Аннотация: Никогда не расстраивайте крылатых женщин!
Летейский дождь
Никто не видел, откуда она появилась. Да её вообще не должно было быть здесь, на изрытом взрывами каменном, как и всё вокруг, склоне холма, где кровь людей и ящеров сливалась с карминным оттенком породы. Даже аборигены отсиживались под землей и десятилетиями выводили особую породу бойцов, со шкурой, способной защитить от беспощадной радиации молодого солнца. А уж человек без скафандра не прошел бы по этой неприветливой планете и трех шагов, и всё же она была. И она шла, время от времени налоняясь над неподвижными телами в серебристых комбинезонах, переворачивая их лицом вверх небрежным пассом хрупкой ладони. Всматривалась в лицо и шла дальше, тонкая, стройная, в черном платье и плаще с откинутым капюшоном, пепельные волосы собраны в тяжелый узел, и карие глаза смотрели так недобро, что, не будь люди и ящеры так заняты битвой, убрались бы с её пути от греха подальше. Но никто не обращал на неё внимания, и, как ни странно, в этом огненно-радиактивном аду ни один выстрел не задел даже подола платья, ни один шипастый хвост не сбил с ног. Легко ступала она по кровавому склону, и вглядывалась, вглядывалась в лица за стеклами шлемов.
Вдруг, как будто кто-то толкнул её в спину, споткнулась около человека со значком лейтенанта на груди, что лежал, неестественно запрокинув голову, и мертвые глаза его обреченно смотрели в чужое небо. Упала на колени, скинула плащ, распахнула над бездыханным телом огромные, серые с серебристым отливом крылья, и застыла. Подняла голову, лицо оказалось бледным, а глаза стали черными, и такая боль и безумие застыли в них, что тут бы бежать людям, но они уже оттеснили ящеров почти к самому входу в тоннель и, даже заметив её, не вернулись бы, разгоряченные близкой победой.
И тогда она запела. Тихий, нежный голос выводил песню на незнакомом языке, и звуки летели всё выше и выше, поднимались к самому небу - лиловому куполу над красным камнем. Начали собираться дымчатые облака, чего не могло быть; здесь им было неоткуда взяться. Быстро скрылось за ними солнце, стало темней. Жирные черные хлопья сажи падали на холм, на солдат, на всю планету, и исчезали, достигая земли. Песня становилась всё громче, и уже не просто звук, а вихрь неведомой силы вырывался из её горла. Она встала, расправила крылья, тряхнула головой - вылетели шпильки и выпустили на свободу теперь уже черную гриву - взлетела и закружилась в странном, до уродства прекрасном танце, не замолкая ни на секунду.
Черный снег превратился в дождь; тяжелые, тягучие, как будто маслянистые капли впитывались в камень, не оставляя следов, попадали на людей, и люди падали с блаженной улыбкой и больше не поднимались. Падали ящеры, и не вставали. Шум битвы утих, и она осталась наедине со своей песней и горем. Опустилась, легла рядом с погибшим, прикрыла его, как одеялом, отливающими металлом перьями, вздохнула, закрыла глаза. Глубоко под многокилометровой толщей породы, в подземном городе пошел черный дождь. Старики, взрослые, и даже дети, у которых ещё не вырос взрослый хвост, падали на каменный пол, улыбаясь мечтательно, и затихали.
Мир не видел, как она появилась. Мир не видел, как она умирала. Мира больше не было.