Старика звали Михаель по прозвищу Сон-В-Руку. Он давно позабыл, откуда он родом и кто был его отец. Лет сто пятьдесят назад одна добрая женщина, сжалившись над стариком, вышила на подкладке его брюк имя Михаель, и с тех пор Сон-В-Руку каждое утро знал, чьи это брюки, а каждый вечер вспоминал, как его зовут.
Глаза Михаеля были похожи на двух рыб в аквариуме, которые никогда никуда не торопятся. В правом глазу, красном, как солнце на закате, жило безрассудство, которое старик отпускал гулять в ночь с пятницы на воскресенье. В левом глазу, черном, как крыло сытого ворона, жила печаль, которая уходила и приходила без спроса, делая Михаеля слепым на один глаз. В дни, когда безрассудство и печаль покидали старика вместе, все вокруг говорили, что Михаель устал и спит.
Борода Михаеля была жесткая и колючая, как рыбий скелет. Борода скрывала беззубый коричневый рот, похожий на глинистый овраг. Давным-давно, когда все вокруг еще разговаривали на понятном для старика языке, каждый зуб Михаеля жил в его коричневом рту. А в каждом зубе, как голоса в кувшинах, жили человеческие страхи. Ночью, когда сторож смотрел на мир только левым глазом, страхи рвались в людские сны, и зубы старика шевелились и стонали.
Сто лет назад Михаель по кличке Сон-В-Руку жил тем, что бродил из города в город, потешая народ на базарах и ярмарках игрой на тринадцати глиняных свистульках. В каждую свистульку ловкий старик прятал по одному месяцу, а в последнюю - заманивал год. Стоя посреди базара, Михаель засовывал в свой коричневый рот сразу все тринадцать свистулек и начинал жаловаться собравшимся на свои больные зубы, а заодно, на дороговизну жизни и невоспитанную молодежь. Весь базар слышал лишь чудесное пение тринадцати свистулек и щедро сыпал монеты в шляпу старику, серую, как вчерашний день. И каждый, кто однажды услышал пение глиняных свистулек старика Михаеля, никогда больше не видел ночных кошмаров, и засыпал такой человек быстро, как цветок, а просыпался легко, как ветер.
Однажды старик, как обычно, встал посередине базара и только-только решил начать жаловаться на кондукторов трамваев, пятилетку и рыбный день, когда к нему подошли трое в черных сапогах, забрали Михаеля с собой, а свистульки разбили на семьдесят пять маленьких кусочков. С того дня время в стране сдвинулось на один час, а месяца так между собой перепутались, что уже никто не удивлялся, если в апреле выпадал снег, или в декабре наступала совершенно летняя жара, или весь январь шел проливной дождь.
Тридцать два дня трое в черных сапогах продержали старика в камере со следами слез на стенах и запахом черствого хлеба в каждом углу. И тридцать две ночи ведьмак с глазами, похожими на выкипевший бульон, отнимал у старика Михаеля по одному зубу. Волосы ведьмака, которые он расчесывал костяным гребнем, сделанным из лунного плавника карпа, были разделены пробором, справа от которого пряди были черными, и из них росла ночь, а слева - седыми, и из них рождался туман. Таким образом, сплетая в косу то одну половину волос, то другую, ведьмак управлял сумраком.
Ведьмак переплавил зубы Михаеля, сделав тридцать две монеты, теплые, как кровь, и коричневые, как рот старика. Ведьмак отдал монеты тридцати двум драконам, что питаются человечьими снами, как мясом. Купив себе у каждого дракона по цветному сну, ведьмак отправился спать, и спит до сих пор, лежа в хрустальном гробу и просматривая сны, купленные за человеческие страхи.
После того, как трое в черных сапогах увели старика с базара, Михаеля никто не видел долгих семьдесят пять лет, пока однажды он не вошел в Киев со стороны Одессы, неся в руках баян с двумя продавленными кнопками и в мешочке на груди - письмо дяде Жоре с Подола.
Сейчас старика Михаеля можно часто встретить в переходе метро между станциями Хрещатик и Майдан Незалежности. Он сидит рядом с продавщицей газет, положив перед собой серую, как вчерашний день, шляпу. Звуки его баяна похожи на гороховый суп, что заваривается вокруг пассажиров метро каждое утро.
Вечером, забравшись в коробку от телевизора, накормив бороду лапшой, старик долго роется в копейках, поданных ему прохожими в переходе. Найдя знакомую монету, Михаель слушает ее печальный рассказ, нюхает ее путь, помеченный множеством рук. Смотрит ей в лицо, так и не ставшее медалью. Потом старик аккуратно кладет монету себе в коричневый рот, отпуская от себя безрассудство и печаль.
И когда все начинают говорить друг другу, что старик устал и спит, Михаель, по прозвищу Сон-В-Руку, бредет ото сна ко сну и ищет последнего хозяина монеты.
С медным посохом в правой руке, с глазами, залепленными хлебным мякишем, входит старик Михаель в сон. Он ждет дракона, а драконы не любят, когда их ждут. На краю пропасти Забвения, между рекой Мечты и горой Желаний, сходятся старик и дракон. Схватившись в драке, дракон и старик непременно столкнут хозяина сна в пропасть, и будет он туда падать, пока не воткнет Михаель медный посох в пасть дракону.
И если вдруг приснится человеку, будто он всю ночь куда-то падал, знающие люди скажут:
- Это старик Михаель, по прозвищу Сон-В-Руку, у дракона твой страх отбирал.
А если приходится старику вместо дракона встретить во сне принцессу, то вынимает он из своего рта монету, яркую, как капля росы на рассвете, бросает ее себе под ноги и исчезает, оставив после себя только запах хлеба и завтрашнего снега.