Белянский Дмитрий Юрьевич : другие произведения.

Минисборник стихов и рассказов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  Литературно-художественное издание "Сочинения Дмитрия Белянского", издательство "Норд-Пресс 2002",
  Донецк.
  ISBN 966-8085-12-4.
  ББК Ш(2=Р)6 Б 32.
  
  ВСТУПЛЕНИЕ
  
  Эта книга могла быть издана два года назад. Сочинения, предлагаемые на строгий суд не
  столько широкой, сколько избранной публике, были созданы мною до 2000 года
  включительно. Забегая вперед скажу, что за два истекших года автору также удалось
  исписать немалое, едва ли не большее, количество бумаги. Но, к моему удивлению,
  написанное в том веке категорически отказывается сочетаться с сочинениями этого века.
  Посему было принято героическое решение не смешивать молоко с абрикосами, дабы
  соблюсти качество художественного пищеварения почтеннейшей публики. Прошу к
  столу, дамы и господа, кушать подано!
  Дмитрий Белянский
  
  СТИХИ
  
  Развивая тему о сочетании всевозможной художественной продукции по дате
  изготовления, замечу, что уже в этом веке мне не удалось написать ни одного
  стихотворения, за исключением нескольких скабрезных лимериков. Автор не испытывает
  уверенности в том, что ему удались своеобразные поэтические экзерсисы в прошлом веке,
  тем не менее, берет на себя смелость предложить вашему вниманию так называемые
  "стихи", написанные с 1994 по 2000 год. Смею надеяться на благосклонность уважаемого
  читателя к оным произведениям, дабы автору не пришлось краснеть настолько, чтобы
  шаркающей кавалерийской походкой отправиться по направлению к психиатрической
  клинике имени Бертольда Шварца, посыпая себе голову пеплом.
  
  *
  Динамо крутится и всё летит в трубу.
  И нет монетки, чтобы выверить судьбу.
  
  Жизнь одинакова - во сне и после сна.
  Не там где надобно таскается она.
  
  И я бегу, не видя финишной черты.
  Ко всем чертям пошла однажды ты.
  
  С тех пор скачу я, словно кенгуру.
  Лечу как пух в июньскую жару.
  
  Как далеко от сердца голова!
  Помашет вслед мне пальцами братва.
  
  Я выпущу гулять беду в трубу,
  Ко всем чертям я за тобой пойду.
  
  *
  Эти пряди волос, эти слезы из глаз,
  Этот запах зимы, этот мир не про нас.
  
  Эти горы окурков, этот мокрый от снега асфальт.
  Эти дамы сердец, которых уже не объявит геральд.
  
  И никто не отравит в этой скользкой колючей зиме.
  И Господь не отправит нас на царство в далекой стране.
  
  Это колокол бьет, монотонный набат декабря.
  Это роют могилы, но все они не про тебя.
  
  Этот Ворон Эдгара, эти крики потом "Nevermore!".
  Это рядом с филфаком "Зеленая Вошь" и вино.
  
  Это тянешь зачетку Пилату: "Прокуратор! Поставьте зачет!".
  Курсовая. Булгаков. Это жизнь как сплошной гололед.
  
  В оркестровую яму уже не успеешь упасть,
  И закружит до смерти по сцене еще не написанный вальс.
  
  Ну, а зрительный зал - там, за рампой, не видно их глаз.
  Ты живешь только здесь, а вокруг этот мир - не про нас!
  
  *
  Я хотел сном забыться, а проснулся от сна.
  И в комнате пахло весенней Покровкой.
  То ли я заболел, то ли ты умерла.
  В общем, что-то не так в этой жизни короткой.
  
  Я хотел быть один, и я стал - одинок.
  (Не остались вдвоем, будто слились с толпою).
  Я хотел быть героем своих длинных строк,
  И вдруг кто-то чужой оказался героем.
  
  Я хотел happy end, а вышел какой-то бардак.
  Я непонят остался, и сам ничего не пойму.
  Да и в снах моих странных действительно что-то не так,
  Но беда вся не в этом - что-то не так наяву!
  
  *
  Как не крути, но будет и твой черед.
  И сузится мир до капелек смертного пота.
  И тверди, сколько хочешь, что после тебя - хоть потоп.
  Да дай Бог, чтоб случился хотя бы запой у кого-то.
  
  Но вертится жизнь, и вновь всемогущен авось,
  И шаблоны все те же, и счастливы пьяные рожи.
  Ты хоронишь своих мертвецов, но не в братской могиле, а врозь:
  Та могила - дешевле, а эта вот - чем-то дороже...
  
  Никогда не узнать, куда закопают тебя.
  Нет, не в глину, не хуже, в какие-то добрые души.
  Где в них будешь лежать? Где болотом изрыта земля?
  Или где кипарис, саркофаг, где местечко получше?
  
  И ты в ком-то останешься жив, а в ком-то фальшивою нотой
  Лишь озвучишь гаданье с ромашкой на "любит - не любит".
  И завертится жизнь без тебя. В лучшем случае, кто-то
  Просто купит бутылку и выпьет. Потопа не будет...
  
  *
  Но не было причин, чтоб не сказать "Прощай!".
  Все фразы брошены. Подарками мы квиты.
  А я, представь, проснулся знаменитым
  И вдруг подал своей любви на чай.
  
  Ты пририсуешь мне усы к афише,
  Ругательство напишешь поперек.
  И станешь ждать, и выйдешь на порог,
  Помянешь к ночи, а я не услышу.
  
  Сегодня я заказываю вальс,
  И музыка звучит для тех, кто платит.
  А не для тех, кто над роялем плачет,
  И на концертах прячется от глаз.
  
  И ты увидишь в новостях бокал,
  Я с ним небрежно рассыпаю спичи,
  И рядом кто-то мне подносит спичку,
  Как только я открою портсигар.
  
  И ты подумаешь, что все идет не так.
  Что ты могла быть королевой бала.
  Я изменился? Ты мне изменяла.
  Ты волка променяла на собак.
  
  А я, как видно, снова в сопли влез.
  Сейчас, когда уже это неважно
  Для той, кто в конуре пятиэтажной
  Тоскливо смотрит в бесконечный лес.
  
  *
  Я сжег твои письма на лестничной клетке, вцепившись в перила.
  И дым поднимался, сжигая всё, что говорила.
  
  И дым поднимался клубами по лестнице старой и серой,
  А ты опускалась бумагой по-прежнему белой.
  
  Я сжег твои письма. Я скомкал и время, и место.
  Я предал. Я продал. Я сел в прокурорское кресло.
  
  Я все эти вещи по ветру пустил и заплакал.
  Я сжег твои письма. Неважно, что скажет Булгаков.
  
  Она наблюдала, как что-то приносится в жертву.
  Ты молча сгорала, летала в ночи по подъезду.
  
  Ты крылья сложила, но все же - взметнулась, взлетела.
  Она говорила, но сказать ничего не успела.
  
  Моя зажигалка горела ненужной ремаркой.
  Я сжег твои письма. Я нашел триумфальную арку.
  
  Я снова трамваем могу теперь головы резать,
  Но автор бессилен, где образ проклятый бессмертен...
  
  Я сжег твои письма, но я ничего не исправил.
  Я эти листы в свою душу опять переплавил.
  
  Я точку поставил. Она дала новое слово.
  Я жгу, а ты снова, ты снова, ты снова, ты снова...
  
  ПЕСЕНКА КРЕСТОНОСЦЕВ
   Игорю Скрипнику
  
  Успокойся! Будь стойким в свой последний крестовый поход.
  Не откроют ворот, перепрыгнем чрез ров и у стойки станцуем фокстрот.
  
  Ты да я, мы с тобой, да бармен-сарацин в полутьме.
  Он "Cinzano" смешает тебе и виски без содовой мне.
  
  И Дева Мария, в сиянии, танец предложит тебе, в чистоте.
  Не зря Ave Mater Die ты писал на щите.
  
  Как станем кружится мы с Марией по бару вдвоем.
  Я буду сбивать табуреты огромным двуручным мечом.
  
  Мы танцуем фокстрот. Над нашим челом разгорается нимб.
  Фонтанами нефти горит наш Иерусалим.
  
  Мы не мародеры. Крестоносцы. Остались вдвоем.
  Мы не грабим, мы - жжем. И стаканы допитые бьем!
  
  Ах, как нам хорошо! Очищенье прошли мы в огне.
  Мы танцуем фокстрот на воротах, снесенных с петель к Сатане.
  
  Гроб Господень. Ты ложишься в него, а я лезу на крест.
  Мы прорвались, и, значит, мы - Боги! Мы выжили двое из всех!
  
  Что товарищи наши погибли - уже ерунда!
  Сарацин ведь один, он - бармен, а нас двое всегда.
  
  И кощунства мои - под оркестр уже не слышны.
  Просто мы с тобой - новые Вечные Жиды!
  
  Успокойся! Будь стойким в наш последний крестовый поход!
  У ворот нас повесят, и мы в воздухе спляшем фокстрот!!!
  
  *
  Я увидел тебя в полумраке предутренних линий.
  Среди лиц, всё ворчащих, курящих, куда-то бредущих.
  Я увидел тебя. Я увидел тебя не в России,
  А в каких-то бредовых мечтах, может после грядущих.
  
  Я по улице шел. Падал снег, фонари выключали.
  И я знал, что лишь подворотня - моя триумфальная арка.
  И, как тени, всю жизнь по пятам нам дышат в затылок печали,
  И с улыбкой садистской смеется беззубая Парка.
  
  Я по улице шел. Выползали из нор своих люди.
  Кто-то шел на работу, кто-то просто куда-то спешил.
  Я - осколок фарфора, кусочек разбитого блюда -
  Свою совесть как пряник на землю крошил.
  
  Я увидел тебя в силуэтах ночных подворотен,
  В переулках, в метро, в переходах, в трамваях, в машинах.
  Я продать свою душу хотел, словно ты - Мефистофель.
  Но тебя не нашел в этих серых и сгорбленных спинах.
  
  *
  Неврастения - болезнь молодых дураков,
  Снега пушистого и искривленного льда.
  Так вымирает пафос моих стихов
  И перед Музой не чувствуешь вновь стыда.
  
  Вдали от меня кто-то снегом хрустит, не таясь.
  И в Яузу бросив окурок, бормочет слова
  О том, что он мог бы вновь жить и писать, не боясь,
  И просит у Бога разрешенье родиться сперва.
  
  Вдали от меня есть так много молчащих друзей,
  Что каждый из них недоступен как греческий бог.
  И в желтом глазу незажженных жердей фонарей
  Мелькает болезнь, чей диагноз: да, ты одинок.
  
  Вдали от меня есть скользящие руки твои,
  Рисунки в готическом мире на школьных листах.
  Тот город, где каждую ночь оживают цари,
  Который зовется из этих степей "Москв... ах!".
  
  Свидетелем чьей-то любви рождаются вновь Чистяки.
  (-Старик Грибоедов! Все наши прогулки храня...).
  А неврастения кладет на глаза медяки
  И не даст мне увидеть всех тех, кто вдали от меня.
  
  *
  Не шевелятся в окнах шторы.
  И мы с тобой, как два мурла,
  Все тянем осень из горла
  По эту сторону забора.
  
  Пройдем по жизни не спеша,
  Еще вдали калитка ада.
  И словно плитка шоколада,
  Темна бессмертная душа.
  
  BEST BEFORE
  К сожаленью, у каждой вещи есть свой срок годности.
  По истечению коего, вещь начинает портиться
  И от обладания вещью ты не чувствуешь прежней гордости,
  Потому что она - второй свежести и третьей молодости.
  
  Когда я встречался с тобой, я лишен был сомнения.
  О, как свято я верил в твою дату изготовления.
  Ты смеялась, ты плакала, называла обычно гением,
  А потом всё это довело меня до несварения.
  
  И тогда я проклял всех этих Лаур и Линор.
  Может быть, закричал на весь мир, как Эдгар: "Nevermore!".
  Эх да будь я Господь - я б на всех написал: Best before...
  И свою бы любовь записал в третий сорт!
  
  *
  И тогда мне приснились сны о тебе...
  Ощущенья? Падение ржавой волны.
  И Фрейд из Аида шепнул бытие,
  Кораблями на рейде в заливе - мы.
  
  Мой спасательный катер скрипел и стонал,
  Полный штиль рассекая, врываясь в мир,
  Гладкий камень летел по воде и плясал,
  Но волна его гнала обратно в залив.
  
  Поднимается ветер и шторм как блюз,
  Возвращается камень назад в ragtime.
  От новой волны я уже не спасусь,
  Я тихо скажу всему миру: "Гудбай!".
  
  Гудбай, мой друг, ты теперь один.
  Гудбай, ностальгия всех лучших лет.
  Гудбай, ей любимая группа "Сплин",
  Что пела мне вслед: "Выхода нет".
  
  Значит, можно снова обернуться волной,
  И чеховской чайкой на занавес всплыть,
  И вороном каркнуть режиссерское "СТОП!",
  Но любовь почему-то продолжает жить...
  
  Значит, слишком всерьез и бессилен ты,
  Хоть кричи: "Сначала!", хоть бей, хоть вой.
  Значит, в шторм? Туда, где все эти мечты
  Накрывают волною тебя с головой?
  
  Значит, все эти вещи - не миг, не кадр,
  Не с хлопка помрежа они пошли.
  Значит, любишь ты! И уже не театр
  Создаешь, а втянут в живую жизнь.
  
  Значит, ты и чувство - не оксюморон!
  Снова близок шторм, и пора тонуть.
  Я впиваюсь в штурвал, завожу мотор,
  И с криками чаек бросаюсь в путь...
  
  *
  А много ли надо для счастья? Каких-нибудь лишних деньжат.
  И две-три мечты, чтоб они потихоньку сбывались.
  И чтобы друзья, узнавая, что ты - не богат,
  Никогда от тебя никуда не смывались.
  
  А много ли надо для счастья? Квадратик письма
  Да несколько встреч на заснеженных улицах зимних.
  И чтоб сигареты в кармане лежали всегда,
  А если закончатся - мог их купить в магазине.
  
  А много ли надо для счастья? Почти ничего.
  В большом этом мире оставить пространство для Бога.
  Упасть, и взлететь, и снова лишиться всего.
  А много ли надо для счастья? Наверное, много...
  
  БЕЛЫЙ МЕДВЕДЬ
  (стихи из неначатого романа)
  
  А наша тусовка как ржавая цепь
  Свернулась в клубок под дождем.
  И нам в этом стаде уже не успеть
  Хотя бы остаться вдвоем.
  
  Но фишка не в этом. Такие дела,
  Что ржавые звенья цепи
  Меня не пускают к тебе и пора
  Разбить этот мир на куски.
  
  На самом-то деле, я вечный изгой,
  Из игр выходить мне не вновь.
  Но вот, понимаешь, этот мир - мой,
  И тоже моя - любовь.
  
  А ты, словно ламер, не знаешь примет.
  Мой выбор тебе не понять.
  Ведь наша тусовка - не ржавая цепь,
  Но ты не умеешь ждать.
  
  Сковать что ль тебя? И - айда в конуру.
  Я - лидер, я - пес цепной.
  Но я прекращаю эту игру
  И я возвращаюсь домой.
  
  *
  Мы натянем на лицо улыбки,
  Когда в воздухе запахнет фальшью.
  Но свой путь - от бутылки до первой скрипки
  Мы прошли, и нам некуда идти дальше!
  
  Все же - идет весна, и летят трамваи,
  Мы плюем на то, что зовут водою.
  Что мне делать с тобой - я уже не знаю,
  Не хочу ничего я делать с тобою.
  
  Объясниться? Нет слов, да и я не в силах.
  Я своё уж, пожалуй, отлицемерил.
   И, хотя я люблю, нам в разных лежать могилах...
  Впрочем, и это нам не дано проверить.
  
  *
  Нас выперли с бала. Карету забыли подать.
  Но от мрамора лестниц еще холодеют подошвы,
  Словно восковый лоб Одиссея, пришедшего сдохнуть
  На родную Итаку, что его не хотела узнать.
  
  И осенним дождем плачет небо на беды твои,
  И в глазнице сухой пожелтевшая голая площадь.
  Пенелопа впадает в маразм, Телемак в зрелый возраст,
  Одиссей на одре коченеет, и мимо идут женихи.
  
  Тебя выроют снова, и скажут, что это рожденье.
  Как летели мы вниз, в тихом вальсе, держась за перила.
  Одиссей у Цирцеи поросенка упрятал в перину.
  Теперь рыльце в пуху у обоих. А мне параллельно!
  
  *
  Постепенно к человеку приходит спокойствие.
  Но не тихим шагом, не кошачьей походкой,
  А тем темпом, когда видишь сперва свою кровь на стене,
  А потом спину убийцы, убегающего за водкой -
  Залить горечь очередного преступления.
  Всходит луна, и меняется мировоззрение,
  Но ты уже успокоен, словно лежишь в луже с кровью,
  Наполненный тихой ко всем людям любовью.
  
  *
  Свернута змейка губ. Холодный взгляд.
  Волосы заброшены назад.
  
  Худенькая нимфа. Жилок синева.
  Бабочка, девушка мертвая голова.
  
  Поцелуйчик на память. Душа мертва.
  Кружишься в танце с другими, не раскрывая рта.
  
  Не раздвигая ног, отдаешься всем.
  Игрушка, Исида, бледная тень Мельпомен.
  
  Ты уже современность. Но, как прежде, еще мертва.
  Бабочка, девушка мертвая голова.
  
  *
  И вот в зеркале кто-то чужой - это вовсе не я.
  Разве дура набитая рядом со мной - это ты?
  И, когда я вернусь, даже кот не узнает меня.
  Что уж там говорить о друзьях и обломках мечты?
  
  Ты доела оливки, и куришь, и вермут допит.
  Говоришь, что моя ностальгия - лишь поза поэта.
  А вот с первой любовью моей сейчас кто-нибудь спит.
  Ты смеешься. Откуда я знаю? Я чувствую это.
  
  Да, я выбросил всё. Да, я сделал последний ремонт.
  Да, я выжал что можно из этого местного рая.
  Только каждую ночь ко мне возвращается Дом,
  И трамвай дребезжит как будто собака цепная.
  
  *
  В твоем мире печально не падает снег.
  Ты, наверно, тогда ощущаешь грусть,
  Когда шепчет Шварценеггер: "I'll be back!".
  В моем случае, Галич: "Когда я вернусь..."
  
  Кому - Спилберг, кому - Стриндберг,
  Кому - Джексон, кому - Гамлет.
  Кому - деньги, кому - айсберг.
  К черту, айсберг! Джинн в бутылке.
  
  Джинн в бутылке из-под джина.
  Я хочу снять целый триллер
  Про тот мир, что ты любила.
  Кому - водку, кому - пиво.
  
  Кому - Запад, кому - запах.
  Кому - пот, кому - Диора.
  Кому быть у смерти в лапах
  Знают санитары скорой.
  
  Кому в кухню таракана,
  Кому фильмы Тарантино.
  Нынче кто-то будет пьяный,
  Как веселая картина.
  
  Ты меня нарисовала.
  Я - бандитом был. Де Ниро.
  Писем мне ты не писала.
  Может быть, меня любила.
  
  Кому быть твоим ковбоем
  В "шестисотом" мерседесе.
  Кому - номерок "Плейбоя".
  Кому - вечность, кому - месяц.
  
  Кому - двери Голливуда,
  Кому - краска их порога.
  Если ты поверишь в чудо,
  Никогда не станешь Богом.
  
  В твоем мире тихонько гаснет экран,
  Ты снимаешь нагар с невидимых свеч.
  Кто-то командует "СТОП", и туман
  Пиротехников падает вниз, от плеч...
  
  *
  Взмахнувший иглою над веком дальний свет фар.
  Последний троллейбус разгонит гусей. С кого мне теперь драть перо?
  В охрипшем тумане с ладони твоей льется пар.
  Здравствуй навеки, моя ностальгия времен!
  
  Ты приходишь затем, чтоб уйти. Ты уходишь, чтоб ждали тебя.
  Возвращались туда, где когда-то распятой была ты.
  Только в брошенный храм - хоть совсем не слезай с алтаря -
  Божество не вернется, не бросит на душу заплату.
  
  Что тебе та Москва, когда эта Москва умерла?
  Что нам с той географии, когда место осталось,
  А время сбежало с той, с богиней? Ты думал: богиня ждала,
  Чтоб вернулся? А кто мы богиням, чтоб ждать нас?
  
  Ах, как хочется крикнуть цитату да нету берета с пером!
  И некому душу продать за мгновение, Фауст!
  Сохраните мгновенья. Заверните в бумажку. Потом
  Разберемся со всеми, не так уж их много осталось...
  
  РАССКАЗЫ
  
  Я всегда подозревал, что некоторые студенты филфака - это редкие литературные
  извращенцы. Но не догадывался насколько редкие, пока не поступил сам. Мы презирали
  "малый жанр". Нас тошнило от повестей и рассказов, эссе и новелл. Мы все писали
  романы. Мой друг и однокашник Игорь Скрипник начал с романа "Фатум", другой
  однокашник, Иван Ревяков, писал свой "Падал воршистый снег", а я ваял эпическое
  произведение под названием "Белый Медведь". Так что, путь к рассказу у всех нас был
  долгим. После романа и эпоса, мне пришлось просто учиться заново писать прозу. Заранее
  предупреждаю благосклонного читателя, что в данном сборнике я публикую именно эти
  попытки творческой самореабилитации. В свое оправдание, вспоминаю замечательную
  фразу господина Ревякова о том, что занимаясь филологией трудно не скатиться к
  банальному филоложеству.
  
  МОЙ ДОБРЫЙ ПАПА
  Когда я думаю о своем детстве, то мне иногда кажется, что оно прошло не зря. Во всяком
  случае, это время было наполнено некой деятельностью, которой мне не хватает даже
  сейчас. Впрочем, это скорее была деятельность тех людей, в окружении которых я вырос.
  Можно даже сказать, что это было их детство, а не мое. Но, так или иначе, я тоже имею
  определенные права на это время. Во-первых, как непосредственный участник событий, а,
  во-вторых, как обладатель копирайта на описание собственного детства.
  У истории, которую я хочу вам рассказать, не так уж много действующих лиц. Думаю, их
  будет несложно запомнить. Это мой драгоценный папа, его однокурсник по ВГИКу - дядя
  Петя, и ваш покорный слуга. Место действия - Керчь, и год, кажется, восьмой от моего
  рождения. Вся вышеописанная команда молодости нашей входила в состав съемочной
  группы героической эпопеи советского кино "Сталинградская битва". Батальные сцены,
  согласно традиции "военного кино", снимались в крымских степях. Максимально
  приближенных к морю. К Черному морю. Ну, а уже в непосредственной близости от
  пляжа можно было невооруженным взглядом разглядеть многочисленную "группу
  поддержки" киношников - их жен, детей, племянников и даже внуков.
  Впрочем, в Керчь советские люди ездили не только отдыхать и снимать фильмы разной
  степени художественности. Оказывается, там еще можно было играть в шахматы. Так уж
  получилось, что, одновременно с нашим присутствием, в Керчи проходил некий съезд
  любителей шахмат СССР. Причем, не профессиональных шахматистов, а именно -
  любителей, неразумных потомков прославленных гроссмейстеров из достопамятного
  города Нью-Васюки. Оные потомки проживали с нами в одной гостинице, и резались в
  шахматы с утра до вечера, причем в самых неожиданных местах, кроме разве что пляжа.
  Играли они исключительно друг с другом, поскольку у киношников и у мирных
  отдыхающих свободного времени не было. Они, знаете ли, пили водку и безобразия
  нарушали, посещая места разной степени злачности.
  А вот у моего папы релакса не было никакого. Нарушать безобразия вместе с коллегами
  он не мог, поскольку рядом был я, а в шахматы играть умел, но как-то уж совсем
  непрофессионально: делал рокировку ферзю, пытался провести ладью в дамки и тому
  подобное. В одно прекрасное утро, отец принес к нам в номер толстую книжку под
  названием "300 шахматных партий Алехина". Того самого Алехина, который чемпион и
  классик советских шахмат. Грозно потрясая почтенным фолиантом, папа вступил со мной
  в коммуникацию явно манипулятивного типа.
  
  - Дима, а ты хочешь зимой поехать со мной в Карловы Вары?
  - Да, папа, - честно ответил я, - очень хочу.
  - Тогда ты должен доказать, что ты - умный ребенок и тебя можно везти за границу.
  Правильно?
  
  Я, зная, характер своего отца почуял подвох, но вслух согласился: "Ну да!".
  
  - В частности, - продолжал мой отец, - ты должен хорошо играть в шахматы или говорить
  по-английски.
  - Папа! Но я ведь не знаю английского! И не успею его выучить к зиме.
  - Тогда остаются шахматы. - сказал папа, и протянул мне книгу Алехина. - Выучи
  наизусть эту партию, причем, только ходы черных.
  - Хорошо. - сказал я, и взял книжку.
  
  В течение трех последующих дней я, не выходя из своего номера, учил партию, в которой
  Алехин выиграл у предыдущего чемпиона мира Фишера, игравшего белыми. Папа за это
  время поставил два, так и не вошедших в окончательную версию фильма, эпизода: четыре
  танка расстреливают в упор русскую женщину, с ребенком на руках и маленький мальчик
  со "Шмайсером" пытается задержать батальон эссэсовцев перед шлагбаумом(!) в свою
  родную деревню. В гостиницу папа возвращался крайне поздно, от него пахло коньяком и
  русскими женщинами. Но, как говорит моя тетушка, час расплаты настал!
  
  - Папочка, - радостно заявил я своему отцу как-то утром, - я выучил!
  - Что?
  - Я выучил партию Алехина.
  
  Папа скептически достал шахматную доску, открыл книжку и сказал мне: "Повернись
  спиной к доске!". После этого он начал зачитывать ходы белых, а я, не глядя, отвечал ему.
  У меня была хорошая память, к тому же за три дня даже дети из школы олигофренов учат
  наизусть первую главу "Евгения Онегина". "Блин", - наверняка подумал папа, -
  "попросить его что ли выучить еще одну партию?". Он встал и подошел к окну. Внизу
  был пляж, море, и резвые шахматисты в купальных шапочках. И тут папу осенило.
  
  - Димочка, - вкрадчиво сказал он, - а давай мы с тобой сделаем одну постановку...
  - А что мне с этого будет? - моментально спросил я.
  - А я тебе настоящую гранату принесу!
  
  Я хотел спросить папу: "А тебе что с этого будет?", но воздержался. Обычно на такие
  вопросы папа обижался, и обещал отправить к маме. Папа вышел из номера, и вернулся с
  дядей Петей. Дядя Петя был небрит, зол, и, по всей видимости, не так давно потратил все
  свои наличные деньги. Из дальнейшего диалога, я понял, что мой папа - его товарищ по
  этому несчастью. До сих пор вспоминаю, как два этих негодяя, из которых один был моим
  отцом, уговаривали меня принять участие в этой затее. Я торговался до последнего - мне
  были обещаны граната, немецкая каска, и 8-миллиметровая кинокамера.
  Итак... И взошло солнце над морем, и осветило пляж, и был ясный августовский день. На
  песке лежала шахматная доска. Спиной к ней сидели мальчик лет восьми и мужчина
  средних лет в черных очках (чтоб никто не догадался!). Рядом бродил дядя Петя с
  фотоаппаратом, и "ассистировал" - передвигал фигуры, записывал ходы и своими
  восхищенными возгласами привлекал общественное внимание.
  - Слон b3-d5, - воскликнул я, и посмотрев на дядю Петю сказал: "Петр! Воды!". Дядя Петя
  услужливо протянул мне бутылку "Пепси". Через 5 минут после начала партии вокруг нас
  собрался целый табун любителей шахмат, которые, несмотря на свой низкий
  профессионализм, почуяли высокий класс игры. А еще через 5 минут дядя Петя начал
  принимать ставки...
  Когда мы закончили игру, любители буквально набросились на меня с криками
  "Вундеркинд! Гений!", пытались взять автограф и сфотографироваться вместе со мной.
  Но в этот момент прямо на пляж въехал танк Т-34, который мой папа снял со съемок для
  пущего эффекта, и мы весьма помпезно покинули поле битвы. Ошалевшие любители
  шахмат бежали за танком еще минут пятнадцать.
  Получив вечером от папы обещанные подарки и задание выучить еще одну партию, я
  принялся за дело в ускоренном темпе. Через несколько дней мы снова вышли на пляж. Но,
  как говорил мой дедушка - полковник КГБ, контроль над ситуацией был утерян. Дело в
  том, что восхищенные любители притащили на пляж мужика, который и организовал этот
  в высшей мере "любительский" съезд. Мужик, кстати говоря, был гроссмейстером.
  Международным гроссмейстером. И, конечно, тот матч, который я выучил на пару с
  папой, наш гроссмейстер знал чуть ли не наизусть.
  Воздадим должное этому святому человеку - вместо того, чтобы бить нас шахматной
  доской по голове, он тоже начал принимать ставки. На то, какой следующий ход сделает
  этот "чудо-мальчик"...
  С пляжа мы ушли пешком, поскольку нечем было заплатить танкистам. У моего папы и у
  дяди Пети на всю жизнь появилась стойкая аллергия на шахматы. Зато я снял кинофильм
  о Керчи на 8-миллиметровой кинокамере
  
  МОЙ ДОБРЫЙ ПАПА-2
  Вы спрашиваете меня, где я так хорошо научился играть в преферанс? Я думаю, самое
  время рассказать об этом сейчас - между тем моментом, когда вы заплатили свой
  карточный долг и тем, когда вы пойдете собирать бутылки на ближайшей помойке.
  В преферанс я научился играть таким же образом, каким сел за шахматную доску. Короче,
  благодаря эксклюзивной системе полноценного воспитания ребенка, которую придумал
  мой добрый папа.
  Дело было летом, в городе-герое Одессе, в бытность мою десятилетним шалопаем. Папа
  снимал на одесской киностудии свой многострадальный фильм, который назывался то ли
  "Дорога позади", то ли "Дорога впереди", в общем, суть не в этом. Еще зимой, когда мои
  киноканикулы в Одессе только планировались, папа пообещал, что если я буду хорошо
  учиться, то летом он станет выдавать мне на карманные расходы десять процентов от
  своего дохода. Так уж получилось, что в день папа зарабатывал порядка 100-120 рублей,
  т.е. месячную зарплату советского инженера или врача. Будучи формально человеком
  слова, каждое утро папа клал передо мной червонец с красивым профилем дедушки
  Ленина.
  Да... Это было золотое время. Десять лет, десятый этаж гостиницы, где располагался наш
  люкс, мороженое по десять копеек, и десять рублей каждый день. Почувствовав себя
  человеком, зарабатывающим как директор завода, я начал испытывать к другим людям
  искреннюю симпатию, подчеркивающую мою простоту и отсутствие гордыни. Нет, что
  вы, не стоит беспокоиться, я сам открою дверцу такси. Автограф? Нет проблем. Звоните,
  если что. Вместе с папой, в нашем трехкомнатном номере с кожаными диванами, жила
  также его тогдашняя жена - Влада. Отношения у нас с ней были приятельскими, к тому же
  она была старше меня всего лет на пятнадцать. Как-то раз седовласая горничная, которой
  я широким жестом всучил рубль "на чай", в порыве благодарности умилилась и сказала:
  "Вы - отличный ребенок вашего замечательного отца! А ваша мама... Она так
  изумительно, так молодо выглядит!". Я посмотрел на нее, и со всей простотой, на какую
  был способен, произнес: "Мама? Да что вы! Это не мама, это - папина жена!". Бедная
  бабуля, воспитанная еще до принятия сталинской конституции, едва не грохнулась в
  обморок.
  Утром первого дня, когда папа, выдав мне десятку, сел в машину и, вместе со Владой,
  уехал на съемки, я принялся осуществлять свою культурную программу. Я спустился в
  бар, купил себе пачку "Мальборо" за 1 рубль 50 копеек, бутылку "Балтийского портера"
  за 90 копеек, и журнал "Интим" с голыми женщинами за 2 рубля 10 копеек. Потом я
  пошел на пляж. Там я купил сладкую вату, жевательную резинку "Мятная" и газету
  "Правда". Из "Правды" я сделал обложку для порножурнала, после чего спокойно сел в
  шезлонг. К сожалению, портер и "Мальборо" оказались для меня несколько тяжелыми, и
  я оконфузился на весь пляж, продемонстрировав мощь своего рвотного рефлекса на
  площадь в несколько квадратных метров. После такого позора, пришлось начать жевать
  жвачку, и, засунув "Интим" подмышку, ехать к папе на киностудию. В буфете я потратил
  что-то около 80 копеек на обед, а поужинали мы с папой и Владой в ресторане. Короче,
  когда мы вернулись в гостиницу, около 11 часов вечера, у меня оставалось рубля четыре.
  Что с ними и со следующей десяткой делать завтра я толком не знал, но от идеи закупки
  сигарет, пива и порножурналов - отказался, как от нерациональной. Дело в том, что
  "Мальборо" можно было спереть у папы, пиво взять в его же баре, а в одном из папиных
  чемоданов лежала свежая подшивка "Плейбоя". Выход, однако ж, нашелся.
  В гостиничном холле стояли игральные автоматы, которые, впрочем, начинали работать
  только тогда, когда об их жестяное днище ударялась двадцатикопеечная монетка. Я
  спустился в холл, и за 18 минут, охваченный азартом, спустил все оставшиеся деньги. Это
  дело мне понравилось.
  На следующий день, я вместо дорогого буфета пообедал за 49 копеек в столовой студии,
  за 10 копеек купил мороженое, а 1 копейку сбросил с балкона. Вечером я на 9 рублей 40
  копеек купил 44 двадцатикопеечные монеты, и начал бить ими по жестяному днищу
  чудесного автомата. Вот тут-то меня и засек папа.
  
  - Дима! Что ты тут делаешь? - он спустился в холл поискать меня.
  - Играюсь... - застенчиво пробормотал я.
  - Азартные игры, - напыщенно произнес папа, подняв палец, - пустая трата времени, если
  они не несут на себе интеллектуальной окраски!
  - Ты что хочешь сыграть со мной в шахматы? - ехидно спросил я, вспомнив Керчь.
  - Нет... - папа позеленел от одного воспоминания, и немного помолчал, наблюдая, как его,
  по сути, денежки исчезают одна за другой.
  - Дима! - внезапно воскликнул он, и его глаза наполнились энтузиазмом. Я испуганно
  покосился назад. Энтузиазм моего папы всегда пугал меня своими последствиями.
  - Дима! А давай я научу тебя играть в преферанс!
  
  Возражать было бессмысленно... Всю ночь и все утро папа учил меня играть.
  Практически весь день я отсыпался, вышел лишь в магазин - купил молока и творога за 36
  копеек. Но вечером я не пошел к своим любимым автоматам - мы с папой и Владой
  писали пулю. По копеечке за вист! Папа ласковым голосом выдавал преферансистские
  пословицы, Влада писала мне очки в гору, и проиграл я 9 рублей 64 копейки, т.е. ровно
  все, что у меня осталось от червонца. На следующий день я пообедал за 49 копеек, купил
  себе солнцезащитные очки за 3 рубля 21 копейку, а вечером папа выиграл у меня сдачу,
  т.е. 6 рублей 30 копеек. Причем, играли мы уже не в "ленинградку", а в "сочинку".
  Каждый последующий вечер моих каникул в Одессе, сколько бы я ни тратил днем, папа
  неизбежно выигрывал у меня остаток денег. Через месяц я летел самолетом домой, и
  размышлял о педагогической системе своего отца. С одной стороны, все было честно - он
  действительно выдавал мне по десятке в день, но также честно отыгрывал то, что я не
  успевал потратить, с точностью до копейки. С другой стороны, подумал я, и внезапно
  взглянул на свои кроссовки. Они были старые и рваные. Такие же, как мои джинсы и
  футболка.
  - Жидовская морда! - разозлился я, и решил отомстить за то, что он даже не купил мне
  новую одежду на те деньги, которые хитростью выманил у меня. Семь долгих лет я
  упорно тренировался. Я писал пулю со своими одноклассниками, впоследствии - с
  однокурсниками, с их родителями, со знакомыми их родителей. Я проиграл сначала свой
  плеер, и фотоаппарат, и игровую приставку, и сбережения. Но потом все это сторицей
  вернулось ко мне, благодаря приобретенному мастерству. За это время рухнул Советский
  Союз, появились рубли и гривны, зайчики, литы с латами.
  Я подсчитал, что папа выиграл у меня тогда 270 рублей 18 копеек и перевел эти деньги в
  доллары по тогдашнему курсу Центрального Банка СССР. Получилось 542 доллара 98
  центов. И потом мы встретились с уже поседевшим и потолстевшим моим добрым папой
  за карточным столом. Мы играли две ночи и два дня, в гусарика, по центу за вист. И я
  выиграл у него ровно 542 доллара 98 центов! И вы знаете, что он мне сказал?
  
  - Дима! Карточные игры - это низко. Необходимо совмещать интеллектуальную нагрузку
  с физической разрядкой! - его глаза загорелись энтузиазмом. - Я хочу научить тебя играть
  в бильярд!
  
  И я не смог пойти против воли родителя... И вы теперь спрашиваете меня, почему я так
  хорошо играю в преферанс? Да потому, что уже 3 года я не могу расплатиться с моим
  добрым папой за ту партию в бильярд!!! Поэтому идите на свою помойку, и ищите там
  свои бутылки, и оставьте меня наедине с воспоминаниями о моем прекрасном детстве!
  
  ЧЕЛОВЕК ПО ИМЕНИ ОН...
  ...и тогда ты станешь душой одного человека.
  Человека по имени "Он"!
  Иван Ревяков "Форма"
  Неужели тебе еще что-то непонятно? Я уже все сказал.
  Начинается дождь, и я уверен, что ты не скажешь ничего, достойного заглушить его шум.
  Твои слезы, падающие на ковер, бессмысленны - ковер не земля, зачем поливать то, что
  уже не взойдет? Здесь, на этом ковре, мы когда-то посеяли нашу любовь. И ты сама
  знаешь, какой тебе достался урожай.
  Дело в том, что наша история очень похожа на сказку. Нет, не о Золушке, и не о красавице
  и чудовище (хотя, вполне возможно, я и есть чудовище) - скорее, о мужике и медведе. Ты,
  наверное, помнишь ее - вершки и корешки. Древнейшая форма бартера, я полагаю.
  Помнит ли кто, какая ты была красивая и умная! Эпитеты "гордая" и "неприступная" я не
  могу тебе приписывать, поскольку все постепенно катилось к обратному. Ну давай же,
  детка, обрати свои заплаканные глазки на то, с чего когда-то всё началось.
  Меня звали Андрон, и на моей визитной карточке, которая имела хождение в нашей
  компании, было написано "лучший друг женщин". Так это происходило и на самом деле.
  Я был чутким, нежным и заботливым, не пытался залезть под юбку при каждом удобном
  случае, но самое главное - терпеливо выслушивал всевозможные истории о бывших и
  будущих личностях, фигурировавших под одним и тем же псевдонимом "Он".
  Меня это чрезвычайно интересовало - я мнил себя писателем и великим психологом - и
  поэтому мое внимание было искренним, а вопросы только способствовали раскрытию
  темы. Но, как-то совсем незаметно для меня, я сам постепенно превращался в глазах
  очередной своей рассказчицы в пресловутого человека по имени "Он".
  Надо ли говорить, как меня это расстраивало? Они все начинали говорить одно и то же,
  им казалось, что теперь они влюблены в меня... Поначалу я не хотел никого расстраивать,
  и спокойно пользовался щедрыми подачками плотской жизни, но когда меня начали
  обвинять во всех смертных грехах, без малейших на то оснований, мое терпение лопнуло.
  На определенном этапе, "лучший друг женщин" превратился в мудака-женоненавистника.
  Не знаю до сих пор, кому из нас повезло, но я встретил тебя чуть-чуть раньше. Ты успела.
  Как сейчас помню - шел дождь, тебя бросил твой молодой человек, а я только что дал
  отставку очередной девушке, из числа тех, чьим лучшим другом я прикидывался. Нас
  познакомил Яша Беложинов, которому сама судьба велела переродиться в сводника этим
  мокрым майским вечером. Я заговорил с тобой, и был ошеломлен - ты была так нова,
  словно мир после дождя, словно белый снег на старом сером асфальте. Каждое твое слово,
  твоя реакция на этот мир были свежими как первые минуты весны в том городе, где я
  никогда не был, но в котором родилась ты. А я...
  Я был тоже нов и свеж, но только для тебя. Я больше слушал, чем говорил, и если
  рассказывал о чем-то, то только о том, как бы я себя вел на месте твоего парня, в той или
  иной ситуации. Я боялся сделать из него образ врага, так как ты могла до сих пор любить
  его. И только в одном моменте ты повела себя также, как они - спустя две недели мы
  начали встречаться.
  Я помню, как кончался тот сумасшедший май, я помню безумный вальс клавиш своей
  пишущей машинки - я писал роман о тебе. Я никогда не забуду твой ответ на мое
  дурацкое-пьяное "Давай встречаться!" - "Давай попробуем!". А еще через неделю, ты
  буквально набросилась на меня, и мы смяли этот ковер в комок, и снова дождь плакал за
  окном о чем-то своем.
  Потом наступило лето, полетел пух, я с удивлением понял, что иногда косметика
  подтекает на твоем лице из-за жары. Но именно тогда - я по-настоящему влюбился в тебя.
  Июль мы провели на море, и я боялся входить в него, и отдавал волнам только пальцы
  своих ног. Ты постоянно рвалась заплыть все дальше - ведь именно там, за буйками, и
  начиналось настоящее море. Я запрещал тебе, ты соглашалась, и мне становилось скучно.
  А когда мы вернулись, и когда я пошел в свой любимый кабак встретиться с друзьями, тот
  же Яша познакомил меня с девочкой, которую звали Катя. Я начал называть ее Катиш, а
  она меня - Эндрю. Я много говорил ей о тебе, она внимательно слушала, только иногда
  рассказывая мне о своем возможном поведении в некоторых ситуациях, если б она
  находилась на твоем месте...
  И, прости меня, неужели тебе еще что-то непонятно? И этот дождь за окном ничего не
  говорит тебе? Ты - это ты, а она - это она, а я - это он... И ты сама должна понять, почему
  я должен быть рядом с ней. Молчи, не говори ничего! Я-то уже все сказал!
  
  ЛИЛИТ
  Мой телефон сошел с ума. Теперь он жил своей жизнью и всеми своими силами делал
  вид, что я существую для него, а вовсе не наоборот. Это был обыкновенный
  радиотелефон, купленный мной на рынке за 3 моих стипендии. Хитрый мужик с
  длинными усами требовал за него 4 стипендии, но, убедившись, что у меня в кармане
  только 3 стипендии, махнул рукой и отдал мне телефон. Ну, а я, стало быть, принес домой
  эту адскую машинку.
  Сначала раздавались хрипы и стоны по ночам, потом пошли совершенно хулиганские
  звонки с истерическим женским хохотом в трубку. Впрочем, надо отдать ему должное,
  при посторонних он вел себя нормально, а в период сессии и вообще замолкал. Но, и это
  самое страшное, я действительно зависел от своего телефона. Я ждал звонка из Москвы от
  девушки, с которой я познакомился летом и в которую тут же влюбился. Неделю назад я
  отправил ей по электронной почте месседж с предложением стать моей женой. Причем,
  далась мне эта электронная почта совсем не дешево - мне пришлось пойти в библиотеку,
  высидеть целую очередь, заплатить деньги... Поэтому мне оставалось только ждать ее
  звонка, призванного разрешить мою судьбу. Ночью, когда Саша явно не могла мне
  звонить, я пытался отключить телефон, но никак не мог это сделать. Он молчал и я
  чувствовал себя убийцей. Тишина была настолько невыносима, в ней было столько
  невысказанного упрека, что я вставал со своего разложенного дивана, и снова включал
  телефон. Он тут же начинал брать реванш за минуты тишины, но мне уже было все равно
  и я вновь чувствовал себя нормальным человеком.
  В этот день, я поздно пришел из института, где был вынужден находиться на скучном, но
  совершенно необходимом для моей карьеры, семинаре, и сразу бросился на диван, чтобы
  заснуть. Мне не снилось абсолютно ничего, и я проснулся около двух часов ночи с
  абсолютно ясной и свежей головой. Что-то изменилось вокруг, и я сразу это почувствовал.
  Что-то было нереальным и пугающим. Только потом я понял: мой телефон молчал. Я
  встал и подошел к нему. Всё было нормально, красным огоньком горела во тьме лампочка
  индикатора, но он молчал. Я тихонечко потряс его - ни звука. Прикурив сигарету от
  спички с зеленой серной головкой, я сел на корточки рядом с ним и стал ждать. Он
  молчал.
  - Господи! - взмолился я. - Что-то случилось.
  
  И то самое "что-то" случилось. Мой молчащий телефон зазвонил. Он не захрипел, не
  застонал, как раньше, а именно зазвонил. Чистой соловьиной трелью, которую я никогда
  раньше не слышал от него. Но кто мне мог звонить в этом чужом для меня городе, где
  никто не знает мой номер и вряд ли кто помнит мое имя. Я снял трубку, и нежный
  женский голос шепотом спросил меня: "Это ты?".
  
  - Да. - машинально ответил я, вместо своих обычных реплик типа "Вы не туда попали"
  или "А куда вы звоните?".
  - Привет! - сказала она, называя меня по имени. - Я знала, что ты ждешь меня.
  - Кто ты?
  
  В ответ не было сказано ни слова, но я почувствовал как она улыбается, улыбается во тьме
  спящего и чужого города, улыбается мне и только мне, и никому кроме меня. А дальше
  пошли короткие гудки.
  На следующий день, я не пошел в институт. Я сидел рядом с телефоном и ждал. Ночью
  она позвонила вновь, и мы долго говорили с ней, влюбляясь друг в друга с каждым
  невысказанным словом. Так продолжалось долго. Я потерял счет времени, но это мне
  приносило только пользу, так как звонки стали всё чаще и чаще разрывать тишину моего
  ожидания. Мы говорили всё дольше и дольше, мы говорили всегда, пока я не отходил от
  телефона. Какие-то события реальности еще мешали мне полностью погрузиться в тебя.
  Я спускался в магазин с радиотелефоном в руках - за хлебом, чаем и сигаретами;
  несколько раз заходили мои институтские приятели, пока не принесли в одно прекрасное
  утро бумажку из деканата о моем отчислении за систематическую неявку на занятия и
  перестали появляться совсем.
  А еще через некоторое время приехала эта девушка из Москвы - не могу сейчас
  припомнить ее имя. Она была с чемоданом и нагло поцеловала меня. Я смотрел на нее как
  на идиотку и никак не мог понять, о каком своем согласии она твердит. Тут зазвонил
  телефон, звонила ты, и я выпер дуру за дверь, чтобы нам никто не помешал. Но вдруг
  ворвалась дура, отняла у меня телефон и выбросила его из окна. Я хотел ударить ее, но
  мое сердце начало биться все слабее и слабее, постепенно останавливаясь.
  А из трубки радиотелефона, лежащей на асфальте, раздавался твой тихий плач,
  продираясь сквозь храп разбитого под падением динамика...
  
  РАССКАЗ БЫВШЕГО ФИЛОЛОГА
  
  В 2000 году я утратил право именовать себя филологом. Предпочитаю не разглашать
  причины, по которым это произошло. Во всяком случае, вне всякого сомнения, это моя
  личная заслуга. Впрочем, иногда я тешу себя, именуясь "бывшим филологом". А иногда
  данное наименование оказывается еще и авторской позицией. Именно с такой позиции,
  уже находясь далеко за пределами Донецка и стен родного филфака, я написал "рассказ
  бывшего филолога". Который выношу в отдельный раздел данного сборника.
  
  ДОЖДИ, ВОРОНЫ И ЮЖНЫЙ БУГ...
  Рассказ бывшего филолога
  Комментарии редактора
  
  Данный рассказ был получен мною не так давно по электронной почте с просьбой переработать его для
  среднестатистического читателя, и по возможности опубликовать. Биографические сведения об авторе
  произведения крайне скудны - он представился как бывший филолог, а настоящего имени его я не знаю. Так
  или иначе, я взял на себя смелость написать некоторые комментарии, и поместить их в присланном мне
  тексте.
  Спешу сразу оговориться, что город, описываемый бывшим филологом, мне неизвестен, и я буду рад узнать
  от читательской аудитории любые версии его местонахождения.
  Дмитрий Белянский
  
  Короче, это добрый город. Маленький, древний, чистый и очень добрый город. Мне, во
  всяком случае, так кажется. Однако в этом, как было сказано выше, добром городе есть 3
  совсем не добрые вещи. И всё что идет не в лад с общим укладом города - носит имя этих
  3 вещей. "Немного кажется, но понемногу..." 1 ( А. С. Пушкин "Скупой Рыцарь"). Да, Пушкин бы здесь
  порадовался, начал хромать на одну ногу и плавать в Южном Буге под дождем 2 ( Лорд Байрон,
  будучи хромым, часто плавал на глазах у дам и прочих благородных элементов светского общества различных стран и городов.
  Хромота Байрона, будучи незаметной в воде, заставляла других считать его хорошим пловцом ). И над ним бы летали
  обдолбанные вороны, выкаркивая: "Мужик, ты чё тупой? Двумя руками греби, так
  прикольнее!" 3 (Анекдот про обдолбанную ворону, задравшую раненого в руку Чапая, переплывающего Урал). Нет, я не
  гоню на лорда Байрона, честное слово! Просто здесь любой нормальный человек,
  столкнувшись с пресловутыми 3 вещами, начинает работать в демоническом духе
  творчества. И проблема тут, собственно, даже не в этих 3 вещах, а в том, что кроме 3
  вещей ничего интересного нет в этом маленьком, древнем, чистом и очень добром городе.
  Так что я, в принципе, сейчас попробую, абстрагируясь от Эдгара, Бодлера 4 ( Эдгар Аллан По и
  Шарль Бодлер - по неизвестным мне причинам считаются поэтами - мистиками, вступившими в тайные сношения чуть ли не с самим
  Дьяволом. Которого, как известно внимательным читателям Булгакова, "нету!") и нехорошим словом помянутого
  Байрона, описать 3 вещи на которых, как на 3 индийских китах, держится этот город.
  Начнем, пожалуй, с дождя. Интересное природное явление, которое в этом городе может
  быть охарактеризовано как "Догоним и перегоним туманный Альбион!" 5 ( Альбион более
  известен всякому образованному человеку как Лондон) . Причем, если туманным альбионцам для
  поддержки своего туманного статуса необходим уголь 6 (Альбион, он же - Лондон, был туманным
  исключительно из-за того, что всякие буржуазные элементы топили свои камины углем. В данный момент, правительство Лондона
  запретило учинять подобное безобразие и туман, очевидно, перекочевал в описываемый бывшим филологом город), то местному
  народонаселению этот продукт на фиг не нужен, учитывая то, что его здесь нет! Угля, в
  смысле. И вообще нету здесь не фига, кроме дождей, ворон и Южного Буга! Ага, так вот о
  чем я... Дожди... Я, конечно, люблю грозу в начале мая 7 ( Кажется, Тютчев) , как и всякий
  нормальный человек, но губит меня, вероятно, то, что как и всякий интеллигентный
  человек я еще люблю Стругацких 8 ( Если перечитать Стругацких с точки зрения написания доклада по теме
  "Пейзажные картины произведений братьев Стругацких", то даже непросвещенному читателю все станет ясно) . Да, мужики
  бы здесь, видимо, прикололись... Тут не то, что меморандум Бромберга 9 ( см. у Стругацких в
  "Волны гасят ветер") из костистого пальца высосать от крайней тоски можно, тут вообще, когда
  идет дождь, есть возможность наблюдать интерактивную картинку "Закат прогрессорской
  расы" 10 ( О деятельности прогрессоров см. также у Стругацких) . Именно "закат", именно
  "прогрессорской", именно "расы"!!! Почему прогрессорской? Да, работа у меня сейчас
  такая. На "Уличном Телевидении" 11 ( О деятельности Уличного Телевидения см. очевидно на Уличном
  Телевидении). А машинка моя под дождем не работает, следовательно, и прогрессорствовать-
  то не получается! В общем, здесь дождь не является уникальным или даже сезонным
  явлением, он здесь нечто вроде modus vivendi 12 (лат. способ существования) местной
  климатической обстановки. Глядя на эти дожди, ты мечтаешь о засухе!!!
  
  Ну, короче, я шел вечером под проливным дождем и мечтал о засухе. О такой вот
  настоящей, африканской, махровой засухе. Это, однако, не заставляло мечтать о засухе
  людей, шагающих мне навстречу. Дело в том, что они были под зонтиками, а я без. Здесь
  можно было бы, конечно, сказать, что им было что терять, а мне нечего, потому что я и
  так мокрый, как Аннабель Ли в некотором княжестве у моря 13 ( имеется ввиду стихотворение Эдгара
  По "Аннабель Ли", в котором главная героиня погибает из-за "ветра, подувшего из-за тучи". Буйная фантазия нашего рассказчика,
  представила себе вышеуказанную героиню мокрой насквозь, хотя у По указаний на этот счет нет) . И все-таки, было
  наоборот! Они наблюдали крайне интересное зрелище, а именно - абсолютно в каждую
  встретившуюся мне на пути лужу я прыгал с громким криком "Какая офигенная лужа!".
  Несмотря на всю неадекватность этого процесса, который - на самом-то деле - являлся
  моим социальным экспериментом, я получил даже определенное удовольствие. А вот
  реакция жителей города была действительно крайне странной - мало того, что они
  смотрели на меня своими грустными и добрыми глазами как на вполне нормального
  человека, так еще и ни один из них не отбросил зонтик в сторону и не присоединился к
  моим действиям. Что, собственно, подтверждает их ненормальность. "Металлист!" -
  подумали эсэсовцы. "Рокеры!" - подумал Штирлиц 14 ( Анекдот из известной в свое время серии) . Да,
  мы остались каждый при своем мнении. Но они-то, мать их за ногу, не хотят засухи!!!
  Значит, они виноваты в своем дожде! Значит, моя прогрессорская деятельность 15 ( Очевидно,
  в виде прыганья в лужи... Замечу, что авторское понимание прогрессорской деятельности совсем не совпадает с первоисточником, т.е.
  со Стругацкими) ни к чему не привела!
  Подумав об этом, я пошел домой, принял горячую ванну, переоделся во все сухое, взял
  зонтик и вновь вышел в город.
  
  Город был здесь уже давно... 507 лет, если верить поблекшему плакату на троллейбусной
  остановке. И 507 лет здесь культивировались в тепличных условиях 3 вещи - дожди,
  вороны и Южный Буг. Кстати, о воронах... Остановка окружена деревьями, а на них
  сотни вороньих гнезд, да и сами хозяева неподалеку - машут крылами, каркая, кличут
  беду на всех, кто пытается приблизится к ним. Гнезда как гнезда - древние, прочные,
  выпустившие не одно и не два поколения воронья - Отчий Дом, не сдающийся в аренду. И
  тут же резкий контраст с десятками объявлений "Сдам квартиру", "Срочно!", "Дешево!",
  "В любом районе города!..". А вот у здешних ворон такой проблемы нет - они живут
  везде. Прилетает по ночам ворон... 16 ( стихотворение Александра Галича). Да если б только по
  ночам!.. Об этих воронах можно снимать фильмы и писать книги. Они - хрестоматийны!
  Они живут и под ливнем, и под ярким солнцем. (Яркое солнце тоже здесь бывает - для
  контраста, по всей видимости, для еще более лучшего восприятия тупой безысходности
  дождя). Жирные, ухоженные вороны... Подобно пеликанам они бросаются вниз,
  выхватывая из рук людей хот-доги, сигареты, зажигалки, а иногда даже микрофон 17 (
  Микрофон является средством личной гигиены всякого ведущего Уличного Телевидения, и нашего автора в частности) !
  Странный город... Зло проливается на него дождем, зло парит над ним, каркая и кашляя
  прокуренным вороньим стоном, а он не хочет слышать этого, а ему плевать на это, а он -
  добрый, и всё тут! "Ты мне NEVERMORE! 18 ( англ. "Больше никогда!" Фраза Ворона из одноименного
  стихотворения Эдгара По. Трудно сказать, кто более знаменит. Стихотворение о Вороне или сам Эдгар По) , а я заткну уши! Я
  не услышал, и, значит, не считается!" - вот, что можно считать девизом этого города. Но
  ведь тогда и деятельность моя прогрессорская - миф и бред, потому что я стремлюсь
  обратить их внимание на зло, а оно им и так по фене! Во дела какие!!!
  И есть там еще река Южный Буг - маленькая, узкая и зловонная, в одной половине города,
  и огромная, с рукавами, с быстрой, прозрачной водой, в другой половине. Какое-то
  странное уродство есть во всем этом. Но опять-таки оно никем не замечено. А посередине
  лежит кто-то, большой и страшный, на дне этой реки и шепчет:
  Я так давно родился
  Что слышу иногда
  Как надо мной проходит
  Зеленая вода 19 ( Стихотворение Арсения Тарковского).
  А город все равно живет, и не верит во зло, хотя оно и вокруг его, и в нем самом.
  Просто не надо делать из этой жизни триллер или фильм ужасов! Потому что есть на
  земле этот маленький, древний, чистый и очень добрый город. И, значит, кроме
  пресловутых 3 вещей, есть еще четвертая, и она-то как раз главная, и называется она:
  НЕПОКОРЕННАЯ ВЕРА В ДОБРО! 20 ( Песня Гарика Сукачева).
  
  ПОСЛЕСЛОВИЕ
  Мне всегда казалось, что вопрос "Какие у вас творческие планы?" должен задаваться
  работниками прокуратуры какому-нибудь бандиту-рецидивисту. Им, во всяком случае,
  дальнейшие деяния рецидивиста интересны куда как более, чем читателю продолжение
  литературных опытов уже знакомого писателя. Впрочем, в литературе рецидивисты также
  встречаются. Возможно, ваш покорный слуга относится к их числу. Ибо, он собирается
  мало того, что продолжать писать, так еще и публиковать написанное. О чем будут новые
  книги - покажет время. Ну, какой же бандит вам скажет, какой банк он собирается
  ограбить завтра?
  
  Засим остаюсь
   с совершеннейшим почтением
   и с искренним восхищением
  терпимостью
   своего драгоценного читателя,
  Дмитрий Белянский.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"