Шесть часов двадцать минут по Берлинскому времени.
Лесная дорога в окрестностях деревни Стипурка.
(Небольшое предуведомление автора. Написать эту главу побудили меня воспоминания Пьера Зееля 'Я, депортированный гомосексуалист...', изданные в демократической Москве вполне демократическим изданием. Вот никогда бы я не подумал, что такое вообще может быть правдой, но...)
Мимо стоявшего на обочине узкой, окаймленной огромного русского танка, обгорелого, со сбитыми гусеницами, чью покрытую оспинами многочисленных попаданий (выдержала Ижорская броня!) башню, на которой еще просматривались буквы, складывающиеся в гордое имя 'Беспощадный красный пролет...' покрывала пятнами черная копоть - как будто была грозная машина до сих пор забрызгана подсыхающими подтёками вражеской крови, проезжал велосипедист в мышастой шинели, весело позванивая велозвоночком украшенного розовыми ленточками велосипеда...
(Ретроспекция. Общечеловек.
Ангель Доротея Меркель, в узких кругах продвинутой берлинской молодежи, собиравшейся непременно на Александр-платц широко известный как 'Анджела', был сыном лютеранского священника и скромной учительницы, настоящих интеллигентов.
И ещё он был сам настоящим интеллигентом, физиком-теоретиком, выпускником Лейпцигского университета.
И еще он был страстным антифашистом.
Потому что прати-и-ивные наци злобно угнетали всякую прогрессивно мыслящую личность!
Нет, в свое время были и среди них приличные - вот Рем, например, был, говорят такой мила-а-ашка и такой шалуни-и-и-ишка...
Но негодяи нацисты убили его, такого милого, прямо в постели... Конечно, Ангель и сам (сама?) не отказался (не отказалась бы?) бы умереть в постели, но не таким же образом? Это так грубо!
И еще Ангель очень любил русский язык, всё русское и ... всех русских!
Потому что именно русский с такой славной славянской фамилией Tatanaschwilly открыл ему впервые таинства науки страсти нежной. И немецкий теоретик на практике понял наконец, для чего он родился на белый свет.
Поэтому Ангель очень в глубине своей нежной души страдал, что его милый Фатерлянд начал войну с романтической Русслянд. Даже, когда зачитывали приказ Фюрера о начале превентивной войны с Советами, Ангель в знак протеста кричал 'Зиг хайль!' не очень громко.
Да, Ангель был настоящим борцом с нацистами... Вот, совсем недавно, он очень пострадал за свою принципиальность! Тогда его подразделение Brandstifter привезли на противно воняющих соляркой 'Хеншель-33Д1 Айнхайтс-дизель' (таких, знаете, полевых трехосных пожарных автомобилях, с семиместной открытой кабиной, маленькой водяной цистерной и передней мотопомпой) в отдаленную деревню, в где жили только одни старики, женщины и дети. Пожарные должны были поджигать соломенные крыши хат - но так, чтобы огонь не перекинулся на хозяйственные постройки и не пострадал бы нужный Германии рабочий скот, нагло удерживаемый туземцами.
Нежный слух Ангеля просто терзали истошные вопли, доносящиеся из глубины пылающего чудовищного пекла, где заживо горели абсолютно ненужные германскому народу русские... Полный отвращения к нацистским злодеям, которые заставляли его это делать, тем же вечером Ангель заявил, что он потерял свой Brandstifter ballon.
Негодяй-felba в ответ на это вместо вечерней пайки хлеба вручил Ангелю коробок со спичками! (Стр. 70 указанной книги)
Когда Ангел увидел, как из люка огромного танка выскочил вдруг огромный русский Myuzhik, с огромным чёрным ... дрыном в руках ...
Велосипед доброго немца завилял и завалился в канаву.
Ангель пытался было храбро бежать, на всех своих четырёх конечностях - но что-то ему всё-время мешало... А огромный бородатый русский подскочил к нему сзади - и стал вдруг хватать Ангеля за брюки! Ангель отважно закрыл глаза, решительно вздохнул и положительно решил расслабиться...О, дас ист фантастиш!
Только вот не нужно обвинять отца Гарвасия в тех же наклонностях, которые так яростно проявлял по отношению к врагам Отечества незабвенный Володя Менжинский.
Просто отвороты форменных брюк Ангеля застряли в 'звёздочке' его же велосипеда и он, отклячив свой пышный интеллигентский зад, тщетно пытался убегать от русского попа-батюшки на четвереньках, волоча велосипед за собой!
Там же, буквально пару минут спустя.
Время Московское.
Отец Гарвасий, надев пенсне 'для близи', внимательно изучал лист бумаги, который гордо вручил ему дрожащий, как осиновый лист, немчик.
На аккуратно сложенном бланке было острым готическим шрифтом (который бывший штабс-капитан Семенов не очень-то хорошо разбирал) аккуратно отпечатано:
'Запомни следующее:
1. Тебя никому нельзя принуждать к даче показаний, кроме тех сведений, которые ты обязан сообщить: имя, фамилию, звание, дату рождения и домашний адрес (глава 5 Женевской конвенции).
2. Другие вопросы вежливо, но уверенно отклоняй, ссылаясь на Женевскую конвенцию. Любые сведения, которые ты сообщаешь сверх необходимости, противник может использовать, и это может дорого стоить твоим боевым товарищам. Старайся также не высказываться по поводу того, что противник уже, вероятно, знает. Если бы он был в этом точно уверен, он бы не задавал вопросов.
3. Если твой противник попытается принудить тебя с помощью дружеского обращения, угроз или избиения, оставайся непреклонным и сообщай только личные данные. Обращай внимание допрашивающего на то, что он тоже не стал бы сообщать сведений, если бы он был на твоем месте. Противник относится к предателям с таким же презрением, как и твои товарищи.
4. Никогда не обещай противнику, что ты не убежишь, никогда не выступай по радио противника, не записывай свой голос на пластинку.
5. За неудачную попытку побега на тебя можно наложить только дисциплинарное наказание (для отбытия дисциплинарного наказания противником не могут использоваться тюрьмы, изоляторы и каторжные тюрьмы).
6. При попадании в плен попытайся сразу же уничтожить все свои записи и бумаги, за исключением солдатской книжки. Из солдатской книжки уничтожь те страницы, которые позволяют установить твою принадлежность к воинской части (сухопутные силы: стр. 3-4, 15-18; флот: страницы 23-24; люфтваффе: страницы 3-4, 17-18).
7. Личные вещи, знаки воинского звания, наградные знаки, ювелирные украшения и иные ценности не могут быть изъяты у тебя. Деньги у пленных можно изымать только по приказу старшего офицера и на основании квитанции (глава 9 Женевской конвенции).
8. Не позднее одной недели после твоего поступления в лагерь ты имеешь право написать письмо домой. Оно должно быть бесплатно доставлено в любое место Германии. Посылки и письма будут доставляться тебе Немецким Красным Крестом.
9. Здоровые военнопленные могут быть привлечены к работе только за вознаграждение, унтер-офицеры - только в качестве контролирующих лиц. Отказывайся от любой работы, которая может быть непосредственно связана с ведением боевых действий. Тебе за это ничего не будет. Помни, что ты солдат, а не преступник. Плен - не наказание, а только способ ограничить твою свободу до конца войны.
10. В плену не теряй мужества, будь с противником и старшими по званию военнопленными корректным и исполнительным. Ты остаешься солдатом, в субординации ничего не меняется.
11. Не доверяй незнакомым военнопленным, в особенности интернированным лицам. Они могут оказаться шпионами противника. При разговорах в закрытых помещениях берегись подслушивающих устройств.
12. Если ты знаешь местонахождение твоих товарищей, о судьбе которых на родине ничего не известно, сообщи об этом в свою запасную часть. Для этого тебе должна быть предоставлена бесплатная открытка.
13. Во всех остальных случаях руководствуйся здравым смыслом и положениями Женевской конвенции 27.7.1929 г.,которую строго обязались соблюдать Советы и которая должна быть доступной в каждом лагере для военнопленных.' (Документ подлинный, имелся в нагрудном кармане каждого немецкого солдата)
Дочитав до конца, отец Гарвасий внимательно посмотрел на немца, вздохнул тяжело и наставительно произнес:
В плен, значит, намылился, болезный?
О, я-я, натюрлих...
Натюрлих-то оно конечно, натюрлих... только вот что у тебя, голубок, на рукаве шинелки за эмблема-то? Ась? А не ты ли, голубь сизый, Нерасовку жег? Что значит 'бефель'? А... детишек да баб заживо жечь, значит, тебе можно. А как до расправы доходит, так у тебя Disziplin? Понятно, понятно... Вот что тебе, милый, я скажу- правила эти справедливые. Да не для тебя они писаны. Они - для честных солдат, в бою взятых! А ты - не солдат. Ты - преступник. И разговор с тобою, сукин ты сын, мужеложец, будет короткий! Прости меня, Господи...
И отец Гарвасий поудобнее перехватил крепкую дубину.