Тёмная сторона
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Архив на будущие
|
Эльдар Эммер
Тёмная сторона
Вынырнув из космического мрака, как чёртик из табакерки, тяжеловесный имперский линкор на мгновение замер, тестируя системы, потом развернулся носом в сторону жёлтой звезды, и неторопливо поплыл к ярко-зелёному шарику планеты, от которого совсем скоро должны были остаться одни воспоминания.
-Командор. Мы достигнем мира хаттов, через три стандартных часа корабельного времени.
-Спасибо капрал. Объявите на борту режим абсолютной тишины. Отключить маршевые двигатели. Дойдём до планеты по инерции. Ни один сканнер хаттов не должен нас засечь, пока мы не подберёмся достаточно близко, чтобы можно было использовать бортовые орудия.
Одноглазый командор Тор Бродяга - сухой и жилистый, как древо песков, - вглядываясь в безмятежно висящий в космическом вакууме зелёный шарик, мстительно сощурил единственный глаз льдисто-голубого оттенка.
Хатты...мерзкие отродья насекомых.
Тор, наконец-то, взглянул в лицо той твари, что породила и выносила этих кровожадных ублюдков Хаттов, кто развязал самую кровопролитную войну в истории человечества, лишившую командора, как и миллиона других людей, дома, семьи, будущего...оставив на прощанье жуткий шрам на лице от низа шеи до лба, лишив вдобавок глаза.
Ну, ничего. Эти твари скоро заплатит по счетам. И этот счёт лично выставит им Тор Бродяга, отправив планету Хаттер и всех её выродков к Дьяволу!
От мысли о близкой мести, на душе у командора снова забрезжили лучики света, и заморосил дождь, пробуждая к жизни выжженную почву чувств и эмоций. Наконец-то осуществится его мечта - единственная (вещь?), которая ещё заставляла его цепляться за жизнь.
Мотаясь по рукаву галактики на своём "Мстителе" - линкоре класса "А", и участвуя в сотнях локальных боях и масштабных сражениях, Тор молил Всевышнего лишь об одном, чтоб провидение открыло ему тайну местоположения родины хаттов, а уж за ним не заржавеет. Он с превеликим удовольствием испепелит планету орудием возмездия своего корабля. Недаром он назвал его: "Мститель", вложив в это имя всю свою ненависть пламенного сердца и горький вкус утраты.
-Командор, мы на позиции, - доложил подтянутый капрал в чёрном мундире. На "Мстителе" все по молчаливому согласию носили чёрную униформу в знак траура. Потеряв в войне с хаттами близких людей, бессменная команда вот уже десять долгих лет следует за своим командором, горя одним лишь желанием мести.
За это время мальчики превращаются в бородатых мужей, а мужчины в стариков.
-Привести носовые орудия в полную боеготовность. Залп по моей команде.
Тор, носивший вместо забытой фамилии прозвище Бродяга, поднялся с капитанского кресла, и стремительной походкой направился к обзорному иллюминатору, чтобы воочию лицезреть триумф своей мести. Осталось лишь выкрикнуть короткое - "Пли!", и недра планеты сначала вскипят, как белок внутри яичной скорлупы, затем поверхность её вспучится, как смола на горячем асфальте, и мир хаттов лопнет огненным пузырём, оставив после себя лишь облачко быстро остывающей плазмы.
Вот она - месть!
Но только командор открыл рот, и команда "залп" готова уже была сорваться с его уст, как главный навигатор нервно воскликнул:
-Наблюдаю множественные цели.
-Где?! - раздражённо выкрикнул командор, чувствуя, как неприятно похолодело внутри живота.
-Повсюду... - ударом гильотины пришёл ответ.
Слишком долго воевал командор Тор. Слишком долго бороздил космос в погоне за врагом. И слишком стал самонадеян, раз решил, что может справиться с хаттами в одиночку.
Да, на его стороне был эффект внезапности, и его линкор, вершина инженерной мысли, был самой настоящей крепостью, с поистине ужасным вооружением, способным уничтожить целую планету. Но хатты - эта саранча галактики, - пока командор сражался на периферии, изобрели к тому времени новые корабли, с возможностью незаметно сближаться, вплоть до столкновения, с вражескими силами.
-Нет... - шепчет командор Тор, видя, как космический вакуум наполняется спрутовидными кораблями хаттов, каждый из которых, ничуть не уступал по размерам его линкору, а то и превосходил его.
Мгновение и "Мститель" уже плывёт под прицелом десятков кораблей насекомых.
-Нет, - вторично прошептал командор, со жгучим чувством проигрыша понимая, что хатты его перехитрили. Они ждали его. Ждали "жестокого мстителя из мрака" - как сами же его прозвали, - и сейчас готовы были стереть Тора в порошок.
Командор обвёл потухшим взглядом капитанский мостик, ища поддержки или осуждения у команды, но никто не осудил его, никто даже не проронил и слова. Каждый, кто находился на борту, знал, на что идёт, и правду сказать, мало кто верил в успех безумной операции, но никто до последнего момента не терял надежды на успех, веря в своего командира. Ведь ему всегда сопутствовала удача - они с командором словно были обручены, и как муж с женой, всегда вместе шли в атаку, все пятнадцать лет, что идёт война. Но сегодня видно был не их день. Не судьба...
Что ж - он проиграл, но не признает поражения. Он не сдастся. Командор Тор ещё ни разу не терпел поражения:
"Ни разу! Вы слышите!" - мысленно потряс кулаками командор. - "И этот бой не станет исключением".
Не сегодня и не сейчас, так когда-нибудь в будущем, но он отомстит хаттам, и его пылающий клинок ещё вонзиться в сердце Хаттар.
-Всем занять свои места! Код 205! - проорал командор, и наперегонки со временем, пока хатты разогревали реакторы для выстрела из палубных орудий, Тор прыгает обратно в капитанское кресло, его дрожащая ладонь на мгновение задерживается над красной кнопкой встроенной в подлокотник кресла. Испарина, выступившая у него на лбу, показывает, насколько трудно ему было принять решение.
Сейчас, чтобы спасти команду, он должен отправить корабль в неизвестность. Но ещё неизвестно: что лучше? Смерть? Или путь в никуда? Откуда возможно уже не будет возврата никогда.
Командор закрывает единственный глаз, собираясь с духом, и, наконец, со словами:
-Включаю ГОН(генератор) И да поможет нам Бог, - с силой ударяет по кнопке, повергая корабль во тьму беспамятства. Ни времени, ни пространства, ничего.
Пройдёт ещё много времени, прежде чем команда "Мстителя" снова увидит звёзды, но это будут уже чужие звёзды. Звёзды неизвестной им галактики.
Глава 1
Смирнов.
17 ноября - вторник.
Он безбожно опаздывал на работу. Третий раз за месяц. Скоро его уволят - в этом Олег не сомневался. "А может оно и к лучшему?". - Лихорадочно тасовал он, как карты, варианты развития собственной жизни на ближайший год, вбегая в вестибюль метро, суя карточку в прорезь турникета, и бегом спускаясь по ленте эскалатора. Кто сказал, что он должен сутки напролёт батрачить на нелюбимой работе?
То, что работа превратилась в нелюбимую, Олег понял, ещё два месяца назад, когда ему не захотелось вставать с постели, и не потому, что он не выспался, или неважно себя чувствовал, а просто ему до чёртиков всё надоело. Надоел душный, тесный офис в полуподвальном помещении без окон. Надоели люди, так называемые коллеги по станку, с кем он вынужден сидеть бок о бок, слушая их бредовые разговоры ни о чём. Надоел начальник, который ни черта не смыслит в специфике своей работы, и только умеет, что орать на подчинённых, да перекладывать собственные обязанности на других, а сам в это время: или отсыпается после бурных ночей, или уходит из офиса, чтобы набить своё толстое брюхо в каком-нибудь ресторане, куда Олегу путь был заказан, с его-то зарплатой.
Ещё Олега уже тошнило от выученного им наизусть текста, со слов которого он начинал знакомство с новыми клиентами, предлагая по телефону всевозможные биодобавки, якобы способные излечить от всех недугов. Но правда в том, что все эти БАД-ы не стоили и половины от предлагаемой фирмой цены, а уж тех волшебных свойств, про которые Олег так красочно рассказывал, что чуть ли не сам начинал верить в собственное враньё, там и подавно не было. Чаще всего в БАД-ах содержалась обычная сода с красителями, и никакого волшебства.
Обман, ложь, лицедейство. Спектакль с лживой маской на лице был не для него. Но как же сложно взять, и всё бросить.
Перечеркнуть исписанную корявым почерком рукопись и начать жизнь с чистого листа. Слезть с насиженного места, приносящего хоть какой, но стабильный доход, и оказаться на улице на вольных хлебах, где ты никому не нужен, пока не проявишь всех своих талантов. Но в том-то и дело, что Олег даже не представлял, чем он мог заинтересовать людей. Он обычный парень, недавно окончивший институт и столкнувшийся с жестокими реалиями современного мира: менеджеры его уровня никому не были нужны, их и так сейчас как грязи, в кого не плюнешь, каждый второй окажется либо экономистом, либо менеджером. Что уж тут говорить о престижной работе, когда даже в захудалую фирму и то со скрипом возьмут, если ещё никто не перебежит тебе дорожку.
Не строя иллюзий, Олег до поры до времени пристроился в левую фирмочку, чтобы хоть как-то свести концы с концами. С деньгами у него всегда было туго, как и у всех, кто приехал покорять большой город. Но чем дольше он там работал, тем сильней себя ненавидел. И это чувство уже превращалось у него в фобию. Он ненавидел себя, ненавидел собственную внешность, ненавидел свой характер - тряпка, как он в сердцах обзывал себя, - ещё он ненавидел: как одевается, как ходит, как разговаривает и т.д. Легче сказать, что он любил.
А любил Олег читать.
Книги, в отличие от кино и видеоигр, погружали его в вымышленную реальность, как ничто другое. Нет, он никогда не ассоциировал себя с героями романов, и даже не пытался стать похожими на них, скорее он был обычным, если можно так выразиться, зрителем. С высоты птичьего полёта или вблизи муравьиного бега, он наблюдал за приключениями книжных героев, переживая за них, радуясь и плача, любя и ненавидя вместе с ними.
К сожалению, современная литература, как и кино, всё реже и реже предоставляло ему столь богатые и насыщенные впечатлениями и переживаниями миры. Чаще это были шаблонные, вырезанные из картона захудалые мирки, где, в сущности, неважно кто кого победит, или что над чем одержит верх. Пусто, глухо, грустно и тоскливо, за редким исключением.
Одно из таких редких исключений попалось ему вчера в руки. Чтение хорошего романа, похоже на страсть, на болезнь, на бесконтрольное желание наркомана получить дозу, а потом ещё и ещё, не смея оторваться от происходящего на страницах книги ни на секунду, из-за опасения разрушить очарование иллюзорного мира и в тоже время не менее правдоподобного и живого, чем в реальной жизни. В такие моменты сложно слушать голос разума, что нет-нет да напомнит о работе, нудно повторяя, что завтра рано вставать и всё такое. Но разве будет кто слушать нечто подобное от родителей или собственного рассудка, когда перед глазами: не кухня с грязной посудой, не спальня с разбросанной по углам грязной одеждой, не промятый диван в пыльной гостиной, не туалет с протекающим толчком, а целый мир тайн и загадок, наполненный древним волшебством и такими же древними звездолётами. Где мир действительно живой и динамично развивающийся за доли строчек, а не такой однообразный и тоскливый, где пребывает тело, пока разум гуляет по просторам сказки.
И, конечно же, Олег в очередной раз проспал. Выключил трезвонивший будильник, прикрыл глаза, рассчитывая ещё чуть-чуть вздремнуть или, как он это называл: отойти от сна, и...позорно проспал на два часа, что послужило поводом к ещё одной ненависти к себе нелюбимому.
Все нормальные люди уже готовились к обеденному перерыву, когда он только спустился в метро, проклиная на все лады нерасторопный общественный транспорт и...людей.
"Откуда они только берутся, да ещё в таком количестве?", - раздражённо недоумевал Олег, пропуская второй битком набитый поезд. Вроде, вторник, разгар рабочего дня, а народу в подземке толпилось столько, словно людям больше заняться нечем.
Все куда-то бегут, несутся, толкаются, ругаются, извиняются. Всем чего-то надо и никому нет дела до других. В том числе и Олегу.
Когда подошёл третий по счёту поезд, он в наглую работая локтями, протиснулся сквозь толпу, и даже не до конца пропустив сходящих на платформу людей, ломанулся в вагон, где напряженно застыл по стойке смирно, не уступая занятого места ни на сантиметр, терпя болезненные тычки и пинки в бок и спину. Наконец, экзекуции пришёл конец. Двери с шипение закрылись, и поезд тронулся в путь.
Стук колёс вагона навевает скуку, однообразная картина подземелий не таит в себе чудес: серая стена, да кабеля, какие уж тут восторги. Единственный способ скрыться от безрадостной картины - это погрузится в круговерть мысленных процессов. Олегом владела лишь одна мысль, панически, почти не переставая, крича одно и то же:
-Я опаздываю! Я опаздываю! Я опаздываю...
Олег пытался успокоиться, в сотый раз, повторяя про себя, что и так уже опоздал. Но с тем же успехом он мог представлять и о конце света, а покой в душе так и не наступил бы. Ему при любом раскладе ну очень не хотелось растягивать временной отрезок опоздания ещё на час или два, учитывая, что стрелки часов и так уже плавно подбирались к половине двенадцатого.
Что он скажет в своё оправдание начальнику? Олег не имел не малейшего представления. Он даже не имел понятия, как будет оправдываться. Пытался представить, честно пытался, но кроме своего отражения с тупым выражением на лице, ничего не видел.
"А может взять да и сказать всё как есть", - мелькнула мысль, и Олег впервые за утро улыбнулся, представив красную рожу начальника с выпученными от гнева глазами. - "Да это будет потеха. Интересно, меня сразу выгонят или ещё накостыляют на прощанье?".
В конце-концов, Олег решил так: если его выгонят, то это судьба. Чего он так цепляется за эту дурацкую работу? Ещё найдёт, и получше, куда лучше прежней.
Легко сказать, да нелегко сделать, и червь сомнений продолжал подтачивать Олега, навевая идиотские страхи, что заставляли парня всё глубже и глубже заниматься самоедством.
Телефонный звонок Олег не расслышал за стуком колёс, лишь почувствовал вибрацию во внутреннем кармане куртки.
-Смирнов, ну ты где? Шеф зубами уже скрипит. В пятый раз тебя спрашивает. Сказал, что уволит тебя, как только приедешь.
Звонил Иволгин, единственный человек в офисе, с кем Олег наладил приятельские отношения. Для более близкого знакомства молодые люди не сходились характерами, а точнее у них не было общих интересов, чтобы чем-то заинтересовать друг друга. Зато Иволгин был хотя бы человеком, в прямом смысле этого слова, что не скажешь о других.
-Ну и чёрт с ним. Пуская увольняет. Только ему не говори, я скоро сам подъеду, - буркнул Олег в трубку. Решение пришло само собой. Не сразу, но пришло. Достала его всё. Лучше побыть какое-то время безработным, чем каждый день ходить в эту психушку, и сидеть там по девять часов, талдыча в телефонную трубку откровенный бред, как заводной болванчик.
-Ну, ты брат даёшь, - картинно восхитился Иволгин. - Быстро же ты принимаешь решения. Мне бы так. Ладно, не скажу шефу, что дозвонился до тебя. Мне самому интересно увидеть тот спектакль, который ты здесь устроишь. Пока.
Иволгин хотел уже отсоединиться, как Олег с ужасом расслышал в трубке голос начальника:
-Это кто? Смирнов тибе звонит? А ну-ка дайка его мнэ.
И Иволгин - этот идиот, вместо того, чтобы отнекиться, покорно отдал телефон. Да и Олег тоже хорош, даже не подумал, разъединится, покорно, как козочка, сопел в трубку.
-Смирнов, слушай ты! - гаркнуло из динамика трубки, потом последовала пауза, хлопнула дверь, это шеф ушёл в свой кабинет - догадался Олег, - после чего в трубке снова раздался хриплый голос начальника. - Слюшай сюда мелкий ты гадёныш, сколька раз б... ты будишь опаздывать на работу. Тут тибе не дэтский сад, а я б... тэбе нэ мать Тэреза, чтоб терпеть все твои выходки. Ишь какой б... выискался м... Клиенты б... ждут, а он с... в постэли валяется. Приедешь, зайдёшь сразу в мой кабинэт, я тибя сразу рассчитаю, и катись ты на все четыре стороны. И не жди, что я тебе б... выплачу увольнительные или выходное пособие. Ты у меня по статье б... пойдешь. Ты б... у меня...
Начальник Рамзат Гугенович, плохо говорил по-русски, но очень любил русский мат - его он изучил на отлично, - и, каждый раз поднимая голос на подчинённых, он нередко переходил на второй великий и могучий, ничуть не заботясь о последствиях. Его совсем не волновало, что на него могут подать в суд, или ещё какую пакость подложить в отместку.
Занимая не последнее место в бандитских кругах, Рамзат мало чего боялся в этой жизни, даже закон его не пугал, а уж о людях и говорить нечего. Он их вообще в грош не ставил. Люди для него были грязью под его ногтями, с кем он всё же должен был мириться, пока они делали ему деньги.
Из всего перечисленного шефом, Олег не понял только, о каком таком пособие и о какой статье велась речь, если он работал практически незаконно, на птичьих правах, как какой-нибудь вонючий нелегал, подписав в отделе кадров только липовое заявление о приёме на работу и отдал трудовую книжку(куда скорее всего ничего не впишут). Ни фотографий, ни пенсионного полиса, ни страхового, ни ННН, у него не спросили.
Олега так и распирало рассмеяться в трубку, когда он понял всю абсурдность угроз шефа. Если бы он так сделал, то сильно бы потом пожалел. Рамзат не прощал обидчикам. Убить не убили бы, а вот покалечить могли.
От роковой ошибки Олега спасло провиденье, а может проклятье. В вагоне погас свет, а следом сдох смартфон, что-то квакнув на прощание.
У Олега даже на душе полегчало. Он не сделал глупость, не успел сделать, и вопрос об увольнении сам собой отпал. Впереди маячила свобода: тошнотворная и ужасная, какой она видится потерявшему работу человеку. На её фоне, даже подземельная темнота не выглядела столь ужасной.
-Приехали, - прокомментировал кто-то в темноте, когда остановился ещё и поезд.
Но и внезапная остановка поезда не насторожило Олега.
Ну, выключили свет и выключили. Ну, остановился поезд. Ну и что с того? Сейчас включат, никуда не денутся. Уже не раз такое было, с единственным отличием: раньше перебои со светом его дико раздражали, сегодня же Олег никуда уже не спешил. На работу он не поедет, это железно. Нечего там делать. Трудовую книжку легче новую завести, чем пытаться выцарапать у начальника старую. Понятно, что не отдаст из вредности, да и пустая она, как пить дать. А других документов на работе Олег не держал, и личных вещей тоже, разве только кружку. Но за ней он точно не поедет, когда на улице этим утром старушка осень, как радивая хозяйка затеявшая уборку, разошлась во всю, развесив над городом, как грязное бельё, пухлые тучи и туманный полог, откуда сыпал мелкий и холодный дождь.
Лучшим вариантом Олег посчитал ехать сразу домой, где запрётся на недельку - отложенные средства позволяли, - и будет только читать, смотреть телевизор, лазить в интернете и изредка выбираться на улицу, и не мысли о работе. Мечта лентяя. Осталось дождаться только, когда дадут свет.
Но свет не включили ни через минуту, ни через пять, а тут ещё кто-то, не скрывая удивления, заорал в темноте:
-У кого-нибудь работает телефон?!
Последовала пауза. Люди, как по команде, перестали шептаться, и вместо пискливых шепотков в темноте послышалось шуршание - все дружно полезли за телефонами.
Олег тоже поводил смартфоном перед носом, пытаясь нащупать кнопку включения, но смартфон не ожил. Может батарейка села? - ещё подумал он отстранённо. Пока что и это странное обстоятельство его мало взволновало. Мысли Олега витали сейчас немного в ином русле. Его больше волновало будущее, нежели настоящее. Призрак бедности уже витал над ним бледным мертвецом, вселяя страхи перед голодной смертью.
Те же, кого заботило настоящие, с не меньшим удивлением, ответили:
-У меня не работает.
-И у меня не работает.
-И у меня...
С таким, чтобы ни у кого не работал телефон, смартфон или лэптопы, люди столкнулись впервые. Тут даже Олег заинтересовался и стал прислушиваться к разговорам, слепо моргая в темноте.
-Вы не находите это странным? - громко задал второй вопрос обладатель грубого, командирского голоса.
-Может их кто глушит? - неуверенно проблеяли в конце вагона.
В ответ только фырканье, с пояснением:
-Я уверяю вас, таких устройств на свете не существует. Разве только...
-Что только? Вы договаривайте, не молчите! - нервно потребовал народ. Уж больно неприятная пауза повисла в воздухе, от неё даже холодком повеяло.
-Да нет, ничего такого, - поспешил разрядить обстановку невидимый голос, но вместо этого чуть не сбросил людей в пучину безумия, дополнительно произнеся: - Просто мне подумалось, почему-то, о ядерном взрыве...
-Да не мелите чепухи, - поспешно пришёл ответ из темноты. Слишком поспешно, и слишком нервно.
Как-то в детстве отец случайно запер Олега в подполе их деревенского дома. Олег провёл в затхлой, прохладной темноте подвала целый час, чутко вслушиваясь в шорохи и поскрипывания старого дома, пока его не нашли, забившимся в одну из полок для банок с солениями, дрожащим и слепо таращимся в пустоту.
Так вот там темнота была точно такой же, как и в вагоне поезда: густой, непроглядной и давящей, словно тебя и мир вокруг стёрли, оставив лишь сознание, мысли, ощущение и чувство непреодолимого страха.
Олегу не было страшно. Повзрослев, он перестал бояться темноты, с годами даже найдя в ней некое поэтичное очарование. Но и ему сейчас не помешал хотя бы маленький лучик света. И тут, словно пойдя навстречу его желаниям, в темноте кто-то чиркнул зажигалкой. Зачарованные мерцающим светом, люди, как испуганные детки, разом повернули взволнованные бледные лица в сторону огонька, и, щурясь, затихли, в благоговейном трепете перед даром Прометея.
-Отставить панику, граждане! Никакого ядерного взрыва не было, - сказал мужчина в полицейской форме, в свете пламени исподлобья смотря на притихших людей. - Выбросьте эту чушь из головы. Мы бы его почувствовали. Я вам клянусь. Лучше скажите есть у кого фонарик?
Молчание.
Загипнотизированные пассажиры, забывая дышать, следили огромными глазами за пляшущим огоньком зажигалки и трусливо молчали. Полицейский, плотный мужчина лет сорока, в тёплом бушлате, хотел, уже было повторить свой вопрос, как с другого конца вагона, наконец, пришёл обнадёживающий ответ с не обнадеживающим дополнением.
-У меня есть. Но он не работает.
-Батарейки сели? Если сели, то у меня есть. Вам, какие нужны? - рядом с Олегом подал голос продавец мелкого товара. Олег ещё хотел купить у него пару ручек, до того как погас свет.
-Да нет. Батарейки новые. Я только сегодня фонарь купил, - отмахнулся владелец как никогда нужного сейчас предмета. - В магазине ещё работал. Специально проверял.
-Всё-таки попробуйте сменить батарейки, - настоял на своём продавец, и передал целую связку. Олег тоже внёс свою лепту при доставке батареек, слепо, на ощупь, приняв связку, и так же на ощупь передал её дальше.
Пока батарейки, сменяя множество рук, доходили до владельца фонаря, в вагоне уже вспыхнуло с десяток огоньков зажигалок. Где-то огоньки горели ровно, где-то постоянно тухли и снова вспыхивали под чирканье кремния, а кто-то додумался даже свечку зажечь, кажется церковную, так там сразу же образовался кружок почитателей церковных регалий:
-Есть ещё свечки? А можете и мне дать?
-И мне.
-И мне... - сразу потянулись руки за молельными палочками.
Обладательница свечек, маленькая старушка, божий одуванчик, не пожадничала, и со стеснительной улыбкой, кротко кивая на слова "спасибо", раздала весь свой небогатый запас, который почти сразу же расцвёл язычками яркого пламени, образовав вокруг старушки островок света, (который?) резко всколыхнулся и чуть не погас, когда в вагоне среди тишины снова раздался возмущённый окрик полицейского, нарушая волнующий момент победы света над тьмой:
-Какого хрена вы там все свечи зажгли? Может нам тут ещё ни один час куковать. И чего это вы в одном месте оазис света развели?! Сюда передайте парочку. Здесь люди тоже темноты боятся.
С последним не поспоришь. Темнота за стёклами вагона и пляшущие длинные тени на потолке, создавали довольно жуткое зрелище. Правда нашлись и такие индивиды, кто с умным видом на всё находил ответ:
-А это не наши свечи.
Но возмущённый мужской голос с командирскими нотками, быстро расставил все точки над "и":
-Да какая, нахрен, разница, чьи свечи! Ты сюда их давай.
Люди на другом конце, успели даже посовещаться: "давать, не давать", - жлобы, - прежде чем островок света, наконец, исторг жиденькую струйку, и та потекла по рукам светлым ручейком в самый темный участок вагона.
Олегу тоже досталась свечка. Такая маленькая и хлипкая, что держать страшно, зато пламя давало ого-го, как мини огнемёт, чуть зазеваешься и без бровей останешься, или вообще кого-нибудь подпалишь.
С приходом света в царство тьмы, в вагоне воцарился худой мир. Люди стойко терпели неудобства, но сердце уже неприятно ёкало в груди, в предчувствие чего-то нехорошего.
-Свечей надолго не хватит, - поделился опасениями полицейский, когда вагон превратился в некое подобие храма или часовни. Олег видел, как полицейский ещё нахмурился, видимо представив, что здесь начнётся, когда прогорят свечи, и выгорит газ в зажигалках, а свет так и не включат. Он и сам попытался вообразить такую картину, и ему сразу же стало не по себе. До этого он не боялся темноты, но стоило свету чуть раздвинуть полог мрака, и Олегу уже не хотелось снова оказаться проглоченным тьмой, тем более что люди, зажатые в вагоне, (поддавшись страху), просто перетопчут друг друга, при попытке выбраться на свободу.
Нужно было срочно что-то предпринимать пока не поздно. Общую и вполне разумную мысль озвучил низенький толстячок;
-Надо отсюда выбираться, и поскорей, - сказал он, расстёгивая ворот куртки. В вагоне становилось душно и жарко, но почему-то только сверху, ноги же, наоборот, мёрзли.
Мысль трезвая и Олег согласился бы с ней, если бы не одно но. Куда потом идти?
Это ведь только так кажется что тоннель метро от станции до станции прямой, как кишка, на самом же деле там полно дополнительный ответвлений. Что если они свернут не туда? Или кто-то провалится в один из коллекторных колодцев? Кто их потом найдёт в этакой темнотище?
-Не лучше всё-таки дождаться помощи? - неуверенно пробормотал полицейский, видимо придя к такому же выводу, что и Олег.
-Помощи-помощи. - Заворчала полная дама, сгибаясь под тяжестью сумок. - А где она эта ваша помощь? - резонно заметила она, обливаясь потом, и отдуваясь как паровоз. - Мы тут уже битых полчаса паримся, и никто за нами так и не пришёл.
В логике женщине не откажешь, на помощь застрявшему в тоннеле поезду действительно никто не спешил. А неизвестность худший враг рассудка. Вдобавок с остановкой поезда, и прекращением работы вентиляции, в вагоне стало невыносимо находиться. Духота, и тяжелые запахи: искусственной кожи, мокрого меха, гуталина; тягучие запахи парфюма; резкого запаха пота и перегара, - от всего этого уже становилось дурно, а тошнота, головокружение, и головные боли не лучшие союзники, когда нужно сохранить спокойствие.
-Хорошо, будь, по-вашему, - решился полицейский. - Так, слушайте все сюда, - привлёк он внимание людей, повысив голос. - Сейчас мы все выйдем наружу, и пойдём до ближайшей станции. В одиночку не идти. Держитесь группами. Кто там у дверей? Попробуйте их открыть.
В мерцающем свете свечей, послышались надсадные хрипы и тихий матерок, мужчины кто посильней пытались протиснуть руки сквозь створки дверей, но тугая резина никак не поддавалась. Наконец, створки разъехались в стороны, издав противный металлический скрежет. Олег подался чуть вперёд, освещая свечой тёмный провал выхода, и тут в соседнем вагоне раздались выстрелы.
Крики и визг понеслись по вагонам поезда холодной волной ужаса, останавливая сердца людей на три-четыре долгие секунды.
-Да что они там, совсем охренели! - Рядом с Олегом, подскочив, как ужаленный, заорал дородный мужик в чёрном пальто до пят, и в очках.
Сам Олег, к стыду, чуть не обоссался со страху, уронив свечу на колени девушки, что сидела напротив. Но та даже не заметила казуса, настолько неожиданно и дико прозвучали пистолетные выстрелы, только с мольбой и страхом поглядела на замершего Олега, потом закрыла лицо руками и закричала, как кричит заяц, когда волк живьём раздирает его на куски.
В тринадцать лет Олег вместе с друзьями от нечего делать подломили единственный магазин в деревне. Жвачки, пиво там достать, чипсов и другую ерунду, взламывать кассу они и не думали. Почему хозяин ларька открыл по мальчишкам стрельбу из старого нагана, следствие так и не установило. Мужчина просто утверждал, что в него будто вселился дьявол, когда он увидел, что в его магазине кто-то шурует. Олег до сих пор помнил тот жуткий звук выстрелов, словно щелчок хлыстом, и ворошащий волосы ветерок, когда невидимые пули с тихим вжиком пролетали совсем рядом в ночном воздухе. Он никогда не забудет, как упал его лучший друг Лёшка. Тихо так упал. Без криков, без охов, без восклицаний. Просто свалился на землю, как подкошенный и больше не двигался. И остекленевшие глаза друга Олег тоже не забудет, и тот взгляд, с каким Лёшка смотрел на него - пустым, отсутствующим, мёртвым, Олег тоже будет помнить всю оставшуюся жизнь. Лешка даже не успел понять, что умер, когда пуля пробила ему затылок.
И вот, спустя десять лет, всё повторялось. Животный страх той далёкой ночи всколыхнулся с новой силой и накрыл Олега с головой. Парню до щенячьего визгу захотелось нырнуть головой в тёмный проход, и бежать, бежать, пока несут ноги, и неважно куда, лишь бы подальше отсюда, но невероятным усилием он заставил себя остаться на месте. Инстинктивно понимая, что среди людей безопасней.
-Пригнитесь, - шикнул полицейский на замерших людей с перекошенными от ужаса лицами, показав ладонями вниз, мол: ниже-ниже, а сам скрылся в темноте, расстегивая кобуру.
Через минуту в соседнем вагоне снова раздались выстрелы, снова крик и снова женский визг, и вдруг всё затихло, как обрубило. Жуткая тишина обволокла людей, нарушаемая лишь редкими всхлипами. По вагону явственно потянуло мочой.
-Всё в порядке. Выходите. - Неожиданное появление из темноты полицейского, породило очередную волну истерии, что быстро перешла в стадию пьянящей эйфории. Люди даже не сразу поняли, что от них хотят. Лишь после окрика:
-Чего замерли! - сонно зашевелились, и потянулись к выходу.
Впервые почувствовав себя героем романа, Олег понял, что это не так уж и весело, как выглядит на бумаге. Там главные герои зачастую остаются в живых, пройдя адские испытания, без каких-либо последствий для здоровья и психики. В реальности же Олег чуть не свихнулся, когда услышал стрельбу, и женский, просто дикий, разрывающий сердце крик. Его до сих пор трясло, и эту трясучку невозможно было остановить. Мелкая дрожь парализовала тело. А ещё Олегу было жарко, очень жарко, и его тошнило. Он честно пытался следовать инструкциям полицейского: как выпрыгнуть из вагона, кому помочь, куда встать, за кем идти - но всё это он проделал на автомате, слыша приказной голос, как из-под толщи воды.
Наконец Олега всё-таки вырвало, и он почувствовал себя немного лучше. Дрожь никуда не исчезла. Зато голова очистилась, и он, по крайней мере, мог уже осмысленно воспринимать этот мир.
-Ох, бедненьки, совсем тебе поплошало. Ты держись за меня, и не падай. - Сердобольная старушка взяла Олега под руку и медленно повела вслед марширующей толпе. - Тебя, как звать-то милок? - поинтересовалась она, с испугом поглядывая на молодого человека, как бы парень снова не свалился без чувств.
-Олег, - непослушными губами выдавил из себя Смирнов, робко, как козочка, идя вслед за старушкой.
-А меня Серафима Иванна, - представилась старушка. - Ты Олежек под ноги-то себе поглядывай, поглядывай. А то вона темень кака. Не ровен час и зашибёшься, или не дай бог ноги себе пообломаш. А я подсвечу и подстрахую если чего, ты не сумлевайся. Свечка минут пять ещё погорит. - Успокоила Олега старушка. Пожевала в молчании губами, да и запричитала. Уж больно накипело у неё на душе, а поделится-то и не с кем. - Ох, и страсти же тут творятся. Слыхал, в шестом вагоне, сумасшедший какой-то пальбу по людям открыл. И откуда только такие берутся? Говорят, убил он троих, наповал, сразу. А ещё пятерых ранил. Его попытались связать, так он ищо одного ранил. Всё кричал: "выпустите меня, выпустите! Ненавижу вас всех! Ненавижу твари!". Если б не полицейский, ох, и смелый же мужик, с первого разу застрелил убийцу, то ещё неизвестно сколь тот ирод ищо народу положил бы. Да, вот какие дала, - грустно протянула старушка.
Помолчала, людей близоруко оглядела, что шли впереди, как беженцы какие, только без тюков с вещами, да под редким светом свечей, и вспомнились ей живо годы молодые. - Я к стрельбе привыкшая. С сорок третьего на фронте, три года воевала. Смерти навидалась. А тут поверишь, самой страшно стало, - невесело рассмеялась Серафима Иванна, - восемьдесят шесть лет уже мне, а я умирать испугалась. Хотя иной раз так припечёт, что думаешь только об одно, скорей бы уж на тот свет. А тут страшно стало. Веришь, нет. Уж лучше в постели, тихо-мирно, чем вот так, думаю. Ну а ты то чего молчишь, рассказал бы что-нить о себе.
Олег не знал с чего начать разговор, понимая, что и молчать теперь неудобно. Слишком уж его поразило шествие людей. Человек сто не меньше шурша ногами по щебёнке, брели, теряясь во тьме тоннеля, с надеждой вглядываясь вперёд, ожидая увидеть свет в конце тоннеля. Но его всё нет и нет. И платформы тоже.
Время от времени впереди гулко, раздавался знакомый голос, там полицейский и ещё трое сотрудников внутренних дел, руководили головой процессии, чтоб люди не сбились с курса, не лезли впереди всех, и не отставали.
Люди шли почти на ощупь. Свечи у многих уже прогорели, а у кого ещё тлелся в руках огонёк, за тех держались, как за путеводные звёзды, путеводными нитями же служили рельсы. Иногда в темноте тоннеля показывались боковые проходы, и люди инстинктивно, прекратив перешептывание, отклонялись от прямого курса, огибали опасные, по их мнению, участки. Уж слишком те проходы, казались им зловещими: темные и ужасные, откуда тянуло сыростью и холодом; а кто-то даже умудрился уловить ещё и трупное зловоние исходящие из узких коридоров. И лишь дети принимали жуткую действительность с восторгом - играли в прядки не обращая внимания на строгие окрики родителей; или не скрывая восхищения, огромными глазищами рассматривали бетонную крышу тоннеля, где плавно, отклоняясь то влево, то вправо, плыли световые размазанные пятна, а жуткие, длинные тени пытались их поймать крючковатыми пальцами и проглотить огромными ртами, но каждый раз обжигались, и быстро ныряли во тьму.
Не все конечно дети позволяли себе такую вольность, были и такие, кто в страхе льнул к родителям, тихо хныча и пуская сопли. Эти дети боялись. Боялись темноты, боялись людей, боялись теней, и плакать они тоже боялись.
Глядя на одного такого испуганного мальчугана с мокрым личиком от слёз и соплей - отец нёс его на руках, - Олег коротко пересказал о себе, уместив в двух предложения свою биографию, рассказал о том, что его сегодня уволили, или точнее, что он сам ушёл. Поведал о родителях, которые остались в деревне, где в отличие от них, Олег не видел для себя достойного будущего. Ещё сказал, о том, что у него тоже есть бабушка, и она тоже воевала, и что она такая же, как и Серафима Ивана, до сих пор бойкая и деятельная старушка.
По ходу разговора Олег немного оттаял, и его шаг стал более уверен. Теперь уже он помогал Серафиме Иване преодолевать тяготы их нелёгкого пути, поддерживая и опекая старушку. Страх смерти, наконец, отступил, а в глазах заблестела такая же надежда, как и у многих здесь - надежда увидеть свет.
Но белый свет так и не явил себя людям. Платформа, разбив монотонность кишки тоннеля, встретила измученных людей в гордом одиночестве. Пустая, безжизненная, холодная, тёмная, мрачная и бесстрастная, как заброшенный памятник деятельности давно исчезнувшей цивилизации.
Хотя нет, Олег ошибся. Там были люди. Они нервно нарезали круги по платформе, в ореоле жёлтого света свечей.
Олег ещё подумал:
"Неужели так сложно было включить аварийное освещение? Оно же должно здесь быть?".
-Наконец-то! - послышался облегчённый вздох с платформы. - Мы уже группу хотели посылать за вами. Сюда, сюда. Идите за мной, - поманил за собой мужчина в униформе спасателя МЧС, осторожно держа толстую свечу, воткнутую в банку из-под пива. - Только ничего не спрашивайте, - устало добавил он, когда на него посыпались со всех сторон вопросы. - Мы сами ещё ничего не знаем. Сейчас вы своими глазами сами всё увидите.
Подъём на поверхность дался нелегко. Даже Олег, несмотря на свой молодой возраст, успел запыхаться, пока взбирался по ступеням эскалатора, часто останавливаясь, чтобы Серафима Иванна могла отдышаться и набраться сил.
-Ох, подожди сынок, голова закружилась, - часто сообщала она, останавливаясь и присаживаясь на ступеньку.
Но всё это отошло на второй план: и страхи и усталость, и голод и холод, злость и сочувствие, горе и радость, когда люди вышли на поверхность, жмурясь и прикрывая глаза от яркого дневного света.
Перед глазами Олега развернулась до боли знакомая панорама, что он невольно протёр глаза, сильно, до звёздочек, до слёз нажимая на глазные яблоки, но иллюзорный мир никуда не делся, наоборот, обрёл контраст и сочность, словно за секунды неизвестный художник наложил на холст последние мазки, завершая картину постапокалипсиса.
Апокалипсис, правда, был не очень, не с размахом, нету чиста поля, да и ни одного разрушенного здания тоже не наблюдалось, но сама атмосфера, молчаливо повисшая в воздухе, навевала жуть. И не надо было взрывов бомб, ядерных грибов, многочисленных пожаров, и трупов, трупов, лежащих на пепельном асфальте обгорелыми скульптурами в невероятно жутких позах смерти, чтобы создать ощущение конца мира.
Серое небо, серый город, серые дома, столбы, ларьки, автомобили. Моросит дождь. Мокрый асфальт еле слышно шепчет миллионом голосов водяных капель. Порывисто дует холодный ветер. Одиноко залаяла собака, и эхо, подхватив, залаяло в ответ, постепенно удаляясь вглубь кварталов. И снова стало тихо...
Взглядом всего не охватить. Отдельные объекты, словно смазываются, превращаясь в пятна серого и коричневого - излюбленные цвета поздней осени, - и на передний план выходят чувства с ощущениями, именно они и пытаются свести в единую картину раздробленную мозаику пятен и мазков, покуда разум, отказываясь поверить, лихорадочно вылавливает детали окружения.
Вот магазин с красной вывеской - сейчас там никого, и за витриной поселился сумрак. Вот газетный ларёк с грязными боками, стоит в окружении собратьев, но почему-то только он вызывает ассоциацию с дрожащей под дождём сиротой: одинокий и забытый. За ларьком проезжая часть, там длинной вереницей замерли автомобили, скопились, словно клетки крови, когда остановилось сердце, и прекратился кровоток. Чуть далее, через дорогу серый дом, верхние этажи которого теряются в тумане. Отчего дом напоминает почерневшую от горя престарелую вдову, напялившую на голову фату, словно она выжила из ума, день-деньской вспоминая боль утраты.
Но всего сильней поражают люди.
Олег ещё ни разу не видел столько людей в одном месте. Митинги и демонстрации не в счёт. В обыденной жизни столько не увидишь, сколько их собралось сейчас на площади перед выходом из метро, и они не скандировали, не требовали, не призывали и вообще не кричали. Они просто стояли, мокнув под дождём, и молчали.
"Потерянные люди", - пришла Олегу в голову ассоциация из какой-то забытой книги.
"Потерянные люди" растерянно топтались у метро и не знали, что им делать.
-Часы тоже остановились, - вдруг сказал мужичок с козлиной бородкой в твидовом пальто в коричневый рисунок клеточкой, на голове у него красовался чепчик, а на сгибе правой руки висел длинный чёрный зонт, запястьем же левой руки он продемонстрировал Олегу широкий циферблат часов с замершей секундной стрелкой.
И тут Олега осенило.
Люди, дома, машины - всё это напомнило ему части огромного налаженного механизма, который вдруг сломался, после чего все эти колёсики, пружинки, винтики стали в одночасье ненужными.
Замерли машины, замерли люди, остановились часы и электроприборы - жизнь замерла. И только голуби, громко курлыча, шустро сновали под ногами, не замечая никаких изменений вокруг.
Глава 2
Меркулов.
20 ноября - пятница.
Вчера на операционном столе у него умер пациент - первый в его практике. И операция-то была плёвая: по удалению аппендицита. Меркулов таких операций проделал уже сотню, если не больше. А тут: внезапная остановка сердца. Непрямой массаж сердца и введение внутривенно лекарственных препаратов: лидокаина и эпинефрина не помогло. Сердце не запускалось. Срочно требовалась дефибриляция.
"Чёрт! Если бы только не эти перебои с электричеством, то всё бы обошлось", - Меркулов болезненно сжал кулаки, и, выпуская внутреннюю боль, с силой ударил по белому кафелю.
"Меркулов Павел Леонидович - светила наук, хирург от бога, пациенты не могут нарадоваться на внимательного и заботливого врача", - такими словами ещё год назад пестрили страницы ведущих газет страны. Поздравления и пожелания долгих лет жизни сыпались на Меркулова, как из рога изобилия.
И тут такая срань! По-другому не выразишься.
Павел Леонидович посмотрелся в зеркало над умывальником, и не узнал себя, отмечая, как сильно он сдал за последнее время. Некогда светившиеся здоровьем холёное лицо покрылось сеточкой морщин, кожа стала пергаментного оттенка - бледная и с жёлтыми пятнами, глаза навыкате с красными прожилками - прошлую ночь и эту он почти не спал, - ещё у него распух нос, став похожим на сливу, щёки впали, а губы потрескались. Также Меркулов заметил, что он стал лысеть у висков и на макушке. Зато на щеках и на подбородке красовалась двухдневная щетина, местами уже с проседью. Меркулов смотрел на себя в зеркале и не узнавал собственного отражения. Из зеркала при свете свечи на него смотрел неизвестный ему мужчина лет пятидесяти с хвостиком с зубной пастой на губах, хотя самому Павлу исполнилось только сорок три года.
Меркулову страстно захотелось плюнуть в лицо ненавистного отражения, но вовремя остановился, вспомнив о дефиците воды.
Вода, тепло, свет, электричество - всё стало дефицитом! Чёрт! Да что же такое творится в стране?!
Павел повернул ручку крана, надеясь услышать хотя бы шум всасываемого воздуха, но кран не издал ни звука. С досадой сплюнув зубной пастой в раковину, Меркулов, закрыл кран, сполоснул рот водой из стакана, помыл зубную щётку, потом сбрызнул немного воды на лицо, и, не вытираясь полотенцем, вышел из ванны, прихватив свечу.
Пройдя на кухню, он поставил свечу на стол, сам сел за стол и грустно уставился в окно.
Шесть утра, на улице ещё даже рассвет не занимался. Самая настоящая ночь. Уличные фонари не горят, машины не ездят и не гудят, голые ветви деревьев беззвучно качаются на ветру, окна противоположных домов за редким исключением зияют чернотой. Света нет ни в одном доме, а если где и поблескивает, то это люди жгут свечи, как и Меркулов, как и все в этом городе.
-Уже уходишь?
На кухню бесшумной тенью вошла Ольга, в тёплом синем халате и пушистых белых тапках. Она любила всё мягкое и тёплое.
Павел медленно повернул голову, посмотрел на жену, и ничего не ответив, снова отвернулся к окну. Сейчас у него было горько и обидно на душе, и ему не хотелось разговаривать, чтобы ненароком не выпустить на волю поселившеюся внутри него боль.
-Может, сегодня никуда не пойдёшь? - не спросила, а скорее попросила Ольга, подойдя к Павлу.
-Надо, - буркнул Меркулов в ответ, и в то же время, с ужасом, представив больницу. Что он там будет делать? Ни воды, ни света, ни тепла - никаких условий для работы! Все сложные операции главврач отменил:
"В подобных условиях это будет чистой воды убийство", - заявил он на последнем совещании.
А что же тогда делать? Как вынести страдания пациентов, будучи бессильным им хоть чем-то помочь? Меркулов не знал. А ещё он стал, боятся оперировать. Эту страшную истину он познал, когда сегодня всю ночь ворочался в постели, вспоминая о погубленной жизни, думая: мог ли он спасти ту девушку, у которой и стадия болезни была не такой уж и запущенной, просто у неё оказалось слабое сердце. И понял: что не смог бы.
Вчера всё было против него. Да, о чём там говорить! Если даже пульс приходилось руками прощупывать, и сердце слушать стетоскопом - бьётся, не бьётся, а давление вообще мерили каждые пять минут обычным ручным тонометром. Каменный век!
-Надо, - повторил Меркулов, и поняв, как неестественно прозвучало это слово, встал из-за стола.
А действительно ли надо? Была у Меркулова одна мысль, которая всё настойчивей точила его, утверждая, что совсем скоро всем будет уже ничего не нужно от старого мира, но этой мыслью он ни с кем не делился, и уж тем более с женой.
-Детей не буди. Не нужно им сегодня идти в школу. Пусть дома сидят, - сказал Павел и направился в сторону прихожей.
-Подожди. Ты ничего не поел, Паша, - окликнула его у порога Ольга.
-Ничего в рот не лезет, - пожал плечами Меркулов.
-Может, всё-таки перекусишь? Я сделаю. Я быстро. Что ты хочешь?
Меркулов замер на секунду, съёжился весь, потом резко развернулся, подошёл к жене, крепко обнял её за плечи двумя руками, как бы желая уберечь от всех ужасов бытия, что маячили за окном, и сказал:
-Чаю. Чаю горячего хочу. - Невесело улыбнулся, поцеловал Ольгу в лоб, и стремительно вышел. Повозился, посопел в темноте, обуваясь и одеваясь, потом постоял, помолчал, и уже перед уходом добавил:
-Попробую сегодня спиртовку раздобыть. Пусть хоть дети сегодня горячего поедят.
Через минуту в прихожей хлопнула входная дверь.
Ольга немного пододвинула свечу ближе к центру стола, поправила скатерть, смахнув несуществующие крошки, осмотрела тёмную кухню, и, кутаясь в халат, села на табурет, подобрав под себя ноги - так теплее, облокотилась о крышку стола, и стала задумчиво смотреть на извивающийся язычок пламени свечи.
На улице Меркулов с неприятным удивлением обнаружил, что температура воздуха снаружи почти уже уровнялась с температурой в квартире, где-то в районе 5-8 градусов тепла. А что будет дальше?
Этот вопрос особенно волновал мужчину. Он не верил, что жизнь скоро вернётся в привычное русло. Хотел, очень хотел поверить, всеми силами, но не мог. Здравый смысл подсказывал ему, что жизнь совершила резкий поворот, изменив сам ход истории, ломая и круша судьбы тысяч, а может и миллионов людей.
То, что электричество скоро вновь появиться в домах, о чём все так много говорили: и коллеги по работе, и пациенты, и соседи по площадке, и отец с матерью, и жена с детьми, Меркулов во всё это не верил, и только морщился в ответ, не решаясь разбивать чьих-то иллюзии, повергая знакомых и близких людей в такой же ад из чувств и мыслей, где был сам.
Можно верить, можно надеяться, можно ещё десятком способов скрываться от реальности, но Меркулов не мог, не умел, или не хотел. Прагматик по жизни, он всегда смотрел правде в глаза, как бы больно при этом не было.
А, правда - она всегда одна. И правда эта в том, что нужно готовиться жить по новому, забыв старую жизнь, как прекрасный сон.
Идя по тихой улице, спрятав руки в карманы тёплого плаща, Меркулов смотрел из-под козырька кепки на город и не узнавал его. Совсем. Город казался каким-то чужим, неприветливым, тёмным, пустым и мёртвым.
Первое, что бросалось в глаза - вокруг не было привычной суеты. Обычно к семи часам на улице уже толпился народ, от стара до млада: одни спешили на работу, другие торопился на учёбу, и Меркулов постепенно вливаясь в этот нескончаемый поток людей, начинал жить жизнью большого города, подстраиваясь под темп скоротечности времени навязанным мегаполисом.
Сегодня же он шёл знакомой дорогой в неприятном одиночестве, всё убыстряя и убыстряя шаг, при этом, чем быстрее он шёл, тем навязчивей ему казалось, что кто-то идёт следом. Он слышал звонкий стук подошв по асфальту, и принимал эхо за шаги кого-то ещё. Резко оборачивался на ходу, рассчитывая поймать в поле зрения неизвестного преследователя, а то и вовсе останавливался, приглядываясь и прислушиваясь, но поблизости никого не было, и шагов он не слышал, только тихий шелест ветра и испуганный стук собственного сердца.
У проезжей части Меркулов приостановился, не в силах пройти мимо брошенных машин, оставаясь при этом спокойным.
Десятки машин, от раздолбанных жигулей до шикарных иномарок, вереницей тянулись по некогда оживлённой автостраде, замерев и у обочин и прямо посреди дороги, там, где их бросили владельцы. Большинство машин ещё целые, но следы вандализма постепенно уже украшали дорогие иномарки.
Меркулову встретилось пять машин: два джипа и три легковушки с разбитыми стёклами и раскуроченным салоном, ещё у девяти машин кто-то проколол колёса.
А скоро такая же участь постигнет и все остальные автомобили.
Нет, это чушь и глупость верить, что жизнь скоро наладится. И это бред - не верить. Потому что поверить, что во всём мире пропало электричество, при этом не сама природа атома, а только с позиции бытовых нужд, - это значит признать себя сумасшедшим, шизиком, идиотом. Такого в принципе не может быть. Но это так.
Меркулов десятки раз обращал внимание людей, что если бы просто полетела вся городская сеть, и в дома перестал поступать электрический ток, то это ни в коем разе не повлияло бы на работу электроприборов, которые питаются не от сети, а от аккумуляторов или батареек. Взять, к примеру, сотовые телефоны. Да что там, сотовые! Долбанные наручные часы и те остановились, даже самые дорогие, где вместо батареек используются пьезокристаллы. У Меркулова были такие часы. Раньше они красовались на его запястье, а теперь... Теперь он не знал, где они. Положил куда-то, а куда, забыл.
Но что часы? И без них прожить можно. Бензиновый генератор, что установлен у них в больнице - тот тоже не работает - вот где самая настоящая беда. Где уж тут не поверить в мистику.
И люди верили и в мистику и в сказки, и сплетням. Верили всему, любой побасенки, что обещала хороший конец. Но почти никто не хотел поверить, что жизнь стала другой. Абсолютно...другой.
-А что будет дальше? - в задумчивости проговорил Меркулов, глядя на застывшие машины - этот железный и бесполезный хлам, представляя картины безрадостного будущего, и словно очнулся, испугавшись, как громко прозвучали его слова в предрассветной тишине. Быстро оглянулся, взглядом охватывая пустую улицу, и спешно затопал до места работы.
Двери больницы оказались заперты. Павел даже растерялся. Двери приёмного отделения ещё ни разу на его памяти никто не запирал.
На стук явился Сергей Дорохов - старик сторож.
-Здравствуйте Павел Леонидович, - тихо сказал он, отперев дверь, не расплывшись, как обычно, в приветливой улыбке. - Проходите. А я тут заперся в своей коморке. Не поверите, страшно мне стало здесь. Думаю увольняться надо, если света так и не дадут. Вон какая темень на улице стоит, и людей ни кого. Город будто вымер весь. Не знаете случаем, когда этот кошмар закончится?
Изоляция и информационная блокада - одни из самых животрепещущих проблем на сегодняшний день. Люди не знали, что и думать по поводу всего случившегося с ними и с городом, а может и со всей страной. Не знали, что им делать. Не знали, кому можно пожаловаться, на кого можно переложить все свои проблемы, с кем, в конце концов, поделится страхом, что их глодал, как собака глодает кость. Никто ничего в этом мире не знал, не зная, что творится в самом мире. Лишь пара слов перекинутых с друзьями или знакомыми, и сплетни, что кто-то там что-то сказал, вот и вся информация.
Мэр города молчит. Правительство не имея возможности разобраться в ситуации, погрязнув в бюрократии, тоже молчит. Все молчат. И никто ничего не знает. Все источники информации обрублены. Теперь каждый живёт своим умом, и просто верит, что всё образуется. Когда-нибудь...
Меркулов пребывал в точно такой же ситуации, как и все. И он не знал, когда закончиться этот, по словам старика, кошмар, да и закончится ли он вообще.
-Не знаю, - ответил он на вопрос сторожа, войдя в тёмный вестибюль, где на всё помещение горела всего одна свеча. И уже собрался идти в свой кабинет, как что-то его остановила. Недосказанность. Вопрос так и повис в воздухе, вея холодком безнадёжности.
Павел обернулся к сторожу, положил руку ему на плечо, чуть сжав ладонь, и глядя в слезившиеся глаза старика, обратился к нему, как к пациенту перед операцией.
-Не переживай. Всё образуется, рано или поздно, - покривил он душой. Потом быстро отвернулся, пряча глаза, и пошёл на второй этаж, крикнув уже с лестничного пролёта. - Дверь только не запирайте. Вдруг кому помощь срочная понадобится.
Глава 3
Головина (Из личного дневника).
21 ноября - суббота.
Сегодня Аня Головина с неприятным холодком на сердце, осознала, что она абсолютно никому не нужна. Когда пропал этот идиотский ток - Аня не знала, куда он мог пропасть, и что такое вообще ток, - никто за все пять дней так и не поинтересовался её судьбой.
Может она здесь умирает, а никому нет до этого дела - хныкала она в подушку, лёжа на шикарной кровати посреди огромной комнаты, больше похожей на комнату в гареме, чем на спальню, всю в коврах, гардинах, (?), и повсюду плюшевые игрушки: от маленьких собачек, до мишек и тигров с человеческий рост.
А ещё неделю назад она была в центре внимания. Где бы ни появилась Аня, дочь известного банкира, в магазине, клубе или ресторане, вокруг неё сразу же образовывался круг из её почитателей, друзей и просто знакомых. Жизнь била ключом.
До сих пор Аня даже не представляла, что такое одиночество. Да, бывали дни, когда она мечтала остаться наедине с собой, особенно после всех этих светских раутов, и бесконечных вечеринок, когда она выжатая как лимон, уже ненавидела всех и вся в этом мире. Какой же она была дурой!
Если бы она только знала, как по-настоящему выглядит одиночество, то она бы никогда не пожелала себе такой участи. Одиночество - это так ужасно, это тускло, нудно, тошно и противно. Отныне она всегда будет на людях, и никогда, никогда не будет о них плохо думать, с опаской вспоминая одиночество, маячащие у неё за спиной, как напоминание о неизбежном, стоит ей лишь однажды забыться и кого-то оскорбить или обидеть.
Девушка не знала, куда себя деть, изнывая от вынужденного безделья. Молодость била ключом, побуждая её к действию, но ей ровным счётом нечем было заняться. Любимый ноутбук не работал, будь он трижды проклят! Телефоны молчали. Телевизор тоже не показывал. Можно было бы съездить к кому-нибудь в гости или заехать в клуб, так машина тоже не заводилась. Проклятье!
Ещё был вариант сходить к Настьке Селезнёвой, та жила через два дома, но всякий раз подходя к окну, Аня каждый раз отказывалась от этой затеи. Вид обезлюдевшей улицы, где изредка пробегали только бездомные собаки, да иногда ходили подозрительные личности, навевал тревогу, и не просто тревогу, а порой самую настоящую панику. Временами, когда Аня подолгу задерживалась у окна, ей казалось, что нечто или некто из этого затихшего города-призрака, вскоре придёт и за ней. Ей даже чудились тяжёлые удары в дверь, и девушка, сжав зубы изо всех сил сдерживалась, чтобы не заорать.
Ей строчно нужно было отвлечься. И Аня, в конце концов, нашла, чем себя занять.
Порывшись в прикроватной тумбочке, Аня достала оттуда толстую тетрадь с обложкой, изрисованной от руки цветками, легла на кровать, раскрыла тетрадь, в задумчивости погрызла колпачок шариковой ручки глядя на белый лист и, наконец, начала писать:
"Здравствуй дорогой дневник...".
Тьфу, черт! Рассердилась Аня на себя. Что за чушь она пишет. Она половину тетради уже исписала ровным почерком крупных букв, чего тогда каждую новую запись она должна начинать со слов "здравствуй".
Аня зачеркнула написанную фразу, полистала дневник, особо не вчитываясь в прошлые записи, и начала по-другому:
"Дорогой дневник. Сегодня до жути поганый день.
Дашка ушла ещё вчера. Ей нужно было уладить какие-то свои домашние дела. Говорила, что потом вернётся. Но я не верю ей. С тех пор как мама с папа уехали на Бали, две недели назад, наша домработница сразу изменилась. При родителях она всегда была любезной и тихой, а тут она на меня даже один раз накричала, когда я поздно вернулась домой. Грозилась позвонить родителям. Как я её ненавижу! Всё вынюхивает, выглядывает, шпионит за мной.
Это она только с виду добренькая, а на самом деле она змея. Она ненавидит всех нас, за то, что мы такие богатые, а она почти нищая. Я видела, какими глазами она смотрит на нашу квартиру, как злобно зыркает по сторонам, словно хочет чего-то спереть. Но я-то знаю, что она боится стащить даже рубль, обронённый на пол. Она до судорог боится, что папа её может уволить, и тогда ей придётся возвратиться в свою деревню "Жипёлкино", где-то во тьму таракане.
Хорошо если она совсем не вернётся. Было бы здорово, если бы её пристукнули на улице по дороге. Туда ей и дорога.
Ещё я скучаю по мама и папа. Почему я не поехала вместе с ними? Сейчас грелась бы на солнышке, не зная печали. А всё Виталик виноват. Ох, какой же он красивый. Все девчонки в универе по нему сохнут, а он выбрал именно меня. Я была на седьмом небе от счастья, когда он подошёл ко мне и заговорил. Я даже чувствовала, что задыхаюсь, он так близко стоял, и так на меня смотрел, так смотрел, что я вся таяла под его взглядом. А когда он предложил встретиться с ним и пойти в кафе после пар, я сразу же согласилась. Он такой хороший. Такой умный и такой смешной. Мне с ним так хорошо. Ох, Виталик, где ты сейчас. Мне тебя так не хватает. Ты бы пришёл и обнял меня. Ты бы защитил и успокоил меня. Ты бы никому не дал меня обидеть. Где же ты мой милый, когда ты так нужен. Это ведь из-за тебя я не поехала на Бали. Хотела больше времени с тобой провести. Мечтала: вот родаки уедут, Дашку я отошлю куда-нибудь, и мы бы с тобой остались в квартире совсем одни. До сих пор от этой мысли у меня сладко щемит сердце.
Интересно, какой он без одежды? Думаю, что такой же красивый. Ой, мамочки! Прям как представлю его голым, так вся дрожу. Всего бы расцеловала. И он был бы мой, мой, мой, а я его. Только он и я в объятиях друг друга почти целый месяц, пока родаки отдыхают за границей.
Ну, почему, почему выключили свет?!! И все мои мечты разом рухнули.
Как же я ненавижу эту жизнь, за то, что так несправедливо она со мной обошлась. Почему, когда всё так хорошо складывалось, обязательно нужно было этому случится. И ведь никто не знает, что толком случилось. Я пару раз спрашивала у Дашки, а она стерва молчит. Не хочет ничего говорить. Ну ничего. Я ей ещё устрою сладкую жизнь. Вот вернется папа, я сразу попрошу его уволить эту старую бабищу. Ещё скажу, что она украла у меня колечко, то, что папа мне на день рождение подарил платиновое с бриллиантом. Вот ей тогда точно не поздоровится. И поделом, этой суке.