Сегодня шеф опять читал мне нотацию. Он долго говорил о трудовой дисциплине и объяснял, что на работе нельзя заниматься посторонними вещами. Конечно, он нудный старик, но я сам не сахар. Начитался крутых детективов, он мне:"Занимайтесь своими делами.", а я в ответ:"Черт возьми, и как я сам до этого не додумался?" Старик часто заморгал, повернулся и вышел из лаборатории. Я догнал его только на первом этаже и долго извинялся. Мой чертов язык доставляет мне кучу неприятностей. Слава Богу, дед отходчив, а то стоял бы я в эту минуту с вещичками на дороге и караулил попутку, чтоб довезла безработного до города. Машины здесь проезжают не чаще двух раз в сутки, а сейчас вовсю поливает дождь. Вот было бы весело!
Да, с начальником мне повезло, а вот с его новым заместителем ссориться нежелательно. Говорят, ужасно злопамятен.
19 марта.
Трудно понять, что за человек этот Кольчин. По специальности биофизик, а работает у нас. В первый же день, когда Кольчин появился в лаборатории, и шеф представил его нам, новоиспеченный зам разразился речью. Пялясь по очереди на каждого, он рассказал, что раньше работал в Санкт-Петербурге, что у него был отдел и наука его стараниями двигалась просто с головокружительной быстротой. К нам же Кольчин приехал потому, что у него возникла идея, которую хорошо обдумать на свежем воздухе. Продолжая упиваться собой, он заявил, что если брать грубую аналогию, то человеческий мозг есть вычислительная машина. Исходя из такого положения можно сделать далеко идущие выводы. Сказав эту банальную истину, он остановился, словно ожидая аплодисментов. Аплодисментов не последовало, а Коля Белоконь осведомился, как далеко выводы могут пойти. Кольчин заявил, что мы скоро сами все увидим. Он занял фотолабораторию, почти вытеснив оттуда Глеба. Ящики, которые привез с собой, Кольчин вскрыл самолично и вытащил оттуда кучу приборов, большей частью незнакомых мне - скромному физику.
Сегодня Димка занял у меня очередную десятку. Готов побиться об заклад - он истратит ее на какую-нибудь никчемную книжонку. Просто поразительно, как он вообще дотягивает до зарплаты.
26 марта
У Димки откуда-то появились деньги и немалые, судя по кипе новых книг и по тому, что он отдал все долги.
Шеф опять отчитывал меня за то, что читаю фантастику в рабочее время. Я сказал, что делать пока все равно нечего, а он ответил, что, дескать, неположено. Вынужден был пообещать, что больше на работе читать фантастику не буду. Что ж, прийдется перейти на детективы, может, они ему больше понравятся.
29 марта.
Сегодня Кольчин поймал меня в коридоре и долго допрашивал на тему, много ли я работал с ЭВМ и с какими именно. Потом туманно намекнул, что я мог бы ему помочь. Я сказал, что может быть и мог бы. Кажется Кольчин остался недоволен, но чего он, собственно, ожидал? Что я брошусь к нему на шею и расцелую за доверие?
31 марта
Что-то странное происходит с Глебом. Он шел мне навстречу по коридору, а когда мы поравнялись, начал ухмыляться одной половиной рта и сказал:"Поздравляю с 31 марта." Как человек вежливый я не мог не ответить:"Большое спасибо." Глеб вдруг перестал ухмыляться и уставился на меня:
- За что?
- Что, за что?
- За что спасибо?
- Ну,- я несколько смешался,- за то что поздравил. Не все такие заботливые как ты.
- Я тебя поздравил? Когда?- казалось, он искренне удивлен.
- Только что.
- Ты что, смеешься?
- Ну ладно,- я пошел на попятный,- может мне послышалось. Я в последнее время стал туговат на ухо.
- Странные у тебя шуточки,- сказал Глеб и начал орать блатную песню. Слуха у него нет совершенно - в этом я убедится уже давно.
- Глеб,- снова сказал я.
Он прекратил пение: - Да?
- Что ты сейчас делал?
- Любовался твоей глупой физиономией.
- И что ты при этом пел?
Глеб посмотрел на меня как на ненормального. - Рекомендую почаще мыть уши - совет специалиста,- сказал он и ушел.
Я так и не успел спросить в чем он специалист. В мытье ушей, наверное.
2 апреля.
Наконец, пришли новые данные от экспериментаторов, я сейчас как загнанная лошадь, не то что писать, спать времени не остается. Димка работает рядом на машине, Кольчин перевел его в наш отдел.
13 апреля.
Я подозреваю, что вокруг меня все понемногу сходят с ума. Глеб, встречаясь со мной, неестественно улыбается и каждый раз поздравляет с новым днем. Причем, уже через секунду об этом не помнит, или ... издевается, но тогда проделывает это очень искусно. Не пойму только, почему он выбрал для своей затеи именно меня. Когда я иду не один, или еще кто-то находится в пределах слышимости, Глеб молчит, но стоит нам встретиться без свидетелей, как он тут же извергает свое поздравление. Ну ладно. Уже прошло две недели, и кроме этого никаких других странностей за ним не замечено. Я, в конце концов, почти привык. Но Димка ...
Сегодня в полдень я вводил данные в ЭВМ, а он сидел и ковырялся паяльником в плате. Ровно в двенадцать запищали его часы они у него всегда пищат в это время. Дмитрий роняет паяльник, встает, как лунатик идет к стене и пишет фломастером: "Сегодня пятница, тринадцатое. Будьте внимательны и осторожны." Потом он еще с минуту стоит у стены, сует фломастер в карман, снова садится за стол и начинает водить паяльником как ни в чем ни бывало. В это время заходит Глеб, роется в документации и видит надпись. Реакция нулевая. Он берет какую-то папку и уходит. Я смотрю на Димку, Тот сначала ничего не замечает, а потом поворачивается ко мне:
- Ты чего на меня уставился?
- Ничего,- отвечаю я ,- просто хотелось бы узнать зачем ты это написал на стене. Димка смотрит на стену, потом на меня и говорит:
- А что, неверно что-нибудь?
- В смысле?
- Сегодня ведь пятница и тринадцатое число, так?
- Ну, так.
- Тогда какие проблемы?
Я не нашелся что ответить. Он снова ткнул куда-то паяльником и добавил:" Вот потянуло меня это написать, я и написал."
Кто-нибудь хочет прокомментировать?
15 апреля.
Глеб на побегушках у Кольчина. К тому же он, по всей видимости доносит ему все, что где-либо услышит или узнает. Противно.
16 апреля.
У нас несчастье - ослеп Саша Денисов. Врач не может ничего понять, говорит, что причина не в глазах. А в чем же тогда? Кстати, Пашка мне сказал, что ему осточертел Глеб. Оказывается, каждое утро, если при встрече никто их не слышит, Глеб поздравляет с новым днем и его. Ничего не понимаю.
20 апреля.
Кольчин ходит гоголем. Говорит, что сегодня блестяще завершился один из его экспериментов. Забегал на минуту в фотолабораторию, там все заставлено ретортами, пробирками и стоит удушливый запах. Превратил помещение черт знает во что. Надо будет поговорить с Кольчиным и с шефом на эту тему. Правда, снимки мне Глеб сделал быстро.
24 апреля
Все некогда побеседовать с Кольчиным. Надо сказать, что к нему сейчас бегает большая часть сотрудников. Шеф как бы в изоляции, а заместитель прибирает отдел к рукам. Человек он, конечно, деловой, ничего не скажешь, но ... Я даже не знаю как охарактеризовать мое чувство. Похоже, он из тех, кто всегда стремится быть первым и если для этого нужно через что-то перешагнуть Кольчин не станет долго раздумывать.
26 апреля.
С большинством окружающих творится неладное, чтобы попасть к Кольчину на прием чуть ли не драка. Но есть некоторые люди,, которые, как и я просто не понимают в чем дело. Будто что-то происходит, а нам не говорят что. Кольчин ходит довольный, потирает руки и хищно улыбается, за ним шлейф из просителей аудиенции. Временами он милостиво кому-нибудь кивает, и Глеб, который уже и секретарь, и телохранитель, и еще Бог знает кто, вытаскивает книжечку и объявляет, когда у господина есть свободное время. Раздается многоголосый стон зависти, а осчастливленный со слезами на глазах благодарит, только что ручку не целует. Как можно так унижаться! Если бы я не видел эту сцену своими глазами, а узнал о ней с чужих слов, то никогда бы не поверил. Счел бы преувеличением.
27 апреля.
Я всегда интересовался статистикой. Почему одни в большой степени подвержены влиянию Кольчина, а другие нет, этот вопрос было бы невредно провентилировать и с такой точки зрения. Остался после работы, составлял таблицы чуть ли не до полуночи. Выявил закономерность - почти все, кто сейчас лебезит перед Кольчиным имеют непосредственное отношение к лаборатории. Что так влияет на людей? Утром проверю. Побегу испрашивать аудиенции может повезет.
28 апреля
Что-то неотвязно преследует меня сегодня после посещения фотолаборатории. Надо еще раз обязательно сходить к Кольчину, тем более, что сегодня Глеб сразу выделил меня из толпы и провел к начальнику. В лаборатории смрад стоял такой, что и не продохнуть. Драгоценный зам возился с ретортами. Увидев, как я вошел, он махнул рукой - садись мол, я быстро. Это "быстро" длилось с четверть часа. Я пару раз порывался уйти, но Кольчин усиленно показывал, что вот уже совсем скоро. Наконец, я, обозленный, поднялся с самыми решительными намерениями. Кольчин сразу же все бросил и побежал ко мне, на ходу прося извинения. Не верю я его хитрой роже. Он был явно доволен, что так долго заставил меня ждать. Мы прошли в его кабинет, и он спросил у меня с чем я пожаловал. Я выложил все без обиняков, впрочем, в весьма корректной форме. Сказал, что фотолаборатория, по моему скромному разумению не совсем подходит по назначению для проведения в ней химических опытов, что мне не нравится его поведение и обстановка, сложившаяся в коллективе с его приходом. Он спросил: "Это все?" Я и сам почувствовал, что мои гневные речи звучат как-то по детски, но отступать не собирался.
- Знаете, Владимир Сергеевич,- продолжал он,- Вы - странный человек.
После этих слов он на некоторое время отвлекся и вытащил из носа фильтры - оказывается он в лаборатории пользуется фильтрами. - Я исследую человеческий мозг, как сложную вычислительную машину,- заговорил он снова.
- Кстати,- он подвинул ко мне бесформенный кусок пластмассы, лежащий на столе,- взгляните-ка на это.
Я взял его в руки, повертел. Ничего примечательного - черная шероховатая поверхность.
- И что я должен здесь увидеть?
- Да ничего особенного,- Кольчин старался выглядеть безразличным, но глаза его радостно блестели,- можете взять ее с собой.
- Нет, спасибо,- я положил пластмассу на стол. Кольчин весело заулыбался, показав свои лошадиные зубы. Раньше, видимо, они были крепкими, но сейчас среди них затесалась парочка гнилых.
- Итак, я исследую мозг, вводя туда различную информацию. Окружающая среда и наследственность формируют в мозгу человека то, что вполне можно назвать программой поведения, причем, программой хотя и не совершенной, зато способной совершенствоваться. Информация, которую я вкладываю в человека изменяет эту программу в нужном мне направлении.
- Семен Александрович, это довольно интересная научная проблема, если не касаться ее этических аспектов, но мне неясно, какое она имеет отношение к тому, что я сказал. - Информацию,- продолжал Кольчин, словно не слыша меня,- можно вводить воздействуя на любой орган чувств человека. Лучше, конечно, на зрение - наиболее информативно. Можно на слух. В конце концов и остальные чувства чего-то стоят.
Вошел Глеб и что-то шепнул ему на ухо. Кольчин встал:
- Сейчас я не могу продолжить нашу беседу, но надеюсь, что завтра мы с Вами снова встретимся и не обязательно на работе. Приходите ко мне домой. Если хотите, конечно,- добавил он как ненужную формальность.
Выйдя из кабинета, я, наконец, стал осознавать, что он мне сказал. Неужели он воздействует на мозг всех этих людей и заставляет их делать то, что он хочет? Это, конечно, слишком невероятно, чтобы быть правдой, но дыма без огня ... И почему он мне все это рассказал?
29 апреля.
Утром поймал себя на том, что бегаю по комнате и что-то ищу. Поймать-то поймал, а вспомнить, что ищу, так и не вспомнил. Весь день меня будто что-то толкало пойти к Кольчину, это даже как-то противоестественно. Вспоминаю вчерашний разговор и становится страшно. Какую информацию вводит он в мозг окружающих? Впрочем, надеюсь, что он бахвалится - наша наука еще слабовата для такого. Да что же это со мной творится! Задумался на минуту что бы еще написать, когда очнулся - сижу со счастливым лицом, в руках бельевая веревка.
30 апреля.
- Как можно сделать живую машину?- спросил меня Кольчин, едва я переступил порог его кабинета. Он помолчал секунду и сам же ответил: - Либо оживив машину, либо превратив в машину живое существо.
Он упивался собой. Я стоял возле двери (сесть Кольчин не предложил) и молчал. - Я никогда не работал серьезно на ЭВМ, но знаю, что существует такое понятие как компьютерные вирусы. Что, еще не понял к чему я клоню? Ну и дурак.
Люди никогда не создадут гармоничное общество. Все стремятся стать первыми, все лезут вверх, подминая более умных и талантливых, которые на свою беду не умеют так упорно работать локтями. Машины в этом смысле лучше, но они слишком однообразны и тупы. Сейчас по крайней мере. Нужен синтез. Слушай меня, черпай из кладезя мудрости, пока он не захлопнулся перед твоим носом. Все эти преобразователи мира, все маньяки, рвавшиеся заглотать земной шар и покорить несколько миллиардов людишек - все они дилетанты. Человеческое общество можно подчинить лишь на короткое время. Каким бы прочным порядок ни был, всегда найдутся недоумки, которые его разрушат. А общество живых машин просто живет для того, чтобы подчиняться. Человек уже от рождения почти машина, только программа у него разветвленная, даже слишком. А значит, требовалось создать программу, которая нарушила бы природную, заставила ее работать так, как хочется мне. Я искал аналоги и что же - в среде ЭВМ почти с самого начала появились программы такого свойства - компьютерные вирусы. Да и у человека подобные вирусы наблюдаются столетиями. Психическое расстройство, помешательство - что, не похоже? И до меня никто не додумался связать все в единое целое. А ведь это просто! Просто, как все гениальное! Что же ты не аплодируешь? А, черт с тобой, да я сам готов себе аплодировать!
Сколько труда я положил на это,- Кольчин вскочил из-за стола.- Сколько было безумных ночей, когда голова раскалывается от напряжения. Решение бродит где-то рядом, ты пытаешься поймать его руками, а оно ускользает и ехидно хихикает. Сколько раз я отчаивался, бросал все и клялся, что теперь-то уж навсегда. Но проходило несколько дней, и я снова сцепив зубы, садился за бумаги и работал как одержимый. О, с каким наслаждением я вспоминаю те годы. Но всему свое время. То было время посева, а сейчас пора убирать урожай.
Дверь за моей спиной приоткрылась, и Глеб что-то показал Кольчину. - Жди здесь,- Кольчин грубо оттолкнул меня от двери, вышел и запер ее снаружи.
Когда я входил в кабинет, то мог бы одной рукой размазать подлеца по стене, но силы покинули меня, и сейчас я еле держался на ногах. Запах в кабинете был странныМ, и именно он отбирал у меня силы. Шатаясь подошел к окну и включил кондиционер. Потом, наверное, я потерял контроль над собой, потому что когда очнулся через несколько секунд, то стоял у стола и дергал шнур настольной лампы, проверяя его на прочность.
Вернувшийся Кольчин, услышав звук кондиционера, ощерился, но выключать не стал, а с любопытством воззрился на меня. - Да, именно это и было моим решением. Мне удалось узнать с достаточной степенью точности, как информация о запахе хранится в мозгу человека. Осталось только подобрать такой запах, чтобы он записывал в мозг вирус. И я подобрал, да не один. Есть у меня теперь и безобидные вирусы, которые заставляют людей поздравлять всех встречных-поперечных черт-те с чем, а есть и посерьезнее. Например, вирус может ослепить человека. Недавно был проведен эксперимент. Успех полнейший.
- Ты - сволочь.
- Ну, не будем о грустном,- он снова будто меня не услышал.- Ты, наверное, спрашиваешь себя - и чего этот старый хрыч со мной так разоткровенничался. В романах на такой вопрос отвечают:"Ты все равно никуда не уйдешь, я тебе все расскажу, растолкую, что непонятно, а потом убью." Но мы не герои романа, слава Богу, и поэтому я скажу, что ты мне нужен в качестве подопытной крысы. Позавчера я уже провел над тобой один опыт - хочу расширить область своей деятельности и вводить информацию в мозг через осязание, но сейчас ты мне нужен для другого. Видишь ли, я не уверен, сможет ли мой новый вирус справиться с человеком, который уже все о нем уже знает. Рассказать ты никому ничего не сможешь - все вокруг мои слуги. Я подарил им вирус любви и преданности, некоторым даже заплатив за это, и теперь они согласны дерьмо жрать, чтобы хотя бы изредка лицезреть меня, иметь счастье выполнять мои повеления. Машина из города придет только через два дня, а к тому времени мне уже все будет ясно. Так что пошел вон. В клетку, крыса, в клетку!
Вошли трое, среди них Димка. Потащили меня по коридору, кинули в дежурку и там заперли. Двое остались стоять у двери, один ушел. Вскоре подъехала машина, мои охранники затолкали меня на заднее сиденье, сами сели по бокам. Отвезли домой и теперь караулят возле двери. Выглянул в окно, внизу тоже кто-то стоит. Чувствую себя совершенно разбитым. Когда меня волокли по лестнице не было сил даже сопротивляться. Кроме этого никаких тревожных симптомов. Может, еще удастся выкрутиться. Закрыл дверь изнутри, мои сторожа услышали это и засмеялись. Прошел час. Все по-прежнему, только ужасно хочется спать.
1 мая.
Очнулся в три часа ночи. На столе лежат спички. Начал рвать дневник, очевидно, чтобы поджечь. Выкинул все коробки в окно. Дневник положил на шкаф, чтобы трудно было достать.
5-20. Снова действует вирус. В бессознательном состоянии отыскал веревку и завязал на ней петлю. Не знаю долго ли выдержу. Веревку изрезал ножницами и тоже в окно. Сижу за столом, стараюсь не расслабляться.
6-00. Едва успел вытащить голову из петли. В этот раз, я разорвал простыню на полосы, связал их, притащил из кухни табуретку, залез на нее и перекинул получившуюся веревку через крюк люстры.
Я чувствую, что это моя последняя запись. Тем, кто это прочтет. Я не сумасшедший и все происходит не в моем бредовом сне, а в действительности. Может даже рядом с вами. Такого страшного оружия не имел еще ни один диктатор, и человечество погибнет через несколько лет, если не предпримет самых решительных мер. Единственное, что я могу сделать - это спрятать дневник. Вряд ли Кольчин знает о нем. Может быть дневник обнаружит кто-нибудь посторонний, когда будет еще не поздно. Утром в моей квартире найдут мертвое тело. Оно будет висеть на шнуре от телевизора или настольной лампы. а может на веревке, свитой из разорванной занавески. Сотрудники милиции зарегистрируют самоубийство. И, конечно, никто из них не догадается, что это не человек убил себя, а машина ... правда, живая.