Никто не знал имени далекого солнца. Он ни разу не видел, чтобы звезда соперничала с Луной, отбрасывая серебристую струну на дремавшее море. Не споря и не сговариваясь, опорожнив шесть литров местного вина, они нарекли яркую точку Сириусом. Где мерцала настоящая, не самозванка, было не существенно. Когда хотелось нестись прочь, в темноту, подальше от светящихся шалманов и одуряющего уханья российской попсы, они переглядывались:
- Пошли к Сириусу!
Там крымская ночь раскрывала душистые объятия, а у молоденькой татарки всегда продавалось вино в "баклашках" от пепси-колы. Если хмельные споры не слишком тревожили покой уснувшего пляжа, море манило вялыми всплесками волн.
Подружки поселили его жену к себе, в современный пансионат, построенный по германскому проекту. Поэтому между собой его называли Немецким корпусом. В их трехместном номере царил импортный комфорт, и имели место все придуманные цивилизацией удобства. С балкона возможную перспективу заслоняла живописная гора, копировавшая логотип кино компании "Парамаунт". Свободных мест больше не нашлось, и он подыскал себе одноместную хибару, прятавшую кособокое убожество в пышной зелени. Спартанские условия включали в себя армейскую кровать, пошлую пластмассовую люстру - осколок советской эпохи, да увитый виноградом игрушечный дворик.
Коктебель щедро протягивал руки всем отдыхающим. Жизнь там затихала не более чем на один предутренний вздох. В морском воздухе плескалась похоть, народ отдавался курортным соблазнам упоенно и сладко. Под звездной благодатью пряталось веселое буйство разгоряченных блестящих тел.
На пляже, изнуренном выкриками торговцев едой-питьем, среди бронзовых фигур, застывала каждое утро, в безмятежности спящей, статуя изо льда. Ее кошачьи глаза равнодушно глядели сквозь мужа в зыбкую даль, и, казалось, ее взору были доступны минареты Стамбула. Она не желала его замечать. Это началось как-то само по себе, сразу по приезду. Друзья ничего не заподозрили, и вся компания отрывалась, как положено, радость побега из опостылевшей Москвы била через край.
2.
СИРИУС
Перед обедом он выпивал стканчик-другой на прибрежном базарчике. Несмотря на зной, вино всегда подавали холодным. Это была одна из многих загадок жизни. Он выпивал вместе с друзьями, закусывая виноградом среди фруктовых развалов, пока девушки, млея на раскаленном пляже, мазались кокосовым маслом. Предчувствие беды не давало покоя, попытки объясниться оборачивались словоблудием. Жена все больше отдалялась от него, и отпуск постепенно превращался в кошмар. Похоже она уже приняла решение. Лишь вечерами, после обстоятельных возлияний, их скрепляла вместе сила привычки. После вина, салата из крабов и мороженого с орешками в одном из ресторанчиков, они бродили по переполненной набережной, и уединялись потом в немецком корпусе, где сливались в торопливых липких объятиях. Едва занимался рассвет, ночные путешествия друг к другу превращались в обрывки несбыточных снов. Статуя не таяла. Лед оставался крепок и безразличен. И когда ночь поднималась из черноморских глубин, ноги снова несли его к улыбчивой татарке, и опять Сириус отражался в пьяном взоре. Он смеялся в темноте - никого, кроме жены он не подпускал так близко. Слишком раскрылся и упустил миг, когда из жизни пропала загадка. Что изменилось с того дня, когда их глаза впервые встретились? Отчего их отношения утратили имя? Не имело значения. У любого из живых и умерших была своя история, лишь ее финал часто оставался одинаков. Привычный мир таял на глазах, как дым, тлевшей между пальцев сигареты. Из крепкой прежде цепи выпадало важное звено. Еще недавно верилось, что Вселенная - он сам и казалось невероятным то, что все люди так крепко связаны друг с другом. Татарка, незаконнорожденная дочка Посейдона, прохаживалась вдоль берега, ее точеная фигурка, нарисованная на небе, кружилась в такт музыке волн. Чье-то счастье или погибель, она протягивала руки к морю, словно предлагая плыть туда, где под звездами медленно сползал в пучину Карадаг.
3.
МИЛОСТЬ ВОЛН
Покинув прогулочный кораблик, компания лениво брела по пирсу. Их кожа превратилась в черный шоколад, что означало скорый отъезд. Жена так и осталась бледной, ничто не могло ее сломить, даже солнце. Оно лишь коснулось ее горячим крылом. В зыбком тумане маячила Москва. Теплилась надежда, что родные стены укажут дорогу обратно к мечте.
Никто из друзей не захотел проводить под крышей последнюю ночь, и в немецком корпусе они остались одни. Боясь задуть последнюю искру, почти не разговаривали. Слова потеряли смысл. Разбавляя ночь терпким вином, искали в темноте губы друг друга, и время остановилось для них...
Когда она уснула, он оделся и на мгновение задержался в дверях - сквозь окно пробивался лунный свет и спящая будто впитывала его всем телом, светясь на темном пледе холодной ртутью. Он поспешил присоединился к друзьям, чтобы вместе проститься с Сириусом. Исключительно в мужском кругу - дамы предпочли плескаться в дискотечном неоне. Пили крепко, самозабвенно и трогательно. Уничтожили у татарки все запасы.
- Главное то, что внутри каждого из нас, - повторял он как заклинание, - спешить больше некуда.
В отсутствии желаний он будет черпать силу. Не для чего-либо. Просто силу, необходимую, чтобы жить. Без веры в чудо, отбросив все лишнее, пойдет дальше, навстречу неизвестному, не торопясь, с расстановкой, равнодушно ожидая любых поворотов и долгая зима занесет его следы снегом...
Он бросал в море круглые, гладкие камешки и, подавляя исступление, отпускал на милость волн пять лет своей жизни.
- Прощай, Коктебель, мир тебе и покой, обласканная морем, согретая солнцем, спрятанная за горами узкая полоска земли, дрожащий на зное мираж, разделивший жизнь пополам. Не просто географическое название, но диковинное слово, причудливое сочетание букв, слившихся в пленительную мелодию, отблеск далекого и чарующего, торопливый нежный шепот: "Как ты...", переходящий от волнения на французское "belle" - "Как ты красива..." - Как-ты-бэлль - Кок-те-бель... Прощай, навсегда!
Москва встретила его неласково - с небес пропал Сириус и умерла надежда.