Аннотация: Продолжение рассказов Старшего Капитана
Старший капитан Леха вновь, о трагедиях любви.
Нет. Нет. И еще раз нет. Насиловать я вас не буду. Не хочу и не буду... и вас тоже...
Тьфу ты, здравствуйте, дорогой сосед! Да вот, извольте видеть- задержали сию престарелую барышню... ишь ты, как на стекло-то бросается! Не нравится ей слово "престарелая"! А что делать? Вы же знаете, я человек простой, академиев не заканчивал, в гимназиях не обучался... Как акын Абай, что вижу, то и пою! Раз казав, престарелая, значит, так оно и есть! Ишь ты, опять бросается... Как только рама держит? Да что стеклу-то сделается, оно же брониро... было. Ни хрена себе. Трещинами пошло, прикинь? Эк ея колбасит-то...
Как за что? И вовсе не за половую тряпку цвета мочи и горьких слез, что она вокруг своего голого, жирного тулова обвязала... Эк, опять я видно, не то сказал? Ну, приятно пухленького тела! Вот, паразиты. А казалы, шо воно пулю из ПМ выдержит. Ну, пулю-то, может и выдержало бы, а вот старую, толстую, уродливую, как моя судьба, бабищу... Да уймитесь же вы, гражданка, а то вот я сейчас в обезьянник войду... и... нет. И еще раз нет! И вообще, я столько не выпью...
Да что она хочет? Ничего особенного. Чтобы я своей толстой, длинной полицейской резиновой палкой ПР-39 её... дас ист фантастиш. Обломайтунг, фрау. Не для вас милицейский цветочек расцветал... Не познать вам моей любви!
Трагедия, говорите? Да что вы, штатский человек, вообще знаете о трагедиях... Ну, извольте.
Давеча, произошел на одном околотке огнестрел. Местный участковый подстрелил мирного обывателя, при этом, ворвавшись в жилое помещение последнего! Евсюковщина на марше, ага.
А как оно было-то? В местный опорный пункт поступил звонок от бдительных соседей. Из квартиры номер сорок пять доносились истошные крики, как можно было предположить, проживавшего в оной одинокого юного джигита, спустившегося с гор вовсе не за солью, а чтобы выучиться на прокурора.
Местный участковый, в прошлой жизни хлебнувший шилом патоки в Айчхой-Мартане, быстро смекнул, что надо бы посетить нехорошую квартирку. Прибыл в адрес, постучал. Тишина. Никто не открывает. И ушел бы отважный участковый к себе дальше вотку пьянствовать, кабы не бросил он курить! Незадолго как раз до этого. От чего мало, что прошел подхваченный в горах Кавказа гайморит, так и чувствительность носа развилась необыкновенно, как у зюскинского парфюмера. И унюхал участковый своим освобожденным от соплей носом, очень знакомый кисловато-медный запах. Который с ничем не спутаешь. Кровушкой из-за двери несло. Свежепролитой.
Вздохнул участковый, перекрестился. Да и шваркнул берцем изо всей дури по двери. Получилось, что не хуже спецназовского Гаврилы (это кувалда такая, секретная. Биг Рашен Хамер, ага!)
Дверь всхлипнула и растворилась. И прямо за дверью, в коридорчике, открылась удивительная картинка. На заботливо постеленной одноразовой пеленочке стоял на коленях волосатый, как Кинг-Конг, юный прокурорыш, вонзивший свой зебб под хвост черного, как совесть Обамы, лабрадора. А он\она с наслаждением отважного джигита грызла за всякое. А он, сипя прокушенным горлом, весь залитый алой кровушкой, тем не менее, продолжал двигать волосатой задницей тудой-сюдой.
Потрясенный такой силой чувств участковый попытался оттянуть сладострастника от употребляемой оным собачки - вотще. Собачка, вращая вытаращенными глазенапами, поволоклась следом, как на буксире. И стала грызть уже участкового!
Что делать? Выхватил полицейский свой табельный ствол, сначала стукнул по башке джигита, потому что тот пытался своими скользкими от крови руками последнего задушить, потом собачку... Увы. Меры физического принуждения не сработали. Учитывая, что джигит стал выдувать из носа кровавые пузыри и закатывать карие глазки под невысокий лобик, пришлось стрелять! В собачку, конечно... Но участковый по запарке так ловко пальнул, что пуля, пройдя собачке сквозь башку, попала джыгыту в коленку...
Приехавшая неотложка застала влюбленных в терминальном состоянии. Однако, юношу удалось таки спасти. Что отрадно. Выучиться, прокурором будет, ага... Как что случилось? У сук, извольте видеть, такой механизм предусмотрен: когда самец эакулирует, у неё стенки влагалища сжимаются, и удерживают член. Это называется склещивание. Не обращали внимание, как кобель с сукой стоят задница к заднице? Вот и юный служитель юстиции тоже..
Да что, закрыли дело, за отсутствием состава... Но пара седых волос у участкового прибавилась. Как у моего знакомого опера, тоже...
Господи, тётя, вы уйметесь когда-нибудь? Нет. Я казав, що ни! Зрозумиешь, титка, чи ни? Ни як нэ разберешь...
Что, говорите, случилось?
Да вот. Один мой товарищ полюбил одну гражданку... Ага, законом не запрещено. И всё бы хорошо. Тридцатилетняя старушка, видная такая, всё при ней. Один недостаток - ейный муж, прапорщик из ОМОНа.
Нежный такой, ласковый... скажет что-нибудь теплое, типа - "Шинель!" и валит супружницу в койку. А ей хотелось романтики. Ну, на счет романтики мы, опера, народ подкованный. Шопенгауэра все фильмы смотрели, и картины Канта... про музыку Хамингуёя порассуждать можем, а то!
И вот, после закономерного конфетно-цветочного цикла пригласила оная взыскательница интеллектуального общения меня... ну, товарища моего, да какая разница? Это все равно! Пригласила на пирдуха.. а я что сказал? На пир духа, да. Благо муж убыл на суточное дежурство.
Понятное дело, через сорок пять секунд они уже были в постели: отлично прапорщик свою половину выучил! Ничего лишнего. Спрашиваю - Хамингуёя видела, нет? В койку. Исполнять, бегом!
И вот, только это значит мы... ну, они... да какая разница? Только, короче говоря, заговорили о прекрасном... Тут в дверь удар пудовым кулаком:Ба-бах! есть кто дома? Свои!
Ага, свои в этот час все дома сидят, это только ОМОН шлындается невесть где.
Ну, мой товарищ туда-сюда, балкона нет, седьмой этаж сталинки... Прыг в сортир. Ибо муж начал в дверь долбить, аки боевой мамонт.
Слышу, в коридоре затопало, загрохотало... а потом, нежный, как Иерихонская труба, голосок прогремел: Срать хочу!!
И вот, медленно, со страшным скрипом отворяется дверь сортира, и застывшая, как Лотова жена, супруга прапора видит... что там никого нет! Тут ей стало плохо. Куда можно деться из закрытой комнатки без окон? Гарри Гудини нервно курит в сторонке на пару с Девидом Копперфильдом.
Прапор вваливается, приспускает камуфлированные портки, присаживается, расслабляется ... медленно поднимает взор... и видит, прямо перед своим носом, качающиеся медленно и печально, как колокола Нотр-Дам, пару причиндалов...
Это мой товарищ раскорячился над его головою...
Не веря глазам своим, омоновец осторожно протягивает ладонь к сизым от испуга фалликулам, и тут же... бац! Получает по башке трехлитровой банкой с краской, стоявшей на полочке над унитазом. А что делать? Не твое, так и не трогай!
Пока малость дезориентированный супруг выпутывался из своей сбруи, блудливый опер перелетел через него, как в игре горенки, и голым, аки ветхий Адам, вылетел на лестничную площадку. А вслед за ним полетел весь набор его одежи, включая букет и книжку Сальвадора Дали.
Да ничего у них не было: как прапорщик окончательно очнулся, и спросил, что это было? - супруга ответь, мол, ты как обычно уснувши на унитазе, а потом вскочил, стал руками махать, банку краски себе на голову сшиб. Прапор так и понял, что надо меньше пить, а то присниться же такое...
И что же? Всем стало гораздо лучше. Прапорщик перестал пить, супруга евонная перестала гулять, а опер... что опер? Любовь к прекрасному не проходит после таких камуфлетов. По- прежнему увлекается музыкой Мережковского и картинами Гиппиус...
Эй, эй, барышня, ну-ка, быстро накинула флаг! Нечего мне писателя от женского пола отвращать! А то после созерцания твоих телес легко можно и педерастом стать! Да, вот так и живем...