Беляков Сергей : другие произведения.

А от сумы уйдешь

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ из межавторского тематического цикла "ШАПИТО"


   А от сумы уйдешь
  
   Ранним волглым утром мая на станцию Диевку вкатился бронепоезд.
   Тяжело переваливаясь на стрелках, зашитый по брюхо броневыми плитами паровоз выпустил в насыпь мощную струю пара, натруженно прополз последние метры до водяного гусака и замер.
   С головной бронеплощадки, орудийная башня которого была увенчана промокшим черным флагом РПАУ (Революционно-Повстанческой Армии Украины), на перрон спрыгнул невысокий, ловкий китаец. Он передернул узкими плечами от холода и проворно зашагал к хвосту бронепоезда, хозяйственно пошлепывая маленькой ладошкой бок состава, как лошадь. На каждом из шести вагонов и площадок была выписана громадная белая буква; все вместе они составляли название бронепоезда, тезки легендарного командира РПАУ.
   Утренний туман еще не успел разойтись, и поэтому китаец был застан врасплох тем, что увидел.
   Вместо замыкающей состав ремонтной платформы с рельсами и шпалами в расступившемся молоке он увидел темный массив товарного вагона, за ним еще один, затем пару платформ с непонятным грузом, не то зачехленными рядниной клетками, не то большими ящиками. Китаец ожесточенно потер узкие глаза и снова уставился на прицепленный "довесок" - тот не пропал, как видение. Более того, из распахнутого потолочного окна первого вагона высунулась лошадиная морда странного мозаичного раскраса и уставилась на китайца, ощерив крупные желтые зубы.
   Китаец в ужасе отшатнулся: меж длинных ушей у лошади росли явственно различимые рога. Небольшие, но все же рога. Они напоминали по виду рельсовые костыли, загнанные в череп животины.
   Спотыкаясь, китаец бросился назад к привычному мраку и духоте родной орудийной башни.
   Из товарного вагона неслышно выплыли три тени. Одна двинулась к последней платформе, две другие принялись возиться со сцепкой.
   В броневагоне, к которму были прицеплены товарные, едва слышно звякнул замок двери. На перрон спустился тип в кожухе-безрукавке поверх тельняшки. Нервно озираясь, он подошел к теням:
   - Ну шо ви тут нияк не впораетеся? Геть швыдше, господе помылуй хто побачыть, шо я з вами тут... Цяцянки де?
   Тень протянула ему небольшой, но увесистый по виду сверток. Он проворно засунул его за пазуху и шмыгнул назад в вагон. Негромкий стрекот дизельной дрезины увяз в тумане. Через минуту прицепленного к бронепоезду цивильного "довеска" как и не было.
   ...Штабной вагон бронепоезда "Нестор" дышал теплом. Его интерьер, неярко освещенный парой настенных ламп, никак не вязался сибаритской начинкой с внешней военной строгостью бывшей "Единой России", броневой гордости Деникинской армии. Пламя раскаленной печи в углу играло на золотых кистях оконных занавесей тяжелого красного бархата, на барочной обивке диванов и кресел старинного кизилового дерева, пускало блестки в медвяное содержимое хрустальных графинов на барной стойке.
   - Точно? - Худощавый, с кокаиновыми темными кругами под глазами, махновец в дорогом мундире без знаков отличия, поскрипывая хромовыми сапогами, неторопливо подошел к стоявшему посреди вагона толстяку в мятой фуражке с зеленым околышем. Стволом "манлихера" он поднял кверху козырек фуражки толстяка, открывая свету пару пугливо бегающих поросячьих глазок. - Ты их сам видел?
   - Так точно, ваш скородь-господин-товарищ-гражданин! Вот не сойти мне с этого места!
   - Ну, это мы враз сорганизуем, - хохотнул другой махновец, который сидел у окна. Он поставил на столик бокал с токайским, легко подхватился с дивана и, подойдя вплотную к мгновенно вспотевшему штатскому, дыхнул на того смесью дорогого вина и табака:
   - Ты шо ж удумал, пацюк? Мы тебе просто так уйти дадим, после того, как ты такой, - он сделал ударение на последнем слове, - такой секрет республиканского значения прознал?
   Он повел плечом в гусарском доломане, обильно расшитом золотыми шнурами. Долго стоял рядом, словно принюхиваясь, потом хмыкнул и вернулся к дивану. Толстяк едва не рухнул на пол. Ноги его не держали.
   Махновец-"гусар" нахлобучил на голову бескозырку с надписью "Иоанн Златоуст", закинул ленточки за спину и решительно сказал обессилевшему штатскому:
   - Поведешь нас туда. Сам поведешь, то ж лучче узнай все досконально... и не вздумай, гнида, сбечь. Я тя сам найду, выпущу кишки и слопаю потрошки, понял?
   Он широко открыл безумные глаза, и обмершего толстяка прохватил ледяной холод: правый глаз "матроса" был темным, как ночь, а левый - голубым, как небо после дождя.

***

   - Ц... и... р... Цирик.
   Своенравный днепровский ветер треплет бумажные напластования афишной тумбы у мерефо-херсонского моста. По самому верху тумбу обвивает лента большевистской прокламации против Петлюры: "В вагоне Директория, под вагоном территория".
   Мальчишка в не по росту большом, некогда дамском, пальто и кепке с прожженной спереди дыркой старательно шевелит губами, читая цирковую афишу. На ней, в центре, слон с выпученными глазами и перекошенным ртом взлетает под купол цирка, а по сторонам от него нарисованы сгорбленная гадалка с клюкой, увенчанной черепом, которая держит в руке три карты таро, два тигра необычайной белой раскраски, что висят по бокам зашедшегося в дикой гонке жирафа, Человек-Резина, свободно вошедший в небольшой чемодан, иллюзионист-китаец с длинной косой и в расшитом блестками кафтане, а еще клоуны, жонглеры, наездницы и масса всего другого из волшебного мира цирка, что заставляет сердце любого мальчишки забиться в предвкушении чуда...
   Екатеринослав переживал смутные времена.
   Едва избавившись от деникинцев и Петлюры, город не успел перевести дух, как попал под контроль армии Махно. Легендарные рейды батьковых тачанок сменились установлением "республики" Махно со столицей в Гуляйполе. Советы вернулись в Екатеринослав, и горсовет начал понемногу приводить в порядок истерзанную войной инфраструктуру... но Махно не пропал, словно навязчивый чирь. Не имея реальной поддержки Москвы и находясь всего в нескольких часах перехода от Гуляйполя, Екатеринослав вынужденно принял "защиту" армии Махно.
   Конные патрули махновцев прочесывали город, наводя порядок, однако порядок этот был раскрашен в черные тона знамени РПАУ.
   И тем не менее, в моменты затишья Екатеринослав отчаянно и так же бесшабашно, как и Одесса, Мариуполь или Харьков, стремился вспомнить довоенное прошлое и вернуться к тем маленьким радостям, которые делали городом любой город Украины или России тех пор.
   Новость о приезде цирковой труппы Чинизелли взбудоражила обывателей.
   Горсовет наказал немедленно привести в порядок здание цирка Труцци, которое пришло в упадок по случаю войны.Осиротевшее здание напротив Озерки, толкучки на огромном пустыре неподалеку от вокзала, все еще оставалось самым современным цирком региона. Цирковые гастроли на юге Украины стали большой редкостью из-за войны, поэтому горсовет решил сделать все возможное, чтобы принять труппу Чинизелли как следует.
   Но дело оказалось не так просто.
   - Элефант покс, - с важным видом сказал ветврач, собирая чемоданчик с кучей всевозможных баночек, колбочек, сосудов с химикалиями и пакетиков тест-бумаги. Он сожалеюще кивнул администратору труппы Чинизелли.
   Слоновья оспа делала невозможным выступление труппы в здании цирка Труцци.
   Тем не менее, администратор труппы уверил горсовет, что Чинизелли располагает передвижным шапито достаточных размеров, чтобы вместить всех желающих во время запланированных трех представлений. Горсовет настаивал на неделе выступлений артистов в истосковавшемся по мирной жизни городе, но администратор был непреклонен. Чинизелли был бродячей труппой и не подчинялся Росревкульту. Труппа собралась из мозаики номеров разрозненных войной цирков страны, от дрессированных медведок страшноватого Елисанта Гогоберидзе до клоунского антре Танти, от батутного слона Дамбо до суматранских тигров-наездников, от гадалки-прорицательницы Шармантель до снайперских игр стрелка Вито Форрани... Казалось, что Чинизелли вобрал в себя весь талант и разнообразие мира цирка - того, что остался где-то там, в благополучной стране без войн, тифа, революции, анархии и разрухи.
   ...Озерка подалась в стороны, разверстав нутро из грязноватых, дурно пахнущих рядов импровизированных прилавков - снарядных ящиков и подвод, с которых торговали всевозможным хламом.
   На образовавшееся пространство, покашливая синими кольцами выхлопа, выехала кавалькада из полудюжины грузовиков, которые стали в его центре неровным полукругом. Два последних авто притащили за собой платформы с клетками, в которых метались возбужденные звери. На одной из платформ стоял диковинного вида слон: он был белым, размером чуть больше лошади. Вокруг грузовиков моментально собралась толпа. Слон с любопытством разглядывал людей, изредка поводя огромными ушами. Он вдруг задрал тонкий хобот и громко, пронзительно закричал. Мальчишки, что толпились возле платформы, заулюлюкали от восторга.
   Между тем около десятка рабочих, одетых в одинаковые спецовки сине-зеленого цвета, сноровисто спустили с одного из грузовиков плоский ящик внушительных размеров, из которого они достали нечто бесформенное, похожее на спущенный воздушный шар. Разложив странную штуковину на земле, они подключили к ней три толстых гофрированных шланга, идущих от массивного агрегата. Чихнув два-три раза, тот завелся и загудел,а шланги начали извиваться, словно гигантские змеи. Складки на непонятном предмете начали расправляться...
   Толпа восторженно ахнула.
   Воздух, нагнетаемый шлангами, поднимал вверх шапито, стены и крыша которого были сделаны не то из прорезиненной ткани, не то из кожи.
   Рабочими командовал высокий, атлетично сложенный человек, похоже, шапитшталмейстер. Внешность его была примечательна, но что в приехавшем цирке может быть ординарным?
   - Восьмой, поставь вон тот угол, - он указал рукой на дальнюю стенку, - на распорку, временно... живее, чертово семя! - начальник прокаркал указание с заметным чужестранным акцентом.
   Несмотря на яркое солнце и теплый для мая день, обе кисти его были затянуты в лайковые перчатки. В момент, когда он вытянул руку для указания, рукав его куртки из плотной черной ткани съехал, обнажив что-то блестящее, похожее на широкий браслет из металла... Шапитшталмейстер выругался и ловко пристегнул рукав к перчатке кнопкой-застежкой.
   Весь костюм его походил на военную униформу - множество карманов и карманчиков на все тех же кнопках, разноцветные проводки и петельки, непонятного назначения крохотные замки и застежки, трубочки и пистоны обильно усеяли брюки и куртку. Глаза его прятались за большими очками-консервами с темными стеклами, а голову покрывал не то берет, не то кепка бесформенных на первый взгляд очертаний, которые в солнечном свете беспрестанно менялись, то обволакивая его голову полностью, то открывая лоб, но одновременно пряча его от солнца под далеко выступивший козырек. Ушей не было видно за парой одинаковых, круглых, как улитка, нашлепок, связанных между собой на затылке некой дугой - от дуги за воротник костюма уходил довольно толстый гибкий шланг. Нос, рот и щеки удивительного этого человека были укрыты за металлической маской из прочного черненого металла с разводами на обеих сторонах, не то вензелями, не то письменами непонятного языка, и несколькими большими прорезями на уровне рта и носа...
   Эти странные детали, как впрочем, и то, что ни один участок кожи шапитшталмейстера, получалось, не был открыт белому свету, отнюдь не занимали зевак, завороженных действом.
   - Пятый, что ты копаешься, как беременная медведка?! - он вдруг крякнул от досады и подбежал к рабочему, пытавшемуся поддеть запутавшийся кусок ткани чем-то наподобие вилки на длинной рукояти. Начальник быстро расправил ткань, оттолкнув рабочего. Неожиданно тот потерял равновесие и неловко завалился на спину. Толпа обрадованно загоготала. Цирк начался еще до приезда артистов!
   Мало кто обратил внимание на то, что при падении у рабочего неожиданно вывернулась и с хрустом оторвалась ступня, заклинившаяся под днищем ящика... но кровь не хлынула рекой, и сам бедолага не взвыл от боли, а шапитшталмейстер быстро и незаметно приставил ступню обратно к культе, несколько раз резко крутнул ее туда-сюда и пристукнул пару раз для прочности кулаком по пятке - металлический "кланг-кланг" при этом утонул в смехе зевак.
   "Пятый" как ни в чем ни бывало встал и принялся за работу.
   Но все эти детали не ускользали от внимания мальца, что читал поутру афишу у моста. Он подмечал и нанизывал, словно бусинку, каждый необычный, по его мнению, факт на нитку сомнений. Все это было слишком невероятным...
   Когда рабочие установили последнюю растяжку, глазам публики открылся внушительных размеров шапито. Он доминировал над барахолкой, сразу ставшей невзрачной. Толпе казалось, что тень от него укрывает даже здание цирка Туцци на противоположной стороне широкой улицы...
   Тот же наблюдательный постреленок несмело приблизился к шатру и осторожно погладил старую, изморенную погодой кожу шапито. Ему показалось, что под его прикосновением та завибрировала, словно живая.
   Он отдернул руку, потом присмотрелся к одному из многочисленных лоскутов, нашитых на стенку... и отпрянул, охнув от ужаса.
   Лоскут был куском человеческой кожи. Ближе к краю его малец разглядел едва пробивающуюся сквозь наслоения грязи татуировку: череп и скрещенные под ним кости.
   "Жизни нет", непослушными губами прошептал он слова надписи под татуировкой. "Цирк вечен"...

***

   Конь под Федькой гарцевал и ярился. Разноцветные ленты, вплетенные в гриву, нити жемчуга на пястьях, седло с вызолоченной передней лукой и малиновая бархатная попона на крупе делали скакуна почти карикатурным. Почти - потому, что он вёз комбрига Первой Бригады РПАУ, одного из самых известных сорвиголов Махно, Федора Щуся.
   Федька и двое контрразведчиков, Гаврила Троян, один из самых близких батьке анархистов, и Петро Василевский, начальник спецотдела по "эксам" (экспроприациям) РПАУ, ехали "проведать" циркачей.
   Федька любил вычурность.
   Кроме гусарского доломана Сызранского Полка и бескозырки, которую он чтил оберегом, на поясе у него висели кольт-длинноствол и шашка дамасской стали с богато инкрустированной камнями рукоятью, а на плечевом ремне, на груди - кинжал-мизерикорд, которым он владел так же хорошо, как и приемами джиу-джитсу.
   Жизнь Федьки была на зависть многим яркой и удачной. Детство свое ему не помнилось: где-то в возрасте трех лет от роду ударила его копытами дурная лошадь в кузне у соседа, да так, что переломала мальцу ребра и отшибла память. Родители свезли доходягу в Екатеринослав, в клинику к известному доктору... и на обратном пути вышла с ними беда - погода была плохой, и лодка-перевоз через речку Самару затонула. Не спасся никто...
   А пацаненок тем временем был чудо-доктором прооперирован, и через несколько месяцев полностью оклемался, только не помнил отца-матери, что и к лучшему было. Взяла его к себе медсестра из госпиталя и вырастила как своего. Работать Федька начал рано, подмастеровал, потом ходил с подводами за рудой на юг. Чуть после двадцати забрили его во флот. "Иоанн Златоуст", его броненосец, славился революционно-анархическими взглядами команды, и когда пришел бурный семнадцатый, Щусь вернулся на Украину уже как активный участник "Черной Гвардии". Махно крепко любил отчаянного матроса, кудрявого черноусого красавца, быстро продвигал его по чинам и доверял, как доверял только немногим в своем окружении - а батька был известен своей подозрительностью.
   Только Федьке мог он доверить тайну такой важности.
   В принципе, Федька сам натолкнулся на нее, и батьку ввел в курс дела сразу же, что тот и оценил, наказав Щусю этой "справой керувать", управлять делом.
   ...В 1918 году партизанский отряд Щуся воевал против варты гетмана Скоропадского на Киевщине. В декабре, перед самым приходом в Киев войск Директории, один из его осведомителей в городе сказал, что у него есть важное сообщение.
   Снежной ночью, обходя разъезды Директории, Федька и два его верных друга пробрались в Киев. Осведомитель провел их в особняк, принадлежавший барону Шварценштайну, послу Германии, на Драгуновской. Барон и посольство уже дали деру из Киева.
   В тайнике, в подвале особняка, опешившие анархисты увидели десяток ящиков, похожих на гробы.
   - Ты меня за этим сюда притащил, потрох сучий? Я шо, трупаков не бачил? Ты шо удумал, падла... Свести меня со свету ни за понюх? За мной гетьманяки толпами ходють... - шипел Федька, накручивая на кулак воротник осведомителя; его умение удавить человека в секунду-другую было известно всем, кто был в окружении Щуся, и посеревший лицом филер уже было простился с жизнью, но тут Федька подумал, что ради того, чтобы придушить несчастного оседомителя, не стоило бы рисковать и переться в Киев...
   В ящиках лежали механические куклы, размером в рост человека. От них исходил запах тлена, плесени и пыли, и даже видавший виды Федька брезгливо отворачивал нос, когда анархисты вскрыли все десять ящиков и обнаружили, что "куклы" на деле являются дикой смесью мертвечины и механизмов...
   Осведомитель услужливо нажал кнопку на затылке одной из кукол-големов, и изумленные бандюки увидели, что тот ожил: поднявшись из "гроба", голем выпрямился и, после команды филера: "Пробей стену!" легко, словно та была сделана из картона, прошиб кулаком кирпичную кладку подвала.
   - Они не чувствуют боли, и сильные, как волы, - частил обрадованный филер.
   Для проверки Федька пульнул из "Кольта" в ногу голема. Тот равнодушно посмотрел на дыру. Из нее не пролилось ни капли крови.
   Это произвело впечатление. Федька представил, что рота таких трупачков сможет, пожалуй, наварить прилично каши в тылу у Петлюры, и извиняюще похлопал по щеке оседомителя.
   - Откуда они тут?
   - Немцы доставили, гражданин Щусь... Я знаком с их механиком, ну, тем, кто их собирал и ремонтировал. Его зовут Ганс Дикс, он...
   - Ты мне достань всю разведку на этого Ганса, - Щусь прижмурил глаза, прикидывая, - скажем, к марту-апрелю. А ну, хлопцы, поможить! - Они с натугой, но все же затолкали ящики с големами в крайнюю комнатку подвала, завалив ее дверь хламом и старой мебелью.
   Щусь подумал, что он сможет вернуться в город в более толковых обстоятельствах, когда власть - какая бы она там ни была - установится и осядет.
   Но он ошибся.
   Шли месяцы, и политическая ситуация на Украине продолжала оставаться предельно нестабильной. Киев был неспокойным местом. Когда же в 1919-м он все-таки смог добраться до особняка, големы исчезли...
   Злой до краю, Федька разыскал своего бывшего осведомителя и таки удушил его, перед тем выпытав, что големов забрал все тот же механик Дикс, который не успел уехать вместе с немчурой, а сидит где-то здесь, дожидаясь возможности выбраться из большевистской уже Украины.
   ...Щусь рассказал Махно о супер-солдатах в надежде, что батька поможет ему чрезвычайными полномочиями в розыске "чучел", как тот назвал големов. И не ошибся.
   Прошли месяцы, и он все же вышел на след Дикса. Тот осел со всеми трупаками в кочующей цирковой труппе, что вешталась по разоренной Украине и, похоже, пока не собирался - или не имел - возможности выбраться назад в Германию.
   Федька Щусь снова промазал.
   Дикс, возможно, и хотел бы выбраться назад.
   Но он не мог.
   Наконец, их пути прехлестнулись в Екатеринославе двадцатого года...

***

   ...Вечер третьего, последнего представления труппы Чинизелли приближался.
   В дни представлений шапито обычно гудел, словно улей.
   Его утроба, напитывающаяся от людской энергии, от заряда эмоций циркачей, от терпкого запаха мочи и пота животных, от ожидания толпы, которая вот-вот хлынет в широко распахнутые входные проемы, ненасытно раздувалась, и он, и без того непомерный, вырастал и ширился до невероятности. Кожаные края шапито хищно оттопыривались по краям, расползаясь все дальше и дальше, а форганг, над которым был расположен оркестр, напоминал огромный рот, что алчно глотал и выпускал - до поры... - снующий туда-назад цирковой люд.
   Шапито пробуждался.
   Когда троица "махны" в сопровождении пары броневиков и нескольких тачанок лихо подкатила к шапито, народ еще не начал собираться к представлению. Вокруг, на площади, пока что разворачивалась "торговля": узкие, о две доски, самопальные столы между подводами постепенно заставлялись немудреным харчем военной поры. Впрочем, харч даже в те лихие годы был достатний: шматы сала, усыпанного кристаллами крупной соли и крошеным чесноком, выворачивались из тряпиц, хлюпал белесый дурман самогону в пузатых бутылях с кукурузными початками в горлышках, выкладывались в артиллерийские горки вареные яйца, дымился картофель - и в мундире, и "затолока" со шкварками, пупырчатые соленые огирки соперничали острым запахом рассола с квашеной капустой, что прятала в желтоватых недрах своих красные ядра маринованных "помидорок"... и над этим скудноватым, но таким желанным истосковавшемуся желудку "худэнького" горожанина, символом пиршества витал смачный, моментально заполняющий рот слюной, запах свежевыпеченной украинской паляныци, от которого хотелось тут же выпить, закусить, выпить еще, и уже потом хорошо "пойисты".
   Наказав своему эскорту стоять "вартой", махна равнодушно скользнула взглядом по простецкому изобилию и протопала хромовыми сапогами невероятной блескучести в шапито. Цирк едва заметно вздрогнул и вроде бы подобрался... а может, это только показалось тому самому наблюдательному пацаненку. Беспризорник ловко "сшибнул" кусок сала и добрый ломоть хлеба с крайней фуры и шмыгнул в шапито вслед за махной.
   Некоторое время он прятался в верхних рядах, с жадностью уплетая хлеб с салом. В его расчеты не входило попасться на глаза кому-либо из цирковых, и уже тем более "немчуре", как он называл про себя шапитшталмейстера, или одному из его "упыряк".
   ...В том, что рабочие, они же униформисты во время представлений, были неживыми, он убедился на второй день после приезда цирка. Преодолевая суеверный страх, мальчишка подлез под край шапито (при этом ему показалось, что кожаный полог, словно рука, погладил его по плечу...) и затаился за реквизитным ящиком у барьера, не в силах оторвать глаз от манежа.
   На нем, похоже, шла муштра униформистов, в которых он сразу же признал вчерашних рабочих, что устанавливали шапито.
   Руководил ими все тот же здоровенный мужик.
   - Первый! Двинь в ухо девятого, он не врубается в расклад! Поворот, и потом после второго "трамм-трамм-та", - он сильно картавил, - пересекаетесь, а не сразу!
   Вид шапитшталмейстера без маски и шапки был ужасен.
   Малец не мог отвести глаз от мелованной кожи, словно присыпанной мукой, от страшного шрама, раскроившего обе губы вертикальной "розочкой", от глаз, бешено вращающихся в глазницах без век. Волос у немца не было; вместо них сквозь подобие белой марли, обвязывающей голову, просвечивалось что-то серое...
   Упыряки, которые покорно стояли в каре три на три с "первым" впереди всех, монотонно и жутко раскачивались влево-вправо, словно их шатал сильный ветер, при этом слегка притопывая. Малец догадался, что они пританцовывают в такт неслышной музыке. "Трамм-трамм-там, трамм-трамм-там", - неожиданно для себя начал повторять он. Голова закружилась, и ноги уже было потащили его против воли на манеж... но он перекрестился, плюнул через левое плечо и без памяти помчался к свету, прочь от притворно-ласкового шапито, страшных упыряк и их бескожего начальника...
   ...С сожалением проглотив последний кусочек хлеба, мальчишка осторожно приподнял голову над рядом скамеек.
   На манеже происходило что-то непонятное.
   Все цирковые двумя-тремя нестройными рядами стояли спиной к форгангу. Перед ними, похлопывая по щегольским сапогам офицерским стеком, прохаживался мелкими шагами один из махновцев. Двое других сидели на барьере лицом к выстроенным цирковым и определенно скучали, чего-то ожидая. Пацан уже видел многих артистов во время вчерашнего представления, на которое он пробрался таким же макаром, под полог шапито. Однако он не подозревал, что общее число цирковых в труппе было куда больше, чем тех, кого он видел на манеже.
   А поглазеть тут было на что.
   В первом ряду он сразу же обратил внимание на Человека-Спрута, создание неопределенного пола ростом до пояса стоявшему рядом бронзовокожему мускулистому Инке "Дос-Фаллос" Ромеро, с непомерно усохшей, почти кукольной головой и безобразным наростом наподобие кукурузной кочерыжки на голове. Спрут расставил пяток тентаклей в форме розетки, опираясь о манеж, и при этом по-детски трогательно обвив ногу Инки парой других. На голове его была нахлобучена колонизаторская шляпа-термо, которой он явно форсил.
   По соседству с Инкой стоял совершенно голый мужик - в нем мальчишка с удивлением признал коверного клоуна, Ардалиона. Перемена, происшедшая с клоуном, была разительной: похоже, тот не отдавал себе отчета в том, где он находится и что происходит на манеже. Он норовил отвернуться в сторону от махны, безостановочно бурча что-то себе под огромный и, как оказалось, совсем не нуждающийся в клоунской нашлепке, висячий нос.
   Чуть поодаль, в стороне от людской толпы, стояла пара невиданных по размерам не то кроликов, не то бобров с короткими хвостами. "Бойцовые!" - припомнил мальчишка рекламный плакат. Кролики щеголяли крепкими мышцами передних лап. Один из них тайком курил "в кулак" крохотную цыгаретку и бросал на махну злобные взгляды.
   Нервно подергивая кончиком длинного нафабренного черного уса, дрессировщик Елисант Гогоберидзе, в небесно-голубом трико и сиреневой с пурпурными разводами жилетке поверх ярко-желтой шелковой рубахи с несвежим воротником, шептал что-то на ухо высокой, прямой, как рельса, старухе. "Ведьмачка", как назвал ее про себя пацан, в черном, бесформенном старинном наряде и с головным убором, похожим на крохотную тучку, мелко и часто кивала в ответ на жаркий шепот дрессировщика; с "тучки" на манеж сыпались не то огромные, с кулак, тараканы, не то комки грязи, не то увесистые земляные жабы.
   Один из таких "тараканов" звучно шлепнулся на руку Раббермэна. Тот пошел рябью по коже от возмущения, проворно свернул руку пожарным шлангом и тут же быстро сложился в чемодан. Захлопнув крышку, он высунул в специально прорезанные дырки в днище десяток пальцев и проворно отбежал на них от старухи, которая уже было замахнулась на чемодан вычурным посохом с черепом на конце...
   Самой заметной в пестрой толпе цирковых - по крайней мере, для мальчишки-беспризорника - была хрупкая, обворожительно красивая девочка, "балансьор на шаре", загадочная и неприступная Пассионата Голд, затянутая в золотое трико до шеи, с вызолоченными шеей и лицом, и с аккуратной, золотою же, шапочкой. Рядом с ней сердито набычился Москитус Альбино-Либидо, ее партнер по номеру. Многочисленные наколки пестрели на его бицепсах и плечах невероятных размеров, едва прикрытых тонкой белой майкой.
   Именно на девочку пялились двое махновцев, что сидели на барьере. Один из них не выдержал, подскочил к пижону со стеком и стал говорить что-то, яростно жестикулируя и бросая короткие взгляды на Пасю.
   Махновец в доломане явно не соглашался. Он замотал головой, отчего ленточки бескозырки змеями упали на грудь, и в конце концов рубанул ладонью воздух, закричав так, что даже мальчишка услыхал его:
   - Нет, Петро! Вона нам нинащо! Загибель от нее одна, я ж знаю, я знаю! Нам немчака надо приловить, инакше от батьки нам пощады не будет! И дурки его нам куда важнее, чем эта...
   - Ну, як скажеш, Федир, - "Петро" ощерился в полуулыбке и медленно вернулся на прежнее место.
   "Морячок" Федор, похоже, потерял терпение:
   - Ну, так, гражданы - или вы нам говорыте, где ваш Ганс-мертвая рожа ховается, или мы зачнем по одному вас в шаблюки брать... вот с нее и зачнем! - он ловко выхватил саблю из ножен и, ловко повращав кистью, от чего сабля сделалась блестящим веером в неярком свете одинокого софита, и ткнул ею в сторону Паси Голд.
   Возмущенный гомон прокатился по толпе артистов. Мальчишке вдруг показалось, что невесть откуда взявшийся порыв ветра всколыхнул кожаное полотно крыши шапито - тьма, сгустившаяся под его куполом, зарокотала, словно гром вдалеке, и стала быстро опускаться вниз.
   Он потряс головой. Бесовщина заправляет в этом цирке, сомнений нет. Он горохом ссыпался вниз по ступеням, прочь от страшной темноты, потом украдкой подобрался к форгангу и спрятался в его складках, на краю барьера.
   Между тем старуха-ведьмачка решительно и властно сделала несколько шагов к Федьке-матросу. С каждым новым шагом внешность ее разительно менялась. Мальчишка с отвисшей челюстью наблюдал за тем, как расправлялись черты ее лица, как исчезали наросты-бородавки, как уродливый салоп сменялся на красивое атласное платье с лепестками цветов на плечах. Мрачный головной убор превратился в блестящий платень, что словно струился теперь серебристым потоком по волосам; те полностью потеряли седину и стали иссиня-черными и вьющимися, а между прядями игриво засверкали небольшие украшения в виде гадальных карт. Посох ведьмачки посветлел и растворился в воздухе.
   На последнем ее шагу, почти вплотную к опешившему Федьке, вместо старухи подошла молодая цыганка, да такая красивая, что он заробел и опустил саблю.
   - Тебе Федор, не яриться надо, а радоваться, - сказала цыганка глубоким, звучным голосом. - Жизнь твоя по сей день была мутная, и теперь пришел тебе черед с судьбой повстречаться...
   - Ты шо, ведьма старая... Тьфу, напасть... девка, ты это... откуда мое имя... - будучи человеком наглым, Федька Щусь редко когда терял контроль, но тут явно стушевался, пялясь в выразительные, бездонно-черные цыганские очи, погибель многих сластолюбцев.
   Ведьмачка между тем резко взмахнула левой рукой перед лицом Федьки - три карты возникли в ее пальцах. Она подбросила их в воздух, и карты теперь повисли в воздухе между нею и все еще обескураженным махновцем.
   - Говорить всего тебе не буду, ты сам скоро спросишь... но выйдет тебе, Федор, откровение и большие перемены, знакомство и дальняя дорога.
   Карты перекладывались; из ниоткуда, из легкого марева над ними появлялись новые, а цыганка помавала руками над тремя стопками карт, кликая Федору судьбу его...
   Ветер, ставший вдруг ледяным, раскручивал пласты темноты над островком света на манеже, свистел в натянутых над ним лопингах, корде-воланах, параллель-турингах, вздымал воронками пыль в проходах. Шапито словно дышал в порывах ветра, шел волнами по стенкам и крыше и, казалось, разросся совсем уж до невероятных размеров. Голос цыганки усилился, витал по цирку, вдруг потерявшему края.
   Ряды цирковых внезапно разделились, они начали двигаться - поначалу неорганизованно, но с каждым словом гадалки, с каждым ее новым речитативом все более и более слаженно, переплетаясь, сходясь и расслаиваясь... откуда ни возьмись, манеж залило разноцветье прожекторов, и движение артистов на нем сразу стало походить на некий раус балаганного толка, больше чем на настоящий парад-алле в цирке. Тени заклубились над форгангом, на оркестровой площадке; сперва потихоньку, несмело, но с каждым словом цыганки все слышнее, заиграл невесть откуда взявшийся оркестр, музыканты которого походили больше на гротескно-уродливые пародии своих же инструментов. Музыка подхватила такт и наполненность причитаний цыганки, превратив их в песню, слова которой подхватили не только шагающие в параде цирковые, но даже, казалось, и звери, которые непонятно как очутились на манеже. Более того, униформисты-нежити, которых разыскивала махна, тоже влились в общий кавардак и с удовольствием топали ногами в огромных сапожищах, стараясь попасть в унисон с музыкой...
   И лишь их начальник, вновь скрытый от макушки до пят все тем же странным нарядом, не принимал участия в безумии, происходящем на манеже. Он скрестил руки на груди и, казалось, парил в воздухе, поднявшись над всеми цирковыми. Его вид был настолько страшен, что у мальчишки, завороженно наблюдавшего за феерией на манеже, зашевелились волосы под фуражкой...
   Замороченные, махновцы сгрудились в центре манежа. Когда все же Федька сообразил, что эта катавасия преследует цель оболванить и сбить их с панталыку, он совершенно неожиданно для себя крикнул фальцетом дважды: "Измена! Измена!" и с размаху рубанул гадалку саблей, наискось от левого плеча - но потерял равновесие, потому что вместо ожидаемого сопротивления клинок встретил... воздух.
   За мгновение до этого цыганка неожиданно расслоилась на десятки вытянутых шлейфами карточных колод. Словно соединенные невидимыми нитями, карты озорной стайкой дважды облетели совершенно потерявшего рассудок Федьку и растворились в столбе света...
   Только громогласный ведьмачкин голос, перекрывая какофонию и бедлам манежа вкупе с оркестром, эхом метался в манеже:
   - Федор... судьба... сегодня...

***

   До представления оставалось совсем немного.
   Публика постепенно заполняла трибуны, народ втягивался в сытное тепло шапито, бойко шла торговля обычной для балаганов и цирков снедью: ализариново-красными петушками на палочках, сахарной ватой, семечками в газетных кульках...
   Манеж, отгороженный от зрителей вдоль всего барьера занавесом глубокой синевы, расшитым фиглярскими звездами и лунами, сохранял тишину, которую обычно принято называть гробовой.
   То, что творилось сейчас на манеже, словно происходило в другом измерении.
   ...Когда Федька Щусь ополоумел от фанаберии цирковых и цыганского машкерада, зашатался и сел на ковер, бессмысленно ворочая глазами и бормоча: "Измена же, Нестор Петрович... За горами, за долами, жде сынив своих давно - батько мудрый, батько славний, батько добрый наш Махно...", - голос невидимой цыганки снизился до шепота и тонкой змеей полился в уши чумного комбрига:
   - Не уйти тебе, Федор, отселе живым, если не выполнишь то, что я скажу... - и тут же голос взвился до визга, забился в черепушке бедолаги Федьки, разминая помутившийся мозг в кашу...
   Щусь подхватился с ковра и совершенно неожиданно для всех понес ахинею о том, что анархия всегда была милосердна к - и помогала - тем, кто попадал в жесткие лапы закона, что вот теперь закон, который пришел к цирковым и который они втроем "означають", может показаться майстеру Диксу несправедливым, и что в его, майстеровом, праве есть возможность "видигратыся" и заиметь назад свою свободу, которую мать-анархия ему гарантирует как любому гражданину Земли. Если Дикс побеждает, то труппа в полном составе уходит завтра из города.
   Ну, а если нет... Он честно получил свой шанс.
   Такого поворота событий не ожидал никто, и в первую очередь, друганы комбриговы, Гаврила Троян и Петро Василевский. Они недобро косились на Щуся, который временами отчаянно мотал головой, словно вытряхивая воду из уха, но ничего не говорили. Странное решение Федьки поставить на кон добычу, за которой они пришли, в противовес свободе всей труппы в полном составе, поначалу смутило их, но чуть погодя, обменявшись тайными анархистскими знаками ("на дулях") за спиною комбрига, они решили промеж собой, что если уж Федька по дури своей непонятной все же даст уйти немчуре и его нежити, то уж золотую девку они вдвоем не выпустят.
   Махна посовещалась и сказала, что Дикс должен будет отыгрываться стрельбою на точность. Все трое были завзятыми стрелками из револьвера, причем в обычном положении Федька был лучшим из них всех, но теперь он был явно невменяем, и на состязание был выставлен Троян. Гаврила легко укладывал шесть пуль кряду в консервную банку на расстоянии полусотни шагов, и теперь снисходительно глядел на то, как "рыжий" клоун с куклой подмышкой - точной своей копией, только гораздо меньших размеров - суетливо прилаживал три туза на поднятый "на попа" ящик из толстых, неряшливо покрашенных, досок. Форма ящика почему-то напомнила ему гроб, но он отогнал дурную мысль.
   Махновец вытащил из кобуры "наган" с золоченой рукоятью, подарок самого батьки. Гаврила гордился им и берег пуще глазу. Двое нежитей споро отодвинули ящик к другому краю манежа... Троян вразвалочку подошел к линии, отчерченной "рыжим" на ковре, и с кажущейся нарочитой небрежностью всадил по пуле в каждый из тузов.
   Опережая всех, к ящику понесся Человек-Спрут. После некоторой заминки он поднял над головой все карты: пиковый и трефовый были пробиты точно в центре, но бубновый все еще краснел ромбом - пуля вырвала лишь край карты.
   Гогот цирковых заглушил деланный смех махны.
   Новые карты были прилеплены к ящику. Даже цирковые притихли, когда к стрельбе изготовился Дикс. Железная маска не позволяла разглядеть выражение его лица, но движения майстера были тверды и отточены, что слегка поубавило гонора у махны.
   Внезапно к Диксу подошел худощавый молодой человек в аляповатом вязаном жакете со множеством заплаток и неуместным стоячим воротником. Лицо его пряталось в тени широкополой шляпы, а левый глаз прикрывала черная бархотка на тонком кожаном шнурке.
   "Вито... Вито Форрани...", восторженно зашептались цирковые.
   Одноглазый быстро прошептал несколько фраз на ухо шапитшталмейстеру. Тот выслушал его, потом коротко кивнул и вышел на рубеж. В руке у Дикса вдруг тускло блеснул "браунинг". Он заложил левую руку за спину, вытянул правую с пистолетом в сторону мишеней...
   Казалось, что шесть выстрелов слились в один.
   Бубновый туз, висевший посредине, внезапно сорвался и уже было упал, но последняя, седьмая, пуля аккуратно разорвала его в полете по длине карты.
   Оказалось - хоть махновцы долго пытались спорить с "рыжим", который вскоре начал просто насмехаться над ними... - каждый из тузов получил по две пули точно в масть.
   Не обращая внимания на торжествующий рев толпы цирковых, Дикс шумно выдохнул воздух сквозь прорези маски и таким же незаметным движением спрятал пистолет. Уязвленные проигрышем махновцы скрылись за кулисами.

***

   ...Представление удалось.
   Радостно трубя, лихо взлетал под самый верх шапито прыгающий на батуте слон Дамбо. "Рыжий" клоун суетился в перерывах между номерами на манеже, тормоша униформистов и поливая Ардалиона, "белого" клоуна, из громадной лейки. Дрессированные медведки Елисанта Гогоберидзе, проворно перебирая мохнатыми лапками, достали папиросу из портсигара и зажгли спичку... но прикурить Елисант не успел - "рыжий" залил огонек водой, и возмущенные медведки всей стаей кинулись в его широченные, в красно-белую клетку, штаны...
   После выступления тигров-альбиносов (их номер с жирафом всегда имел шумный успех) шпрехшталмейстер объявил:
   - Внимание, внимание, внимание, достопочтенная пубббблика! Перррррвый - и последний - ррраз в вашем славном горррроде... на манеже цирррррка... всемиррррно известный иллюззззззионист, маг, воллллшебник и чарррродей Азии... Циннннь Дзззззянь!!!
   Свет на мгновение потух, а когда зажегся снова, оказалось, что манеж заполнен туманом. Гора мелкой водяной взвеси поднималась куда выше барьера, она блестела и переливалась в ярких лучах прожекторов, и на самом ее верху стоял - именно стоял - суховатый, щуплый человечек в изумрудно-зеленой мантии и черной шапочке, похожей на большую раковину.
   Он развел руки в стороны, отчего мантия раскрылась наподобие больших крыльев, и щелкнул пальцами. Тот час же туман превратился в дождь, который хлынул на манеж. Человечек в мантии исчез, словно растворился в потоке воды.
   Публика ахнула и восхищенно зааплодировала.
   На манеже, который остался абсолютно сухим, несмотря на дождь, был установлен внушительных размеров стол или подиум, покрытый красной тканью с большими позолоченными знаками. На нем стоял ящик-шкаф такого же цвета, как и мантия фокусника, и так же затейливо расписанный непонятными символами или иероглифами - они сияли и искрились в свете софитов, и от этого обе половинки его двери казались зыбкими, непрочными.
   Суетливо подгоняемые клоунами, униформисты выкатили на манеж большую бутафорскую пушку. "Рыжий" порылся в карманах штанов и извлек оттуда пригоршню медведок. С извиняющимся видом он дал им коробок спичек, и те шустро подожгли фитиль пушки.
   Выстрел был настолько громким, что барышни завизжали от испуга, а в первом ряду у дородной гапки из пригорода случился обморок.
   Свет моргнул на долю секунды, и тот самый старичок, как теперь понимала публика, великий иллюзионист Цинь Дзянь, непонятно каким образом очутился у стола со шкафом-ящиком.
   Публика снова захлопала, но в этот раз аплодисменты быстро угасли.
   Быстро заполняя пространство между рядами, в цирк начали прибывать войсковые в разномастном обмундировании. Их было много, и действовали они споро и слаженно. Вскоре все проходы были заняты, вдобавок, они оцепили манеж...
   "Махна... батькины вояки..." - шептались перепуганные зрители.
   - Гражданы зрители! Паааапрашу всех оставаться на своих местах! - Федька Щусь, похоже, оклемался и теперь уверенно, не мигая в слепящем свете прожекторов, смотрел в темную мглу шапито, туда, где легкий гул паники и страха уже пробирался меж зрителей.
   - Батьковы сыны, шо вы бачыте теперь ув зале, пришли сюда для восстановления революцьонной справедливости, яку мы сделаем швыдко и струментально, якшо вы увсе будете робыть то, шо вам скажуть! - Он легко вспрыгнул на стол-подиум.
   Внезапно для Федьки, голова его закружилась, и он вынужден был опереться рукой о шкаф, чтобы не упасть. Совладав с собой, он встряхнул головой и продолжил:
   - Цей цирк, шо щас вам даеть красивое представление, долго ховал велыку ценность нашей республики, которую мы седни экспр... приируем взад, бо то есть наше з вами общее достояние! - Почувствовав, что в свете прожекторов ему стало почему-то жарко, Федька снял бескозырку. Его шатнуло по новой, и он сглотнул ставшую вязкой слюну, сделав вынужденную паузу.
   - И вот, почтеннейшая публика, в знак того, что цирк Чинизелли хочет исправить ошибку и где-то дажжже искупить вввину, мы паааапроссссим легендарнейшего комбрига несравненнейшей армии величайшшшего полководца нашего, батьки Нестора Махно, гражданина Щуся, оказать нам великккую честь и принять учасстие в нашшшем атттрррракционе! - совершенно неожиданно для всех, и в первую очередь для Федьки, заорал шпрехшталмейстер, и на арену высыпалась разношерстная кодла ковровых во главе с Ардалионом и "Рыжим".
   Пушка жахнула снова, да так, что даже видавшие виды махновцы поприседали от испуга. Воспользовавшись заминкой, клоуны затеяли шуточную потасовку на манеже, тузя друг дружку картонными дубинками, обливая водой и посыпая всех на манеже и даже за его пределами мукой и конфетти. Ошеломленный Федька хотел было крикнуть что-то приличествующее моменту для наведения порядка, но на манеж вдруг вылетела тачанка, которую вместо лошади резво тащил слон Дамбо. Он победно трубил и задорно прял огромными, как лопухи, ушами, а на спине у него сидел Инка, размахивая черным махновским флагом.
   Тут восхитились не только зрители - махновцы засвистели и завопили от восторга, разом повернувшись к манежу...
   Оркестр заиграл любимую батькину песню про то, что с нашим атаманом не приходится тужить, и припев этот подхватили сотни глоток в зале.
   Федька, совершенно ошарашенный резкой сменой ситуации, хотел было пальнуть из "кольта" для острастки, но тот же злостный, вкрадчивый голос цыганки тугим змеиным клубком вновь зашевелился в башке, и комбриг испуганно затих.
   - Скоро, Федор... скоро...
   - Уйди, заррраза, слышь, богом, батьком, революцыею прошу... - Федьке никогда не доводилось быть пытанным; от унижения и ожидания боли он скулил, как кутенок.
   Новый выстрел пушки разом прервал балаган. Все притихли в ожидании.
   - Итка, почтеннейшая публика! Первый и, возможно, последний раз в истории цирка! Вы становитесь свидетелями! Уникального иллюзиона! Чудо Аомыня! - шпрехшталмейстер выдержал короткую паузу, в которую тут же вклинилась традиционная барабанная дробь, и наконец эффектно и четко объявил:
   - Близнецы Сиама!!!
   Рядом с Федькой из ничего возник Цинь Дзянь. Его зеленая мантия словно светилась изнутри неясным малахитовым светом. Едва шевеля губами, иллюзионист тонко, пронзительно вкрикнул:
   -Иррраз! - он хлопнул в ладоши.
   Из темноты под крышей шапито к шкафу спустился устращающего вида резак или пила, величиной с человеческий рост и шириной в метр. Блики прожекторов играли на его мощном лезвии. Две рукояти по краям полотна лоснились чернью.
   -Ай-ай, - закричал вдруг Ардальон, дотронувшись до лезвия... и показал толпе отрезанный палец. Из раны на кисти хлестала кровь. Публика охнула в испуге, но "рыжий" подлетел к нему, поплевал на палец, приставил его обратно в культе, и секундой позже Ардальон уже довольно шевелил пальцем как ни в чем ни бывало.
   Пока клоуны отвлекали внимание публики, на подиуме рядом с Федькой и фокусником очутился Вито Форрани. Задуренный происходящим, Федька почти не обратил внимания на него, тем более, что в этот момент Цинь Дзянь визгливо крикнул:
   - Идвааа!
   Мерцающие дверцы шкафа-ящика распахнулись, и неведомая сила вдруг властно втолкнула Федьку в левую половину шкафа. Дверца захлопнулась. Он попытался было выбраться, но та же сила крепко спутала его по рукам и ногам... Показалось ли ему, что фраер в шляпе, как его там, Вито, влетел в соседнее отделение шкафа, как и он?
   Цинь Дзянь тем временем быстро вставил страшный инструмент в прорезь ровно посередине шкафа, продвинув его до самого низу, до основания.
   - Итриии!
   При этой команде клоуны проворно схватились за рукояти резака и стали быстро-быстро водить его вперед-назад, словно пилу - с той лишь разницей, что они поднимали его вверх, и разрез магическим образом затягивался вслед за ним...
   Федька почувствовал новую волну головокружения.
   Стон справа заставил его повернуть голову. Переборка внутри шкафа исчезла, и фраер теперь смотрел на него... постой... Это лицо, знакомое почему-то... волосы...
   Дикая боль в правом боку.
   Последним, что Федька успел заметить до того, как отключиться, были глаза Вито.
   Правый глаз был темным, как ночь, а левый - голубым, как небо после дождя...
  
   ...- Усёёёёёоооо! - так же тонко и громко вскрикнул иллюзионист и пропал.
   Шкаф рассыпался в прах. Толпа завыла от восторга, ужаса и удивления - на подиуме сцепились две фигуры, в одной из которых махновцы признали комбрига Щуся, а в другой публика увидела стрелка-циркача Вито Форрани. Дико завывая, Щусь пытался отцепиться от Вито...
   Хотя сопротивляться было бессмысленно.
   Они были прочно соединены боками.
   Чем дольше барахтался Федька, тем больше он понимал: новая, непонятная сила взяла его в оборот, смяла, с хрустом костяным сломала все, чем он жил до сих пор, и то, что произошло по воле дурацкого фокусника, на самом деле было не наказанием, а предначертанием.
   "Встретишь свою судьбу", вдруг вспоминл он цыганку...
   Голова закружилась еще сильнее.
   "Ой коныку, коныку... та й до шляху дзвоныку... идите сюда, ребятки..." - вдруг всплыло невесть откуда.
   Теплые материнские руки. Вкус меда на губах.
   "А чего же ты братику не дал попробовать?" - укор в словах, и горечь досады за то, что он же дал, он дал попробовать, а она не видела...
   Тихий вечер, лагерь цирковых, отдых после представления. Мать и отец ужинают... Неуклюжий бег. Тяжело, но приловчились. Трудно по утрам подниматься, умываться есть... Две пары рук, четыре ноги. Но если такая судьбина, то переживут.
   Значит, вот как... Не было уродства от удара копытом... братка, брат. Оторвали, разделили их...
   Иванко. Брат.
   Он покорно прикрыл глаза.
   Все теперь будет по-другому.
  
   ...Шапито гудел, бесновался, дико взмахивал крылами пологов. Исчезла публика, сгинули махны, растворились цирковые. Черный смерч вращался вокруг двоих посреди огромного пустыря - и через мгновение пропали и они.
   Только пацан в не по росту большом, некогда дамском пальто и прожженной кепке стоял, прижимая к груди кусок полога шапито.
   На татуировке, которую он видел, казалось, целую вечность тому, теперь повились новые слова. К последнему "цирк вечен" теперь добавилось: "От цирка, как и от сумы, не уйти".
   Он улыбнулся. Шапито зовет.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"