- Ты не думай, - говорил Брэдвин, шагая впереди. - Я и левой рукой могу сражаться. То, что я повредил плечо - ничего не значит.
- А я и не думаю ничего такого, - поддакнул я, обходя поваленное дерево.
- Ты ж меня для охраны нанял, - усмехнулся Брэдвин. - По крайней мере, ты это утверждал. Или просто решил всю дорогу до трактира потчевать меня душеспасительными беседами?
Я оторопел от его догадливости.
- Чего кряхтишь? - Брэдвин остановился, взглянул на меня. Лоб у него был в крови.
- Олень тяжеловат, - буркнул я.
- А зачем ты его тащишь целиком? Тебе не пришло в голову отрубить для нас по куску, а остальное оставить лесному зверью?
- Да кому тут оставлять? Снесло всех, - проворчал я. Хотя в ту минуту мне подумалось: уж лучше бы я последовал совету Брэдвина.
- А для кого тащить?
- Мало ли для кого... Вот встретим - узнаем...
- Ну да... Несуразный ты, Улзен. Вроде по возрасту тебе положено быть мудрым и опытным, а ты словно вчера родился.
- Родился я, когда еще Великих Белых от земли не видать было, - сказал я, поправляя на плечах тушу оленя.
- Значит, тебе лет двести.
- Люди столько не живут.
- Верно, Улзен. А ты думаешь, ты человек?
- Что еще за шутки? Конечно, человек! Ты иди, иди, да смотри под ноги, а то еще шишек набьешь. Я тебя, конечно, вылечу, вот надо только из бурелома выбраться. А там, глядишь, травы целебной нарву, приложу к твоему плечу - и оно заживет быстрее, чем на кошке.
- И кровь у тебя густая. Ни у кого такой крови не видел, - хмуро добавил Брэдвин.
- Это потому что я воды мало пью.
- Ну да...
- Довольно уже. Мы вон от смерча пешком убежали, а тебе всё не любо!
- Прости, Улзен, - вдруг сказал Брэдвин. - Зря я тебе приказал бежать. Ты мог бы погибнуть. Я в последний миг заметил на дереве метку, что тут в лесу волчьи ямы.
- Это... В такой опасности может быть, Брэдвин. Ничего ж, мы ведь живы! Кому сгореть, тот не утонет.
- Верно, Улзен. Тем более, везение на твоей стороне - у тебя в брэ, наверное, целый мешок пентаклей зашит!
- Опять за своё! - я бы всплеснул руками, да только они были заняты. Брэдвин рассмеялся, не зло, не обидно. Пускай подшучивает - видать, ему так легче. Когда смеешься, вроде и болит меньше.
Мы шли долго, и уже стало казаться, что изничтоженный смерчами лес тянется до самого горизонта - а там, может, и до края Листа Древа. Солнечный Ангел решил нас не жалеть - припекал, будто загреб жар из ада, где томился ночью в плену. Воды в моей фляге осталось несколько глотков, и я отдал их Брэдвину. Парень скинул рубаху, повязал ее на голову, а на его спине я разглядел не только свежие синяки, но и старые шрамы. Судя по всему, раны ему прижигали. По сравнению с этим теперешние ссадины, и даже ушибленное плечо - ерунда. Но, всё же, когда мы остановились передохнуть, и я скинул с плеч оленью тушу, мне пришла мысль сделать повязку. От своей штанины я оторвал приличный кусок. Брэдвин понял мою задумку и упрямствовать не стал: правой рукой он старался двигать поменьше, а с повязкой это проще.
- Спасибо, - сказал Брэдвин.
- Вот увидишь, я тебе залечу всё до последней царапины, - пообещал я.
- Для того, чтобы раны быстро зажили, нужна магия, - возразил Брэдвин. - А пока что рядом нет даже самого захудалого деревенского белого колдуна.
- А черными ты брезгуешь?
- А где ты видел черных колдунов? - спросил Брэдвин. - Из наших земель их уже давно изгнали Великие Белые.
- И то верно, чего это я... Но ведь, если белые есть, значит, и черные должны быть, так? Ну, раз у нас тут все белые, то понятно... Ошибся я.
Брэдвин покачал головой.
- И с оленем я тебе не помощник, - добавил он, глядя, как я снова взваливаю на плечи убиенное животное. - Он весит столько же, сколько и я.
- Ничего, я сильный, дотащу.
Он хмыкнул - мол, посмотрим. Ладно, пусть лучше думает, что за необычного человека он нанялся сопровождать, чем замышляет самоубийство. Проповедь тут, чую, не проймет, с ним бы надо похитрее - уж больно сообразительный. А ведь про себя ничего не рассказал. То в бой отчаянно бросается, чтобы погибнуть, то от смерча и камнепада бежит - не хочет умирать.
- Послушай-ка, Брэдвин! - окликнул я. - А за какого короля ты на том поле сражался? Что-то я забыл, чьи тут владения.
- Не за короля, Улзен. Тут графья за землю передрались. Я нанялся к графу Армилу, - ответил Брэдвин, - потому что по дарственной от Великих Белых он истинный наследник в городе Витлор.
- А противник его кто? - продолжал допытываться я.
- Граф Савинар. О нем мне мало известно. Обжора, говорят. А войска у него отборные, тренированные.
- Это я заметил, вон, сколько народу перебили. А оружие у них какое?
- Не знаю. Я же в бою так и не участвовал. Хлебнул этой дряни из котла - башка затрещала. Помню, встал в строй, хотел меч поднять - а дальше темнота. Очнулся, уже когда ты меня достал.
- Славно... А если бы тебя убили?
Он не ответил. К тому времени мы добрались до границы поваленного леса. Дальше стелились поля, ровные, нетронутые - будто смерчи домчались сюда и пропали. А наверное, так оно и было.
Через поля тянулась дорога, и по ней неспешно тащила телегу пегая лошадка.
- Смотри-ка! - радостно воскликнул Брэдвин. - Как по заказу! Эй! Эй, стой!
- По заказу, - проворчал я, поспешая за ним, вдруг сорвавшимся с места вдогонку телеге. - Чистое везение, всё из-за брэ с пентаклями!
Телега тащилась так медленно, что Брэдвин, даже уставший, быстро догнал её. Крестьянин, завидев торопящегося к нему парня с мечом и в окровавленной рубахе, как ни странно, остановил лошадь. Пока я добрался до телеги, Брэдвин уже успел договориться с возницей и радостно махнул мне рукой, мол, забирайся с оленем на пару.
- Залазь, - подтвердил его приглашение смурной крестьянин с бесцветными глазами. - До деревни версты четыре. На ночлег вас устрою.
Он с интересом взглянул на мертвого оленя, но почти тут же искра интереса и угасла. Я уложил тушу на сено, взгромоздился рядом. Брэдвин улегся по правую руку от меня. Крестьянин натянул поводья, и лошаденка снова поплелась, кивая головой, по наезженной колее.
Брэдвин почти сразу задремал. Повозка покачивалась, местность вокруг была однообразная - поля да рощицы, ничего неожиданного. Но меня в сон не клонило. Может, Брэдвин по молодости и быстро ко всему привыкал, а я никак не мог опомниться после бегства от смерчей, всё высматривал что-то зловещее по сторонам, пока взгляд не утомился. Тогда я принялся отгонять мух от оленьей туши. Они меня порядком донимали, еще когда я тащил добычу через бурелом, но теперь уж просто обнаглели. Садились даже мне на нос - пришлось сорвать у обочины ветку, чтобы отмахиваться.
Крестьянин ко всему оставался равнодушен. Я попробовал узнать у него насчет рассорившихся графов, но он отвечал только "нет" и "нет", ничего не знал. Видать, владения местных лендлордов были сущими клочками, если и за четыре версты от города о графьях никто не слыхал. Было из-за чего столько народу погубить...
Под конец путешествия на телеге и меня начало морить жарой. Я было заклевал носом, но мухи не унимались. Их стало больше, запахло сыростью, болотом. Дорога расширилась, но и размокла, стали попадаться лужи с головастиками. В грязи я углядел отпечаток лошадиного копыта - ничего особенного, если не считать, что лошадь оказалась не подкована. Что это могло означать? Что деревня, куда мы едем, куда как бедна, и кузнеца там нет. А еще...
Опять в груди заскреблось какое-то предчувствие. Да что со мной? Что меня мучает теперь - забытое или никогда не бывшее? Ох, ангелы с архангелами... Помолитесь за меня.
Лошадь прибавила шагу, завидев знакомую изгородь. Крестьянин привез нас на маленький хутор, где и было всего-то - дом да хозяйственные пристройки. Крыши соломенные, стены черные, обмазаны глиной, окна без стекол, затянуты бычьим пузырем что ли. А нам и то ладно, было бы где поесть да переночевать. Я разбудил Брэдвина. Он, не продрав глаза, ухватился за меч, но потом сообразил, охолонулся. Чего ему там приснилось, мне не ведомо.
У самой изгороди углядел я разросшийся подорожник, с широкими, как платки, листами, и нарвал горсти две. Пригодится, чтобы ушибы с синяками подлечить. А дальше еще углядел желтоватые цветочки лапчатки, тоже сойдет. Нигде еще такой пышной травы не видел!
Крестьянин принялся распрягать лошадь, а нам хмуро кивнул, чтобы шли вперед, к хате. На дворе рубил дрова еще один крестьянин, с синеватым одутловатым лицом, с длинной бородой и таким же водянистым взглядом, как у нашего возницы. Взглянул на нас из-под густых бровей - и опять взялся за топор.
Оленя я снова взвалил на плечи, понес в дом. А там уж нас ждала хозяйка, приветливая да веселая, не то что эти молчальники. Востроносая тщедушная старушка сидела на лавочке, пряла шерсть - и всё с шутками и прибаутками, сама над ними и смеялась. Волосы у нее были всклокочены, торчали из-под платка, глазки бегали, точно мыши в погребе, но нам хозяйка улыбнулась и кликнула свою дочку.
- Зилька, ленивая! А ну, гостям репы навари! Да мясо зажарь! Они вона какую тушу приволокли!
Голос у старушки был тонкий, визгливый, беспокойный, а вид бодрый, будто она сто лет прожила и еще столько же собиралась прожить. Правда, старость давала о себе знать - в теплый летний день бабуля куталась в меховой жилет.
Вышла Зилька, молчаливая девица с длинной косой, в холщовом платье. Ноги у нее были то ли в черных чулках, то ли в сапогах, то ли в глине по колено. Через узкие окна хижины света проникало мало, так что я странную обувь и не разобрал.
- Воды нагрей! - вслед Зильке кричала старушка. - Гостям с дороги помыться!
- Хорошо бы, - сказал Брэдвин.
- Гости у нас редко бывают, а мы им рады, - пропищала старушка и хихикнула. Вот веселая! - Ничего, что хутор небогатый. Привечать и мы умеем. Век наш постой не забудете.
Брэдвин присел на скамью у стены.
- А вы откуда будете? - спросила у него хозяйка.
- Из Мармилока, домой идем, - ответил Брэдвин. Удивил меня: чего вдруг мы с ним из одного города оказались?
- Не слыхала про такой город, - дёрнулась старушка. - А величать вас как, охотнички?
- Меня Брэдвин, а его Улзен. Отчего же мы охотнички? - спросил парнишка.
- Как же, в наших лесах почитай уже полвека охоты нет.
- Как же нет, если тут графские угодья? - изумился я.
- А были угодья, теперь нету, - ухмыльнулась хозяйка. - Никто с вас за оленя этого не спросит.
- Граф Армил тебе знаком? Или Савинар? Или про город Витлор слыхала? - спросил я.
- Были тут такие, да только давно. Померли уже. Но...простите меня, могу и перепутать. Ноги у меня не ходят совсем, сижу тут целыми днями, пряжу пряду, рубашку сшить надо... - старушка едва не всплакнула.
- Может, это я, старый, чего перепутал, - ответил я учтиво, а сам на Брэдвина невольно покосился. Но парень тоже нахмурился, задумался. Не к мертвецам же он в армию нанялся? Да ну...
- Да ты садись, мил человек, - пригласила хозяйка. - Потолок у нас низковат для твоего роста, еще сгорбишься ненароком.
Я присел на деревянную лавку у стены. В доме было прохладно, даже сыро, но в кухне за стеной топилась печь и доносился оттуда щекочущий желудок аромат каких-то незнакомых мне приправ, смешанный с дымом и запахом дров. Я решил, что Зилька одна с оленем не справится, больно тяжела туша, и зашел на кухню, подсобить.
Зилька и впрямь ковырялась в олене, будто он был не мясом, а рыхлой землей. Брюхо вскрыла, а что дальше делать - никто ей не сказал.
- Давай-ка, я тебе помогу, - пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, я взял у Зильки нож и быстро освежевал тушу. Молодая кухарка только рот разинула.
- Ты нам ноги зажарь, а остальное оставь себе да хозяевам на пропитание, - сказал я.
Она кивнула, зыркнув на меня бледно-серыми глазищами. Тут на мгновение померещилось мне, что она и позеленела даже, но кухня топилась по-черному, мало ли что могло привидеться в чаду, от которого и стены почернели.
Я взял у Зильки ступку, пестик, и принялся давить сок из собранных у дороги трав.
- Зилька! Вода уж кипит! - закричала старушонка.
Зилька бросилась к печи, вытащила оттуда котелок с кипятком. Быстро он нагрелся - может, заранее поставлен был для каких нужд?
- Еще воды нагрей! Надо белье постирать! - приказала крикливая старушонка. - А вы идите на двор, ополоснитесь! Там, у колодца, ковшик лежит!
- Вот раскомандовалась, - усмехнулся Брэдвин, когда мы подошли к колодцу. Голос старушонки попритих - стены его заглушали.
- На то она и хозяйка, - ответил я.
Ступку с травами я забрал с собой, заодно прихватил котелок. У колодца мы нашли и кадку с холодной водой.
- Одежду бы постирать, - сказал Брэдвин. - Только не отстирается. Кровь же. Старуха спросила, чего я такой, в крови весь - а я, мол, оленя вытаскивал из ямы и испачкался.
- Чего ты? Не доверяешь ей?
- А ты доверяешь? Мы же неизвестно где, непонятно, что за люди тут. Вон они, молчат и только на нас косятся, - Брэдвин, поморщившись, стянул рубаху и потрогал больное плечо.
- Косятся... Деревенские вообще недоверчивы. Они сами нас боятся. Ты подумай, мы с оружием, в кровище, чумазые... А что это у тебя? Амулет?
Брэдвин схватился за маленький, с запечатанным горлышком, сосуд на черном шнурке.
- Это от матери. Последнее, что осталось, - глухо ответил он. - Её убили. Как и всю мою семью. А деревню мою сожгли дотла.
Лицо Брэдвина потемнело, когда он это произнес.
- Говорил я тебе, что проклят, - добавил Брэдвин. - Так вот, у меня от рождения ни капли магии не было в теле. Мать, чтобы это не выдать, мне часть от своей отдала. Вот в этом сосуде. А у тебя что на шее болтается? "Горшок счастья"?
- Это...кхм... - я растерялся. - Амулет это обычный. Корешок да в красную тряпицу завернутый. Так, знаешь, на всякий случай.
- Да, заметил я, как ты в яме за него держался и молитвы читал, - припомнил Брэдвин. - Ну, да, дело твое. Не хочешь - не говори.
Мне совестно стало, что я Брэдвина почти что обманул - всей правды не сказал. Только почему-то в тот момент язык не повернулся. Может, из-за того, что визгливый голос старушонки всё перебил. Она опять Зильку гоняла - то с водой, то с мясом, то с репой. Я разбавил воду в кадушке кипяточком, полил Брэдвина из ковшика. Кровь с лица он смыл, да и рубашку мы кое-как помыли. Вот вытереться оказалось нечем, да не беда - ветром обдуло, обсох паренек. Я ему плечо смазал целебным соком, какие-то слова, опять пришедшие на ум, пошептал, и повязку для руки вернул.
- Будешь завтра как новенький, - пообещал я.
- Спасибо, - он смутился даже. - Давай и я тебе помогу помыться.
- Ай, ладно, я сам. Ты отдыхай, тебе неловко будет ковшом махать.
Когда я вернулся в хату, старушонка развлекала Брэдвина веселой песней, а между куплетами еще успевала рассказать прибаутку.
Оборотистая Зилька тем временем поставила на стол ржаных лепешек да горшок с пареной репой. А вскоре принесла и мясо, хоть и с сукровицей, но вполне готовое.
- А чего не солено всё? - спросил я, распробовав.
Хозяйка опасливо покосилась в сторону кухни, вытянула из кармана фартука соляной камень и быстренько ножом наскребла нам щепотку соли. Спрятав камень, пальцы со смаком облизала, взяла кусочек репы, а к мясу не притронулась.
Брэдвин набросился на еду. Так и обедали мы с ним вдвоем, больше к трапезе никто не присоединился. Если бы не звук топора да треск расколотых поленьев - я бы решил, что другие жители хутора сквозь землю провалились. Что ж, может, в этих краях такой обычай - гостей отдельно кормить. Я чужие обычаи и не помню, только свои, мармилокские.
Еще принесла Зилька нам настойки. Брэдвин выпил, а я отказался. Отчего-то при виде мутноватой жидкости у меня сразу заболела голова. Пил я раньше или не пил - только архангелам ведомо да Душе Мира.
После сытного обеда Брэдвина разморило. Глаза стали закрываться сами собой - я видел, что он борется со сном из последних сил.
- Улзен, - проговорил он. - Ты посторожи, мне поспать надо. Я давно уже толком не спал. Хорошо, а? Посторожи?
- На сеновал идите, в доме у нас кроватей нетуть, - заявила хозяйка.
Я помог Брэдвину добраться до сеновала, что был рядом с конюшней, почти что донес его на себе.
Проспал Брэдвин до ночи. Поначалу я сидел, сторожил, прислушивался к разговорам на дворе. И мужики вдруг стали что-то буркать, и старушенция на улицу выбралась. Всё распоряжалась, требовала чего-то. Но потом голоса утихли, я помолился Велтзиэль и, как оказалось, придремал.
Что меня разбудило - не знаю. Может, холод, перед рассветом стало как-то особенно промозгло, даже плащ не согревал. А еще, пооглядевшись, я не увидел Брэдвина. Меч его лежал рядом со мной. Удивившись этому обстоятельству, я оружие взял - не оставлять же без присмотра - и вышел на двор.
Под безлунным, затянутым тучами небом странно было так четко различить всё вокруг. Приглядевшись, я приметил вдалеке огоньки навроде светлячков. Но не они давали свет, разлившийся повсюду. Оглядевшись и не увидев никого из хуторских крестьян, я подался в сторону колодца, где, как мне в тот миг почудилось, ангел обронил осколок солнечного нимба.
Выглянув из-за угла хаты, я обомлел.
Над колодцем парил необыкновенной красоты дух, женщина с длинными светлыми волосами, в серебряном платье с широким поясом, босая. Прекрасное лицо духа было омрачено тенью печали. Будто в молитве, женщина то воздевала тонкие руки к небу, то протягивала их к застывшему у колодца Брэдвину. Она что-то нежно говорила, только издали не разобрать.
Разинув рот от удивления и обмякнув, чего уж там, от облика неизвестного мне духа я некоторое время простоял, подпирая угол хаты и сочувствуя романтической сцене. Навострив уши, я стал даже различать и слова, которые призрак шептал юному воину.
- Дорогой мой, милый Брэдвин, - напевала светящаяся фигура, - ты же знаешь, что без магии в нашем мире не прожить! Зачем тебе мучиться? Ведь нет у тебя никакого предназначения на этом Листе Древа! Возьми мой кинжал, вонзи себе в сердце! Будет легче!
ЧЕГО?
Меня будто водой окатили. Меч я давно выпустил из рук, а вот амулет, что на моей шее, в забытьи сжал ладонью - и её обожгло. Очнись, Улзен!
Левой рукой Брэдвин держал кинжал, острием направленный в грудь. Я тигром выскочил из тени, выбил у парня оружие и, подхватив вмиг ослабевшее тело, помчался к хате. За моей спиной раздался нечеловеческий вой.
Велтзиэль...Пронеси и вынеси! Не ангел это, а обманка!
Я вломился в хату, положил Брэдвина на скамью, захлопнул дверь, вбил в петли засов. Оглянулся в темноте - и тут на меня сверху свалилось что-то маленькое, мохнатое, визгливое, горбом повисло на спине, вцепилось когтями в лицо, ногами обвило шею и принялось выдирать мне ноздри, при том нестерпимо вереща в оба уха. От неожиданности я шарахнулся об стену, прибив это непонятное существо. Попробовал оторвать от лица тощие ручонки - не тут-то было. Зверюга вопила и драла меня когтями. Я ухватил её за шкуру и в секунду стащил мех целиком - но кровь не брызнула. Жилетка! меховая жилетка!
Хозяйка?
В запертую дверь снаружи тяжело ударили два раза. Изо всех сил я ухватил руки, рвущие моё лицо, и развел их в стороны. Старуха завизжала на высокой ноте, принуждая нутро извергнуть весь сегодняшний обед. Я стащил её с моей шеи, в полумраке увидел блеск зубов и узенькие щелки бешеных глаз, сдавил старушонке горло, чтобы прервать уже безумный поток звука. Хозяйка захрипела, и тут я за спиной различил еще чей-то рык.
Размахнувшись тощим хозяйкиным тельцем, я шлепнул по какому-то осклизлому наросту, выползшему из стены. Недовольное ворчание захлебнулось бульканьем, хата пошатнулась.
В проеме кухонной двери появилась Зилька. Теперь она вся была черная, с головы до ног, и чем-то чавкала.
- Трое на одного, значит? - прохрипел я, слизывая с губ собственную кровь. - Нечисть болотная!
Осклизлый комок шмякнулся мне под ноги, обхватил их и начал перекатываться, заставляя подошвы калиг скользить по земляному полу. Зилька тоже не заставила себя ждать, прыгнула прямо от кухонного порога мне на грудь, и оказалась куда как сильна - свалила меня, приложив затылком о скамью, и уставилась горящими глазищами. Пахло от нее животной кровью, изо рта торчал кусок сырого мяса. Отказываться от лакомства она не собиралась - заглотила мясо целиком и, прижав мне руки, приказала остальным:
- Держите его. А я другого заберу.
Мою руку, сжимавшую горло хозяйки, придавило слизью, сочащейся из пола, да начало выворачивать, так что пришлось выпустить безумную старуху. Она подпрыгнула к потолку, взмахнула хвостом и оскалилась на меня. Я же не мог пошевелиться, даже дышал с трудом под навалившейся гадостью.
Девка Зилька слезла с меня, подхватила тело Брэдвина и поволокла к дверям. Засов откинула - а снаружи уже поджидает демоница, что у колодца зубы заговаривала.
Зилька, черноногая в призрачном свете, окровавленная, выпростала из рукава рубахи щупальце, обернула Брэдвину вокруг шеи и потащила по двору к огонькам, повисшим вдоль плетня.
- Он мой! - взрычала демоница.
Заверещала хозяйка, но из хаты выскочить не решилась. Зилька оскалилась, присела, закрывая собой Брэдвина, и тоже заголосила, так что у меня все кости в теле отозвались тягучей болью. Студень беспокойно забулькал.
Рядом с демоницей появился и тот крестьянин, что нас привез на этот гиблый хутор.
- Отдай! Он присужден Алане! - заявил этот, уж и не крестьянин вовсе. Глаза у него горели, как угли.
Зилька пригнулась, выпустила в демоницу черные отростки - и получила обратно свою злость в удесятеренной силе. Волосы строптивой кухарки задымились, поплелась удушливая вонь сырой рыбы. Огоньки у забора шевельнулись и как будто придвинулись на шаг к хате.
Надо было поторапливаться. Студень решил, что я вполне в его власти, подбирался к горлу, желая забить мне рот и придушить. Только заметил я, что он сторонится моего амулета. Значит, получи...
Велтзиэль, Душа Мира, Михаэль архангел, не оставьте меня в трудную минуту!
Откуда только и прибавилось - рванул я изо всех сил, слизь по стенам разметал, подскочил на ноги. Хозяйка,игонь хвостатая, метнулась ко мне со стены, но я уж поднял тяжелую скамейку и шарахнул по визгливой твари с размаху. Нечисть шмякнулась в угол, подпрыгнула и побежала, цепляясь коготками за выступы за потолке. Я, продолжая негромко бормотать молитву к заступникам, взял со стола кувшин с наливкой, разбил его, оставив в руке одно только горлышко. Игонь завизжала, закрутилась, прыгнула мне на голову, чтобы опять вцепиться когтями и уж в этот раз точно выдрать глаза - но промахнулась. Я схватил её на лету, впечатал в стену и пригвоздил тощую мегеру осколком кувшина. Хозяйка пискнула напоследок, оскалилась бессильно и стекла лужицей мне под ноги, оставив только мокрый соляной камень.
Слизь на полу от одной молитвы заколыхалась, торопясь вернуться в родную стихию. Когда соль коснулась студяной шкуры, стены встрепенулись и исчезли, открыв вид на бой во дворе. Демоница наступала на полумертвую Зильку, тесня её к огонькам у плетня, а бывший возница тащил тело Брэдвина прочь от хаты.
Я подхватил соляной камень, сунул в карман. Потом поднял скамейку и, окликнув крестьянина-оборотня, с разбегу ударил его толстой доской в грудь. Раздался звон, будто били в колокол. Скамейка треснула и развалилась. Крестьянин осклабился, от удара даже не присел. Брэдвина он сразу бросил, угадав мои намерения, но тем хуже. От плетня, от огоньков, потянулись к телу парня еще какие-то ветки и крючья. Земля зашевелилась, взбугрилась, и я разглядел покрытых мхом сморщенных существ, похожих на болотные кочки.
- Брэдвин! - закричал я. - Очнись!
Демоница захохотала. Крестьянин-оборотень схватил тело Брэдвина и зашвырнул его туда, где было больше всего огоньков и кочек. Сердце моё остановилось. Алана, всё еще сохранявшая вид прекрасного призрака, кинулась ко мне, оскалив ровные зубы, сверкая огромными глазами с длинными ресницами.
Я метнулся назад к хате, припомнив, что где-то там выронил меч. На миг демоницу отвлекла Зилька - её горящий скелет ухватил Алану за ногу. Красавица взбесилась, дохнула багровым пламенем изо рта, и от болотницы осталась только лужица черной жижи.
Я схватил меч Брэдвина, вытащил из ножен. Крестьянин-болотник выбил его у меня из рук, ударил в живот, потом по голове. Кулаки у него были что кувалды - такому молодцу бы кузнецом работать. А кузнеца-то поблизости и нет... Болотник замахнулся, чтобы кулачищами размозжить мне черепушку - дьявольской силы хватило бы на это. Я откатился в сторону, мало что соображая. Боком наткнулся на соляной камень за пазухой, скрючился от боли, но камень вытащил. Выбила его Алана. Камень покатился к сборищу огоньков, там засуетились, от земли пошла пена. Алана ахнула, но было поздно - кочки подобрали щупальца, зашипели, заторопились прочь от ядовитого для них места.
Соленая вода брызнула в стороны, настигая отставших кочек, попала и на болотника, и на Алану. Шкура бывшего крестьянина задымилась, пошла дырами, он взревел, начал рвать на себе одежду. Алана тоже не стерпела соли, поменялась на глазах. Уже не красавица - страшная старуха в лохмотьях, с растрепанными волосами, с когтями на руках и ногах, с лицом, разорванным пополам. Она взвыла, набросилась на меня и стала душить. В мозгу помутилось, слова защитной молитвы так и не слетели с губ. Я вцепился демонице в волосы, рванул голову, свернув шею - увидел вместо затылка пустоту черепа. Мы с Аланой покатились по траве, врезались в издыхающего от соленой воды болотника. Демоницу окатило слизью из тела умирающего оборотня. Я отшвырнул демоницу от себя, протер глаза как смог и, щурясь, побежал к скопищу огоньков - туда, где еще должно лежать тело Брэдвина. Алана поползла за мной, и я разглядел, что и кожи на спине у нее нет, а внутренности и хребет торчат на позор белому свету.
У плетня суша заканчивалась. Голова Брэдвина еще торчала над водой. Я попробовал ухватить его за волосы, но они были коротки. Тут демоница подоспела, вцепилась мне в ногу. Я схватил ее за торчащий хребет, отшвырнул подальше. Она подпрыгнула, отскочив от земли, бросилась на меня. Я вынул из пояса пентакль и припечатал лоб чудовища. Визг, вой - болото затряслось. Алана пеплом осыпалась в мутную жижу. Я плашмя упал на землю, подхватил Брэдвина за руки и что есть мочи потянул на себя.
Душа Мира, только бы он был жив!
Грязный, в тине и слизи, Брэдвин едва заметно дышал. Я утер слезу, вознес молитву и попробовал привести парня в чувство. Наваждение прошло, демоница сгинула - должен и он очнуться...
Через некоторое время Брэдвин открыл глаза.
- Жив! - закричал я. Он поморщился.
- Я пошевелиться не могу. Что случилось? - тихо проговорил Брэдвин.
- Да много чего. Тебя вот демон соблазнял, помнишь?
- Нет... Где мы?
Я оглянулся. В самом деле, хутор исчез, ни хаты, ни колодца, ни сеновала, ни плетня - только старая кляча, что приволокла сюда телегу, пощипывает траву на облезлой кочке, да комары звенят. Болото!
- Да всё там же, у гостеприимных местных жителей, - ответил я. - Только они от соли и молитвы разбежались. Вот такие дела.
- А со мной что? - произнес Брэдвин, ворочая глазами. - Я тела не чувствую.
- Это пройдет, - сказал я.
- Уверен? - видать, в моем голосе Брэдвин уловил сомнение.
- Демоница же наверняка не за тобой приходила, посему на тебя от её чар только малая толика повлияла, - придумал я с ходу.
Я посадил Брэдвина, приподняв, будто тростиночку. Он прислонился ко мне, посмотрел на небо. Ночь стояла тихая, месяц вылез из-за туч. Во всей красе блестела округа болотной водой. Вдалеке жались друг к другу бродячие огоньки. Я припомнил кочек, что хотели крюками утащить Брэдвина под воду, и вздрогнул.
- Холодно, а? - спросил Брэдвин. - Меня знобит.
- Еще бы, ты мокрый весь. Но тут разве просохнешь... Давай-ка, стаскивай эти лохмотья, всё одно грязь, выбросить только.
- Это моя последняя рубаха! И единственные штаны! - возмутился Брэдвин.
- Чумной, что ли? Я тебе свой плащ дам. Или, думаешь, мне за радость будет потом тебя от простуды лечить? Греться нечем! Видишь - болото кругом! И я огонь из рукава доставать не умею!
- Ладно, не ворчи! - буркнул Брэдвин и принялся стягивать через голову рубаху. Грязь уже подсохла и сыпалась крошками. Хорошо, что парень начал понемногу двигаться . И согреется, и, значит, чары сходят.
- Не видно ни зги, - сказал Брэдвин. Месяц вдруг спрятался за тучами, и поданный мною плащ едва не упал на сырую траву.
Однако ж, я мог различить, что Брэдвин завернулся в мой шерстяной балахон с головы до ног, пояс с мечом надел на подобающее место, и стал похож на воинствующего монаха.
- Чего ты лыбишься, колдун безволосый...
- Ничего, ничего, не сердись, Брэдвин, - он хмыкнул, потому что улыбка на моём лице расплылась до ушей. - Вот кобылку оседлаем, она тебя дальше и повезет. А я рядом, своим ходом. Надо с болота убираться.
- Настоящая, - кивнул я. - Она тут и выжила только потому, что болотники вообще лошадей привечают. Хозяева-то наши болотниками оказались, ты видел?
- Ничего я не видел, - Брэдвин опустил глаза долу. - Помню только - проснулся, на двор вышел. А там девица необыкновенной красоты. И всё. Чего тут было, а? Улзен?
- Чего... Ты себе чуть кинжал в сердце не вогнал, по наущению демоницы. А болотники нас заманили, оленя нашего в сыром виде сожрали, кикимору на меня напустили. Но тебя с демоницей не поделили - за что и поплатились. Сгинули все. Ну, и я им от себя добавил.
- Выходит, ты опять меня спас?
- Спас, отчего же не спасти, - согласился я. - Ты бы, парень, поменьше всякой дряни пил - глядишь, в минуту опасности и был бы в здравом уме.
- Причем тут это? Не пил я совсем! Подумаешь, одну кружку!
- А тебе, кажется, довольно.
- Да ты... Да если бы ты знал! Ничего ты не понимаешь! И вообще!
- Вообще - это завсегда, - согласился я.
- Куда мы сейчас пойдем, - подумав, сказал он. - Темно, не видно ничего. Ночью только по болоту и бродить! Надо рассвета дождаться.
- Рассвет уже скоро, - кивнул я.
- До трактира недалеко уже. А там у меня... Вобщем, накормят, напоят, - Брэдвин покосился на меня. - И одежду можно раздобыть чистую. И помыться. Безо всякой нежити.
- Хорошо, - сказал я. - Согрелся?
- Угу.
- Теперь слушай. Я тебя до трактира провожу, Картографа найду, а дальше пойду один. Не могу я тебя больше такой опасности подвергать.
- Какой еще опасности? - возмутился Брэдвин. - Ты же меня нанял для охраны! Ну, да, я пару раз опростоволосился с этой нечистью, но... Короче, Улзен, ты меня спас, и теперь мне полагается долг вернуть.
- Да ты хоть понимаешь, малахольный, на что подписываешься? - не сдержался я. - За мной нежить охотится!
- Какая нежить охотится? Ты в своем уме? С чего бы нежити за тобой охотиться? Это за мной они идут! Понял?
- Вот те раз - за тобой! И на кой ляд ты им сдался? Может, ты знаешь чего лишнего? Али украл у них что? Или, уж не знаю... Чего ты мог такого натворить, чтобы нежить за тобой по белу свету гонялась?
- Родился я. Вот и всё.
- Тьфу!
- Почему ты мне не веришь? - подскочил Брэдвин.
- Потому что это глупость! Мало ли кто родился! А я вот у нежити сто лет в услужении был, а потом сбежал. Вот они теперь меня вернуть хотят. Видишь - любыми средствами. Запугивают!
- И давно ты сбежал? Недели две назад? - поинтересовался Брэдвин.
- Нет, уж год как дорогу домой ищу. Земля у нас обширная, сразу так не перескочишь!
- Год, говоришь? А сандалии не стаскал? Или это уже двадцатая пара? И что за хилая нежить, если тебя, не колдуна, за год изловить не смогла? Ты у трупоедов, что ли, служил? Они куда как медленно соображают, как раз бы сейчас спохватились!
- Погоди... - я остановил его жестом. - А ведь ты прав. И что же это значит?..
- А то, что нежить за мной, за мной охотится! Потому что я проклят! Из-за меня вся моя семья погибла, так лучше бы мне было не родиться!
- Ты палку-то не перегибай! - заметил я. - Ежели Душа Мира тебя в явь отпустила, значит, ты тут не лишний.
- Не лишний? - вскинулся Брэдвин. - Да я...
- Тебя вот сегодня демоница убить пыталась, - добавил я. - Значит - что? Значит, хороший ты человек. Это кем надо быть, чтобы демон в тебе не грехи взращивал, а сразу бы к Душе Мира пытался отправить?
- Тоже мне - мистик, - огрызнулся Брэдвин. - Смотри!
Он сунул мне под нос раскрытую ладонь, на которой был выжжен узор рукоятки кинжала. Если бы я не видел своими глазами, что Брэдвин держал клинок острием к сердцу, я бы по этому отпечатку домыслил...
- Самоубийство - прямой путь к Агриэлю, - сказал Брэдвин. - А ты мне просто зубы заговариваешь.
- Ничего подобного, - буркнул я. Надо же, шельмец догадливый. - Я всё равно буду считать, что плохого человека демоны убивать не станут. У них там, в ледяном озере, таких тысячи тысяч. А вот чистую душу заманить...
- Довольно, Улзен! Я наёмник. В основном, людей убиваю, если ты не в курсе.
- Я пока особо не заметил...
Брэдвин насупился и замолчал. До рассвета он больше со мной не говорил, да и на вопросы не отвечал.
Я приманил болотникову кобылку, почесал загривок. Худа была кляча да и стара. Как она только телегу тянула? На такой доходяге и ехать-то было совестно. Так что, когда Солнечный Ангел взмахнул розовыми крылами над болотом, я пустил лошадку впереди, и мы с Брэдвином пошли следом по броду. Между заснувших, укрытых мхом, кочек, между затонов с тёмной водой, между редких полусгнивших деревьев.
Кобылка дорогу знала, и вскоре вывела нас на лесную опушку, а оттуда до тракта было полдня пути.