"Почему грустно, почему смотрю в потолок? Почему не спешу встать? Похоже, я влип... Она недавно была здесь, она скоро вернется... Мечта моя... Воплощенная во плоти..."
Гладкая, как у статуи оливковая кожа. Все тайны Востока в раскосых, неправдоподобно больших, зеленых глазах. Вся печаль мира в загадочной улыбке. Груди - два спелых плода, тело - манящая загадка. Руки, чье прикосновение - удар тока... Все, чтобы сойти с ума. Все меркло рядом с ней...
Прошлое ничему меня не научило и я снова рвался пройти все круги ада. Несмотря ни на что. Несмотря на то, что в ее юной душе, в ее маленькой, очаровательной головке все могло повернуться вспять от легкого дуновения ветерка. Понимая, что, судя по всему, обречен, я знал и другое - что не остановлюсь и пойду до конца. Я жаждал ради минут, дней, месяцев, нескольких лет настоящей жизни, заплатить сполна, умывшись горечью в назначенный час. И, право, это стоило того!
Спустя годы, вместо акаций и одичавшей вишни (только на компот!) за окнами тещиной кухни, мне грезились секвойи и вязы, где среди серого тумана бродил в черном плаще Некто неприкаянный, чье имя сеяло ужас и окунало в ледяное отчаяние.
Хищный оскал "мерседеса" был пастью саблезубого тигра, а протяжный вой из туннеля метро, засосавшего состав с сотней живых людей в бездонное жерло - сигналом воздушной тревоги в Первой Всекосмической войне. Неприкаянность, расцарапанная грудь и запекшаяся в волосах кровь - вот от чего трепетало сердце и слабели колени.
Жена, одновременно родная и чужая, мерила жизнь большими шагами, жила в мире значительных чисел и больших величин. Я запомнил ее грустно-насмешливый взгляд, когда мы разводились. С огромным, взаимным облегчением...
Я хотел войны... Или снова любви...
Вспоминал, как когда-то посмеивался над бородкой (теперь уже бывшего) тестя, вернувшегося из Антарктиды, скрывая, таким образом, зависть. К приключениям, пережитым в далеком далеке, в рутинных внутренних перелетах за штурвалом самолета, в ежедневной экзотике, в романтическом риске. К прыжкам из белоснежного небытия, в тропические кущи южно-африканского побережья...
В тот странный год работа заносила меня в пыточные камеры "Мосфильма". Жажда сомнительных приключений проталкивала в плотоядную глотку "неоНового" Арбата. Я оглушено замирал в бледном забвении январского Подмосковья. Окунался в фешенебельный неуют випзалов сверкающих паласов. Поднимал воротник повыше на заплеванных полустанках периферий. Менял ирреальные пляжи субтропического рая, на вдумчивые просторы щедрого Поволжья. И нигде не обрел покоя...
Ничто так не манило, как еженощное созерцание личной, параллельной Вселенной. Мир мыслей или мирного безмыслия завладел мной... И я сдался. Достичь равновесия в жизни... Или убежать от нее... Какое это имело значение!
И, мое одиночество - не превратилось в беду и не обернулось диагнозом - просто, оно стало частью моего "я" в той степени, которую я сам установил... В той степени смирения...
Кулинарное биение жизни замедленным темпом отбивало ровное течение дней. За изучением глянца журнальчиков, многозначительным шуршанием газет. За манящими сеансами телегипноза.
Безразличие больше не пугало. Уверенность, что будущее не таило уж сюрпризов, дарила покой. Убеждение, что начал стареть, открывало путь к маленьким радостям. К роскоши жить, ничем по-настоящему не интересуясь...
Оставалось лишь подумать о том, какие слова стоило произнести перед тем, как уйти в Вечность... Сложный вопрос... Скорее всего - лучше промолчать...