растрепаны, из почти слепых глаз по сморщенным щекам текли слезы. Юноша до крови закусил губу и сжал кулаки. Его душила ненависть, закрывая черным непроницаемым покрывалом взор...
Медленно и тоскливо тянулись дни. Шимон почти ничего не ел. Разрывая на себе одежду, словно зверь в клетке съедаемый пламенем ярости, он метался по комнате. Из исполненной горем груди вырывался стон гнева и бессилия. Хотя оставалось немного ячменя, несколько мехов масла и вина, чудом не замеченных римлянами, было очевидно, что этого надолго не хватит. Шимон просыпался в холодном поту среди ночи под пристальным взглядом призрака беды, поселившегося в его доме.
Шимон нанялся пасти стада у знакомого своего отца. Эта семья, сочувствуя горю соседей, согласилась взять к себе Тину, чтобы шестилетнему ребенку не довелось ощутить власть голода. Только по прошествии нескольких месяцев Шимон узнал, что его отца, обвинив в пособничестве бунтарям, казнили, спустя несколько дней после ареста. Мария даже не допускала мысли, что потеряет мужа. Шимон не сказал ей правду, однако мать сама вскоре узнала об этом. Неожиданно она заболела лихорадкой и, спустя месяц, умерла в мучениях. Последним словом на ее пересохших от жара губах было имя Урии.
Когда кончились дни плача по матери, Шимон бросил работу и завербовался добровольцем для защиты Иерусалима от надвигающихся на город римских легионов. Вернувшись в родное селение, юноша вновь оказался перед лицом еще одного несчастья. Семья, где он оставил сестру, была беспощадно вырезана секариями за то, что, якобы, выказывала симпатии римской власти. Тщетно Шимон спрашивал о Тине. После той страшной резни ее никто не видел. Многие были уверены, что бедную девочку постигла участь опекунов. Убитый горем Шимон куда-то исчез. Долгое время в селении никто не знал, что с ним случилось и жив ли он. Только через год кто-то увидел юношу похожего на Шимона, который жил в доме начальника иерихонской синагоги, но никто не был уверен, действительно ли это был Шимон. Однако это был он. Шимона нашел в пустыне купец, возвращавшийся из Киринеи. Он подобрал Шимона, лежавшего у дороги среди пустыни, умирающего от жажды. Купцу удалось возвратить его к жизни. Торговец оставил слабого, не способного держаться на ногах, юношу в Иерихоне у знакомого начальника синагоги Иасона. В этом гостеприимном доме Шимон прожил несколько месяцев. Когда же окончательно выздоровел, то поселился неподалеку и работал подмастерьем у плотника, чем и зарабатывал себе на жизнь.
Однажды, перед Пятидесятницей, возвращаясь с работы, Шимон увидел на крыльце дома Иасона девушку лет шестнадцати. Поскольку Шимону нужно было проходить мимо крыльца, он поздоровался. Незнакомка подняла на него большие карие глаза и ответила на приветствие. На ее почти детском лице Шимон прочел озабоченность и затаенную тревогу.
Он также заметил, что все время разговора с ним девушка, несколько, растеряно поглядывала на нищего, сидевшего неподалеку от крыльца, которого он, Шимон, в первое мгновение не увидел.
- Дома ли Крисп? - спросил юноша первое, что пришло в голову.
- Нет. Пошел в Иерусалим на праздник. А ты кто?
- Я? Я Шимон, живу неподалеку. Хозяин этого дома был очень добр ко мне, - неуверенно ответил Шимон.
- Я ему кондрант должен, - соврал Шимон. Никакого другого ответа он в тот момент не способен был придумать.
- Тогда зайди после праздников.
Простившись, Шимон сделал несколько шагов и, вдруг, неожиданно для самого себя, обернулся и спросил:
- А ты будешь на празднике?
В ответ девушка удивленно подняла брови и несколько мгновений непонимающе смотрела на Шимона. На мгновение в ее глазах промелькнул страх, причину которого Шимон не мог понять и немного смутился. Она не успела ничего ответить. На крыльцо вышла женщина и, даже не удостоив юношу взглядом, увела ее в дом. Шимон стоял некоторое время посреди улицы, недоумевая, чем он мог напугать девушку. Юноша растеряно пожал плечами.
- Не пытайся сразу найти ответы на трудные вопросы, - услышал он неожиданно голос сидевшего возле стены нищего, - будь уверен, что через время ответы сами придут к тебе. Но будут ли они желанными гостями в твоей душе?
Шимон с недоверием взглянул на нищего. Тот имел довольно незаурядную внешность. Непомерно большой горбатый нос, толстые губы и высокий, испещренный морщинами лоб, на который спадали седыми клочьями волосы. Старик был одет в грязную изношенную тунику, худые покатые плечи были прикрыты дырявым плащом.
- Не пожертвуешь ли асирий бедному отщепенцу, - вновь проскрипел, как показалось Шимону, несколько иронично голос нищего.
Шимон машинально вытащил несколько медных монет, и, кинув их странному нищему, пошел домой, планируя на следующий день быть в Иерусалиме на празднике Пятидесятницы.
3.
Именно разговор с незнакомкой был в голове у Шимона, когда он на следующее утро проснулся в Гефсиманском саду и шел к ручью набирать воды. "Кто же она? - наверное, в сотый раз задавал себе один и тот же вопрос юноша, - я прожил в этом доме довольно долго, но никто за все это время и с ловом не обмолвился об этом прекрасном создании. Чего она испугалась? Кто эта женщина, которая завела ее в дом?" На все эти вопросы у Шимон пока не было ответов, но он твердо решил при первой возможности все как следует разузнать. Юноша даже не мог тогда представить себе, при каких обстоятельствах он получит ответы...
Размышления Шимона прервали приглушенные мужские голоса, донесшиеся из-за деревьев. В два скачка он вновь оказался за камнем. Юноша вовсе не был трусом. Времена были неспокойные: доносы, грабежи, убийства, совершавшиеся под предлогом военного положения, в те дни были привычным делом. Здравый смысл подсказывал Шимону быть осторожным.
- Ты уверен, что убил его?
- Я вонзил нож в его левый бок по самую рукоять. Он даже сообразить ничего не успел!
- Надеюсь, ты вне подозрений.
- Думаю, и на этот раз все прошло гладко.
- Азария на очереди...
"Галилейские разбойники" - пронеслось в голове у Шимона.
Эти когда-то ревностные защитники закона и веры, которые со времен Ирода Великого противостояли любой попытке подчинить Иудею Риму, настолько удалились от этой благородной цели, что стали слепо посягать на имущество и жизнь невинных людей.
Шимон, находясь какое-то время среди зелотов, или секариев, как они называли сами себя, которые защищали Иерусалим от римлян, знал, что особенно в последние годы под именем освободителей нации к секариям примкнули грабители и заправские убийцы, терроризировавшие мирных жителей. Шимон ненавидел римлян за то, что те убили его отца и, в равной степени, ненавидел секариев, ставших причиной исчезновения его сестры. Ненависть к тем и другим клокотала в его груди, словно вулкан в жерле, готовая вырваться наружу в подходящий момент.
Уже несколько лет, с тех пор как римские гарнизоны были изгнаны за пределы Иудеи, "галилейские разбойники", как называли секариев в народе, наводили ужас на Иерусалим. Незаметно и хладнокровно они убивали среди бела дня на многолюдных улицах тех, кого считали приверженцами кесаря. Когда сраженная жертва падала, убийце ничего не стоило слиться с толпой и вместе со всеми кричать: "Стража! Убийство! Убийство!" В большинстве случаев секариям удавалось благодаря их мастерству оставаться не разоблаченными, но, даже узнав зелота, было нелегко предать его суду, поскольку секарии имели немало влияние в Синедрионе. Никто не мог чувствовать себя в безопасности.
Шимон выглянул из-за камня. Двое мужчин, одетые в темные длинные, до пят, плащи, спускались к ручью. Один был высокий, худой, с небольшой бородкой лет сорока. Другой был чуть пониже, на вид немного старше. Они приблизились к ручью и продолжали о чем-то в полголоса переговариваться, но Шимон не мог разобрать слов. На солнце блеснуло лезвие ножа, запачканное кровью. Высокий секарий опустился на колени и стал обмывать его в серебристой воде ручья. Стараясь ни чем не выдать своего присутствия, Шимон наблюдал за двумя незнакомцами.
Кровь с ножа была смыта, и оружие исчезло в складках плаща. Напившись прямо из ручья, оба зелота направились в сторону Иерусалима. Спустя еще некоторое время после того, как затихли их шаги и смолкли голоса, Шимон неподвижно сидел за камнем. Наконец, юноша встал и осмотрелся. В тот момент ему казалось, что за каждым кустом сидит секарий с длинным ножом, готовым вонзиться в его левый бок.
Немного успокоившись и набрав в мех прохладной воды, Шимон стал спускаться по склону Элеонской горы, обращенного к Иерусалиму. Спускаясь по вымощенной камнем тропинке, Шимон невольно любовался открывшейся его взору картине. Хотя большая часть нижнего города была полностью сожжена римской армией, и повсюду виднелись следы осады, все же вид гордо возвышающихся каменных бастионов поражал юношу своей красотой и мощью.
Иерусалим располагался на двух холмах, разделенных долиной, в которую с обеих сторон ниспадали ряды домов. Горд был обнесен тройной стеной и только в тех местах, где находились недоступные обрывы, была одна стена. Над стенами высились массивные башни. К северным башням примыкал изнутри, превосходивший любое описание, царский дворец, великолепное убранство которого было по мнению многих было доведено до совершенства. Дворец был окружен стеной с богато украшенными башнями, расположенными на одинаковом расстоянии друг от друга. Многочисленные кругообразные, перекрещивающиеся между собой галереи, украшенные колоннами, утопали в зелени. Виднелись парки с длинными аллеями и башенками для прирученных голубей.
Замок Антония, с двумя галереями на внешней храмовой площади, образовывал угол. Он имел форму башни и построен был на обрывистой скале. Скала от самой подошвы была устлана гладкими каменными плитами.
Храм представлял собой все, что могло восхищать собой глаз и душу. Покрытый со всех сторон золотыми листами, он блистал на солнце огненным блеском. Паломникам Храм казался покрытым снегом.
Шимон созерцал это великолепие всякий раз, когда приходил в Иерусалим, и всякий раз виденное поражало и вдохновляло юношу так, будто он видит все это впервые. Шимон любовался Храмом, будучи не в силах отвести от него восхищенного взора. В такие моменты сердце юноши переполнялось гордостью за свой народ, в среде которого пожелал присутствовать Всемогущий.
Шимон верил, что былая слава Израиля, отнятая у него за отступничество, будет рано или поздно возвращена и тогда Иерусалим станет светом для народов. Шимону вспомнились слова псалма, которым в детстве учил его старик Адоникам: "Прекрасная возвышенность, радость всей земли гора Сион, город великого Царя" Сердце Шимона было полно непоколебимой уверенности, что очень скоро придет тот, кто освободит его народ.
Юноша остановился. Сердечный восторг светился на его лице. Шимон заворожено наблюдал за вереницами людей, направлявшихся в Иерусалим на поклонение со всех концов мира. По пыльной, извивающейся среди холмов и залитой солнечным светом, дороге, в сопровождении свиты и охраны катили колесницы вельмож, запряженными упитанными породистыми лошадьми. Широкоплечие темнокожие исполины - рабы, уроженцы Намибии и Эфиопии, несли носилки, украшенные на восточный манер затейливой резьбой и покрытые дорогими покрывалами с бахромой. Большинство паломников шли пешком, ведя за собой ослов, нагруженных провизией и приношениями. Бородатые мужчины с загорелыми лицами, юноши и неспокойные дети бодро шагали по палестинской дороге, громко разговаривали, радостно приветствуя друг друга. На их лицах отражалось счастье, смешанное с усталостью от долгого пути. Женщины, закутанные в покрывала, с покрытыми лицами, шли следом за мужьями или ехали верхом на ослах. Были и такие, которые одиноко шагали с дорожными мешками, держась за чужую повозку или с посохом в руке.
Такая, на первый взгляд, мирная картина предстала взору Шимон. Почти ничего, кроме пепелищ нижнего города не говорило о том, что над палестинскими холмами раскрыла свое багровое покрывало война. Вид городских развалин вызывал в памяти юноши сцены минувшего кровопролития, которые прошли перед ним вновь одна за другой. Однако праздничное настроение все-таки вытеснило из сердца будоражащие воспоминания и сгладило неприятное впечатление от встречи с зелотами. Вскоре Шимон вошел в городские ворота вместе с многолюдным потоком паломников.
4.
Убранство Святого Места, торжественная одежда священников, совершавших праздничное жертвоприношение, - все это не переставало восхищать юношу, и наполнять его сердце благоговением перед Богом Израиля.
Перед Храмом стоял Жертвенник. С юга к нему вела слегка поднимающаяся терасса. Храм вместе с Жертвенником были обведены изящной, сделанной из красивых камней, решеткой. Она отделяла, одетых в гиацинтово-голубой виссон и тиары, священников от огромного разношерстного собрания людей, желавших присутствовать на торжественном жертвоприношении. Только поздно ночью Шимон возвратился на прежнее место ночлега, как всегда переполненный впечатлениями от всего увиденного.
На второй день праздника юноша вернулся в город с тайной надеждой увидеть девушку, с которой разговаривал в Иерихоне на крыльце дома Иасона. Вчера Шимон тщетно пытался отыскать ее фигурку или увидеть запомнившиеся черты лица в толпах, наводнивших иерусалимские улицы. Можно предположить, что юноша не вполне отдавал себе отчет в том, что делал, поскольку шансов найти почти незнакомого человека в огромном городе во время праздников у него не было. К тому же, было неизвестно, пошла ли она на праздник. Шимон скорее интуитивно искал среди тысяч лиц одно. Юноше вторые сутки не давало покоя странное ощущение того, что он обязательно где-то здесь должен встретиться с девушкой из Иерихона. Как грозовые тучи закрывают собой все небо, так предчувствие неумолимо надвигающихся событий не покидало Шимона. Что эти события несут с собой, он не знал, но, движимый неотступным ощущением неизбежного, юноша, казалось, без всякой цели бродил по городу.
Солнце перешло полуденную черту на ясном, без единого облачка, небе и палило немилосердно головы людям. Шимон чувствовал себя совершенно разбитым от многолюдства и городского шума. Громкий смех и шутки, рыдания и вопли, чьи-то мольбы, зазывающие крики торговцев и назойливые речи голосистых глашатаев, - все эти звуки смешались для Шимона в один непрерывный гул, чудовищную симфонию из человеческих голосов, скрежета повозок, блеяния коз и криков ослов.
Уставший и голодный юноша, наконец, вошел в спасительную тень одного из домов и прижался спиной к неровной и прохладной поверхности стены, решив, что ему пора немного отдохнуть. Неожиданно Шимон вздрогнул, словно кто-то прикоснулся к его разгоряченному телу холодным лезвием ножа. Юноша плотнее прижался к стене, напряженно вглядываясь в бурлящую толпу. Мимо скользящей походкой шел человек в плаще, лицо которого Шимон где-то видел. Через мгновение он вспомнил, откуда ему знакомы эти глаза и жиденькая бородка. Событие прошлого утра во всех его мельчайших подробностях предстало перед юношей. Он знал, что напарник этого зелота должен быть где-то рядом, и не ошибся. Боковым зрением он увидел знакомое лицо, мелькнувшее в толпе. Шимон продолжал внимательно следить за ближайшим секарием, стараясь в то же время не выпускать из виду его напарника. Услышанная вчера угроза приобрела для Шимон реальные очертания...
Правая рука секария, согнутая в локте, находилась под плащом. Левой зелот слегка приподнимал полы плаща. Секарий смотрел прямо перед собой, и, казалось, не замечал ничего вокруг. На его лице лежала печать плохо скрываемой сосредоточенности. Со стороны он даже напоминал безумного. Шимон ощутил, что вот-вот может случится что-то непоправимое. Не спуская с зелота глаз, юноша последовал за ним, то и дело натыкаясь на встречных прохожих. Шимон проследил за взглядом секария. Шагах в десяти шел человек лет шестидесяти, одежда которого говорила о высоком положении ее владельца. Выражение беззаботности и приподнятого настроения можно было прочесть на его полном лице. Он непринужденно беседовал со своим спутником, имевшим внешность эллина. "Азария" - мелькнула догадка в голове у Шимон.
Секарий миновал квартал. Он все также шел в десяти шагах от Азарии. Его напарник также не отставал. Шимон уже не сомневался, что зелоты преследуют свою очередную жертву.
Спутник Азарии простился с ним и скрылся в переулке. Азария теперь шел в одиночестве, сопровождаемый старым рабом. Навстречу плотной гурьбой шли люди, и Шимон заметил, что расстояние между секарием и Азарией быстро сокращалось - убийца ускорил шаг. Десять шагов таяли, словно лед под солнцем. Шимон понимал, что должен что-то предпринять. Он знал - как только толпа будет проходить мимо Азарии, секарий под ее прикрытием сделает свое грязное дело. Взгляд юноши пал на трех воинов из городской стражи, стоявших возле дома какого-то чиновника...
Между убийцей и жертвой расстояние сократилось до трех шагов - думать было некогда. Шимон бросился на секария и сбил его с ног. Сорвав с зелота плащ, Шимон схватил правую руку убийцы и поднял ее - сверкнул длинный обоюдоострый клинок. В одно мгновение это неожиданное нападение привлекло внимание всех, кто находился поблизости.
Вокруг секария и Шимон теснились люди, тыча пальцами на упавший в пыль нож и что-то крича. Возбуждение в толпе росло. Повсюду слышалось: "Галилейский разбойник! Зелота поймали! Убийство!" Толпа стала настолько большой и беспорядочной, что многие даже не знали толком, что произошло.
Шимон прижал секария к земле. Последний, впрочем, не сопротивлялся, а только переводил злобный взгляд с кричащей толпы на Шимон и обратно. Юноша не двигался, не обращал ни на кого внимания и чего-то ждал. В это нападение Шимон вложил всю ненависть к зелотам, на которую был только способен. Его действиями в тот момент руководило не столько желание спасти человеку жизнь, сколько стремление, питаемое болью и гневом, хоть как-то отомстить галилейским разбойникам за сестру. Сердце колотилось в груди. Шимон часто и глубоко дышал и в упор смотрел в бледное лицо секария. От внутреннего напряжения на лбу юноши выступили крупные капли пота. Шимон не слышал ничего, кроме гулких и частых ударов крови в висках.
Наконец, расталкивая зевак, появились два воина. Шимон отпустил секария, встал на ноги и указал на нож. Тем временем подошли еще пятеро солдат. Схватив не сопротивляющегося секария под руки, они увели его.
Старший воин, одетый в яркую тунику, перехваченную широким кожаным поясом, подошел к Шимону и начал задавать вопросы. Юноша, еще как следует не пришедший в себя, только молча указал на нож и на человека, который мог бы стать его жертвой. Воин обернулся и начал внимательно рассматривать Азарию.
Этот зелот хотел убить тебя. Тебе кто-то угрожал в последнее время? - спросил он. Его голос был резким. Холодные глаза, не имевшие выражения, казалось, пронзали собеседника.
Не припоминаю, - с достоинством ответил Азария. Он, хотя и был потрясен, все же выдержал тяжелый взгляд воина.
Задав еще несколько формальных вопросов, воин ушел. Люди расходились, громко обсуждая происшедшее. Одни с любопытством и уважением разглядывали Шимон, некоторые же косились на него с подозрением. Все, что было связано с зелотами, вызывало довольно противоречивые настроения в народе. Одни считали их патриотами и защитниками нации, другие относились к ним как к разбойникам. Кто же был Шимон в глазах толпы - тем, кто сохранил жизнь невинному человеку или предателем?
В это время внимание самого Шимона было приковано к тому переулку, где скрылся сообщник обезвреженного убийцы. Прежде, чем раствориться в толпе, секарий метнул взгляд на юношу. В нем пылала угроза. Шимон подумал, что ему теперь небезопасно находиться в городе, да и вообще в Иудее.
На плечо юноши легла чья-то рука. Он обернулся. Перед ним стоял Азария и приветливо улыбался. Следы пережитого потрясения почти исчезли с его лица.
Благодарю тебя, достойный юноша, что спас меня от зелотского клинка. Как твое имя? Откуда ты?
Шимон ответил.
- Буду рад видеть тебя на званном ужине у меня дома сегодня вечером.
Азария сказал свой адрес и, дружески хлопнув юношу по плечу, добавил уже без улыбки:
Берегись мести зелотов.
5.
Сорвав зелотам очередное убийство, Шимон приобрел в лице этой влиятельной партии непримиримого врага. Вполне осознавая это, юноша решил не искушать провидение и еще до захода солнца покинуть Иерусалим. Направляясь к городским воротам, Шимон проталкивался сквозь пеструю толпу горожан и пришельцев, заполнявшую узкие извилистые улочки. Юноша пристально разглядывал одежду прохожих и всматривался в их лица. Однако уже не с целью узнать ту, которая пленила его воображение в Иерихоне. Теперь Шимон был озадачен вопросом несколько другого порядка: под каким плащом скрывается нож, предназначенный для него? Как долго ему придется ждать возмездия?
Город был охвачен ликованием. Одержанная победа над легионами Цестия Галла все еще будоражила умы горожан. Войны с могучим Римом, казалось, уже никто не боялся. Напротив, эта война вселяла всепоглощающее желание освободить Израиль от тяжелой римской руки. Захваченные римские знамена опровергали старый миф о несокрушимости железного Рима и придавали израильтянам уверенности в победе.
Городские стены, разрушенные во время осады в некоторых местах почти до основания, были заново отстроены. Приобретались новые боевые орудия. Множество мастерских ковали стрелы, доспехи и мечи. Молодые люди собирались в группы и, порой без всякой системы, упражнялись в боевых приемах. Словом город был полон военной суматохи.
В народе ходили слухи о множестве знамений. Некоторые принимали их как предвестников скорого бедствия, другие же истолковывали в благоприятном смысле. Шимон сам был свидетелем странных обстоятельств, при которых римляне сняли осаду как раз в то время, когда город был готов капитулировать. Среди влиятельных людей ходили толки, будто столь легко одержанная победа - это провозвестник гибели, готовой вскоре постигнуть город за вопиющие преступления членов Синедриона против народа и Бога. Сам Шимон не хотел верить этому, так как был уверен, что Всевышний в последний момент вмешается и, как это было в древности, принесет победу над врагом.
Будущее волновало всех. Судьба Иудеи находилась под вопросом, поэтому об этом много говорили и спорили. Время от времени в Иерусалиме и его окрестностях появлялись люди, утверждавшие, что Израиль ждет славная победа, стоит только передать власть в их руки. Порой высказывались самые немыслимые предположения и планы, исполнение которых якобы обрекало имперский Рим на гибель.
Погруженный в размышления, Шимон вышел за городские ворота, намереваясь вернуться на место ночлега. На следующее утро необходимо было возвращаться в Иерихон. Однако этому не суждено было исполниться...
Навстречу Шимону шел человек в плаще, вид которого еще более усилил у него страх перед смертью от зелотского клинка. Но со страхом пришло и свойственное молодости любопытство, заставившее Шимона вместо того, чтобы избежать опасности, проследить за зелотом. Юноша сошел с дороги в тень городской стены. Не подозревая, что за ним следят, секарий прошел через ворота в трех шагах от юноши. Шимон последовал за ним на небольшом расстоянии. Ноги сами несли юношу вослед зелоту. Неожиданно секарий скрылся в одном из проходов между домами. В тот момент, когда Шимон повернул следом за секарием, он заметил, что зелот вошел в двери черного хода одного из домов. Несколько мгновений Шимон колебался: стоит ли идти дальше? А если это как раз одна из хитроумных зелотских ловушек, предназначенная именно для него?
Шимон уже хотел было ступить в тень двух домов, как услышал позади себя смутно знакомый скрипящий старческий голос:
- Не спеши подставлять шею под лезвие зелотского клинка, юноша, он и сам тебя найдет...
От неожиданности сердце у Шимона чуть ли не выскочило наружу. Он обернулся, готовясь защищаться, но перед ним стоял уже знакомый ему нищий, с которым юноша встретился в Иерихоне. Старик внимательно смотрел на Шимона своим единственным глазом, на его кривых губах играла снисходительная улыбка, однако во всей скрученной болезнью фигуре старика чувствовалось напряжение и плохо скрываемая тревога.
- Никогда не позволяй зелоту подходить к тебе со спины, - вновь произнес странный нищий, - будь уверен, что секарий обязательно воспользуется своим преимуществом, и отнюдь не в твою пользу.
Видимо последняя фраза показалась старику довольно остроумной шуткой, поскольку из его простуженного горла раздался звук, который можно было расценить как смех.
Шимон, казалось, совсем не слышал того, что ему говорил этот старик. Он словно в оцепенении во все глаза рассматривал нищего, изо всех сил пытаясь найти взаимосвязь между ним и зелотами.
- Если ты зелотский соглядатай, то можешь передать своим господам, что даже их вездесущему ножу будет не так уж просто достать до моей шеи! - схватив старика за ветхую рубаху, наконец рявкнул Шимон.
Рубаха угрожающе затрещала, старик то ли от испуга то ли от неожиданности съежился и сник.
- Я не боюсь зелотов, и не буду упоминать это отродье с благоговейным шепотом!
С неожиданной силой и ловкостью старик освободился от хватки и поправляя на себе ветхую рубаху спокойно произнес:
- Никогда не зарекайся, чего ты не будешь делать, потому что есть на небесах Всевышний, Который смиряет гордых, а теперь пошли за мной, - внимательно оглядевшись по сторонам старик уверенным шагом пересек улицу, не обращая никакого внимания на толкающуюся вечно куда-то спешащую толпу.
В голосе таинственного нищего Шимон уловил непоколебимую уверенность, и как-то повелительно прозвучал приказ старика следовать за ним, словно даже в мыслях не допускалась возможность того, что Шимон поступит по-другому.
Еще раз оглянувшись на дверь в которой скрылся зелот, юноша вклинился в бурных людской поток, стараясь не потерять из виду загадочного старика.
Возле старого дома с облезлой штукатуркой, стоявшего неподалеку от главной улицы находилась лавка, где продавались корзины. Нищий вошел в лавку, жестом приглашая Шимон также войти.
- Я надеюсь ты еще не забыл девицу из Иерихона, которая так тебе полюбилась? - проскрипел старик, усаживаясь на соломенный тюфяк, как только Шимону удалось протиснуться в низкую дверь лавки.
- Какое отношение ты имеешь к ней?- ничуть не смутившись, ответил вопросом на вопрос юноша, - расскажи что ты о ней знаешь.
После короткой паузы старик ответил:
- Ты не любишь однако долгих разговоров, - нищий-владелец корзинной лавки и, возможно, еще кто-то, закашлялся, затем продолжил, - возможно твой интерес к этой девице единственное для нее спасение. И если я хотя что-либо соображаю в этой жизни, то только от тебя зависит честь этой дочери иерусалимской, впрочем, как и все ее семьи.
Шимон, которому надоело скрючившись стоять в низкой и тесной лавке, сел на земляной пол напротив старика:
- Что ей угрожает? - только спросил он, даже не пытаясь составить сразу свое отношение к только что услышанному, оставив столь трудное занятие на потом.
- Зелоты охотятся за Иасоном, ее отцом, поскольку он в свое время отказался отдать свою дочь Элеазару. Это имя нынче известно всем в Израиле.
- И что же я могу сделать для Иасона если он нажил себе такого могущественного врага?
- Ты можешь предупредить Иасона прежде чем он нарвется на зелотскую засаду по пути в Иерихон. Его сегодня ближе к вечеру поджидают возле Дьявольской Пропасти. Брату Иасона Азарии удалось выпросить у первосвященника несколько солдат для охраны, но такая услуга Анана больше похожа на насмешку... - старик снова закашлялся.
- Подожди, - попробовал разобраться Шимон, - неужели ты не мог найти в Иерусалима с десяток юношей, которые могли бы предупредить Иасона? Почему я?
Старик пристально посмотрел на юношу:
- В Иерусалиме нет безумца, который осмелился идти против Элеазара. Боюсь, это касается даже первосвященника.
- То есть ты посчитал меня безумцем, когда увидел разговаривающим с девицей, на которую притязает сам предводитель секариев?
- Я посчитал тебя человеком, в сердце которого отсутствует страх перед зелотами...
- Я не знал о зелотах... - Шимон начинал злить этот назойливый старик, свалившийся на его голову неизвестно откуда и пытавшийся навязать ему большие неприятности.
- Теперь ты знаешь, - старик сделал нетерпеливый жест, - я думаю тебе не нужно напоминать, чем ты обязан Иасону...
Шимон словно громом ударило. Он вскочил и тут же ударился затылком о потолочную перекладину:
- Меньше бы ты совал свой длинный нос в чужие дела...
- Я не уверен, что тебе удастся вовремя предупредить Иасона, - как ни в чем не бывало продолжал старик, видимо торопившийся закончить надоевший ему разговор, - тот зелот, вслед которого ты горел желанием увязаться должен вскоре идти к Дьявольской Пропасти как личный представитель Элеазара, чтобы проследить, чтобы с девицей ничего не случилось худого и доставить ее к Элеазару. Пропуском в зелотское логово будет служить тебе вопрос: дорогу обвалом не завалило?..
Шимон постарался взять себя в руки. Какой смысл нервничать когда неприятности тебе уже все равно, по всей видимости, навязали...
- А Иасон?..
Старик в ответ пожал плечами:
- Кому нужен Иасон? Его брата, несмотря на связи с первосвященником тоже хотят убрать, ведь он следующая за Иасоном преграда на пути Элеазара к обладанию Ханной. Как мне сейчас все это представляется тебе надо проникнуть хитростью в гнездо зелотов возле Дьявольской Пропасти и при первой же возможности увести оттуда Ханну и ее отца. Иасон с Ханной уже вышли из города через южные ворота, чтобы сбить с толку ищеек Элеазара, но навряд ли это ему поможет...
- А с чего это у тебя такая осведомленность? - потирая затылок спросил Шимон, - почему я тебе должен верить? В конце концов заигрывать с зелотами это идея безумца.
- Сейчас не время задавать вопросы, юноша, - тихо произнес старик, - я обязан Иасону свободой также, как ты жизнью, и свою миссию я выполнил. Теперь очередь за тобой.
- Я тебе не верю, - Шимоном снова овладело раздражение, - вдруг ты агент Анана и еще хуже Элеазара. Чего ты хочешь от меня?
- Ты можешь не поверить, но оправдаешься ли ты этим неверием перед Всевышним?
Неожиданно почувствовав себя идиотом, Шимон не сказав старику не слова вышел из корзинной лавки.
Шимон не горел желанием ввязываться в чужую ссору из-за девицы, особенно когда в нее замешаны зелоты. Разве мало он себе врагов нажил за последние два дня? Может стоит остановиться и вовремя оказаться вне игры. Возможно, зелотам сейчас не до него и если он, Шимон, не будет попадаться на глаза этим голодным волкам, то они вскоре о нем забудут? Так уж необходимо подвергать себя смертельной опасности ради безумной гордости Иасона, вздумавшего тягаться с сильными мира сего? Конечно надо проявить благоразумие...
Некоторое время его собственные рассуждения казались Шимону вполне обоснованными и справедливыми. Ему даже стало смешно, когда он представил себе, что мог повестись на сумасбродные речи старого нищего, пытавшегося втянуть его в какое-то грязное дело.
Однако, в какой-то момент образ девушки, которую он увидел в Иерихоне встал перед его глазами так явственно, что юноше показалось, что она стоит рядом с ним, и смотрит на него презрительным взглядом. На ее красивых губах он читает себе приговор...
"...я думаю тебе не нужно напоминать, чем ты обязан Иасону..." слова старика в то мгновения как-то по-особенному прозвучали в его сознании, и Шимон, оглушенный, неожиданной переменой в своем сердце остановился прямо по среди многолюдной улицы, совсем не замечая, что его толкают в спину, ругаются и угрожают.
6.
Там, где дорога поворачивала на восток и была пустынна, в отличие от многолюдства близ городских стен, рос густой кустарник и стояли полуразрушенные укрепления римлян. Подойдя к укреплениям и посмотрев на клонящееся к западу солнце Шимон огляделся вокруг. На дороге, ведущей в Иерихон, как всегда никого не было. Мало нашлось бы безумцев, желавших попасть в Иерихон именно этим путем. Единственное, чего не мог понять Шимон, почему Иасон выбрал эту гибельную дорогу, а не обычный путь через Галилею. Наверное, должна существовать причина, по которой начальник синагоги не мог себе позволить терять лишних два дня пути...
- Зелот скоро должен появиться, - наконец сказал сам себе Шимон и зашел за остатки осадных укреплений. Юноша даже сейчас не представлял себе, что именно он должен был сделать. Как попасть к зелотам, не вызвав подозрения? Малейшая оплошность с его стороны и он, Шимон Бен Урия - ужин для шакалов! Шимон не был готов к такой перспективе, однако Ханна продолжала стоять возле него, испытывающее заглядывая в его глаза, как бы желая спросить: "Кто же ты на самом деле, воин или предатель?"
Секария юноша узнал сразу. Это был первый и единственный человек, который шел по этой дороге во второй половине дня. Зелот шел медленно, не торопясь, изредка оглядываясь по сторонам, однако чувствовалось, что это единственное проявление свойственной всем зелотам осторожности, было достаточно формальным, поскольку опасности взяться, по идее, было не откуда.
Шимон достал пращу и вложил в нее круглый камень. Вначале он собирался просто убить этого зелота и переодеться в его одежду. Однако, увидев секария, юноша решил по возможности выпытать некоторую полезную информацию.
Удар камня по голове оказался точным, не сильным и не слабым. Секарий упал без сознания лицом в дорожную пыль.
Шимон, порадовавшись, что не потерял до сих пор своего мастерства в искусстве, которым владел в совершенстве еще царь Давид, выбежал из своего укрытия и быстро затащил зелота в заросли на безопасное от дороги расстояние.
Когда, придя в себя и облизывая сухие губы, секарий, открыл глаза и увидел перед собой Шимона, его рот искривился в презрительно-снисходительной ухмылке.
- Дерзкий ты... - только произнес он, еле ворочая языком.
Шимон взглянув на секария, плеснул ему в лицо воды. Слизывая языком живительную влагу, секарий через короткое время пришел в себя.
- Зачем ты лезешь не в свое дело? - наконец спросил он.
- Я должен помешать тому грязному делу, которое задумал Элеазар, - ответил Шимон. Он отобрал у секария суму в которой нашел лепешку и кусок веревки. Покрутив небольшой моток в руках он спросил:
- Какую гадость эта геена, Элеазар задумал?
- Ты далеко зашел, - с едкой усмешкой произнес зелот, - Иуст приказал убить тебя. За каждым твоим шагом следят.
Шимон вздрогнул. Он ходит по самому краю пропасти, рискуя сорваться в любой момент.
- Неужели ты вообразил, что сможешь справиться с целым нашим отрядом? - продолжал секарий, - возможно ты умен и достаточно проворен, но сейчас ты много на себя взял. Шеола тебе все равно не избежать, юнец, - зелот умолк, наблюдая за действиями Шимона. Последний, отрезав кусок веревки, связывал ею ноги секария.
- Если ты мне скажешь пароль, я, так и быть, оставлю тебя среди живых, - произнес Шимон, казалось, не обратив внимания на последние слова. Юноша не знал, что делать, поэтому шел наугад, словно слепой.
Секарий несколько мгновений смотрел на юношу удивленным взглядом, затем громко расхохотался. Шимону показалось что это смех услышали даже в Дамаске.
- Рано или поздно ты будешь висеть на веревке, шакал, - ответил смеясь зелот, - независимо от того, попадешь ли ты к Иеферу или нет.
Связав секарию руки, Шимон отрезал от его плаща кусок ткани и принялся делать из него кляп. Было ясно и ребенку что последний вопрос юноши действительно был наивным до глупости, ведь всем известно, что зелоты не боятся смерти...
- Веревки достоин ты зелот и вся твоя братия вместе с тобою, - после короткого молчания сказал Шимон. В его голосе зазвучал металл. Гнев, готовый пролиться через край словно лава из вулкана, душил юношу, - год назад такие же головорезы как ты убили мою младшую сестру, неповинное ни в чем дитя. Только за одно это вы достойны более, чем веревки. Справедливость, попранная зелотами, которые должны быть ее стражами, на моей стороне, и если Богу будет угодно, я расправлюсь с целым легионом секариев!
Зелот молчал. Невозможно было понять, о чем он думает. Его глаза смотрели куда-то вдаль, а лицо ничего не выражало и походило на безжизненную маску. Наконец он заговорил, отчеканивая каждое слово:
- Скоро Иерусалим очистится от предателей, и голова Анана будет красоваться на шесте, - секарий умолк и было видно, что он не скажет более ни слова.
С трудом овладевая переполнявшими его чувствами, Шимон удержался от искушения всадить в живот секария нож по самую рукоять. Юноша сунул клинок за пояс и заткнул зелоту кляпом рот. Затем, схватив секария за шиворот, Шимон процедил сквозь зубы, пронизывая секария взглядом:
- Время покажет, чьей голове достанется шест.
Шимон выбрался из колючих зарослей и пошел по пустой дороге к месту, которое указал ему нищий старик. Идти нужно было несколько стадий, и у юноши было достаточно времени обдумать услышанное от зелота. Надеясь услышать больше об Иасоне и Ханне, Шимон, неожиданно для самого себя услышал совершенно другое. Суть последних слов секария постепенно раскрывалась перед Шимоном. "Заговор" - это слово не покидало ум. Зелоты хотели захватить власть в городе! Это известие поразило Шимона больше, чем все то, что он узнал и увидел за последние дни.
- Нужно предупредить людей Анана, - сказал сам себе Шимон. Он понимал, что это необходимо сделать как можно раньше. Каждая минута промедления может стоить очень дорого.
Шимон знал, что в городе существуют две могущественные силы, между которыми велась ожесточенная борьба за власть. Зелоты, или секарии, как они себя называли, во главе с Элеазаром, противостояли группе сторонников первосвященника Анана. Элеазар был еще молодым, но опытным воином, способным пойти на любую авантюру ради достижения желаемой цели. Врагов он не оставлял в живых, с немногими друзьями предпочитал держаться на расстоянии. Жестокость и смерть были постоянными спутницами его недолгой политической карьеры. Однако, несмотря на столь сильного противника, первосвященнику Анану до сих пор удавалось сохранять власть в своих руках. Хотя перевес Анана в противостоянии с Элеазаром все же был не особенно велик, Шимон надеялся, что первосвященник не потеряет преимущества перед своим соперником, поскольку симпатии юноши были на стороне Анана. Шимон знал, что зелоты на ветер слов не бросают, поэтому нутром чувствовал приближение опасности. Но подозревает ли о ней Анан?
Иерихонская дорога, где секарии, по словам нищего планировали совершить нападение, проходила над глубоким ущельем. С одной стороны возвышались скалы, поросшие кустарником, с другой был крутой обрыв, на дне которого шумел быстрый поток. Путники, шедшие этой дорогой, постоянно подвергались нападению разбойничьих банд, промышлявших в горах. Дорога считалась опасной, и те, кто ее выбирали, подвергали себя немалому риску.
Шимон подошел к месту, где стояла разбитая обвалом повозка. Дальше дорога поворачивала влево от ущелья. Юноша издал условный знак зелотов - звук шакала, известный ему со времен войны, и стал ждать, даже не пытаясь представить себе, что могло произойти в следующий момент. Кто принесет смерть, - клинок или стрела, а может быть петля?...
Однако ничего подобного не произошло. Спустя недолгое время из кустов появился невысокого роста человек в зеленой изодранной тунике. В его руке блестел нож. Человек внимательно осмотрел Шимона, особенно пристально вглядываясь в лицо.
- Иди за мной, - после бесконечно долгого молчания произнес он.
Шимон ступил под своды низкого тоннеля, вход в который скрывали ветки молодых акаций.
- Здесь недалеко, - бросил незнакомец Шимону через плечо, - наблюдатель увидел тебя издалека. Мы ждали тебя.
Шимон молча шел за секарием. В тот момент юноша отдал бы все богатство Соломона, если бы оно у него было, чтобы узнать, что именно видел наблюдатель...
Звук шагов отражался от нависших над головой стен, повторяясь несколько раз и постепенно исчезая. Каждый удар сердца, казалось, также много раз отражался в груди Шимона. Противный страх подкрадывался к юноше со спины, касался плеч и спины холодными пальцами и внушал жуткие картины расправы. Шимон старался не поддаваться этому назойливому спутнику и, для того чтобы отвлечься, озирался по сторонам.
Свернув следом за секарием влево, юноша оказался в небольшой круглой пещере с низкими сводами. Скалы куполом сходились к верху, оставляя узкую щель, через которую было видно небо. Посреди пещеры вокруг погасшего костра сидели человек пятнадцать зелотов и что-то обсуждали. Среди них Шимон увидел человека в богатой одежде чиновника. Его вид немного смутил юношу, не ожидавшего увидеть в таком месте представителя иерусалимской знати. В дальнем углу пещеры была сооружена деревянная клетка.
Как только Шимон появился в пещере, обсуждение прекратилось и взгляды всех устремились на юношу. Наступило молчание. Был слышен только гул ветра вверху. Один из секариев встал и подошел к Шимону.
- Как тебя зовут? - спросил зелот, - твое лицо мне не знакомо.
Юноша напрягся всем телом. Правой рукой, под плащем, он крепче сжал рукоять ножа. Шимон почувствовал, что наступил критический момент. Теперь исход задуманного зависел от того, известно ли зелотам имя посланного. Если да, то Шимон пропал... Нужно было, однако, что-то ответить. Промедление в ответе могло вызвать подозрение.
- Шимон, - произнес юноша и посмотрел в глаза зелоту. Молодой человек приготовился, если понадобится, дорого отдать свою жизнь. В пещере вновь воцарилась тишина. Шимон и зелот смотрели друг другу в глаза.
- Приглашаем тебя, достойный сын отчизны, на совет, - наконец проговорил секарий и жестом пригласил Шимона в центр пещеры.
"Либо это игра льва с жертвой либо мне крупно повезло", - подумал Шимон. Сев в круг, он заметил на себе пристальный взгляд чиновника, сидевшего как раз напротив него. Смерив юношу взглядом, он спросил:
- Насколько Иефер уверен в этом человеке?
- Иуст не посылает ненадежных людей, господин, - ответил секарий, пригласивший Шимона на совет.
В его голосе звучала почтительность к чиновнику.
Иерусалимский вельможа был сравнительно молодым. Ему было около тридцати лет. На его, слегка вытянутом, лице красовался тонкий, с едва заметной горбинкой, нос. Под плотно сжатыми губами выдавался вперед подбородок с небольшой аккуратной бородкой. Чиновник с некоторой брезгливостью смотрел на окружающих. Закончив его разглядывать, Шимон с отвращение хмыкнул. Возможно зависть шевельнулась в сердце юноши, а может быть на отношение к вельможе повлияло его присутствие среди галилейских разбойников.
- Вы головой отвечаете за Анну...
- Обижаешь, Саддук, мы никогда не подводили Элеазара...
- ... иначе клянусь, вашим местом будет гадес, - чиновник продолжал говорить, даже не обратив внимания на реплику Иефера, - с ее головы не должен упасть ни один волос. Отец дожен остаться жив...
- Мы получили относительно этого дела все необходимые указания, - с еле заметным раздражением ответил Иефер, - для недоверия и подозрительности нет причин, - мы умеем делать свое дело.
Саддук бросил испепеляющий взгляд на Иефера, но промолчал. Неожиданно прозвучал сигнал наблюдателя, означающий, что жертва близка. Все вскакивали и разбегались, повинуясь приказам Иефера. Саддук, приподняв полы плаща, исчез в темном проходе, ведущем, вероятно, в смежную пещеру, бросив на ходу несколько слов Иеферу. Когда в пещере не оказалось никого кроме него и Шимона, Иефер подошел к юноше, который все еще сидел на прежднем месте.
- Ты не понравился Саддуку, - сказал зелот, - он почему-то не доверяет тебе.
Шимон встал на ноги.
- Так поставь другого, - спокойно сказал он.
Иефер ответил не сразу. Прищурив глаза, о сверлил Шимона взглядом своих темных глаз, стараясь проникнуть в мысли юноши. Было видно, что в душе секария идет борьба. Сомнения видимо одолевали его и он долго не решался что-то предпринять.
Шимон знал, что его никуда не отошлют - было слишком поздно. Однако юноша напряженно наблюдал за секарием. Решение зелота или упростит или же усложнит задачу Шимона. Иефер мог отказаться от него и поставить для охраны пленника другого, хотя бы в угоду Саддуку. Но секарий этого не сделал.
- Твоя задача находиться возле девицы и ее отца, пока за ними не пришлют. Твой пост рядом с этой клеткой. Жди.
Иефер вышел.
Шимон поднялся по жердям решетки на верх, чтобы увидеть, что будет происходить на дороге. Выбравшись на отлогий, поросший травой, склон, юноша лег на живот у самого края обрыва. Отсюда дорога хорошо просматривалась на целую стадию.
Вскоре показалась колесница, запряженная лошадью. Впереди и сзади шли по двое солдат. Настороженно оглядываясь по сторонам, солдаты вели лошадь под узцы, из-за чего эта маленькая процессия двигалась довольно медленно.
Последовавшие затем события молнией пронеслись перед глазами Шимона.
Как только колесница поравнялась с условленным местом, из густых зарослей с криками выскочили, вооруженные мечами и ножами, зелоты. Они нападали одновременно спереди и сзади, так что воинам не удалось стать на защиту самой колесницы от третьей группы секариев. Они подбежали к ней и сорвали покрывало. Из колесницы выскочил человек лет пятидесяти. В правой руке он сжимал меч, а в левой - длинный кинжал. Шимон с ужасом узнал начальника иерихонской синагоги, Иасона. Он пронзил ближайшего зелота насквозь и оттолкнул его ногой. Увидев вооруженного человека, секарии на мгновение остановились, но затем бросились на него.
Четверо солдат отчаянно сопротивлялись натиску зелотов, которые, все же, теснили их все ближе к обрыву. Вот один солдат с душераздирающим воплем сорвался в пропасть. Двое других, стоя спина к спине защищались от четверых секариев. Шимон заметил, что трое зелотов корчатся в предсмертной агонии на обочине дороги. Раненный, истекающий кровью, солдат из последних сил отбивался от нападавших на енго двух зелотов. Через мгновение один замертво упал у его ног. Однако оружие выпало из рук воина. Уклонившись от удара другого зелота, он схватил его за шею и потерял равновесие. Пропасть поглотила обоих.
Раненный в грудь, громко ругаясь, Иасон отбивался от троих зелотов. Солдат, оставшийся без товарища, с перебитой правой рукой, сжимая меч в левой, отбивался от двоих секариев с веселым улюлюканьем по очереди нападавших на него. Исход схватки был предрешен.
В душе Шимон порывался хоть как-то помочь человеку, который в свое время дал ему кров и возвратил к жизни, но перед юношей стояла другая цель Он видел как Ханна держала в руках последнее, оставшееся у нее копье, чтобы метнуть его в одного из нападавших на ее отца. Однако увидев, что истекающий кровью Иасон более не в силах защищать ни ее ни себя, она с воплем бросилась к отцу, который в тот же момент упал обессиленный к ее ногам.
При виде этой сцены Шимон вновь с трудом подавил в себе желание вмешаться в происходящее. Однако он знал, что отец и дочь должны остаться в живых и его час еще не пришел...
Обезумевшую от испуга лошадь куда-то увели. Тела убитых были сброшены в пропасть, и это разбойничье нападение завершилось также внезапно как началось. Раненного, потерявшего сознание начальника иерихонской синагоги, связав, унесли в пещеру. Под конвоем двух зелотов, еле сдерживая рыдания, шла, спотыкаясь, Ханна. Сопровождавшие ее секарии, ехидно посмеиваясь и перекидываясь шутками, толкали ее в спину рукоятями мечей.
7.
Когда Иасона бесцеремонно бросили на каменистый пол пещеры, следом втолкнули Ханну и дверь решетки закрыли, Шимон, закутанный в плащ, уже сидел на своем посту.
Зелоты разошлись праздновать удачное завершение дела. Перед тем как уйти Иефер обратился к Шимону:
- За ними пришлют, скорее всего, сегодня ночью. До того времени отвечаешь за них головой.
Шимон молча кивнул. Если бы зелот мог видеть в тот момент лицо юноши, то непременно заметил озорную улыбку, игравшую в уголках его губ. Однако Иефер ничего подозрительного в поведении юноши не заметил. Осмотрев еще раз решетку, он вышел.
Шимон остался наедине с Ханной и ее отцом. Пользуясь тем, что пленники его не замечают, юноша в раздумье прохаживался по пещере. У него есть время до ночи. Шимон лихорадочно соображал, стараясь представить себе план побега. Дело осложнялось тяжело раненным и, по всей видимости, потерявшим много крови, Иасоном. Вряд ли он сделает несколько шагов. Оставить же его здесь нельзя, Ханна не оставит...
Шимон был поражен тем, что произошло. Эта девушка, склонившаяся сейчас над умирающим отцом, лишь одна встреча с которой оставила столь глубокий след в его душе. Провидению было угодно вновь свести их вместе и Шимон должен достойно использовать, данный ему шанс, отвоевать свое счастье. Теперь судьба Ханны и ее отца, полностью зависела от него, от его умения спасти их. Удастся ли ему это? Юноша не знал. Гадать об этом не имело смысла, надо сделать первый шаг. Шимон подошел к решетке.
Разорвав полы плаща, Ханна перевязывала отцу рану на груди. Мертвецки бледный Иасон что-то быстро говорил дочери. Слушая его, Ханна время от времени всхлипывала, стараясь сдержать упрямо катившиеся по щекам слезы. Ее руки сильно дрожали, поэтому она не могла быстро сделать перевязку, чтобы остановить кровотечение.
Всмотревшись в осунувшееся лицо Иасона, Шимон нахмурился. "Сможет ли он хотя голову поднять?" - с тревогой подумал он.