Аннотация: Я бы хотел, что-бы эта повесть, стала повестью примирения некогда воевавших народов
ПОВЕСТЬ О НЕНАСТОЯЩЕМ СОЛДАТЕ.
От автора:
Я бы хотел, что-бы эта повесть, стала повестью
примирения некогда воевавших народов.
Тяжёлый снаряд ухнул где-то совсем рядом, содрогнув землю. Ганс инстинктивно втянул голову в плечи. Вторая неделя на фронте, а он ни как не может привыкнуть к регулярным обстрелам. Точнее постоянным.
Беспокоящий огонь. Это когда снаряды рвутся каждые пятнадцать, двадцать, тридцать минут где-то на позициях противника. Это не прицельный огонь, а так - куда попадёт. Такой огонь сильно осложняет и без того трудные фронтовые будни, вынуждая личный состав постоянно находиться в укрытиях. Караульные иногда гибнут. Добавте к этому безсонные ночи, когда солдаты регулярно просыпаются под очередной разрыв снаряда и вы сможете представить степень измотанности частей, находящихся под таким обстрелом длительное время.
Десять дней - а кажется, что уже целую вечность. Проклятые русские зимы..... Холодно всегда и везде! Даже когда сидишь в блиндаже возле печки. Гансу казалось, что холод проник внутрь него навечно. Каждая его клеточка дрожала от этого свепоглащающего холода.
Только пол-года назад ему исполнилось восемнадцать. Шесть месяцев в учебном дивизионе, и вот он на фронте - наводчик 88-ми мм зенитной пушки. ...
Воспоминания о доме были ещё так свежи.... Заботливая мама,... письма отца с фронта,... тётя Марта, гордящаяся своими мужем и сыном, которые оба служили в 6-й армии. У них вся семья была убеждёнными нацистами и на фронт они пошли добровольно. Но теперь, когда их прославленная армия - покорительница Парижа, попала в Сталинградское окружение, тётя Марта сильно нервничала по этому поводу. Правда сначала она не обратила на факт окружения 6-й армии особого внимания, полагая, что это временно, и в конечном итоге "Прославленная 6-я" победит. Но месяцы шли, а положение этой армии только ухудшалось. Фронт уже на двести киллометров откатился к востоку. Письма, которые дядя Фриц и Фридрих писали из окружения в начале чуть-ли не каждый день, подбадривая домашних, стали приходить реже.
Именно в этот период перед отправкой на фронт, Ганс получил краткосрочный отпуск домой. Тётя Марта сидела с его мамой и в очередной раз перечитывала последние письма своих "героев-небилунгов", как она любила их называть раньше.
"Как она резко постарела" бросилось в глаза Гансу.
Писем из окружения уже небыло три недели.
Мать, крепившаяся из последних сил, разрыдалась, бросившись и обняв сына. Вслед за ней "завыла" и тётя Марта. Ганс не любил её за нациский пафос, неожиданно охвативший её после прихода Гитлера к власти. Со своими псевдо-аристократическими замашками она смотрелась смешно и глупо. Эта её трансформация сильно врезалась в ещё тогда детскую память Ганса. Добрая и ласковая тётя вдруг превратилась в холодную и злую.
"Детей надо держать в строгости и с малолетства приучать к порядку и дисциплине!" - наставляла она свою сестру. Вот с тех самых пор и не взлюбил он свою тётю.
Розовощёкий лейтенант Уфимцев, командир артилериской батареи, гулко отряхиваясь от снега, ввалился в блиндаж. Всегда весёлый, шумный, казалось, что он и не на войне вовсе. Скинув на ходу варежки и растегнув тулуп он приблизился к жарко натопленной буржуйке.
- А морозец нынче здорово разгулялся! - широко улыбаясь и зябко потирая возле печки руки сказал он.
- Не любит он, когда чужак на нашу землю прёт! - отозвался дремавший в дальнем углу сержант Корастылёв, командир второго расчёта.
- Да-а, не жарко сейчас фрицам. - поддержал его Уфимцев.
- Дак мы тоже, вроде не потеем. - сказал сидящий тут-же телефонист Круглов. Худой и щуплый, при высоком росте он был похож на телеграфный столб.
- Мы солдаты, нам мёрзнуть нельзя. - плотнее укутываясь в полушубок сказал сержант Головко.
- Мы не солдаты. - дерзко ответил ему Круглов. - Мы призванные на воинскую службу гражданские.
В наступившей паузе было слышно как потрескивают в печке дрова, а за дверями свистит ветер. "Бух" - раздался одиночный выстрел гаубицы.
- Что со снарядами? Подвезли? - обратился Уфимцев к старшине.
- Обещали как стемнеет. - зашевелился накрытый тулупом старшина. - Не хотят лишним движением привлекать внимание немцев к нашей батареи.
- А сколько осталось? - спросил капитан.
- Тринадцать штук.
Уфимцев подсел к столу и сдвинул артилерискую гильзу, приспособленную под лампу. Её огонёк слегка качнувшись, выдал тёмное облачко копоти.
- До вечера не хватит. - задумчиво сказал он. - Будем экономить. ... Круглов! Передай на батарею - интервал между выстрелами двадцать минут.
- Есть передать на батарею... - лениво отозвался телефонист и крутанул ручку полевого телефона. Едва открывая рот невнятно передал приказ и тут-же задремал, закутавшись в полушубок. Снова наступила тишина.
Уже почти месяц их батарея занимала эту позицию. Обжитой блиндаж достался им по наследству от пехоты. Они прошли дальше, а блиндаж пушкари заняли. Теперь они пехоту благодарят, портя жизнь немцев на передовой. Сильно они от этого огня страдают. Слаб немец коли не выспится.
До ближайшей деревушки было киллометров шесть-семь. Там, в небольшом, покосившемся амбаре майор Широков (начальник службы тыла) организовал артилерийский склад. Снаряды развозили на санях, которые были одни на пять батарей пушек. На них - же привозили и почту. Старенький мерин по кличке Буян был списан из кавалерии. Уже не годный для лихих кавалерийских атак, он исправно трудился в тылу, таская на батареи снаряды и почту. Возница, сержант Капылов, лет сорока. Крепкого телосложения мужичёк попал на эту непыльную службу после третьей кантузии. Слышал он плохо и поэтому разговаривал всегда громко, полагая, что и другие слышат его как и он их. За три месяца он узнал всех солдат и офицеров по-именам. И уже подъезжая на батарею громко выкрикивал фамилии счастливцев, получивших письма.
Ганс повернулся на другой бок и попытался задремать. Постоянная безсонница сделали своё дело - и время есть, и спать хочется, а не спится. Это состояние преследовало его с первых дней на передовой. Беспокоящий огонь - страшная сила. Только - бы снарядов хватало и покой противнику будет только сниться!
Перетруженное сознание не желало отключаться и допустить настоящий, глубокий сон. Мысли, в полудрёме, крутились в голове, сменяя друг друга как в калейдоскопе.... Мама, в длинном, нарядном платье, которое ей подарила её мама на новый, 1930 год. Случилось так, что вскорости бабушка умерла и мама берегла это платье ещё и как память, одевая только по-праздникам. Память почему-то, извлекла из глубин сознания именно эту картинку. Где мама весёлая, смеющаяся танцевала с папой в их небольшой гостинной. Это было давно, три года назад, ешё до войны. Как тогда было хорошо!....
А потом, в сороковом, перед вторжением во Францию, отца призвали в армию. В первом-же бою его ранило. Получив это известие мама поседела. Рана была не серьёзная. Через два месяца уже выписали, но мама с тех пор перестала улыбаться. Смерть прошла рядом, обдав своим холодом. А теперь и он, старший её сын, призван в вермахт, чтобы "нести цивилизацию неразвитым народам".
Ганс не хотел нести цивилизацию. И отец его тоже. ...... А мама - то как не хотела!!! Но фюрер решил по-другому.
Ганс поджал под себя ноги, которые вылезли из-под мешкавины. Он использавал старые разорванные мешки в качестве одеяла.
Картинка самовольно сменилась и теперь перед его внутренним взором предстала сестрёнка. В строгом ученическом платье и с портфелем в руке она стояла перед ним и беззаботно по-детски улыбалась. Такой он её видел когда впервые пришёл домой в форме артилериста. Она гордилась своим отцом и старшим братом. "Они были солдатами Великой Германии!.... Они несли свет цивилизации всему миру!" ..... Так их учили в школе.
Возражать было опастно. Не верить - ещё опасней! Агенты гестапо были везде, особенно среди учителей. Им даже вменялось в обязанность сообщать о всех случаях неблагонадёжности.
Его родители не были убеждёнными нацистами. Хотя приход Гитлера к власти и ознаменовал конец безработицы. И отец получил работу на сталелитейном заводе, но они никак не могли понять, почему им нельзя общаться со своими старыми, добрыми соседями - семьёй Готфридов.
Старик Готфрид был старьёвщиком и держал маленькую лавку, продавая в ней подремонтированую рухлядь. Их дети уехали в Америку, как только нацисты устроили первые еврейские погромы. Уговаривали и его. Однако старый Готфрид от могил своих предков уезжать отказался. "Я им не помешаю." - говорил он имея ввиду нацистов, - "Чем им может быть опасен старый больной еврей, зарабатывающий на хлеб собственным трудом?" Вопрошал он риторически. Так и остался.
Несколько раз к ним приходили люди из гестапо и настоятельно рекомендовали прервать общение с врагами Рейха - четой старых Готфридов. В последний раз гестаповец хитро прищурился и сказал отцу: - "Смотри!.... Франция и Англия объявили нам войну. Скоро Германии потребуется много солдат."
Ганс урывками слышал разговор родителей на кухне.
"Как я посмотрю в глаза старику Готфриду, если не отвечу на его "Доброе утро"?.... - говорил отец. - "Как откажусь зайти выпить с ним ежеутренюю чашку кофе, которой он угощает меня вот уже двадцать лет?.... И как не услышу в очередной раз, как скверно он спал ночью, ... и как страшно храпит его Сарочка, распугивая всех котов в округе? ..... И как его дети - Бени и Йоси, обживаются в Америке?"
.... И он не смог переступить через свою совесть. ........
Через неделю отец получил предписание явиться на призывной пункт вермахта. .......
А вскорости и Готфриды пропали. Говорили, что за ними эсэсовцы приехали и увезли.......
Интересоваться их судьбой было очень опастно.
Ганс сел на лавке, на которой только что пытался заснуть. ..... Холод..... Собачий холод!.... Неужели когда-то бывает лето?!..... Нет! Это сказки! ...... Самому не верится, что когда-то бывает тепло.... , даже жарко!
Он обернул ноги мешкавиной и подошёл к печке ближе. Старый мешок вдруг сделался ценностью за которой глаз да глаз нужен! А то умыкнут в одну минуту!.......... Холодно всем!.....
"Бух" раздался отдалённый разрыв снаряда.
- О-о! - довольно протянул капрал Мольтке, заряжающий из их расчёта. - На соседей перешли. Теперь там часа два лупить будут. .... Может заснуть удасться.
- Вот, что хорошо в русских, - заговорил словоохотливый Рихард, наводчик третьего расчёта. - Так это то, что они своих командиров слушаются....
Он выждал паузу, в надежде что кто-нибудь спросит "почему?", и не дождавшись сам и закончил.
- Им командир говорит: - Два часа вести огонь - ориентир "колодец"; два часа - ориентир "высокий тополь." Они так и делают. А мы два часа - хочеш спи, а хочешь в туалет иди.
Кто-то в ответ ухмыльнулся. Юмор здесь не в цене. Не смешно было и Гансу. Выть хотелось от такого юмора.
Его страшно пугала одна мысль - скоро придётся ходить в караулы! Как новичка на передовой его пока не ставили, ... но скоро начнут!
Отогрев немного руки Ганс вернулся на лавку. Лежащий с другой её стороны такой-же новобранец как и он, рядовой Фогель вытянул поджатые ранее ноги. Места стало меньше. Ганс присел рядом. Ему хотелось плакать..... Он не хотел воевать.... Он не хотел быть солдатом фюрера... Он не хотел быть не чьим солдатом... Он хотел домой!
В снежной тишине, поглощающей все лишние звуки, вдруг послышался глухой топот копыт.
- Кто это к нам пожаловал в неурочный час? - встрепенулся Уфимцев.
Ещё секунду назад сонный, людской муравейник зашевелился.
- Никак Капылов?! - удивился он, нахлобучивая шапку. - Так не стемнело ещё!
Раздав письма тот объяснил, что на склад ещё снаряды подвезли, а складывать их негде. Склад маленький. Снаружи складывать - не положенно. Вот и распорядился товарищ майор развести всё что не поместилось по батареям. Так что, до утра ему на своих санях кататься и то не успеет.
Солдаты мигом навалившись разгрузили снаряды. Громко фыркая, Буян развернул сани и мелкой рысью затрусил по накатанному снегу, легко увлекая за собою полегчавшие санки.
С нетерпением ждал Уфимцев известий из дома. Жена, Галина, была беременна. Успели таки.... , перед самой мобилизацией! Диплом техникума хоть и текстильной промышленности, но всё-таки явился прямой причиной отправки его на офицерские курсы. И вот он уже три месяца на фронте.... А Галина рожать должна.
Сама она скрывала, но мама в своих письмах писала, что тяжело она беременность переносит. Ноги отекли. Ведь всё приходится делать самой. Кольку, сына их трёхлетнего, бабушка хотела к себе забрать пожить. А он ни в какую! Несколько раз падала в обморок....
Сердце зашлось мелким пульсом, когда разглядел он на письме мамин почерк....
"Только б не худая весть!" - мысленно взмолился он, прижав треугольник письма к груди.
"Вот это да!" - только и смог выдохнуть Уфимцев и сел в снег.
Его Галинка разродилась двойней! Двух пацанов! Рожала тяжело, ослабла очень. Сама писать не может, вот мама радостную весточку и сообщает. А Галина поправляется и будет ждать его с тремя сыновьями.
Весть мгновенно разлетелась по батарее. Поздравить лейтенанта Уфимцева, своего командира, счёл нужным весь личный состав. Кто-то притащил фляжку со спиртом, кто-то шматок сала. Ну а кружки были у всех......
Ганс достал из ранца прихваченную ещё из дома тетрадку и карандаш. Эти две вещи и ещё фотография всей семьи, это было всё, что оставалось у него из взятого на войну из дома. Её синий, некогда мягкий каленкор, задубел от мороза и не желал распрямляться. Как лежал в ранце согнутый в небольшую дугу, так дугой и задубел.
Перед его мысленным взором появился стол, что стоит у них в гостинной, а на столе эта самая тетрадка.
"Неужели это ты лежала у меня дома на столе!?..... " - мысленно обратился он к ней. - "И в этих диких, морозных степях ты тоже со мной!?....."
Ганс осторожно, пытаясь отогреть обложку рукой, старался выпрямить тетрадку. Он хотел написать домой письмо...... Ему неодходимо было написать домой письмо! И хотя он не получил ещё ответа на первое, в котором дал свой новый почтовый адресс, он написал второе и третье. А теперь ему захотелось написать четвёртое. ..... Как он соскучился за домом!.... В письме, он мысленно разговаривал с родными и это было той психологической отдушеной, какой является молитва к Богу! И хотя ты с ним разговариваеш, а Он с тобой нет, утешительную функцию она выполняет.
"Десять дней!" - размышлял Ганс. - "Ответное письмо может придти либо сегодня вечером, либо завтра. Это если мама в тот-же день ответила. А если нет....?!" Нервной судорогой материализовалась эта мысль во всём теле у Ганса. "Нет! Мама обязательно ответит в тот-же день. ... Она всегда отвечает отцу сразу. ... И даже не дожидаясь от него, сама пишет. ... И бежит за четыре квартала на главную почту, чтоб быстрее дошли."
Так и не оттаявший каленкор хрустнул как-то неожиданно. Задумавшийся Ганс придавил чуть сильнее, ... он и хрустнул....
Ганс готов был разрыдаться, словно сломал большую драгоценность.
Да она и была для него драгоценностью.... Она, карандаш и фотография. Всё остальное он ненавидел: форму, винтовку, сапоги, старые рваные мешки, мороз, командиров, войну!!!.........
Листья в тетрадке смёрзлись, но писать можно было. Правда приходилось буквы обводить по несколько раз, но это ничего, даже лучше. Да и сама тетрадка своей кривизны не изменила, так что приходилось её всё время поворачивать.
Нет, он не плакался маме, как ему здесь плохо. Она всё-равно ему помочь ни чем не могла, а просто так расстраивать мать он не хотел.
В своих письмах Ганс предавался воспоминаниям. После каждого такого письма у него даже поднималось настроение. .... Будто дома побывал.....
"... Как там тётя Марта? - старательно выводил на мёрзлой бумаге Ганс. - Слышал в радио-сводках вермахта, что дела у "Прославленной Шестой" совсем плохи. Как она это переживёт?!"
Тётя Марта!... Та самая, ... с детства нелюбимая, тётя Марта!.... Вдруг и она из бескрайних заснеженных русских просторов зделалась родной и близкой.
- Ты, лейтенант, молодец! - говорил уже охмелевший командир второго расчёта. - Три сына - три богатыря, как в сказке!
- Теперь ты обязан живым остаться. - вторил ему разогретый спиртом старшина. - Сынам без батьки никак нельзя!
Уфимцев курил одну папиросу за другой. Неожиданная новость выбила его из колеи. Он был готов ко всему, но не к двойне. Выпитый спирт не очень действовал. Всё мысли были о доме. Как там она, любимая его Галина, Галиночка, Галчёнок..... ?
Родом он был из Омска. Там-же, на "Угольной яме", были и его офицерские курсы. Галя часто приходила к нему. Хоть и далеко это было от их дома, тащилась после рабочей смены почти через пол-города пешком. Так и стояла она перед его глазами в стареньком пальтишке перед шлагбаумом КПП. Такой он её видел в последний раз.... Стоит, платком слёзы утирает....
"Я вернусь! Обязательно вернусь!" - крикнул ей напоследок он.
- Эх, Коля! - старшина фамильярно обнял Уфимцева за плечи. - Нам помирать нельзя. Нас дома сыны ждут. Вот побъём немца и домой - сынов растить! - мечтательно закончил он.
Фляжка в очередной раз прошлась по кружкам, оставив в каждой чистый, как слеза спирт. В кателок подлили воды, что-бы запивать.
- За победу! - провозгласил кто-то и все по-очереди опустошили кружки, передавая друг другу котелок с водой.
- А давай салютнём по немцам внеочередным снарядом по-поводу командирской двойни! - предложил изрядно захмелевший командир первого расчёта.
- Тогда двумя!! - поддержал кто-то.
Все одобрительно зашумели.
- Как раз и снаряды подвезли.
- Самое время! - сказал старшина. - Мы немца к порядку приучили: два часа по "тополю", два часа по "колодцу". Самое время менять порядок.
Ганс старательно выводил на мёрзлой бумаге последние буквы.
"Дорогая мамочка! Я тебя очень люблю!"
Он аккуратно сложил листок бумаги и взглянул на стоящие в углу блиндажа напольные трофейные русские часы. "Без двадцати четыре." Ещё минут двадцать русские будут бить по "колодцу". А почтальон запаздывал. Обычно он приехжал в пол четвёртого. А сегодня запаздывал.
Как не странно, но Ганса это не расстраивало. По крайней мере жива надежда! А как ему не хотелось услышать от почтальона, что ему писем нет.
Ганс расстегнул негнущимися пальцами обледеневшие пуговицы шинели и засунул промёрзший листок бумаги под китель.
Дверь в блиндаж распахнулась и кто-то даже не заходя во внутырь крикнул:
- Почта приехала!
Ганс первым вылетел наружу. Грузовик, развозивший почту как всегда остановилась возле командирского блиндажа.
Он не услышал характерного свиста снаряда. Опытные фронтовики говорят, что "свой снаряд не услышишь."
Попадание было прямым. ... Случайный снаряд... , случайное попадание....
Странно, но заледеневший листок бумаги остался почти невредим. Только края чуть-чуть обгорели.
"Дорогая мамочка! Я тебя оче.............."
- Господин майор! - обратился к командиру батальона начальник артилерийской разведки. - Наконец мы засекли позицию русских гаубиц. Разрешите открыть ответный огонь?
Майор на мгновение задумался.
- Сколько вы имеете снарядов? - спросил он.
- Пять штук. - ответил капитан.
Майор ещё несколько мгновений раздумывал.
- Вы уверенны, что разведка не ошиблась?
- Уверен, господин майор! Они только что обстреляли из трёх пушек нашу зенитную позицию у тополя.
Командир ещё несколько мгновений размышлял.
- Разрешаю. - сказал он.
- Яволь! - щёлкнул каблуками капитан.
- Не вздумайте промазать! - сказал он вдогонку артилеристу, когда тот уже был в дверях.
Снаряды ложились кучно. Второй разнёс блиндаж на брёвнышки. Последующие поочерёдно накрыли артилерийские позиции одну за другой.
Офицер связи, посланный на батарею утром доложил:
- Батарея Уфимцева разбита. Личный состав полностью погиб.